Текст книги "Успокой моё сердце (СИ)"
Автор книги: АlshBetta
сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 54 страниц)
– Не будешь? – Эдвард явно не понимает, что происходит, – тебе нужно что-то принести?
– Нужно… – наскоро прочистив горло, прогоняя ненужные нотки из голоса, – ты мне нужен.
Могу поклясться, что его правая бровь сейчас в изумлении взлетает вверх, изгибаясь, как всегда, вопросительным знаком от удивления.
– Что значит, «я нужен»?
– Значит… ты ко мне повернешься?
– Уверена?
– Да.
Мужчина внимает моей просьбе. В малахитах нет ни похоти, ни особого желания. Они наполнены лишь вопросом и ожиданием на него ответа.
– У нас ведь… брачная ночь, – вспоминаю, что должна сказать, зацепив взглядом колечко. Только теперь уже на его руке.
– Какая ночь?..
Господи… к затяжному объяснению я не готова. Можно скорее перейти к делу? Мне холодно…
– Мы с тобой поженились, а значит, должны жить соответствующе, я понимаю. И я готова. Сегодня. С-сейчас… – произношу всю эту реплику на одном дыхании, споткнувшись лишь на последнем слове. В целом неплохо – могло быть хуже.
– Белла, – Эдвард приседает, опускаясь на уровень моих глаз. Смотрит внимательно, подмечая каждую эмоцию, каждое шевеление внутри них, – ты хочешь секса?
Не верит.
Вздрогнув от знакомого слова, так легко им произнесенного, поспешно киваю. Отрывисто, уверенно. Пусть не сомневается, пожалуйста!
– Ты серьезно? – баритон сомневается, но в то же время звучит как-то встревоженно. Весь Эдвард наполняется тревогой за меня в этот момент.
– Да! Да, и не спрашивай меня!.. – выбиваю из колеи и его, и себя, в буквальном смысле набрасываясь на розоватые губы, – я хочу… я хочу… сегодня…
Слушаясь, он рассеяно пытается целовать меня в ответ. Отвечать. Но с нежности начать я уже не позволила, так что мужчина сразу переходит к чему-то более ясному, более сильному. К страсти, наверное.
А все не так ужасно. Я ожидала худшего.
…Наверное, потому и совершаю неосмотрительный шаг, слишком скоро прижавшись к нему чересчур крепко. И когда калленовские руки перебираются с моих волос на бедра, я чувствую вполне ясную эрекцию, которой его джинсы совершенно не помеха.
И именно это, казалось бы, вполне объяснимое, даже необходимое для достижения моей цели явление на корню уничтожает всю решимость. Ловко, быстро и легко испепеляет все то, с чем я лелеяла надежды справиться с собственным сознанием. Этот раунд снова принадлежит ему. Снова оно здесь победитель.
Словно бы куклу, механическую машинку, настроенную на определенную программу, меня передергивает, а из глаз, без возможности остановки, брызжут слезы. Разумеется, всхлипы прерывают любые поцелуи.
– Я не… я… нет! – задохнувшись от ужаса, когда Эдвард отстраняется, пробую как можно скорее притянуть его обратно к себе, – мы же договорились!..
– Тише, – мужчина легонько похлопывает меня по плечам, наскоро чмокнув в макушку, – все хорошо. Сейчас я дам тебе платье.
– Нет!
Он не слушает. Даже не собирается.
Обходит меня, направляясь к кровати. Слышу шорох – поднял. А вот и ткань уже передо мной.
– Надевай.
– Я не буду.
– Белла, – он вздыхает, ещё раз поцеловав меня. Только теперь нежнее. Теперь – в лоб. – Давай, моя хорошая.
Однако одежду из его рук я все равно не беру. Это уже не взрослое поведение, ей богу. Я веду себя хуже, чем положено Джерри. О каком сексе может идти речь вообще?..
Эдварда, конечно же, не останавливает мое упрямство. Снисходительно качнув головой, он снова обходит меня, становясь сзади. Я не знаю, как он это делает, но я оказываюсь прямо в тесном круге из ткани. И, конечно же, пользуясь таким шансом, Каллен быстро, пока я не успеваю воспротивиться, вынуждает просунуть руки в рукава. Секунда – и готово. Молния застегнута, ровно как и пуговицы. Будто бы ничего не было.
