Текст книги "Успокой моё сердце (СИ)"
Автор книги: АlshBetta
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 54 страниц)
– Знаешь… я ведь думал, что не смогу его любить. Никогда.
– Джерри?
– Джерри. Джерома, – Эдвард вздыхает, заканчивая приятное действо. Чмокнув меня напоследок, садится ровно, привлекая к себе. Но теперь просто в объятья. – Она показала мне тест на беременность через две недели после свадьбы. Это был «великолепный» сюрприз. Так несвоевременно… ну какой из меня отец, ей богу? И что за счастье ребенку смотреть на кровавые распри?
– А её ты любил?.. – мой чертов несвоевременный вопрос так некстати вырывается наружу. Умудряюсь даже не дослушать до конца то, что Эдвард говорит о Джерри.
– Я люблю только Джерома, – отрезает Каллен, жестко блеснув взглядом, – а сокровище у меня одно – как было, так и будет.
Ну можно ли теперь сдержать улыбку?..
– Спасибо.
– Никаких благодарностей. Тебе не за что меня благодарить.
– Не за что? Мы ведь дома! – всплеск истинного воодушевления, истинной радости во мне касается и Эдварда. До ухмылки точно.
– Дома?..
– Это – наш дом, – обвожу взглядом изящное строение на берегу, возле самого пляжа, – настоящий.
– В таком случае, лучше выкупить его поскорее…
– Даже так?
– На другое имя. С Калленами покончено.
– И как же мы?..
– Как только придумаю, я тебе сообщу, – краткая минутка непосредственности заканчивается. Проснувшееся было в Эдварде ребячество и шутливость снова покрываются пылью, скрываясь в самых дальних уголках сознания этого удивительного мужчины. Он будто бы погряз во льдах и не может найти путь из этого холодного царства, а я, ходя вокруг да около, никак не могу ему помочь.
– Ты не устал? – посматриваю на полностью скрывшееся солнце, намекающее, что время довольно позднее, тем более здесь, на пляже. С каждой минутой, мне чудится, все холодеет. Даже вода, прежде бывшая теплой и ласковой, теперь обжигает своей прохладой.
– Это ты устала, – сочувственно протягивает Эдвард, убрав непослушную прядку с моего лица, – я думал, это у меня два Джерома, а на деле…
– Хочешь, я и тебе расскажу сказку? Только сначала нужно лечь в кроватку.
– У меня нет «кроватки», – в баритоне сквозит самая настоящая тоска. Меня даже передергивает от такого сильного чувства.
– Как же? А где же мы тогда спим?
– Белла, – Каллен мотает головой, мигом надевая на лицо маску серьезности, – его трясет от моего имени. Ты правда думаешь, что спать вместе – хорошая идея?
– Мне казалось, ты этого хочешь?
– Хочу?.. Хочу?! – он смотрит на меня так, будто бы я пытаюсь опровергнуть что-то не просто не требующее ни доказательств, ни подтверждений, а что-то поистине достоверное и ясное. Посягаю едва ли не на самую большую общественную ценность. Правда, к концу предложения, возвращая блеск глазам своего обладателя, его тон снова меняется, затихая:
– Хочу, Белла, так хочу…
– Значит, тебе ничто не помешает. Пойдем.
С готовностью вскакиваю с земли, забирая с песка упавший за это время с плеч палантин. Не измазан – уже вдохновляет.
– Откуда такая уверенность, что это ему не повредит? – с сомнением интересуется Эдвард, пока ещё оставаясь снизу. Смотрит на меня с подозрительностью и сомнениями.
– Вера. Вера, мой хороший. Не век же вам ходить на расстоянии пушечного выстрела друг от друга.
Каллен сглатывает, рассеяно, с небольшим сомнением кивая.
– Хуже уже некуда, – в конце концов поднявшись, бормочет себе под нос.
– Хуже точно не будет. Не бойся.
Мы идем к стеклянным дверям вместе, рука об руку, ни на шаг, ни на полшага друг друга не обгоняя. Теплая ладонь Эдварда держит мою, пока её обладатель движется рядом – чего ещё можно пожелать?
Однако у самого входа, малость удивляя меня, Каллен останавливается. Вынуждает замереть рядом с ним, пристально глядя в глаза.
