Текст книги "Восемь Драконов и Серебряная Змея (СИ)"

Автор книги: Yevhen Chepurnyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 62 страниц)

– Что бы ты сказал ему, Шэчи, представ перед ним сегодня? Что погиб во цвете лет, высмеяв одного из четверки худших мерзавцев Поднебесной? – он шумно перевел дух, грозно насупившись.

– Вы совершенно правы, отец, – сумел вклиниться в поток родительского недовольства Инь-младший. Его голос звучал со всей возможной почтительностью, ожидаемой от примерного сына. – Я проводил слишком много времени в дурной компании. Увы, чтобы понять это, мне понадобилось пройти на волосок от смерти. Я немедленно разорву все связи с льстецами и притворцами, которых имел несчастье называть друзьями, и не стану больше уделять много времени домам удовольствий, – он завершил свою недолгую речь коротким поклоном. Инь-старший удивлённо вытаращил и без того круглые глаза.

Любой, впервые увидевший уважаемого Инь Бофу – купца, потомка знаменитого сановника, и главу семьи Инь, – рядом с его сыном Шэчи, не узнал бы в этих двоих близких родственников, так мало в них было внешнего сходства. Инь-старший, с его круглым, щекастым лицом, мясистым носом, и густой бородой, и его сын, обладающий правильными чертами лица, волевым подбородком, и впалыми щеками, походили друг на друга не более, чем матёрый кабан – на хитрюгу-лиса. Но, приглядевшись, тот же самый наблюдатель легко заметил бы сходную форму прямого носа, одинаково высокие скулы, похожим образом широко посаженные карие глаза, и самое главное – их взгляд, цепкий и проницательный, совершенно неотличимый у обоих мужчин. Инь Бофу обладал недюжинным умом, который был в полной мере унаследован его сыном. Правда, последний использовал свою смекалку лишь для выдумывания сомнительных развлечений, тогда как его отец прилагал многие умственные усилия ко благу семьи, стремясь увеличить ее богатство и приумножить полезные связи.

– Дети семейств Лу и Цуй – знатные молодые люди, которые в будущем обретут влияние своих фамилий, – почтительно высказалась госпожа Инь[5]. – Быть может, Шэчи не стоит ссориться с ними, муж мой? Да и семья Шао обладает немалым весом в Ваньчэне.

– Эти недоноски бросили моего сына в беде! – рявкнул Инь Бофу. Раскрыв было рот для очередного недовольного возгласа, он запнулся и замолчал, горестно вздохнув.

– Ты права, Хунъи, – безрадостно сказал он. – Нам не нужны ссоры с двумя из четырех великих семей. Но и оставлять трусость их наследников без ответа не годится – это было бы для нас потерей лица. Можешь высказать бывшим друзьям свое разочарование, не стесняясь в выражениях, сын. Я сегодня же посещу семьи Лу и Цуй, а также господина Шао, и побеседую с ними о недостойном поведении их отпрысков.

– Я не желаю больше разговаривать ни с Лу-младшим, ни с Цуем-младшим, – серьезно ответил Шэчи. В его голосе зазвучали нотки презрения. – А юный Шао для меня и вовсе не существует.

– Так даже лучше, – довольно потёр руки Инь-старший. – Будь уверен, сын, я заставлю этих гордецов пожалеть о дурном поступке их детей, – по его лицу зазмеилась лукавая улыбка. В этот миг, сходство Инь Бофу с сыном, задумывающим очередную каверзу, было разительным, несмотря на возраст и тучность главы семьи Инь.

– Вы хотите воспользоваться моей бедой, чтобы добиться для семьи торговых поблажек, отец? – с оскорбленным видом вопросил Инь Шэчи. Инь-старший смутился было, но быстро заметил хитрый взгляд сына, и весело осклабился.

– Я нанесу удар туда, где твои негодные приятели уязвимее всего – по кошелькам их отцов, – наставительно произнес он. – Власть и достаток несут с собой многие заботы, одна из которых – сохранение лица. Будь уверен, сынок, после моих визитов, господа Лу, Цуй, и Шао хорошенько вразумят своих отпрысков, – он с рассеянной улыбкой поправил воротник богатого халата из узорчатой парчи, и задумчиво огладил поясную подвеску из чистейшего белого нефрита.