Но ведь было… было, и я, как всегда, все испортила!
Мне становится стыдно. Очень и очень стыдно за свое поведение. Начиная от своевольного раздевания и неумения сдержать себя, когда следует, заканчивая слабостью. Слезы – последнее, что нужно для первой супружеской ночи. Ну конечно же, когда я плачу, Эдвард меня не тронет. Он, наверное, в принципе меня не тронет больше… побоится… не захочет.
Громко всхлипывая, я закрываю лицо руками – лучше им применения все равно не нашлось. Не знаю, возможно ли такое ощущение, чтобы было и холодно, и жарко одновременно, но у меня именно так и происходит. Лицо горит от стыда, а тело дрожит от ночной прохлады. И никакое платье, никакое покрывало спасти не способно – дрожь подпитывается изнутри, ровно как и жар.
– Не бойся, viola, – Эдвард осторожно, готовясь, если нужно, убрать руки и действовать только словами, гладит мои плечи, – маленькая, хорошая моя девочка… не бойся. Ничего не будет.
– Я хотела!..
– Нет, – мягкие губы прикасаются ко лбу, а затем, медленно двигаясь вниз, к скулам, – ты не хочешь.
– Я хотела… – упрямо бормочу, встраивая слова между рыданиями, – я знаю, что уже долго… я знаю, что ты… и что тебе… ты ведь на мне ж-женился… я понимаю, что надо…
– Ничего не надо, – заверяет мужчина.
– Ну как же… Эдвард, – резко вдохнув, решаюсь-таки произнести слова, режущие не хуже самых заточенных ножей. И то чувство, то ощущение, что прошлось по нутру после их осмысливания прошлым вечером, после того звонка, было сравнимо только с издевательствами Джеймса. – Послушай, если ты собираешься… ехать к… к Марии, послушай, я справлюсь. Я сегодня или завтра утром, если нужно, справлюсь… ты можешь сзади или спереди, или как хочешь… только не к ней, пожалуйста!
Затаиваю дыхание, досказав до конца. Шумно сглатываю, низко опуская голову. Сверлящий взгляд Каллена сложно не почувствовать.
– Она… она оставила тебе адрес и телефон на автоответчике… я слышала, – признаюсь в своем постыдном поведении, сжав губы, – извини.
Эдварду, похоже, от истинной причины происходящее становится более понятно. Правда, о реакции на такое остается лишь гадать.
– Мария из кондитерской?
Их несколько?..
– Да…
Хмыкнув, Эдвард тяжело вздыхает.
– Так вот, откуда такие глупые мысли… оказывается, все зло в автоответчике?
– Я понимаю, что не должна была, но…
– Изабелла, – наконец, обнимая меня как следует, Эдвард опускает подбородок поверх моей макушки, – скажи мне, ты любишь орехово-клубничные пирожные?
– Причем здесь…
А вот при том. Ясно.
Я поднимаю голову, не отодвигаясь от желанной груди, которая, ко всему прочему, ещё и теплая. Заглядываю в малахиты – не врут. Правдивые. Искрящиеся.
– Ты мне?.. О, Господи! Эдвард, прости!
– Думаю, это мне стоит извиниться, что это не осталось сюрпризом, – посмеивается он, перебирая пальцами мои волосы, – ну да ладно. Вкус от этого все равно не изменится.
…Вот теперь мне становится по-настоящему стыдно. Так, как никогда прежде.
– Я идиотка.
– Нет, – он качает головой, сразу же отрицая такой вариант, – ты просто волнуешься. Но напрасно ведь, красавица. Куда я от тебя денусь?
– Даже если?..
– Мы уже это обсуждали, – снисходительно произносит он, разгладив мой наряд на спине, – «даже если» и «даже если ты…» – это ничего не поменяет.
– У тебя все получается на сто баллов, – знакомый шепот рядом, увлекая за собой, вытягивает наружу из воспоминаний. Звучит чуть ровнее, чем прежде. Смеется. – Начиная от готовки и заканчивая…
– А у кого-то на двести, – ухмыляюсь, чмокнув его в щеку, – если ему нравятся мои сто…
Хохотнув, Эдвард ловко переворачивает меня на спину. Нависая сверху, опираясь локтями на простыни, он смотрит на меня со всей возможной лаской, какая только подвластна человеку. Малахиты искрятся неподдельным счастьем. У меня сегодня удачный день.
