Текст книги "Non Cursum Perficio (СИ)"

Автор книги: Heart of Glass

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 48 страниц)

Ч-чёрт, и ведь Норд про всё это знал – и про жуткую историю Сильвы, и про вендетту Бониты – и молчал в свой чёрный шёлковый платочек, зараза такая! Таблички он с предупреждениями тут поразвесил, подумать только, заботливый нашёлся, а объяснить всё сразу и простым текстом не судьба! Типа, Седар умный, сам разберётся… Нет, я конечно разобрался, но ценой испорченных нервов и бессонных ночей, а также раз пять едва ли не ценой своей драгоценной жизни. Ещё чего? Теперь мне надлежит одеть красные труселя с большой буквой S на причинном месте, и полететь непосредственно в ближайшее окно спасать мир от Элен Ливали сотоварищи?..

–Сао, всё в порядке? Ты какой-то бледный, хоть и смуглый, – изрядно меня выпугав, сзади тихо подошла Ирина и доверчиво уткнулась подбородком мне в плечо. Я обнаружил, что стою и уже с пять минут втыкаю на энергично кипящий чайник, держа в вытянутой руке пакетик с чаем. Нет, я не сплю, я просто медленно моргаю… Мда.

–Да, всё нормально, я просто задумался, как мне со всем этим жить дальше.

Ирина тихо хихикнула о чём-то, потом резко посерьёзнела:

–Ты прав, надо думать, надо бороться. Я ведь была уверена, что она мертва, я сама лично убила Элен Ливали, и это была поистине ужасная смерть… – она машинально сглотнула, потерев горло ладошкой, и продолжила, – почти такая же, как и моя. Видишь ли, чем сильнее у человека узы, тем хуже ему от тяжёлого электричества. У него начинаются приступы удушья, головокружение, даже может наступить смерть от нехватки озона. И поэтому, когда Элен зашла в подъезд, мы с Марией, не дав ей опомниться, схватили эту белобрысую гадину под руки и затащили в сушилку, ну, где вещи сохнут. Она рядом с душевой в холле между корпусами расположена, может, ты там был, помнишь… А у нас в той комнатке лампочка мощная висела, с рефлектором, мы с девчонками под ней бельё сушили по ускоренной методике. Ну, убрали быстренько всё, чем можно было лампу разбить, бросили в сушилку Элен и включили свет. Она так жутко кричала, колотилась в дверь, умоляла выпустить, потом, видимо, задохнулась и замолчала,… мы её там часа два держали.

Пока Ирина рассказывала, я заварил чая, и девушка, нервно облизнув губы, опять в один глоток осушила чашку каркадэ. На её щеках выступили пятна лихорадочного румянца, когда она вновь заговорила:

–Мы открыли дверь, Элен лежит на плиточном полу – губы как будто в помаде, а на самом деле кровь, и на ногтях, и на платье, и на волосах, и непонятно – вроде бы сверху капает. Поднимаем глаза и видим: наша лампочка еле светит, потому что колба у неё наполнена кровью… кровью Ливали. Я это всегда помнить буду. Тусклая красная лампочка, капли крови, срывающиеся со стеклянной колбы, падающие на лицо и белое платье. Мы с Марией хотели Элен на всякий случай потрогать, мало ли что, вдруг она ещё живая. Но тут шаги на лестнице – это старшая дочь Марии устала там у подъезда ждать, и пошла искать Элен. Она поднялась в холл, увидела нас над телом Ливали, и без предупреждения, молча, всей своей мощью ударила по нам обеим. Марию сразу насмерть, а меня к стене отбросило, вообще ничего не помню, кто меня оттуда вывел или что произошло… Я уже потом, по здравому размышлению, поняла: эта дочь Марии, её Алия звали, очень сильной принципалкой была. И когда она по нам со злости шарахнула, то смогла пробить дверь между гранями. Не знаю, как вы это у себя в отделе нулевой физики называете. В общем, я уже не в нашем Некоузе очнулась, а где-то в районе Зарницы, тут недалеко. Меня какая-то добрая старушка подобрала,… я толком не помню её, была как в тумане. Потом, когда через пару недель начала соображать немного, стала искать работу, чтобы не очень сложно, и чтоб без специального образования взяли – какое там у меня образование, год в психушке, два в войнушке…

Ирина опять нервно хихикнула и дёрнула себя за косу. Она стояла у стола, прислонившись к нему бедром, и терзала свои длинные волосы, как будто хотела их оторвать. Особенно сильно досталось голубому атласному банту, истрёпанному едва ли не в лохмотья.

