Текст книги "Восемь Драконов и Серебряная Змея (СИ)"
Автор книги: Yevhen Chepurnyy
сообщить о нарушении
Текущая страница: 57 (всего у книги 62 страниц)
Дин Чуньцю охнул с неподдельным испугом, и попытался отступить, уйдя быстрым броском техники шагов, но вынужденно прервал свой бег – сокрушительный удар меча Му Ваньцин едва не располовинил его от плеча до пояса. Попытка уклониться от обоих насевших на него воинов не увенчалась успехом – с нечеловеческой слаженностью, приличествующей больше деталям точного механизма, чем людям, они сместились следом, не ослабляя натиск. На сей раз, юная воительница осыпала врага градом молниеносных атак со всех направлений, а ее муж рубил, вкладывая в удары всю силу рук и напряжение меридианов, с мощью, способной раскалывать горы. С трудом избегнув самых опасных из вражеских выпадов, Старик Синсю вознесся вверх высоким прыжком, и осыпал молодую пару градом отравленных дротиков-перьев, но те даже не замедлились, следуя за ним с прежней слаженностью, и отражая каждый его бросок безошибочными блоками клинков.
В бою с опасным врагом, Инь Шэчи и Му Ваньцин без колебаний начали со своего лучшего оружия, сильнейшей формы их стиля – Меча Глубочайшей Преданности. Ненадолго, они превратились в единого и совершенного воина, способного сражаться с любым количеством врагов, и побеждать противников, что многократно превосходили их силой – последняя форма Семи Мечей Привязанности сливала воедино все преимущества этого необычного боевого искусства.
Замерший в наивысшей точке своего прыжка, Дин Чуньцю закричал, и смертная тоска слышалась в его вопле. Солнце отражалось в пылающих яростью глазах преследующих его юноши и девушки, и на остриях их мечей, указывающих точно на Старика Синсю, которому некуда больше было бежать. Используемая им техника Шагов Сяояо не позволяла управлять полетом своего практика, стоило тому оторваться от земли. Дин Чуньцю, решивший уйти от вражеского давления вверх, понял: совершенная им ошибка может стоить ему жизни.
Словно побеги угольно-черного плюща оплели руки старца – сильнейшее и коварнейшее из его боевых искусств, Ядовитая Ладонь, обретало много большие скорость и силу в ближнем бою. Глава секты Синсю мог без всяких преувеличений убивать легким прикосновением.
Это ничуть не помогло ему – Дин Чуньцю успел лишь поднять сочащиеся смертельным ядом ладони, как два острия мечей пронзили их ровно посередине, выйдя с тыльной стороны. Вопя от боли, старец рухнул вниз, падая на колени, и перекрещенные клинки двух юных воителей легли ему на плечи, сжав морщинистую шею стальным капканом. Молодая пара тяжело дышала, но глаза юноши и девушки глядели с мрачным торжеством.
– Смилуйтесь, господин наследник! – взмолился побежденный Старик Синсю. – Вы великодушны и милосердны, так даруйте же этому недостойному соученику жизнь. Клянусь, я оставлю все мысли навредить секте Сяояо, и даже верну принадлежащие ей знания, что случайным образом оказались у меня в руках. Таинственные и запретные искусства Северной Тьмы и Символа Жизни и Смерти могут стать вашими прямо сейчас. Также, я с радостью укажу вам местонахождение техник Искусства Вечной Молодости, Ладони Шести Ян Тяньшаня, Искусства Бега по Волнам…
– Дин Чуньцю, – слова Инь Шэчи падали ударами палаческого топора. – Вор, предатель, и убийца. Посмотри мне в глаза.
Старец покорно поднял голову, встретив напуганным и молящим взглядом пылающий взор юноши. Надежда медленно покидала черты лица престарелого злодея – в глазах Шэчи, он не увидел для себя ничего хорошего.
– За попытку убийства учителя, хуже которой – лишь покушение на родного отца, – отчеканил юный воин. – За унижение и раны старшего брата по учебе, за страх его учеников, за предательство доверия собратьев по секте, и кражу ее знаний, я, наследник Сяояо, приговариваю тебя к смерти.
Скрещенные мечи резко разошлись, обагрившись кровью, и срезанная с плеч голова покатилась по горной земле, расцвечивая ее серость алыми брызгами. Обезглавленное тело покачнулось, и неуклюже повалилось набок, истекая кровью из обрубка шеи.
