Текст книги "Восемь Драконов и Серебряная Змея (СИ)"

Автор книги: Yevhen Chepurnyy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 62 страниц)

Прождав так какое-то время, неизвестный скрытник убрал от окна свое приспособление, вытряхнул из него угли, и тщательно затоптал. Затем, спрятав курильницу в сумку, он вынул из ножен на поясе длинный нож с зачерненным лезвием, которым осторожно убрал в сторону оконную задвижку. Растворив ставни, он неслышно проник внутрь, с оружием наготове.

Воздух в комнате, оказавшейся спальней лоянского судьи, полнился зыбкой дымкой, пахнущей травами – медная курильница исправно сделала свое дело. Скрытник в черном быстро огляделся, и шагнул к постели, занося нож. Рука мужчины рванула в сторону одеяло, прикрывающее спящую фигуру, а стальное острие уже готово было пасть вниз, пронзая лежащего на постели, когда ночной гость застыл на месте – одеяло скрывало лишь несколько узлов с одеждой, устроенных так, чтобы выглядеть лежащим человеком.

Бумажная ширма в углу взорвалась обломками деревянных реек и обрывками бумаги – двое, прятавшиеся за ней, не стали терять время, попросту прорубившись сквозь хлипкую преграду. Лица их были скрыты плотными тканевыми повязками, а острия мечей, тускло сверкнувшие в неверном свете ночника, прянули к ночному вторженцу, стремясь пронзить затянутую в черное фигуру.

Неизвестный едва успел уйти от этой внезапной атаки – если бы не ширма, что самую малость, но задержала напавшую из засады пару, грудь ночного убийцы была бы пробита дважды. Но, настороженный обманкой в постели, и предупрежденный шумом от разрубленной перегородки, он успел уклониться, ловким прыжком отступив к окну, и отделавшись лишь парой прорех на одежде.

Мужчина в черном не стал убегать – отыграв немного расстояния, он атаковал, быстро и мощно, применив рукопашную технику. Поток ци, исторгнутый его ладонью, яркой молнией прошил задымленный воздух комнаты, целя в пару мечников. Один из них, высокий юноша в белом, ударил навстречу своей техникой ци, и двое бойцов застыли в безмолвном противоборстве, пытаясь пересилить друг друга. Спутница юноши, стройная девушка в красном халате, также не осталась в стороне – переждав атаку за спиной соратника, она ловко выметнулась из-под его защиты, уходя от неослабевающего натиска врага вперед и вверх. Быстрая и невесомая, она кувыркнулась в воздухе, отталкиваясь носками сапожек от мореных досок потолка, и метнулась к убийце в черном. Ее меч ударил с безошибочной скоростью и точностью, на мгновение расплывшись серебристым полукружьем. Ночной гость, испуганно вскрикнув, вынужденно прекратил атаку, и отступил, спасая свою жизнь. Самый кончик острия клинка прочертил кровавую полосу на его груди, а следом, мужчине в черном пришлось уклоняться от меча подоспевшего юноши. Клинки юных воителей слаженно разили снова и снова, и ночной убийца, вынужденный отступать и защищаться, в конце концов был зажат в углу.

– Сдавайся, и мы не причиним тебе вреда, – голос Инь Шэчи звучал невнятно, приглушенный пропитанной целебным настоем маской, но его меч был недвусмысленно направлен в лицо неизвестного. – Ты – не ровня ни нам, ни У Юньлуну, предвидевшему каждый твой шаг. Если ты раскаешься в своих злодеяниях, то можешь надеяться на милосердие – получив признание, господин сяньвэй вряд ли откажется подарить тебе быструю казнь без пыток.

– Верно, – поддакнула Му Ваньцин, и кровожадно добавила:

– Но можем и продолжить драку – я проторчала в этой спальне целую ночь, сидя на неудобном стуле, и мне не терпится отрубить тебе пару лишних конечностей, – острие ее клинка нетерпеливо качнулось к правой руке мужчины.

– Вы поймали его, господин Инь? – раздался от скрипнувшей входной двери голос У Юньлуна. Также защищенный тканевой маской, и одетый в мятый форменный халат, чиновник сдерживал зевоту, но его глаза глядели на молодую пару и их противника пристально и немигающе, полные нетерпеливого ожидания. – Безопасно ли звать приставов?