–Послушай, Сильва,… то есть Ирина, – обратился я к ней, за локоть отрывая от стола и уводя обратно на диван: вид у девушки был такой, словно Ирина вот-вот без чувств рухнет на пол в глубоком обмороке. Ещё бы, так душу наизнанку вывернуть,… как я её сейчас понимаю.

–Послушай, а ты Норду обо всём этом рассказывала?

–Нет, ты что, – Ирина зябко поёжилась, потом вздохнула и с каким-то отчаянием прижалась ко мне боком, держа за руку. – Он же… брр! Даже не знаю, как Марио с ним это… это, в постели… я бы с ума от страха сошла. Все знают, у него сердца нет. Иначе почему бы его звали Норд? Да, он конечно похож на меня, потому что у него раньше тоже было какое-то другое имя и нормальная жизнь, но откровенничать с Нордом? Не-ет… Ты первый, кому я всё рассказала, Сао Седар. И ты знаешь что? Мне сейчас почему-то легче. Такая пустота внутри, и больше не болит.

–Теперь никогда не будет, Ирина. Всё плохое осталось позади. Я тебя никому не дам в обиду, – пообещал я искренне, и бережно поцеловал девушку в бледный лоб. – Веришь мне?

–Верю, Сао, – серьёзно кивнула Ирина и закрыла глаза.

Какое-то время мы сидели молча, потом я хотел было деликатно повыспрашивать про Оркилью на Заднем Дворе и про нефтяных коров, но обнаружил, что Ирина крепко спит на моём плече, доверчиво ко мне прижавшись. Ну, что ты тут поделаешь… Осторожненько, боясь потревожить, я переложил напереживавшуюся девушку на расшитые всё теми же лебедями подушечки, и накрыл найденным в шкафу одеялом. Угадайте, кто на нём был вышит. Посидел немного, глядя, как Ирина спит.

…Вот ты и стал настоящим директором Антинеля, Сао Седар. Услышал исповедь, которую не доверили самому Норду, и зарыл первый из луговых колодцев. Словно в ответ на эту мысль, еле слышно вякнула в кармане моя верная Nokia. Прикусив от нетерпения кончик языка, я защёлкал кнопками с проворством перебирающего лапками хомячка, и – вот оно! Sms от Норда!

«Буквы и знаки, – сообщал мне ныне отсутствующий директор-потеряшка, – отзвук пустоты, которой больше нет. Одна из них мертва. Не верь блондинке! Жду чатни. Сыр протух. Привет от кучерявого. Мы в тебя верим». Подписи не было.

–Однако! – вслух откомментировал я это послание от запорожских казаков турецкому султану, поправил на Ирине плед и устроился на диване поудобнее, совершенно не в силах бросить горе-комендантшу одну в оккупированном чернявками корпусе. И кстати! Не Агата ли дель Фрио, с которой эти самые чернявки чуть ли не снежинки сдувают, и есть та самая блондинка, которой нельзя верить? Ландышами воняет – раз, с чернявками воркует и носом трётся – два, дёргается электричеством – три… Может, она и есть вообще эта самая Ливали? Настоящую Агату убила и припрятала, а сама под неё неумело косит… Надо бы с кем-то поговорить, кто её близко знает, но с кем? А-а, точно: это хирург Баркли, они вместе работают часто! Спрошу-ка совета у него…

–Ирина, – окликнул я девушку, наклоняясь над ней, – эй, Ирина…

И тут она, не открывая глаз, подняла руки, нежно обвила ими меня за шею и притянула к себе с неожиданной для хрупкого полусонного существа силой. Я нелепо упал на комендантшу, даже не успев ухватиться за диван, и тогда Ирина, всё так же не размыкая ресниц, поцеловала меня в губы, оставив на них вкус барбарисок.

–Сильва! Ирина! – едва вырвавшись из тонких девичьих пальцев, я отпрыгнул от дивана чуть ли не на метр, задыхаясь от возмущения и судорожно одёргивая задравшийся пиджак.

