Текст книги "Успокой моё сердце (СИ)"

Кажется, я заснула. Нет, скорее не заснула, а задремала – тело слишком жжет, чтобы заснуть. А потому, когда что-то холодное прикасается к ногам, вызывая волну боли, распахиваю глаза куда быстрее, чем после обычного кошмара. Первое и единственное движение – попытка прекратить болезненные касания – вполне справедливо завершается стоном: все становится лишь хуже. Обожженное тело точно не нуждается в излишней активности.

– Тише, – ровным голосом велит бархатный баритон. Одна из рук перекочёвывает с коленей на волосы, гладит.

Прикусив губу, пытаюсь обернуться – куда уж. С моего ракурса максимальный предел – это поворот головы. И он, конечно, нужного результата не дает. Я ничего… никого не вижу.

– Не надо… – хнычу, как маленькая девочка, когда ледяные прикосновения продолжаются.

– Надо, – не соглашается мужчина. Слышу характерный звук выдавливания из упаковки крема, – иначе долго не пройдет.

– Больно… – пальцы сами собой впиваются в наволочку подушки. Влажная…

– А будет больнее, – не соглашается Эдвард.

Приходится смириться. Противостоять ему сейчас все равно бессмысленное занятие.

– И надо тебе быть такой упрямой, – бормочет он, поднимаясь чуть выше коленей, – да, Белла?

Стискиваю зубы, сдерживая внутри всхлип. Как никогда в жизни хочется рыдать в голос. И не от боли – она вправду не так страшна, бывало и куда хуже, и не от разочарования, и не от того, что было этим длинным днем… Просто хочется. Словно бы вместе со слезами уйдет все плохое, что преследует нас каждую секунду. Не будут Джерри сниться кошмары, не будет Эдвард покупать у Диего наркоту, что оставляет на коже такие страшные синяки, я не буду думать ни о Джеймсе, ни о том, что между нами было и чего ждать, вернувшись… и бояться не буду. Ничего. Никого.

Думаю, думаю, думаю… и сама не замечаю, как разрешаю себе плакать. Опять. Это день слез, ей-богу. Я слишком много плачу сегодня.

Тишина в комнате отвратительна. Ещё утром я говорила, что она мне нравится? Как бы не так! Сейчас это чертово беззвучие не скрывает мои всхлипы. Они слишком громкие.

– Нужно снять ночнушку, – Эдвард говорит тише прежнего, наверняка замечая, как подрагивает моя спина. А уж после его слов и подавно.

– Нет! – с отчаяньем бормочу, вжавшись в подушку. Одна лишь мысль о том, чтобы остаться обнаженной – сейчас, черт подери, без возможности пошевелиться, приводит в ужас. Я ему доверяю. Все ещё доверяю (и вряд ли это изменится). Но не хочу… не хочу!

Напоминаю сама себе непослушного, капризного ребенка. Или испуганного – с какой стороны посмотреть. Но, так или иначе, слушаться Каллена категорически отказываюсь.

– Ты предлагаешь мне обработать спину через ткань? – его смешок выходит натянутым и напряженным, – Белла, хотя бы сейчас не упрямься.

– Нет, – повторяю тише, но оттого не менее уверенно. Тот самый липкий, ненавистный страх возвращается. Я ещё помню, чем кончается раздевание – сомневаюсь, что смогу когда-нибудь совершенно спокойно остаться без нижнего белья. Особенно верхней части комплекта…

Слышу шаги. Раз, два… гладит. Снова гладит волосы.

– Viola, – зовет бархатный голос совсем рядом. Крепче зажмуриваю глаза – я не могу сейчас смотреть в малахиты, это выше моих сил, – non avere paura (не бойся).

Кажется, он понимает, в чем причина моего несогласия. Называет фиалкой… как прежде. Ничего не было. И это малость, но успокаивает.

Впрочем, не настолько, чтобы побороть ужас. Я просто не могу. Я сегодня отвратительно слабая.

– Белла, нужно только помазать спину, больше я ничего тебе не сделаю, – клянется. Слышу, что клянется. Можно ли не поверить? Усомниться?.. Только если в это же время и в себе самой.

