Текст книги "Восемь Драконов и Серебряная Змея (СИ)"

Автор книги: Yevhen Chepurnyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 62 страниц)

– Какого учителя? – засмеялся Инь Шэчи. – Неужто самого Цзо Цы? Как бы он, слыша твои лживые речи, не спустился с небес на облаке, чтобы лично надавать тебе тумаков.

– Нет, нет, молодой господин, что вы, – зачастил даос. – Я был послушником секты Цюаньчжэнь. Меня изгнали за… за мелкий, незначительный проступок, право слово – их правила очень уж строги…

– За кражу, наверное, – предположил Шэчи. – Или обман. Такой прохвост, как ты, наверняка попытался стащить или выманить что-то у братьев по секте.

– Это… как бы то ни было, молодой господин, я уже понес справедливое наказание, – виноватым тоном ответил Фан Цзумин. – Уверяю, вы строго наказали меня и за ту маленькую шутку, что я попытался сыграть с вами – все мое тело ноет и ломит. Ваше боевое искусство – невероятно, – льстиво продолжил он. – Даже сотня таких, как я, не ровня вам. Моя жалкая жизнь – в ваших руках. Смилостивьтесь над этим несчастным странником, юный герой. Серебро, оставленное мною в доме – ваше. Я отдал бы вам и больше, но оно – последнее, что у меня есть, – он жалобно воззрился на Инь Шэчи поверх сломанной маски.

– Раз уж ты искренне раскаиваешься, я, так уж и быть, оставлю тебе жизнь, – с нарочитой серьезностью ответил юноша. – Прав ты и насчет наказания – добрая оплеуха была достаточной расплатой за намерение испугать меня до смерти. Но вот за попытки обобрать местных, ты еще не наказан, – наклонившись над Фан Цзумином, он ухватил его за шиворот, и поволок в сторону амбара, стоящего на заднем дворе.

– Больно уж позднее сейчас время, да и устал я, – весело поведал он безропотно висящему в его руке мужчине. – Завтра решу, что с тобой делать.

Оттащив Фан Цзумина в амбар и связав его найденной там веревкой, Шэчи уложил плутоватого даоса на сеновал, запер дверь на замок, и двинулся обратно в дом. Войдя в спальню, он пристроился под бок к так и не проснувшейся Му Ваньцин, и быстро уснул.

* * *

Инь Шэчи проснулся с первыми лучами солнца. Наскоро одевшись, он вышел во двор, где посетил отхожее место, а после, вытащив из колодца ведро ледяной воды, умылся и вволю напился. Вернувшись обратно в спальню, он присел на кровать, собираясь разбудить мирно спящую жену, и невольно залюбовался ею, на мгновение забыв обо всех своих намерениях. Лучи утреннего солнца, проникающие сквозь щели в ставнях, ласкали белоснежную кожу ее лица; полные губы Ваньцин чуть изгибались, улыбаясь ее снам, а распущенные волосы, черные, как вороново крыло, разметались по подушке, подобные темным водам ночной реки.

Он легонько тронул ее обнаженное плечо, убрал с лица девушки непослушную прядку волос, провел пальцами по нежной белизне щеки, и, не удержавшись, поцеловал чуть приоткрытые губы, мягкие и податливые.

– Ты снова хочешь заняться любовью, муж мой? – сонно пробормотала Му Ваньцин, едва лишь он оторвался от нее. – Дай мне хоть немного поспать, – Инь Шэчи озадаченно моргнул, и, помимо воли, рассмеялся.

– Каждый взгляд, что я бросаю на тебя, любимая жена, пробуждает во мне сладкое томление, – ответил он. – Но сейчас, я всего-навсего хотел тебя разбудить. Уже утро. Пора бы нам побеседовать с крестьянами и тем негодным даосом, – Му Ваньцин потерла заспанные глаза.

– Правда? – она с трудом подавила зевок. – Сейчас встану, – она приподнялась на локте, и едва успела подхватить одеяло, начавшее соскальзывать с ее груди.

– Отвернись немедленно. Мне нужно одеться, – потребовала она, глядя на мужа с сердитым смущением. Мечтательная улыбка на лице Шэчи стала лишь шире – недовольное личико любимой показалось ему донельзя милым.

