Текст книги "Успокой моё сердце (СИ)"
Автор книги: АlshBetta
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 54 страниц)
Пижамная рубашка и свободные полотняные штаны Эдварда небрежно брошены у самого берега.
Сам мужчина здесь же – в океане. Присмотревшись, я вижу мелькающую бледную кожу и бронзовые волосы, потемневшие от воды. Достаточно далеко от берега… С чего бы ночной заплыв?
Хочу окликнуть его, но, раскрыв рот, передумываю. Каллен поразительно владеет навыками пловца. То появляясь, то исчезая в водной пучине, он производит впечатление человека, либо родившегося здесь же, рядом с океаном, либо получившего несколько золотых медалей на олимпийских играх. Его движения легкие и непринужденные, но вместе с тем сильные, быстрые, четкие…
Кажется, я знаю, за кого буду болеть на следующей олимпиаде.
Впрочем, вскоре занимательное зрелище прерывается. Эдвард сам меня замечает.
С той же скоростью, как и прежде, он преодолевает разделяющие нас метры, буквально врезаясь телом в мелкое дно. Из воды по-прежнему не выходит, но смотрит с ощутимым, пробирающимся под кожу испугом. Малахитовые глаза такие же круглые, как и луна над нами.
– Что случилось? – напряженно спрашивает он, пристально глядя на мое лицо.
Теряюсь от неожиданного вопроса и ещё более неожиданного вида Каллена. В чем дело?
– Что с Джеромом? – он взволнованно оглядывается на дом, нетерпеливо ожидая моего ответа, – не молчи!
– Все в порядке, – бормочу, догадавшись, наконец, что он себе напридумывал, – я просто искала тебя.
– Зачем? – недовольно интересуется Эдвард, расслаблено выдыхая. Испуг в глазах угасает.
– Мне показалось, раз тебя нет, значит, что-то случилось… – смущенно объясняюсь я, – извини.
На губах мужчины появляется снисходительная улыбка. Понимающе кивнув, он посылает её мне, позволяя почувствовать себя немного лучше. Скованность отпускает, а румянец перестает угрожать кинуться на щеки.
– Не отвернешься на минуточку?
Удивляюсь, но просьбу исполняю. Жду пять, десять секунд… молчу… а потом неожиданно понимаю, почему он попросил меня. Наверняка тот же испуг, что был недавно в глазах Каллена, теперь зияет и в моих. Не осознаю, почему он имеет такую огромную силу, но стоять спиной к обнаженному мужчине… даже Эдварду… слишком для меня. Глубоко вздохнув, я с трудом выдерживаю ещё полминуты, вслушиваясь в плеск воды и мягкий шелест поднимающейся с песка одежды.
Заостряю внимание на этих звуках и, быть может, поэтому отгораживаюсь от происходящего. …Когда влажные ладони Эдварда накрывают мои плечи, придушенно вскрикиваю, вздрогнув всем телом. Любые прикосновения тут же прекращаются.
– Прости, лучше было их сначала вытереть, – изображая, будто все случившееся – шутка, произносит он, – мне тоже не нравится, когда мокро.
Один Бог знает, как я ему сейчас благодарна…
Я, последовав примеру мужчины, надеваю на лицо ту самую маску безмятежности, побеждая всколыхнувшийся страх. Поворачиваюсь обратно, мельком пробежавшись взглядом по нему – сверху донизу – и окончательно убедившись, что он уже давно одет.
– Ты очень хорошо плаваешь, – замечаю я, отвлекаясь от ненужных мыслей.
Каллен усмехается, ладонью стирая с лица капельки воды. В глазах пляшут задорные огоньки.
– Спасибо. Вода – моя стихия.
– Вода?.. – пытаюсь припомнить все знаки зодиака, какие знаю, и сопоставить их с тем, что я только что услышала. Напоминает уравнение по математике…
– Скорпион, – облегчая мои подсчеты, сообщает Эдвард, – первого ноября.
Скорпион? Весьма подходит.
– Мне следовало догадаться.
– Я не жалю тех, кто мне нравится, – бархатный смех – единственный звук безлюдного пляжа – очень красивый, – обещаю личную неприкосновенность.
Смеюсь следом, но улавливаю двоякий смысл его слов – обещание мне по части того, чего так опасаюсь – и он наверняка это спланировал.