– Тебе же, сын, будет лучше провести остаток дня в компании четырех сокровищ ученого[6], – продолжил он серьезным тоном. – Упражнения в высоком искусстве каллиграфии помогут тебе отвлечься от дурных мыслей.

– Вы правы, отец, мне нужно многое обдумать в тиши уединения, – пробормотал Шэчи, но думы его были равно далеки и от каллиграфии, и от сыновнего послушания – сегодня, он не собирался ни сидеть взаперти, ни тратить время на кисть и тушечницу.

– Быть может, мне послать к тебе служанку с вином и закусками, сынок? – заботливо спросила госпожа Инь. – Сок виноградной лозы из Гаочана, либо же «красная дочь» из лучших винокурен Куайцзи, помогут успокоить твой мятущийся дух, – она смотрела на сына с искренним беспокойством. Некогда слывшая первой красавицей Ваньчэна, Бянь Хунъи и в пожилом возрасте сохраняла очарование, не в последнюю очередь благодаря ежедневной заботе служанок о ее внешности.

– Спасибо, мама, – тепло улыбнулся Шэчи. – Но я не желаю сегодня туманить разум вином. Мне и правда нужно хорошенько поразмыслить. Прошедшая рядом смерть заставила меня изменить мнение о многих вещах.

– Вот и ладно, – с серьезным видом кивнул Инь Бофу. – Сегодня, я должен был отобедать с господином Шао, и побеседовать с ним о торговых делах. С него и начну, – он вновь расплылся в хитрой ухмылке.

– Дела поместья требуют моего внимания, сын, но я буду неподалеку. Пошли за мной слуг, если у тебя возникнет какая-либо нужда, – госпожа Инь ласково улыбнулась любимому отпрыску.

– Я буду у себя, мама, папа, – с почтительным видом ответил тот.

Простившись с родителями, Инь Шэчи направил свои стопы вовсе не в принадлежащую ему комнату. Зайдя на кухню, он приказал слугам собрать ему полную суму дорожной еды – рисового хлеба, и сушеных мяса и фруктов. После чего, он тихонько выскользнул через черный ход, и двинулся к северным воротам города. Юноша не солгал родителям ни в едином слове – он и правда был твердо намерен предаться размышлениям в уединенном месте, лучшим из которых полагал Долину Тишины в горах Лэйгу.

Шэчи не волновался о возможном беспокойстве родителей – они легко могли узнать о его отлучке от кухонных служек, снабдивших юного наследника едой. Не беспокоила его и возможная месть Юнь Чжунхэ – если Янь Ли и не сумел поймать злодея, то наверняка изгнал его из города. Начальника ваньчэнской стражи уважали многие жители Дэнчжоу, и отнюдь не за чин или родовитость – он был умелым и сильным воином, с которым поостерегся бы связываться любой негодяй. Ничто не препятствовало задуманной Шэчи прогулке по тихой горной долине, и он без сомнений отправился в путь.

Примечания

[1] Иероглиф «а», не означающий ничего, кроме соответствующего звука, в разговоре добавляется к односложному имени, или к краткой версии двухсложного.

[2] Каллиграфия, игра в облавные шашки (более известные, как го), музыка, и рисование.

[3] Иероглиф «эр» означает «ребенок». Его добавляют к имени в качестве постфикса при обращении к детям, или при уменьшительно-ласкательном обращении (что-то вроде «малыш» или «малышка»).

[4] Два ларца, бирюзовый и нефритовый – цветистая китайская метафора, означающая шпаргалку. Также, название классического труда, являющего собой сборник шпаргалок для государственных экзаменов на чиновничью должность.

[5] В китайской традиции, к замужней женщине уместнее всего обращаться по фамилии мужа (к примеру, жена Инь Бофу – «госпожа Инь»), но свою девичью фамилию она также сохраняет.

[6] «Четыре сокровища кабинета ученого» – все, необходимое для занятий каллиграфией, а именно, бумага, кисть, тушь, и тушечница.