– Повинуюсь, о прекраснейшая из богинь, – весело ответил он, вставая и отворачиваясь. – Из уважения к тебе, я даже не стану подглядывать, хоть мне и очень хочется.

Шелест одежды раздался было со стороны кровати, но быстро прекратился. Мгновение спустя, к спине Шэчи прижалось стройное тело, ласковые руки, обняв его торс, скользнули под халат, и нежный голос прошептал:

– Ты знаешь, муж мой, я передумала. Давай задержимся в постели ещё ненадолго…

* * *

Они выбрались из спальни пару часов спустя, весьма довольные приятным началом дня. Собрав вещи, они отвязали лошадей от коновязи, и Му Ваньцин повела их в поводу. Инь Шэчи, в свою очередь, заглянул в амбар, и выволок оттуда вороватого даоса, все так же связанного, и очень этим недовольного. Дойдя до того самого пятачка земли посреди деревни, где Фан Цзумин проводил ритуал экзорцизма, юноша небрежно уронил свою ношу на землю, подняв клубы пыли, и весело воскликнул, перекрикивая судорожно кашляющего даоса:

– Добрые жители Янцзячжуаня! Посмотрите-ка, что у меня есть, и послушайте мою историю о ночном отдыхе рядом с заколдованным серебром! Ручаюсь, она не менее интересна, чем вчерашняя сказка Фан Цзумина!

Ему пришлось еще несколько раз повторить свои зазывания, прежде чем крестьяне неспешно потянулись из домов и дворов, и собрались вокруг Инь Шэчи и его ночной добычи. Некоторые во всеуслышание дивились маске и одежде даоса, другие приглушенно обсуждали то, что связывать невинного человека, все-таки, не очень хорошо, и не дай великое небо, об этом прознает стража. Когда сельчане вдоволь наболтались, Шэчи заговорил, весело и громко:

– Я расскажу вам сказку о жадном даосе, задумавшем облапошить доверчивых крестьян, и доблестном герое, – тут он нарочито выпятил грудь и приосанился, – который спас их. Некогда, жил да был вороватый, хитрый, и подлый человечишка, по имени… скажем, Сяо-Мин[6], – он бросил на даоса уничижительный взгляд. Тот все так же лежал на земле, с обреченным видом уставившись в небо.

– Сяо-Мин был послушником уважаемой секты Цюаньчжэнь, но, конечно же, недолго – какая праведная секта будет терпеть в своих рядах пройдоху и плута? Когда его выгнали, он решил зарабатывать тем, что успел выучить – чтением молитв и рисованием талисманов. Но получать медяки за экзорцизмы Сяо-Мину не хотелось, вот он и стал выдумывать глупые сказки про призраков, жаждущих серебра. Серебро, что ему отдавали доверчивые сельчане, Сяо-Мин прикарманивал, и тратил на вино, мясо, и певичек. Но однажды, в некоей горной деревне, нашему хитрецу не посчастливилось встретить доблестного героя. Он, этот герой, воевал с киданями, и, победив их всех, задумал прогуляться до южных границ Поднебесной вместе со своей прекрасной женой, чтобы и там всех победить, – он бросил веселый взгляд на хихикающую Му Ваньцин, и продолжил, состроив напыщенную мину:

– Так как герой был не только могуч, но и умен, точно новое воплощение Чжан Цзыфана[7]… словом, очень и очень умен, – поправился юноша, видя непонимающие взгляды крестьян, – он вмиг распознал ложь Сяо-Мина, и решил вывести его на чистую воду. Увы, крестьяне предпочли поверить жулику, – он с деланной грустью покивал головой. – Жулик же задумал устроить герою хитрую ловушку – той же ночью, он нацепил маску, страшную, как все порождения Диюя скопом, и полез к герою в спальню, прикидываясь чудищем из собственной истории, чтобы запугать героя до смерти. Но герой, ко всему, оказался еще и бесстрашен, – он невольно передернулся, бросив на сломанную маску быстрый взгляд. – Да-да, полностью бесстрашен, – добавил он. – Герой ничуть не испугался ужасной маски, ну вот совсем, – он вновь непроизвольно содрогнулся.

– Победив негодяя Сяо-Мина, герой связал его, и следующим утром, притащил пред очи всего села, чтобы и стар, и мал видели, кому они хотели довериться, – закончил Инь Шэчи.