В них нежность. Реки, океаны нежности. Великолепное зрелище. И теплое… теплее любого, даже самого яркого, самого жаркого солнца.
– Знаешь, что хорошо во всей этой ситуации? – спрашивает Эдвард, пригладив мои немного взлохмаченные волосы.
– Что же?..
– То, что ты, наконец, по-настоящему улыбаешься, – его собственные губы изгибаются, одаривая меня ласковой улыбкой. Той самой, ради которой можно свернуть горы.
*
От третьего лица
Дверь, дверь, дверь… стены. Белые-белые, как в спальне, в знакомой, уже где-то явно увиденной спальне… и пол – холодный-холодный. Бесконечный коридор – и туда пусто, и назад. Не понятно, куда идти и что делать. Он же как-то вошел?.. Как выйти?.. Куда выйти?!
Джером не может понять, что происходит. Запертый в непонятном ледяном пространстве, он тихонько всхлипывает, прощупывая пальцами стены. Может быть, просто не видит выхода? Может быть, стоит наощупь поискать?
Но пусто. Твердо, холодно и пусто. Бесполезно.
А мама? Где же мама?! Она ведь обещала никуда не уходить, даже если он закроет глаза! Неужели тоже пропала… нет!
Полный отчаянья детский вопль разносится по широкому коридорному пространству, эхом отзываясь из каждого угла. Волна вернувшегося звука, едва не сшибая с ног, обрушивается на Джерри. Пугает его до ужаса.
Нет, надо молчать. Когда молчишь – не больно.
Потеряв всякую надежду в ближайшее время вернуться хоть куда-нибудь, где есть что-то знакомое и понятное, малыш, шмыгнув носом, усаживается на пол возле стены. Обхватывает себя ладошками, низко опуская голову. Слезы теплые… от них тепло.
На белой стене крохотной детской фигурки почти не видно. Даже тени нет!..
Однако кто-то все же её обнаруживает. Кто-то очень внимательный.
– Сынок… – раздается в тишине мягкий женский голос. Зовет его.
Джером вздергивает голову, оглядываясь по сторонам. Никого.
Но голос не умолкает.
– Jerome, – выдавая свою обладательницу, он переходит на французский, – Jerome, vais ici (иди сюда)…
Эти слова… он знает, он уже слышал – не в первый раз. Только от кого? Где?..
– Я не хочу ждать, Jerome…
Внутри мягкого тембра прорисовывается недовольство. Нужно вставать – зачем злить того, кто хочет помочь. Знает ведь его имя – не обидит. К тому же, знакомо все – от слов до голоса.
Мальчик поднимается, наскоро утирая руками слезы. Ещё раз оглядывается вокруг – куда же идти?
– Jerome… – направо. Она ждет справа.
Джером не сразу догадывается, почему начинает бежать. То ли так спешит выбраться отсюда, то ли жаждет узнать, кто его зовет, а может и вовсе потому, что бежать заставляют. Ноги мало подчиняются сегодня.
Малыш поворачивает за угол, схватившись на резком повороте за стену. Режется!..
Очередной детский крик, куда громче зазывающего тембра незнакомки, раздается в коридоре. И новый удар – теперь сильнее, как полагается – отзывается болью где-то в теле.
– Я считаю до двух и ухожу без тебя, сынок, – недовольный его остановкой, его заново начавшимися слезами и криками, решительно объявляет голос. – Один…
Джерри, позабыв все то, что заставило плакать, со всех ног кидается к зовущей. Ещё немного, ещё чуть-чуть…
Вот она!
Стоит в полукруге света, как раз там, где коридор заканчивается. Белокурые волосы, красное платье… а впереди дверь! Впереди выход!
– Наконец-то… – устало выдыхает женщина, протягивая ему свою руку, – мне есть, что тебе показать. Могли не успеть.
Джером не противится. Послушно вкладывает свою ладошку в руку незнакомки, тихонько всхлипывая, шагая рядом. Деревянный пол превращается в плитку. Каблуки женщины, сталкиваясь с ним, звякают.
– Заходи.
Пресловутая дверь открывается. Впускает внутрь… но боже, никакого выхода здесь нет! Комнатка маленькая, закрытая со всех сторон высокими черными стенами! Здесь нет ни потолка, ни окон, а холод, царящий внутри, куда хуже коридорного…
– Нет-нет, обратно мы не пойдем, ещё рано, – ласково усмехнувшись, женщина мгновенно предупреждает попытку мальчика сбежать, схватив его за плечи, – идем. Надо идти.