Глава 2

Рассказывающая, как неосмотрительный юнец вновь подвергся опасности, а побежденый дракон передал наследство

Инь Шэчи брел по узкой каменистой тропе, жевал рисовую булку, и рассеянно глазел по сторонам. Мелкие перистые облака неровными линиями расчертили небесную голубизну, ничуть не сдерживая теплых солнечных лучей, что щедро дарили свой свет покрытым зеленью горным склонам, скальным стенам высоких пиков, и соломенным крышам деревенек, лежащих в низинах. Воздух пах хвоей и влагой – недавний дождь, от которого Шэчи повезло уклониться, освежил Долину Тишины, сверкая капельками на стеблях травы и иглах сосен, и прибил к земле пыль утоптанной горной тропы.

Едва заметная дымка тумана, окружающего горные пики, и разлитая в воздухе бодрящая свежесть придавали окружающему пейзажу, и без того величественному, ореол сказочности, делая изумрудные склоны гор подобными нефритовым ступеням в небесные чертоги. В Дэнчжоу ходила легенда, что где-то в горах Лэйгу, ближе всего к небесам, обитает то ли мудрый даос-отшельник, то ли и вовсе ушедший от мира бессмертный, но Шэчи не верил этим сказкам – слишком уж обжиты и близки к стенам города были склоны местных гор.

Не городские сплетни и красоты природы занимали сейчас думы Инь Шэчи. Его мысли беспорядочно прыгали вспугнутыми зайцами, петляя от одной темы к другой, но неизменно возвращались к одному и тому же – его дальнейшей жизни.

Бытие наследника семейства Инь было давно и подробно распланировано. Юный Шэчи, получив отличное начальное образование, должен был изучать классические труды, готовясь к столичному экзамену на чиновничью должность. С блеском пройдя экзамен, он, благодаря знаниям и семейным связям, получил бы назначение в столицу, где трудился бы на благо великой империи Сун, не забывая при этом и о семье.

Ответвлений от этого прямого и бесхитростного пути не предвиделось. Если бы Шэчи выступил на экзамене плохо – из лени ли в учебе, или же некоего бессмысленного протеста, – деньги и знакомства семьи Инь все же принесли бы ему должность, пусть и более низкую.

Пытаться вступить на воинский путь было бы для него слишком поздно. В детстве Инь Шэчи не проявлял ни каких-то великих талантов к боевым искусствам, ни большого желания изучать их. Увидев в деле навыки Юнь Чжунхэ, Шэчи заинтересовался было изучением воинских искусств, и даже успел побеседовать об этом с Сун Тяньци, чье мнение с недавних пор стал уважать. Старый воин высказался прямо и неутешительно: скромные таланты Инь Шэчи не позволят ему догнать тех, кто встал на путь воина в ранней юности.

Торговая стезя также была недоступна для наследника семьи Инь, но уже из-за его собственных предубеждений. Одно время, юный Шэчи всерьез намеревался последовать по стопам отца, и даже начал изучать все нужные для этого премудрости. Счёт и география давались ему легко, как и общение с людьми, и казалось, что родовое древо семейства Инь пополнится ещё одним преуспевающим купцом, но все изменилось, когда Инь Бофу отправился в торговую поездку в Гуаньчэн, крупнейший из городов Хэнани, и взял с собой сына. Там, Шэчи поприсутствовал на переговорах отца с городскими чиновниками, и вынес оттуда стойкое неприятие к торговому делу. То, как его отец, человек острый умом и сильный духом, был вынужден угождать власть имущим, навсегда отвратило его от купеческой стези.

Наследник семейства Инь не видел ничего плохого в чиновнической службе. Он прекрасно понимал, что все эти годы, его жизнь была легкой и веселой во многом благодаря мудрости и щедрости императора и министров, что окончили смуты, умиротворили народ, одарили вельмож, и установили время благоденствия. Инь Шэчи был искренне благодарен родине за достаток семьи и свою беззаботную жизнь, и был не против послужить империи Сун. Но предопределенность его судьбы исподволь тяготила юношу, делая жизнь пресной, а увеселения – скучными. Именно эта скука бросала его в омут праздных удовольствий, и побуждала искать веселья в обидных розыгрышах.