– Э-э-э, и что же сталось с Сяо-Мином? – непонимающе спросил здоровяк-крестьянин – тот самый, что вчера хотел поколотить Шэчи. – Его сдали страже? Или же просто попотчевали палками и отпустили? Давай, парень, заканчивай свою историю.

– Помолчи, А Сы, – раздраженно бросил седовласый старик в круглой шляпе, и обратился к юноше:

– Верно ли я понял вас, молодой господин, что Фан Цзумин прикинулся призраком Сюй Сяня, и попытался напугать вас прошлой ночью?

– Все верно, – терпеливо ответил Инь Шэчи. – А еще, он лгал о своих умениях и возрасте. Он – бывший послушник секты Цюаньчжэнь, бесталанный недоучка, и лет ему не больше сорока. Отдать ему свое серебро – все равно, что выбросить его в реку, – сельчане ответили на его слова недовольным гомоном, и негромкими ругательствами в адрес лежащего даоса.

– Благодарю вас, молодой господин, – поклонился старик. – Без вашей помощи, мы бы лишились последнего из-за козней этого жулика, – он с недовольным видом плюнул в сторону Фан Цзумина. – Скажите, чем наше скромное селение может отблагодарить вас?

– Ничем, – засмеялся юноша. – Вы уже пустили нас на ночлег, а большего и не надо. Мы с женой отправляемся на юг, и не станем у вас задерживаться.

– Тогда скажите нам ваше славное имя, чтобы мы знали, кого благодарить, – попросил старец.

– Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, – церемонно представился юноша. – Это – моя жена, Му Ваньцин, – кивнул он в сторону девушки.

– Благодарю вас, господин и госпожа Инь, – вновь отвесил поклон старец. – Я, Ян Да, ведущий свой род от основателя нашей деревни[7], клянусь: вы всегда будете в ней желанными гостями. Теперь же, давайте разберемся с этим негодным даосом. А Сы, – повелительно бросил он. – Запри его в своем хлеву, пока мы не решим, что с ним делать.

– Хорошо, староста, – уныло ответил могучий крестьянин, и, подойдя к Фан Цзумину, взвалил его на плечо. Двинувшись прочь, он, совершенно не таясь, обратился к даосу:

– Слушайте, наставник, а нет ли у вас талисмана или ритуала, чтобы сделать скотину плодовитее? Моя корова А Фэнь до сих пор ни разу не отелилась, – Шэчи озадаченно покачал головой, удивляясь этому простодушию, и краем глаза заметил, как Ян Да сокрушенно схватился за лоб.

Примечания

[1] Небесная Императрица («тянь хоу») – титул У Цзэтянь, единственной женщины, когда-либо правившей Китаем от своего имени.

[2] В своей истории, Фан Цзумин использует имена из «Легенды о Белой Змее», рассказывающей о том, как молодой ученый Сюй Сянь влюбился в змеиного демона Бай Сучжэнь, а коварный черепаший демон Фа Хай пытался их разлучить.

[3] Дун Чао и Сюэ Ба – продажные стражники, персонажи «Речных заводей» и еще нескольких классических новелл.

[4] Один из князьев Диюя, ведает распределением душ. После смерти, души попадают в его царство, и проходят перед зеркалом, в которым отражаются все их грехи. Праведников Циньгуан-ван отправляет к тетушке Мэн (Мэнпо) для очистки памяти, и от нее – на перерождение, грешников – на соответствующие их прегрешениям муки.

[5] По легенде, даос Цзо Цы умудрился прогулочным шагом уйти от полководца Сунь Цэ, гнавшегося за ним конным и во весь опор. Красный Заяц – конь полководца Люй Бу, знаменитый своими силой и выносливостью.

[6] Шэчи ругает Фан Цзумина словосочетанием «сяо жэнь», означающим «подлец» или «низкий человек», и переиначивает его имя соответственно.

[7] Цзыфан – второе имя Чжан Ляна, стратега и государственного деятеля, жившего в эпоху Борющихся Царств. Во многом благодаря ему, эта эпоха сменилась династией Хань.

[8] Название у деревни Янцзячжуань очень буквальное – оно переводится, как «деревня семьи Ян».

