Текст книги "Восемь Драконов и Серебряная Змея (СИ)"
Автор книги: Yevhen Chepurnyy
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 62 страниц)
Глава 13
Повествующая о том, как серебряную змею попытались поймать в ловушку, и чем это закончилось
Зимний Ветер и Черная Роза без спешки мерили шагами широкий торговый тракт, пересекающий провинцию Шэньси с севера на юг. Их хозяева не хотели излишне утомлять лошадей после стремительного рывка из Хубэя к Яньмыньгуаню, покрывшего за два дня более полутора тысяч ли. Сами юноша и девушка также отдыхали, наслаждаясь теплом послеполуденного солнца, свежим ветерком, что негромко шелестел в придорожном бамбуке, и неторопливой беседой. Краткое столкновение с войной, и несомыми ей кровью и смертью, направило мысли Инь Шэчи к мирным занятиям, о которых он и завел разговор с женой.
– Меня всегда влекло искусство музыки, – доверительно поведала Му Ваньцин. – Особенно – звуки струн. Каждый раз, слушая цинь или пипу, я поневоле задумываюсь, смогла бы и я научиться играть столь волнующие мелодии. Как ты думаешь, муж мой, способны ли мои пальцы на такое? Не слишком ли они огрубели от меча?
– Твои пальцы в изяществе своем подобны лучшим украшениям из белого нефрита, а их прикосновения – нежнее лебяжьего пуха. Песнь любых струн, что они коснутся, будет полна счастья, – серьезно ответил Шэчи. Видя укоризненный взгляд притворно надувшейся девушки, он весело улыбнулся и добавил:
– Как говорил наставник Кэ, обучавший меня музыке, основы игры на цине или пипе подобны любой тонкой работе – к ней лишь нужна привычка. Заучи основные движения, практикуйся в них, и даже в старости, страдая от болезней суставов, ты сможешь извлекать из струн божественные звуки.
– Интересно, – воодушевленно ответила девушка. – Расскажи мне больше, Шэчи. Что еще, кроме привычки, необходимо музыканту?
– Для начала, нужно научиться читать нотные записи, – обстоятельно начал юноша. Его речь внезапно прервал истошный вопль, пришедший со стороны неширокого ответвления тракта, что вело к скромного вида деревушке.
– Ты слышала это, Ваньцин? – спросил он, бросив в сторону деревни подозрительный взгляд.
– Непохоже на крик боли, или зов на помощь, – уверенно заявила девушка, и с сомнением добавила:
– Быть может, там кто-то сражается?
– Ума не приложу, кто бы мог затеять драку в этом сонном захолустье, – насмешливо фыркнув, ответил Шэчи. – Разве что, два крестьянина не поделили горшок домашнего вина.
– Близится вечер, и вскоре нам придется искать ночлег, – задумчиво промолвила Му Ваньцин. – Почему бы нам не рассудить спор этих крестьян, и не испросить взамен ночевку в мягкой постели?
– Для начала, выясним, что у них стряслось, – ответил Инь Шэчи. – Но, даже если эти крики – некая местная игра, думаю, мы сможем уговорить местных предоставить нам комнату на ночь. Твои объятия и ложе из веток сделают мягче шелкового покрывала, моя богиня, но я с удовольствием потрачу немного серебра, чтобы побаловать тебя чистыми простынями, и теплой спальней.
– Решено, – улыбнулась девушка. – Пойдем узнаем, что кричал, и почему, – они дружно направили коней на ведущий к деревне путь.
По мере их приближения к деревенской окраине, дикие крики раздавались еще дважды, а вскоре, показался и их источник – странствующий даос, проводящий ритуал экзорцизма. Босой, со спутанными волосами, мокрыми от пота, он трудился вовсю: его движения напоминали пляску безумца, черная даосская шапка со скругленным верхом сбилась набок, а развевающиеся полы халата были измазаны в дорожной пыли. Деревянный меч мужчины старательно разил невидимых врагов с такой скоростью, что бумажные талисманы, нанизанные на его лезвие, то и дело норовили отправиться в свободный полет. При этом, даос успевал молиться всем небесным силам, великим предкам, основоположникам Пути, и еще множеству сущностей, не повторившись ни разу. Инь Шэчи невольно преисполнился уважения к бодрости и отличной памяти этого немолодого уже мужчины.