Самые обычные и безыскусные стремления и чаяния вели Шэчи по его жизненному пути. Он любил красивых девушек и развлечения в хорошей компании. Он хотел завоевать признание и уважение тех, кого уважал сам. Он не терпел уныния и скуки. Богатство и влияние семейства Инь позволяли его наследнику исполнить все три указанных желания, но никакие деньги и власть не могли изменить однобокость метода выполнения второго из них – метода, что заключался в свершении трудовых подвигов на чиновничьей службе. С горьким вздохом Инь Шэчи признал, что великих изменений его жизни не видать, и обратился мыслью к изменениям малым.

С недовольством вспомнил он своих бывших приятелей, клявшихся Шэчи в вечной дружбе, и с готовностью веселившихся за его счет, но сбежавших, стоило лишь показаться первой серьезной опасности. Юноша поклялся прилагать больше усилий к правильной оценке людей, вспомнив слова Сун Тяньци. Также, он дал себе зарок, что его первым серьезным делом по принятию чиновничьей должности будет примерное наказание мерзавца Юнь Чжунхэ, посмевшего угрожать его семье.

Последняя мысль увлекла Инь Шэчи сильнее других, и он принялся строить планы мести, вспоминая все, что знал о возможностях больших и малых столоначальников, и доступных им способах свершения справедливого возмездия. По всему выходило, что должность сыма, военного коменданта округа, или даже окружного судьи-сяньвэя, позволяла разделаться с любым неугодным, забредшим на подотчетные земли, но подобные чины не присуждали по результатам экзаменов – императорский двор даровал их за беспорочную службу. Те гражданские должности, на которые Инь Шэчи мог рассчитывать по результатам экзаменов, не давали большой власти в деле наказания преступников.

Увлекшись раздумьями о превратностях чиновничьих дел, Шэчи не заметил, как сошел с тропы, опасно приблизившись к крутому обрыву. Неосторожный шаг увел его ногу на каменистую осыпь, поехавшую вниз под его весом, и юноша, неловко взмахнув руками, с отчаянным воплем рухнул вниз. Несколько чахлых деревцев, растущих из отвесного склона, попытались прервать его падение, но не преуспели, безнадежно сломавшись, и вскоре, тяжёлый удар о землю выбил из Шэчи дух.

Он очнулся незнамо сколько часов спустя, и с трудом разлепил веки. Пожелтевшая трава, редкие сосны, и полное отсутствие человеческих следов окружали юношу. Попытки сдвинуться с места наградили его всплеском жуткой боли во всем теле. Прокашлявшись, Инь Шэчи принялся звать на помощь, но лишь тихий посвист ветра был ему ответом. Во второй раз за этот несчастливый день, страх смерти обуял Шэчи. В отчаянии, он принялся вызвать ко всем известным ему высшим силам.

– О милостивая бодхисаттва Гуаньинь, услышь мою молитву, и простри мне руку помощи, – с жаром вскричал он. – Клянусь небом, если ты спасёшь мою жизнь, я тотчас же приму постриг, и проведу остаток своих дней, заботясь о всех живых тварях подлунного мира.

Никто не ответил на его искреннюю мольбу, и Инь Шэчи в сердцах пробормотал несколько богохульств в адрес нерадивых будд и бодхисаттв.

– О небесные духи, большие и малые, услышьте меня, – взмолился он. – Ты, местный бог ваньчэнской земли, бывший при жизни добродетельным Чжан Хэном, и вы, бессмертные придворные Нефритового Императора, не оставьте меня в трудный час. Клянусь именами предков, тому из вас, кто спасет меня, семейство Инь выстроит большую кумирню с позолоченной статуей, в которой будут ежедневно возжигать благовония и приносить жертвы в вашу честь.

И вновь ответом ему был лишь шум ветра. Шэчи обозленно выругал и праздных небесных лентяев, и глупого начетчика Чжан Хэна, что отбросил прилежание после смерти, и спустя рукава относится к обязанностям местного бога.

– Услышь меня… хоть кто-нибудь, – обречённо проговорил он. – Будь ты демон или бог, бессмертный или человек, знай: коли ты спасёшь меня, и я, и моя семья щедро отплатим тебе за мою жизнь.

Лишь только Инь Шэчи договорил последнее слово, трубный глас прозвучал в его ушах, заполнив собой мир.

– Твои мольбы были услышаны, – прогрохотал он.