Глава 14

Описываются две неожиданные, но по-своему приятные встречи

Сегодня, Инь Шэчи и Му Ваньцин остановились на отдых раньше обычного. Медленно багровеющее солнце не спешило прятаться за лесистыми склонами гор, окрашивая их строгую зелень в теплые цвета – день ещё не был близок к концу. Причиной остановки был завтрашний день, обещающий молодой паре долгий путь через пустынную гористую местность, богатую ящерицами и голыми камнями, и прискорбно бедную уютными уголками, подходящими для привала и ночлега. Поэтому, завидев в стороне от утоптанного пути небольшую лужайку, окружённую кустарником и укрытую в тени разлапистого дуба, юноша и девушка, посоветовавшись, решили сделать её своим пристанищем на вечер и ночь.

Заметно было, что этот лужок не впервые используется путниками для отдыха – в его середине темнело старое кострище, обложенное камнями, кустарник на пути к близлежащему ручью был давно и тщательно вырублен, а лежащая рядом со следом былых костров валежина блестела, отполированная не хуже иных трактирных лавок. Шэчи натаскал хвороста и разжег огонь, Ваньцин, прихватив котелок, сходила к ручью, и вскоре, над огнем медленно закипал походный суп. Молодая пара, устроившись на завалинке, коротала время в ожидании готовности своего ужина неспешным разговором. Му Ваньцин, выслушав рассказ мужа о его обучении музыке, спросила Шэчи об искусстве, что нравилось ему больше других, и тот оседлал любимого конька, увлеченно живописуя девушке тонкости каллиграфии.

– Я, конечно, не ровня Чжан Богао, или Янь Цинчэню[1], но скажу без ложной скромности, жена моя – с четырьмя сокровищами ученого я знаком не понаслышке, – воодушевленно рассказывал он. – Ты знаешь, что существует великое множество способов написания каждого из знаков? В символах, что начертаны на сохранившихся с древних времён ценностях, можно разглядеть первоначальные значения иероглифов – птиц, зверей, человеческие лица, выражающие то или иное чувство, и многое другое. В письменности, что использовали позже – например, при династии Цинь, – все ещё видны подобия этих несложных картинок, но, несмотря на причудливые извивы их линий, тогдашние письменные знаки заметно отдалились от простых рисунков. Сегодняшнее официальное письмо, на котором императорский двор обязывает чиновников вести дела, требует от пишущего много меньше усилий, чем в былые времена – в нем используется всего несколько видов кистевых мазков. Чиновникам больше не нужно рисовать каждый знак, словно художник – картину: достаточно иметь твердую руку и хорошую память. При Небесной Императрице, официальное письмо попытались упростить ещё больше, но слишком уж много недовольных оставило ее правление, – он с улыбкой развел руками. – Даже нужные и полезные новшества, введённые ею, были старательно забыты.

– Если письменность развивается от сложного к простому, с чего это каждый второй школяр задирает нос, кичась своими знаниями? – задумчиво спросила Ваньцин. – Я могу написать не так уж много знаков – где-то полтысячи. Мне хватает их для повседневных нужд. Есть ли смысл в изучении многих тысяч иероглифов, и составлении новых, если использовать их удастся едва ли раз в жизни?

– Трудно, если не невозможно, заниматься чем-то всю жизнь, и не любить свое занятие хоть немного, – подумав, ответил юноша. – Правители упрощают письмо, стремясь облегчить работу чиновников, а те отказываются от простоты в угоду красоте, превращая работу в искусство. Например, в свитках, написанных стилем бегущей руки[2], один и тот же знак может выглядеть совершенно по-разному – вдохновение, ведущее руку и кисть, зачастую не знает преград в виде формального способа начертания.

– Как же тогда их читать? – непонимающе спросила девушка.

– Ну, необходимо проникнуться духом работы, и понять образ мыслей написавшего ее, – обстоятельно ответил Инь Шэчи. – Хотя, – он заговорщически понизил голос, – лучше, всё-таки, заранее узнать, что в ней написано, – Му Ваньцин весело рассмеялась на эту откровенность. Шэчи также не сдержал улыбки.

– Так-то ты выполняешь дочерний долг, ученица? – прервал их беседу сердитый женский голос. – Развлекаешься пустыми школярскими побасенками незнакомого юнца?