– Ядовитый дым уже развеялся, – ответила Ваньцин. – Зови своих стражников, пусть они наденут на этого глупца колодки, – при ее словах, мужчина в черном резко дернулся, пытаясь ускользнуть, но вновь замер, когда острия двух мечей уперлись в его грудь и горло. По бледной шее убийцы сбежала вниз струйка крови – клинок Шэчи надрезал кожу.

– Вы двое – вольные странники, ничем не обязанные правительству, – вдруг заговорил плененный убийца. Его голос, хриплый и сорванный, звучал скрежетом железа по точильному камню. – Помогите мне. Отпустите меня, убейте сяньвэя, и я награжу вас величайшим из сокровищ, о котором вы даже и не смели мечтать.

– Сокровище? – насмешливо прищурил бровь Инь Шэчи. – Да еще и величайшее. Что-то мне все это напоминает. Ну-ка, – отняв меч от горла ночного убийцы, он подцепил кончиком клинка его маску, и одним резким движением сорвал ее. Взглядам присутствующих открылось знакомое лицо – тощее, бледное, и почти безволосое, с редкими белесыми волосинками бровей.

– Каким-таким сокровищем может владеть жалкий оборванец? – узнала давешнего сбежавшего бродягу Му Ваньцин. – Остатками золота, что ты не пустил на свой нелепый яд? Даже будь мы с мужем продажными крохоборами, нас и то не соблазнила бы такая мелочь.

– Тебе не понять меня и мои стремления, скудоумная девка! – окрысился неизвестный. Стоило ему заговорить, как Шэчи невольно подметил неестественную красноту его языка и внутренности рта.

– Воробью неведомы помыслы феникса! – громко и раздраженно продолжал убийца. – Я говорю не о каких-то жалких богатствах, но о величайшем из даров, достойном легендарных властителей. Цинь Шихуан искал его, а танские императоры требовали у мудрецов поделиться его тайной, но все они оказались недостойны! Лишь я, я один, вплотную приблизился к его достижению! Я говорю о бессмертии! Оно вот-вот покорится мне, из далекой мечты став действительностью!

– Воробью неведомы помыслы феникса, – с расстановкой повторил его слова Инь Шэчи. – И ты, блистательный феникс, не желающий дать своему сиянию угаснуть, свернул шеи уже четырем жалким воробьям во имя бессмертия – ведь их жизни ничего не стоят, так? А сегодня, ты собирался придушить пятого. Не только язык твой красен, как кровь, но и руки. Вы уже поняли, господин У?

– Беседуй мы за чашей вина, Шэчи, я бы предложил тебе написать его имя на ладони, подобно Чжугэ и Чжоу[1], – нетерпеливо ответил лоянский судья, от воодушевления забывший о своей извечной вежливости. – Скажи его фамилию, а я произнесу имя.

– Юэ, – не замедлил отозваться юноша.

– Фансян, – одновременно с ним проговорил У Юньлун. Оба торжествующе засмеялись.

– Что ж, вы узнали меня, – недовольно скривился убийца. – Значит, вам известна моя слава как алхимика и знатока чудесных эликсиров. Я говорю правду – никогда еще я не был так близок к тайне бессмертия. В обмен на ваше молчание, я готов разделить ее с вами. Лоянского сяньвэя придется убить – этот дурень слепо предан ничтожеству, сидящему на троне, и изданным им глупым законам. Подобные ему неспособны осознать все величие и ценность вечной жизни. Ну же, помогите мне, – его голос звучал все нетерпеливее. – Обещаю, вторая и третья порции законченного эликсира бессмертия станут вашими. Разве не прекрасно будет вырваться из бесконечного цикла перерождений, отбросив свою смертную природу? Вы – муж и жена, разве ваша преданность друг другу достойна распасться под давлением времени и смерти?

– Не смей трогать наши с мужем чувства своим поганым языком, мерзавец, – зло бросила даосу Му Ваньцин. – Как ты вообще можешь говорить о любви, ты, безжалостно прекративший жизни четверых, что не успели ни найти пару, ни оставить потомства?

