Текст книги "Успокой моё сердце (СИ)"
Автор книги: АlshBetta
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 54 страниц)
Опасливо оглядываюсь на по-прежнему сладко спящего малыша, раздумывая, могу ли я ненадолго его оставить.
Могу.
Не удосуживаясь ни малость причесаться, ни сполоснуть лицо, ни даже переодеться во что-то более привычное, чем розовато-лиловая пижама с коротким рукавом, покидаю кофейную спальню.
Коридор за дверью холодный. Хорошо проветриваемый и всегда пустой, он выглядит мрачно, как ледяное царство Снежной королевы. Тем более, за толстыми окнами ещё проглядывают остатки снега на черной земле.
Я поспешно подхожу к нужной двери, с удивлением встречая крохотную щелочку между дверным проемом и деревянной заставой. Выглядит она довольно странно, если учесть, что все остальные входы плотно закрыты. Впрочем, это так же можно расценивать как подтверждение того, что мистер Флинн, как и обещал, приехал.
Я уже собираюсь пройти внутрь детской, но, вовремя услышав тихие слова из-за деревянной заставы, отдергиваю от неё руку.
– Восемьдесят пять процентов… – сообщает голос доктора, повисая среди немых стен. Здесь слишком тихо. Слышно все, в том числе непонятный разговор. Большую его часть.
– Не вариант, – отзывается ему другой, негромкий и более хриплый. Со знакомыми бархатными нотками.
Увлекшись звучанием баритона, видимо, пропускаю следующую фразу доктора, а потому ещё один ответ Эдварда так и остается непонятым:
– Невозможно обойтись…
– Мистер Каллен, препарат не так… а…
Не могу понять. Слушаю внимательно, вникая в каждое слово, но некоторая их часть сквозь стены пройти не может.
– И цифры неизменны? Что насчет лаванды с валерьянкой?
Смешок доктора выходит усталым.
– Разве что лошадиными дозами.
На какое-то мгновенье в спальне повисает тишина. Начинаю думать, что они заметили меня, и на всякий случай отхожу от щелки подальше, но почти сразу же, опровергая эту теорию, Эдвард продолжает разговор. Не видит.
– Что насчет рук?
– Рук? – голос Флинна звучит недоуменно.
– Беллу интересовали руки, – услышав свое имя, я хмурюсь, – ни о чем другом речи не шло.
– Эдвард, – для усиления эффекта, похоже, мужчина даже обращается к боссу по имени, – это не шутки, и в скором времени, при несоблюдении правил, вы легко сможете в этом убедиться.
– Руки… – стиснув зубы, шипит мой похититель. Отказывается слушать.
В чем дело?
Доктор вздыхает, судя по затишью, кивает.
– Через три-четыре дня не останется и следа от ран. При условии, что не будете сжимать слишком сильно.
«Как вчера», – мысленно дополняю я, поджав губы. Вздыхаю вслед за доктором.
– Она спит?..
– Когда я пришел, спала.
Тихий вдох. Сразу выдох.
– Если проснулась, позови.
– Конечно.
Не сразу догадываюсь, что эти двое снова говорят обо мне. Лишь когда шаги Флинна слышатся у самой двери, на пару секунд опережая то, как он открывает её, понимаю, что попалась.
Опускаю глаза, отходя на два шага назад. Застываю у стены, нервно сцепив руки в замок.
– Здравствуйте, – тихонько бормочу я ему.
– Здравствуйте, Изабелла, – мужчина хитро улыбается. Он знал о том, что я слушаю. Без сомнений. – Мистер Каллен просил вас зайти сразу, как только сможете.
– Спасибо… – отрываю взгляд от пола, взглянув на лицо доктора. Насмешливое. Впрочем, от моего волнения его черты приобретают серьезность.
– Проходите, – освобождая проход, приглашает он. Кивает на приоткрытую дверь детской. В тот момент, когда я прохожу мимо, одной ногой уже ступая в комнату, наклоняется к моему уху, шепнув:
– От наркотиков надо избавиться.
И, введши меня в изумление, шагает в коридор. Деревянная застава закрывается.
Избавиться? Так же, как Марлена? Он считает её решение верным?..
Я запуталась. Точно и однозначно.