– Спасибо…
– Тебе спасибо, – передразниваю я, закатив глаза.
– Ты очень красивая, – восхищенно продолжает Эдвард.
– Красивая?
– Не веришь?
– Такому лгунишке? – фыркаю, взъерошив его волосы, – кто-то обещал мне вчера лечь в постель в одиннадцать.
– Это был слишком интересный фильм, – смешно вытянув губы – точно как Джерри – оправдывается Каллен, – из-за тебя я и так пропустил половину…
– Неужели тебе не понравилось?
Мне правда интересно. Уроки Лорена не прошли мимо – я многое умею делать и, мне кажется, все больше и больше открываю то, что нравится из всего этого многообразия Эдварду. Неужели вчера я не угадала?..
– Когда я отвечу «нет», ударь меня чем-нибудь, – он нагибается, целуя меня. С нежностью и обожанием, но вместе с тем со смехом. Он смеется. Как я люблю, когда он смеется! Так – тем более.
– Без шуток, tesoro, – кое-как отвернувшись от любимых губ, чересчур настырных, когда они чего-то хотят, говорю я, – но сегодня тебе лучше отлежаться. Вчера днем ещё был жар.
– Но сегодня же его нет, – оптимистично отзывается мужчина, нетерпеливо глядя на мое лицо, – благодаря одной замечательной волшебнице…
– И её льстецу-обольстителю…
– Да уж. Под пледом в такую жару я вряд ли кого-то соблазню.
– Неправда.
– Ну, за одним исключением, – он ослепительно улыбается, получая-таки возможность продолжить поцелуи, – моя жена ведь рядом и в болезни, и в здравии, так?
– Сомневаешься?
– Нисколько. Но в кровати я все равно не останусь.
– Это что, мятеж? – пробую вырваться из его цепких рук, но, как и следовало ожидать, Эдвард не отпускает.
– Ни в коем случае. Констатация факта, фиалка.
– А если я все равно заставлю тебя остаться?.. – говорю и одновременно с тем пробираюсь пальцами к низу его живота. Знаю, что много времени для продолжения не понадобится. Кажется, я становлюсь ненасытной из-за этого мужчины…
– Даже если так, – довольно улыбнувшись, Эдвард наклоняется ниже, прижимая мои пальцы к собственной талии, – то рано или поздно придет Джером. И он-то точно не допустит очередного скучного дня.
– Мы пекли печенья… – не соглашаюсь, глядя на него исподлобья.
– Я знаю. Вкусные, кстати.
– Я принесу их тебе, если отпустишь. Отпустишь?.. – широко распахиваю глаза, вглядываясь в самое нутро малахитов. Пытаюсь, хоть и знаю, что вряд ли получится поразить его таким же взглядом, как Кот в сапогах, которого мы с Джерри вчера смотрели на одном из немногочисленных американских каналов.
– Не-а, – Эдвард явно наслаждается своим всемогуществом, держа меня в такой позе – ни вправо, ни влево – повсюду либо его руки, либо тело. Ухмыляется.
– Но это же нечестно…
– Честно. Все честно. Я предпочитаю печеньям кое-что получше.
Наклоняя голову и немного подаваясь назад, он устраивается возле моей груди, с наслаждением целуя её кожу. Руки тоже не дремлют – пробираются под спину, приятно массируя малость затекшие от неудобной позы мышцы.
– Дыши спокойнее, – наставляет Эдвард, осторожно следуя губами от моего плеча вниз по руке, – я же просто тебя целую. Ничего больше.
– Ничего больше… – эхом отзываюсь, поворачивая голову и открывая ему доступ к шее.
– У тебя бархатная кожа… клубника? – он делает вдох, с интересом глядя на меня. Угадывает шампунь?
– Земляника.
– Ну, почти, – хмыкает, продолжая свое занятие, – завтра надо будет купить тебе этих ягодок.
Движется ещё ниже. Вот уже на ключице. Все нежнее и нежнее, все трепетнее. Словно бы я сейчас растаю.
– Тебе стоит гордиться своей красотой, – вдохновленно шепчет Эдвард, улыбаясь.
– Ты первый, кто о ней говорит… – по коже бегут мурашки. Не сказать, что больно, но приятного пока мало…
– Первый? Не может быть.
– Именно так, – а вот после поцелуя легче. Если в том месте, где они сгрудились, то легче. Его губы теплые.
