Текст книги "Успокой моё сердце (СИ)"

– Выходи, – Эдвард выпускает меня из спальни первой. Темный коридор выглядит устрашающе -

будто это вовсе не дом, а съемочная площадка фильма ужасов.

– Почему так мрачно? – осматриваясь вокруг, спрашиваю я.

Каллен, закрывая дверь, усмехается.

– Я тоже не особо светлый, как видишь.

Вполне безобидный ответ. Надо же, мой похититель иногда может быть непосредственным.

– Это, по-моему, слишком… – бормочу, представляя, что бы здесь было, не гори лампы над головой. Ни одного окна. Ни капли света с улицы.

– Черный – мой цвет, – мужчина пожимает плечами, двигаясь вперед по коридору. Следую за ним, не желая потеряться здесь.

Вспоминаются слова Эдварда в спальне, тогда, в первую ночь. Он сказал, что предпочитает тьму. Сейчас я вижу наглядное тому подтверждение. Это из-за того, кем он является? Отсюда все эти рубашки, костюмы и оформление собственной спальни?..

– В квартире тоже все черное? – почему-то не чувствую опасности, когда расспрашиваю его. Может, причиной тому недавние события? Меня никто так не обнимал…

– Ты ещё о ней помнишь?

Киваю, хотя Каллен не поворачивает головы в мою сторону.

– Нет, там серое, – так и не дождавшись моего устного ответа, продолжает мужчина.

Серое? С чего бы?

Так, Белла, что означает серый цвет? Тоску, апатию, депрессию… Что-то не совсем хорошие варианты.

Жаль, ничего иного предложить не могу.

Проскочившее слово «тоска» напоминает о другом.

О малахитовых глазках Джерома, в которых это чувство преобладало в некоторые наши встречи. Надеюсь, хотя бы сейчас ничего подобного не будет…

«Будет».

Останавливаюсь, как вкопанная, когда очередная мысль стрелой пронзает сознание.

Верно, будет.

Будет потому, что мой похититель говорил с малышом обо мне. И обсуждали они вовсе не глупости, а серьезные вещи.

«Он должен знать, какому риску подвергает себя, воспринимая тебя не так, как следует» – дословно. Эту фразу мне удалось запомнить, несмотря на то, что феноменальной памятью я никогда не отличалась.

– Белла? – Эдвард тоже остановился.

– Джером меня боится.

– С чего бы? – бровь мужчины вопросительно изгибается.

– Ты сказал…

– Я помню, – Каллен сама серьезность. – И от своих слов не отказываюсь.

Черт.

– Ты ведь понимаешь, что я ничего не сделаю?..

Сколько можно уже повторять эту фразу? По-моему, даже стены этого коридора, которые видят меня впервые, поверили. Слишком много было разговоров о данном вопросе.

– Дело не в физическом воздействии, Белла, – тоном взрослого, наставляющего ребенка, говорит мой похититель.

А в чем?..

На мгновение задумываюсь.

«Не отбирай у меня сына…» – в этом дело? В том, что он по-прежнему уверен, что я собираюсь переманить малыша на свою сторону и задурить голову?

– Эдвард, ты его папа, – подступаю ближе к мужчине, стремясь заглянуть в глаза. – Он будет любить тебя больше всех. Всегда.

Каллен поджимает губы, отворачивается.

– Мне нужны гарантии.

Вздыхаю, чувствуя, что разговор зашел в тупик. Как выруливать – не ясно.

– Я даю ему только то, что нужно… – нерешительно шепчу.

– Я даю ему все. Я! – заявляет мой похититель, продолжая путь по коридору. Прикладываю некоторые усилия, чтобы не отстать и дослушать. – Дом, одежда, еда. Я даю ему то, что нужно. Не ты, Белла. Ты ничего не можешь ему дать.

– В материальном плане ты действительно обеспечил его всем, – нет времени подбирать слова, говорю все, что думаю, – но в моральном…

– Замолчи, – велит Эдвард, прерывая меня.

Как всегда. Его не переубедить…

Остаток пути продолжаем в молчании. Пару раз порываюсь высказать мужчине, что наболело, может, даже немного перегнуть палку, но затем вспоминаю разговор в его спальне и передумываю. Не надо.

Бордовые стены расступаются, впуская более светлые цвета, выглядящие почти идеальными после соседства с темнотой.