Неведомая сила подхватила юношу, подняла в воздух, и повлекла прочь. Сжав зубы от невыносимой боли, пронзившей его изломанное тело, Шэчи вновь потерял сознание.

* * *

Очнувшись, Инь Шэчи с радостным удивлением понял, что тупая, тяжёлая боль, ранее беспрестанно терзавшая его тело, ушла без следа. Над его головой простирался каменный потолок пещеры, по которому плясали причудливо изломанные тени, порожденные огоньками свечей. Запахи лекарственных трав наполняли воздух, а где-то совсем рядом раздавался негромкий стук дерева о глиняную посуду. Юноша попытался приподнять голову, стремясь углядеть источник не умолкающего звука, и это отчасти удалось ему – взгляд юноши успел найти высокую фигуру в белой одежде, склонившуюся над растопленной печью, прежде чем силы оставили Шэчи, и он растянулся на своем ложе, тяжело дыша.

– Лежи спокойно, юноша, – раздался сухой и ровный голос, и над Инь Шэчи склонился замеченный им незнакомец в белом. Его узкое, костистое лицо, выглядывающее из-под капюшона мешковатого халата, казалось длиннее, чем есть, из-за седой бороды, все ещё хранящей следы былой черноты. Щелочки внимательных глаз пристально глядели на Шэчи из-под кромки белой ткани.

– Я ещё не закончил с твоими ранениями, – продолжал неизвестный старец. – Съешь пока вот это, раз очнулся, – он осторожно поместил в рот юноши небольшой шарик пилюли.

– Это вы говорили со мной, и спасли меня? – заговорил Инь Шэчи, проглотив лекарство. – Я в неоплатном долгу у вас, благодетель! Скажите, как я могу отблагодарить вас? Моя семья…

– Не я спас тебя, – недовольно прервал его старец. – То был мой учитель. Даже исцеляя твои раны, я выполняю его повеление.

– Все равно, благодарю вас, старший[1], – не отступился Шэчи. – Я бы поклонился вам земно, но не хочу нарушать ваш наказ, и вставать на ноги, – старик в белом издал короткий смешок, продолжая возиться у кипящего на печи варева.

– Я – Инь Шэчи, наследник семейства Инь, – представился юноша. – Могу ли я узнать ваше славное имя, старший?

– Моя фамилия – Су, а имя – Синхэ, – безразлично ответил старец. – На реках и озёрах[2] меня знают как Многомудрого Господина, и Знатока Искусств.

– Счастлив познакомиться с вами, – медленно проговорил Шэчи, напряжённо о чем-то думая. Внезапно, его лицо озарилось радостью понимания.

– А ведь мне знакомо имя Многомудрого Господина! – воскликнул он. – Я и мой отец присутствовали на показе вашей картины, изображающей горы Лэйгу весной. Сейчас ею владеет сановник Чжэн, но, надо сказать, она стала бы гордостью коллекции любого ценителя живописи. Ваше использование сходящейся к горизонту точки зрения, и мастерство владения кистью, оживляет этот пейзаж самым чудесным образом, словно позволяя взглянуть на него вашими глазами! Увы, этот неотёсанный юнец ничего не знает о других ваших работах, – со стыдом повинился он, – но если они так же хороши, как «Горы Лэйгу весной», вы – истинный гений Четырех Искусств!

– Спасибо, спасибо, – довольно отозвался заметно польщенный Су Синхэ. – Искусства – мое маленькое увлечение, приносящее радость душе, и важная часть учения моей секты… – тут он резко замолк, не закончив фразу.

– Вашей секты, старший? Расскажите мне о ней, – попросил Инь Шэчи.

– Я и так сболтнул лишнего, – с лёгким недовольством в голосе ответил старец. – О секте, и всем прочем, ты узнаешь у моего учителя.

– Когда я смогу повидать его? – вновь воодушевился юноша. – Я обязан поблагодарить моего спасителя.

– Ты увидишься с ним, как только сможешь встать, – голос Су Синхэ вновь построжел. – И чтобы это случилось как можно скорее, успокойся, и лежи без движения, будь добр. Многие из твоих костей сломаны, а мышцы – повреждены. Счастье твое, что я начал лечение вовремя, иначе ты бы на всю жизнь остался калекой, – он тяжело вздохнул, и тихо пробормотал:

– Эх, если бы только я успел вовремя в тот поистине несчастливый день!