– Спасибо, – шепотом благодарю, расшифровав послание.
– Пожалуйста, красавица, – мужчина хитро подмигивает, но могу поклясться, в малахитах серебрится нежность.
Наблюдаю её и понимаю, что хочу сделать. И никакой страх не помешает.
Эдвард теплый. Несмотря на холодную стихию, ледяной месяц рождения и совершено не теплокровный знак зодиака – теплый. И мягкий – внутри и снаружи. Утыкаюсь носом в его плечо, крепко обнимая за талию. Мой.
Ласковые длинные пальцы проходятся по моим волосам, по шее, по спине… я нашла то место, где хочу остаться. Настолько долго, насколько возможно, пожалуйста.
– Tutto è bene? (все в порядке?) – не прекращая прикосновений, чуточку озабоченно спрашивает Каллен.
– Si, – вздыхаю, зажмурившись, – grazie…
Молчаливо кивнув, он прекращает любые вопросы. Позволяет мне в полной мере насладиться защищенностью, которую он, не скупясь, излучает.
Мы стоим так некоторое время. Вокруг тихо – океан, песок, синее ночное небо – ничто не мешает и не пугает, ничто не портит создавшейся атмосферы.
И такая благодатная обстановка дает время поразмыслить и прийти к выводу, который, казалось бы, давно следовало принять: я доверяю этому мужчине.
Я доверяю ему полностью и абсолютно – себя и все то, что он вознамерится со мной сделать. Страх десятиминутной давности – когда я обернулась, боясь его наготы, – улетучился. Он невероятно глуп и смысла не имеет. Личная неприкосновенность, даже если бы Эдвард и не пообещал, все равно бы у меня была. Он не Джеймс. Он не Маркус. И уж тем более, не кто-то из бордельной тройки. Я тоже что-то для него значу. Может быть, пока слишком мало, но значу… И это здорово вдохновляет и успокаивает.
– Второго февраля… – сам с собой рассуждает Эдвард, легонько поглаживая мою кожу, – водолей… воздух?
Он пытается угадать?
– Земля, – поправляю, сделав глубокий вдох. Ещё одна не самая подходящая тема для разговора.
Каллен замолкает. Пересчитывает.
– Нет, Белла, воздух. Водолей – это воздух, – хмурится, стремясь обнаружить свою ошибку. Не понимает, что сам не найдет…
– Козерог.
– С января по февраль?..
– С декабря по январь.
Немного отстраняюсь и по его удивленному вопрошающему взгляду вижу, что окончательно сбила с толку.
– Мой день рождения – тринадцатого января, – сознаюсь ему я, – настоящий.
– В карте ты написала совсем другое, – Эдвард внимательно смотрит мне в глаза, – зачем?
– Это долгая история, – сглатываю, прочистив горло, – можно я не буду?.. Тринадцатого января.
– Кашалот? – внутри малахитов проскальзывает понимание.
Кроме моего кивка ничего и не требуется.
Он, едва касаясь, поглаживает большим пальцем мою скулу.
– Ты ведь Белла?
– Да, – от его новой теории я усмехаюсь, на миг забыв о том, что мы обсуждаем, – это мое имя. Белла.
Эдвард добродушно, широко улыбается. Заглядевшись на его улыбку, не замечаю, как руки резко меняют местоположение, обхватывая меня за пояс. Секунда – и песка под ногами больше нет.
– Эта мразь за все ответит, – негромкий, но убедительный, угрожающий шепот мужчины слышится возле моего уха, – за все, что с тобой сделал, я с него спрошу, Belle. Можешь не сомневаться.
Табун ледяных мурашек устремляется вниз, по спине. Обескураженность накрывает с головой, путаясь с уже выползшим наружу испугом. Что?..
– Не бойся, – очень вовремя, словно почуяв неладное, Эдвард мгновенно смягчает голос, целует меня в лоб, – когда мы вернемся домой, от Кашалота не останется и мокрого места.
Ещё одно выворачивающее душу обещание…
Меня все чаще посещает мысль, что Эдварду известна большая часть случившегося. И почему-то кажется, что не по рассказам Джаспера. Хейл не мог рассказать ему столько всего… интересного.
Я что-то упускаю из виду?
– Он куда хитрее, чем кажется, – севшим голосом сообщаю я.