– Они всего лишь оказались недостойны, – с неожиданной горячностью возразил ей Юэ Фансян. – Их тела были переполнены грязью и ядами сущего, что порождают пороки и жалкая человеческая натура. Даже смягченные растительным составом, что я разработал сам, чистые металлы разрушили их тела и души – очищение удалило слишком многое из сути этих простецов. Но даже так, их смерти послужили высшей цели – совершенствованию моего эликсира! Вы двое практикуете боевые искусства, и ваша внутренняя энергия сильна – и незавершенный состав не повредит вам. Может статься, ваше бессмертие ещё ближе моего. Если вы согласитесь испытать на себе эликсир, созданный по моим последним расчетам…

– … То мы умрем, – уверенным тоном завершил его мысль Инь Шэчи. – И эта смерть была бы полностью заслуженной – только редкостный глупец станет пить или есть что-то из рук отравителя и убийцы. Неужто четыре неудачи подряд не зародили в тебе ни единой крупицы сомнений, даос Юэ? Что, если избранный тобой путь – неверен? Что, если используемый тобой состав – всего лишь смертельный яд, с несколькими ненужными добавками?

– Твои речи полны невежества и косности! – воскликнул даос-убийца. Его глаза блестели пуще прежнего, а бледные ноздри дрожали, часто раздуваясь. – Я изучил все труды о Великом Очищении – Книгу Девяти Эликсиров, Писание о Золотом Напитке, и многие другие! Каждая их строка навсегда отпечаталась в моей памяти! Я понял все ошибки древних, все недочеты их рецептов, и несовершенство составов – они всего лишь предназначены для существ, уже возвысившихся над человеческой природой! Первозданные вещества – ртуть, киноварь, золото, и сера, – слишком сильны, слишком могущественны для простецов, копошащихся в грязи этого жалкого мира, и поглощение их ведет лишь к болезням и смерти! Нужен посредник, смягчающий их ослепительную силу, их очищающую мощь! Я сам, сам дошел до этого, после долгих бессонных ночей страданий, когда очищенная ртуть терзала мои внутренности! – он судорожно вдохнул, утомленный своей долгой и возбужденной речью.

– Тварные человеческие энергии слишком отличны от чуждых им сил, таящихся в первозданных веществах, – заговорил он чуть спокойнее. – Сталкиваясь в человеческом теле, эти силы уничтожают друг друга, попутно разрушая свое вместилище. Чтобы примирить эти две противоположности, необходимо нечто среднее, не чуждое одновременно и тварному, и духовному мирам, и этот посредник – целебные растения. Они, будучи несомненным плодом мира тварного, способны целить раны духа, или же причинять их, обладая нужной для этого первозданной энергией. Трава трех звезд – сильнейший яд, наполненный энергией инь. Ее противоположность – драконья кровь, растение столь полное ян, что способно сжечь человека изнутри. И, наконец, трава полынь – ничтожное, мусорное растение, чья смесь энергий недалеко ушла от жалкого человеческого тела. Соединенные должным образом, они обязаны смягчить воздействие первозданных веществ на человеческую суть, приняв на себя их разрушительную силу, и дав дорогу созидательной. Мне нужно лишь найти необходимое сочетание…

– Ты не только непроходимо глуп, но и невежествен, – с тяжелым вздохом прервала его Му Ваньцин. – Трава трех звезд считается присущей инь из-за того, что быстро и надежно разрушает внутренности человека, ведя к немедленной и неотвратимой смерти. Драконья кровь же, будучи принятой вовнутрь, способствует ускорению токов крови, отсюда ее название. О ней говорят, как о растении, полном ян, из-за того, что она вызывает сильный жар – быстро бегущая по жилам кровь делает человеческое тело горячее. Ее воздействие не спасет от отравления – чем быстрее течет кровь, тем скорее расходится по ней яд. Человеку, столь невежественному в лекарских науках, не стоит и пытаться создавать собственные смеси. Неудивительно, что у тебя получился всего лишь разбавленный яд, а не что-то иное.