– Гляди-ка, – шепнул он жене. – Мы искали беду, а нашли отличное театральное представление, что развлечет нас этим вечером. Когда он начнет просить плату за свои усилия, я с удовольствием вознагражу его парой десятков медяков.
Му Ваньцин невольно прыснула, прикрывая рот рукой, чем заработала пару недовольных взглядов от окруживших даоса крестьян. Местные жители, похоже, оставили все свои дела, чтобы поглядеть на ритуал. То и дело, они уважительно кивали, и обменивались краткими похвалами несомненным силе и знаниям экзорциста.
Тем временем, даос вновь грозно возопил, отпугивая злых духов, и умолк, тяжело дыша. Он устало отложил деревянный меч на небольшой алтарь – стол, накрытый чистой тканью, на котором лениво курилась жаровня, и лежали скромные подношения в виде овощей, мешочков с рисом, и одинокого кувшина, к чьему округлому боку была прилеплена бумажка с иероглифом «вино». Инь Шэчи, насмешливо улыбаясь, хотел уже похлопать в ладоши, выражая свое уважение устроенному даосом представлению, но тот, как оказалось, не собирался заканчивать свои усилия по изгнанию злых духов, а всего лишь переводил собственный дух.
– Жители деревни Янцзячжуань! – провозгласил он звучным голосом. – Я не пожалел усилий, чтобы изгнать всех злых духов и демонов из вашего селения. С этого дня, злобная двухвостая лисица, что крала по ночам мужскую силу, не потревожит вас, – на этих словах, часть мужчин принялась смущенно мяться под ожидающими взглядами своих супруг. – Дух горной обезьяны больше не сведет на ваши головы лавину, а ужасный летучемыший демон не прилетит в ночи, чтобы пить вашу кровь. Вы будете в безопасности и от множества других тварей помельче, как только примете от меня эти защитные талисманы, – он помахал стопкой желтой бумаги, расписанной алыми иероглифами.
– Сколько стоят ваши обереги, наставник? – спросил кто-то из толпы.
– Я не возьму за них ни медяка! – объявил даос под хвалебные возгласы местных. Они тут же начали толпиться вокруг мужчины, тянясь за вожделенными бумажками.
– Странно, – прошептала Му Ваньцин мужу. – Эти жулики обычно дерут втридорога за свои танцы, крики, и испорченную бумагу. Неужто он – честный человек, и удовлетворится пожертвованиями?
– Подожди, – вполголоса ответил Инь Шэчи. – Представление еще не окончено. Посмотрим, что он скажет дальше.
Раздав все талисманы до единого, даос поднял руки, привлекая внимание крестьян, что потянулись было обратно к своим домам и дворам.
– Я, Фан Цзумин, наследую искусству великого мудреца Цзо Цы, и учился лично у него и его наследника Гэ Сюаня, – громогласно заявил он. Шэчи удивленно округлил глаза, припомнив упомянутых личностей, но менее образованные крестьяне, разумеется, не впечатлились.
– Я живу на свете уже седьмую сотню лет, – тут же пояснил даос, быстро понявший причину их безразличия. В толпе раздались восхищенные охи. – Энергии неба и земли подчиняются мне, звери и птицы – слушаются приказов, а солнечный свет и роса полевая служат пищей и питьем. Поэтому, я не беру за свои услуги денег. Но даже мне не под силу нарушить небесные законы, – он обвел благоговейно глазеющих на него крестьян суровым взглядом, и ненадолго умолк. Местные почтительно внимали, явно ожидая чего-то не менее невероятного. Фан Цзумин не разочаровал.
– Великая несправедливость свершилась в вашем селе, и какие бы могучие ритуалы я ни творил, какие бы силы ни призывал, они не смогут отвратить от Янцзячжуаня ужасное несчастье! Воистину, неисчислимые беды ожидают это селение, ведь в нем поселился мстительный дух, возрастом в несколько сотен лет! Неутоленная жажда справедливости свела его с ума, и превратила в чудище, но я не могу изгнать его – ненамеренны причиняемые им беды, и законны его притязания! – крестьяне зашумели, озадаченно переговариваясь. Даос терпеливо ждал, уставив руки в бока.