– Ну, не хитрее меня, – Каллен покрепче перехватывает меня, осторожно наклоняясь. Усадив на песок, садится рядом, притягивая к себе. – Мы поквитаемся за сломанные жизни так, как полагается.
– Осторожнее, пожалуйста, – кусаю губы почти до крови, стискивая его ладони, уже освободившиеся от повязок. На миг губ касается улыбка – как и обещал Флинн, ни единого шрама. Все та же ровная кожа.
– Об этом точно не стоит волноваться, – он чмокает меня в висок, хмыкнув, – Кашалот – не самая крупная рыбка.
…Тихонький плеск воды снова занимает все пространство пляжа. Я снова в объятьях Эдварда и снова мне не нужно ничего – ни слов, ни мыслей, ни прочего. Непрошенные воспоминания – пугающие, доводящие до дрожи и исступления – просятся наружу, но я их не пускаю. Пошли к черту.
– Белла, – мужчина, перебирая пальцами мои волосы, начинает говорить довольно тихо, но среди мягкой тиши, в которую мы погрузились, баритон в любом случае звучит довольно слышно, – помнишь, ты сказала, что если мне нужно поговорить, ты всегда готова меня выслушать?
Поднимаю голову, оглядываясь на него. Эдвард предельно серьезен.
– Конечно, мой хороший, – мягко отзываюсь я, вздохнув, – тебе есть что рассказать?
– Тебе, – исправляет он, но наткнувшись на мое недоумение, поясняет, – если тебе нужно поговорить, я тоже готов выслушать. Что угодно.
– Это не… то есть я не… – выдыхаю, намереваясь сказать все так, как есть, без уверток, – история – грязь. Только грязь.
Сглатываю, пожав плечами. Глаза покалывает, и я прекрасно помню, чем обычно это кончается.
– Ничего подобного в тебе нет и быть не может, – переиначивая смысл моей фразы, отрицает мужчина. Не поверить его словам, тем более произнесенным таким тоном – сумасшествие. – Не говори ерунды.
– Ты не знаешь…
– Я узнаю, когда захочешь, – его рука чуть крепче обнимает меня, – просто имей это в виду, договорились?
– И ты…
– И я, разумеется, – посмеивается он. Теплое дыхание вкупе с нежными руками отговаривает плакать. Слез здесь совершенно не нужно. Ровно так же, как суфлера на балетном спектакле или оркестра внутри исторического музея. В крайней степени несовпадающая с царящей вокруг атмосферой вещь – соленая влага – противоречит всем законам мироздания.
Я думаю над его словами, прикрыв глаза.
Думаю, гладя на серебрящуюся водную гладь.
Думаю, ощущая крепкое рукопожатие и слыша знакомый аромат, ставший после заплыва лишь сильнее.
Думаю, приходя к мысли, что то, чем поделиться можно прямо сейчас, все же есть. Вопрос лишь в том, как на такое Каллен будет реагировать и что скажет мне в ответ. Услужливое сознание намекает, что отрицания и с этого фланга я не выдержу. Слишком рискованно…
И все же, решаюсь. Такой ночи больше не будет. Совсем скоро мы вернемся в Америку, где будет явно не до признаний.
Была не была.
– Эдвард? – осторожно зову, лелея последние секунды беспечности.
– Да? – он тут же откликается, не заставив меня ждать и лишнего мгновения.
– Я хочу… я знаю, что хочу рассказать.
Участливо улыбнувшись, он ободряюще смотрит на меня, ожидая продолжения. Не торопит. Будто догадывается…
Гляжу в малахиты, в свои собственные драгоценные камни, которые так сильно хочу видеть каждый день рядом, в поблескивающую в них нежность, в многообещающее желание защиты, в переливы понимания… верю. Точно верю. Что бы ни случилось, он от меня не отвернется. И я не отвернусь.
– Я тебя… – на выдохе шепчу, позволяя губам делать свое дело, а глазам следить за тем, что происходит внутри калленовских омутов, но договорить я не успеваю.