– Привет… – знакомый баритон вырывает из дымчатой непонятливости, в которую меня так резко окунул Флинн. Слышать его крайне приятно. Особенно после вчерашнего…
– Привет, – поворачиваюсь к белой кровати, я робко улыбаюсь.
Эдвард по-прежнему лежит на ней. Но уже не так безнадежно, как прежде. Простыни заправлены, подушки расположены, как следует, а сам мужчина выглядит куда лучше, чем пару часов назад, несмотря на то, что следы недавней ночи стереть так и не удалось. Ровным рядом морщинок они рассыпались по лбу, крохотными огоньками угасающего испуга забрались в усталые, полуприкрытые малахитовые глаза. Не смылись сном и остатки прежних белил на лице.
Глаза без труда находят под покрывалами и пострадавшую ногу. Напоминание о том, какими шрамами она «украшена» будоражит сознание не хуже заправского кошмара.
Слева, как раз там, где располагается нагрудный декоративный кармашек пижамной кофты, начинает щемить.
– Я не кусаюсь, Белла, – разведя руки в разные стороны, наглядно демонстрируя свою беззащитность, Эдвард посмеивается. Почти искренне.
Запоздало угадываю, что следует подойти ближе.
Теперь я стою непосредственно перед кроватью. И снова смотрю сверху…
Морщинок куда больше, чем я думала. Подавляющая их часть слишком глубокая, чтобы стереться.
Глаза пощипывают, вынуждая моргать куда чаще положенного.
Мужчина с сочувствием смотрит на меня, немного нахмурившись, когда я поджимаю губы. Едва заметно качает головой.
– Испугалась?
Думаю, ответ для него очевиден. Не вижу смысла говорить неправду и строить какие-то нелепые увертки. Истина все равно останется написанной на лбу.
– Да.
– Сейчас бояться нечего.
По инерции губы тянет повторить недавнее слово, но я не могу. Не так. Неверный ответ.
Он понимает.
– Садись, – длинные пальцы дважды неслышно постукивают по поверхности кровати. Приглашают.
Отказываться не желаю. Никоим образом.
Осторожно, надеясь, что теперь все в порядке, и повредить Каллену я ничем не смогу, присаживаюсь на краешек кровати. Прикрываю глаза от тихонького скрипа, что она издает.
Шершавые, белоснежные, как и прежде, свежие повязки, прикасаются к моей коже. Левая ладонь Эдварда полностью завладевает моей правой.
– Извини, – он просит прощения, виновато глядя на меня, – больше такого не повторится.
По его виду можно подумать, что он и вправду чем-то провинился. И приступ – никак не испытание физических сил, нет. Обыденное дело. По крайней мере, именно так мужчина ведет себя, не зацикливая внимание на случившемся.
Не думаю, что это правильно.
– Тебе не за что извиняться, – нахмурившись, качаю головой, нерешительно, но прикасаясь пальцами к лицу Каллена. Начинаю с висков, медленно следуя вниз, к подбородку. Его глаза ни на миг меня не отпускают. Следят за каждым действием, но не с недоверием, нет. С чем-то напоминающим благодарность.
– Как ты себя чувствуешь? – решаюсь спросить, надеясь, что полученный ответ не будет чрезвычайно оптимистичен. Хоть немного правды, пожалуйста!
– Bene (хорошо), Belle.
Что же, другого ожидать и не следовало.
– Правда?
– Да, – он мягко усмехается моему неверию. Снисходительно смотрит, слегка прищурившись. Выглядит сейчас необычайно красивым и практически безмятежным. – У Флинна очень действенные методы.
Меня передергивает. Вспоминаю о том отвратительном состоянии, когда хочется и бежать прочь, и остаться, и прекратить видеть, и смотреть, не отводя глаз, и успокоить, и попытаться помочь. Все за одну ночь. За несчастные двадцать минут чистого времени. Те двадцать минут, когда обладатель кофейного костюма выполнял свою работу.
Одни мысли неизбежно касаются других. В этот раз с цветной картинкой…
«Они здорово выпотрошили меня и доставили хозяину», – впервые в жизни я видела наглядное подтверждение третьему слову. Демонстрацию лучшего из его объяснений. Доходчивого и неотвратимо-верного, пусть и пугающего.