– Ты! – заорал Юэ Фансян, брызгая слюной. – Глупая девка, ничего не понимающая ни в алхимии, ни в медицине! Не тебе оскорблять мое искусство своими скудоумными измышлениями! Твоя дурость…

Он не договорил – Инь Шэчи, убрав меч в ножны, шагнул ближе, и мощным ударом в челюсть сбил безумного даоса с ног. Тот врезался в стену, и медленно сполз по ней, оставляя на дереве кровавый след – рассерженный юноша не особо сдерживал силу. Брезгливо отряхнув кулак, он обернулся к стоящему у двери У Юньлуну.

– Надеюсь, вы простите мне эту небольшую вольность, господин сяньвэй, – проговорил он. – Не стоило бы обижаться на умалишенного, но слишком уж часто он оскорблял мою жену.

– О чем ты, Шэчи? – ответил чиновник с легкой улыбкой. – Вы с Ваньцин оказали мне бесценную помощь в задержании опасного преступника. То, что вы сумели взять его живым – достойно похвалы вдвойне, несмотря на, – он с намеком взглянул на лежащего даоса, – некоторые телесные повреждения, что получил этот негодяй, – юноша весело рассмеялся на эти слова.

– Ты – самый рассудительный чиновник из всех, что я знаю, У Юньлун, – заметила Му Ваньцин, вкладывая меч в ножны. – Если бы больше вашей братии следовало, как и ты, духу закона, а не его букве, страдания простого люда уменьшились бы многократно.

– В своей мудрости, Сын Неба понимает, что не все государственные служащие равным образом прилежны и бескорыстны, – неожиданно серьезно ответил судья. – Многие из них желают лишь повышать свое благосостояние, делая работу спустя рукава. Для того, чтобы подобные ленивые начетчики не нанесли вреда великой Сун, император издал строгие законы, несущие как поощрения, так и наказания. Следя за их исполнением, и исполнением воли Сына Неба, я делаю Поднебесную лучше. Эта мысль неизменно согревает меня в холодные вечера, и придает сил в трудную минуту, – он подошел ближе к молодой паре, и с нескрываемым удовольствием оглядел бессознательного Юэ Фансяна.

– Еще один глупец, поставивший себя выше людей и законов, не ушел от возмездия, – промолвил он. – Небо видит все, и у сетей его справедливости – густое плетение. Сегодня, вы помогли этой справедливости свершиться, господин и госпожа Инь, за что я благодарю вас от всего сердца, – он церемонно поклонился юноше и девушке. – А сейчас, пора бы уже бросить этого негодяя в темницу, и хоть немного поспать, – он, не скрываясь, широко зевнул. Шэчи невольно подхватил его зевок, и заметил, что Ваньцин также прикрывает рот ладонью.

– Я найду для вас отдельную комнату, – правильно понял их состояние У Юньлун. – Подождите только, пока я приведу моих подчиненных – забрать пленного.

* * *

– Великие дела ожидают в будущем тебя и твою жену, Шэчи, – говорил У Юньлун, провожая молодую пару поутру. – Мало кто добровольно вызвался бы на такое рискованное дело, как ловля безумного отравителя, и, тем паче, мало какой вольный странник согласился бы работать с окружным судьей. Даже Клан Нищих, со всем их желанием помогать великой Сун, делает это своими путями, идущими порознь с трудом простых чиновников. Ты же, Шэчи, не посчитал себя выше меня и подчиненных мне стражников, и не побрезговал нашей тяжелой, неблагодарной работой. Воистину, ваши с Ваньцин сердца полны жажды справедливости.

– Что вы, господин У, я всего лишь потешил собственную гордыню, стяжав славу спасителя простых лоянцев, – весело улыбнулся юноша. – К тому же, я не мог так просто оставить оскорбление, что нанес нам с женой тот торгаш. Мне пришлось сделать все для упрочения доброго имени секты Сяояо.

– Как скажешь, Шэчи, – рассмеялся лоянский судья. – Какие бы побуждения ни вели тебя, знай: твои добрые дела не будут забыты. Отныне, в Лояне есть человек, что всегда будет рад видеть тебя, твою семью, и любого из твоей секты, и горд тем, что может назвать вас с Ваньцин своими друзьями.

– Благодарю вас, господин У, – дружеская улыбка Инь Шэчи немного нарушала церемонность его ответа и поклона. – Знакомство с вами – словно встреча дракона и тигра в бурю[2].