Разбивая тишину теплой ночи на мелкие, острые осколки, по пляжу проносится душераздирающий детский крик…
*
Спальня залита лунным светом. Каждая деталь, каждая складка простыни видна, как днем. Разве что с синеватым оттенком…
Огромная кровать освещается лучше всего – стоит прямо перед окнами. Впрочем, несмотря на это, не заметить среди её белоснежных простыней малыша, одетого в точь-точь такую же по цветовой гамме пижаму – задача несложная. К тому же, подсказку дает и беспорядок вокруг, сменивший те ровно застеленные покрывала, взбитые подушки и простыни, заправленные туго и аккуратно, на иллюстрацию к фразе «зона военных действий». Когда-то я такое уже видела…
– Джером! – Эдвард, ворвавшийся в комнату на мгновенье раньше меня, кидается к кровати. Белокурое создание, сидящее на ней, крепко обхватившее подушку, заливающееся горькими, громкими, сводящими с ума слезами, вскрикивает громче. Звук, что издает деревянная дверь, захлопываясь, вынуждает его вздрогнуть.
– Джерри? – растерянно бормочу, ища глазами причину, которая могла заставить его плакать. Как назло, ничего особенного. Здесь никого нет. За окном – теплая благодать. И даже страшные тени на стенах отсутствуют – их подобие, поселившееся там, скорее напоминает силуэты героев из детских сказок.
– Джером, Джером, – Каллен тщетно пытается дозваться сына, удерживая его в своих объятьях, от которых мальчик рыдает все громче и громче с каждой секундой, – ну что ты, мой маленький? Тише!..
В его голосе явно прорезается отчаяние. Отчаяние и беспомощность, подкрепляющееся сбитым дыханием. Он не может взять себя в руки. И я не могу. Не понимаю, что происходит.
– Родной, – прочистив горло, предпринимаю свою попытку, последовав примеру мужчины и подойдя к кровати, – зайчик, не нужно плакать, мы здесь, посмотри!
…Такого уверения ему точно было не нужно.
Что есть мочи дернувшись из сдерживающих его рук папы, Джером хрипло вскрикивает, моля о свободе. Широко распахнутые, доверху залитые ужасом драгоценные камешки застывают, заполняясь слезами.
Он нас не узнает?..
– Джерри, – отбрасываю к черту все сомнения, забравшись на простыни и удерживая пальцами вертящееся в разные стороны в попытке избежать прямого взгляда, детское личико. Эдвард помогает. Без него бы я не справилась. – Джерри, посмотри на меня. Посмотри, это я. Белла. Я – твоя Белла. Видишь?
Зажмуривается. Не хочет.
Моя решимость на миг вздрагивает.
– А папочка? Солнышко, твой папочка здесь, смотри, – убираю со взмокшего лба светлые волосы, кивая на Каллена. Но и к нему мальчик отказывается обращаться.
По-прежнему содрогаясь от рыданий, по-прежнему сжимаясь в комочек, как только позволяют руки отца, Джерри всхлипывает. Его единственное желание – освободиться. К гадалке не ходи.
Я поднимаю глаза на Эдварда. Безмолвно предлагаю… позволить ему. Хуже вряд ли будет.
Шумно сглотнув, он хмурится.
– К двери, – одними губами говорит мне, указывая на деревянную заставу. Перестраховывается.
Я делаю, что велено, отходя назад. Отпускаю Джерри, чувствуя, как горят, покалывают пальцы, требуя остаться с ним. Приласкать, пожалеть, успокоить, убедить, что все хорошо и ничего страшного не происходит – единственное желание! Что сон – всего лишь сон. Кошмар, не больше. Только кошмар…
Но сегодня прежними методами мы ничего не добьемся, а потому действовать нужно по-другому. Надеюсь, с утра мы сможем выяснить, что именно приснилось белокурому ангелочку.
Как только я занимаю свое место возле двери, не позволяя малышу покинуть спальню, Эдвард разжимает руки. Выпускает его.
Подобно маленькому дикому зверьку, которому едва-едва удалось сбежать из плена браконьеров, Джером с невероятной скоростью спрыгивает с кровати. Путается в покрывалах у её изножья, падает на колени, всхлипнув. Но тут же, не давая нам возможности даже пошевелиться, вскакивает, кидаясь к балконным дверям. Прижимается носом к стеклу, проводит по нему пальчиками… утопает в рыданиях.
Знает, что они закрыты.
Знает, как открыть, но даже не пытается. Плачет…
Обмякая на холодном полу, съежившись от страха, тихонько постанывает.
Конец истерики.