– Как она?.. – не могу удержаться, спрашиваю. Недвусмысленно оглядываюсь назад.
– Ты видела? – недоверчиво интересуется он. Морщится, будто бы от отвращения.
Безмолвно киваю, подтверждая. Это было запрещено?..
– Да уж, действительно кошмарная ночь, – без тени смеха произносит мужчина, крепче сжав мою руку. Глубоко вздыхает. – Зрелище впечатляющее?
– Эдвард…
– Разумеется, – сам с собой продолжает рассуждать он, – это понятно.
На пару секунд замолкает. Думает.
– Ещё один пример того, что твой выбор не самый лучший.
– Я не меняю решений, – уверенно сообщаю, пожав плечами.
Заставляю его на самую малость, но улыбнуться. Уголки губ подрагивают.
– Я бы сказал, что это глупо.
– Ничего страшного, – улыбаюсь в ответ, даже шире чем прежде, незаметно придвигаясь ближе к мужчине. Понижаю голос, наблюдая за блеском малахитовых глаз:
– Они не ужасны… то есть, мне не противно видеть их, – исправляюсь, немного пунцовею. Чувствую себя ребенком.
– Хорошая попытка…
Его настроение ничуть меня не устраивает.
Останавливаюсь в непосредственной близости от лица моего похитителя, наклонившись к нему. Несколько мгновений соревнуясь в очередном этапе «гляделок», изучаю его взглядом.
А затем, по велению руки, дернувшей меня в направлении своего обладателя, целую теплые розоватые губы. Снова.
Без ответа поцелуй не остается. Ласковые пальцы аккуратно, едва касаясь, гладят мою спину, проводят линии по раскрытой ладони, оставленной в их распоряжение…
Не противятся. Не отказываются. Не прерывают.
Благодаря им в голове не остается ничего постороннего, ничего ненужного. Дышать становится совсем легко, сознание наполняется светлыми мыслями, а беспокойство само собой куда-то пропадает. К черту ночь. Она кончилась, как и все другие, насколько бы темными и болезненными они не были. Мы разберемся со всем и со всеми. Все выясним и все поймем. Только не сегодня… не сейчас…
Я отстраняюсь, не скрывая нежности, глядя на Эдварда. Не хочу больше прятаться. Нигде и никогда.
Смотрю в большие блестящие драгоценные камни, на четко очерченные скулы, на густые бронзовые волосы и широкие темные брови…
Смотрю, и лишь затем совершенно неожиданно для себя самой осознаю невероятную, невозможную вещь, которая почему-то сейчас выглядит до банального простой и естественной. Нужной. Правильной.
…Кажется, я люблю этого мужчину.
Люблю моего теплого Эдварда Каллена.
С нетерпением жду ваших комментариев!
========== Глава 47 – Прогноз ==========
В честь дня рождения фанфика (22 февраля) – новая глава для любимых читателей. Буду очень рада вашим комментариям :)
Джером просыпается в десять часов. Повернувшись на подушке в мою сторону, обвив ладошками за шею, вздыхает, открывая глаза.
– Доброе утро, мой хороший, – шепчу, чмокнув белокурую макушку. Подтягиваю края одеяла ближе к детским плечикам, ещё не до конца выпутавшимся из оков сна, cудя по позе, как и их обладатель. Запрокинув голову, мальчик нежно улыбается мне, погладив по руке. Потягивается, высвобождаясь из своего теплого кокона.
Однако вся безмятежность и расслабленность разом пропадает, как только маленькие малахиты видят стены кофейного цвета.
Глаза Джерри распахиваются, а тело подается вперед.
Нахмурено оглядевшись, не понимая, где находится, он с немым вопросом обращается ко мне. Испуг с недоумением сплетаются в причудливый узор внутри драгоценных камушков.
– Мы ночью пришли сюда, помнишь? – подбираюсь я ближе, стремясь вернуть ребенка обратно в объятья. – Все в порядке, солнышко.
Джером на мгновенье затихает. Вспоминает…
А затем, неожиданно вздрогнув, припомнив что-то важное, оборачивается. Маленькие ладошки ворошат покрывала и простыни кровати, но того, чего ищут, явно не находят.
– Джерри?..