– Молодая пара немедленно обернулась к новоприбывшей, что вмешалась в их разговор столь недовольными словами. Та, черноволосая женщина среднего возраста, стояла на краю поляны, держа в поводу рослого каурого коня. Ее тонкие брови раздражённо хмурились, пальцы левой руки, обтянутые перчаткой, недовольно постукивали по рукоятке короткого меча, заткнутого за пояс, а темных цветов одежда, покрытая дорожной пылью, удобно облегала ее стройное и сильное тело. На правом предплечье незнакомки покоился кожаный наруч с прикрепленными к нему медными трубками.

Нежданная гостья

– Учитель! – Му Ваньцин с виноватым видом вскочила на ноги, и поспешно поклонилась. – Мы искали вас… – она смешалась ещё сильнее под суровым взглядом женщины. – Я… вы правы, эта недостойная ученица забыла о дочерней почтительности. Простите меня, – она замерла, склонив голову.

– Кто этот мальчишка рядом с тобой? – недовольно поинтересовалась Цинь Хунмянь. – Почему ты путешествуешь вместе с мужчиной, да ещё и ведёшь себя с ним так неприлично? Ты совсем забыла мои наставления, негодная девчонка?

– Я… это… его зовут Шэчи, то есть, Инь Шэчи, он… – залепетала Ваньцин, вконец смутившаяся от строгих слов учителя. Шэчи положил руку на ее плечо, и девушка с облегченным видом умолкла.

– Приветствую вас, уважаемая госпожа Цинь, – церемонно заговорил он, коротко поклонившись. Он не испытывал ни страха, ни смущения перед этой суровой женщиной – ее сердитость была понятной и ожидаемой. Цинь Хунмянь, как он и предполагал, была взволнована долгим отсутствием ученицы, и опасалась, что незнакомый парень, столь вольно ведущий себя с ее приемной дочерью, замыслил дурное. Шэчи твердо намеревался развеять все сомнения этой строгой дамы самым лучшим способом – искренностью.

– Я – Инь Шэчи, третий ученик второго поколения секты Сяояо, – представился он. – Встретив юную госпожу Му на реках и озёрах, я понял, что не смогу жить без неё. К моей великой радости, Ваньцин согласилась выйти за меня замуж. С того счастливого дня, мы не расстаемся, – под впечатлением от приятного воспоминания, он невольно бросил на девушку нежный взгляд. Та, подняв голову, ответила ему смущенной улыбкой. Цинь Хунмянь с подозрением следила за их переглядываниями.

– Это ведь ты утащил мою ученицу так далеко на север, негодный юнец? – сухо спросила она. Несмотря на нелестные слова, раздражения в ее голосе порядком поубавилось. – Я прослышала, что она приняла участие в большом сражении под стенами крепости Яньмыньгуань, и немедленно двинулась туда. Сейчас же отвечай, зачем ты подверг Ваньцин смертельной опасности?

– Мы разделили эту опасность на двоих, и сделаем это снова, случись врагу вторгнуться на земли великой Сун, – с жаром возразил Шэчи. Он понимал, что его слова вряд ли умерят волнение приемной матери его жены, но ничего не мог с собой поделать. – Сражаться с иноземными захватчиками – долг каждого жителя Поднебесной. Для тех же, кто силен и искусен с оружием, и вовсе было бы трусостью прятаться за спины вчерашних землепашцев и ремесленников, что едва научились держать щит и копьё. Встретив вторжение киданей плечом к плечу с другими славными героями, Ваньцин и я подверглись опасности много меньшей, нежели простые ополченцы, что вынуждены были бы лить свою кровь и умирать, не будь нас там.

– Меня не было в бою при Яньмыньгуане, – медленно и с расстановкой произнесла Цинь Хунмянь. – Значит, по-твоему, я – жалкая трусиха, спрятавшаяся за спины ополченцев?

– Простите, если мои неуклюжие слова показались вам оскорбительными, – ответил Инь Шэчи. Его извиняющийся тон резко разнился с гордо поднятой головой юноши, и его открытым взглядом, смело встретившим внимательный взор женщины. – Я – всего лишь глупый юнец, не умеющий складно говорить, и мало что повидавший за свою короткую жизнь. Я ни за что не посмел бы осуждать уважаемую старшую, что вырастила и воспитала мою любимую жену. Но от принятого мною решения защитить земли Сун я не откажусь – оно было достойным и верным. Если вы хотите покарать Ваньцин за то, что она последовала за мной на смертный бой, я приму на себя ее наказание.

