Текст книги "Россия и Европа"

Автор книги: Виктор Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 114 страниц)

Пожалев, что поспешил с гонцами в Таракановку, мы с Палычем рискнули отправить ещё десяток башкир под руководством опытного ветерана Фариса к Кожевникову. С собой всадники взяли плату за пару ружей, мешок с двумя десятками собольих шкурок, здесь они шли по двадцать рублей за штуку. В письме мы подробно описали ситуацию со сбытом оружия в Сибири и сообщали, какого числа отправляемся дальше на Восток. Две недели отдыха в Барнауле нас замучили больше, нежели два с лишним месяца пути. Наши капитаны-немцы пропились вдрызг, едва не замёрзнув в сугробе. Новички башкиры подрались с местными охотниками, мы с Палычем еле успели разнять, когда за своих подчинённых Ильшат пытался поднять всех бойцов. Местные полицейские стали проявлять подозрительный интерес к рабочим из Белорецкого завода. Того и гляди, опять попаду в «холодную» за помощь беглым рабам.

Николай Сормов встретил на Барнаульском заводе старых знакомых, с которыми ещё Ползунов начинал делать свой паровой двигатель. Заводчане тоже не забыли помощника великого изобретателя и с гордостью показали работавшие паровые насосы. Оказывается, практичные заводчане, сохранили всю оснастку для изготовления паровых двигателей модели Ползунова6. Я договорился с управляющим, что они изготовят три мощных паровых двигателя и осенью доставят их в Иркутск. Аванса в пятьсот рублей серебром вполне хватило. Ничего более нас не задерживало в Барнауле, тем более, что Палыч запасся необходимым количеством фуража для дальнейшего пути. По рекомендации местных властей, проводником к нам устроился потомственный служилый казак Тимофей Кочнев. Он собирался возвращаться в Охотск после трёхлетнего путешествия в Санкт-Петербург и обратно. Невысокий, продублённый морозом и жарой, смуглый казак, заросший бородой по самые глаза, оказался великолепным рассказчиком.

Больше того, Тимофей был умнейшим проводником. Почти каждую неделю, а то и чаще, мы устраивали ночлег неподалёку от редких сибирских поселений. Такое соседство позволяло нам закупать фураж для коней, договариваться с жителями о создании больших запасов для наших будущих караванов. Женщины и дети получали возможность хоть раз в неделю вымыться в бане, согреться и постирать бельё. После нашего марша через пустынные степи от Урала в Барнаул, путь до Иркутска показался отдыхом. Кочнев так выстроил маршрут, что мы успевали пройти до сорока и больше вёрст за день. Учитывая малоснежную зиму южной Сибири, наши фургоны двигались хорошо, в спокойном темпе. Редкие аборигены рассматривали наш караван со склонов гор, не решаясь приблизиться к вооружённым всадникам.

Кочнев, однако, постоянно напоминал о воинственных местных племенах, рассказывая байки о стычках казаков с хакасами, джунгарами и бурятами.

– Вот на этом перевале, – указывал он на очередной склон, поросший лиственницами, – лет десять назад мы еле отбились. Хорошо, снег пошёл, дня три подряд валил, хан ихний всю орду назад увёл, за южный хребет. Иначе, не было бы у тебя проводника, Викторыч. Совсем нам кердык наступал, народ израненный, порох на исходе.

– А сейчас, где этот хан? – встрял в разговор любопытный Лёшка Петухов, – поди, опять нас караулит на перевале?

– Нет, теперь монголы и джунгары редко нападают, – улыбнулся Тимофей, – у них свои заботы. Ханьский царь7, который год воюет в Джунгарии, говорят, все племена под себя подгрёб. Монгольские степи давно уже под китайцами. Некогда и некому теперь с нами собачиться, приучит их китайский царь к порядку. У них с разбойниками строго, сразу голову рубят, никакой каторги нет. Кабы у нас так было, Сибирь до сих пор пустовала бы. Почитай, половина сибиряков из бывших ссыльных или каторжан. Добрые люди к нам не добираются, боятся.