И они идут. Джером, сжав губы от чересчур крепкой хватки незнакомки, не оказывает никакого сопротивления. Ему страшно? Без сомнения. Ему холодно? Да, очень-очень… но что-то подсказывает, что снаружи не будет лучше.
– Закрой глазки, – велит мягкий голос у самого его уха, – закрой-закрой, не упрямься… и не открывай, пока я не скажу.
Малышу ничего не остается, кроме как послушаться. Но исполнить просьбу все же сложно – сплошная темнота ещё страшнее черных стен.
– Раз… – что-то переставляется с места на место. Удар, будто бы упало нечто деревянное на плитку, слышится мгновенье позже.
– Два… – Джерри ощущает, как кто-то обвивает его за талию, поднимая вверх. От испуга едва не раскрывает глаза, но поспешно зажмурившись, терпит.
– Три… – заветное слово звучит громко и победно, будто бы сорвана финишная лента или завершена какая-то важная миссия.
Дважды моргнув, мальчик возвращает себе способность видеть, интересуясь тем, что пытались скрыть. На миг любопытство заслоняет даже страх.
Но ненадолго…
Перед Джеромом, на небольшом постаменте – каменном, кажется – стоит какой-то непонятный черный ящик. Его наружные стенки блестят, будто бы налакированные, а внутренние выстланы чем-то мягким и гладким. Как простыни дома… шелковые?..
Однако, заглядевшись убранством неизвестного предмета, Джером упускает из виду, что он не пустой. Внутри, точно в той выемке, что создана овившимися вокруг деревянной основы тканями, что-то лежит… кто-то! Он тоже весь в черном. Только кожа белая… белая-белая, как снег.
Зачем ему этот незнакомец? Что он должен увидеть?..
– Посмотри вверх, – нашептывает голос, будто бы прочитав его мысли. Посмеивается.
И Джерри смотрит. Ровно секунды хватает, чтобы узнать лицо того самого «человека».
ПАПА!
Джером не понимает. Хмурится, пытаясь отстраниться, убежать, но крепкие, хоть и изящные руки не позволяют. Держат его крепко-крепко.
– Как тебе, любимый? – ласково интересуется женщина, кивнув на чуть-чуть приоткрытые губы мужчины. Только они не розовые, нет. Синие. Да и вся кожа – не чистый снег. Синеватый какой-то, блеклый…
Не доверяя до конца своим глазам, малыш протягивает руку, легонько, едва-едва прикоснувшись к плечу отца.
Спит. Даже не шевелится.
– А сильнее? – будто бы невзначай интересуется незнакомка.
Джером прикасается сильнее. Уже ощутимо, со всей своей возможной силой трясет папу за плечо. Уже бы проснулся! Играет так, отказывается, чтобы напугать его!
– Правда, нам лучше без него? – мягко спрашивает голос, наполняясь искренней радостью, едва ли не счастьем, – смотри, он будет спать… всегда, вечно будет спать… мы подождем тут ещё пару минут – полюбуемся на него – а потом закроем крышку и опустим гроб глубоко-глубоко под землю, чтобы он нас не достал! А? Тебе нравится, любимый?
Глаза малыша едва умещаются на лице. Не поверить словам женщины невозможно – она уже держит ту самую крышку – вот она, сейчас накроет папу!
Не медля ни секунды больше, Джерри, чудом вырвавшись из цепких пальцев, оказывается на груди отца. Что есть мочи трясет его, глотая обжигающе-горячие слезы. Рубашка, шея, щеки, волосы… ему должно быть уже больно! Он должен проснуться, должен!..
Но малахитов как не было, так и нет.
Он не двигается.
Поздно…
– ПАПА! ПАПА! ПАПА!.. – он кричит так громко, как только может. Он зовет, в надежде услышать в ответ хоть что-нибудь. Больше всего на свете мечтает увидеть любимые глаза. Он так соскучился! Он так любит! Не надо спать, не надо! Не надо уходить! Нет! Он будет хорошим. Он будет очень-очень хорошим мальчиком, он будет слушаться, он не будет убегать! Он не будет плакать – не будет, честно… только не бросай… только не бросай, папа!