– Подкупать меня знаниями моей же секты, – с усталой брезгливостью бросил Инь Шэчи, и сплюнул под ноги. – И как только такой глупец умудрялся выживать все это время?
– Прячась за стенами своего логова, – утомленно выдохнула Му Ваньцин. Выполнение могущественной мечной техники истощило силы обоих юных воителей, и сейчас, супруги Инь выглядели не менее измотанными, чем после первой битвы за предгорья.
– Посмотри-ка, муж мой. Цяо Фэн… – девушка не договорила, но ее рука недвусмысленным жестом приподняла меч, острие которого теперь указывало на бессознательного главу Клана Нищих. Юноша, проследив направление взгляда жены, с непреклонным видом замотал головой, и шагнул вперед, вставая между Ваньцин и лежащим мужчиной. Девушка устало вздохнула, и вложила оружие в ножны.
– Раз так, сам волоки его до лагеря, – раздраженно бросила она. Инь Шэчи, скривив губы в безрадостной улыбке, примерился к лежащему соратнику, и, тяжело закряхтев, взвалил его на спину.
* * *
Тайна Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм продержалась не очень долго, но прежде, чем кидани поняли причину странной неуязвимости сунских воинов, те успели нагромоздить перед своим строем целый вал из окровавленных трупов – Елюй Нелугу не желал отступаться, ярясь все больше при виде неудач своих солдат. Выяснив, все же, что ханьцев прикрывает некий невидимый щит, он, скверно ругаясь, приказал пехоте отойти, а стрелкам и осадным машинам – сломать незримую преграду непрерывным обстрелом. Получив доклад о том, что обслуга баллист и катапульт перебита, а тащившие их пленники – освобождены, разъяренный принц Чу лично, громкими командами, ругательствами, и ударами сабельных ножен, погнал к осадным приспособлениям солдат, и, в конце концов, тяжелые орудия были выведены на позиции, и изготовлены к стрельбе.
За это время, пехота Ляо вновь успела умыться кровью – стоило противнику отступить, и ханьцы, отложив оружие ближнего боя, взялись за луки и арбалеты. Град стрел и шквал снарядов тайного оружия вольных странников жестоко прошелся по киданям, выкосив многих; ответный же обстрел не принес никаких плодов. Выстрелы баллист и катапульт несколько переменили положение: невидимые стены массива засверкали золотыми вспышками в местах попаданий каменных снарядов и тяжелых копий, выпущенных осадными машинами, и ляосцы приободрились было, завывая боевые кличи и потрясая оружием. Но к тому времени, как защита массива, наконец, пала, сунские войска успели перестроиться, и встретили потрепанных солдат Ляо ровными рядами ощетинившейся сталью пехоты, шквальным обстрелом лучников и арбалетчиков, и сокрушительными ударами вольных странников.
Внезапно оказалось, что силы киданей более не имеют такого подавляющего превосходства в числе, как в начале боя. Нападение Цяо Фэна, проредившего левое крыло ляоского построения, также внесло свою долю. Две армии сошлись лицом к лицу, столкнулись грудь в грудь, и скрестили оружие, изо всех сил пытаясь преодолеть сопротивление противника.
Ряды бойцов Клана Нищих казались уязвимыми и плохо защищенными – одетые в лохмотья, и, по большести, держащие в руках простые палки, воины крупнейшего вольного братства Поднебесной выглядели легкой добычей для доспешных и хорошо вооруженных солдат севера. Но стоило рычащей и воющей волне киданей нахлынуть на этот мнимо беззащитный строй, как солдаты Ляо мигом поняли свою ошибку, и щедро заплатили за нее кровью. Стойкие и бесстрашные, ведомые могучими старейшинами, нищие удерживали врага на расстоянии длинными шестами, и сражали его тяжелыми ударами, усиленными внутренней энергией. Чэнь Гуянь, распахнув свой плащ, щедрыми движениями бывалого сеятеля разбрасывал прятавшихся под ним ядовитых тварей – скорпионов, пауков, сколопендр, и прочих созданий, чьи укусы забирали ляоские жизни одну за другой. Старейшина Сун крушил доспехи противников тяжелой граненой булавой, с легкостью, которой трудно было ожидать от седого старика, и без труда ловил вражеские удары на зубастую гарду своего оружия. Сабля У Чанфэна свистела порывом бури, распластывая сталь и плоть одинаково легко, а посох Си Шаньхэ поднимался и опускался, сокрушая черепа и кости. Доверенные люди Цюань Гуаньцина вовсю трудились, применяя науку своего старейшины – ляоские солдаты падали, спутанные сетями, пойманные веревочными петлями, и сбитые с ног коварными атаками длинных шестов. Обездвиженные, мешающиеся под ногами собственных соратников, они быстро становились легкой добычей для оружия нищих.