За разговорами путь короче кажется, особенно, если проводник толковый. Так, по малоснежным степям и предгорьям южной Сибири, мы добрались в Иркутск к середине февраля, в самые бураны. Восхищённый талантами Кочнева, я предложил ему довести нас до Амура, где этот неутомимый путешественник тоже успел побывать за свои тридцать шесть лет. Несмотря на обещание удвоить плату, казак не собирался отклоняться от своей цели, но, я знал очень веский аргумент в свою пользу – ружьё! Так и оказалось, едва я завёл разговор об оплате услуг проводника нашей «Лушей», Кочнев не удержался, махнул рукой.

– Леший с вами, доведу до Амура! Чур, выходим на неделе, дорога плохая, почти тысяча вёрст. Через горы не перебраться зимой, придётся обходить кругом, это ещё полтысячи вёрст кругаля давать.

Он оказался прав на все сто процентов. Тяжелейший переход по байкальскому льду впоследствии нам вспоминался лёгкой прогулкой. Уже на второй день пути по горам, в ущелье сорвались два фургона, лошадей пришлось пристрелить. Люди оказались ранеными, с переломанными ногами-руками. После того, как через день со склона сорвались сразу трое всадников, двое из которых разбились на смерть, пришлось всем спешиться. И без того медленное продвижение к цели стало ещё тише. Так продолжалось две недели тяжелейшего перехода, во время которого мы потеряли три десятка коней, четыре разбитых фургона и восемь человек погибшими. Не считая, сорока мужчин и женщин с обморожениями и двух десятков с переломами конечностей и рёбер. Удерживая людей от панических настроений, мы с Палычем ежедневно обходили все фургоны, разговаривая о близком окончании пути. О том, что до нашей цели осталось немного, главное, добраться до Амура, там нас ждёт отдых.

– Потерпите, нам только до Амур-реки добраться, – не уставали повторять мы, как заклинание, – потерпите немного, там, в остроге отдохнём до весны.

Как обычно в критических ситуациях, слабым местом оказались интеллигенты, наши учителя и музыканты. Один из итальянцев настолько пал духом, что пытался убежать. Куда он думал попасть в заснеженной тайге? К счастью, вогулы вовремя заметили его неуклюжую попытку спрятаться за придорожными деревьями. Однако, два петербургских учителя угасли прямо на глазах, за три недели нашего перехода. Умерли они в одну ночь, тихо отошли во сне. Самое странное, никто из них не кашлял и не температурил, просто упали духом и потеряли все силы, всю волю к жизни. Без карты, без чёткого понимания, где мы находимся и сколько добираться до своих, мы и сами с Палычем терзались сомнениями. Но, скрывая свои опасения, с утра до вечера мы обходили наших переселенцев, особенно горожан, твердя, как заклинания, заверения в скором окончании трудностей.

Не зря говорится, что друзья познаются в беде. За месяцы путешествия в караване сложился костяк активных, стойких и авторитетных людей. У башкир это традиционно выдвинулись главы семейств, вогулы – словно не замечали тягот пути, благо с нами шли исключительно молодые девушки и парни. Так, что бойцы башкиры и вогулы лишь гарцевали перед своими девушками, показывая свою стойкость к невзгодам. Они первыми поднимались с ночлега, за день проезжали и проходили вдвое больше, чем основной караван, на ночь вставали в караул, гордясь выпавшими на них трудностями. Мастеровые и уральские крестьяне, скрипели зубами, матерились, но терпели и всячески поддерживали немногочисленных детей и женщин. Неожиданно, своим стоическим отношением к тяготам пути и оптимизмом, выдвинулся учитель Мефодий Хромов. Вместе с Николаем Родыгиным он взял на себя заботу над учительской братией, где добрым словом, а где и принуждением организовывал их быт, заботился о доброй одежде, следил за здоровьем детей. Оба немца-капитана, как ни в чём ни бывало, двигались в колонне, запивая вечерами усталость своей нормой спиртного. Пришлось им выделить по двести грамм «наркомовских» на день. Клаас же близко сошёлся не только с нашей командой, но и с семейством корабельщиков, так сказать, на общей почве корабельных интересов.