Ничего не отвечаю. Плотно закрыв глаза, губы, все же вытягиваю руки вперед. Как только пальцы упираются в деревянную спинку, чувствую на макушке легкий поцелуй.

– Умница.

Осторожно приподняв меня над простынями, Эдвард на удивление быстро справляется. Сомневаюсь, что я бы смогла так даже с Джеромом. Мгновенье – и ночной сорочки нет. Только поглаживающий кожу легкий ветерок из раскрытого окна напоминает, что на теле что-то было. Должна признать, такое охлаждение даже приятно.

– Не страшно? – мягко, тоном доброго волшебника из детских сказок, тоном родителя, обращающегося к перепуганному ребенку, зовет Каллен. Помогает занять прежнее место на кровати, намеренно не притрагиваясь к груди. Талия, шея – и ничего больше. Он знает меня куда лучше, чем казалось. И знает, чего я больше всего боюсь.

Едва заметно качаю головой. Слезы почти прекращаются, но как только ледяной крем оказывается на коже, с завидной скоростью восстанавливают утраченные позиции. Холодно…

– Ч-что это? – судорожно вздохнув, спрашиваю, немного выгибаясь.

– Мазь от ожогов. Или тебя интересует название?

Нет. Название точно не интересует.

– Очень хорошее лекарство, Белла, – натыкаясь на мое молчание, добавляет мужчина, – испытано лично.

– Ты тоже сгорел?..

– Не так сильно, как некоторые, – он усмехается, пробуя вселить мне оптимизма, – все быстро заживет.

Вместо ответа издаю шипение. Плечи – самая пострадавшая часть, похоже.

Эдвард понимает. Прикасается осторожнее. Длинные пальцы ласково и нежно растирают белую жидкость, стремясь закончить побыстрее, но вместе с тем сделать все необходимое.

Какой он все-таки хороший…

Наконец, болезненное действо кончается. Судя по всему, обожженной кожи, не затронутой мужчиной, больше не осталось. Это радует.

Минутка тишины, повисшая после окончания процедуры, настораживает. Напряженно жду, что будет дальше, надеясь, что больше ничего плохого не случится. То, что сейчас было… волшебно. Пусть продолжается, пожалуйста!

Я не хочу снова ругаться!

Мне кажется, Эдвард читает мои мысли. Остается.

Подходит к краю кровати, присаживаясь перед ним. Убирает с моего лица вымокшие от слез волосы, позволяя нашим глазам встретиться.

Малахиты добрые. Такие добрые и понимающие, такие сострадательные и виноватые, какими не были никогда в жизни. Сейчас кажется, что Барон из ночи – выдумка больного воображения. Никогда эти глаза не могли пугать, никогда не могли заставить усомниться в истинном лице их обладателя, никогда не делали больно. Случившееся – вымысел. Сон, не больше. Нет здесь Изумрудного наркобарона. Нет здесь Каллена, Босса Мафии. Здесь мой теплый Эдвард. Здесь мужчина, с которым я ничего не боюсь и с которым хочу провести если не остаток жизни, то большую её часть однозначно. И то, что я думала о нем, то, что воображала, кажется непростительным. Почти предательством.

– Scorpione (скорпион), – шепчу, пробежавшись пальцами по его щеке. Не могу удержаться.

Как и в самолете, мою руку тут же перехватывают. Легонько целуют.

– Упрямица Белла, – отзывается он, усмехнувшись, – легче?

– Да, спасибо.

– Не за что, – Эдвард придвигается немного ближе. Со щек пропадают остатки слез.

– Не нужно плакать, – недовольно просит он, пристально разглядывая мою слезинку на собственном пальце, – для этого нет причины.

– Есть…

– Боль скоро пройдет, Belle.

– Нет, я не об этом… – запнувшись, размышляю, стоит ли. Ещё утром я клялась себе, что в момент очередного откровения сумею вовремя остановиться. Приложу для этого все силы, чего бы мне не стоило. Но теперь, когда этот момент непосредственно наступил, я просто не вижу в этом смысла. Может быть, я мазохистка, может быть, схожу с ума, а может мне просто нравится лить слезы – не имею ни малейшего понятия, однако обрывать себя не хочу. Завтра мы вернемся… домой. И дома будет точно не до признаний.