– О чем вы, старший? – недоуменно поинтересовался Шэчи, но старец уже не слышал его, погрузившись в приготовление лекарства.

* * *

Су Синхэ ещё долго не отпускал Инь Шэчи на свободу. Скормив ему приготовленный целебный суп, старец провел над юношей продолжительный сеанс акупунктуры, во время которого Шэчи благополучно уснул. После пробуждения, он был немедленно усажен на низкую тумбу из белого камня, что выглядела куском старого льда, и чувствовалась не менее холодной. Вставший сзади юноши Су Синхэ приложил ладони к его спине, и юношу посетило престранное чувство – будто бы все его жилы зачесались изнутри. Инь Шэчи понял – престарелый целитель использовал на нем медицинскую технику внутренней энергии.

После этого, Су Синхэ, выглядящий усталым и недовольным, холодно приказал юноше следовать за ним, и, пропуская мимо ушей все вопросы, которыми засыпал его Шэчи, вышел из пещеры.

Они остановились на ничем не примечательном клочке земли, мало отличающемся от любого другого лужка Долины Тишины. Поодаль виднелся край отвесного обрыва, несколько чахлых деревьев безуспешно пытались отбросить сколько-нибудь тени, а пожелтевшая трава лениво шевелилась под дуновениями ветра. Пустынная безлюдность их окружения удивила Инь Шэчи, ожидавшего, что его приведут к жилищу неведомого учителя.

– Я не устал, господин Су, – обратился он к своему проводнику. – Ваши целительские умения великолепны – я чувствую себя здоровым и бодрым. Мы можем продолжать путь. Даже если обитель вашего учителя в нескольких часах ходьбы, думаю, я смогу одолеть дорогу до нее.

– Учитель в двух шагах от тебя, – сумрачно ответил Су Синхэ, роясь за отворотом халата. Он поднял ладонь, предупреждая вопросы Шэчи, готовые посыпаться из него, словно рис из прохудившегося мешка. – Ты получишь все ответы очень скоро. Возьми этот талисман, и иди вперёд, – он протянул юноше треугольный жёлтый конвертик из дешёвой бумаги, исписанный мелкими иероглифами. Инь Шэчи безропотно принял поданное, и убрал его в висящий на поясе кошелек.

– Мне идти к тому дереву, старший? – с сомнением спросил он, указывая на тощую кривую сосенку, торчащую из земли в нескольких шагах впереди.

– Именно так, – равнодушно ответил Су Синхэ. – Иди, не заставляй учителя ждать, – отдав это напутствие, старец безразлично отвернулся.

Пожав плечами, юноша двинулся в указанном направлении, раздумывая о странном указании Су Синхэ. Его раздумья прервались самым неожиданным образом – пройдя очередной шаг, Инь Шэчи словно нырнул в глубокий горный источник. Волна холода прокатилась по нему с головы до ног, зрение юноши на мгновение померкло, а горло – поперхнулось воздухом, обретшим внезапную твердость. Шэчи сбился с шага, неловко покачнувшись, и остановился, пытаясь вернуть равновесие и ясность мыслей. Проморгавшись, он недоуменно огляделся. Вокруг царил приятный полумрак, ярко-зелёная трава, густая и сочная, шелестела под ногами, а совсем рядом высился огромный валун, на вершине которого сидел некто, видом столь необычайный, что Инь Шэчи на мгновение усомнился, что видит перед собой смертного.

Неизвестный походил на заснеженный пик высокой горы, обретший человеческие черты. Одетый в белое, полностью седой, длинноволосый и длиннобородый, он не выглядел стариком – его кожа, гладкая и чистая, больше пристала бы неоперившемуся юнцу. Глаза неизвестного были закрыты, а руки бездвижно покоились на коленях.

Шэчи нервно хихикнул, подумав о вспомненной им недавно легенде про живущего в горах Лэйгу то ли отшельника-даоса, то ли бессмертного. Он заключил, что отшельником оказался Су Синхэ, а бессмертным – его таинственный учитель.