В середине марта стали проявляться признаки близкой весны, наст на снегу затвердел, резал ноги передовых коней. Пришлось многим всадникам и возницам передовых фургонов «надевать штаны» своим четвероногим друзьям, обматывать лошадиные бабки тряпьём и кожей. Солнце светило ослепительно ярко, невольно вспоминались оставленные в будущем чёрные очки. По утрам звонко запели птицы, несмотря на двадцатиградусные ночные заморозки. Впавшие в уныние учителя стали выходить из депрессии, по совету Кочнева в чай стали добавлять отвары из молодых почек различных деревьев и кустарников. К нашим ежедневным проповедям близкого окончания пути и уговорам крепиться, постепенно присоединились несколько мастеров и женщин. Они находили свои аргументы для поддержания духа слабых, устраивали целые дискуссии, отвлекали людей от тягот пути.

Когда я случайно проанализировал тех, кто нам помогает, по признаку вероисповедания, вывод не слишком удивил. Практически все оптимисты, поднимавшие дух у своих товарищей и подруг, оказались староверами. Десятилетние гонения и вынужденные лишения воспитали в приверженцах старой веры силу воли и устойчивость против невзгод и опасностей. Люди, вынужденные поколениями скрываться от царских чиновников и попов, забиравшиеся для жизни в самые отдалённые уголки нашей России, выработали в себе сильный характер и неиссякаемый оптимизм, веру в лучшее будущее, в правильность своего выбора. Именно поэтому среди староверов не было нытиков, упавших духом. При поддержке раскольников, да в предчувствии близкой весны, наши переселенцы подтянулись, прибодрились, и последние переходы прошли не хуже осенних темпов.

К середине апреля, проваливаясь в рыхлом снегу, под слепящим ярким солнцем, мы вышли на среднюю скорость движения в двадцать пять вёрст за день. В половине фургонов лежали раненые переселенцы, большей частью с переломами и вывихами. Башкиры гнали перед нашим караваном табун коней, с обвязанными тряпьём ногами, предохраняющими от порезов краями наста. Все здоровые мужчины и женщины шли пешком, грустный опыт перехода через горы отучил забираться в седло, по крайней мере, до таяния снега. Редкие встречи с аборигенами по-прежнему оставались «в вприглядку», представители местных племён не стремились знакомиться с вооружёнными чужаками. Русских же поселений за Байкалом мы не встретили ни единого, как и просто русских людей. Кочнев уверял, что на эти места претендуют джунгарские и монгольские князьки, жестоко расправляющиеся с русскими охотниками. Даже казаки не рискуют забираться так далеко на юг, особенно зимой, когда движение по рекам на лодках невозможно. Если бы не многолетняя война китайцев в Монголии и Джунгарии, уверял нас Тимофей, мы бы и ста вёрст не прошли без стрельбы.

С проводником нам очень повезло, не могли нарадоваться мы с Палычем. Последние недели не проходило и дня, чтобы мы не агитировали Кочнева остаться с нами. Однако, ни наше оружие, ни перспективы путешествий по Приамурью и океану не привлекали балагура. Отшучиваясь, казак весело вёл нас вперёд, показывая очередную вершину горы, украшая её цветистым рассказом о стычках с аборигенами на близких склонах. Отчаявшись найти веские аргументы для нашего проводника, я как-то разоткровенничался об этом в семейном кругу. Одна из моих приёмных дочерей, Аграфена, только хмыкнула в конце моего рассказа. И не прошло недели, как поведение Кочнева сильно изменилось. Казак откровенно поддался на игривые разговоры моей дочери, довольно симпатичной девушки. Впрочем, на фоне практического отсутствия русских девушек в Сибири, Груше, оказалось, несложно вскружить голову старому холостяку. С каждым днём наш проводник всё сильнее терял голову, а моя проказница лишь похохатывала, да угощала своего кавалера жареными семечками.

