Текст книги "Восемь Драконов и Серебряная Змея (СИ)"

Автор книги: Yevhen Chepurnyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 62 страниц)

– Разумно ли это – вынужденно постригать в монахи юнца, которому не исполнилось и двадцати, и который, к тому же, наследует трону нашего царства? – нахмурился Кужун. – А без пострига, мы не можем преподать юному Дуаню наш тайный стиль.

– Ты всегда относился к правилам и законам с большим почтением, брат, – заговорил один из монахов, также приблизившийся к группе, что собралась вокруг Дуань Юя. – Это – несомненная добродетель. Ты старше на поколение и меня, и даже настоятеля, и твое водительство всегда помогало нам найти правильный путь. Но в этот раз, мне кажется, ты не совсем правильно видишь происходящее, – он с извиняющейся улыбкой поклонился.

– О чем ты, Бэньгуань? – непонимающе спросил Кужун. – Правила нашего монастыря обязательны для всех его послушников. Недобровольный постриг, без сомнений, дело неправедное. Что, по-твоему, я упустил? Или ты хочешь, чтобы мы сделали юному Дуаню ту же поблажку, что и его отцу?

– Я говорю, что нам нет нужды делать Дуань Юю поблажки, – спокойно ответил Бэньгуань. – Из всего можно извлечь урок. Пусть мое разумение и невелико, но, надеюсь, я сумел понять кое-что новое из столкновения с тем неправедным тибетцем. Долгие десятилетия мы берегли искусство Божественного Меча Шести Меридианов, словно одну из монастырских святынь, и, видать, позабыли, что оно не принадлежит нам. Позабыли настолько, что принуждаем его истинных владельцев, Дуаней, следовать нашим правилам для его изучения. Да, брат Кужун, – поднял он ладонь, упреждая замечание старого монаха. – Передав нам Божественный Меч Шести Меридианов в древние времена, государь наш Дуань Сычжоу согласился, что правила храма Тяньлун едины для всех, и ежели кому-то из семьи Дуань потребуется наша помощь в изучении их тайного семейного стиля, этот человек примет постриг. Но подумай, не поступаем ли мы неразумно, цепляясь за это правило сегодня? Для спасения жизни, одному из Дуаней требуется семейное боевое искусство Дуаней. Можем ли мы ставить Дуань Юю какие-то условия в нынешнем положении, и не будет ли это гордыней с нашей стороны? – Кужун, хотевший было возразить, крепко задумался, мотая ус на палец, и что-то бормоча под нос.

– Бэньсян, Бэньцань, – обратился он к двум другим монахам, также присоединившимся к общему собранию вокруг Дуань Юя. – Что вы думаете о словах Бэньгуаня?

– Я, пожалуй, соглашусь с ним, – добродушно ответил один из них, чуть обрюзгший, нестарый ещё мужчина. Он с лёгкой улыбкой почесал голый подбородок. – Все же, не стоит нам с таким тщанием держаться за мирские секреты.

– Мы обязаны следовать заветам основателей, брат Бэньсян, – возразил второй. Он, в противоположность своему круглолицему собрату, был сухощав, морщинист, и обладал остроконечной, полностью седой бородой. – Сегодня, ты забудем положения монастырского устава, а завтра, начнем оспаривать учение Будды? Нет, это совершенно не годится. Лучше изыскать другой способ для спасения юного Дуаня.

– Мнения высказаны, – остро глянул Кужун на Бэньиня. – Что ты решишь, настоятель?

– Здесь нечего решать, – был ему невозмутимый ответ. – Человеческая жизнь ценнее мирских тайн. Дуань Юй изучит боевое искусство своей семьи, оставаясь мирянином.

– Быть может, кто-нибудь спросит моего мнения об изучении этого… Божественного Меча? – с лёгкой обидой спросил юный принц, подняв голову с камней храмового двора.

– Ну, жить-то ты, без сомнения, хочешь, – насмешливо фыркнул Инь Шэчи. – А значит, будешь обучаться. Вставай, шурин, хватит разлеживаться, – он протянул лежащему юноше руку, и тот, с его и Дуань Чжэнчуня помощью, кое-как поднялся на ноги.