Прежде чем я успеваю не только лишь сделать что-то, но и задать вопрос до конца, белокурое создание с невероятной скоростью выбирается из одеяла, буквально перепрыгивая меня. Срывается с места, молниеносно добегая до деревянной заставы. И даже там не дает себе ни секунды отдыха.
Поспешно поднимаюсь следом, но, в отличие от малыша, едва не умудряюсь упасть на пол, запутавшись в покрывале. Спасает лишь балка, поддерживающая балдахин – хватаюсь за неё, удерживая равновесие.
– Джером! – зову я, покидая вслед за мальчиком комнату.
В ответ не раздается ни единого звука. Недавно сонный малыш ведет себя так, будто бодрствует уже больше часа.
В коридоре провожу недолгое время – без лишних разъяснений понятно, куда направился Джером. Приоткрытая каштановая дверь так же недвусмысленно выдает его.
Ну конечно же – папа! К кому ещё он может так спешить?
Я осторожно вхожу в комнату, которую покинула не больше пятнадцати минут назад, виновато улыбаясь. Надеюсь, заснуть снова Эдвард не успел, и мы никого не разбудили…
В такт моим мыслям в белой детской раздается негромкий, но необычайно нежный, искренний смех. Глаза находят его источник мгновеньем позже: мужчина, удобно расположившись на спине, прижимает к себе сына, забравшегося на него сверху. Гладит детскую спинку, отчего сине-зеленая пижама неизбежно задирается, оголяя кожу. Снова шрамы… Они есть у них обоих. Ещё одно сходство…
Но все это не имеет никакого значения. Картинка, которую я вижу, обезболивает, лишает смысла любую боль и терзания. Смех наглядно это подтверждает.
– И тебе доброе утро, – усмехнувшись, Эдвард поворачивается на бок, устраивая Джерри на простынях. Тут же, доверчиво примкнув к папе, белокурое создание сворачивается комочком, крепко обвивая его руку.
Обожание, которым лучатся малахиты, невозможно передать. Пробежавшись по фигурке мальчика, они обращаются ко мне, приглашая войти и оставить дверной косяк в покое.
– И ещё раз привет, – в его словах ни доли пессимистичности, ни капли недоверия. Излучая сплошную радость – как от прихода мальчика, так и от моего – они внушают то приятное чувство безопасности, какое доступно для меня только с Калленами.
Даже при смертельной угрозе, запрещающей сейчас к ним приближаться, я бы все равно это сделала.
Усмехнувшись, подхожу ближе, присаживаясь на простыни рядом с малышом. Маленькая ладошка, свободно лежащая на груди отца, тут же находит мою.
– Вот видишь, – легонько сжимаю крохотные пальчики, – никуда от нас папа не денется.
Эдвард посмеивается, ласково взглянув на сына.
– От вас ни спрятаться, ни скрыться, – подтверждает он, притянув его ближе, – это точно.
– Мы знаем, – заговорщически шепчу Джерому, подмигивая.
Щурясь от смеха, малыш кивает с самым серьезным видом.
Это утро потрясающее. Как и любое другое, впрочем, в обществе этих двоих. Я не знаю, как умудрялась жить без них столько времени. Сегодня это кажется не просто невозможным, а крайне фантастическим. Засыпать, не чувствуя тепла Джерри? Просыпаться и не слышать приветствия Эдварда? А завтрак на белых креслах? Круассаны с малиной и апельсиновый сок в стакане с зеленой трубочкой? Я люблю каждую мелочь нашего времяпрепровождения. Каждую минуту.
Все-таки любить что-то неописуемое приятно. Как же хорошо, что Джеймсу, несмотря на все старания, не удалось убить во мне этого чувства.
– Как насчет сказки перед завтраком? – неожиданно интересуется Эдвард, вырывая меня из размышлений.
Джером, тут же при этих словах подскочивший на своем месте, согласно кивает. Маленькие малахиты загораются восторгом.
– Сказки рассказывают перед сном, – мягко напоминаю я, взъерошив светлые волосы малыша.
– А мы послушаем сейчас, – не унимается мужчина, поднимаясь с покрывал. Садится, устраивая сына теперь уже на своих коленях.