– В таком случае, гордости должно быть в два раза больше.
– Ты лицо заинтересованное…
– Может быть и так, – Каллен с готовностью кивает, ничего не оспаривая, – но в этом случае все ещё проще: тогда я буду тобой восхищаться. Вдвойне.
Робко улыбаюсь его словам – глупо отрицать, что они меня трогают. Испуг немного отпускает – расслабляюсь, как он и просил. Все в порядке.
– Как насчет того, чтобы… ш-ш-ш, – он удерживает мои дернувшиеся в направлении него руки, аккуратно их пожимая, – я не сделаю ничего дурного. Поверь.
Верю… верю, но все же…
– Извини.
– Ничего страшного.
Возвращается к прежнему делу. Отпуская мои ладони в надежде, что я не собираюсь мешать, Эдвард ласковыми и выверенными движениями проводит пальцами по моей груди. Раз, затем второй. Круг за кругом, следуя губами по уже проложенному маршруту. И если на первых порах я дрожу, не в силах с этим справиться, то потом дрожь практически унимается. Быть может, дело в том, что я не пускаю в голову страшные картинки?
– Нравится?
– Да.
Это честно. Это открыто. Это без тени притворства.
Правда, нравится. Очень…
Не думала, что подобное может быть приятным.
– Ну вот видишь, – он явно доволен и явно обрадован. Чуточку даже краснеет.
…Все кончается тем же поцелуем. Только ниже, куда ниже… и я впервые за столько времени, впервые, наверное, вообще за все свое существование, понимаю, почему Джессика так восхваляла занятие любовью…
Как же мне хорошо!
– И все же, мы будем вставать? – спрашиваю я, улыбнувшись и тому, что чувствую сейчас, и тому, что было прежде, в только-только растворившейся перед глазами картинке из недалекого прошлого. В тот момент я даже расплакалась, чем напугала Каллена, но, догадавшись, чему обязаны эти слезы, он лишь улыбнулся и… повторил.
– Нужно, да?.. – Эдвард будто бы меня не слышит. Явно надеется на продолжение, судя по поцелуям.
– Уже девять…
– Время слишком быстрое.
– У нас ведь есть весь день – если ты останешься в постели, конечно.
– Заманчивое предложение, – Каллен вздыхает, отрываясь-таки от меня, – к тому же, оно не совсем честное… но все равно не получится.
Боже мой, прошел почти год с того момента, как я встретила этого мужчину, а упрямство никуда в нем не делось. Похоже, это навсегда.
– Что такого важного тебя сегодня ждет? – сдаюсь, усаживаясь на простынях. Эдвард остается на подушках, закидывая руки за голову.
– Зоопарк.
– Мы идем в зоопарк?
– Мы с Джерри идем, – его лицо становится виноватым, но в то же время какие-то проблески хитрости, смешанной с нежностью, на нем видны весьма явно.
– А меня, что же, не берешь?
– Мы обязательно сходим с тобой ещё раз.
– Правда не берешь? – изумляюсь, без шуток глядя на него. Я думала, это игра…
– Belle, тебя ждет кое-что получше, чем парочка обезьян в клетках.
– Насколько получше?.. – опасливо спрашиваю, надеясь, что таких огромных и неожиданных сюрпризов, в каких за последний месяц Эдвард достиг совершенства, сегодня не будет.
– Намного, – заговорщически шепчет Каллен и затем, обещая больше не произносить ни слова, делает вид, что на молнию застегивает себе рот.
– Молчать нечестно, – я не понимаю, что он задумал, и не понимаю, почему не могу пойти с ними вместе, к тому же, если честно, побаиваюсь этого сюрприза. Зачем уводить Джерома из дома, дабы я его увидела? Что он собирается делать?..
– Ладно, значит, не буду, – мужчина одним точным движением заключает меня в объятья, снова укладывая на простыни рядом с собой.
– Скажи мне, Эдвард… – предупреждающе произношу я, надеясь подействовать на него таким тоном. Напрасные мечты, но попытаться ведь стоит, разве нет?..
– Скажу. Я все тебе скажу, – он усмехается, проведя носом по моей щеке и следуя точно к уху, дабы прошептать:
– Я скажу тебе, Изабелла, как сильно я тебя хочу… прямо сейчас!