– Ты не выглядишь простолюдином, – лицо Цинь Хунмянь чуть разгладилось, и раздражение почти исчезло с него. Теперь, она смотрела на юношу больше с задумчивостью, чем с недоверием. – Твоя речь – гладкая и бойкая, пусть ты и скромничаешь на этот счёт, – она улыбнулась с толикой насмешки. – Твоя одежда потрепана долгой дорогой, но, без сомнений, стоит больших денег. Ты – юноша из богатой семьи, не так ли? Как получилось, что ты называешь женой мою ученицу, а не какую-нибудь юную наследницу знатного семейства, с которой был сговорен во младенчестве? Отвечай правдиво и искренне, – в ее голосе вновь прорезалось подозрение. – И знай, даже боги не уберегут тебя, если ты обманывал Ваньцин, желая вернуться к другой женщине.

– Для меня нет в мире женщин, кроме моей жены, – Шэчи окончательно расслабился, улыбаясь в ответ на острый взгляд Цинь Хунмянь. – Что до давних брачных договоров, вы правы – родители просватали за меня дочь Чжэн Вэньмина, дэнчжоуского цы-ши, шестнадцать лет назад. Мне довелось познакомиться с юной госпожой Чжэн Фэньхуа в день моего тринадцатилетия, и она несказанно поразила меня своей внешностью. Помнишь мой рассказ о бородавке размером с нос, Ваньцин? – повернулся он к жене. – Он – вовсе не выдумка, – девушка ответила недоверчивым взглядом.

– Характер юной госпожи Чжэн также безмерно впечатлил меня, – весело продолжил Шэчи. – В моем присутствии, она избила служанку за недостаточно низкий поклон. К счастью, мои родители искренне любят меня, и уважают мое мнение. Я убедил их, что брак с дочерью господина Чжэна принесет мне десятилетия несчастий, ссор, и неизбежных измен. На следующий день, во время совместного с семьёй Чжэн посещения храма, с нами побеседовал его священник, знаменитый даос Хуан Сюань. Этот почтенный мудрец, уважаемый всеми жителями моего родного Ваньчэна, был очень взволнован новостями о скором брачном союзе между фамилиями Инь и Чжэн. Взволнован настолько, что прилюдно предсказал обеим семьям великое множество бед, если помолвка не будет расторгнута. Сановнику Чжэну, как и моим родителям, не оставалось ничего другого, как послушаться его.

– И много ли даос взял за свое предсказание? – поинтересовалась окончательно оттаявшая Цинь Хунмянь.

– Двадцать лян золота, – ответил Инь Шэчи, понизив голос. – Но, как сказал тогда мой отец, счастье близких людей стоит и большего.

– Давным-давно, родители задумали отдать меня в наложницы наследнику знатной семьи, – задумчиво поделилась Цинь Хунмянь. – Богатство было единственным достоинством того молодого господина – старше меня на двадцать лет, и тучный, словно боров, он был известен своими похождениями в весёлых домах, и любовью к вину. Я сбежала, – она слегка улыбнулась своим воспоминаниям. – Сын в семье – радость и счастье, дочь – бремя и докука. Особенно, третья дочь. Моя жизнь вне отчего дома не была ни лёгкой, ни веселой, но, избавив родителей от забот о третьей дочери, я подарила им и себе немного свободы, – она на мгновение замолчала, отрешённо глядя в сторону.

– Ты кажешься мне искренним, Шэчи, – продолжила она, вновь устремив на юношу внимательный взгляд. – Поклянись, что будешь верен Ваньцин, и никогда не посмотришь на другую женщину.

– Если я нарушу верность моей любимой жене, пусть молния с небес поразит меня на том же месте! – торжественно произнес юноша, приложив руку к сердцу. – Если же вам, матушка… простите, госпожа Цинь, – поспешно поправился он. Женщина не ответила – лишь взгляд ее стал еще более задумчивым.

– Если вам захочется самой наказать меня, не дожидаясь небесной кары, клянусь – за супружескую неверность, я приму любое число ударов вашего клинка, – уверенно закончил он.