– Что же нам делать, наставник? – наконец, спросил кто-то. – Мы не можем бросить могилы предков, и сняться с места в поисках земли, где не буйствует кровожадный призрак. Может, есть способ как-то умилостивить этого духа?
– Слушайте внимательно! – торжественно ответствовал Фан Цзумин. – Я говорил с ним во время моего ритуала, и выяснил, что гнетет этого несчастного. Еще во времена династии Тан, в правление Небесной Императрицы[1], когда чиновничий произвол достиг таких высот, что стенания бедствующего народа поколебали само небо, жил ученый, по имени Сюй Сянь…
– Не иначе, он полюбил змеиного демона в обличье красавицы[2], – шепнул Инь Шэчи жене, с трудом сдерживая смех. – Что-то этот негодный даос совсем не желает стараться, и придумывать имена своим воображаемым духам.
– Я помню эту сказку, – озадаченно ответила девушка. – Разве ее не слышали все, от мала до велика?
– До здешних гор она могла и не дойти, – тихо ответил юноша, пожимая плечами. – Но послушаем, что же еще расскажет этот выдумщик.
– … Несправедливо обвиненный своим недругом, Фа Хаем, Сюй Сянь предстал перед судом, – тем временем, продолжал свою историю даос. – Несчастный школяр не смог оправдаться, ведь коварный Фа Хай успел подбросить к нему в дом и окровавленный нож, и кошелек невинной жертвы. Взмолился Сюй Сянь о милосердии, но жестокий судья жаждал лишь денег, и денег много больших, чем могли прислать Сюй Сяню его бедные родители. В отчаянии, он написал письмо своей тетушке Бай Сучжэнь, наложнице в доме богатого вельможи, – тут уже Му Ваньцин не смогла сдержать смешок, и удостоилась раздраженного шиканья от стоящих рядом крестьян.
– Добросердечная Бай Сучжэнь ответила на мольбы своего племянника, – невозмутимо вел свою речь Фан Цзумин. – Она выслала доверенную служанку, Сяоцин, на помощь Сюй Сяню, и выдала ей сотню лян серебра, чтобы утолить чиновничью жадность. Однако же, в пути с Сяоцин случилась беда, – он замолчал, умело нагнетая интерес. Крестьяне слушали, затаив дыхание.
– Что за беда случилась с ней, наставник? – не выдержал кто-то из первых рядов. – Скажите скорее! – даос скорбно кивнул, и поднял ладонь, призывая к тишине.
– В те времена, на месте Янцзячжуаня располагался разбойничий стан, – заговорил он, медленно и грустно. – Главарь разбойников…
– Верно, его звали Люй Дунбинь – других имен в истории попросту не осталось, – прошептал жене Инь Шэчи. Та согласно кивнула, старательно сдерживая смех.
– … Главарь разбойников, жестокий и бессердечный малый, заметил идущую по горной тропе Сяоцин, и приказал своим молодцам схватить ее, – с печальным и торжественным видом продолжал свою речь Фан Цзумин. – Он не слушал мольб несчастной служанки, просившей оставить ей хотя бы жизнь. Серебро, посланное Бай Сучжэнь, упокоилось в разбойничьих сундуках, а бедная Сяоцин была отдана на поругание горным негодяям. Кости ее так и не были найдены. Сюй Сянь не получил денег на взятку судье, вследствие чего был осужден, и отправлен в ссылку. Его друзья собрали ему какие-то деньги на путешествие, но стражники, что сопровождали несчастного школяра, были еще хуже, чем известные своими продажностью и бессердечием Дун Чао и Сюэ Ба[3]. Все деньги, переданные им для обеспечения Сюй Сяня пищей и кровом, они спускали на вино и мясо, но ни единой крошки и капли не перепало их подопечному. Сюй Сянь был вынужден пить воду из луж, жевать кору и побеги бамбука, и спать под открытым небом, – в гомоне крестьян зазвучало сожаление.