– Сыночек, – Эдвард медленно, выверяя каждый шаг, подступает ближе к ребенку. Смотрит внимательно и напряженно, подмечая каждый всхлип, каждую эмоцию, что исходит от белокурого создания. Мельком взглянув на меня, велит оставаться на месте. Чтобы не напугать ещё больше. – Джерри…
Оказывается рядом. Садится на пол, окончательно равняясь с ним. Длинными пальцами, едва касаясь, гладит дрожащую спинку. Выражение его лица каменеет.
С трудом сдерживаюсь от искушения подойти к ним. Прочищаю горло, стремясь не допустить собственных слез. Они никак не позволительны сейчас. Нет.
– Сокровище мое, – продолжает Каллен, придавая голосу нежности и спокойствия, а рукам позволяя, не встретив сопротивления сына, прижать его к себе.
Сдавшийся, потерявший всякое желание к противодействию, мальчик даже не вскрикивает. С неким осознанием неотвратимости утыкается носом в рубашку папы, закрывая глаза.
– Мама… – хныкает он, жмурясь, – хочу… мама…
Мое сердце пропускает несколько ударов от вида этого ребенка. От вида моего улыбающегося, счастливого Джерри, от которого сейчас ничего не осталось, кроме внешней оболочки.
Эдвард не отвечает ему, поглаживая светлые волосы. Оборачивается ко мне, кивком головы подзывая подойти.
Как вовремя – теперь сдерживание причиняет почти физическую боль.
Я, удерживая внутри порывы подлететь, подбежать к Джерому, усилием воли заставляю себя идти размеренно, чуть ли не медленно. Приседаю рядом, находя среди рук мужчины детское личико.
– Любимый, – нежно зову его, – все будет хорошо, ты с нами, ты в безопасности. Никто тебя не тронет. Никто не тронет нашего мальчика.
В подтверждение моих слов, Каллен целует ладошку сына, устроившуюся на его плече.
– Мама… – тихо-тихо стонет мальчик, поджав губы. Вся тоска мира, весь испуг и желание получить свою порцию ласки того единственного человека, которого здесь нет и быть не может, слышится в детском голосе.
– Джерри, мама…
Эдварду не дают закончить.
– Хочу… мама!.. – шепчет он, часто всхлипывая, – мамочка!..
Напряжение в комнате достигает максимального предела. Слышу скрежет зубов мужчины, вижу его растерянность и чувствую собственную. Чем я могу ему помочь? Что я могу сделать? Никаких вариантов, как назло, на ум не приходит. Джером рыдает рядом, требуя мамочку, а я… а я ничего не предпринимаю.
– Ну конечно, родной, – удивленно встречаю тот тон, в который за миг преображается бархатный баритон, находя решение, – мама здесь. Иди к ней.
И, сверкнув глазами, его обладатель, призывая довериться и подыграть, указывает мальчику на меня.
Не верю, что Джером купится на это. Мне показалось, речь идет о Ирине… или как там её звали?
Однако белокурое создание, вопреки всем моим предположениям, верит.
– Мама… – жалостливо стонет, протягивая ко мне ручки, – мама, хочу…
Я принимаю маленького ангела в свои объятья, крепко его обнимая. Прячу от всего и всех. Никому не отдам. Никому не позволю тронуть. Защищу от всех – и вымышленных, и настоящих кошмаров. Какими бы ужасными и сильными они не были.
Джерри прижимается ко мне, как к последнему источнику спасения. Как к своей единственной надежде. Зарывается носом в волосы, обхватывает ладошками за шею, кусая губы, плачет, отказываясь даже под страхом смерти отпустить.
– Мама…
– Мама, – подтверждаю, глядя на Эдварда, сосредоточенно за нами наблюдающего и готового чуть что исправить положение, – твоя мама, мой хороший. Я здесь.
– Люблю… – внезапно, глотнув воздуха, признается малыш, – люблю, мама! Люблю…
Седьмое слово. Сегодня.
– И я тебя люблю, – утверждаю, пригладив спутавшиеся белокурые пряди, – очень-очень, родной. Больше всех на свете.
– Ritornerò (я вернусь) – негромко сообщает Каллен, поднимаясь с пола и обходя нас, – aspettare (подожди).
Не успеваю ни остановить его, ни даже пошевелиться.
Хлопка двери в этот раз не слышно.
…И вместе с повисшей в комнате тишиной Джером будто бы по безмолвной подсказке вспоминает кое-что важное.
– Папа, – просительно зовет он, оглядываясь вокруг. Смотрит на меня с испугом.