* * *

Тем же вечером, Инь Шэчи одолевала бессонница, сразу по нескольким причинам. Первой, и немаловажной, было то, что их с Му Ваньцин поселили в разных кельях, и, что хуже, старый монах Кужун в первый же день строго-настрого запретил молодой паре посещать друг друга ночами – по его словам, разврату не было места в обители целомудрия. То, что Шэчи и Ваньцин были мужем и женой, сурового старца ничуть не волновало. В первые пару дней, юноша еще мог посмеиваться над их с подругой невольным монашеством, но сегодня, к концу четвертого, оно начало его раздражать.

Второй причиной было прискорбное неучастие Инь Шэчи во вчерашнем бою. Поневоле заинтересовавшись схваткой монахов с незваным гостем из Тибета, юноша нашел боевое искусство Цзюмочжи интересным и необычным, а самого нахального монаха – весьма опасным противником. К концу его противостояния с защитниками тяньлунских сокровищ, у Шэчи чесались руки проверить огненные техники тибетца на прочность, но сделать это ему так и не удалось – на поле боя явился Дуань Юй, и обезвредил врага с неожиданной легкостью.

Третьей, и наиболее раздражающей юношу причиной был сам Дуань Юй. Этим вечером, Инь Шэчи одолевали мысли, совершенно нехарактерные для него. Не в силах больше беспокойно ворочаться на жесткой монастырской лежанке, он оделся, и вышел на двор. Там, вдыхая прохладный ночной воздух, что еще хранил ароматы уходящего дня, Шэчи пытался разобраться в себе, и своем недовольстве.

Он не соврал Дуань Чжэнчуню в их недавнюю встречу: юный принц Да Ли был приятным собеседником, увлекался вещами, схожими с интересами самого Шэчи – за исключением фехтования, конечно, – и успел стать наследнику семьи Инь другом. Инь Шэчи даже начал подумывать о том, чтобы предложить Дуань Юю побрататься, столь велика была их взаимная приязнь и сходен образ мыслей, но их злосчастная размолвка перечеркнула все это, сделав двоих юношей врагами. Шэчи не мог простить шурину столь наглого пренебрежения к имуществу и доброму имени его секты – та успела прочно обосноваться в сердце Иня-младшего за недолгое время, что он провел с Уя-цзы и Су Синхэ. Масла в огонь подливало и разрешение их спора Дуань Чжэнмином, пристрастное и однобокое. Сейчас, уязвленные гордость и чувство справедливости упорно толкали Инь Шэчи на нечто, о чем он и не подумал бы в иных условиях.

Дуань Юй, начавший изучать Божественный Меч Шести Меридианов, все еще был крайне слаб – даже до ветра он выходил с помощью отца. Шэчи не мог не думать о том, что сейчас, юный принц Да Ли был в полной его власти, для любого возможного отмщения. При должной осторожности, ни монахи, ни Дуань Чжэнчунь не смогли бы остановить Инь Шэчи – чтобы разрушить меридианы воина столь неопытного и слабого, каким был Дуань Юй, наследнику секты Сяояо хватило бы считанных минут. С другой стороны, слабость юного принца не собиралась длиться сколько-нибудь долго: могущественная и таинственная техника Божественного Меча Шести Меридианов, что он изучал, впечатляла даже в частичном своем виде, примененная шестью тяньлунскими монахами. Шэчи подозревал, что изучив этот стиль полностью, Дуань Юй легко сравнится с ним силой, а то и вовсе превзойдет.

Раздраженно встряхнувшись, Инь Шэчи отогнал глупые мысли и чувства, толкающие его на подлость. Он рассудил, что подобные думы были вполне естественны – он не мог не желать восстановления справедливости для своей секты, и взять эту справедливость в свои руки было много надежнее и быстрее, чем полагаться на добрую волю Дуань Чжэнчуня, и совесть его сына. Вместе с тем, напав на Дуань Юя исподтишка, Шэчи изрядно запятнал бы уже свою совесть, чего он совсем не хотел.

Юноша уже собирался вернуться в свою комнату, и улечься спать, как нечто, промелькнувшее на фоне ночного неба, привлекло его внимание. Это не была ни ночная птица, ни иное неразумное существо – скрытность ночного гостя изрядно портили заметная даже во тьме красная кашая, голая левая рука, блестящая от пота в лунном свете, и длинные завязки остроконечной шапки, что развевались за спиной мужчины, точно постромки вырвавшегося из упряжки коня. Не преуспев ни в угрозах, ни в торговле, ни в бою, Цзюмочжи вернулся в храм Тяньлун тайно, не как грабитель, но как вор.