– Так уж получилось, что путь их проходил мимо того самого разбойничьего стана, – продолжил даос свою историю, неуклонно движущуюся к печальной развязке. – Ведомые звериной злобой, разбойники настигли и убили как негодных стражников, так и безвинного Сюй Сяня. Души жадных судейских заняли свое законное место в Диюе, но Сюй Сянь так и не смог обрести покоя, – голос Фан Цзумина зазвучал приглушенно и зловеще. – Каждую ночь, его призрак рыщет по этим землям в поисках украденного серебра Бай Сучжэнь. Тяжелая железная канга давит на него, пригибая к земле, а ноги его скованы ржавыми кандалами, но не отступается несчастный дух, пытаясь разыскать злополучные деньги. Каждый его шаг, сопровождаемый лязгом цепей и скрипом колодок, означает год несчастий для того, кому не посчастливилось оказаться поблизости, а уж если Сюй Сяню случится найти хоть кусочек серебра… – он обратил на местных жителей суровый взгляд из-под нахмуренных бровей. Те ответили напуганным оханьем.
– Тяжелые болезни, голод, и неминуемая смерть ожидает тех, в чьем доме оно хранилось! – возгласил даос. Крестьяне ошарашенно замолчали.
– Скажите, наставник, что же нам делать? – спросил седой старик в круглой соломенной шляпе, стоящий неподалеку от Шэчи с женой. – Как умаслить мстительный дух Сюй Сяня?
– Не нужно Сюй Сяню ничего, кроме причитающегося ему серебра, – строго ответил Фан Цзумин. – Того, что было выслано его доброй тетушкой, дабы откупиться от несправедливого навета. Сам Циньгуан-ван[4] пообещал его духу, что найди Сюй Сянь пропажу, он сможет упокоиться с миром. Не примет дух Сюй Сяня никакой жертвы, кроме серебряных слитков, что должны были принадлежать ему.
– Это что же, нужно найти деньги тех древних разбойников? – выкрикнул кто-то. – Горные молодцы ведь спустили их на вино и женщин, как пить дать! Что же нам делать?
– Нет нужды искать те самые слитки, – мрачно ответил даос. – Не нужно также прятать то серебро, что лежит в ваших кошельках и тайниках. Сюй Сянь сам заберет его, со временем. Вместе с жизнями, вашими, и ваших семей, – крестьяне вновь заворчали, на этот раз – с недовольством.
– Нужно послушать уважаемого наставника, односельчане! – повысил голос старец в шляпе, перекрикивая гомон своих земляков. – Лучше избавиться от проклятого серебра самим, чем навлечь беду на себя и свои семьи! Кто знает, где этот дух будет бродить сегодня ночью? Вот ты, А Мань, – обратился он к мужчине, что возмущался громче других. – Согласен ли ты отдать призраку жену и дочь из-за нескольких лян серебра, что отложил на покупку свиньи? А ты, Чжан Лю, готов ли расстаться с престарелой матушкой ради тех немногих денег, что выиграл в кости в Хукоу неделю назад? Давайте уж лучше передадим проклятый металл мудрецу Фану, и избавим родную землю от многих бедствий! – после слов старика, ворчание убавило в громкости, и крестьяне принялись рыться в кошельках, складках поясов, и за пазухами.
– Погодите-ка! – громко воскликнул Инь Шэчи. Все взгляды обратились на него, когда юноша вышел вперед, и встал рядом с Фан Цзумином.
– Твоя сказка хороша, даос, но она никак не стоит сотни лян серебра, – насмешливо ухмыляясь, обратился к нему Шэчи. – За один только поклеп на Циньгуан-вана тебе следовало бы скостить четыре десятка лян, не меньше. Хоть он и был при жизни пьяницей и развратником, но погиб с честью – в битве с врагами государства. После смерти же он и вовсе прославился неоднократной помощью цзяндунским крестьянам. Требовать взятку, тем более, у невинно осужденного, Циньгуан-ван точно не стал бы. Затем, откуда твоему… Сюй Сяню знать о пропавшем серебре, и где именно оно исчезло? Эта несуразность стоит не менее тридцати лян. Еще три десятка надобно вычесть за бедняжку зеленую змею… то есть, Сяоцин. С чего бы ее подруга, белая змея… то есть, конечно же, Бай Сучжэнь, отправила ее, одну-одинешеньку, в опасное путешествие, нагруженную серебром? И как она тащила на себе десяток цзиней металла через горы? Верно, в ее поклаже и не поместилось бы ничего, кроме серебряных слитков – ни пищи, ни воды. И разве не должна была и она восстать беспокойным духом, или, хотя бы, прыгающим немертвым? Злые разбойники замучили ее, и бросили без погребения, даже прежде других героев твоей сказки. Выходит, уважаемые, – обратился он к крестьянам, – вам не нужно платить этому даосу ни медяка. Ведь все его россказни – досужие выдумки, полные невозможных глупостей!