Несокрушимый строй шаолиньских монахов стоял стеной, не отступая ни на шаг. Боевые шесты, сабли, техники ци, а порой, и вовсе голые руки, крушили киданей одного за другим, и пусть монахи, верные заветам Будды, зачастую сдерживали смертельные удары, киданям, изломанным и искалеченным их могучим натиском, было от этого ничуть не легче.
Даосские монахи секты Цюаньчжэнь также пытались не убивать своих противников, но им, вооруженным длинными мечами, это удавалось реже. Оружие даосов разило с неотвратимостью стихийного бедствия, и броня киданей с трудом сдерживала его клинки, сияющие отблесками техник ци.
Не отставали от крупных сообществ и прочие странствующие воины, сражаясь с пылом и ожесточением – каждому было, что защищать, и все, пришедшие на зов Клана Нищих, оставили дома дорогих людей.
Ляоское воинство не сдавалось – стойкое и умелое, оно теснило врага остриями длинных копий, принимало на доспехи и щиты ответные удары, и неуклонно наседало на ставших уязвимыми противников. Боевой дух киданей пострадал от долгого и бесцельного натиска на незримый щит Массива Пяти Стихий, Семи Врат, и Восьми Триграмм, но сейчас, видя кровь и смерть врагов, солдаты Ляо зверели все больше, впадая в безрассудную ярость битвы, и даже не думали отступать.
Елюй Нелугу сжал рукоять сабли, и махнул сигнальщикам. Те давно ждали команды: сигнальные рога завыли и завизжали, передавая волю командующего последнему резерву – коннице киданей, немногим остаткам тяжелобронированных всадников, и приведенным Елюй Чунъюанем полкам легкой кавалерии. Конная лава тяжело стронулась с места, двигаясь в сторону врага. Белый жеребец Елюй Нелугу рысил во главе – лучший военачальник и сильнейший воин Ляо не собирался оставаться в стороне от схватки. Глаза принца Чу цепко оглядывали вражеский строй из-под косматых бровей, а губы кривились в презрительной ухмылке. Командующий войском киданей не сомневался, что с его личным участием, враг будет стоптан и растерзан.
Ляоские конники уже выдвинулись на более-менее ровный отрезок предгорий, ведущий к левому крылу ханьского строя, и принц Чу поднял руку, готовый отдать команду к атаке, как истошное ржание лошадей и крики боли их всадников раздались от задних рядов их построения. Обернувшись, Елюй Нелугу яростно выругался – сунская конница, все это время ждавшая своего часа, вступила в бой, незамеченная киданями в грохоте битвы. Ханьских всадников было изрядно меньше, чем ляоских, но внезапный удар этих немногих сотен легкой конницы, чей натиск, словно стальное острие на древке копья, вели немногочисленные конники в тяжелой броне, был мощным и сокрушительным. Множество киданей умерло, сметенные первым ударом острых ханьских копий, и немало полегло под тяжелыми мечами сунской кавалерии, не успев опомниться.
Чуский принц пригляделся к этому нежданному врагу, и хрипло расхохотался – его враг, полководец ханьской армии, что уже в третий раз нарушал его планы, вступил в бой лично, окруженный своими телохранителями.
– Эй, чуский злодей, я здесь! – прокричал генерал Хань, заметив врага.
Каурый жеребец генерала развернулся, повинуясь натянутым поводьям, и вновь сорвался с места, скача на вражеского военачальника. Вокруг, ожесточенно рубились конники Сун и Ляо, и ни одна из сторон не имела весомого преимущества.