–Вы что, с ума сошли, простите?! Это как понимать?

–Я тебя люблю, Сао Седар, а дальше понимай, как хочешь, – Ирина всё так же лежала на спине с закрытыми глазами. Её спокойное бледное лицо как будто светилось изнутри, тонкие руки были сложены на груди, как у святых на иконе. – Я тебя полюбила, Сао Седар, и это произошло в те два часа, что мы провели вдвоём, вытаскивая осколки и занозы из моей бедной израненной души. Я тебя полюбила, и… вряд ли смогу теперь пройти обратный путь, потому что ты теперь мой ангел-хранитель. Я сказала, ты услышал.

–Но у тебя там это, вроде, с Бастардом какие-то личные отношения завязывались, – попытался я остановить Ирину, пока она тут не наговорила ещё каких-нибудь страшных вещей типа «Седар, будьте моим мужем!». Голубоглазая девушка из Никеля была, безусловно, весьма хорошенькой, и я искренне ей сопереживал, но в качестве спутницы жизни она мне нужна, как Шарлю Моллару – обнуление банковских счетов. И вообще, у меня уже Ксандья есть!

Этот веский довод я и высказал нашей романтичной, предусмотрительно не приближаясь к дивану менее чем на два метра. Ирина всё-таки села, открыв ясные, голубые ангельские глазищи, застенчиво мне улыбнулась и заявила:

–Ну и что. Я ведь не собираюсь на что-то претендовать, я ничего не требую от тебя. Просто ты спас меня, Сао, и за это я буду тебя любить. Молча и незаметно, но – всегда. Как… как ангела.

–А… – я прямо не нашёл, что ей ответить. Стоял возле картины с этими плотоядными, то есть, пардон, целующимися лебедями, и чувствовал, как у меня горят кончики ушей. Меня никто ещё не называл ангелом, и слова Ирины вогнали меня практически в ступор.

–Я, это… пойду? – задал я всё-таки тот вопрос, который собирался задать, и попятился к двери.

–Ты тут запрись и никаким левым личностям не открывай, а если что не так – сразу же звони, мой номер ты знаешь. Я не буду отлучаться из Антинеля, и всегда смогу к тебе прибежать…

–Спасибо тебе, Сао, – девушка поднялась с дивана, расправляя и отряхивая помявшееся голубое платье. С её левого плеча съехала узкая кружевная бретелька, открыв некрасивое, пепельно-серое пятно над острой ключицей, похожее на старый ожог, и я невольно отвёл глаза. Ирина, заметив это, горько ухмыльнулась:

–Да, Сао… моя душа выглядит точно так же – выжженные дыры, раны и шрамы, метки жестокой и бессмысленной войны. Но в этом есть одно большое преимущество – мне уже нечего больше терять, я могу играть на поражение. Я только не хотела бы потерять тебя, Сао... Обещай мне быть осторожнее, пожалуйста.

–Постараюсь, – я кивнул, опять машинально поправив булавку в галстуке: после моих прыжков с дивана этот предмет гардероба выглядел так, словно побывал в сумасшедшем пылесосе. Ирина, подойдя, с лёгкой улыбкой проговорила:

–Дай поправлю, она у тебя криво заколота. Неужели не чувствуешь?

Не дожидаясь, пока я начну возражать, Ирина ловко выдернула длинную серебряную иглу с рубиновым цветочком из галстука – и тут же с жалобным криком выронила булавку на ковёр. На её пальце набухала алая капля.

–Вот зараза, я сегодня об неё тоже укололся, – я осторожно поднял злосчастную булавку и сжал за украшавший её цветочек резеды. – Сильно болит?

–Да нет, ничего, – Ирина чуть поморщилась, прижав к уколотому пальцу край длинного рукава.

–Мне вообще что-то не везёт на заколки, неделю назад гребнем рассадила костяшку пальца, до сих пор кровит. Вот тут, смотри,… а… у тебя тоже?.. Правда, странно?

–Это как-то с Никелем связано, – я потёр ранку на сгибе пальца, появившуюся в тот день, когда я в первый раз отведал всей этой петрушки. Ядовитой такой, знаете ли, петрушечки. – У Марии и Поля Бониты такие же.