Выхожу на уже знакомую лестницу и выдыхаю с облегчением.

Путешествие в преисподнюю закончилось.

– Что я должен сказать, чтобы ты начала следовать правилам? – устало спрашивает мужчина на очередной ступеньке.

– Я не смогу, ты знаешь, – представляю, как удаляюсь от мальчика, отвергаю его, игнорирую слезы и просьбы остаться. В груди больно щемит слева.

– Тогда я не смогу держать тебя здесь, – напряженно констатирует мой похититель.

Сглатываю, отводя взгляд.

– Позволь мне попробовать, – медлю секунду, затем все же прошу.

Эдвард ничего не отвечает, давая возможность продолжить.

– Обещаю, Джером не станет относиться к тебе хуже…

В моих ли полномочиях обещать?

Но, похоже, иного выхода нет.

Каллен молчит.

Терпеливо жду ответа.

Мне нужен его ответ. Его дозволение.

– Неужели твой муж хуже наркобарона? – с насмешкой спрашивает он.

– Я не боюсь наркобаронов, – храбрюсь, стараясь придать голосу уверенности. Пока мой похититель не видит моего лица, шансы растут.

– Pazza (Сумасшедшая), – подводит итог Каллен.

Пожимаю плечами, внутренне содрогаясь от одной мысли о Кашалоте. Хуже наркобарона? Нет, не просто хуже. Гораздо хуже.

Наверное, мое мнение могло бы пошатнуться, если бы в роли мафиози выступал не Эдвард, а кто-нибудь иной, но в данном случае нет. С Калленом хотя бы есть шанс договориться…

Мои размышления сопровождаются безмолвием в коридоре.

Ровно до тех пор, пока мужчина медленно поворачивается ко мне, держась рукой за поручень. Делаю вид, что не замечаю, как его пальцы впились в полированное дерево.

– Иди к нему, – разрешает он.

Улыбаюсь, обрадованная таким поворотом событий. Почти вбегаю на те несколько ступенек, что разделяют нас. Намереваюсь следовать далее, но рука моего похитителя не дает.

– Если ты нарушишь свое обещание, Белла, – наклоняясь к моему уху, шепчет он, – я нарушу свое.

Поднимаю на него глаза и тут же опускаю обратно к лестнице.

Я отрывисто киваю. Как никогда весомо, мистер Каллен. Особенно после разговора в вашей спальне.

– Прекрасно, – преграда убирается. Я могу идти в детскую.

Несмотря на то, что Эдвард остается за спиной, я чувствую его взгляд на своем затылке, пока не сворачиваю за угол. Но даже там отголоски малахитового огня ещё живы.

Стараюсь переключиться, оторваться от нашего разговора.

Думать обо всем, что случилось за это утро слишком утомительно. Важнее то, что Джерри скоро проснется. Мне предстоит объясниться с ним, вернуть в прежнее русло наше доверие. Показать, что никакой опасности я для него не представляю. Даже самой малой. Даже капли.

Делаю глубокий вдох перед каштановой дверью. Собираюсь с мыслями.

А затем открываю деревянную заставу и проскальзываю внутрь.

___________________________

С нетерпением жду ваших отзывов! :)

========== Глава 33 – Чай ==========

Когда-то бабушка говорила мне, что то, чего мы ожидаем, очень редко сбывается. Пустая трата времени беспокоиться о чем-то заранее. Часто обстоятельства складываются так, что события идут по совершенно другому курсу, чем по тому, который был запланирован. И решения принимаются уже на месте. В срочном порядке.

На собственном примере могу подтвердить эти слова.

Когда я вхожу в детскую – белую, по-зимнему мрачную и холодную комнату – последнее, что я ожидаю увидеть, так это кого-нибудь ещё в обители маленького ангела.

Марлена, в фиолетовом брючном костюме, как и в нашу первую встречу, выделяется среди общего вида комнаты. Её волосы собраны в хвост на затылке, руки орудуют на серебристом подносе, принесенном к кровати и поставленном на тумбочку возле неё.

С некоторым опозданием слышу и звуки, сопровождающие манипуляции домоправительницы.

– Джером, – она обращается к малышу и мои глаза тут же находят его среди покрывал. Худенький и бледный, он по-прежнему слишком мал для такой кровати. В ворохе подушек его немудрено не заметить.