– Хань Гочжун! – Елюй Нелугу проревел имя своего врага с яростью, достойной самых злых ругательств. – Сегодня вечером, я буду пить вино с твоей кровью, из твоего же черепа!
– Сегодня вечером, ты будешь жариться в Диюе на медленном огне, – крикнул в ответ сунский полководец, подгоняя коня навстречу врагу. – За всех погубленных тобой невинных людей, ты не заслуживаешь доброй смерти!
Его враг не ответил – лишь зарычал взбешённым зверем, и прыгнул навстречу генералу Ханю, оттолкнувшись от седла своего коня. Принц Чу полетел вперёд атакующим коршуном, в считанные мгновения достигнув своего противника. Его сабля ударила быстро и неотвратимо, словно падающая молния, норовя разрубить Хань Гочжуна от плеча до пояса. Сунский генерал, выхватив меч, сумел отразить ее могучий удар, оскалив зубы в жесточайшем напряжении, но сила, вложенная его врагом в этот натиск, вышибла ханьца из седла.
Он покатился было по истоптанной траве, но тут же вскочил на ноги, неустрашенный, и бросился на врага, замахиваясь мечом. Их клинки – кривая и широкая сабля киданя, и тяжёлый прямой меч ханьского полководца, – столкнулись с оглушительным лязгом, высекая искры. Елюй Нелугу тут же атаковал снова, свирепея все больше, и не было сомнений в том, что он превосходит своего противника в силе. Пусть принц Чу и не был ровней сильнейшим воителям Поднебесной, много и плодотворно упражнялся он в воинских искусствах, и тщательно развивал свою внутреннюю силу. Генерал Хань же ловко владел копьём, мечом, и луком, как и все сунские военачальники, но был искуснее в командовании войсками, чем в лихой рубке – армия была его острым клинком и прочным щитом, которыми он разил врагов империи Сун.
Тяжко приходилось ему под ударами могучего киданя, и лишь надёжные латы-шаньвэнь спасали ему жизнь. Слабели руки генерала Ханя, все реже поднимался широкий клинок его меча для точного удара или своевременного парирования, и все сильнее давили на его плечи стальные доспехи, посеченные и порубленные киданьской саблей, и испятнанные кровью полководца. Но не сдавался Хань Гочжун – неустрашимый и непреклонный, снова и снова атаковал он своего врага с исступлением обречённого. Некого было ему просить о помощи в этом единоборстве – всяк пришедший в предгорья Хэншаня воин империи Сун уже сражался не на жизнь, а на смерть. Лишь он один мог попытаться сразить дракона киданьской армии, срубив его голову-командующего.
Елюй Нелугу, видя усталость своего противника, зло скалился, заранее торжествуя победу. Встретив клинком сабли очередной отчаянный удар ханьца, он надавил на оружие всей своей немалой силой, и вдруг нанес могучий удар ногой в грудь сунского генерала. Мало помогли стальные доспехи от атаки, усиленной ци. Кашляя кровью, генерал Хань рухнул наземь – пропущенный удар причинил его телу внутренние повреждения. Елюй Нелугу упал на неуступчивого врага сверху, спешно пытаясь добить его ударом сабли – последняя атака с применением внутренней энергии отняла немало его сил, и чуский принц не желал давать противнику возможности встать. Вновь скрестились их клинки – даже тяжело раненный, Хань Гочжун не сдавался.
– Покорись, глупец, – зарычал принц Чу, налегая на саблю. – Я сильнее тебя. Склонись передо мной, и, быть может, я оставлю тебе твою жалкую жизнь.
– Никогда, – прохрипел генерал Хань, пачкая бороду алыми брызгами. – Духи всех моих соотечественников, загубленных тобой, стоят за моей спиной, направляют мою руку, придают мне сил. Что на твоей стороне, кроме жадности и звериной злобы?
И, подняв голову, он плюнул кровью в лицо своего врага. Вздрогнул и зажмурился Елюй Нелугу, невольно отшатываясь и ослабляя нажим. Хань Гочжун не упустил этой возможности – напрягая остатки сил, он оттолкнул прочь оружие врага, и резанул того по шее, вскрывая горло. Кровь принца Чу, неудачливого вторженца и захватчика, хлынула из его тела, унося с собой жизнь, и заливая красным доспехи сунского полководца.