Соленые слезы душат, мешая говорить. Но малыш не замолкает. Не замолкает, потому что с каждой секундой крышка все ближе, Она хочет его забрать, Она хочет спрятать его, увести… а он должен остаться! Папа должен остаться с ним, с Джеромом!
– Люблю… люблю, люблю! – стонет мальчик, сжимая пальцами ворот рубашки отца – не пустит. Не даст закрыть!
– Сыночек…
Она? Опять Она?! НЕТ!
– Папа… мой… папа – мой! – сквозь рыдания, громко, испугано вскрикивает он, – мой… хочу… мой!
Знает, что остановить женщину не получится – она слишком сильная – но не замолкает. Потерять его будет больнее всего того, что Она ещё может сделать. Тогда… пусть забирает его! Его, Джерома! Только не папочку!..
– Твой, – постепенно из ненавистного тембра образуется совсем другой. Смутно знакомый, – ну конечно же твой, мой маленький. Посмотри, я же здесь!
Папа?..
Широко распахнув глаза, Джером вздрагивает, вздергивая голову. Ищет малахиты… ищет… но вокруг уже ничего нет. Ни ящика, ни крышки, ни Её. Пусто. Пусто и темно. А ещё жарко – вместо холода появляется жар.
– Папа… – жалобно стонет мальчик, жмурясь, – папа – мой…
Наверняка опоздал. Наверняка Она отбросила его и сделала то, что хотела. Это и есть «под землей»? Здесь так темно?..
– Я тут, – подтверждает дорогой сердцу голос, звуча где-то совсем рядом, – и я тебя люблю. Я очень сильно тебя люблю, Джером.
Не поверив своему счастью – такому, казалось бы, невероятному – мальчик, шумно сглотнув, все же решается проверить. Немного, самую малость, отстраняется. И о чудо – темнота светлеет. Ещё назад – да это и не темнота вовсе, а покрывало! Если в него слишком глубоко зарыться, то темно, да… а ещё?..
Папа! Папа, самый настоящий! Он сидит на кровати, а не лежит в каком-то ящике, он смотрит на него. Внимательно, встревожено смотрит… малахиты блестят. И в них, внутри, отражается Джерри.
– Не спать, – опомнившись, быстро-быстро, отчаянно шепчет малыш, – не спать, нет, папа! Не спать!
– Хорошо, – мужчина сразу же соглашается, просительно протягивая к нему руки, – мы не будем спать, пока ты не захочешь.
– Не спать, – продолжает бормотать Джерри, но с огромным, непередаваемым удовольствием, с облегчением, неподвластным ни описанию, ничему либо другому, принимает просьбу отца. Забирается к нему на колени, прижимаясь к теплой-теплой, широкой груди. Прячется от всего страшного, уткнувшись в неё носом. Вот теперь и не жарко и не холодно. Хорошо. Тепло!..
– Это просто сон, сыночек. Просто плохой сон, – утешает малыша Эдвард, поглаживая светлые волосы и ничуть не меньше сына наслаждаясь близостью такого родного, такого любимого маленького тела. Последние двадцать четыре часа были не иначе, как ядом. Страшным, разъедающим и плоть, и душу ядом. Но лекарство есть – вот оно, совсем рядом, плачет и дрожит, требуя отказаться от сна. Какой же маленький…
– Ты хороший, – крохотные пальчики – мокрые от слез, которые, видимо, пытались поспешно вытереть – гладят его щеку. Все его лицо гладят. – Я тоже буду… не буду… уходить… только ты тоже… ты тоже, папа… не уходи!
Несмотря на то, что эти слова служат спусковым курком для боли, тут же вонзающейся в самое сердце и от вида, и от тона Джерри, и от его слов, которые тот так умоляюще произносит, Эдвард улыбается: его сын вернулся! Он снова хочет его видеть, снова хочет обнимать его! Он просит быть рядом и не оставлять – ну не лучшая, не замечательнейшая ли это просьба из в принципе возможных?
– Ну конечно, мое сокровище, – не оттягивая согласие, шепчет мужчина, – я здесь, я люблю тебя… и от тебя я никогда никуда не уйду. Никто меня не заставит.
– Она… плохая… Она хотела под землю… что бы ты спал… плохая! – Джером громко всхлипывает, крепче держась за папочку, чтобы ненароком не отпустить, не потерять снова.