– Вот-вот, – поддакнула Му Ваньцин. – Будь уверен, У Юньлун – наша семья тоже тебя не забудет. Такую диковину, как прилежный и мудрый чиновник, забыть трудно.

– Твои слова слишком жестоки к людям, служащим империи Сун, Ваньцин, – с постным лицом проговорил судья, и, понизив голос, добавил:

– Но, увы, не лишены правды, – девушка, весело хихикнув, согласно покивала.

– Не будем больше задерживать вас, господин У, – закруглил их прощание Шэчи. – Берегите себя.

– В добрый путь, Шэчи, Ваньцин, – доброжелательно ответил чиновник.

В последний раз раскланявшись с лоянским судьей, молодая пара двинулась по улице, ведущей от ямыня к рыночной площади. День в древнем городе, усилиями танских правителей приблизившемся к столице своими богатством и многолюдием, начинался рано, но горожане пока еще лишь выбирались из теплых постелей, не успев наполнить широкие мощеные улицы Лояна обыденной шумихой. Приметив сонного торговца сладостями, что явно поспешил начать рабочий день, и сейчас скучал на обочине, Инь Шэчи подошел к нему, и приобрел несколько палочек любимой сладости Му Ваньцин – засахаренных ягод, получив в награду улыбку жены, и ее нежный поцелуй.

– Я припоминаю, вчера, перед тем, как мы наткнулись на труп того отравленного бродяги, ты говорил что-то о единственном для нас способе разведать силы секты Синсю, – задумчиво проговорила девушка, лениво покусывая красный шарик лакомства.

– Я говорил такое? – округлил глаза Шэчи в неподдельном удивлении. – Правда? – Му Ваньцин растерянно кивнула. Юноша некоторое время молчал, в задумчивости скребя подбородок, но вскоре, его лицо просияло пониманием.

– Вспомнил! – заявил он. – Когда ты отказалась пускать меня к Цяо Фэну, чтобы истребовать помощь его младших с разведкой в обмен на услугу, я хотел сказать, что нам остался один-единственный способ придумать хороший план действий. Хочешь услышать его, жена моя? Он работает с любыми сложными вопросами, не только теми, что касаются противостояния врагу.

– Конечно, – заинтересовалась Ваньцин. – Говори скорее, Шэчи, что это за чудесный способ?

– Чудесного в нем мало, – хитро улыбнулся юноша. – И он, по сути, прост: когда долго думаешь над чем-то, и ничего не придумывается, до того, что положение кажется безвыходным, нужно отвлечься на что-то иное. Неважно, на что – сгодятся вино, игры на деньги, бои сверчков, посещение дома удовольствий… кхм, – он смущенно закашлялся, и поспешно добавил:

– Не то, чтобы какие-то грязные девки могли и близко сравниться с великолепием той несравненной богини, что шествует сейчас рядом со мной, и осеняет своей благодатью мою постель каждую ночь. Нет, о веселых домах мы, конечно же, и думать не станем. Я и упомянул-то их лишь из давней привычки.

– Я всегда знала, что ты – бесстыжий развратник, – припечатала Ваньцин. Девушка сурово нахмурилась, но ее глаза смеялись, глядя на искреннее смущение мужа. – Только редкостный прелюбодей мог потащить девицу в постель вечером первого же дня их знакомства. Ладно, забудем о домах удовольствий и твоих похождениях в их стенах… пока забудем. Расскажи побольше о твоем способе отвлечения.

– Да больше и рассказывать-то нечего, – с облегченным видом заговорил Шэчи, заметно радуясь смене темы. – Человеческий разум, не могущий справиться с какой-либо задачей, зачастую просто не видит ее удачного решения, ослепленный всеми неудачными, о которых успел подумать. Стоит ему отойти от непрерывных раздумий о решаемом вопросе, и ответ сам придет, словно ниспосланный небом. Нужно только отвлечься хорошенько. Я часто применял этот способ, и он неизменно срабатывал.

– И, конечно же, чаще всего ты применял его в веселых домах, – с притворной строгостью отметила Му Ваньцин. Глядя на вновь смутившегося юношу, она весело рассмеялась. – Не обижайся, муж мой, я просто шучу, – добавила она, чуть крепче сжав его ладонь.