Найдя хитрого тибетца взглядом, Инь Шэчи уже собирался перехватить его, и объяснить Цзюмочжи всю неправедность его действий посредством верного меча, как в голову юноши пришел иной план, столь замечательный, что Шэчи даже зажмурился на мгновение, широко и довольно улыбаясь. Своим ночным вторжением, тибетский злодей подарил ему великолепную возможность восстановить свою душевную гармонию целиком и полностью.

Инь Шэчи немедленно последовал своей идее, быстрее ветра метнувшись к главному зданию храма Тяньлун. Он уже успел побывать внутри, и знал, что нужно искать разбойному тибетцу, в отличие от него самого. Тихонько прокравшись внутрь, он притворил за собой дверь, и, с трудом сдерживая смех, принялся за исполнение своего коварного плана.

* * *

Пробравшись в святая святых храма Тяньлун, Цзюмочжи довольно потер руки: искомое обязано было находиться в просторной зале, что располагалась на первом этаже главного здания монастыря. Середина этой залы была отгорожена тростниковыми занавесями, что скрывали шесть молельных подушек, и шестигранный же высокий постамент, на котором были закреплены шесть свитков. Все это не могло быть ничем иным, как местом хранения и изучения вожделенного стиля Божественного Меча Шести Меридианов. Предвкушающе улыбаясь, тибетец раздвинул циновки, что частично скрывали от глаз его цель, и застыл в удивленном ступоре: свитки на постаменте были девственно чисты, без единого знака или рисунка.

– Воры! – внезапный вопль, истошный, но до странного веселый, казалось, сотряс весь храм. – Воры в хранилище тайных знаний! Злодеи покушаются на сокровища храма!

Главное здание монастыря немедленно наполнилось шумом, гамом, и вооруженными монахами. С десяток бдивших в ночи послушников с боевыми шестами наперевес, двое из высокопоставленных монахов – Бэньцань и Кужун, – и заспанный Дуань Чжэнчунь вбежали внутрь, заполошно оглядываясь. Их взоры, не обещающие вору ничего хорошего, немедленно скрестились на Цзюмочжи. Следом, на нем скрестились сияющие клинки Божественного Меча Шести Меридианов.

Тибетец не стал вступать в продолжительный бой – его раны, забинтованные окровавленными полосами ткани, явно давали о себе знать. Кое-как отразив пламенным щитом слаженный удар троих монахов, он что есть силы драпанул в сторону выхода, где, напуганно шарахнувшись от держащегося за стену Дуань Юя, он поспешно свернул, куда глаза глядят. Врезавшись в закрытое окно, переломав рейки ставень, и проделав в оклеивавшей их бумаге огромную рваную дыру, тибетец проломился наружу и был таков.

– Вор! – испуганно ахнул Бэньцань, всплеснув руками. – Тибетский вор стащил свитки с описанием тайного стиля! Нужно немедленно гнаться… нужно догнать… схватить… – взволнованный старец начал задыхаться, и ближайшие два послушника поспешно поддержали его под руки.

– Сегодня, у меня была замечательная возможность безнаказанно стать вором, – громкий и размеренный голос Инь Шэчи услышали все. Юноша, не скрываясь, вышел на свет; в руке его покоился сверток из нескольких свитков.

– Я мог бы унести тайный стиль Дуаней, и все бы подумали, что эта кража – дело рук тибетского злодея, – продолжал он, четко и уверенно. – Я мог бы найти два железных оправдания своему воровству – ведь не более чем неделю назад, младший из семейства Дуань признался в том, что украл два тайных искусства моей секты, и, при этом, не пожелал ни забыть их, ни понести заслуженное наказание, – все так же опирающийся на стену Дуань Юй стыдливо отвел глаза.

– Я бы мог сказать себе: я забираю стиль Божественного Меча Шести Меридианов в уплату за Искусство Северной Тьмы и технику Бега по Волнам, стили не менее могущественные и таинственные, чем семейная пальцевая техника Дуаней, – не умолкал Шэчи. – Я мог бы сказать: государь Да Ли, изгнавший меня из страны, чтобы избежать справедливого наказания для своего племянника, заслужил возмездие своим неправым деянием. Но, – его пронизывающий взгляд обвел всех присутствующих, и остановился на Дуань Юе. Тот, на мгновение подняв глаза, смешался под строгим взором зятя, и вновь потупился.