– Ты не должен называть меня матушкой, Шэчи – я всего лишь учитель Ваньцин, – отрешённо промолвила Цинь Хунмянь. – Что ж, быть посему. Время покажет, насколько верным было решение моей ученицы связать с тобой жизнь. Вы готовите пищу? – она указала на кипящий котелок над огнем. – Ешь поскорее, Ваньцин. Мы выступаем сразу же, как ты насытишься. Месть моим врагам и так ждала слишком долго. Дао Байфэн и Жуань Синчжу – в Да Ли, и путь до них неблизок, – задумчиво протянула она, глядя на то, как Шэчи с женой разливают суп по мискам. – Госпожа Ван настороже после нашего неудачного нападения. А вот мерзавка Кан Минь живёт совсем рядом, близ Сянъяна. К ней мы и направимся.

– Кан Минь? – удивилась Му Ваньцин, подняв взгляд от тарелки. – Она мертва. Глупая распутница попыталась отравить меня, чтобы отобрать моего мужа, и получила по заслугам, – в ее голосе зазвучали отголоски гордости.

– Молодец, ученица, – довольно улыбнулась женщина. – Само небо направило твою руку, сразившую эту гнусную тварь. Что ж, тогда наш путь лежит в Да Ли.

– Шэчи, – Му Ваньцин отложила опустевшую миску, и придвинулась поближе к юноше. Дождавшись, пока он проглотит последнюю ложку, девушка взяла его за плечи, и крепко сжала их, глядя на мужа с виноватым видом. – Я не могу отказаться от долга ученицы, даже ради тебя. Я последую за учителем, и помогу ей свершить месть. Клянусь, как только мы покончим с ее врагами, я вновь разыщу тебя, и никогда больше не покину, где бы ты ни был, и куда бы ни направился.

– Конечно, – безмятежно отозвался Инь Шэчи, обнимая девушку за талию. – Только я не понимаю, с чего бы тебе разыскивать меня – ведь я буду рядом. Или ты думала, я оставлю мою любимую жену наедине с врагами ее учителя? – он прищурился с добродушной насмешкой во взгляде. – Да ни за что. Какая бы опасность ни грозила тебе, мы встретим ее вместе, – Му Ваньцин счастливо улыбнулась, и, сморгнув влагу из глаз, прижалась к юноше, крепко обнимая его.

– Возможно, ваша встреча все же была удачной, – задумчиво отметила Цинь Хунмянь. – Собирайтесь. Не будем терять время.

* * *

Путь в Юньнань мог бы стать даже более выматывающим, чем стремительный переход Шэчи и Ваньцин из Хубэя в Шэньси – Цинь Хунмянь не жалела ни ученицу с ее мужем, ни их лошадей. Лишь одно умеряло ее пыл – конь этой суровой женщины хоть и был хорош, но все же уступал Черной Розе и Зимнему Ветру. Тем не менее, троица путешественников проводила в седле большую часть светлого времени, делая всего две остановки в день – на полуденный привал и ночёвку.

Му Ваньцин стоически терпела целеустремленность своего учителя, не показывая недовольства. Шэчи же, как ни странно, быстро приноровился к этой выматывающей скачке, и даже находил ее необычным опытом. Лишь одно всерьез раздражало юношу в их походе – вынужденное отсутствие близости с женой. Он подозревал, что даже поцелуй с любимой в присутствии ее строгой приемной матери вызовет недовольство последней. Искать уединения на их коротких стоянках не получалось – полуденные дневки были недолги, и полны дорожных забот, давая отдых лошадям, но не людям. Вечерами же, Му Ваньцин без сил падала на походную постель, сжимала мужа в объятиях, и мгновенно засыпала.

Это невольное целомудрие все сильнее действовало Инь Шэчи на нервы, и когда их суровая предводительница расщедрилась на целый день отдыха, ознаменовавший въезд троицы в пределы Сюйхэня – одного из приграничных городов царства Да Ли, – юноша вздохнул с облегчением. Стоило им доехать до гостиницы, он, не особо скрываясь, снял жену с седла, и унес в заказанную им комнату. Ваньцин, не меньше него истосковавшаяся по близости, успела подарить мужу несколько жарких поцелуев, прежде чем сдалась под напором усталости, и уснула. Шэчи осторожно снял с девушки верхнюю одежду и сапожки, устроил ее на кровати поудобнее, и, улегшись рядом, провалился в глубокий сон.