И после этого заявления я больше не в состоянии ни спорить с ним, ни что-то выпытывать…
*
– Осторожно, любимый, ещё горячие, – я ставлю перед Джеромом тарелку с дымящимися блинчиками, укладывая на стол рядом вилку. Апельсиновый сок уже тут стараниями Эдварда.
– Спасибо, мамочка, – Джерри улыбается, посылая мне воздушный поцелуй. Я знаю, что он с нетерпением ждет, когда можно будет приступить, но, руководствуясь недавним неприятным опытом, раньше, чем они хоть немного остынут, брать не будет. За него я спокойна. А вот за Каллена-старшего…
– Твоя порция уже почти готова, – говорю я, наблюдая за тем, как он, щурясь, посматривает на блинчики Джерома.
– Кажется, я уже это слышал…
– Держи, папа, – малыш, слушающий нас обоих, мгновенно реагирует. Подвигает свою тарелку на середину стола, протягивая папе вилку, что лежит рядом. Кивает на свой завтрак, намекая, что обязательно поделится.
– Спасибо, китенок, – Каллен обнимает сына, чмокнув в макушку, и, отрезав маленький-маленький кусочек, пробует мою стряпню на вкус. Словно бы впервые, ей богу.
– Черничные! – радостно, как ребенок, восклицает он, – м-м-м… чем мы заслужили такое, мамочка?
– Кто-то вчера вовремя лег спать, – я переворачиваю оставшиеся на сковороде блинчики, чтобы они не подгорели, прежде чем обернуться к Калленам. С обожанием смотрю на Джерома, демонстрируя, кому адресую похвалу. Мальчику приятно такое слышать. Он улыбается шире, заканчивая с половиной своей тарелки.
– А кто-то вовремя проснулся, – оглядываюсь на Эдварда, подмигнув ему.
И без того светлое лицо мужчины становится ещё восторженнее.
От Джерри, конечно, этому не укрыться. Он посматривает на нас с отцом очень подозрительно, но все же с радостью. Конечно, он заметил перемену, что случилась. Конечно, от него не ускользнуло… в тот самый первый день, вернее, в первое утро я не могла прекратить улыбаться. Целый день, с утра и до самого вечера – повтора. Мы вправду стали самой настоящей семьей.
– Кстати, раз уж вы идете в зоопарк… может быть, и в магазин заедете? Молоко и черничное варенье кончились…
– Да! – прежде, чем Эдвард успевает открыть рот, кивает Джерри. А потом, обернувшись на папу, показывает на свою тарелку, – варенье кончилось!
– Да, такого допускать нельзя, – мужчина посмеивается, потрепав сына по белокурым волосам, – конечно заедем. Ещё чего-нибудь, красавица?
Вспоминаю, при каких обстоятельствах он сегодня последний раз произносил это слово, и заливаюсь румянцем. Каллен хмыкает, а Джером удивленно посматривает в мою сторону, пытаясь понять, в чем дело.
– А вот и блинчики, – нахожу повод отвернуться и снимаю сковороду с огня, перекладывая столь желанный завтрак на две тарелки.
…Да, похоже я обсчиталась в разнице лет между Эдвардом и сыном. Они оба, абсолютно, идеально похожие, сидят за одним столом, едва ли не на одном стуле – так близко поставлены табуретки – и, обгоняя друг друга, доедают черничное лакомство. Апельсиновый сок терпеливо ждет своей очереди, с некоторой скукой наблюдая за этим соревнованием по поеданию через стекло запотевшего стакана.
– Знаете, я могу кормить вас чаще, – заключаю, только-только притрагиваясь вилкой к своей порции. Их тарелки же почти пусты.
– Мы не против, верно? – Эдвард обращается к Джерому, и тот, согласно кивнув, заканчивает с последним блинчиком.
– Принесете варенье – я пожарю ещё.
Они оба смеются. Оба, глядя то друг на друга, то на меня, выглядят счастливыми. И если раньше это казалось недостижимым сном, если раньше при одной лишь мысли, что у нас будет такое беззаботное утро, мне хотелось подать заявление в психиатрическую клинику, то теперь ничего подобного нет. И, я уверена, больше не будет.
Каллены вправду счастливы. Мы счастливы. И да, уже не Каллены… уже – Венсэдоры. Вкупе с новыми именами, конечно же.