Ладошки, уложенные по бокам, сжаты в кулаки, а глаза зажмурены со всей возможной силой.

– Джером, попей, пожалуйста, – не унимается Марлена, просительно глядя на ребенка, но не решаясь притронуться к нему.

Сомневаюсь, что тоже бы решилась. Кажется, если как-то не так повернуться, мальчик разобьется на тысячу осколков. Никогда ещё он не выглядел таким хрупким, как сейчас.

Просьбы белокурое создание не трогают. Игнорируя предлагаемый чай (а это, судя по всему, именно он), мальчик жмурится сильнее.

За моей спиной хлопает дверь.

Домоправительница вздрагивает, едва удерживая в руках чашку.

Увидев меня, женщина облегченно вздыхает.

– Изабелла! – восклицает она, оставляя свою ношу на подносе и направляясь ко мне.

На деревянных ногах двигаюсь ей на встречу. Глаза не отпускают Джерома, сжавшегося настолько, насколько позволяет израненная спина.

– Доброе утро, Марлена, – здороваюсь я, когда домоправительница оказывается совсем рядом. Она выше меня на полголовы, но смотрит почему-то снизу вверх.

– Изабелла, я очень рада, что вы пришли, – женщина оглядывается на мальчика и прикусывает губу.

– Давно он проснулся? – с беспокойством спрашиваю я, с трудом собираясь с мыслями. Очень трудно контролировать себя. Малыш здесь, он в относительном порядке, в полной безопасности… но испуган. Испуган моим присутствием с легкой руки своего отца. Что делать? Как вернуть доверие, показать, что не опасна?..

Задач множество и все сверхсложные. Эдвард держит мои мозги в тонусе, не позволяя расслабляться.

– С полчаса назад, – женщина нервно смотрит на закрытую дверь, – я пыталась покормить его или напоить, но ничего не выходит.

Ещё бы. Джерому, как и мне, сейчас не до еды. Хотя стоило бы. Мы в последний раз вместе ужинали два дня тому назад.

– Я попробую? – не отдаю себе отчета, что говорю. Хочу попросту подойти к ребенку и попытаться. Попытаться… все вернуть.

– Хорошо, – женщина уступает мне дорогу, – чай и еда на подносе. Я буду за дверью, в любой момент можете позвать.

Даже не удосуживаюсь поблагодарить Марлену. Из головы вылетает все, за исключением мальчика перед глазами. Единственного ценного для меня существа в этом мире. Единственного ребенка в мире, которого я полюбила.

Дверь хлопает во второй раз.

Теперь мы одни.

– Джером? – зову я, преодолевая, шаг за шагом, разделяющие нас метры.

Малыш ничего не отвечает, но зато открывает глаза.

Малахиты, светящиеся непонятным сиянием, предстают на обозрение. Опухшие и красные от невыплаканных слез и невысказанных мыслей. Именно такими надо изображать детей-сирот, для которых собирают деньги. Я бы пожертвовала все, что у меня было, для такого ребенка.

И я сделаю это для Джерри, если понадобится.

– Мой маленький, ты дома, – не могу совладать с лицом. На нем наверняка просматривается бессилие и страх быть отвергнутой, несмотря на натянутую улыбку. – Ты дома, со мной и с папой. Все страшное закончилось.

Несдержанный, вырвавшийся наружу всхлип становится самым громким звуком в комнате.

Джером напрягается. Всеми силами старается не заплакать, хотя нижняя губа уже выпячивается вперед, а брови сходятся на переносице.

Невероятно жалкое зрелище.

– Я соскучилась! – слова произносятся сами собой. Скатываюсь до откровения, сама того не замечая.

В «драгоценных камушках» проскальзывает удивление. Чуть-чуть, совсем каплю, но уловить его успеваю.

Получается, мнение моего ангела ещё окончательно не закрепилось. У меня есть шанс исправить ситуацию. Это вдохновляет.

Придавая улыбке всю нежность, которую испытываю к этому маленькому человеку, всю ласку, которую готова подарить ему, подхожу к самой кровати.

Джером храбрится и смотрит мне прямо в глаза. Догадываюсь, какого труда ему это стоит, глядя, как подрагивает детское тельце.

Я приседаю у изголовья, тем самым оказываясь максимально близко к ребенку.