– Но я – не вор! – повысил голос юноша. – Неважно, какие оправдания можно привести воровству! Неважно, какие благие намерения можно питать, присваивая чужое! Несмотря ни на что, воровство неизменно останется низостью, и я, Инь Шэчи, наследник секты Сяояо и младший из семейства Инь, никогда не замараю им свою совесть, в отличие от некоторых моих нечистоплотных родственников! – смерив шурина взглядом, полным оскорбленной гордости, он швырнул свитки ему под ноги, и отвернулся.

Бумажная скатка развернулась, и свитки раскатились по полу, открывая глазам присутствующих рисунки и описания практики Божественного Меча Шести Меридианов. Один из послушников, старательно отворачиваясь, поднял их с пола, и протянул монаху Кужуну. Тот с бесстрастным видом отнес свитки обратно в хранилище, и привесил к постаменту. Инь Шэчи стоило больших усилий не улыбаться сейчас – он чувствовал себя полностью отмщенным. Сегодня, он отвесил Дуань Юю изрядный щелчок по носу, да еще и в присутствии многих людей, что обязано было пронять даже толстокожего сына Дуань Чжэнчуня. Сам Принц Юга, присутствовавший при этой показательной словесной порке, также добавлял остроты блюду праведного возмездия. Да, больших усилий стоило Иню-младшему не расплыться сейчас в довольной улыбке, но, зная толк в хорошей каверзе, он имел достаточно терпения, чтобы дождаться самой приятной части – проявления уязвленных чувств ее цели. Дуань Юй не разочаровал.

– Я виноват перед тобой, брат Шэчи! – ответил он надрывно и громко, бухаясь на колени. Всхлипывания настойчиво врывались в речь юного принца, делая ее путанной, и, одновременно, более прочувствованной. – Ты прав, ты совершенно прав! Я поступил низко, присвоив имущество твоей секты. Я поступил еще хуже, уговаривая тебя предать ее. Я упорствовал в своих ошибках, и стал причиной изгнания, твоего, и ни в чем не повинной сестрицы Вань. Я не стану рядиться в терновник и молить о прощении[3] – видит небо, я не заслуживаю его, – он громко шмыгнул носом. – Но я могу просить об одном – исполни ранее задуманное, и уничтожь мои меридианы, – стоявший неподалеку Дуань Чжэнчунь испуганно охнул, и дернулся было к сыну, но замер, остановленный его отчаянным взглядом.

– Я не буду сопротивляться, – с виноватой искренностью продолжал Дуань Юй. – Я также не позволю отцу тебе помешать. Не встревай, папа: это дело – между мной, и братом Шэчи. Я никогда не желал идти воинским путем, и был прав – первые же мои шаги по нему принесли невзгоды и разлад моей семье. Приступай, брат Шэчи – я готов принять свое наказание, – он гордо поднял подбородок, то и дело смаргивая влагу из глаз.

Инь Шэчи повернулся к шурину с озадаченным видом. Задуманная им шутка нежданно обратилась трагедией, уместной в какой-нибудь оперной постановке, но никак не в жизни. Он ожидал от Дуань Юя чего угодно – бегства, оправданий, упорного отрицания содеянного – но вовсе не полного признания вины, и просьбы о наказании. Безмолвный, он подошел к юному принцу, что лишь сжался и зажмурил глаза, но не двинулся с места. Наклонившись и взяв Дуань Юя за локти, Шэчи легко поднял его на ноги, да так и остался стоять, поддерживая шурина – того все еще шатало даже от такого немудреного усилия.

– Знаешь, братец Юй, мне, как оказалось, вовсе не нужны твои увечья, – задумчиво поведал он. – Искреннего раскаяния было достаточно. Я не очень-то и хотел калечить хорошего человека, который приходится братом моей любимой жене, даже ради справедливости. К тому же, ты и вправду заполучил чужие знания случайно. Я, пожалуй, объявлю тебя другом секты Сяояо, и не стану наказывать. Только не обучай никого Искусству Северной Тьмы и технике Бега по Волнам – за это, я точно никогда не оправдаюсь перед учителем, – юный принц согласно закивал с облегченным видом.