– Да кто ты вообще такой, чтобы спорить с семисотлетним мудрецом⁈ – рявкнул один из крестьян, рослый детина, опирающийся на грабли. Холщовая рубаха едва сходилась на его широких плечах. – Думаешь, раз нацепил меч, то можешь клеветать на уважаемых людей? Давайте-ка проучим этого нахала, братья! – несколько крестьян поддержали его одобрительным гулом, и принялись проталкиваться поближе к алтарю, даосу, и стоящему рядом с ним юноше.
– Я защищаю твои деньги, дурень, – отпарировал Инь Шэчи с глумливой улыбкой. – Ты же не только жаждешь отдать их первому встречному проходимцу, но и намерен избить того, кто, желая добра, пытается отговорить тебя от этой глупости. Похоже, невредно будет вбить в твою пустую башку немного ума, – здоровяк с граблями злобно зарычал, и принялся расталкивать односельчан с удвоенным пылом. Шэчи уже начал засучивать рукава, как в их перепалку неожиданно вмешался Фан Цзумин.
– Достойные господа, незачем прибегать к насилию, – звучно возгласил он, поднимая ладонь. – Сей юноша сомневается в моих словах – разве стоит из-за этого бросаться на него, словно дикие звери? Тьму неведения может отогнать лишь свет знаний, но никак не избиение неведущего. Бай Сучжэнь отправила своему племяннику письмо, в котором говорилось, откуда ждать служанку с деньгами, и каков будет ее путь, – обратился он к Шэчи. – Что до остального – можешь ли ты знать помыслы духов и людей, юноша, и читать в их сердцах? Способен ли верно понять, отчего они совершают ту или иную вещь, пусть она порой и кажется нам несуразной? Все ли твои дела были разумны и уместны? Ты прожил чуть больше полутора десятков лет. Я же – много старше тебя, и мне подвластны силы, непостижимые для тех, кто не знает Пути. Но даже с ними, и опытом сотен лет жизни, я не могу предсказывать человеческие поступки. Вот мой совет тебе – не срамись перед честными людьми, и не препятствуй моей помощи жителям Янцзячжуаня. Не ради обогащения я делаю свою работу, но ради небесной справедливости, – гордо закончил он под одобрительное бормотание крестьян.
– Все твои слова – глупые и немощные отговорки, – насмешливо ответил Инь Шэчи. – Не я срамлюсь перед людьми, уговаривая их не отдавать последнее жулику, но ты: трудное ли дело, выдумать пяток имен? Назови ты своих придуманных духов Чжанами Вторыми и Ли Третьими, твоя история и то звучала бы менее нелепо, чем с прозваниями, украденными из старой сказки. Ты хвастаешь обладанием непостижимыми силами? Покажи мне их. Призови сюда волшебного журавля, на котором можно воспарить в небо, или вызови дождь, прямо сейчас, – он указал рукой в безоблачное небо, – либо же, подобно Цзо Цы, которого зовешь учителем, попытайся удрать от меня пешком, пока я буду преследовать тебя на коне. Хоть я и не ровня великому Сунь Цэ, поверь, мой жеребец не уступит самому Красному Зайцу[5], – он с насмешливым ожиданием воззрился на даоса, все так же невозмутимого.
– Что ж, маловер, придется мне убедить тебя, – безмятежно промолвил Фан Цзумин. – У меня с собой имеется немного серебра, – он снял с пояса небольшой мешочек, чьи бока бугрились острыми углами. – Я могу провести над ним ритуал, что заставит его ярко сиять в ночи светом, что увидят лишь мертвые. Узрев его сияние, дух Сюй Сяня, несомненно, придет за ним. Осмелишься ли ты провести ночь в доме, где будет лежать это серебро? Или же уйдешь с позором? – он вернул Шэчи насмешливую улыбку. – Если согласишься, то можешь даже оставить себе этот презренный металл, – он небрежно тряхнул мешочком. – Для меня он не ценнее придорожных камней, – Инь Шэчи, удивленно моргнув, громко и весело расхохотался.