– Мое солнышко… – шепчу и поднимаю руку, чтобы погладить малыша.

В тот же момент одинокая слезинка скатывается вниз по пухлой щечке, оставляя после себя крохотное пятнышко на подушке.

Джером всхлипывает. Теперь уже без сдерживания.

– Я с тобой, – уверяю, убирая с его лба светлые волосы. – Я всегда была и буду с тобой, Джерри. Не бойся. Пожалуйста, не бойся меня.

То ли на мальчика так действует моя просьба, то ли ему просто не хватало прикосновений, но оковы, сооруженные им внутри себя, разлетаются на части. Поток слез, хлынувший из маленьких малахитов, сначала пугает меня, но удается быстро взять себя в руки.

Наклоняюсь к малышу, приникая к нему и лаская каждый доступный участок тела.

Ладошки, отрываясь от одеял, оказываются у меня на шее. Держат некрепко, едва ощутимо, но я догадываюсь, какую силу мой мальчик хочет вложить в эти объятья.

Прячась у меня на груди, он горько плачет, разрезая тишину комнаты громкими всхлипами.

Не нужны банальные слова, чтобы понять, что ему больно. И не только физически, но и морально.

Весь пережитый ужас от случившегося, боль, поселившаяся внутри и невозможность получить должного успокоения выплескивается с этими слезами. Без них ему не полегчает. Они необходимы.

– Все хорошо, милый, – бормочу, целуя его шею и наполняя легкие самым лучшим на свете запахом. Ни один парфюм, ни один цветок не затмит его. Я готова отдать что угодно, лишь бы ощущать его каждый день. – Поплачь. Поплачь и все пройдет. Пройдет…

Джером изгибается, обхватывая меня сильнее. Слезы текут быстрее, давая понять, в чем дело.

Он хочет на руки. Ко мне.

Выверяя каждое движение, дабы не сделать малышу ещё больнее, с величайшей осторожностью просовываю руки под его бедра и шею, поднимая со снежных покрывал.

Мальчик прижимается ко мне так, будто хочет раствориться внутри. Его пальчики впиваются в мою кофту, лицо вжимается в грудь.

Я молчу, но при этом ни на миг не перестаю гладить его. Все, что вижу и чувствую под пальцами.

Уверения не помогут. Сейчас.

Джером видел слишком много того, что не должен был. Слышал, знал, чувствовал то, чего не ощущают миллионы взрослых людей.

Маленький ангел, сполна заплативший за чужие грехи и не получивший должного утешения.

Я дам ему это, если не смог никто другой.

Я помогу.

Я утешу.

Я защищу.

От всего. Ото всех.

Тягучие секунды рыданий превращаются в минуты. Мне неизвестно, сколько их проходит с того момента, как я пришла сюда, но видимо, много.

Джерри постепенно успокаивается. Затихает.

Рыдания переходят в категорию угасающих судорожных всхлипов. Ладони, сжимающие мою одежду, расслабляются. Объятья теряют свою силу.

Кажется, теперь можно подключать и слова, ранее не имевшие никакого значения.

– Милый, – чмокаю малыша в макушку, немного ощутимее лаская его плечи, – любимый мой мальчик.

Джером резко вздергивает голову. Замирает.

Лишь проиграв свои слова в голове ещё раз, вижу, что приковало его внимание.

Улыбаюсь, глядя прямо в калленовские глаза. Не хочу, чтобы он подумал, будто я сказала это случайно.

Самое время признаться.

Самое время произнести давно заготовленные, важные слова.

Я немного волнуюсь, как мальчик воспримет их, но показывать это не стоит.

Надеюсь…

Просто надеюсь.

– Я люблю тебя, – говорю, разрушая все его малейшие сомнения, если они и были.

Ещё мгновенье Джером смотрит на меня, ища подтверждение во взгляде. Ответно гляжу на него, забираясь внутрь, в самую глубину маленьких малахитов. Мимо меня снуют сомнения, вкрапления удивления, но самое главное – восторг. Самый настоящий, ни на секунду не вымышленный.

Внезапно малыш опускает глаза вниз и заворожено глядит на свои колени. Секунда и мальчик уже хватает мою ладонь, устроенную на них и крепко прижимает к груди.