Глаза молодо выглядящего старца распахнулись, и остановили свой строгий взгляд на Инь Шэчи. Тот смутился, устыдившись своего неуместного веселья, но учитель Су Синхэ словно и не заметил этого, продолжая разглядывать юношу. Шэчи, собравшись с мыслями, опустился на колени, и земно поклонился.

– Вы спасли мою жизнь, благодетель, – церемонно произнес он. – Я в неоплатном долгу перед вами.

– Как твое имя, юноша? – спросил старец. Инь Шэчи мгновенно узнал его голос, пусть тот и не звучал более небесным громом. Наследник семьи Инь поднялся на ноги, и вежливо представился, упомянув свое происхождение, и достаток своего семейства.

– Позвольте узнать ваше досточтимое имя, благодетель, – вежливо попросил он.

– Называй меня Уя-цзы, – ответил старец. – Я – глава секты Сяояо, и, в последние тридцать лет, невольный пленник этих гор, – в его голосе прозвучала тоска.

– Вам нужна помощь? – быстро спросил Шэчи. – Я могу обратиться к отцу. Клянусь, он не пожалеет ничего для моего спасителя.

– В этом нет нужды, малыш, – лицо Уя-цзы пересекла мимолётная улыбка. – Расскажи о себе. Каковы твои увлечения? Выбрал ли ты себе занятие по душе? Есть ли у тебя мечта, или сокровенное желание?

– Я немного знаком с Четырьмя Искусствами, и среди них, каллиграфия даётся мне легче прочих, – с готовностью ответил юноша. – Семья помогает мне готовиться к чиновничьему делу…

Он рассказал загадочному старцу о своих занятиях и пристрастиях, описав свои невеликие успехи в науках и искусствах. Поддавшись неожиданному порыву, он поведал Уя-цзы о сомнениях в правильности своего пути, и повинился в неблаговидных поступках – обидных розыгрышах и насмешках, – совершённых из неприятия своей несвободы. Необычайный старец слушал очень внимательно, словно перед ним звучала не исповедь вполне обыденного юнца, а описание тайн мироздания. Едва лишь красноречие Инь Шэчи иссякло, Уя-цзы степенно спросил:

– Известны ли тебе работы Бо Цзюйи?

– Конечно, – удивлённо ответил Шэчи. – Будущему чиновнику было бы стыдно не знать стихов Бессмертного Поэта.

– Хорошо, – довольно кивнул его собеседник. – Тогда прочти мне его стих о бесконечной тоске…

Уя-цзы донимал юношу вопросами целую вечность, вынудив его показать все свои знания Четырех Искусств. Инь Шэчи почувствовал себя преждевременно экзаменуемым, со строгостью, чрезмерной даже для столицы. Когда, после очередного ответа юноши, нового вопроса не последовало, взмокший и растрепанный Шэчи не сразу понял, что ему больше не нужно выдавать очередную цитату из классиков, суждение о конфуцианских ценностях, или же оценку художественных произведений древности. Он глубоко вздохнул, переводя дух, а Уя-цзы едва заметно улыбнулся.

– Само небо послало мне столь достойного юношу, – благодушно произнес он. – Поклонись мне, Шэчи.

– Поклониться вам? – непонимающе спросил тот. Его разум, утомленный этим неожиданным подобием экзамена, работал со скрипом, и отказывался понимать происходящее.

– Верно, – безмятежно ответил старец. – Поклонись мне земно, – юноша ошарашенно заморгал было на эту странную просьбу, но, спустя пару мгновений, все же догадался, к чему она.

– Вы хотите взять меня в ученики? – радостно воскликнул он. Его привела в искренний восторг возможность поучиться у человека, несомненно, необычайного и знающего, о чем говорили и чудесное спасение Шэчи, и впечатляющий облик Уя-цзы, невозможным образом сочетающий в себе старость и юность, и таинственное убежище, в котором они находились.

– Вы слишком добры ко мне, мудрец – спасши мою жизнь, вы не только не требуете награды, но и сами хотите одарить меня знаниями! – воодушевленно продолжил он. – Я с радостью поклонюсь вам, как учителю, вот только… – он с досадой огляделся. – В этой пустынной долине не найти ни чая, ни чашек[3]. Мне спросить о них у господина Су?