Генерал Хань лежал без движения какое-то время, тяжело дыша и морщась от боли в повреждённых внутренностях. Ничего не хотелось ему больше, чем погрузиться в сладостное беспамятство, сдавшись накатывающей усталости, но он не мог позволить себе отдыха, даже сразив вражеского командира. Войска Ляо все ещё дрались, упорные и непобежденные, и, не сломив их духа, ханьское воинство могло и не увидеть победы.
Выбравшись из-под трупа принца Чу, Хань Гочжун отрубил ему голову, и, вырвав из рук какого-то мертвого киданя копьё, насадил ее на острие. Подозвав верного коня переливчатым свистом, генерал кое-как взобрался в седло, и вскричал, воздев над головой свой жуткий трофей:
– Ко мне, воины Сун! Чуский злодей пал от моей руки! Разгоним же его приспешников!
Сунские солдаты, слыша его, и видя кровавый бунчук в его руках, теснили врага с удвоенной силой, а кидани терялись и дрожали, видя смерть сильнейшего их них. Иные воины империи Ляо и вовсе бросались в бегство, роняя оружие и сбрасывая доспехи. Хань Гочжун пришпорил коня, и поскакал по полю битвы, подбадривая и направляя своих, и вселяя страх в чужих. На острие длинного копья в его руках торчала мертвая голова принца Чу, безжизненными глазами уставившись в горизонт, туда, где лежали так и не покоренные сунские земли.
Примечания
[1] Убить Вэй Цзе взглядом – поговорка-чэнъюй, означающая всеобще обожание. Вэй Цзе, живший во времена династии Цзинь, был настолько красив, что всюду, куда бы он ни пошел, люди не могли оторвать от него глаз. Когда он умер из-за болезни в юном возрасте, в народе начали говорить, что его убило всеобщее пристальное внимание.
[2] Персоналии времён Троецарствия. Фэнсян – второе имя Люй Бу, полководца, считающегося сильнейшим воином эпохи. Идэ – второе имя Чжан Фэя, также полководца и воина, известного своей силой. Чжан Фэй прославился тем, что в одиночку остановил вражескую армию на мосту Чанбань, устрашив ее боевым кличем.
Глава 57
Рассказывающая о том, как старый дракон юго-запада предстал перед судом, а серебряная змея повстречала давнего знакомца
Шестеро шли по предгорьям Хэншаня, залитым кровью, и заваленным трупами солдат и обломками оружия. Остатки войска Ляо, уведенные Елюй Чунъюанем, как и отдыхающие солдаты Сун, уже покинули поле кровавой битвы, оставив его птицам-падальщикам. Лишь они, тяжело взлетая с трупов и оглашая округу скрипучими воплями, встречали шестерку целеустремленно идущих куда-то воинов, да еще, им пару раз попались бродящие вокруг солдаты, отряженные командирами для поиска раненых.
Наконец, трое идущих впереди остановились над скрюченным телом седого старца в медной маске, залитого кровью, и совершенно не выглядящего живым.
– Вот он, братец Юй, – задумчиво промолвил Инь Шэчи. – Две раны в легком – недостаточно, чтобы лишить жизни, но сражаться после такого сможет разве что небесный дух. Его жизнь в твоих руках.
– Ты, все же, будь поосторожнее с ним, братец, – сочла нужным заботливо предупредить сводного брата Му Ваньцин. – У бывалых странников полно всяких подлых трюков, для которых не нужно быть в телесных силах, – словно в ответ на ее слова, старец в маске хрипло закашлял, и пошевелился. Шэчи и Ваньцин одновременно положили ладони на рукояти мечей.
– Конечно, друзья, – отрешенно промолвил Дуань Юй, и, присев рядом с полуживым старцем, обратился к нему:
– Ну здравствуй… папа.
Му Ваньцин пораженно ахнула, вмиг растеряв всю сосредоточенность, а ее муж изумленно покачал головой, разведя руками. Мрачная серьезность юного далисца не оставляла сомнений: сказанное им – не глупая шутка, и не некий странный обман, но истина. Юноша продолжил, не обращая внимания на удивление друзей:
– Мать узнала тебя в день вашего со Стариком Синсю нападения на дворец, и позже, рассказала все моему дяде. Двоюродному дяде, наверное, – невесело усмехнулся он. – Узнал ли ее ты? Неважно. Это не меняет совершенно ничего. Твои злодеяния велики, и лишь воля небес не позволила тебе забрать жизнь кого-то из семьи Дуань. Поистине, моих родичей защищает Небесный Мандат, – он отстраненно поглядел вдаль, в сторону юго-запада.