Вот почему все это происходит – Ирина опять ему снилась.
– Она ушла, – не дожидаясь продолжения стенаний, уверяет Эдвард, – ушла и больше никогда не вернется – ни ко мне, ни к тебе. Она пропала и уж точно не сможет нам навредить. А я тебя никому не отдам и никому не оставлю. Я тебя люблю, сыночек, сильнее всех на свете. И те слова… я прошу у тебя прощения, мой маленький. Если бы ты знал, как сильно мне не хотелось их говорить!
Мужчина произносит все так, как есть, полагаясь на то, что искренность, как и говорила Белла, лучше любой подготовленной речи. Засыпая сегодня, сжав её руку и глядя на белокурое создание напротив, которое столько времени только и делало, что плакало и пыталась сбежать – из-за него, от него – решил во что-то бы то ни стало поговорить с Джерри с утра. И быть откровенным. По-настоящему, как со взрослым. Ничего в его жизни нет дороже этого мальчика.
Однако шанс представился куда раньше… ну что же, пусть так.
– Ты уйдешь? – жалобно хныча, спрашивает малыш. Огромные зеленые глаза искрятся от переполняющего их ужаса от одной лишь мысли о подобном.
– Без тебя и мамы? Ни за что, – Эдвард, на мгновенье коснувшись взглядом двери в ванную, замечает притаившуюся там Беллу, нежно ей улыбнувшись. Приложив палец к губам, девушка посылает ему ответную улыбку, отступая дальше, в темноту, не мешая всему тому, что происходит в спальне.
– А если я буду плохим? – без единой запинки спрашивает Джерри.
– Ты никогда плохим не будешь, – отрицает мужчина, прокладывая дорожку из поцелуев по его волосам.
– Буду… я уже… уже плохой, – Джером морщится, кусая губки, – ты плакал… я видел, из-за меня… ты плакал, папочка!
Подняв голову, он заглядывает прямо в глаза, прямо в душу, не давая отвернуться и слукавить. Честный. И к честности призывает.
Но когда же видел?.. В самолете ведь было снотворное – Белла так сказала.
– Неправда, – качнув головой несвоевременным мыслям-догадкам, нежно шепчет Эдвард, – ты самый умный, самый красивый и самый добрый мальчик на свете. А ещё самый любимый. Ты знаешь, как сильно мы с мамой тебя любим? Как я тебя люблю?
Больше, больше и чаще повторять, правильно – тогда поверит. Тогда не будет сомневаться в этой самой любви.
– Я тоже… я тоже, папа… я не буду больше плохим!
– Ну конечно. Я знаю.
Джером шмыгает носом, наскоро кивнув. Возвращается на свое прежнее место, свернувшись комочком в таких желанных объятьях.
Пара минут тишины идет на пользу обоим Калленам.
Но как только Эдвард делает первое и единственное движение, она рушится.
– Нет, папа! – вскрикивает мальчик, подавившись воздухом, – не спать! Нельзя спать! Нет!..
– Тише, – мужчина заканчивает начатое, поднимаясь с кровати и забирая сына на руки, – мы не будем спать, зачем же?.. У меня есть идея получше – давай искупаемся?
Джерри удивленно оглядывается на отца, недоверчиво глядя в большие драгоценные камни. Они не лгут и не смеются. Искренние.
– Т-темно, – с легкой заминкой отзывается он, нерешительно взглянув в окно, виднеющееся за папиными плечами.
– Нет, не темно, – Эдвард хмыкает, получив относительное согласие и направляясь к двери, выводящей к лестнице, – там очень яркие звезды.
*
Ночной океан – одно из лучших зрелищ на свете. Особенно тогда, когда рядом с вами те, кого вы больше жизни, больше всего на свете любите.
Я иду следом за Джеромом по податливому песочному дну, глядя на то, как отражается в водной глади блестящая луна. Она вправду серебряная – и вправду большая. Тем более, когда висит так низко – ещё чуть-чуть, кажется, и можно дотянуться рукой, узнать, каково это небесное светило наощупь.
Слезы малыша большей частью высохли, а оставшиеся смешались с соленой водой настолько, что уже нельзя отличить, где что. Тем более, его личико вновь безмятежно, вновь радостно и спокойно, как и должно быть у ребенка. Он улыбается, когда Эдвард посылает ему волну брызг, с разбегу окунаясь в темную воду, и обхватывает меня ладошками, просясь на руки.