– Папа сейчас придет, – обещаю ему, выдавив улыбку, – не бойся, любимый. Всего минуточку подождем и все.
Поджимает губки. Всхлипывает. Но возвращается обратно ко мне, не собираясь никуда убегать.
– Мой хороший, храбрый мальчик, – говорю, легонько укачивая малыша в объятьях, – мой маленький драгоценный Джерри, тише…
Эдвард возвращается через пять минут. Завидев его, Джером перестает плакать. Подавляя угасающие всхлипы, просится на руки, как только отец усаживается на пол.
– Вода, – поймав недоуменный взгляд, застывший на стеклянном стакане в его руках, поясняет мужчина, – попей и все пройдет.
Благодарно кивнув, Джерри забирается на колени к папе, одной рукой обвивая его за шею, а второй удерживая стакан. Жадно пьет, но своих объятий ни на миг не разжимает.
– Ну вот, – на лице Каллена устраивается успокоение. Отставив ненужный предмет подальше, к балкону, он гладит плечики малыша, создавая руками ту самую колыбельку, как в самолете.
Доверчиво приникнув к его груди, мальчик, тем не менее, меня отпускать так же отказывается. Заставляет придвинуться как можно ближе, стискивая пальцы своими ладошками. Примостившись среди наших рук, расслаблено выдыхает.
– Ты не хочешь поспать, мой хороший? – спрашиваю и тут же жалею. Джером вздрагивает, выпячивая вперед нижнюю губу. Маленькие малахиты наливаются слезами.
– Нет, – Эдвард отвечает за него, неодобрительно взглянув на меня, – мы не будем спать. Мы будем сидеть здесь столько, сколько захотим. И все.
Прикусываю губу, виновато опуская взгляд. Киваю.
Раз он уверен, значит, знает, что делает. Возможно, Джерри заснет сам, окончательно успокоившись?
…Так и происходит. Постепенно глазки малыша начинают слипаться и он, совершенно не желающий с ними бороться, поддается Морфею. Затихает.
Выждав не больше трех секунд после появления посапывания сына, Эдвард, осторожно перехватив его покрепче, поднимается.
– Если проснется…
– Не проснется, – отметает Каллен мои слова, качнув головой.
– Нет?..
– Я знал, что снотворное пригодится.
Мужчина укладывает ребенка на простыни, наскоро поправив их рукой. Устраивает белокурую головку на взбитой подушке, тут же опускаясь рядом. Обнимает малыша, как прежде зарываясь лицом в волосы.
Я занимаю свободное место точно напротив них. Заглядываю в уставшие, нахмуренные малахитовые глаза, пытаясь успокоить их обладателя.
– Все хорошо.
– Да уж.
Его словно подменили. Эдвард выглядит так, будто утешение мальчика забрало у него все силы.
– Хочешь поспать? – интересуюсь, ласково проведя по его руке, устроенной возле ребенка, пальцами.
– Я – нет, – отказывается, ни на миг не задумавшись. Вздыхает. – А ты?
– Нет, – самый правдивый ответ.
Мы лежим в тишине. О былом напоминает лишь стакан возле балконных дверей и луна, сияющая точно так же, как и полчаса назад, когда я застала Эдварда в океане, спустившись вниз к пудреному песку. Это точно было сегодня?..
– Я никогда не прощу ей, – взявшийся бог знает откуда, наполненный ненавистью и ядом хрипловатый баритон заставляет парочку мурашек пробежаться по моей коже. Скрежет зубов прекрасно дополняет впечатление.
– Что не простишь?
– Что сожгла его, – пальцы, лежащие возле груди Джерри, сжимаются до белизны костяшек. Туго натянутая кожа вот-вот порвется. Меня буквально опаливает яростью, вырвавшейся из Эдварда наружу.
И одновременно с тем дыхание перехватывает.
«Сожгла» – не имеет другого смысла. Он здесь только один…
– Сожгла?.. – подрагивающими губами переспрашиваю, испугано взглянув на ребенка. Пусть опровергнет, пожалуйста! Пусть скажет, что угодно, только не то, что я правильно поняла!