К тому времени, когда, по заверениям казака, до Амура осталась сотня вёрст, мы с Палычем не сомневались, парень попал. Теперь, даже без уговоров, он пойдёт с нами до океана, как минимум. Иван предложил пари, какую причину найдёт наш проводник, чтобы остаться, признается ли в увлечении Грушей, или выдумает иной повод. Этот «дорожный роман» наблюдали все наши переселенцы, причём, с явным сочувствием Тимофею, проводник своим весёлым характером и добрым нравом давно полюбился всем. Увлечение интригой любовных отношений двух людей, известных всему каравану, оказалось так велико, что окончание труднейшего перехода прошло буднично.

– Вот и обещанный Амур, – показал Тимофей Кочнев солнечным апрельским днём долгожданное слияние Шилки и Аргуни.

Мы с Палычем внимательно осматривали заснеженные холмы с вкраплениями скал, пытаясь рассмотреть русла великих рек. Неужели мы дошли, за восемь месяцев преодолели сибирские просторы, и вышли к Амуру? Теперь нас не пугали пара тысяч вёрст до Тихого океана, возможные столкновения с маньчжурами казались мелочью после тяжкого пути. Самая трудная для нас часть пути к побережью пройдена, пора обживаться. Ильшат отправился со своими всадниками вниз по Амуру, искать следы и возможные поселения наших разведчиков, ушедших полтора года назад с моим тестем в Охотск. Мы начали обустраиваться надолго, считать свои потери и строить бани, тёплые дома для детей и женщин, для больных и раненых.

Ещё в пути, мы с Палычем пришли к необходимости постройки небольших поселений, острогов, на самых сложных участках дороги. Вовремя истопленная баня и тёплый ночлег, возможность укрыться от затянувшейся пурги, спасут десятки и сотни жизней переселенцев, в которых мы так нуждались. Первым из таких острогов станет крепостица на слиянии Шилки и Аргуни. Её мы отстроим настоящей большой крепостью, оставим гарнизон, способный выдержать осаду разбойников или степняков до подхода помощи. Придётся оставить в крепости радиста, а следующие поселения планировать в радиусе досягаемости радиоволн. Хотя, вдоль реки проходимость радиосигналов увеличивается, мы прикидывали следующий острог ставить в ста-ста пятидесяти верстах восточнее. Либо вводить регулярные патрули по Амуру, проверять наши селения. Но, всё это дело будущего, мы успеем обдумать, проверить на месте и принять решение. Главное, мы добрались!

Глава 8

Соскучившиеся за время тяжёлого пути по настоящей работе мужики азартно, с песней и уханьем, валили вековые сосны, расчищали места под строительство. Неквалифицированные строители, башкиры и вогулы долбили мёрзлую землю, таскали камни для фундамента. Учителя, почти, как в Советской Армии, занимались интеллектуальным трудом, собирали крупную гальку на берегах рек для очагов и печей. Охотники разошлись во все стороны, изучая местность и обеспечивая переселенцев свежим мясом. Люди, два месяца питавшиеся одними консервами, соскучились по нормальной пище. Молодёжь доставала из багажа сети, протаскивали их сквозь выдолбленные во льду лунки. Рыхлый апрельский лёд легко поддавался ударам топоров и ломиков. Уже на второй день стоянки запах свежей ухи крепко держался в воздухе. Через день вернулись первые охотники, с волокушами, полными туш горных козлов. Люди, измученные утомительным переходом, оживали на глазах.

Итальянцы, с тёмными кругами под глазами, с лоскутьями обмороженной кожи на лице, моментально оттаяли, пустились в пляс, развлекая строителей игрой на своих инструментах. Под их весёлые наигрыши рабочие за пару дней закончили постройку сразу пяти бань и одного большого сарая. В это закрытое помещение, оборудованное тремя большими печами, перенесли всех больных и раненых. А натопленные баньки приняли своих первых клиентов, наполнив тихий апрельский вечер разухабистыми криками и хлопаньем веников, можжевеловых, пихтовых, кедровых, на любой вкус и запах. Первыми мылись и парились русские семьи, вызывая зависть у вогулов и башкир. За полгода совместного путешествия, даже степняки научились греться в самодельных баньках. Но, крепкую классическую парную кочевники посетить не решались. До остановки на Амуре. На следующий день после русских, вогулы дружно отправились париться, многие приобрели такую привычку ещё в Прикамье. Подражая русским семьям, вогулы парились с криками и уханьем, выбегали из парной и обтирались снегом, некоторые даже окунались в неглубокие полыньи.