Стараюсь не заострять внимание на его правой ноге, но удержать на губах ускользающую улыбку все же не удается.
– Если хотите, – пожимаю плечами, с трудом концертируя внимание на Калленах. Пытаюсь помнить о том, где и что я делаю, а главное, с кем, не оглядываясь назад в беспросветную, пугающую ночь. Поистине, кошмарную. – О ком?
В один голос они выбирают уже знакомое повествование о волшебных цветах, маленьких королевах в кружевных платьях и храбром маленьком воине из крохотного, размером с кленовый листок, королевства.
Никогда не думала, что наши предпочтения окажутся такими схожими.
Внимательно слушая, мужчина и Джерри улыбаются. Вдохновляют на продолжение одной лишь этой улыбкой. Им правда интересно. Обоим.
Я видела на голубом экране то, как папы читают сказки детям, порой даже разыгрывают их, веселя малышей до умопомрачения, но чтобы сами слушали вместе с ними… чтобы просили рассказать… Эдвард и в этом первый.
Смотрю на практически одинаковых, хоть и разделенных невиданной пропастью, отца и сына, вглядываясь в схожие эмоции на бледных лицах, наблюдая теплоту малахитовых омутов. Поражаюсь такому совпадению… во всем. Что-то последнее время я всему поражаюсь.
Видимо, пришла пора перемен – и мест, и мнений, и событий…
Вот бы эти открытия всегда были светлыми и домашними, как это! Не нужно страданий и боли. Не нужно шрамов, крови, криков… Ничего подобного. И, если уж нужны слезы, то пусть – от радости. Но не от горя… только не от горя…
– Конец, – убираю за ухо непослушную прядку волос, завершая повествование. К счастью, в конце, а не как вчера ночью… Невероятно, конечно, но какая же все-таки разница между двумя этими рассказами одной и той же сказки! А прошло не больше семи часов.
Послав мне полную ласки улыбку, Джером хлопает в ладоши, жмурясь от лучиков солнца, забредающих в комнату. Освещая его лицо, они делают моего мальчика ещё больше похожим на маленького ангелочка. По крайней мере, его образ сейчас соответствует всем канонам того, как их обычно изображают.
– По-моему, у кого-то пропадает талант сказочницы, – подмечает Эдвард, вгоняя меня в краску.
– Да-да… – пунцовея, я смущенно опускаю глаза, чересчур внимательно глядя на простыни, – а по-моему, кто-то кому-то льстит…
– Разумеется, – глаза Каллена хитро поблескивают. Он выдерживает полуминутную паузу. – Ну а теперь завтрак. А после – кое-что очень интересное…
Безмолвный вопрос Джерри не остается незамеченным. Изумленно глядя на папу, он теребит его за руку, заглядывая в глаза.
Усмехнувшись, мой похититель качает головой. Играет.
Малахиты очень красивые. Как у обычного, ничем не обремененного, не ходящего по краю человека. Простые и счастливые, словно бы у простого папочки, души не чающего в своем сыне. И ничто не мешает им наслаждаться любовью друг друга. Никто не в силах разлучить…
– Секрет, – протягивает он, ловко увернувшись от ответа. Пересаживает Джерома на простыни.
– Тебе помочь? – одними губами спрашиваю я, когда вижу, что он собирается подняться. На миг страх возвращается…
Легкое качание головой. Ну ещё бы…
– Беги на кресло, – кивая на мебель, шепчет Эдвард сыну.
Малыш тут же исполняет просьбу, не задавая лишних вопросов. Удается даже избежать его удивления.
И за эти пару секунд форы у Каллена появляется шанс подняться, чуть нахмурившись, незамеченным.
Упрямо иду рядом, несмотря на явное недовольство мужчины, чуть что, готовая подстраховать его.
…Благо кресла достигаем без происшествий.
Тяжело опускаясь на него, Эдвард тем не менее делает вид, что все в порядке. Выдают лишь пальцы, которые, устроившись на материи пижамных штанов, едва касаясь, поглаживают под ней кожу.
Джерри, судя по всему, ещё ничего не заподозрил.
Но от меня подобное не ускользает.
– Завтрак, – заметив мой интерес, напряженно повторяет мужчина. Расставляет акценты с завидной точностью…
Отвлекаюсь от его ноги, переключаюсь на лицо. На глаза, предупреждающие, что для малыша все это есть и будет тайной.