– Твои злодеяния велики, – повторил юноша бесстрастно. – Велики, и непростительны. Дуань Чжэнмин, государь Баодин, своей волей наделил меня полномочиями вершить суд от его имени. Мой приговор тебе, Дуань Яньцин, вынесен, и будет исполнен немедленно, – ладонь юноши окуталась призрачным маревом Искусства Северной Тьмы, и легла на грудь старца. Через несколько мгновений, тот перестал шевелиться. Дуань Юй, наклонившись вперед, коснулся его жилы жизни, и задумчиво кивнул самому себе.
– Позаботьтесь о нем со всем тщанием, – обратился он к стоящим поодаль телохранителям. – Негоже особе царской крови валяться на земле. Кажется, ты изучал целительство, братец Даньчэнь? Будь добр, помоги моему отцу.
Чжу Даньчэнь покорно склонил голову, и извлек из наплечной сумы бинт и бутылочку с мазью. Гу Дучэн и Фу Сыгуй, тем временем, мастерили носилки из копейных древков и чьего-то плаща.
– Что с ним будет теперь, братец Юй? – поинтересовалась Му Ваньцин. – Он получил свое наказание. Значит ли это, что его вина искуплена?
– Ни за что, – с неожиданной твердостью ответил юный далисец. – Моему разбойному батюшке еще предстоит поработать над искуплением своей вины, и работа эта не будет легкой.
* * *
В военном лагере, полном раненых, каждый лекарь был на счету, а уж лекарь хоть мало-мальски умелый – и вовсе на вес золота. Целитель же легендарных умений, каковым был Сюэ Мухуа, оказался незаменим. Никто не вынуждал знаменитого Соперника Яньло лечить солдат, получивших копьем в брюхо или саблей по голове, но с тем количеством вольных странников, что явились на битву с киданями, недостатка в болящих у него не было. Множество сильных и умелых странствующих воинов получили раны в двух битвах за предгорья, и изъявили желание воспользоваться услугами лучшего целителя Поднебесной, предлагая взамен редкие и ценные стили и техники. Сюэ Мухуа не смог устоять перед количеством и многообразием доступных ему богатств, и сейчас сбивался с ног, пытаясь найти время для каждого больного. Но для наследника своей секты, сразившего в бою ее злейшего врага, время он находил всегда.
– Как здоровье Цяо Фэна, братец Мухуа? – Инь Шэчи, стоящий в тени лекарского шатра, не изменил привычке панибратствовать со своими возрастными соучениками. – Скоро ли он встанет на ноги?
– Яд почти выведен из тела, – прославленный целитель выглядел бегуном, готовым сорваться с места – сегодня, его ждали еще четверо срочных случаев, и один очень прибыльный, и ему не терпелось приступить чуть ли не ко всем, из-за чего речь доктора Сюэ была быстрой и сбивчивой.
– Господин Цяо уже в сознании, принимает положенные лекарства, и вскоре полностью выздоровеет, – отбарабанил он, и вдруг заговорщически понизил голос:
– Я поговорил с вашей женой, наследник, и узнал от нее, что Клан Нищих объявил нашу секту вечными врагами. Может, стоит избавиться от неприятностей в будущем, и… – он не договорил, с намеком поглядев на юношу. – У меня есть свежая вытяжка из травы трех звезд, – шепотом добавил он. – Никто ничего не узнает.
– Сюэ Мухуа! – возмущенно воскликнул Шэчи. – Наша секта никогда не запятнает свое доброе имя подлостью! Не смей даже думать о подобном! Исцели моего друга Цяо Фэна со всем прилежанием, и если ему будет хоть немного нездоровиться после твоего лечения, я сочту тебя виноватым, и накажу со всей строгостью!
– Конечно, наследник, – с легким вздохом ответил знаменитый врач. – Я всего лишь…
– Никаких «всего лишь»! – отрубил юноша. – Прилежно выполняй приказы наследника, и будешь вознагражден. Вздумаешь ослушаться – пеняй на себя.