– Ты сказал, что если мне понадобится… поговорить, ты будешь готов меня выслушать, – тщательно подбираю слова, но от полыхающих малахитов не отрываюсь, – а затем, когда я сказала, ты… то есть ты не… – делаю резкий и глубокий вдох, решая, что лучше говорить о болезненных темах быстрее, чем растягивать их надолго.

– Я тебе не нравлюсь?.. Ну, в смысле… совсем?..

Ну вот. Опять на те же грабли.

Эдвард поджимает губы. Взгляд наполняется серьезностью и скрытой грустью. Ему даже неприятно это слышать?

– Если ты скажешь мне «нет», я не буду пытаться это изменить, – обещаю, ненавидя повисшее в спальне молчание, – в любом случае я буду для Джерома самым близким другим и сделаю все, чтобы спасти его. Наши отношения никак не скажутся на нем.

Он этого боится? Что если откажет, я буду как Ирина? Потому не сказал прямым текстом вчера? Увертками, молчанием поэтому ответил?

– Тебе обязательно говорить об этом ночью?

– Значит «нет»? – черт, разочарование все же проскальзывает.

– Я не говорил «нет», – он морщится, резко выдыхая. Качает головой. – Белла, вчера вечером ты не сказала, что я тебе нравлюсь. Ты сказала, что меня любишь. Так?

– Да.

– А знаешь, что значит «любить»?

– Конечно, я ведь…

– Любить – это не «нравиться». Правда не нравиться, Белла. Это куда серьезнее. Все то, что случилось с Джеромом, все то, что было со мной, наглядно доказывает, подтверждает, укореняет – любовь оправдана только к детям. К своим детям.

– Ты думаешь, я сделаю то же, что и они?

– Я не могу этого знать, – он пожимает плечами, отчаянно на меня глядя, – и ты не можешь. В этом все дело.

Выдыхает. Берет трехсекундный перерыв.

– Белла, ты мне нравишься, – гладит мои пальцы, проводит по волосам во всю их длину, – если ты сомневаешься, что я тобой дорожу, это самый большой просчет, который ты допустила. И за вчерашнее…

Эдвард морщится, оглядывая мою ладонь с отпечатком слоника.

– Я прошу у тебя прощения. Я… вчера, когда ты ушла, я утром… Их нет больше. Все до единого в мусорном баке. Вещи, из-за которых я могу сделать больно тебе или Джерому, рядом находиться не должны.

– Ты выбросил?.. – улыбка сама собой расползается по лицу, а удивление, приятное, радостное удивление, выбрасывает из головы все негативные мысли.

– Да, я выбросил, – он кивает, будто сознаваясь в чем-то постыдном, – ты была права, без них тоже можно жить. Я научусь.

– Эдвард, – игнорирую жжение, сопровождающее это движение, игнорирую боль, которую оно вызывает. Обнимаю мужчину за шею, как можно ближе пододвинувшись к краю. Самый лучший аромат на свете заполняет легкие. Я дома. Я в порядке. Я счастлива. – Ты молодец, ты большой, большой молодец, ты ведь знаешь это, правда? Ты справишься, конечно справишься, мой хороший. Я не сомневаюсь.

Он немного расслабляется – то ли от моих слов, то ли от прикосновений. Намеревается ответно обнять, но, вспомнив про спину, убирает руку. Целует в щеку.

– Все самое плохое оправдывается любовью, – шепчет, спустя некоторое время, – я не хочу, чтобы это стало твоим или моим оправданием.

– Ты судишь неверно, – мягко осаждаю, утыкаясь носом в его шею, – правда, Эдвард. Любовь делает людей счастливыми. Это – высшая форма привязанности. Я просто… просто не могу больше ни без тебя, ни без Джерри жить. Я вас люблю.

Признаюсь в сокровенном. И теперь не страшно, ни капли.

– Нужно придумать для этого другое слово. «Любовь» не подходит.