Глядя на всё это, башкиры не выдержали, практически все мужчины и парни отправились в бани на третий день. Женщины мылись после них, пропаривая одежду от вшей и блох. За месяцы пути мы регулярно пытались прокалить нашу одежду, но войлок башкирских юрт слишком велик, чтобы полностью избавить его от паразитов. Всё же, мы принимали максимальные меры по приучению наших переселенцев к чистоте и навыкам гигиены. К сожалению, последний тяжелейший переход от Иркутска к Амуру похоронил все благие намерения. Теперь наступило самое время заняться гигиеной и санитарией. Впереди амурская тайга и побережье океана, где каждая царапина на теле будет гноиться с риском перейти в язву и заражение крови. Все, кто бывал на Дальнем Востоке, отлично помнят эту особенность климата, а многие носят на теле шрамы, полученные при совершенно невинных обстоятельствах. У нас не было антибиотиков, а все наши переселенцы – жители континентальных районов, привыкли к благоприятному сухому климату, когда царапины и небольшие раны легко подсыхают и быстро заживают.

Вновь мы начали читать лекции переселенцам о санитарии, ссылаясь на свой опыт и подтверждающие слова нашего проводника Кочнева. Казак был удивлён нашей осведомлённостью о дальневосточных особенностях жизни, но, полностью поддержал нас. Тем, кто начинал сомневаться в наших словах, Тимофей демонстрировал огромный шрам на руке, полученный после обычной царапины, которую своевременно не промыл водкой и не наложил повязку. Одним словом, наша жизнь налаживалась, рабочие строили острог, охотники и рыбаки добывали продукты. Женщины принялись коптить излишки рыбы и мыса, восстанавливая съеденные запасы. Кормом для коней мы, наученные опытом северного Казахстана, запаслись в Иркутске с огромным запасом. До первой травы наши лошадки легко вытянут, в этом не было сомнений. Две недели на берегу Амура, заполненные спокойным трудом, пролетели незаметно.

Пока не вернулись разведчики во главе с Ильшатом. Они нашли отряд моего тестя, обустроившийся в крепости на Амуре поздней осенью прошлого года, более того, Василий Фёдорович приехал в наш лагерь сам.

– Родные мои, дорогие мои, – обнимал мой тесть нас, спрыгнув с коня, – дошли. Все живы, а как мой внучек?

– Здоров наш Василий Андреевич, здоров, сейчас Ирина приведёт сына. – Успокоил я его.

– Как мы вас ждали, парни, – вытирал слёзы радости командир нашего передового отряда, – мы до самого ледостава поднимались по Амуру. Потому и не смогли дойти до верховьев. Еле успели отстроиться на зиму. Боже мой, получилось, всё получилось!

– Ну, как мы добрались в Охотск, рассказывать не буду, – Василий Фёдорович присел у нашего костра с кружкой горячего чая в руках, – сами уже знаете здешние тропы. Ребята мои молодцы, все живы, здоровы, в дороге, слава богу, с разбойниками встретиться не довелось. Охотск, доложу я вам, едва ли больше нашего Воткинска, с Сарапулом никакого сравнения не выдерживает. Если бы не тысячи рублей серебром, сидеть нам в Охотске до скончания века.

– Что так? – удивился Клаас, – город портовый, корабелы должны быть.

– Конечно, – кивнул головой мой тесть, – и город портовый, и корабелы есть. Только в порту всего пять корабликов, а корабелы эти за год не больше двух судёнышек продают. Вот так! Да ещё местные власти с руками загребущими, за выход в море пошлину требуют. Другое дело, что все расчёты в Охотске идут мягкой рухлядью, настоящих денег очень мало. Тут нам и повезло два кораблика у купцов купить, да один готовый с верфи взять. Как только погрузили свои пожитки, так и отплыли на юг, от греха подальше. Там, видишь, среди купцов полное непотребство случается, стреляют друг в друга, доносы пишут, грабежами не брезгуют. Кабы не наши ружья, не добраться бы нам сюда, это точно.