– Солнышко, – с удовольствием исполняю его просьбу, принимая своего маленького Синдбада-морехода в объятья, – нравится?
– Да, мама, – малыш кивает, улыбаясь шире. Приникает к моей шее, прикрывая глаза. Дышит ровно, хотя время от времени отголоски недавних всхлипов нет-нет да просачиваются в голос.
Его истерика и кошмар явились для меня полной неожиданностью, но, стоит признать, пришлись весьма кстати – они ведь помирились с папой. И так крепко, что, мне кажется, вряд ли когда-нибудь ещё поссорятся больше, чем на десять минут.
Я не знаю, что Джерри снилось и почему реакция была именно такой, но это уже неважно – кошмар миновал, слезы тоже, и малыш, освободившись от них, снова стал маленьким мальчиком.
Маленьким и очень, очень любимым.
– Попался! – Каллен возникает словно бы из ниоткуда, выныривая на поверхность. Одним точным движением забирает у меня сына, громко хохоча, когда тот пытается сделать вид, что отбивается, создавая вокруг них обоих ореол брызг.
– Дельфины совсем обнаглели, – жалуюсь я Джерому, стирая с лица соленые капли.
– Да-а-а?.. Ко-о-ому здесь не нравятся дельфины?! – Эдвард снова в опасной близости и снова смотрит на меня хитрее, чем обычно. Мгновенье – и понимаю, почему, барахтаясь в воде рядом.
– Так нечестно…
– Честно, – качает головой Эдвард, – честно ведь, китенок?
Джером с самым серьезным видом, но все же давясь от смеха, кивает. Как же хорошо и приятно видеть его таким! Видеть их обоих такими! Невероятным теперь кажется не этот чудный остров, а то, что было прежде, включая США. Это был сон. А то, где мы сейчас – реальность.
Неужели правда, что совсем недавно, всего пару часов назад Эдвард убеждал меня, что Джерри не простит его и не поверит? Ему было так больно и так горько, что доходило даже до уверенности, будто все совсем безнадежно… а больше всего хотелось самого простого – объятий, поцелуев и присутствия рядом. Такого, казалось бы, банального, но на самом деле невероятно ценного позволения. Я понимаю. Я тоже только этого и хочу: сегодня, завтра и всегда.
– Что это? – Джером замирает, указывая пальчиком на небо. Смотрит с интересом и любопытством.
– Большая медведица, – оставляя свои подводные игры, Эдвард становится рядом с сыном, ловко подхватывая его на руки – поближе к звездам, – а вон там…
– Звезда падает! – отрывая внимание их обоих от всего неба целиком, концентрирую его на самой малой темной части. Именно там, светясь, вниз летит «комок желаний», как называла его Рене. Может быть, когда-нибудь мы ещё увидимся?..
– Загадывай желание! – подхватывает Эдвард, – быстро-быстро, пока она не упала!
Мы, все трое, мешкаем около двух секунд. Всего двух – невероятно мало. И почему-то, не сговариваясь и даже не переглядываясь, все трое решаем произнести желание вслух.
– Я хочу, чтобы мы всегда были вместе, – три голоса, три тона. Попадание и единение – стопроцентно. Словно бы отрепетировано…
Я усмехаюсь, поглядывая на обоих Калленов, завороженно смотрящих друг на друга.
– Параллельность мыслей?
– Желаний, – мужчина притягивает меня к себе, обвивая свободной рукой за талию, – но самое интересное другое…
– Что же?
Джерри тоже заинтересовано смотрит на папу, ожидая его ответа.
Эдвард в этот момент просто неподражаемо красивый. Капельки воды стекают по его потемневшим волосам, улыбка демонстрирует потрясающие ямочки на щеках, а глаза вместо усталости и грусти выдают восторженность… ему хорошо. Какой же невероятный мне достался мужчина!
– Тем, – на его лице сквозь бледность прорезается немного румянца – наверняка заметил, как я на него смотрю, – что только так и будет.