– Разумеется, старший, – Сюэ Мухуа коротко поклонился. – У меня еще остались дела, увидимся позже, – и он, дождавшись ответного прощания, быстрыми шагами двинулся прочь.
– Ты ли это, Шэчи⁈ – раздался поодаль смутно знакомый голос. – Не ожидал увидеть тебя здесь!
Юный наследник секты Сяояо обернулся к говорящему, и с удивлением узнал старого знакомого У Юньлуна. Одетый в неизменную черную чиновническую одежду, с объемистой сумой на плече, он двигался в направлении давнего друга, сопровождаемый двумя щегольски одетыми солдатами. Парчовые шапки и одеяния, позолота на рукоятях мечей, и неприлично дорогие кольчужные брони выдавали в них кого-то, приближенного к высоким чиновным особам – не то дворцовую стражу, не то охрану одного из министров.
– Господин У! – широко улыбаясь, воскликнул Инь Шэчи. – Вот так встреча! Что вы здесь делаете? – отвесив положенный поклон, он шагнул ближе, и с удовольствием пожал предплечье друга.
– Служба, – коротко ответил тот, отвечая на рукопожатие.
– Служба? – неподдельно удивился Шэчи. – Каким ветром лоянского сяньвэя занесло по делам службы на самый север Шэньси? Или вас перевели сюда?
– Что-то в этом роде, – добродушно ответил мужчина. – В переписке со старым другом отца, министром при бяньцзинском дворе, я упомянул известное тебе дело даоса-отравителя. Ши-лан[1] Пэй счел нужным поведать о нем, как и об иных моих скромных заслугах, самой вдовствующей императрице, – со значением произнес он. – Вскоре после их разговора, меня перевели в столицу. Должность моя невысока – всего лишь шу-цзи[2] при моем покровителе, министре Пэе, – но возможностей она дает куда как больше, чем пост окружного судьи, – он задумчиво потеребил завязки чиновнической шапки.
– Столичные должности – на порядок важнее окраинных, – согласно покивал Инь Шэчи. – Значит, вы теперь – человек вдовой императрицы?
– Я – человек великой Сун, – строго ответил У Юньлун. – Кто бы ей ни правил, я буду со всем прилежанием выполнять мои скромные обязанности на благо простого народа. Хотя, – он тяжело вздохнул, – в чем-то ты, наверное, прав, Шэчи – как-никак, именно императрице Лю я обязан моим возвышением. Но хватит об этом – я здесь не на праздной прогулке. Где шатер командующего?
– Я могу провести вас и ваших сопровождающих, – предложил юноша. – Здесь недалеко, но придется поплутать – недавно прошел дождь, и доблестное победоносное войско развело грязищу по всему лагерю. Не хотелось бы макать в лужи целого столичного шу-цзи.
– Э нет, – чиновник улыбнулся с неожиданной веселостью. – Это Хань Гочжун обязан встречать меня. Скажу тебе, как другу: в этой сумке, – он погладил вместительную суму у себя на боку, – лежит императорский указ, – Инь Шэчи восхищенно округлил глаза.
– Ну и ну, – покачал головой он. – Никогда не думал, что буду присутствовать при оглашении указа Сына Неба. Ждите здесь, господин У – я приведу генерала Ханя, – он собирался уже двинуться прочь, как чиновник остановил его.
– Погоди, Шэчи, – произнес он. – Просто объясни дорогу моим охранникам. Мы с тобой подождем генерала здесь. Думаю, у нас найдется, о чем побеседовать, пока господа Ли и Чжэн извещают Хань Гочжуна о моем приезде. Да, познакомься с Ли Гохао и Чжэн Цзицзуном, моими доблестными защитниками, – кивнул он в сторону богато одетых воинов. Инь Шэчи церемонно раскланялся со знатной молодежью.
– Жаль, что мы прибыли после того, как все закончилось, – высказался Цзицзун, рослый юноша с квадратной челюстью и уверенным взглядом. – Я бы не отказался омыть мой верный меч в крови пары сотен северных варваров, – Шэчи умиленно улыбнулся пылу этого воина дворцовых коридоров.