– Клянусь, любимая жена моя, после встречи с тобой, я и думать забыл о других женщинах, – проговорил свекольно-красный Шэчи. – Даже во хмелю и во сне, никто, кроме тебя, не приходил мне на ум.

– Я верю тебе, мой милый муж, – легко согласилась Ваньцин, и, обняв юношу за плечи, коротко поцеловала его в щеку. – Твое смущение – лучшее тому доказательство. Послушай лучше тот способ отвлечься, что я предложу, – веселье ушло из ее голоса, сменившись отрешенностью.

– Глупая болтовня того безумца, Юэ Фансяна, хоть и не несла в себе ничего полезного, но все же заставила меня задуматься, – медленно заговорила девушка. – Задуматься о том, что каждый из нас смертен, и время, отмеренное нам великим небом, не так уж и велико. Пэн Цзу, что прожил сто тридцать лет, до сих пор остается старейшим из смертных, а славный Ма Мэнци, умерший от старости в сорок семь лет, считался отжившим полный жизненный срок[3]. Моя мать уже немолода – несколько лет назад, ей исполнилось сорок. Пусть старость и не осмеливается пока приблизиться к ней, матушка давно шагнула за половину своего жизненного пути. Я же, – голос Му Ваньцин дрогнул, и она на мгновение умолкла.

– Я же долгое время не знала, что мы – мать и дочь, – продолжила она, тише и медленнее. – Я не успела узнать ее по-новому, без стоящих между нами боли и горечи восемнадцатилетней разлуки с моим отцом. Я… скучаю по ней, Шэчи, – призналась она. – Скучаю по матери, которой не имела, и которую знала лишь как учителя. Скучаю уже долго. Я не хотела говорить тебе об этом, чтобы не нарушать твои планы, но раз уж срочных дел у нас нет, мы могли бы…

Она не смогла договорить – остановившись, Инь Шэчи шагнул к девушке, и заключил ее в крепкие объятия, зарываясь лицом в волосы Ваньцин. Та молча склонила голову на его плечо, и юноша ощутил кожей жар ее лица, проникающий сквозь шелк ткани халата, и мокрые капли ее сдерживаемых слез.

– Мы отправимся в Да Ли сейчас же, любимая жена, – с трудом выговорил он, кое-как справившись с комком в горле. – Не медля ни мгновения. Дорожную еду можно купить в пути. Наши лошади домчат нас в Юньнань менее чем за неделю, да что там – за несколько дней.

– Излишняя спешка ни к чему, – с заметным облегчением отозвалась Му Ваньцин, громко шмыгая носом. – Я не хочу повторять тот переход из Шэньси в Да Ли, к которому нас принудила учитель… то есть, матушка, – она расслабленно оперлась на мужа, и тот с готовностью поддержал ее. – Больно уж утомительным и неудобным он был.

– Верно, – ответил Шэчи, также успокоившийся, и весело добавил:

– Не самым мелким из его неудобств были полные целомудрия и воздержания ночи, проведенные под бдительным оком твоей матери.

– Негодный развратник, – хихикнула Ваньцин, и, подняв голову, коротко чмокнула юношу в губы. – Пойдем. Если мы успеем к южным воротам до окончания часа Кролика[4], то минуем толпу, и быстрее выберемся на большую дорогу, – Шэчи согласно кивнул, и, в последний раз сжав жену в объятиях, вновь взялся за повод Зимнего Ветра.

Примечания

[1] Китайская иллюстрация поговорки «умные люди мыслят одинаково». Обсуждая с Чжугэ Ляном способ победить флот царства Вэй, Чжоу Юй предложил, чтобы они написали придуманное у себя на ладони. Показав друг другу написанное, оба обнаружили один и тот же иероглиф – «огонь».

[2] Встреча тигра и дракона в бурю – поговорка-чэнъюй, означающая на редкость удачную встречу.

[3] Пэн Цзу – один из прародителей китайского народа. По легенде, прожил то ли четыреста, то ли сто тридцать лет (я взял реалистичную цифру). Мэнци – второе имя силянского полководца Ма Чао, жившего в эпоху Троецарствия.

[4] Час Кролика – время с 05:00 до 07:00.