– Не нужно, малыш, – Уя-цзы улыбнулся чуть шире, чем раньше. – По правилам моей секты, для ритуала принятия в ученики нужно лишь согласие учителя, и шесть земных поклонов, – он ожидающе посмотрел на юношу.

– Учитель, – почтительно произнес тот, и, бухнувшись на колени, поспешно поклонился нужное количество раз.

– Встань, ученик, – велел ему старец. – Встань и подойди поближе.

– Вы собираетесь передать мне что-то? – спросил довольно улыбающийся Инь Шэчи.

– Ты вновь понял все верно, – ответил Уя-цзы. – Я передам тебе свою силу. С помощью техники внутренней энергии нашей секты, я сделаю семьдесят лет моего развития твоими.

– Но… как это возможно? – озадаченно спросил юноша. – Разве энергию ци можно передавать из рук в руки, словно связку монет?

– Много странных вещей случается под луной, ученик, – был ответ. – Не нужно сходу отрицать что-то, чего не понимаешь. Используя Искусство Северной Тьмы, я насыщу твои меридианы и источник своей энергией, расширяя и укрепляя их. Обновленные, они сделают тебя равным сильнейшим из практиков боевых искусств.

– Это… звучит слишком просто, учитель, – тронул подбородок Шэчи. – Почему, обладая этим искусством, секта Сяояо не правит миром? Ведь если один мастер техник внутренней энергии может делать людей могучими воителями, попросту воздействуя на них своей ци, почему вы, или ваш учитель, или его учителя, не отыскали достаточно верных соратников, и не превратили их в непобедимую армию?

– Давненько я не отвечал на подобные вопросы учеников, – ностальгически улыбнулся Уя-цзы. – Я неспроста говорил о передаче силы, а не об одарении ею. Ничто не берется из ниоткуда. С помощью Искусства Северной Тьмы, один мастер техник внутренней энергии может создать лишь одного такого же. Изменяя чужие меридианы, он истощает собственные, и чем больше ци он передает, тем сильнее калечит себя. Я же и вовсе передам тебе силу ценой своей жизни, – старец грустно улыбнулся. – Тридцать лет назад, мой второй ученик предал меня из жадности, и, напав исподтишка, сбросил вот с этой скалы, – он кивнул в сторону близкого обрыва. – Синхэ, старший из моих учеников, спас меня, но не сумел исцелить. Я искалечен, и жизнь едва держится в моем теле. Без подпитки внутренней энергией, я умру в считанные мгновения…

– Нет! – вскричал Инь Шэчи. Отступив на шаг, он скрестил руки на груди, всем своим видом выражая непреклонность. – Я не могу стать причиной смерти моего благодетеля! Было бы великой подлостью, и величайшей неблагодарностью забрать вашу ци, а вместе с ней – жизнь. Прошу вас, учитель, оставьте этот дар себе, или, хотя бы, придумайте способ передать его, не убивая себя, – он умоляюще воззрился на Уя-цзы.

– Ну, это… – растерянно закряхтел тот. – Можно, к примеру… – он замолчал, глядя на ученика с неуверенностью, столь необычной для его величественного вида.

– Я медленно умираю, Шэчи, – вновь заговорил он, грустно и тихо. – Все эти десятилетия, я жил лишь надеждой на месть, на исправление моих ошибок, на возрождение моей секты. Во мне не осталось ничего, кроме усталости. Передав тебе мою силу, всю, до капли, я обрету покой. Исполни мои последние просьбы, и поставь мою духовную табличку[4] в своем доме – вот все, что мне нужно, – горько закончил он.

– Не стоит сдаваться, учитель, – с горячностью возразил юноша. – Разве вы не хотели бы увидеть своими глазами мои успехи, моих учеников, возрождение секты? Господин Су… то есть, старший брат… заботится о вас, не так ли? Пусть его целительских умений недостаточно, чтобы излечить вас, разве он не может облегчить вашу жизнь? Ведь даже сельские доктора знают снадобья и акупунктурные техники, могущие унять боль и придать бодрости. Прошу вас, учитель, не нужно умирать, чтобы сделать меня сильнее, – добавил он, видя, что Уя-цзы колеблется. – Силу может обрести каждый, но достойные люди не так уж и многочисленны под небесами. Вы ведь уже придумали способ избежать смерти при передаче силы, верно?