– Неужто воевать пришлось? – Ахнула Ирина, едва не выронив блюдо с жареной рыбой, – тятенька, ты бы поберёгся варнаков этих.

– Нет, доченька, воевать нам не пришлось, – Быстров погладил дочь по плечу, – так, напугали пару раз. На стоянках пытались к нам подобраться какие-то шалые люди, вот и постреляли в их сторону. Убитых утром не нашли, следы крови были, такое дело. Добрались мы в устье Амура, времени много потеряли, пока убедились, что именно эта река и есть Амур. Местные жители, как только не называют реку-то. Дальше всё просто, плыли, пока в лёд не уткнулись, пару раз видели на северном берегу казачьи острожки, да с казаками так и не поговорили. Зимовали мы на южном, маньчжурском берегу.

– Как зимовали? – поинтересовался Палыч, – хунхузы не докучали?

– Нет, зиму мы провели спокойно, с местными жителями подружились, спокойные люди, добрые. Только подневольные, почти, как наши крестьяне. Журжени эти с них три шкуры дерут, до нитки бедняг обирают. Не поверите, железа почти не знают, наконечники стрел костяные точат. Поторговали мы с ними зимой, знатно поторговали.

– Каюсь, зятюшка дорогой, – поклонился в мою сторону тесть, – каюсь. За зиму всю твою казну растряс, да немного скобяного припаса, что с собой брали. Зато, сто тридцать две собольих шкурки в нашем остроге ждут тебя, не считая тридцати куньих, трёх тигровых и семи медвежьих шкур. Вот так!

– Бог ты мой, – ахнули все присутствующие. Даже Ван Дамме знал, что в Санкт-Петербурге соболья шкурка стоит не меньше двухсот рублей. По самым минимальным подсчётам, не менее тридцати тысяч рублей серебром можно выручить за меха, собранные за зиму моим тестем.

– Вот такие дела, – улыбнулся довольный Василий Фёдорович, при виде нашего изумления, – наши стрелки ещё десятка три соболей добыли. Мяса за зиму мы накоптили, пудов сто, не меньше. А ещё добавлю, без дела мы не сидели, досок напилили, на два корабля хватит, хоть сейчас можно суда ладить. Жаль, дерево не высохло, да, выбирать не приходится.

Такие новости стоило отметить, и Палыч не поленился принести бутылку настойки самогона на кедровых орешках. Перед выездом из Иркутска мы закупили литров тридцать лечебной настойки, практически полностью изведённой на дезинфицирование ранений. К берегу Амура удалось сохранить всего две последние бутылки, одну из них мы и распили за успехи Василия Фёдоровича, за его здоровье и умения. За зиму он не только обогатил нашу общину на несколько десятков тысяч рублей, но и подготовил возможность немедленной постройки двух паровых судов. Не зря мы везли за тысячи вёрст три паровых двигателя. До поздней ночи засиделась наша кампания у костра, обсуждая ближайшие планы и празднуя встречу.

Радости Ирины от встречи с отцом не было предела, впрочем, все наши переселенцы были счастливы. Ещё бы, встретить близких людей за много тысяч вёрст от родного дома. Да не просто родных повстречать, а узнать, что впереди выстроен настоящий острог, путь до океана разведан и пройден. И три парусника ждут нас в двухстах верстах вниз по Амуру-реке. Мы с Палычем не огорчали оптимистов, уже мечтавших продолжить путь к океану на кораблях, как говорится, «со всеми удобствами». Василий Фёдорович по нашей просьбе не афишировал, что больше полусотни человек на корабле не поместятся. Наутро после встречи мы поговорили с ними более предметно, после чего небольшой отряд в два десятка фургонов и полсотни всадников отправился на восток, вдоль берега Амура. Мы спешили переправить вперёд три паровых машины, мастеров-механиков во главе с Николаем Сормовым, всех наших корабелов и часть боеприпасов. Тесть не скрывал от нас своих опасений после активной зимней торговли.