Изумленно наблюдаю за тем, как малыш сжимается в комочек вокруг руки, стараясь коснуться её всем телом. Он… показывает…

Теплота, затопившая меня ещё в момент признания, достигает немыслимых пределов. Такого количества хватит, чтобы век обогревать всю землю.

Оно взаимно! Мое признание взаимно! Со стороны Джерри, похоже, даже больше!

Господи!

Трогательно, невероятно трогательно видеть такое… его таким.

На мои собственные глаза наворачиваются слезы, когда ладони, упрятанной Джеромом, касаются первые капли соленой влаги.

– Люблю…

Заново подступающие всхлипы завладевают малышом, но на этот раз они не от боли и страха, как раньше. Теперь причина совершенно иная.

Свободной рукой крепко обнимаю ребенка, стараясь одновременно не повредить ему и показать, как сильно люблю.

Надеюсь, у меня это получится.

И судя по тому, что Джером обхватывает мою руку сильнее, получается.

Оставляю ладонь в его расположении ещё на пять минут. Этого хватает, чтобы белокурое создание успокоилось и ослабило хватку.

– Давай выпьем чай, – предлагаю, заглядывая в малахиты в поисках ответа.

Получаю относительное согласие без видимых возражений.

Вздыхая, малыш приникает ко мне, нахмуренно глядя на чашку, к которой я тянусь.

Как только она оказывается в моих руках, крепко берусь за ручку, чтобы не уронить.

Джером немного выгибается навстречу чаю, протягивая к нему ладошку.

Убедившись, что малыш удержит чай, отпускаю чашку.

Но не успевает Джером сделать хотя бы один глоток, а я – опомниться, как раздается очередной хлопок двери.

В ту же секунду обжигающая коричневая жидкость выплескивается мне на ноги, заставляя подавиться воздухом.

Приглушенно вскрикиваю, инстинктивно притрагиваясь к ошпаренному месту.

Джерри, чьи глаза легко могут конкурировать с блюдцем из-под злосчастной чашки, вздрагивает.

Оглушенная болью, как резким и тяжелым ударом по голове, воспринимаю происходящее через своеобразную призму.

Осознаю, что Джером исчез с прежнего места, когда шевеление воздуха затрагивает мою пылающую сквозь тонкую ткань штанов кожу.

Эдвард, взявшийся черт знает откуда, стоит рядом, держа на руках мальчика. Оба смотрят на меня с нешуточным ужасом.

Перебарывая себя, напускаю на лицо лживую улыбку, поднимаясь с кровати.

– Все в порядке, – обращаясь сразу к двоим, бормочу я.

Затем перевожу глаза на Джерома.

– Я сейчас… вернусь, – обещаю, насилу сдерживая желание закричать.

Разворачиваюсь к выходу, с невероятным трудом заставляя себя идти если не медленно, то хотя бы не слишком быстро. Джером и так достаточно напуган. Не хватало ему ещё и этого…

У двери ждет Марлена. Её лицо такое же взволнованное, как и у Калленов.

Послать улыбку ей моих сил уже не хватает.

– Помогите… – прошу, ощущая, как текут по щекам слезы.

Домоправительница раскрывает дверь, явно разрываясь между двумя огнями – мальчиком и мной.

Едва покидаю детскую, начинаю судорожно срывать с себя одежду. Нижнюю её часть.

Слезы, заполонившие глаза, очень мешают делу.

Пальцы впиваются в покрасневшую и горящую адским огнем кожу с такой силой, будто готовы вырвать её кусок. Стону, слишком слабая, чтобы сдерживаться.

Господи, как больно!..

Я прислоняюсь спиной к стене и тщетно стараюсь дышать ровно. Может, так будет легче?..

– Покажи! – требовательный бархатный голос над ухом заставляет соленую влагу течь сильнее.

Качаю головой, сжимаясь в комочек. Ну почему не Марлена? Почему Каллен?..

Злостно рыкнув мое имя, Эдвард отрывает мои побелевшие ладони от пострадавших ног.

Неспособная сопротивляться его силе, низко опускаю голову, занавешивая лицо волосами.

– Нужен холод, – краем уха слышу рассуждения моего похитителя, но основное место в сознании занимает боль. Почему чай был таким горячим? А если бы Джером перевернул его на себя?.. Будь не так больно, меня бы затрясло от таких невеселых мыслей.