Обещает одновременно с тем, как целует нас. Сначала Джерри, потом меня – в лоб. Нежно-нежно…
Я киваю такому объяснению скорее машинально, чем осознанно. Возвращаюсь к воде. Смотрю на её блестящую, переливающуюся и колышущуюся поверхность, на огромную луну, что в ней отражается, на теплый песок, что виден внутри, несмотря на темноту… на горизонт вдали, разместившийся там тонкой полоской. На пляж, на дом…
Я оборачиваюсь, давая Эдварду и Джерри возможность продолжить урок астрономии. Опускаюсь немного ниже, по плечи оказываясь в морской воде. Вижу гору, вижу шумящие деревья на её вершине и снизу, вижу пару розовых кустов у стеклянных дверей, песок у берега и ласковый, тихий прибой… эта ночь изумительна! Ничего волшебнее невозможно даже представить.
И она наша! Целиком и полностью наша.
Как и все то, что будет дальше – Эдвард прав, загаданному желанию суждено сбыться.
Теперь у меня не осталось никаких сомнений.
Жду ваших отзывов с огромнейшим нетерпением!..
Комментарий к Глава 59 – Звезды
*Добро пожаловать, дорогая гостья (исп.)
**Где машина, Пауло? (исп.)
========== Глава 60 – Кое-что получше ==========
Глава 60 и последняя
“Кое-что получше”
Высокий, белый, с изящной лепниной по краям потолок… маленькие ангелочки словно бы играючи притаились друг за другом по всей его длине, целясь вниз, как раз на нашу кровать своими крохотными стрелами. Большинство из них улыбается, некоторые же, хитро морщась, явно с нетерпением ждут того момента, когда подействуют любовные чары, дабы, подобно нам, людям в кинотеатре, с упоением следить за захватывающим зрелищем. И вправду – какое ещё может быть развлечение у купидонов? Не пристало же им, в самом деле, посещать театры и кататься на американских горках. Куда интереснее здесь… куда более захватывающе…
Только в нас целиться не надо. Чье-то маленькое лезвие в форме сердечка уже давным-давно, больше десяти месяцев назад в цель попало. И, благодаря ему, сейчас рядом со мной самый потрясающий мужчина на свете.
Даже не опуская глаза вниз, все ещё рассматривая потолок, я знаю, как он сейчас выглядит. Бронзовые волосы немного примяты от недавнего сна, малахитовые глаза полуприкрыты, дабы сконцентрироваться на собственных ощущениях (сегодня, в конце концов, день его желаний), а розоватые губы, приоткрывшиеся от нехватки воздуха, ещё влажные от моего недавнего поцелуя… может ли быть что-то красивее? И это он уверял меня когда-то, что в нем нет ничего привлекательного, когда дело доходит до постели?.. Господи…
Эдвард тихонько стонет, привлекая мое внимание – ему нравится в этот момент смотреть в мои глаза, я знаю – сильнее сжимая длинными пальцами мои ладони. Он выгибается мне навстречу, дыша чаще прежнего. Уже близко…
– Tesoro…
– Tesoro, – улыбаюсь в ответ, ощущая, как знакомое тепло стягивается внутри живота в мерцающий комочек, готовясь совсем скоро доставить непревзойденное наслаждение.
Я немного наклоняюсь к нему, тем самым меняя позу и сокращая оставшееся время. Мне хватит. Ему тем более.
Эдвард стонет громче, двигается сильнее… вот-вот…
– Красави… – я вздрагиваю на мгновенье раньше, чем он успевает закончить. И это, похоже, подталкивает мистера Каллена к самому краю.
Рыкнув, мужчина притягивает меня к себе, заставляя прижаться к его телу как можно крепче. Вздрагивает, резко подаваясь вперед – к потолку, к ангелочкам. И ещё раз. И ещё. Обжигающе-горячее, сбитое дыхание щекочет кожу у меня за ухом.
В спальне, залитой утренним солнечным светом, повисает тишина. Ну, почти тишина, если не считать того, как мы оба часто и рвано дышим. Но никого это ни капли не смущает: слишком хорошо, чтобы думать о таких мелочах.