– В тот вечер я был у Розали, – будто бы не слыша меня, стиснув зубы и не скрывая злобы, сочащейся из произнесенных слов, продолжает Эдвард, – мне нужна была разрядка после недели воздержания прежде, чем я вернусь к нему…
Не перебиваю, внимательно слушая. Пальцы подрагивают от предвкушения того, что услышу. От осознания полной истории событий. Секс – только начало. На него – плевать.
– Эта тварь сказала, что доложила б… Ирине о наших встречах. Дождалась удобного момента к двум ночи, чтобы рассказать – он со свистом втягивает воздух, чуть громче произнося последнее слово, и я впервые радуюсь, что он дал Джерри снотворное. Теперь, по крайней мере, нет возможности потревожить его сон.
– …Ей спас жизнь только тот утюг, которым она сломала мне руку, – на губах Каллена сияет самый настоящий оскал, а на лбу пролегают глубокие морщины,– пятисекундное промедление, и я бы её задушил там же…
У меня пересыхает во рту от его тона. Мурашек становится в разы больше.
– Она что, из-за мести?.. – голос садится, а пальцы начинают подрагивать даже под простыней.
– Из-за ревности! – не сдерживаясь, рявкает Эдвард.
Боязно оглядываюсь на Джерри, но, вспомнив про лекарство, успокаиваюсь. В порядке.
– Но какова цена за прелюбодеяние? – боже, да у него почти безумный вид. Распаляясь все больше с каждым словом, краснея, мужчина продолжает говорить, и мне кажется, перестает замечать все то, что нас окружает. Перемещается туда… к ней. – Как может мать тронуть ребенка? Своего ребенка?!
– Эдвард… – с сожалением шепчу, боязливо погладив его крепко сжатый кулак.
– Она надела то красное платье, в котором вышла замуж. Надела большую часть своих украшений. Уложила волосы… – его начинает трясти, и дрожь, словно по невидимому проводу, передается и мне. Пульсирующие вены – на шее, у висков, – усиливают впечатление.
Прикусываю губу почти до крови, цепенея от ужаса. От того, что уже слышала и что будет дальше.
– Ирина отвела его в нашу спальню. Заперлась там и подожгла комнату, – теперь Эдвард говорит монотонным голосом из фильма ужасов. Устрашающим и спокойным одновременно. Прикрывает глаза, часто и хрипло вдыхая. Под кожей так и ходят желваки, а губы, сжавшиеся в невидимую тонкую полоску, подрагивают. – В предсмертной записке было сказано, что я получил то, что заслуживаю.
В спальне воцаряется тишина. Он ждет моей реакции. Я должна сказать… а что? Что на такое можно сказать? Ничего, кроме безумного ужаса, ничего, кроме до боли сильного желания собственноручно уничтожить эту женщину, я не чувствую.
За мучения Джерома. За боль Эдварда. За все то, что им пришлось пережить после…
…Кажется, я готова пойти на убийство.
– Я ненавижу её больше всех на свете, – произносит Каллен в такт моим мыслям. С точностью попадания до единого слова.
Вздыхает, стремясь досказать. Не прерываю его.
Я дослушаю. Чего бы это ни стоило.
– Когда дверь выломали, я уже был в доме. Джером… лежал на полу, – вся его спесь тут же спадает. Весь гнев, вся ярость, все безумие, дрожь – улетучивается за мгновенье. Ничего, кроме адской муки, кроме помешательства от боли, на лице не остается. Малахиты потухают, наполняясь, как недавно и другие, маленькие, прозрачной пеленой…
– Он безостановочно плакал, – Эдвард зажмуривается, притянув к себе сына так близко, как это только возможно, – тихонько звал на помощь… А когда увидел меня и протянул руки…
Мотает головой, издавая стон. Давится ненужным воздухом.
Не дожидаясь просьбы, придвигаюсь ближе. Беру его лицо в свои ладони, наглядно показывая, что я здесь. И что все закончилось, каким бы страшным ни было.
– Черт, Белла – бормочет мужчина, обвивая меня свободной рукой за талию, сжимает крепко, до синяков, но это не имеет никакого значения, – они были… спалены. Сожжены до мяса! Он весь был сожжен…
Я представляю себе эту картину и не могу удержаться от всхлипа. Не могу даже вообразить, что бы почувствовала, окажись там на самом деле. Увидь Джерома с…
Черт!
– Я не знал, как унести его оттуда. Каждое движение сопровождалось жуткой болью… – маленькая прозрачная капелька касается моих пальцев, выдавая мужчину. Выгибаюсь, приподнявшись на локте и, миновав Джерома, целую его в лоб.