* * *

Утро началось для Инь Шэчи с приступа щекотки – нечто, скользящее по его щеке и забравшееся в нос, решило во что бы то ни стало разбудить юношу весьма раздражающим образом. Разлепив заспанные глаза, он обнаружил источник побудки – волосы Му Ваньцин, обсидиановой волной ниспадающие на его лицо. Жена склонилась над ним с сонной решимостью во взгляде; лучи утреннего солнца ярким нимбом запутались в ее причёске, а пальцы девушки перебирали край одеяла, укрывающего Шэчи.

– Прекраснейшая из богинь сошла с облаков к этому жалкому смертному, – прошептал он, мечтательно жмурясь. – Иди ко мне, – Ваньцин довольно улыбнулась, и наклонилась ниже.

Когда юноша и девушка, довольные и разомлевшие, рука об руку спустились на первый этаж гостиницы, их встретил тяжёлый взгляд Цинь Хунмянь. Учитель Ваньцин сидела за столом, накрытым на троих; стоящие перед ней рис, мясо, и овощи заметно остыли. Му Ваньцин неподдельно смутилась под суровым взором приемной матери, и неловко высвободила ладошку из руки Инь Шэчи. Тот лишь добродушно улыбнулся.

– Вы ещё не совершили положенных ритуалов, – ровно произнесла женщина, когда молодая пара присоединилась к ней за столом. – Ваше поведение не очень прилично.

– Я готов хоть сейчас отправиться в Ваньчэн, к родителям, и договориться о благоприятном дне для свадьбы, – безмятежно ответил Шэчи. Ничто не могло поколебать его расслабленное спокойствие этим утром. – Если мы выступим сегодня, то доберёмся менее чем за неделю.

– Ваньчэн – это ведь в Хэнани? – спокойным тоном поинтересовалась Цинь Хунмянь.

– Ее юго-западная окраина, – ответил юноша, пробуя остывший чай. Его вкус оказался ничуть не менее приятным, чем у горячего, а вот холодный, слипшийся рис, как и застывший жир на мясе, вовсе не пробуждали аппетита у привыкшего вкусно поесть юноши. – Давайте сменим наши замерзшие и печальные блюда. Эй, подавальщик! – он вынул из кошелька кусочек серебра, и постучал им по столу. Один из прислужников поспешно подбежал, и склонился в уважительном поклоне.

– Убери-ка все это, и принеси нам горячего, – повелительно высказался Шэчи, и небрежно бросил серебром в сторону трактирного служки. Тот ловко поймал деньги, и, заверив, юношу, что свежая перемена блюд подоспеет совсем скоро, принялся очищать стол от мисок и тарелок.

– Отсюда, мы направимся в город Да Ли, во дворец Принца Юга, – с отрешенным видом произнесла Цинь Хунмянь, когда слуга удалился, нагруженный отвергнутой едой. – Он говорил, что Дао Байфэн – в монастыре, но мог и соврать, негодный обманщик, – разглядывая что-то за открытым окном, женщина рассеянно протянула:

– Заодно, увижу его ещё разок…

– Кого? – серьезным тоном поинтересовался Инь Шэчи. – Наследного принца Да Ли? – учитель Ваньцин, озадаченно моргнув, бросила на юношу непонимающий взгляд, словно забыв, кто это, и как он здесь оказался. Впрочем, ее растерянность быстро сменилась холодным спокойствием.

– Я благодарна тебе за помощь с моей местью, Шэчи, – бесстрастно промолвила она. – Но тебе незачем знать о ней что-то, кроме имен моих врагов. Когда три упомянутые мной женщины умрут, я смогу вновь уйти на покой, и даже, – она добродушно усмехнулась, – найти время на поездку в юго-западную Хэнань, чтобы познакомиться с родней мужа моей ученицы.

– С одной стороны, мама с папой будут рады, что их сын решил остепениться, – медленно проговорил Инь Шэчи. Слова Цинь Хунмянь побудили юношу задуматься о неизбежной встрече его спутницы жизни с родителями. – С другой… как бы матушка снова не всыпала мне розог за то, что я сбежал из дома, – в ответ на эту откровенность, Му Ваньцин невольно прыснула, прикрывая рот ладошкой.