– И сделай милость – забудь всю эту чушь об убийстве моих собратьев, – добавил юноша, насмешливо улыбаясь. – Я ведь могу и обидеться.

– Конечно, брат Шэчи, – с готовностью согласился Дуань Юй. – Пусть мой долг к неизвестной благодетельнице останется только моей ношей.

– Я рад, что ты, наконец, взялся за ум, сынок, – довольно молвил Дуань Чжэнчунь, подходя ближе. Шэчи отпустил шурина, и тот оперся на руку отца. – Теперь, наша семья может примириться, осталось только оповестить об этом брата. Мы закончим с твоим обучением Божественному Мечу Шести Меридианов уже завтра, и немедленно вернемся в столицу, чтобы вся эта глупость с изгнанием моих зятя и дочери, в конце концов, разрешилась.

– Убийство Сюаньбэя, батюшка, – старательно давя улыбку, напомнил Инь Шэчи.

– А, твою!.. – в сердцах заругался было далиский наследный принц, но, поймав несколько укоризненных взглядов монахов, вовремя спохватился и умолк, прикрыв рот ладонью.

– Нужно как можно скорее разобраться с этим докучным делом, – успокоившись, продолжил он. – Отправишься с нами, Юй-эр? Раз уж в семью вернулись мир и согласие, не вижу причин не постранствовать вместе.

– Конечно, папа, – с готовностью согласился тот. – Мне не помешает развеяться после всего случившегося. Да и путешествовать в компании друзей будет для меня в новинку.

Вечером следующего дня, из храма Тяньлун выехала четверка всадников – мужчина в возрасте, блестящий свежевыбритой головой, двое юношей, и девушка. Все четверо дружески переговаривались, пустив лошадей неспешной рысью.

– Я не очень-то хочу возвращаться в храм Шэньцзе, – признался Дуань Чжэнчунь, потирая бритый подбородок. – Одни только мысли об этой обители скуки пробуждают в моем нутре желудочные колики. Кроме того, я так и не узнал там ничего нового – смерть от Кулака Веды, тайно пришедший и ушедший убийца, и ничего более. Эти смердящие лысые ослы… то есть, уважаемые наставники… спят мертвым сном, не иначе.

– Поедем тогда в Гусу, к Мужунам, – предложила Му Ваньцин. – Расспросим их наследника – даже если он не убийца, лучше знать это наверняка.

– Путь в Цзянсу неблизок – придется пересечь едва ли не всю Срединную Равнину, – задумался наследный принц. – Но, похоже, других следов у нас не осталось. Решено, так и сделаем, – он с отсутствующим видом потер бритую макушку.

– Скажите-ка мне, батюшка, что за монашеское имя вы приняли при постриге? – с невинным видом поинтересовался Инь Шэчи.

– Бэньчжэнь, – непроизвольно ответил Дуань Чжэнчунь, и тут же с подозрением поглядел на зятя. – Зачем тебе это, несносный мальчишка? – Шэчи ничего не сказал в ответ – он был занят тем, что старательно сжимал челюсти, кривясь в мучительной гримасе.

– Который «чжэнь», папа? – с притворным непониманием вопросил Дуань Юй. – «Истина», или, быть может, «игла»? Или же… другой?

– Другой[4], – сумрачно ответил Принц Юга.

На этом, Инь Шэчи не выдержал, и зашелся в громогласном хохоте, бросив поводья и хлопая себя ладонями по коленям. Бодро рысящий Зимний Ветер тут же наградил расслабившего ноги юношу парой чувствительных толчков в седалище, но Шэчи и не думал успокаиваться. Дуань Юй ненадолго отстал от зятя, присоединившись к его веселью; не удержалась от звонкого смеха и Му Ваньцин.

– Смейтесь-смейтесь, негодные сорванцы, – притворно нахмурился Дуань Чжэнчунь. – Надо было, все же, настоять на постриге для тебя, Юй-эр – может статься, наставник Кужун и тебя наградил бы имечком вроде Бэньу или Бэньюна[5].

– Ничего, батюшка, – сквозь смех выговорил Инь Шэчи. – Вы оставили монашескую жизнь, а значит, вам больше не требуется вести себя в соответствии с вашим монашеским именем, – он вновь неудержимо захихикал.

– Ну хватит уже, муж мой, – вступилась за отца Ваньцин. – Прости, папа. В качестве извинений, в ближайшем городе я подыщу тебе хорошую шапку или наголовную повязку – не хочу, чтобы кожа на твоей голове обгорала под солнцем, или мерзла ночью.