– Слышала ли ты это, жена моя? – через головы толпы обратился он к Му Ваньцин. – Что за прекрасное место этот Янцзячжуань – я думал, мне придется платить за ночлег, однако же, это нам заплатят за то, чтобы устроить нас на ночь! – повернувшись к столу с пожертвованиями, он подхватил с него кувшин вина, и бросил недовольно зыркнувшему на него даосу:
– Возьмешь за него часть своего серебра завтрашним утром. Или же, пришли за ним двухвостую лисицу, горную обезьяну, либо еще какого демона – им я верну это вино по первой просьбе. Где наше жилище на эту ночь? Ведите меня туда поскорее!
* * *
Дом, отведенный Шэчи и Ваньцин для их ночлега в компании мстительного духа, располагался на окраине села. Высокий и просторный, он явно принадлежал зажиточному крестьянину, и пусть он выглядел простовато, без обычных для городских домов черепичной крыши и резьбы на ставнях и стенах, заметно было, что живущая здесь семья заботится о своем жилище. Местные, провожавшие молодую пару, утратили всю враждебность – во взглядах, направленных на юношу и девушку, господствовало сожаление. Несколько сердобольных крестьян попытались отговорить Инь Шэчи от ночёвки рядом с заклятым серебром; другие же, по-видимому, сочли его с женой чем-то вроде добровольной жертвы мстительному духу, и то и дело благодарили юношу. Фан Цзумин шагал рядом с молодой парой, воплощая собой горделивое спокойствие, но в его взглядах, бросаемых на Шэчи, виднелось плохо скрываемое злорадство.
По мере приближения к цели, крестьяне начали вспоминать о срочных делах, и тишком расходиться. До самого места ночёвки молодой пары дошли лишь она сама, даос, да владелец дома, напуганного вида мужчина средних лет. Последний сунул Инь Шэчи связку медных ключей, и удалился, едва не срываясь на бег. Фан Цзумин налепил на оставленный у двери мешочек серебра бумажный талисман, произнес ещё одно заклинание, впечатляющее скоростью ритуальных жестов, звучностью слов, и могуществом призываемых сил. После, он бросил на Шэчи многообещающий взгляд, и удалился, оставив юношу и девушку осматривать их временное обиталище.
Изнутри, домик оказался уютным и обжитым. В главной зале виднелись следы поспешного исхода обитателей – остывающий чайник на обеденном столе, окруженный пустыми чашками; игрушечный барабанчик-погремушка, забытый на полу; незаконченное рукоделие с воткнутой в него иглой, лежащее на одном из стульев. Шэчи с женой, не сговариваясь, двинулись в спальню – им обоим не захотелось вторгаться в этот маленький мирок, ненадолго покинутый хозяевами. В спальне, Инь Шэчи усадил Ваньцин за стол, на который сгрузил кувшин с вином, и захваченную суму с их дорожной едой.
– Ты голодна? – спросил он девушку. – Или, быть может, хочешь омыть ноги? Я могу согреть воды.
– Не стоит, мой милый муж, – улыбнулась та с искренним довольством, снимая вуаль. – Давай лучше насладимся украденным тобой горячительным. Надеюсь, владельцы этого дома не обидятся, если бы попользуемся их чашками.
– И вовсе оно не украденное, – с притворной обидой отозвался юноша, направляясь на кухню за посудой. – Я пообещал оплатить его из нашей завтрашней добычи, – вернувшись, он поставил на стол две чистые пиалы, и, вскрыв кувшин, разлил по ним вино.
– Очень неплохо, – с удивленной улыбкой оценила напиток Му Ваньцин, пригубив из своей. – Соли в меру, и вкус мягкий. В Янцзячжуане имеется неплохой винокур.
– Небо благословило здешние горы множеством ключей с замечательно вкусной водой, – согласно кивнул Шэчи, также отдавая должное вину. – Видать, этой деревне также достались плодородные рисовые поля, – он достал из сумки полоску сушеного мяса, и, разделив ее пополам, протянул часть жене. Та, благодарно улыбнувшись, закусила.