–Да, – оживилась Ирина, – я про Задний Двор не сказала. Ну, если ты побывал у нас в Никеле, то должен знать, что это за место. Так вот, сегодня утром вместо обычных каштанов перед моим крыльцом невесть откуда взялся этот Задний Двор, а на дворе была доктор Оркилья в свадебном белом платье с фатой! А потом заявилась нефтяная корова, и я испугалась её и сбежала обратно в корпус. И меня теперь терзают всякие страхи за Марио, потому что известно: с Заднего Двора некуда идти, кроме как на рельсы, а рельсы ведут либо к вокзалу, либо в трамвайное депо, и ещё неизвестно, что хуже…

–Ничего, я на поиски Оркильи отправил Бониту, он вроде местный, в смысле, Поль тоже родом из Некоуза, должен ей помочь. А я помог тебе. Так что вместе мы не пропадём!

На прощание я по-дружески чмокнул Ирину в щёку, вдохнув её сладкий аромат барбарисок, и пошёл вдыхать другие ароматы. Селёдочные… >_<

…Пока я занимался экстренной психотерапией, время неуклонно сползло к обеденному, и на кухне прибавилось народу. Проходя мимо по коридору, я заметил у электроплиты и Агату дель Фрио, энергично возившую лопаточкой в сковородке с тушёными овощами. У стола две девицы яростно жевали бутерброды с колбасой, и сквозь эти бутерброды столь же яростно сплетничали, а возле ведра с мусором на корточках сидел давешний субъект в джинсах на босу ногу и чистил лук.

Последний раз перемешав овощи, Агата отбросила за спину длинные русые волосы, повернула голову, и стоявший на подоконнике электрический чайник щёлкнул кнопкой, включаясь…

Я от этой сцены в испарине вжался в стену за косяком двери, боясь вздохнуть. Однако! Добрая девочка Агата заделалась медиумом?.. Очень осторожно, стараясь не совершать резких движений, я опять заглянул в кухню. Дель Фрио как раз отобрала у субъекта в джинсах почищенную луковицу, и теперь крошила её в свои овощи. Одна из девиц, носатая брюнетка с тёмными птичьими глазами, окликнула её:

–Агатик, зажги, пожалуйста, свет, у нас тут в углу совсем темно.

–Чего, боишься, что не рассмотришь ногти и волосы в своей колбасе, Чирлет? – подколола её дель Фрио, не прекращая резать лук – от его запаха у меня так чесалось в носу, что аж слёзы из глаз текли. – Ладно тебе, не смотри, как плесень на карболку, сейчас включу. Айн момент…

Два бра в виде колокольчиков, приделанные в углу над столом, тихо дзинькнули и разгорелись бело-голубым сиянием. Агата резала лук. В кухне пахло ландышами. Я стоял за косяком, закусив губу, обливался слезьми и чётко осознавал, что к Баркли теперь можно идти только чисто для проформы. И так всё ясно. Была Агата дель Фрио, да вся вышла… И население общаги химиков быстро и неуклонно поглощается этими узами, не испытывая ни малейших угрызений совести. По-моему, им это даже нравится. Как бы мне не остаться в Антинеле единственным, кому это не нравится, помимо Сильвы-Ирины… Что же ты наделал, Норд, почему бросил нас беззащитными перед узами Некоузья?! Чувствуя, что сейчас слёзы потекут уже совсем не из-за лука, я поплёлся прочь из проклятого 7/1, глубоко засунув руки в карманы брюк и сердито нахохлившись.

Солдаты-чернявки в холле поприветствовали меня учтивыми поклонами; я в ответ оскалился на них волком, показывая, что ничего не забыл и забывать не намерен.

–Приятного дня, господин директор Антинеля, – дружески пожелал мне в спину один из солдат. Дверь в корпус я захлопнул за собой с такой силой, что едва не вывихнул руку.

Воздух пах весной и бензином, где-то пела птичка, по земле скользили тени от быстро летящих облаков, за которыми неярко светило солнце. Я медленно сошёл с крыльца и немного постоял в каше из раскисшего снега, сумрачно размышляя над тем, что явно не справляюсь с возложенными на меня обязанностями. И что директор Антинеля явно должен проводить время как-то иначе, чем шляясь по общагам или ломая себе голову над всякими волчанками, лампами в мисках и прочими резиновыми утятами. Я по старой привычке хватаюсь за частности, пытаясь собрать из них целую картину происходящего, тогда как Норд всегда ухитрялся увидеть всю систему взаимосвязей…

Мда. Зря Садерьер это затеял. Я не подхожу на роль администратора, потому что физик-нулевик это определённый образ мыслей и кредо, это, по сути дела, диагноз, и это не лечится ни терновым венцом директора Антинеля, ни сменой приоритетов.