Но на миг, на единый незаметный миг в малахитах вместо предупреждения и серьезности проскальзывает кое-что другое.
Я вижу перед собой того Эдварда из ночи. Напуганного, отчаянного, надеющегося на помощь, которой все нет и нет… Потерянного, если не сказать больше.
И понимаю: несмотря на разыгранный для сына спектакль «Все в порядке» ничего не изменилось. Он все тот же…
…И все та же его боль.
*
Четыре ведерка с железными крышками стоят возле белой стены, тесно прижавшись друг к другу. Каждое из них помечено определённым цветом, а надпись на не до конца сорванной этикетке указывает на способ применения их содержимого.
«Краска», – гласит ярко-красный заголовок на каждом из ведер – а ниже, чуть правее, виднеется логотип известной фирмы.
У нас ремонт?..
Недоуменно глядя на Эдварда, по-прежнему сидящего в кресле, мы с Джеромом ровным счетом ничего не можем понять. Ни единой идеи или варианта.
Это какая-то шутка?
– Что это? – спрашиваю я, хотя ответ прекрасно известен. Но нужно же хоть чем-то заполнить это молчание.
– Немного усовершенствованная гуашь, – мужчина оборачивается назад к журнальному столику между креслами, поднимая с его стеклянной поверхности бумажный пакет. Одним точным движением вытряхивает из него себе на колени цветастые упаковки с кисточками – большими, маленькими, толстыми, тонкими: на любой вкус, и даже бледно-белую (пока ещё) палитру. Когда он успел ограбить художественную лавку?
Судя по тому, как расползается улыбка по личику малыша, он начинает понимать, в чем дело. А я все ещё нет.
– И зачем нам гуашь?
– Для рисования, – Эдвард пожимает плечами, подмигнув Джерри, – кажется, комната слишком белая…
Не могу поверить в эту идею сразу же, как слышу. Но факт, что я обманываюсь, не пройдет – Каллен сам купил краску и кисти, что сейчас здесь. Он действительно согласен расстаться с какой-то частью этого белого мрака. Впустить немного другого цвета, более оптимистичного…
Наконец-то!
– Папа! – восторженный голосок белокурого создания становится самым громким звуком в посветлевшей от солнца комнате. Бросаясь к отцу, он, забравшись на подлокотник кресла, с благодарностью обнимает его. Розоватые губки запечатлевают на коже мужчины поцелуй, от которого, как мне кажется, может растаять даже самый застарелый ледник. Он не может не улыбнуться. Это противоречит всем законам природы.
Думаю, если бы хоть иногда кто-то дарил каждому из нас по такому поцелую, жизнь никогда бы не казалась темной и беспросветной. Вместе с осознанием, что тебя любят, приходит и счастье.
Эдвард – наглядный тому пример.
– Разрисуй все так, как захочешь, – напутствует он с широкой улыбкой Джерома, помогая сыну уместить в руках все непременные художественные атрибуты, – у тебя потрясающе получается.
Джерри немного смущается, быстро кивнув.
Наскоро чмокнув папу в щеку во второй раз, мальчик слезает с кресла, возвращаясь к стенке. С умилением глядит на свое богатство, осторожно поглаживая пальцами деревянную поверхность кисточек.
– Белла, – Эдвард обращается непосредственно ко мне, отрываясь от разглядывания улыбающегося малыша, – открой краску, пожалуйста. Там сбоку есть замок.
И вправду, в отличие от тех банок, что я обычно видела в магазине, эти открываются довольно просто. Никаких специальных инструментов и навыков. Никакой боязни порезаться об острые края или, чего хуже, позволить сделать это ребенку. Абсолютно ровные и гладкие стенки поблескивают от солнца.
Поочередно снимаю крышки со всех ведерок, представляя Джерри полную свободу выбора. Густая разноцветная жидкость (без какого-либо запаха, на удивление) впечатляет малыша. Кажется, его творческий гений готов приступить к работе. И даже больше – рвется сделать это с неимоверной силой.