– Ш-ш-ш, мой хороший.
Каллен ненадолго замолкает. Я глажу его, пока мужчина успокаивает дыхание, ни на миг не отрывая пальцев от кожи.
– Мне никогда не было так страшно, как когда я смотрел на него в операционной, – шепчет он, прервав тишину. Громко прочищает горло, маскируя всхлип. – Они сказали мне, что с такими ожогами десять процентов «за» – максимальный предел, да и смерть куда лучше реабилитационного периода…
Всем естеством чувствую, что он рассчитывает на понимание. И на что-то большее, чем «я здесь».
– Мне так жаль, Эдвард… я знаю, я вижу, как… мне так жаль, – проглатываю собственные слезы, качая головой из стороны в сторону, как болванчик. Смотрю прямо в малахитовые глаза. Не отпускаю их.
Мы вместе. Мы справимся. Он больше не один.
– Позже было не лучше… Он провел в клинике… восемь месяцев! ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ! – вскрикивает. Не сдерживается.
– Это ужасно, – поджимаю губы, дабы не разрыдаться, взглянув на моего ангела. Расслаблено спящего сейчас, тихонько посапывающего. Я многое представляла, но такое – нет. Такое в принципе нельзя представить. Сколько же он пережил?.. Сколько они пережили…
– Хуже… – Эдвард шумно сглатывает, – гораздо хуже, чем “ужасно”.
– Но сейчас все в порядке, – убеждаю, ощутимее прикасаясь к нему, – он здесь, видишь? Ему не больно.
– Сейчас… – Каллен осекается, резко выдохнув. Замолкает, опасливо глядя на меня, но затем, будто что-то решив, с видом человека, бросившего к ногам завоевателя все свои богатства, шепчет, сознаваясь:
– Она никуда не делась. И сейчас.
– Она не умерла?.. – когда-то я заводила разговор на эту тему. И когда-то слышала в ответ истеричный смех. А на самом деле?..
– Умерла, – он кивает, морщась, – но только условно. Нет только тела…
– Эдвард, – стремлюсь начать, но он не позволяет. Договаривает, видимо, предыдущую фразу:
– Белла, я не схожу с ума. То, что говорит Флинн и то, что они думают…. Я её вижу. И Джером видит. Каждый раз в кошмаре она делает все то же что и… тогда. Она никуда не делась! И даже здесь…
Заканчивая свою исповедь, стискивает зубы. Смотрит на меня с уверенностью в собственной правоте и в то же время с надеждой. На то, что поверю?
– Это не бред… – шипит, зажмурившись, – нет…
– Нет, – эхом отзываюсь, растерянно кивнув, – конечно нет. Я верю тебе.
– Не веришь…
– Эдвард, – делаю глубокий вдох, выдавливая полуулыбку – все, на что способна, – я верю, правда. А знаешь почему?
– Из жалости? – он безрадостно усмехается, скалясь.
– Нет.
Волнение захлестывает подобно океанской волне. Медлю не больше секунды, решаясь заново, уже после всего, что я слышала и видела, окончательно убедившись в правильности этих слов. В их нужности. Для нас обоих.
Делаю глубокий вдох и, стерев мизинцем соленую капельку, произношу заветные слова, понадеявшись, что фортуна в кои-то веки соблаговолит улыбнуться. Ещё разочек, пожалуйста!
– Потому что люблю тебя.
…Эдвард, судорожно вздохнув, застывает. Широко распахнутые малахиты пылают бесцветным пламенем, напоминая то, что присутствовало при недавней теме поджога. Заглянуть в них сейчас – заглянуть в душу Дьяволу. Ненависть, которой они пропитаны, легко приравнять к смертельной.
– Нет, Белла, – четко проговаривая и мое имя, и отрицание по буквам, шипит он. – Ты ошибаешься.
______________
Очень жду ваших комментариев! Писать продолжение без них совершенно невозможно. Буду рада любому мнению о главе :)
========== Глава 51 – Золотой слоник ==========
От автора: эта глава может показаться вам сумбурной, дорогие читатели (быть может, такая она и есть), но после многочисленных переписываний-исправлений я все же решила оставить эту часть в первозданном виде. Надеюсь, получилось не так уж плохо. В любом случае спасибо за прочтение!