Ну и что? Имеет ли значение фамилия и имя? Главное, что мы вместе и главное, что здесь. Цену, конечно, пришлось заплатить…
Ещё два месяца назад по каждому американскому и итальянскому каналу, какой нашелся бы на нашем телевизоре, шли бесконечные сообщения и предположения, почему Босс столь престижной, столь многомиллионной и господствующей американской мафии… застрелился. Не козни ли это конкурентов? Не совершил ли он самоубийство из-за женщины? А может, вскрылись его махинации? Угрожала полиция, ЦРУ?.. И зачем, к тому же, он убил другого главаря перед этим – Большую рыбу? Это четко спланированный план или удачно сложившиеся обстоятельства?..
Исследователи «Первого канала» вообще сошлись во мнении, что такого человека, как Smeraldo никогда не существовало – все это подставные люди, подставные лица. Ну не может же быть, чтобы истинный Король, главарь, и так просто… о господи!
Нам пришлось отключить провод, соединяющий телевизор с антенной, и оставить только тот, что был отдан под DVD плеер, дабы Джером даже случайно не прослышал и не увидел фотографию папы в столь неприглядном для себя облике…
А что творилось в газетах! Ну неужели людям больше не о чем писать? Ураганы в Бразилии, снегопад в Сахаре, война в Ливии и землетрясения в Индии – мало новостей? Нет же, на каждой полосе, как назло, крупным планом красовался нечеткий из-за качества первой и единственной найденной СМИ фотографии портрет Эдварда. И заголовки были самые различные, вплоть до сумасшедших глупостей. К тому же, тот тут, то там объявлялся истинный Изумрудный Наркобарон, утверждающий, что никуда он не пропал и совсем скоро вернется. А пока велит…
…Кончилось все тем, что мы перестали покидать пределы нашего дома, буквально запершись изнутри. Случайные встречи и опознавания никому были не нужны. Тем более, нам было, чем заняться.
…Если честно, я всегда думала, что для меня будет тяжело жить обычной жизнью… само это понятие изжило себя за годы существования рядом с Кашалотом. Однако, на удивление, у меня все получилось прекрасно. После его смерти я почувствовала такую свободу, что ни одну более жизнь – даже если бы она была до сумасшествия сложной – не назвала бы таковой. У меня ведь есть все, что нужно. И я все умею, все могу… мне есть ради кого стараться – а это главное.
Это же было приоритетом, целью, путеводной звездой Эдварда. Только для него все оказалось в разы тяжелее…
Нет, первые две недели все было просто потрясающе – солнце, океан, купания, замки, блинчики и омлеты, сказки на ночь… а потом все покатилось вверх дном. Он не мог понять, что дальше делать. Он пытался отыскать свое место, но никак не мог найти.
Эдвард жаловался мне, что ничем не в состоянии заниматься. Нет той работы, какая бы подошла ему, какую бы он осилил – кроме той, в которой столько лет жил и в которой достиг такого успеха. Мафия въелась ему под кожу точно так же, как мне Джеймс. Только вот с кончиной Лорена ушла и сдержанность, скованность – пусть и не сразу, пусть постепенно, но, все же, ушла и окончательно – а мафия так сразу его не отпустила.
…Он просыпался ночами от кошмаров, о которых, несмотря на все уговоры, говорить отказывался, он плакал днем, прячась от нас с Джерри где-нибудь в дальнем уголке сада, а когда становилось совсем невмоготу, брал машину, подгоняемую Диего или Саро, и уезжал куда глаза глядят. Проводники говорили мне, что его излюбленный маршрут – к вершине горы. Там уж думать никто не мешает…
Мне так хотелось ему помочь… до умопомрачения, до рванья волос на голове от беспомощности. Это ужасное время, казалось, никогда не кончится – такая желанная сказка, Чили, Сантьяго, свобода – обернулись таким ужасом…
Джером постоянно спрашивал меня, где папа и что он делает, почему мы не купаемся, как раньше, втроем, почему?..
Но депрессия, как ни странно, уничтожила себя сама. В тот самый день, когда по телевидению (я готовила жаркое на кухне, а Джерри лепил фигурки из цветного пластилина за обеденным столом) показали небезызвестный сюжет о человеке, построившем и себя, и свое дело на костях. В рамках программы «Борьба с наркоманией» американцы проводили подсчет, кто достиг самого настоящего процветания в сей отрасли… понятно, кто.