– Зеленый, желтый, розовый и голубой, – перечисляет Каллен. С удовольствием следит за тем, как Джером, обмакнув кисть в краску в первый раз, боязно проводит линию по бетонной стене. Нерешительно оборачивается, глядя на отца слегка неуверенно.
Однако, вид папы, похоже, вдохновляет его продолжать. Уже увереннее держа конец кисти, он приступает к оформлению своего первого рисунка. Дело начинается с ослепительно желтого солнца.
Убедившись, что пока мальчику не нужна моя помощь, подхожу к креслу Эдварда. Мужчина убирает руку с подлокотника, освобождая его для меня.
– Спасибо.
– Не за что.
Пару минут, молчаливо глядя на Джерома, мы молчим. В этом молчании как раз ничего плохого я не вижу. Оно не наполнено ни безысходностью, ни страхом, ни чем-то ещё в подобном роде. Приятное и обыкновенное. Домашнее.
– Замечательная идея, – негромко произношу я.
– А почему бы и нет? – Эдвард с благоговением смотрит на постепенно вырисовывающуюся на стене картинку, – это ведь его спальня, верно?
Поднимает голову, перехватывая мой взгляд. Глядит с едва заметным ожиданием.
– Да, – подтверждаю, с некоторой робостью, но все же забрав в собственные руки его ладонь. Кожа, чередующаяся с жесткими повязками, пусть и не дает прекратить думать об уже случившемся, но все же успокаивает. Точно знаю, что больше ничего подобного я не допущу.
Отвечая взаимностью, длинные пальцы сплетаются с моими. Глаза их обладателя сейчас лишены какой угодно тревоги. Умиротворение – вот что их занимает.
– Спасибо за подсказку, – искренне благодарит он.
– За подсказку?..
– Ты ещё в феврале предложила добавить цвета.
– Ты всегда так «быстро» исполняешь желания?
– Я исполняю их, только когда уверен, – без смешливости, тем же спокойным тоном отзывается Каллен. – Абсолютно и полностью.
– Значит, – многозначительно гляжу на маленького ангела, успевшего изобразить на бетоне целое яблочное дерево, – сейчас ты уверен?
– Ну, ты ведь здесь, – отпуская мою ладонь, его рука прокрадывается по спинке кресла к моей талии, притягивая её ближе. – Изменения неизбежны.
Я оказываюсь тесно прижатой к его плечу, и не хочу, не имею ни малейшего желания освободиться.
…У меня не было достаточно времени подумать о том, в чем я уверила себя этим утром, поцеловав Эдварда, но почему-то мне кажется, что даже под трезвыми мыслями, даже с разбором событий «по полочкам», ничего все равно не примет другого значения. Останется, как прежде. Как нужно.
Впрочем, вернуться позже к этому вопросу все же не помешает – доселе я была уверена, что любить (особенно мужчину) я больше точно не смогу…
– Это будут хорошие изменения, – честно обещаю, попеременно обращая взгляд то на Джерома, то на его папу. Так же незаметно, как и он, пробираюсь пальцами выше белой ткани спинки, прикасаясь пальцами к шее Каллена. Бережно провожу по коже, надеясь, что не перехожу допустимых граней. Для него ведь не слишком, правда? Я ещё придерживаюсь хоть каких-то границ?
Благо, успокаивая встревоженное сознание, вместо того, чтобы отстраниться, Эдвард наклоняется немного назад. Поднимает голову чуть выше, освобождая мне больше места.
Под пальцами будто скользит ток. Каждый раз, когда я прикасаюсь к нему, чувствую пощипывание на их кончиках. Ощущение невероятно приятное…
– И что же грядет дальше? – с интересом спрашивает мужчина, придвигая меня ещё ближе к себе. – Если не секрет, конечно.
Усмехаюсь его тону. Усмехаюсь тому, что происходит. Он настолько… непосредственный. Многое бы я отдала – и Джером, думаю, тоже – чтобы всегда видеть этого человека в таком настроении.
– Ну, для начала, может быть, перекрасим и черную-черную спальню в черном-черном коридоре?
Ожидаю усмешки Эдварда, но её почему-то не следует.
Подозрительно замолкая, Каллен не издает ни единого звука.
Безмятежность куда-то улетучивается. Тишина почти звенит…
– Попытка, конечно, неплохая, – грустно произносит он, – но темноту из меня ты все равно не выгонишь.