–А не пошло бы оно всё, – вслух мечтательно пожелал я и направился к Баркли – порыдать ему в замацанный халатик и послушать житейских мудростей под чай с рафинадом и бутербродики со шпротным паштетом. Продолжим старую добрую традицию директора ходить к Алексу на чай…

====== 21. Партизаны ======

–...Ой, кареглазый, привет, – очень обрадовалась мне бессменная Барклина секретарша, Тиа Дейла Манзана, отрываясь от составления балансовой ведомости оборотов за неделю. – Я про тебя, Сао, всякие жуткости слышала. Что ты теперь главный машинист нашего сумасшедшего бронепоезда, и вообще ты ведёшь герилью с какой-то команданте из другого мира… и что тебя расстреляли у стенки… и что у тебя есть четверо внебрачных детей… и что ты спишь с Сильвой Катценкэзе… и ваще. Я жутко заинтригована. Так что немедленно садись и выкладывай всю правду!!

–Та-ак… – я едва обрёл обратно дар связной речи, наслушавшись таких, с позволения сказать, интересных подробностей о себе любимом. – И кто же, моя дорогая, украсил тебя с ног до головы этой кружевной лапшой?

–Так Баркли, – как о чём-то само собой разумеющемся сказала Дейла и пожала плечами. – Мы с ним сегодня с утра пили кофий с печеньками и кости тебе перемывали. Только клёцконосый, мля, зараза такая, делает из себя жуткую таинственность, вечно напускает селёдочного туману и прямо ничего не говорит. Только какими-то намёками. Так что я ничего не поняла толком. А про детей и про твой новый статус я не от Алекса узнала, а от Линдочки Глебофф. Она ведь в одном коридоре с квартирой Норда живёт, через две двери. И была очень удивлена, когда, выходя сегодня утром на работу, столкнулась на лестнице со стайкой ребятишек, которые катались на перилах. Линдуся сказала, что никогда раньше не видела таких мерзких, наглых и невоспитанных созданий, и что противозачаточные таблетки – это величайшее изобретение человечества. Потому как эти милые детишечки грозно надутых щёк мисс Глебофф хоть и не испугались, тем не менее, с перил слезли. Извинились и в качестве акта примирения предложили Линде угоститься кофе и сырничком…

–И что в этом такого? Нормальное предложение. Не ебать банан же ей предложили… о-о-ой, – я вовремя прикусил язык и сделал невинные глаза.

Дейла, заливаясь счастливым детским смехом, сползла под стол и откуда-то оттуда, отдышавшись, решила просветить меня:

–Сейчас я тебе всё расскажу. Это такой стёб специфический у нас в инфекционке, про сырники. Просто у Седрика Коллинза практиканты какую-то прикольную бифидобактерию выводят, у них дипломный проект по микробиологии. Бактерия эта нужна для очищения организма от тяжёлых радионуклидов, чтобы всякие там атомщики могли её хавать и не бояться лучевой болезни. Этим юным суркам, в смысле, практикантам, выделили в пользование лаборатории, которые аккурат возле нашей бурдохлёбки. Они последние свободные остались, вот парни там и разложились со всеми своими автоклавами и прочим барахлом. А наш заведующий пищеблоком, любопытный, сука, всё крутился возле практикантов, палил, чё они делают, лез с расспросами, это ж у него под боком всё. Он так что-то вроде бы понял про эти лактобактерии, и решил своим кривым умишком немного закваски у ребятишек стырить. А то он молочных продуктов казённых домой натаскал и сидит, боится недостачи. Сказано-сделано… Заведующий вчера подстерёг их главного ратыку, его Лехом зовут, он такой, знаешь, наивный и рукожопый молодой щенок. Ну и вынул у него ключи, когда тот вечером уходил. А ночью просочился в лабораторию, отлил себе в баночку закваски и ключи в коридоре бросил, типа, они сами потерялись, Лех из кармана выронил. Подкормил эту заветную бифидобактерию позавчерашним кефирчиком, чтоб росла активнее, и к утру она у него так кошерно размножилась, что получился чуть ли не центнер белой творожистой массы.