Как только он увидел свое фото, как только прочел заголовок, и ведущий открыл рот, дабы, картавя мелодичный итальянский, произнести его имя, Эдвард, с остервенением рыкнув, выключил телевизор. Чудом не разбил после…
И газеты, и журналы, и эти тв-выпуски все же, несмотря на свою надоедливость и безостановочность, сделали доброе дело: они вернули нам папу. Каллен снова стал тем, кем был прежде.
Позже он поделился со мной, что та программа помогла понять ему, что именно он оставил за спиной. В тот момент мафия и отпустила…
– Я помою, – почти автоматически говорю, услышав шум опускающейся в раковину посуды. Сегодня у меня день воспоминаний. Никак не могу вернуться в реальность окончательно. Она-то ведь куда лучше!
Эдвард, появляясь из-за спины, благодарно улыбается.
– Спасибо.
– Не за что, – пожимаю плечами, мотнув головой. С ориентацией все ещё проблемы.
– Поехали! – откуда-то из глубины дома раздается звонкий голосок Джерома. Как же здорово слышать его полную, правильную и бесконечную речь. Даже если он снова начнет пересказывать мне все, что когда-либо видел и слышал (а так было достаточно долгое время, когда у него, наконец, стало получаться говорить целыми фразами и даже предложениями), я сяду и буду внимательно слушать. Молчание отвратительно. Про молчание хочу навсегда забыть.
– Поехали-поехали, – рассеяно бормочет Эдвард, забирая с кухонной стойки ключи от машины, – Белла, ты не злишься на меня?
– За что? – отворачиваюсь от раковины, удивленно на него взглянув.
Мужчина вздыхает, возвращаясь ко мне. Нежно обнимает.
– Я обещаю, я свожу тебя посмотреть на обезьянок.
– Ты о зоопарке? Ну что ты, ничего страшного, – улыбаюсь, чмокнув его в ответ, – вам полезно провести время вместе перед тем, как Джером пойдет в школу…
– Школа… не напоминай.
– Папа-папа, что же ты делаешь с тягой ребенка к знаниям?
– В следующем году, а? Тебе не кажется, что так будет лучше?
– Мы ещё обсудим, – соглашаюсь, не желая сейчас опять ссориться из-за этого болезненного, как кость в горле, ставшего вопроса, – идите и веселитесь. Только сахарную вату мы больше не покупаем, договорились?
– Есть, мэм, – Эдвард снова улыбается, нагнувшись к моим губам, – надеюсь, сюрприз тебе понравится…
– Может быть, ты хотя бы намекнешь, что это может быть?..
– В два часа позвонят в дверь. Открой – и все сама увидишь.
– Это не намек…
– Это интрига. Пока, tesoro.
– Я жду к ужину, – вздыхаю, смиряясь с тем, что никаких подробностей не будет, – постарайся привести его хоть немного голодным.
– О-очень постараюсь, – растягивая слова, неопределенно отзывается Эдвард. А потом забирает ключи и две светло-зеленые кепки, купленные в супермаркете пару недель назад, удаляясь вслед за сыном к машине.
Наблюдаю за ними в окно до тех пор, пока темно-серая «тойота» не скрывается из виду. И лишь потом возвращаюсь к посуде.
*
– Чип, звонят в дверь! Чип, звонят!
– Почему ты не можешь открыть, Дейл?
– Я открою, я! Пусти меня!..
Просыпаюсь под истошные тоненькие вопли, не сразу понимая, откуда вообще они разносятся. Наощупь, ещё вслепую, следую руками по дивану, ища пульт. Где он спрятался?..
– Рокфор, они спаслись! Они здесь!
Рокфор…я где-то слышала. «Спасатели»! Точно! Рыжая мышь, вечно гуляющая в паре с мухой. Рокфор. Неужели я заснула под мультфильм Джерома?
…Наконец-то – пульт. Без труда нахожу красную кнопку, выключая телевизор. Вместе с потухающим экраном на половине фразы замолкает и Гаечка:
– Ты не поверишь, но…
Тишина. Показалось – звонили в мультфильме.
Однако, опровергая только что выстроенную теорию, громкий звук, извещающий о гостях на пороге, повторяется. Теперь диск выключен. Следовательно, кто-то пришел на самом деле, ко мне… к нам…
Сколько времени?!