– Тебе не кажется, что тот негодный даос выглядел слишком уж довольным? – расслабленно спросила она. – Он словно хотел заманить нас на ночлег в этот домишко. Что, если он задумал некую пакость?
– Воин из него никчемный, – подумав, ответил Инь Шэчи. – Отравить нас он не сможет – вино было запечатано, а пищу мы принесли свою. Если же он задумает напасть на нас ночью, я живо объясню этому Фан Цзумину всю его неправоту – у меня чуткий сон.
– То-то я не могла тебя добудиться тогда, в Цзянъяне, после первой нашей ночи вместе, – звонко рассмеялась Ваньцин. Ее карие глаза глядели на мужа с задумчивым интересом, а полные губы изгибались в легкой улыбке.
– Та ночь никак не может считаться обычной, – серьезно ответил Шэчи. – Ни один смертный не останется равнодушным, обнимая красивейшую из богинь. Я по сей день удивляюсь, как счастье, переполнившее меня тогда, не остановило мое сердце, – он передвинул свой стул поближе к девушке, и, обняв ее, заглянул ей в глаза. Все его шутливое настроение истаяло, подобно снегу в лучах солнца; нежность вновь разгоралась в груди юноши, пробужденная сладостными воспоминаниями об их первой близости.
– Я люблю тебя, моя прекрасная жена, – тихо промолвил он. – Всякий раз, когда я смотрю на тебя, меня наполняют радость и восхищение твоей красотой, – он потянулся к ее лицу, и ласково коснулся ее губ своими. Горячее дыхание девушки на краткий миг обожгло его, когда их поцелуй прекратился. Ясные очи Ваньцин возбуждённо блестели, а ее руки, неведомо когда избавившиеся от перчаток, крепко сжимали плечи юноши.
– Твои глаза сияют чистейшими турмалинами, – жарко зашептал он, гладя ее щеку. – Твой лик подобен белому нефриту, губы – кораллам, а волосы – водопаду великолепного оникса. Ты – величайшая драгоценность под небесами, – Му Ваньцин прерывисто вздохнула, придвигаясь ближе к мужу.
– Зачем ты говоришь мне так много льстивых слов? – скованно спросила она, глядя с неожиданной робостью. – Ты хочешь, чтобы я загордилась?
– Вовсе нет, – шепот юноши по-прежнему был серьёзен и тих. – Я всего лишь хочу облечь в слова хоть часть того обожания и преклонения, что овладевают мной, когда ты рядом, – он наклонился к лицу девушки, и та потянулась ему навстречу. Их губы встретились в жарком поцелуе, и они забыли обо всем на свете, с головой погрузившись в обоюдную страсть.
* * *
Инь Шэчи бережно укрыл одеялом уснувшую жену, и, полюбовавшись ее умиротворенным лицом, поднялся с кровати. Несмотря на приятную истому во всем теле, юноша не торопился укладываться спать – отчего-то, сон не шел к нему. Натянув нижнее белье и штаны, он прошел к столу, и рассеянно оглядел початый кувшин вина; подумав, он все же отвернулся от горячительного, и, устроившись на стуле, предался размышлениям. Шэчи ни на миг не пожалел о своем участии в короткой войне с Ляо – наоборот, при мысли о его и Ваньцин вкладе в общую победу, он ощущал гордость и довольство. Новые знакомства в виде братьев Ю и семейства Шань, что стали ему боевыми товарищами, подарок генерала Ханя, и прославление имени секты также приятно грели его душу. Одно лишь не давало покоя юноше – его жена ничего не приобрела от их похода. Шла третья неделя ее расставания с учителем, и Шэчи был уверен, что незнакомая ему Цинь Хунмянь порядком обеспокоена пропажей ученицы. Он в свое время узнал из первых рук, как материнское сердце может разрываться от тревоги за любимое чадо, и даже ощутил это на своей шкуре – госпожа Бянь Хунъи тогда не погнушалась лично взяться за розги. Юноша подозревал, что матери-одиночки, неважно, приемные или нет, подвержены сему недугу не меньше любого почтенного матриарха семейства.