– То есть, если я буду говорить другими словами, ты… не против?

– Белла, ты замечательная, – он ласково улыбается, с нежностью глядя мне в глаза, – ты столько всего сделала для нас… ты можешь говорить мне что угодно. И как угодно.

– Но «люблю» ты слышать не хочешь…

– Нет, – он вздыхает, – не хочу. Всего лишь не хочу.

– Ладно, – примирительно замечаю, окончательно успокаиваясь. Обида, горечь – все отпускает. – Мне достаточно знать что то, что ты сказал, правда. Знаешь, говорят: о любви вслух кричать не принято.

Мой оптимизм его смешит.

– Я рад, что ты не сомневаешься, – честно произносит мужчина, – я не думал, что натолкну тебя на такие глупые мысли вчерашним разговором.

– Ты все исправил…

– Да уж… – Эдвард смущенно опускает взгляд, усмехаясь сам себе, касается глазами деревянной спинки – думаю, уже можно надеть обратно твою ночнушку.

– Думаю, да.

Он поднимает с другой стороны кровати мою одежду и, похоже, только сейчас замечает на простынях красные пятна. Их немного, но среди материи белого цвета выделяются они вполне ярко.

– Что это? – недоумение так и сквозит в вопросе.

– Истонченные капилляры, – бормочу, нерешительно посмотрев туда же, – так бывает…

– У тебя шла кровь?

По-моему, мой ответ очевиден.

– Белла… – Эдвард выглядит потерянным, – это из-за меня? Когда началось?

– Не важно, уже все в порядке, – просительно протягиваю руку в его сторону, не желая ни вспоминать, ни думать о вчерашнем. Сегодня. Сегодня замечательный день. И если для нашего примирения, для объяснения нужно заново сжечь спину, я согласна. Хоть сто раз. По сравнению с тем, что было, эта боль ничего не значит.

– Ладно, утро вечера мудренее, – Каллен, мотнув головой (чувствую, мы ещё вернемся к этой теме), говорит будто сам с собой, занимая свое прежнее место возле меня, помогает тем же путем, что и прежде, надеть ночнушку, – засыпай.

– Я засну, – расслабленно улыбаюсь, закрывая глаза, – иди к Джерри. Он не должен спать один.

– Не должен, – медленно соглашается Эдвард. На мгновенье замолкает.

– Спокойной ночи, Belle, – желает, чмокнув меня, как когда-то папа, в лоб, – все хорошо.

Нечленораздельно бормочу свое согласие, удобнее устраиваясь на подушке. Мазь и вправду очень действенная. Тело уже не жжет так сильно, как раньше.

…Почти засыпаю. После ухода Эдварда слышу, как хлопает дверь, слышу его шаги по направлению к спальне… уже сдаюсь Морфею, как внезапно тот же хлопок, что и успокоил, убаюкивал, вытаскивает на поверхность из цветных сновидений.

– Ш-ш-ш, – замечая мое недоумение, ограничивающееся поворотами головы из стороны в сторону, шепчет Эдвард.

Тихонький скрип кровати. Чей-то вздох.

Наконец, сориентировавшись в темноте, вижу светлые волосы Джерома. Как раз на подушке напротив, но на достаточном расстоянии, дабы не потревожить мою кожу. Половина вытянутой руки.

– Вот теперь точно все в порядке, – удовлетворенно вполголоса произносит Эдвард, накрывая нас с сыном невесомой простыней, – а то мне надоело спать раздельно. Спокойной ночи.

Ложится рядом с сыном, довольно улыбнувшись.

– Спокойной ночи, – ответно улыбаясь, переплетаю свои пальцы с его и глядя на них обоих.

Все хорошо, это правда.

У нас все хорошо…

– Эдвард… – тихонько зову, чувствуя явное желание кое-что сказать, кое-что, пришедшее в голову от вида моего белокурого ангелочка, – по поводу Джерома… я никогда не сделаю ему больно.

Вспоминается деяние Ирины. Рассказ Каллена, пропитанный горечью и гневом… рассказ о поступке, не имеющем ни оправдания, ни смысла. О ненавистной мне женщине.