Я сильнее обнимаю Эдварда, утыкаясь носом в его плечо. Он пахнет своим любимым шампунем, свежими простынями, на которых я вчера испробовала лавандовый порошок, и совершенно особенным, ни с чем несравнимым собственным ароматом, из-за которого я готова не вставать с кровати неделями. Он и раньше казался непередаваемо-приятным, но в тот день, когда я впервые проснулась рядом с ним после настоящей совместной ночи, поняла, что пределу совершенства все-таки нет. К знакомым ноткам примешались совершенно новые, но ничуть не испортили общую картину, нет. Все наоборот. Все с точностью до наоборот…
Неужели когда-то мне казалось, что секс с этим человеком ни сулит ничего, кроме боли? Неужели когда-то я позволяла себе заблуждаться настолько, что искренне считала, будто умру, едва он прикоснется ко мне, как следует мужу?.. Невероятной глупости мысли. Как же хорошо, что они исчезли. Не так сразу, конечно, но…
Руки дрожат… черт, почему они дрожат? Ещё ведь ничего не происходит – я просто снимаю платье. Просто снимаю, и все. Здесь даже никого нет – пусто. Стены, я и кровать. Они-то точно не набросятся на меня – что в одетом, что в обнаженном виде…
Прекрати валять дурака, Белла. Расстегни эту молнию. Вот так, смелее. Все. Две пуговицы снизу…
Осторожно прикасаясь к тонким бретелям, сделанным, судя по тому, как горят пальцы, не из ткани, а из чистого, раскаленного железа, опускаю их вниз. Одна, затем вторая. Прекрасно. Осталось немного потянуть…
Платья нет. Легкий ветерок, пробираясь сквозь раскрытые двери веранды, щекочет кожу. Только вот покрывается она мурашками вовсе не от ночной прохлады, а от испуга. Что же я делаю?..
Хватит! Отступать поздно. На моем безымянном пальце поблескивает золотое колечко с затейливым плетеным рисунком внутри (ничуть не похоже на «подарок» Кашалота – на это, судя по его дизайну, и был расчет Эдварда) и оно должно придать сил. Перед священником я многое сегодня сказала и за слова свои отвечаю. Все не так страшно, как кажется. Мой муж – истинный и единственный мужчина, несмотря на все былое, кто подходит под это слово – не демон и не сатана. Он теплый, ласковый и по-настоящему любящий меня человек. Он не сделает больно. Ни капли.
А что с нижним бельем?.. Его оставлять или позволить Эдварду снять в процессе? А если струшу? Нет, лучше сразу. Сразу и все.
Вот так.
Глубоко вздохнув, прогоняя панику, я заставляю сжатые в кулаки пальцы расслабиться и боязно, будто бы и она способна повредить, опускаюсь на кровать. Простыни мягкие… м-м-м, я сделала правильный выбор в том магазине. Подходит. Тем более, их Эдвард ещё ни разу не видел.
Да где же он? Джером давно должен был заснуть… он оббежал большую часть парка сегодня, участвуя в пиратском квесте – неужели совсем не устал?
…Кажется, идет. Да-да, идет. Шаги, мне не показалось. Так, спокойно… все будет как нужно, у меня получится. У него получится. У нас вместе.
Дверь открывается – вот он, момент истины.
Я встаю, нервно поправив волосы. Надеюсь, с ними все неплохо – на укладку времени не было.
…Эдвард проходит в комнату одновременно с тем, как я с трудом отговариваю себя зажмуриться. Меньше страха – больше дела.
– Добро пожаловать, scorpione.
Мужчина хмурится, наверняка расслышав в моем голосе дрожь. Поднимает глаза от пола, с рекордной скоростью находя меня в комнате.
Малахиты вспыхивают, наскоро пробежавшись по фигуре снизу вверх, и округляются. Мотнув головой, Эдвард поспешно отворачивается.
– Извини, Белла, я думал, ты спишь…
– Не сплю…
– Вижу. Не беспокойся, я не повернусь, пока ты не оденешься.
Он думает, я случайно?..
Сначала намереваюсь ответить, не двигаясь с места, но потом передумываю. Это моя игра и мои правила – я вольна делать все, что захочу.
А потому тихонько, стараясь как можно меньше сообщать о своем приближении, подхожу к Каллену. Он едва ли не на полторы головы меня выше, но это как раз пугает меньше всего.
Тем более хоть каким-то успокоением служит его запах… он-то как раз и отделяет Эдварда ото всех мужчин, подобных Джеймсу. Если мне станет страшно, я просто поглубже вдохну… да, сработает. Должно сработать.
– Я не буду одеваться, – негромко бормочу, прикусив губу. Ветерок становится холоднее с каждой секундой.