Они с Му Ваньцин двигались в направлении Юньнани, рассчитывая пересечь Шэньси и Сычуань менее чем за неделю, и достичь округа Нэйцзян, что лежал совсем неподалеку от границ царства Да Ли. Там они возобновили бы поиски учителя девушки, и, по их успешному завершению, намеревались заглянуть на гору Улян. Инь Шэчи начал было раздумывать о том, как облегчить их розыски неуловимой Цинь Хунмянь, как его мысли прервал донесшийся снаружи громкий скрежет, подобный звукам, что могли бы издавать очень большие когти, царапающие оконную раму.
Юноша озадаченно нахмурился – в здешних горах водились дикие звери, но даже самый голодный тигр не стал бы забредать в достаточно крупную деревню, во многих дворах которой, к тому же, имелись собаки. Теряясь в догадках, что за странное существо скребётся снаружи, Инь Шэчи подошёл к окну, и резко распахнул ставни.
Страх сжал его сердце, и заворочался во внутренностях ледяным крошевом. Юноша невольно отступил назад, во все глаза глядя на открывшееся ему жуткое, потустороннее зрелище. Огромные светящиеся глаза уставились на него с нечеловеческой морды, плоской и широкой, словно малый пехотный щит. Кожа страшного лика, серая и ноздреватая, выглядела иссохшей оболочкой трупа. Уродливая нашлепка носа неведомой твари зияла черными провалами, а раззявленная пасть щерилась кривыми клыками, матово поблескивающими в свете ламп. Совсем рядом с подбородком существа торчали его руки – короткие и маленькие, с пальцами, увенчанными непомерной длины когтями. Шэчи невольно подумал, что ужасное создание подобно заключённому, на которого надели большую кангу; заключенному, намертво вросшему в собственные колодки, и превратившемуся в чудовище.
Кошмарная тварь разразилась щелкающим смехом, гулким и отрывистым, словно клацанье бамбуковых колотушек. Это стало для Инь Шэчи последней каплей. Напуганный до смерти, он вскинул руку, и отправил в ужасающее создание технику Ладони Сяояо.
Юноша никак не ожидал того, что произошло потом – жуткая харя чудовища переломилась пополам, открывая взъерошенные черные волосы, растущие на вполне человеческой макушке. Сметенный силой атаки, неизвестный с коротким воплем повалился наружу. Раздался весомый удар о землю, сопровождаемый еще одним вскриком, и ночной пришелец затих, лишь изредка болезненно охая.
Страх мгновенно покинул душу юноши, вытесненный невольным уважением – он быстро понял суть сыгранной с ним шутки. Выпрыгнув наружу через открытое окно, Шэчи склонил голову к плечу, и задумчиво оглядел лежащего. Неуклюже ворочающийся на земле рядом с верхней половиной страшной маски, сломанной атакой юноши, неизвестный гость больше не казался мстительным призраком, вышедшим на охоту. Приглядевшись, Инь Шэчи узнал морщинистый лоб и бессмысленно хлопающие глаза, более не скрываемые жуткой личиной, и закивал с понимающей улыбкой.
– Неужто ко мне в гости заявился призрак Сюй Сяня, любовника белой змеи… то есть, неправедно погубленного ученого? – насмешливым тоном вопросил он. – Верно, мне стоит избавить жителей Янцзячжуаня от этой напасти, и пронзить его мечом. Заодно, проверю, действует ли холодное железо на тварей Диюя.
– Смилуйтесь, юный герой, – зазвучал из-под обломка маски хныкающий голос, также вполне узнаваемый. – Я всего лишь зарабатываю себе на кусок хлеба, как могу. Не губите меня, ведь я вовсе не хотел причинить вам вреда, клянусь.
– Мне – нет, – согласился юноша. – Ты собирался причинить вред местным крестьянам, обобрав их дочиста. Странствующие даосы, что кормятся с деревенских суеверий, по-своему полезны – их ужимки способны развлечь, а экзорцизмы и талисманы вселяют в простой люд уверенность и спокойствие. Но ты, жадный глупец, собрался лишить жителей Янцзячжуаня последнего. И не стыдно тебе, негодяю?
– Еще как стыдно, – с готовностью согласился изобличенный даос. – Поистине, вы открыли мне глаза на всю глубину моего падения. Я попрал законы гостеприимства, обманывая несчастных сельчан, и нарушил заветы учителя…