Завстоловой от этого явления пришёл в экстаз, немедля пустил творог в производство, и посему на завтрак инфекционщики получили вкусные, поджаристые сырнички… Ну, что тебе сказать-то, Седар… бифидобактерия организм и впрямь очень даже неплохо чистит. И не только от тяжёлых радионуклидов, а ваще от всего. Самым радикальным и действенным способом…

–О, святой Са… – простонал я, не зная, что мне делать – смеяться или рыдать. Се ля Антинель, в котором жизнь всегда просто сказка. В стиле Тима Бартона. Вылезшая из-под стола Дейла уселась поудобнее и закончила:

–Так что наша милая Линдусечка, ещё не ведавшая о суровой коллизии в жизни инфекционки, те сырники с кофе доверчиво зохавала. И ещё поблагодарила за вкусняшку детишечек, которые в тот момент казались ей ангелками, а не мерзкими, наглыми и невоспитанными созданиями. Она ещё успела проследить, что все четверо юных ангелочков заходят в квартиру Норда, которая теперь твоя, а потом Линдочку так прихватило, что уже ни до чего сделалось…

–Так, – повторил я, начиная постепенно прозревать насчёт того, какие это детишечки самовольно вписались на мою жилплощадь и откуда в холодильнике взялось чужеродное молоко в компании кабачка и супчика. – А Линдуся тебе случайно не говорила, как выглядели эти ангелочки?

–Не-а, – Дейла радостно хрюкнула, откинувшись на стуле и сложив руки на своём ужасающем ядовито-розовом свитере в белые горохи. – Глебофф ваще изъяснялась сугубо в тех выражениях, которые приняты в портовых кварталах и домах терпимости, пока не потеряла сознание. Линдуся сейчас в реанимации под капельницей лежит, равно как и с пару десятков таких же, как она, очищенных и просветлённых любителей сырничков. А завстоловой, не дожидаясь, пока его линчуют обитатели инфекционки, добровольно сдался под арест генералу ла Пьерру.

–Ну вот и скажи мне, как можно быть директором в этом цирке шапито?! – я потряс в воздухе возмущённо воздетыми к потолку руками. – Ну, Садерьер, ну спасибо, удружил…

–Да не парься ты так, это всё мелочи жизни, – утешила меня добрая Дейла и угостила ирисками.

–Значит, дети не твои? А что там с Катценкэзе?..

–И не мечтай, – отрезал я, расчавкивая «кис-киску». – Я однолюб. От природы.

–Ой, уже и спросить нельзя, – Дейла игриво толкнула меня плечом, отчего я едва не подавился ирисками. – А чего ты пришёл-то, кстати? Тебе из-под Баркли что-то нужно?

–Про девочку одну хотел его спросить. Агата дель Фрио её зовут.

–И на что тебе эта девочка, Седар? Сам только что вроде от леваков открещивался, – захихикала эта вредина, косо глядя на меня из-под изогнутых ресниц и жамкая свой свитерок. – Или ты у нас от природы однолюб, но не одноёб?..

–Дейла!! – под моим полным праведного гнева горящим взором она послушно заткнулась и изо всех сил постаралась сделать серьёзное выражение хитрющего скуластенького личика.

–Ну ладно, лучший друг принцессы Гиты, не кипятись. Надо узнать – значит, расскажем. Агата дель Фрио перевелась к нам почти на заре Антинеля из хорошо тебе известного заведения ГИБХИ с кафедры гербологии, чуть ли не с первого курса. С тех пор она поднялась до заведующей всем левым крылом лабораторий седьмого корпуса. Варит отличные наркотики и лекарства, причём сплошные травки, абсолютно никакой вредной синтетики. Последнюю пару лет с переменным успехом сожительствует с сыном Клода Гастона, молодым хирургом-кардиологом Домингой. У Норда была на хорошем счету, где-то на уровне нашей инфекционки и онкологов. Ещё что-то?