– Её не так много…
– Очень много, – четко выделяя первое слово, Эдвард вздыхает, – краски не хватит.
– Света все равно больше, – не унимаюсь я, – к тому же, у нас есть замечательный художник, который поможет раскрасить что угодно.
С нежностью оборачиваюсь к мальчику, придирчиво разглядывающему зеленую траву, расстелившуюся ковром по белой поверхности стенки.
– Джерома в это мы впутывать не будем, – отрезает Каллен, качнув головой. Могу поклясться, я слышала скрежет зубов…
– Это не…
Не успеваю закончить. Джерри отрывает нас обоих от разговора, когда испугано глядит на свой воображаемый огромный холст. В самом центре почти законченной картинки с деревом, облачками и солнцем виднеется отпечаток его ладошки. Ярко-голубая, она неизбежно притягивает к себе внимание.
– Солнышко, – я покидаю кресло, присаживаясь рядом с малышом, – ничего страшного, мы сейчас все исправим.
Виновато взглянув на меня, белокурое создание нерешительно соглашается. Тяжело вздыхает, с грустью разглядывая такую близкую к завершению работу.
…Вопреки моим предположениям, стереть отпечаток все же не удается. Краска, принесенная Калленом, имеет-таки один недостаток – она быстросохнущая.
Глядя на насупившееся, расстроенное личико Джерри, по которому вот-вот покатятся слезы от разочарования, я придумываю, как можно поправить положение за пару секунд. Нестандартно и, наверное, глупо, но ничего лучше я сообразить не могу.
В любом случае, хуже уже не станет.
Без лишней осторожности касаюсь ладонью поверхности розовой краски, убеждаясь, что на ней не осталось ни единого участка чистой кожи.
Под изумленным взглядом малыша прикладываю пальцы к стене недалеко от того места, где и он, оставляя такой же, только больший по размерам отпечаток.
Выглядит довольно неплохо.
Слезы, готовые орошать бледные щечки, высыхают. Ему понравилось.
– Папа? – малыш оглядывается, подзывая отца подойти к нам. Указывает пальчиками на ведра с краской, показывая, что следует сделать.
Прежде чем я успеваю помочь ему подняться, Эдвард самостоятельно встает на ноги, делая вид, что ничего особенного не происходит. Разве что идет чуть медленнее обычного.
Оказываясь рядом с нами, ухмыльнувшись самому себе под пристальным надзором сына, он окунает руку в густую жидкость. Прикладывает к бетону рядом с нашими отпечатками.
Узор из ладоней, где в центре находится ручка Джерома, а по бокам – наши с Калленом, коснувшиеся краешками пальцев друг друга, выглядит просто потрясающе. По-моему, в этом вопросе мнение сошлось у нас всех…
– Ты права, – внезапно тихо-тихо произносит Эдвард, оценивающе оглядев получившуюся картинку.
А потом, словно бы придя к неожиданному решению, целует светлую макушку сына:
– Думаю, моей спальне тоже не помешает немного цвета. Поможешь разрисовать её?
*
День проходит просто замечательно. Наверное, среди всех, проведенных под крышей белого особняка, он самый безмятежный и самый радостный. По крайней мере, смеха, прозвучавшего за сегодня, хватит надолго. Беззвучный хохот Джерома, заливистый – Эдварда, а мой… удивительно, как быстро меняется наша жизнь – я снова научилась смеяться. Джерри и его папа меня научили.
По-моему, они ещё никогда не выглядели настолько счастливыми – оба – как сегодня, пока раскрашивали иссиня-черные стены «обители Дракулы» разноцветными яркими красками. Маленькие ладошки белокурого создания и большие – Каллена – заполонили собой всю свободную восточную стену (в детской – западную) наравне с другими художествами Джерома. Наблюдать их – одно удовольствие. Мрак, густо наводнивший эту комнату, пропадает сам собой на фоне цветных отпечатков. Луна освещает большую их часть, создавая своеобразный оберегающий ореол. Как пучки пахучих трав или особые блюда, призванные отгонять злых духов. На эту территорию, я уверена, никто из них не проберется. Слишком много тепла и любви хранит застывшая краска.