– Видишь, Андрей Викторович, мы успели скупить почти все меха ещё осенью, до приезда маньчжурских торговцев с юга, уверен, китайцы уже готовят войско для нашего наказания, – задорно улыбался он, нисколько не опасаясь китайских отрядов, – острог мы выстроили с запасом, человек четыреста поместятся спокойно. За зиму сотни три сосновых стволов сложили на берегу, если Николай Иванович устроит механическую пилораму, за месяц досок напилим на пять корабликов, а то и больше. Сосны добрые, не меньше сажени в обхвате, пилы за зиму мы направили, лишь бы привод сделать.

– Да, Сормов посмотрит на месте, не выйдет речку запрудить, паровик приспособит, тот, что третий, – Палыч задумчиво кивнул головой, – как ты думаешь, сколько китайцев придёт тебя наказывать?

– Точно сказать не могу, никто из наших парней по-китайски не бает, сам знаешь. Приезжали к нашему острогу какие-то людишки, с охраной, грозили, кричали так тоненько, как злая старуха. Послали мы их, сам знаешь, куда. Дважды возвращались, но, видать, поняли, что мы их не понимаем, уже два месяца не видать тех людишек. Думал я, местных жителей расспрашивал, что поумнее, – тесть погладил свою бороду, – бают, отряд будет небольшой, до тысячи воинов. Сотня всадников, полсотни стрелков с ружьями и фузеями, пушек, вот, обещают много, чуть ли не двадцать, это плохо. Остальные с пиками и саблями. Придут в начале лета, в июне, по-нашему. Может, успеем уплыть?

– Надо думать, дело опасное, нужно подробно всё обсудить и прикинуть, что нам выгоднее, быстро уплыть или разгромить отряд и ввязаться в войну с китайцами. Оружия у нас больше, чем достаточно, на пару армий хватит. Если сможем продержаться пару лет, дальше будет веселее, боеприпасы пойдут свои, сможем перемолоть любую армию. – Палыч взглянул на меня, – второй Сталинград можно китайцам устроить. Зимой они воевать не станут, а летом всегда можно уплыть по Амуру, если война не заладится. Как?

– В любом случае, безопасный путь из России нам нужен, уже нынче осенью могут сюда первые караваны выйти. Опять же, ты прав, лучше воевать с китайскими войсками на берегу Амура, чем возле нашего будущего поселения, где нам свяжут руки семьи и развёрнутое производство. Там мы никуда отступить не сможем. – Я дождался утвердительного кивка Палыча и продолжил, – и третье, при таких доходах, грех уходить отсюда. Не забывайте, пару-тройку лет, мы будем работать без прибыли, единственная надежда на доход от торговли мехами.

– Тогда нам нужно спешить, – тесть снова принялся нервно теребить свою бороду, – полторы-две недели до половодья у нас есть. Дай небольшой отряд, чтобы доставили наши меха сюда, после половодья отправишь их обратно, в Таракановку. Оттуда Володя вышлет их в столицу, Лушникову на продажу. Коли всё пройдёт быстро, через год серебро смогут сюда доставить, с тридцатью тысячами рублей серебром мы весь Охотск купим, все торговые суда будут нашими.

– Ну, Фёдорович, ты даёшь, – захохотал Палыч, услышав предложения моего тестя, – да ты авантюрист почище нас. Но, мысль толковая, с отправкой мехов надо спешить, а надёжную команду сопровождения я подберу.