Чувствую себя в вакууме. Есть лишь боль и жжение, слезы и подступающие рыдания. Ну не парадокс ли? Минуту назад я успокаивала Джерома, а теперь рыдаю здесь сама.

…Следующее, что удается запомнить, это то, как обожженного места касается нечто ледяное.

Сначала становится лишь хуже. Будто из расплавленной смолы тело перекидывают в прорубь.

Широко раскрыв глаза, пытаюсь сбросить с себя болезненный предмет, но руки Эдварда не дают мне этого сделать.

– Терпи, – приказывает он, прижимая к моему ожогу какую-то тряпку.

Невероятно сложно исполнять это поручение в первую минуту. Вскрикиваю, рвано дыша и умоляя его прекратить.

– Пожалуйста… – похоже не на человеческий голос, а на мыший писк. Сегодня я слишком много плачу.

Немногословный Каллен пытку останавливать отказывается. Он как никогда в себе уверен.

…И вскоре понимаю, почему он прав.

Постепенно становится легче. Боль притупляется. Дыхание удается выровнять, а пальцы, впившиеся ногтями в руки мужчины, разжимаются, оставляя на его коже розовые царапины.

Облегченно выдыхаю, когда возвращается ясность сознания. Хотя бы относительная.

Я шумно сглатываю и поднимаю голову, встречаясь глазами с Эдвардом, чье лицо выглядит сосредоточенным и напряженным. В глазах Каллена повисло беспокойство. Теперь уже очевидное, ярко выраженное.

Мужчина сидит передо мной на корточках, все ещё не выпуская из рук компресс. При ближайшем рассмотрении им оказываются пижамные штаны, которые залил чай и которые я успела стянуть с себя пару минут назад.

– Grazie (спасибо), – тихонько благодарю я, дрожащей рукой откидывая с лица прилипшие волосы.

– Когда даешь Джерому чашку, будь внимательна, – рычит Эдвард, – если бы он обварил себя?

Сознание намеревается подсунуть иллюстрацию к словам мужчины, но вовремя останавливаю его.

– Прости… – всхлипываю, нерешительно оглядывая свои повреждения. Все не так страшно, как казалось, хотя и больно. Очень больно.

– У Марлены есть обезболивающее, – будто прочитав мои мысли, докладывает Каллен.

Благодарно киваю, смотря на него с признательностью.

Мой похититель выглядит как родитель, чей ребенок только что заставил всех переполошиться, но, благо, избежал опасности и остался в целости и сохранности. Облегченно-раздражительный взгляд, который упирается в меня, говорит о том, что полноценный выговор я ещё получу, несмотря на смягчающие обстоятельства в виде ожога.

– Больше никакого чая, – мужчина поднимается, кривясь, словно от отвращения.

Без чая? Согласна. Кажется, я теперь и вовсе смогу без него обойтись.

– Закидывай, – велит Эдвард, нагибаясь ко мне.

Не успеваю сообразить, о чем он, как Каллен самостоятельно исполняет свой приказ, устраивая мою руку на своем плече.

Секундой позже отрываюсь от стены и пола, виднеющегося как минимум в метре снизу.

Глаза распахиваются сами собой.

Эдвард… что он делает?

– Когда я говорил, что не нуждаюсь в скелетах в доме, – он осторожно перехватывает мое тело, наглядно демонстрируя свои слова, – я не шутил.

Держусь за его шею, изумленно глядя то вниз, то на лицо Каллена, оказавшееся как никогда близко.

Совсем близко…

– Лучше бы ты так смотрела на чашку, Белла, – закатывая глаза, ворчит он.

Щеки пунцовеют сами собой.

Поспешно опускаю взгляд, устыдившись такой открытой любознательности.

А Эдвард, тем временем, следует прямиком к двери моей спальни. Делает он это так легко и непринужденно, будто каждый день носит на руках 50 лишних килограмм живого веса.

Слежу за грациозными движениями мужчины и внезапно понимаю, что должна признать – теперь я полностью спокойна.

Пока этот человек рядом со мной, вытерпеть можно все. Пережить все. Блеклая уверенность, появившаяся утром, преобразовывается в нечто большее.

Страх, как и боль, притупляется в присутствии Эдварда, а то и вовсе отступает.

С чего бы?..

*