Я вскакиваю с дивана так, словно бы только что отыскала недавно потерянную иголку. И хоть боли нет, волнение и тревога – чересчур сильные для приема подарка – туго сворачиваются комком внизу живота.
Эдвард говорил, позвонят в два. И, если верить часам на стене напротив, эти люди очень пунктуальны (ну ещё бы – все оплачено!)…
Ох, теперь не отвертеться.
Подобно тому, как отправлялись на неминуемую казнь осужденные преступники, я, поправив лямки майки, бреду к входной двери. К сожалению, в дверной проем спальни не вместилась «большая кедровая дверь», зато для входной двери этот материал прекрасно подошел. Сбылась мечта Эдварда – стоя перед толстым деревом, я вспоминаю, как пообещала ему, что она у нас обязательно будет.
Ещё один звонок. Они думают, меня нет дома?.. А что, это может сработать! Другое дело – как объясняться потом с Эдвардом…
Нет, открыть все же придется. Хотя бы для того, чтобы его не обидеть.
Я медленно, как можно дольше оттягивая решающий момент, поворачиваю замок в нужную сторону. Один поворот, второй – все. Открыто.
Коротко вздохнув напоследок, распахиваю дверь. Если уж они пришли меня пытать, то и я имею право напугать их.
…Только вот за кедровой заставой вовсе не посыльный с огромным ящиком, не рабочий в костюме, который хочет показать мне что-то в саду (что-то, что нельзя внести в дом), и даже не человек, призванный куда-то сопроводить меня (ту поездку в спа-салон я запомнила… не знаю, понравилась ли Эдварду моя выдраенная кожа, но мне сам процесс точно запомнился с худшей стороны). На пороге женщина. Невысокая, с короткими рыжими волосами и бледным, немного заострённым лицом. Она неловко сжимает в руках сумку – ладошки маленькие, как у ребенка – нервно поглядывая куда-то вниз, под ноги. Одета вполне неприметно – шорты, рубашка… я бы никогда не узнала её, если бы незнакомка не подняла глаза, встретившись с моими. Тут уж нет вариантов. Только у одного человека на этом свете радужка такая же, как у меня. Темно-каштановая…
Мама?!
Я согласна, такое заявление кажется не то что неправдоподобным, а, наверное, вообще каким-то неестественным. И как такое могло прийти в мою голову?
Быть может, это розыгрыш? Или дурацкая шутка подсознания, которая выдает эту посыльную за образ того человека, с которым я так и не попрощалась как следует?
Но что бы это ни было – от галлюцинации до сновидения – уж слишком оно реально. Будто бы я могу протянуть руку и притронуться…
– Изабелла? – миниатюрное создание кусает губы, глядя на меня глазами, постепенно наполняющимися слезами. Не может отвести взгляд, но и сдержать себя тоже не может.
Я окончательно сошла с ума или ещё нет? Даже голос тот же!
– Да… нет… – путаюсь, пытаясь вспомнить, как теперь меня зовут, – Анжелика. Анжелика Венсэдор. Я… я могу вам помочь?
– Нет, ты Белла, – уже тверже, уже пристальнее глядя на меня, решает женщина, – я же вижу.
– Подождите… вас Э… – так, не Эдвард. Как же его… как его зовут? Я так волнуюсь, чтобы забываю самые простые, должные за это время стать непреложными вещи! Что это существо со мной делает?
– Кто вас ко мне прислал?
– Изабелла, – незнакомка перебивает, не давая ни ответа, ни объяснения. Кивает на дверь, – ты позволишь мне войти? Я не задержу тебя надолго.
От изумления, от всего увиденного и услышанного даже не противлюсь. Послушно, словно бы робот, отступаю в сторону, пропуская её в дом. Это не опасно? Эдвард знает, что она придет? Знал?.. А если это кто-то из Италии или США… они похожи на маму, но я ведь не видела её шесть лет! Мало ли могло измениться за такой огромный отрезок времени?
– С-садитесь, – с легкой заминкой предлагаю, глядя, как женщина по-прежнему стоит у входа. На собственных деревянных ногах, тщетно стараясь переварить всю собранную информацию, подхожу к дивану в зале. Присаживаюсь на краешек как раз там, где обычно сидит Джером – между двух подушек с синими волнами. Он часто обнимает их, засыпая под «Спасателей», как я сегодня.