После отъезда тестя мы немного изменили планировку будущей крепости, в расчёте на возможную осаду китайской армией. Работы было невпроворот, весна в Сибири короткая, не успеет стаять снег, как земля просохнет, и можно будет двигаться вдоль берега на Восток. Роман моей дочери и нашего проводника развивался стремительно, но, старый холостяк всё не решался сделать официальное предложение руки и сердца. Что не мешало ему находиться рядом с Аграфеной круглый день, расставались они лишь на ночь. Потому, особого выбора для нас с Палычем не было, в том, кого направить руководителем отряда в Таракановку. Грушу знали все, статус моей дочери и её твёрдый характер придали ей необходимый авторитет руководителя. Небольшой отряд в десяток всадников при паре фургонов сможет двигаться достаточно быстро, чтобы добраться в Таракановку до наступления зимы. Если Аграфена поедет, участие Кочнева было гарантировано, чего мы и добивались. Другого способа уговорить независимого казака проводить наш отряд, хотя бы до Иркутска, не было.

В том, что Груша выполнит мою просьбу и отвезёт меха в Таракановку, я не сомневался, за пару лет девушка не проявила ни капли стяжательства. Да и Палыч выделил в сопровождение десяток проверенных парней, под командой опытного башкирского бойца. Все они шли со своими семьями, которые оставались с нами, двигаясь дальше на восток. Учитывая родственные чувства людей восемнадцатого века, даже доли сомнения в возвращении нашего отряда не возникало. Чтобы парни двигались быстрее, мы каждому всаднику выделили заводного коня, ещё по паре лошадок прикрепили к каждому фургону дополнительно. Тесть нас не подвёл, через двенадцать дней из острога ребята привезли мешки с драгоценным мехом. На следующий день Груша вместе с Тимофеем повели свой караван обратно в Иркутск, и дальше, до самой Таракановки.

А мы остались пережидать половодье, заполняя вечера переговорами по рации с жителями острога, который Палыч предложил назвать Надёжным. Вкладывая в это слово сразу несколько смыслов, не только нашу надежду на освоение Дальнего Востока, но и уверенность в том, что острог устоит перед китайской армией. Отстраивающуюся с каждым днём крепость у истока Амура переселенцы без нас назвали Белым Камнем, по яркому цвету скал. Так, что мы ежедневно проводили сеансы связи Белого Камня с Надёжным, обсуждая новости половодья. Как ни скоротечна весна в Сибири, больше месяца мы ожидали, пока сможем продолжить движение вперёд. Вернее, не ждали, сложа руки, а заканчивали строительство крепости, оставляя мелкие недоделки на гарнизон. Все раненые и больные, недостаточно выздоровевшие для продолжения пути на восток, оставались в крепости. Таких набиралось три с лишним десятка парней, умеющих стрелять из ружей. С ними оставались две башкирские семьи, решившие не покидать своих родных в болезни, это пять женщин, два старика и семеро детей разного возраста.

Кроме больных, в крепости остались радист, миномётный расчёт с орудием и полусотней мин, десяток вогулов-охотников. Комендантом Белого Камня я назначил Степана Титова, толкового парня, спокойного и обстоятельного человека. Оставил ему небольшое количество скобяных изделий, двести рублей серебром, с подробными рекомендациями Фёдоровича по торговле в здешних краях. Скупку мехов мы считали побочным занятием, главным же оставалась задача создания запасов пищи и фуража, обеспечение безопасности для будущих караванов переселенцев. Когда больные смогут работать, мы рекомендовали привлекать их к патрулированию окрестностей, созданию запасов топлива, расчистке караванного пути. Что касается того, что все остававшиеся в Белом Камне люди не пойдут с нами дальше, мы с Палычем их успокоили.

– Никто вас не бросает, сами понимаете, как важна эта крепость для помощи в переходе на восток. Обживите её, подготовьте запасы топлива, фуража и еды для новых переселенцев. Помогите людям, что пойдут за нами, обогрейте их, накормите, укажите дорогу. Обживайтесь, как сможете, мы оставляем картошку на посадку, несколько мешков ржи и овса, семена подсолнечника. Через год сменим тех из вас, кто захочет пойти дальше на восток. А те, кому понравится жить в крепости, смогут отстраиваться и рассчитывать на нашу поддержку. Сами видите, мы каждый день говорим по радио с острогом Надёжным, в случае опасности оттуда всегда придут вам на помощь. И не забывайте, что мы на вас надеемся и верим вам.