– Я знаю, – открыв глаза, мужчина с самым серьезным видом кивает, – поэтому в непредвиденном случае ты и будешь его опекуном.

– Никаких непредвиденных случаев, – не соглашаюсь я, – Бароны обо всем знают.

– Не обо всем…

Рассмешить его не удается.

– Эдвард…

– Мы поговорим об этом потом. У нас есть целый день свободы завтра – на острове и в самолете. Не о чем беспокоиться.

– До завтра…

– Уже прогресс, – пальцы сжимают мои крепче, – спи, viola. Как бы там ни было, вы с Джеромом в любом случае останетесь на поверхности…

С огромным нетерпением жду ваших отзывов! Для меня эта глава имеет особое значение :)

========== Глава 52 – Каменный замок ==========

У истории появилось новое видео о Grande Amore, буду рада вашему мнению и о нем тоже в отзывах – https://youtu.be/DvOlnwGHOcg

Dimmi che mai

Скажи, что никогда…

Che non mi lascerai mai

Что никогда меня не оставишь.

Dimmi chi sei

Скажи, что ты

Respiro dei giorni miei d’amore

Дыхание моих дней, моей любви.

Dimmi che sai

Скажи, что знаешь,

Che solo me sceglierai

Что выберешь только меня

Grande Amore, Il Volo

– Нам нужно поговорить.

Я прерываю сказку о Маленьком Принце, поднимая на Эдварда глаза.

Мужчина сидит в большом кожаном кресле возле выдвижного столика, хмуро глядя на меня. Правая его рука устроилась на подлокотнике, левая лежит на колене. Несмотря на всю напускную расслабленность позы, иначе как напряженной назвать её не получится. Будто бы через минуту Каллену придется прыгать с борта авиалайнера с парашютом.

– Джером уже спит, – замечая, что я нагибаюсь к малышу, сообщает он. С долей растерянности оглядывает укрытое сливовым покрывалом детское тельце.

Осторожно, дабы не потревожить ребенка, поднимаюсь. Хочу сесть рядом с Эдвардом, но он не позволяет. Указывает на кресло напротив.

– Через час мы приземлимся.

Мое настроение – и без того не слишком жизнерадостное – падает ниже некуда. «Отличная» новость. Осталось только узнать, что в числе встречающих будет Большая Рыба.

Ну почему, почему нельзя останавливать время? Сегодня во время посадки в самолет самым большим моим желанием было вернуться на два-три дня назад и сполна, ещё раз насладиться нашим маленьким отпуском. На острове я знала, что ни с одним из Калленов не случится ничего плохого. На острове единственной нашей заботой были поселившиеся внутри воспоминания и видения, но уж точно не реальные личности. И если моральный удар можно снести, перетерпеть и вылечить, то с физическим куда сложнее. Слишком много в США тех, кто жаждет крови Smeraldo… нашей…

Если когда-нибудь я смогу это сделать, профинансирую изобретение машины времени.

– Белла, мне нужно все твое внимание, – раздражение в бархатном баритоне придает ситуации ещё более плачевное положение. Яркое солнце, безбрежный океан и ласковые дельфины Чили растворяются в небытие, пропадая где-то в недрах сознания. Я ещё помню, как Джерри играл с ними этим утром, ещё помню, как Эдвард помогал сыну заканчивать их последний совместный песочный замок и вряд ли смогу забыть умиротворение, царящее после полудня, когда в обнимку с большой миской оранжевых абрикосов мы вместе смотрели «Спасателей». Помню. Знаю. Но теперь кажется, что это было не со мной. Не с нами. И уж точно не сегодняшним днем.

– Извини…

– Уже лучше, – сухо кивает Эдвард, поправляя ворот свежей рубашки. Черной, как смоль… его кожа неестественно белая в контрасте с этой материей.

На мгновенье в салоне сохраняется давящая тишина. Ядовитым плющом проникает в каждую щель, заполняя собой все свободное пространство. Потесниться её заставляет только лишь продолжение нашего разговора:

– В аэропорту будут две машины. Вас повезет Джаспер.