– Спасибо, Цин-эр, – растроганно ответил принц. – Одна ты проявляешь дочернее почитание. Эти же гадкие мальчишки только и могут, что насмехаться над родителем и тестем. Что-то вы на удивление быстро помирились, – с толикой недовольства глянул он на юношей.

– Шэчи вполне мог бы быть моим старшим братом, – глубокомысленно заметил Дуань Юй. – Он ничуть не менее образован, и наши интересы во многом совпадают. Поистине, то, что мы стали родней – воля небес.

– Знаешь, братец Юй, а ведь если бы я был твоим старшим братом, Ваньцин приходилась бы мне сестрой, – прищурился в сторону шурина Шэчи. – На такое я не согласен. Пожалуй, я даже не стану брататься с тобой, как задумывал ранее: сестра побратима – все равно, что родная.

Дуань Юй ответил возмущенным возгласом; Му Ваньцин на сей раз встала на сторону мужа. Дуань Чжэнчунь лишь негромко посмеивался, довольный, что его зять избрал себе другую мишень для шуток. Обретшее мир и гармонию семейство не спеша продвигалось на северо-восток, к берегам Восточного Моря, где располагалось обиталище семейства Мужун.

Примечания

[1] Кашая (санскрит. «простая») – индийское название одежды буддийских монахов. Я применяю это слово только ко всяким чужеземцам, так как китайские чань-буддисты называют свою монашескую одежду просто – «монашеская одежда», «сэн и».

[2] Имется в виду Будда Шакьямуни.

[3] «Молить о прощении, одетый в терновник» – поговорка-чэнъюй, означающая искреннее раскаяние. Отсылает к историческому эпизоду, случившемуся в эпоху Борющихся Царств, когда чжаоский полководец Лянь По, умоляя о прощении канцлера Линь Сянжу, надел на голое тело сплетенную из терновника накидку.

[4] Монашеское имя «Бэньчжэнь» означает «источник целомудрия». Дуань Юй перечисляет значения всех иероглифов, полностью созвучных «чжэнь»-целомудрию.

[5] Бэньу – «источник воинского дела», Бэньюн – «источник доблести». Дуань Чжэнчунь намекает на крайнюю невоинственность сына.

Глава 21

Дракон юго-запада проникает взглядом в самую суть, а серебряная змея нежданно-негаданно находит давно искомое

Путь из северной Юньнани в Цзянсу не принес четверке путешественников ни новых встреч, ни интересных знакомств, ни даже стычек с негодяями. Провинцию Хубэй, где было сильно присутствие Клана Нищих, путники благополучно обошли стороной – Инь Шэчи рассказал о ссоре с крупнейшим кланом Поднебесной, и смерти Кан Минь, что стала причиной этой ссоры. Эта новость неожиданно ввергла далиского наследного принца в глубокую печаль, но грусть быстро разомкнула свои оковы на сердце жизнерадостного мужчины – уже на следующий день, он беззаботно шутил и смеялся, как ни в чем не бывало.

Путники одолели несколько тысяч ли, разделявшие город Гусу и северо-восток царства Да Ли, за чуть более, чем неделю. Перейдя границы четырех провинций империи Сун, они вступили в пятую – Цзянсу, – и, расспрашивая местных, без большого труда отыскали в округе Сучжоу особняк именитого семейства Мужун.

Поместье Мужунов, Ласточкино Гнездо, на первый взгляд не отличалось ни богатством, ни роскошью. Оно находилось вдали от кипящих жизнью городских улиц, и выглядело не обителью воинов, а, скорее, подворьем вышедшего в отставку чиновника, проводящего дни в отдыхе, созерцании природы, и сочинении стихов. Красот природы вокруг было в достатке – Ласточкино Гнездо расположилось в излучине реки Бэйсинь, спокойной, чистой, и неширокой. Плакучие ивы купали свои ветви в тихих речных водах, птицы свистели беззаботные трели, а зелень трав и кустов, изумрудно-яркая в раннюю летнюю пору, радовала глаз своей свежестью. Инь Шэчи с удовольствием оглядел стоящую на сваях веранду поместья, выходящую на реку, скрытые под сенью дерев домики, и заякоренную у небольшого причала прогулочную лодку.