–У неё какие-то особые приметы есть?.. – уныло осведомился я. Если Агата из Марчеллы, значит, я видел сегодня кого угодно, только не Агату. Ведь Ирина говорила, что к узам способны только жители их земель, клина Некоузья – а дель Фрио эти способности сегодня на редкость доходчиво продемонстрировала… Ну, то есть, не дель Фрио.

–Особые приметы? – забеспокоилась меж тем Дейла. – Зачем тебе?

–Потом расскажу, – пообещал я расплывчато, с некоторой тоской запихивая в рот последнюю ириску. Дейла вздохнула и подперла голову рукой.

–У Агатки на левой ноге, от косточки до икры, сильный ожог от кислоты, ей ещё давным-давно в ГИБХИ какой-то урод склянку на ногу уронил, чуть ли не до кости прожгло. Дель Фрио поэтому стесняется открытую обувь носить, ходит или в сапожках, или в туфлях с носочками.

–Ага… осталось увидеть её ноги, чтобы окончательно убедиться, – пробормотал я себе под нос, ероша волосы. – Спасибо, Дейлик, ты мне очень-очень помогла. Но я всё равно хочу к Алексу заглянуть, что-то мне рыбки солёной захотелось.

–А он сейчас… – начала было Дейла.

Не закончила: европодсветка над её столом неожиданно мигнула, и все шесть лампочек с треском лопнули, горячим стеклянным дождём осыпавшись на бумаги, клавиатуру и горшки с растением «мокрый Ваня». Дейла очумело взвизгнула и так резко шарахнулась назад вместе со стулом, что ударилась затылком об стену. Я к таким фокусам после Никеля уже привык, и потому действовал на автомате. Вырвав из розетки штепсель «пилота», к которому подключались компьютер и прочая офисная ерунда, схватил Дейлу за шиворот и с ней в охапке вывалился из приёмной спиной вперёд. Очень вовремя – моднявые белые лампы, которые я скрыто нелюбил и обзывал «пипец, самец пипетки» из-за их неоднозначной формы, последовали ударному примеру евросветильников. Дейла висела на мне, облапив руками и, по-моему, даже ногами, как детёныш панды на любимом бамбуковом деревце, и невнятно подвывала нечто вроде: «Баркли говорил, говорил, а я не верила и смеялась, глупая, а ведь Баркли говорил, говорил!».

–Что говорил Баркли? – сурово осведомился я, стряхивая с себя госпожу Манзана и бдительно косясь на потолок. Слава Са, в коридорах у непрогрессивного и антигламурного хирурга висели какие-то уёбищные плафоны времён первой мировой с обычными электролампочками.

–Баркли говорил, чтобы я вывинтила те модерновые штучки, потому что в нынешних условиях любые лампы с озоном опасны, а я над ним смеялась и не верила, глупая… – Дейла шмурыгнула носом и скорбно посмотрела на своего «мокрого Ваню», обильно пересыпанного стекляшками.

–И давно тебе Алекс это сказал? – нехорошим тоном осведомился я. У меня начало складываться такое впечатление, что про эти узы и их основоположницу Элен Ливали уже давно знает половина Антинеля, а Седару, как всегда, просто забыли рассказать.

–Да вот как мы эту красоту тут приделывали, где-то в начале недели, – Дейла всё-таки отпустила мой рукав и пошла в подсобку за веником, чтобы подмести осколки. – Алекс и вкручивать-то их не хотел, ему галогенки не нравятся. У клёцконосого белое освещение только в лабораториях, да и то жалуется, что глаза болят. Но не могу же я тут в приёмной с лампочкой Ильича сидеть! К нам серьёзные клиенты приезжают, при деньгах и все дела, а в приёмной сидит замызганный Алекс под торшером и с причмокиванием пьёт чай из блюдца. Это же абзац! Вот я и решила произвести смену обстановки и создать интересный, прогрессивный имидж нашего отделения, а выходит, что прав был клёцконосый…

–Да-да, – подтвердил я и ушёл, вероломно не дождавшись просьбы помочь с уборкой. Мне было интересно, рванули галогенки только в одном месте, или по всему зданию? А наша партизанистая иммунолог, однако, по весне заметно активизировалась,… чи ей экспансия Ливали в 7/1 корпус тоже как кость в горле? Если это так, то у меня есть шанс завербовать себе союзника.