Глава 37

Дракон юга хитростью добывает желанное им сокровище, и теряет его по неосторожности

Путь Мужун Фу с соратниками до Ласточкиного Гнезда был быстр, и прерывался лишь на самые необходимые остановки. Утомленная непрерывной скачкой, Ван Юйянь больше отмалчивалась, и беседовала со спутниками лишь из необходимости, как, впрочем, и другие сопровождающие наследника Мужунов. Только Бао Бутун не изменил своей лёгкой натуре: пожилой острослов частенько заговаривал со спутниками, пытаясь расшевелить и подбодрить их безобидной шуткой. Те, по большей части, недовольно огрызались. Одну лишь Ван Юйянь немолодой весельчак оставил в покое – наоборот, в его взгляде, направленном на замкнувшуюся в себе девушку, неизменно мелькало сочувствие.

Когда семёрка всадников, покрытая засохшим потом и дорожной пылью, ранним вечером въехала в ворота Ласточкиного Гнезда, усталая дочь госпожи Ван тихо удалилась в одну из гостевых комнат, где немедленно рухнула на постель, и проспала без сновидений до самого утра.

Пробуждение, омовение при посильной помощи служанки, и смена одежды на чистую прошли для Ван Юйянь, словно продолжение ночного сна – девушка с привычным безразличием принимала хлопоты прислужницы, не обращая на нее большого внимания. Ее мысли, чей бег более не сдерживала дорожная усталость, неуклонно обращались к тому полному горькой обиды мигу, когда ее двоюродный брат, всем сердцем любимый ею, усомнился в искренности Юйянь, и сделал это самым болезненным и оскорбительным способом из возможных.

Девушка с тем же равнодушием посетила завтрак в главной зале поместья, где без аппетита поела, и без интереса отвечала на вопросы присутствующих там же соратников Мужун Фу. Насытившись, она поднялась из-за стола, с намерением уйти, как нечто прервало ее сонное оцепенение. Музыка, звонкая и переливчатая, раздавалась снаружи, и музыка эта была знакома Ван Юйянь. Девушка двинулась на звуки мелодии, и вскоре вышла на веранду поместья, где обнаружила Мужун Фу, играющего на нефритовой флейте-дицзы. Протяжная трель флейты лилась журчанием горного ручейка и песней соловья, и молодой мужчина, поглощённый игрой, не сразу заметил, что у него появился слушатель.

– Сестрица, – с доброжелательным удивлением промолвил он, отняв флейту от губ. – Отдохнула ли ты?

– Я давно не слышала, как ты играешь, – тихо проговорила Ван Юйянь, не обратив внимания на его слова. – Несколько лет, прошедшие с того дня, что мы провели вдвоем на озере Тайху, кажутся мне вечностью.

– Заботы все реже отпускают меня, и все меньше своего времени я могу уделять тем вещам, что приятны и хороши, но не имеют значения для моей великой цели, – с грустной улыбкой ответил Мужун Фу. – Сегодня, у меня выдалось свободное время, и мне захотелось успокоить сердце музыкой.

– Наверное, я – одна из тех вещей? – тусклым голосом спросила девушка. – Приятных, но не очень важных для твоего венценосного будущего, верно, братец? – молодой мужчина озадаченно моргнул, в замешательстве глядя на нее, но в его глазах быстро забрезжил огонек понимания.

– Твоя обида целиком и полностью заслужена мной, – мягко произнес он, откладывая флейту. – Слова, что я сказал в той гостинице, были опрометчивыми и злыми. Но пойми и ты меня, сестрица. Я вовсе не небесный дух, возвысившийся над страстями, а обычный человек из плоти и крови. Что я должен был подумать, увидев тебя с этим… – он на мгновение умолк, сжав губы, и в глазах его промелькнула искренняя злоба.

– К тому же, ты встала на его сторону, – добавил он холодно. – Я проявил несдержанность тогда, но так ли она неожиданна?

– Мы знаем друг друга уже долгие годы, – в голосе девушки звучали едва сдерживаемые слезы. – Я надеялась, что за это время, ты начнёшь хоть немного доверять мне.