– Жаль, в Долине Тишины, что в горах Лэйгу, не течет подобной реки, – со светлой грустью обратился он к жене. – Сегодня, я узнал, как выглядит дом моей мечты, дом, в котором я хотел бы растить наших детей, наставлять младших без суеты и спешки, и проводить холодные вечера у теплого очага, нежась в твоих объятьях. Этот дом во всем подобен обители семьи Мужун, но, боюсь, повторить ее без столь удачного сочетания ветра и вод попросту невозможно.

– Когда придет время, мы выстроим дом ничуть не хуже этого, Шэчи, – растроганно отозвалась Му Ваньцин. – Если нужно, мы пригласим ученого даоса-архитектора, знатока геомантии, и он создаст для нас лучшее из подворий в мире.

– Мой старший брат по учебе, Су Синхэ – искуснейший из известных мне строителей, – чуть повеселев, ответил Инь Шэчи. – Под его руководством можно даже императорский дворец построить без труда, не то, что обычное поместье. Уверен, возведенное им подворье будет великолепным. Просто, мне очень уж пришлись по душе здешние тишина и благодать, – он с задумчивым видом обвел взглядом жилище семьи Мужун.

– Надеюсь, уйдя на покой, вы с женой будете почаще навещать ее старого отца, – с толикой печали промолвил Дуань Чжэнчунь. – Моя беспечность отняла у меня многие годы, что я мог бы провести с детьми, и вскоре, птенцы окончательно покинут гнездо, не задержавшись в нем и на несколько лет.

– Переезжайте к нам, в Ваньчэн, вместе с наложницами, – немедленно предложил Шэчи. Мечтательная грусть на его лице быстро сменилась хитрой улыбкой. – Так, вы всегда будете рядом со мной и Ваньцин. Не волнуйтесь о троне Да Ли – ведь правил же Лю Цун округом Цзинчжоу из императорского дворца в Сюйчане[1]? Уверен, вы ему не уступите.

– Да что ты такое говоришь, негодный мальчишка? – возмутился далиский наследный принц. – Я, по-твоему, подобен глупцу, неумехе, и предателю Лю Цуну, что даже не попытался защитить наследие семьи? Вот сейчас слезу с коня, да поучу тебя уму-разуму!..

Перепалка кипящего негодованием Дуань Чжэнчуня и довольно хихикающего Инь Шэчи прекратилась сама собой – к ним навстречу вышел один из обитателей поместья Мужун. Встречающей оказалась молодая девушка в синем халате. При виде гостей, ее свежее, приятное лицо озарила вежливая улыбка; Шэчи на мгновение показалось, что он видит во взгляде юной красавицы озорные огоньки лукавства, но он отогнал эти мысли – служанке богатой семьи не с чего было злорадствовать над гостями, а уж шутить над ними и вовсе было бы непозволительно.

Девушка подошла к спешивающимся странникам, и, отвесив короткий поклон, доброжелательно заговорила:

– Приветствую вас, уважаемые путники, – ее голос был звонок и чист, словно журчание горного ручейка, но Инь Шэчи вновь почудилось ехидство, на этот раз – звучащее в его весёлых переливах. – Если вы здесь, чтобы посетить молодого господина Мужуна, или же кого-то из его братьев по оружию, боюсь, вы прибыли в неурочный час. Наследник с товарищами отсутствуют по делам семьи. Вы можете подождать их возвращения, но, боюсь, ваше ожидание будет долгим.

– У нас к господину Мужуну важное дело, и мы вовсе не против подождать его здесь, – в голосе Дуань Чжэнчуня, обратившегося к девушке, зазвучала бархатистая мягкость, и задушевная вкрадчивость. – Здешние виды прекрасны, словно земли бессмертных. Я чувствую, что мог бы провести вечность в этих благодатных краях.

– Воля ваша, – ответила девушка. – Я бы пригласила достопочтенных гостей в поместье, но простой служанке, вроде меня, необходимо испросить разрешения для этого. Пройдемте в гостевой домик, и я представлю вас смотрителю, – она повернулась к воротам поместья, и двинулась внутрь, указывая путь. Инь Шэчи подозрительно уставился в спину шествующей впереди девицы – на сей раз, он совершенно точно уловил издевку в ее голосе.