С такими мыслями я прошагал по длинному коридору, скрипя рассохшимся паркетом, и вышел на лестничную площадку, где курили у окна приснопамятные стажёры в накрахмаленных белых халатах.

–Не угостите директора сырничком?.. – прикололся я к ним с доброй улыбкой, и практикантов тут же как ветром сдуло, только недокуренная «честерфилдка» осталась сиротливо дымиться на подоконнике. Злорадно ухмыляясь, я спустился вниз, через жилые этажи, на первый уровень. Нервно подёргал носом на запахи близкого общепита и пошёл инспектировать наличие отсутствия галогенок в левое крыло, во владения иммунологов. Заодно, может, и дамочку увижу…

За широкими дверями в столовку коридор делился надвое: справа грозно щетинилась кодовыми замками дверь в технические помещения, налево наблюдался выложенный мелкой плиткой холл, с элегическими голубыми стенами и парочкой снулых традесканций в подставках. Прямо посреди холла стояла невысокая женщина в тёмно-зелёных джинсах и белом пушистом свитерке, и молча, неотрывно таращилась на меня глазами цвета слив. Её круглое и довольно миловидное личико выражало непонятные чувства: то ли страх и обиду, то ли некоторую претензию. В общем, как-то нехорошо она на меня таращилась.

–Э… добрый день, – на всякий случай проинформировал я эту женщину-загадку, пытаясь при этом деликатно обойти её по стеночке и быстро шмыгнуть в облезлую дверь.

Женщина-загадка себя обойти не дала.

–Это вы тут что ли генеральный директор этой богадельни?! – громко и с наездом осведомилась она, продолжая буравить меня немигающим взглядом.

–Простите?.. – я изобразил бровями вежливое недоумение, поскольку совершенно не желал быть закиданным тухлыми яйцами, гнилыми помидорами и прочими сырничками за тот факт, что со вчерашнего вечера я действительно директор этой… этого Антинеля. А выражение лица дамочки напрочь исключало варианты типа взятия автографа или вручения мне Нобелевской премии мира.

–Мне нужно срочно поговорить со здешним главным руководством, а его от меня вот уже почти месяц скрывают, с тех пор, как я сюда приехала, – капризливо заявила дамочка. – Мне сказали, что директор Антинеля – это господин Сао Седар, смуглый высокий индус в дорогущем галстуке и в белом с ног до головы. Это вы чтоль?

–Нет, не я! – вякнул я тоскливо. Я совсем не хотел выслушивать от этой мадам всевозможные нарекания в адрес местной гастрономии, коммунальных сетей, соседей по общежитию и т.д. и т.п. Совершив над собой усилие, я подошёл к этой дамочке и, брезгливо ухватив её за локоть двумя пальцами, промурлыкал медовым голоском:

–Вас кто-то обманул, леди. Директором Антинеля является господин Норд.

–И где мне его искать прикажете? Руки убрал, – скандальная дамочка зыркнула на меня из-за плеча зло блеснувшими тёмными глазами и отдёрнула локоть.

–Где можно найти господина Норда? – переспросил я, подумав при этом: «Кто бы мне самому ответил на этот вопрос!», и сладко улыбнулся. – Ну, он постоянно где-то в Антинеле… Его очень легко узнать, у Норда красивые золотисто-рыжие волосы, очень заметные, и он носит всё только чёрное. Вы зайдите в административный корпус, там…

–Ха-ха-ха! – неожиданно закричала женщина-загадка и обеими руками крепко вцепилась в мой многострадальный галстук (и дался он им всем!). – Думал меня обмануть, Сао Седар? Не выйдет, красавчик, это ты всяким Глебофф и Томпсон, овцам комнатным, можешь головы морочить, а на меня где сядешь, там и слезешь! Директор Антинеля – это ты, и не отворачивайся тут мне с видом оскорблённой невинности. Мог бы что-нибудь поубедительнее придумать, чем выдавать за себя этого злюку практиканта из инфекционки! Я же здесь работаю, и всех уже знаю наперечёт. Так что смотри мне в глаза и говори только правду…

–Да ты чё, очумела вконец?! А ну, отдай галстук, дура, – я с силой вырвал свою драгоценность из жадных лапок этой ненормальной и торопливо запихал под рубашку, чтобы опять не вцепилась.