– Уверен, у вас еще будет такая возможность, господин Чжэн, – добродушно ответил он. – На наш век варваров хватит. Но вернемся к делу. Шатер командующего – в самой середине лагеря. Видите вон ту грязную тряпку на палке? Это – генеральское знамя, последнее из оставшихся. Идите на него, и выйдете, куда нужно.
– Неужто киданям удалось повергнуть в прах наши знамена? – искренне удивился Ли Гохао, спокойного вида крепкий юноша. – Мне рассказывали, что войска генерала Ханя одержали блестящую победу.
– Э-э-э, так и есть, – замялся Шэчи. – И знамя мы благополучно отбили. Ляоские разбойники дорого заплатили за это оскорбление, – знатные воины понимающе покивали, и двинулись на поиски генеральского шатра.
– На самом деле, в грязи его искупали уже после победы, – понизив голос, поведал Инь Шэчи чиновнику. – Никто не знает, как, но это точно случилось во время празднования. Я слышал с полдесятка разных историй, от напившегося в стельку знаменосца, до некоего умелого стрелка, спьяну решившего попрактиковаться на древке штандарта нашего командира, – У Юньлун тихо засмеялся.
– Вижу, славные воины Сун проявляют доблесть и на поле боя, и в пиршественном зале, – понимающе промолвил он. – Что ты можешь рассказать мне о битве, Шэчи?
– О которой из двух? – немедленно спросил тот. – Первая равно покрыла славой нас всех. Насчет второй, скажу без ложной скромности: секта Сяояо отличилась в ней больше других.
– Начни с первой, – заинтересованно ответил чиновник.
Полчища киданей, многочисленные и грозные, сотрясали своей поступью небо и землю, – завел Инь Шэчи повествование не хуже иного бродячего сказителя. – Видя, как опасение теснит храбрость в сердцах моих соратников, я попросил генерала Ханя сказать войскам напутственное слово. Наш командир произнес поистине великолепную речь, никого не оставившую равнодушным, и воины Сун, укрепившись сердцем, встретили врага сталью и огнем…
* * *
Пока Ли Гохао и Чжэн Цзицзун блуждали по заболоченным хитросплетениям сунского лагеря, Инь Шэчи и У Юньлун успели обсудить и оба сражения в предгорьях Хэншаня, и столичные события, и множество других вещей. Шэчи узнал, что в семье императора царит мир и согласие – вдовая императрица правит мудро и справедливо, а ее царственный сын усердно постигает премудрости управления государством, готовясь принять бразды правления великой Сун по достижении совершеннолетия. Разумеется, не обходилось без звучащих в дворцовых коридорах шепотков недовольства – многим вельможам было не по душе присвоение императрицей Лю почестей, положенных одному лишь Сыну Неба, и министры с чиновниками все чаще поминали правление Небесной Императрицы, повторения которого не желал никто. Раздача императрицей высоких постов своим родственникам, зачастую – людям необразованным и грубым, также не вызывала восторга в чиновничьих кругах. Рассказывая об этом, У Юньлун по секрету сообщил другу, что и сам теперь подозревается в дальнем родстве с императрицей Лю – столичные чины не сочли раскрытие множества преступлений веской причиной для возвышения мелкого провинциального чиновника.
Инь Шэчи, в свою очередь, поведал приятелю о давних неприятностях своей секты, и их недавнем благополучном разрешении – смерти Дин Чуньцю. Выслушав его, чиновник посочувствовал Уя-цзы, и пожелал секте Сяояо скорейшего восстановления под водительством нового главы. К этому времени, лагерь несколько оживился, пробужденный от утренних сновидений шумом, что подняли Ли Гохао и Чжэн Цзицзун – двое знатных юношей все же заблудились, и принялись добиваться указаний верного направления от всех подряд. Шэчи отвлекся от разговора, чтобы обнять сонную Му Ваньцин, отыскавшую мужа; девушка обменялась приветствиями со старым знакомым, и поздравила его с новым назначением. Вскоре, поиски генеральского шатра охранниками У Юньлуна увенчались успехом, и Хань Гочжун явился пред очи бяньцзинского посланца. Генерала сопровождали высокопоставленные вольные странники – верхушка Клана Нищих, старшие шаолиньские монахи, свеженазначенный глава секты Пэнлай, и многие другие. На небольшом пятачке земли рядом с лекарскими шатрами быстро стало тесно – вокруг У Юньлуна собралась целая толпа.