Тем временем, Дуань Чжэнчунь поравнялся с их сопровождающей, и обратился к ней, с все той же вежливой предупредительностью:

– Я – Дуань Чжэнчунь… простой странник. Могу ли я узнать ваше имя, юная госпожа?

– Что вы, я вовсе не госпожа, – с улыбкой ответила девушка. – Я – обычная служанка в доме семьи Мужун. Называйте меня А Би, господин Дуань.

– А Би, – мечтательно протянул далиский наследный принц. – Это имя, пусть простое, звучит лазурью небес, и бескрайней необъятностью морских вод, нежным ароматом цветов глицинии, и беспечной трелью сойки. В нем скрыто много больше, чем кажется на первый взгляд, как и в вас, прекрасная А Би[2], – служанка, ошеломленная этим словесным водопадом, смущённо потупилась.

Инь Шэчи с невольным уважением поглядел на тестя, также пораженный этим стремительным штурмом цитадели сердца едва знакомой девушки. Он бросил весёлый взгляд на спутников, кивнув в сторону Дуань Чжэнчуня. Му Ваньцин с неуверенной улыбкой пожала плечами, Дуань Юй же страдальчески закатил глаза.

Далиский Принц Юга продолжал заливаться соловьём, пытаясь очаровать юную служанку, всю дорогу до небольшого домика на окраине поместья. Под конец, когда они все уже входили внутрь, Инь Шэчи с весёлым удивлением приметил пару задумчивых взглядов, брошенных девушкой на Дуань Чжэнчуня. Устроив гостей за небольшими пристенными столиками, А Би поспешно упорхнула, чтобы вернуться в компании седого старца, согбенного годами.

– Значит, вот эти вот люди говорят, что у них важное дело к молодому господину, и хотят дождаться его здесь? – спросил мужчина, чрезмерно повышая по-старчески дребезжащий голос, как если бы не слышал сам себя. Его узловатая рука тяжело опиралась на кривую клюку, голова чуть тряслась, а левый глаз скрывало крупное бельмо.

– Многие жаждут оторвать кусочек от славы Мужунов, – брюзгливо продолжил старец. – И дня не пройдет, чтобы в Ласточкино Гнездо не заявился очередной проходимец, убежденный, что поместье Мужун Фу наполнено сокровищами, и намеренный что-то из этих сокровищ прикарманить. Конечно же, я не говорю об уважаемых гостях, – с насмешкой добавил он.

– Примите мое искреннее уважение, юная госпожа, – вдруг заговорил Дуань Чжэнчунь, широко улыбаясь, и обращаясь, как ни странно, к недовольному старцу. – Вижу, вы искусны не только в перевоплощении, но и в воинских умениях. Только лишь дева, достаточно развившая свои силу и гибкость… – он на мгновение запнулся, и его взгляд подернулся мечтательной поволокой. Дуань Юй громко прочистил горло, и его отец, встрепенувшись, закончил:

– … Могла столь легко и точно изобразить древнего старика. Быть может, вы явите нам свой истинный облик, юная госпожа?

– Что меня выдало? – заговорил вдруг старец женским голосом, глубоким и приятным. В речи раскрытой притворщицы звучали нотки растерянности.

– О, несколько вещей, но, боюсь, описывая их, я перейду грань приличия, – лукаво улыбнулся Дуань Чжэнчунь. – Могу сказать лишь одно – изображая мужчину, не забывайте прикрывать шею.

– Примите мое уважение остроте ваших глаз, господин принц, – уже увереннее ответила лицедейка. – Слава царской семьи Да Ли докатилась и до наших мест, и, надо сказать, кое в чем она ничуть не преувеличена.

Несильно потянув себя за волосы у виска, она осторожно избавилась от тонкой маски, во всем подобной человеческой коже, а именно, коже дряхлого старца, и открыла всем свое настоящее лицо. Пухлые губы девушки изгибались в лёгкой усмешке, а тонкие брови чуть приподнялись, придавая ее скуластому, правильных черт лицу озорной и весёлый вид. Преобразилась и осанка девушки, вкупе с ее движениями: теперь, выпрямившись, она даже отдаленно не напоминала мужчину. Инь Шэчи невольно отметил привлекательность юной лицедейки, и с подозрением уставился на тестя. Юноша помимо воли предположил в нем некое сверхъестественное чутье на красавиц, позволившее ему распознать юную деву под маской старца, маской, которая самому Шэчи казалась безупречной.