– И я совершил ошибку, не доверившись тебе, – с прежней мягкостью ответил молодой мужчина. – Ошибку, на которую меня толкнули чувства. Ты слишком дорога мне, сестрица. В любых делах, что касаются тебя, мною движет сердце, заставляя разум отступить в сторону. Простишь ли ты мою грубость? Клянусь, если бы я мог повернуть время вспять, и вернуться в тот несчастливый миг, то не сказал бы ни слова, лишь бы не огорчать тебя, моя милая Юйянь.

С каждым его словом, грусть и недовольство покидали лицо девушки, сменяясь облегчением. Ван Юйянь громко вздохнула, и, подойдя ближе, устроилась на скамейке рядом с мужчиной, склонив голову на его плечо. Ее глаза, мокрые от слез, понемногу высыхали, а на губах сияла широкая, счастливая улыбка.

– Конечно же, я прощаю тебя, братец, – прошептала она. На лице Мужун Фу, глядящего поверх ее головы, промелькнуло раздражённо-презрительное выражение, тут же сменившееся спокойной радостью.

* * *

– Господин! Беда! – звонко воскликнула А Би, вбежав в комнату Мужун Фу. Тот положил на стол потрепано выглядящий свиток из бамбуковых дощечек, который внимательно изучал, и вопросительно посмотрел на девушку.

– Слуги заметили на реке лодку госпожи Ван, – встревоженно сообщила та. – Верно, она откуда-то прознала о том, что ее дочь здесь, и явилась за ней! Не думаю, что она пришла с добром: в ее свите полдюжины вооруженных служанок, четверо из которых – ее лучшие воительницы! – взгляд наследника семьи Мужун на мгновение построжел, но быстро вернул прежнее расслабленное спокойствие.

– Почему бы матери не повидать дочь? – безмятежно промолвил он. – Раз уж моя тетушка здесь, нужно встретить ее, как полагается. Будь так добра, А Би, предупреди моих соратников – пусть вооружатся, и ожидают на причале. И приведи туда юную госпожу Ван… чуть погодя, – девушка сосредоточенно кивнула, и вышла.

Мужун Фу, задумчиво пожевав губами, поднялся на ноги, и взял со стола лежавший неподалеку веер – большой, не менее чи длиной, со снежно-белыми складками экрана из отличной бумаги, сжатого между парой лакированных деревянных гард. С кривой усмешкой глянув на эту безобидного вида принадлежность, мужчина заткнул веер за пояс, и двинулся к выходу из комнаты.

Лодка госпожи Ван остановилась у причала, но ни сама Ли Цинло, ни ее служанки не спешили сходить на берег. Причиной тому были встречающие. Двое лучших бойцов семьи Мужун – Гунъе Гань, прозванный Вторым в Цзяннани, и Дэн Байчуань, – стояли на ближних к воде углах пристани, спокойные и сосредоточенные, и держали руки близко от оружия. Высадиться с лодки и пройти между ними по узкому причалу мог лишь один человек, да и тот оказался бы в опасной близости от их мечей. Двое других верных соратников Мужун Фу, бесстрашный Фэн Бо-Э по прозвищу Порыв Ветра, и Бао Бутун, чья сабля была не менее остра, чем его язык, ожидали чуть позади своих товарищей, образовав вместе с ними узкий коридор, ведущий вглубь пристани. Там гостью ожидал Мужун Фу, в сопровождении двух девушек – А Би и Ван Юйянь.

– Кто разболтал этому о моем приходе? – раздраженно выплюнула госпожа Ван, брезгливо кивнув в сторону Мужун Фу. Она остановила служанок небрежным жестом, и вступила на доски пристани. Прошествовав между выстроившимися на причале воинами, женщина не удостоила их и взгляда, остановившись лишь перед дочерью.

– Слуги заметили вас издали, тетушка, – доброжелательно ответил Мужун Фу. – Вы – желанная гостья в моем доме. Простите, что встречаю вас столь скудно и небогато – у меня не было времени подготовиться. Давайте пройдем внутрь, и поговорим за чашкой чая.

– Я здесь не за тем, чтобы пить чай, – недовольно ответила женщина, и, повернувшись к своей дочери, сердито заговорила с ней:

– И как тебе только не стыдно показываться людям на глаза? Ты, незамужняя девушка, гостишь у постороннего мужчины! Ты что, хочешь стать темой сплетен? – Ван Юйянь смущенно потупилась, не находя ответа.