Текст книги "Россия и Европа"

Автор книги: Виктор Зайцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 105 (всего у книги 114 страниц)

Глава 16
Петербург. Начало марта1812 г

– Ну как они получают все новости так быстро? Не может такого быть, даже самолёт не успел бы долететь! – Отбросил газету в сердцах министр внутренних дел Российской империи, назначенный недавно после отставки Кочубея. Ещё не вполне усевшийся в кресло самого, пожалуй, всемогущего министерства служака пытался работать изо всех сил. Во-первых, чтобы удержаться на важной должности, а не вылететь с позором, что практически гарантировало конец любой карьеры, кроме заштатного губернатора. Во-вторых, новый министр, славившийся дотошностью и въедливостью, действительно пытался разобраться в работе своего ведомства. Ему просто было интересно всё, начиная от поддержания порядка в стране, заканчивая пресечением эпидемий и развитием инфраструктуры крупных городов, вплоть до самоуправления уездов.

Находясь уже в приличном возрасте, граф Аракчеев не перестал удивляться странностям жизни и пытался доподлинно разобраться – как всё происходит на самом деле? Не обманывают ли его самого, а он эту ложь докладывает государю? Вот и сейчас его удивила статья в Петербургских ведомостях о крупном поражении французской армии под Страсбургом. Казалось бы, ожидаемое несколько месяцев сражение произошло, Кутузов победил, чего ещё надо? Тем более доклада император не ждёт, поскольку сам находится в ставке русской армии. Но поразила дата сражения, которое, по словам автора газетной статьи, произошло всего лишь вчера, причём сама битва описана до самого вечера, вплоть до взятия в плен солдат и офицеров наполеоновской армии.

– Как они сообщили в газету о столь важном событии, если даже самолёт не успел бы долететь до Петербурга? Пусть даже летел он всю ночь, но утреннюю газету набирают ещё ночью, не позднее трёх часов, чтобы доставить её читателям к восьми утра, в крайнем случае, не позже девяти, когда открывается большинство присутственных мест?

Министр знал, о чём говорит, ему приходилось пару раз утихомиривать борзописцев, ливших напраслину на правительство. И всю процедуру написания статьи, её набора и печатанья он, тогда ещё скромный чиновник, прошёл буквально шаг за шагом, вплоть до замены вредоносного писания на стадии набора его в типографии, где тоже всё делается не так быстро. Пары-тройки часов наборщику может и не хватить. Если посчитать, самые последние новости вчерашнего дня надо набирать не позже девяти вечера. Тогда самолёт должен прилететь в Петербург за пару часов, что при учёте разницы времени в три часа со Страсбургом положительно невозможно.

– Надо усилить работу с газетчиками, узнать доподлинно, кто их информирует и каким образом. Иначе так же быстро наши враги получат любые сведения о России, да и самому нужно разобраться в таких казусах. – Граф сделал отметку в своём ежедневнике, наслаждаясь возможностью использовать вечное перо, с трудом входившее в обиход русских канцеляристов. Сказывалась дороговизна таких ручек-самописок и беловодское производство. Ну, что было дорого для чиновников с четырнадцатого по двенадцатый класс, не имеет значения для практически первого министра Его Императорского Величества Правительства.

– Слушаю, – неторопливо взял трубку красного телефона мужчина, выслушав две заливистые трели звонка. Телефонов на столе было три – белый для связи с императором (прямо в трёх залах Зимнего дворца установили, паршивцы, да в опочивальне государя, хорошо, что император в Европах). Красного цвета – для внутренних звонков, начиная от секретаря и заканчивая комендантом Петропавловской крепости, которого, прости господи, и отругать пока боязно, не ровён час попадёшь сам в казематы. Будучи русским по воспитанию и происхождению, министр не забывал народной мудрости «От сумы и от тюрьмы…». Ну и третий телефон, чёрный – для связи с городскими владельцами телефонов и несколькими казёнными предприятиями и присутственными местами: вроде почты, телефонной станции, военных заводов и вездесущих Голицыных, Строгановых, Кожевниковых, включая надоевших Демидовых.

Жалобы на последних, распавшихся на пять семейств, поступали министру каждую неделю. Ладно бы от чиновников, соседей или купцов-промышленников. Так эта расплодившаяся семейка постоянно враждовала между собой, плодя бесчисленные доносы. «Нет бы, как Строгановы или Голицыны, жить дружно, выручая родную кровь?» – машинально вспомнил министр давний разговор с бароном Беловодья. – «Так всё норовят утопить и ограбить друг друга. Одно слово – кузнецы самозваные, поднялись в графы, а мозгов не нажили, как и светлейший князь Меншиков».

– Слушаю, – повторил в телефонную трубку мужчина, догадавшись, что секретарь просто не услышал его. Эта замедленная реакция телефонов немного раздражала. Впрочем, барон Быстров монтирует вторую телефонную станцию в столице, тысячи номеров уже не хватает. Говорит, что в этой станции даже телефонисток не будет, всё будет переключаться автоматически, никто не сможет подслушать разговор. «Не знаешь, что лучше, перевести внутреннюю телефонную линию на такую же станцию, или оставить прослушку опытными девицами? Вроде, информация нужна, а ну как начнут сливать переговоры врагам?» – вспомнил не к месту министр, не любивший принимать решения с налёта.

– Ваше сиятельство, я подготовил выборку жалоб по последнему закону Думы и Его Императорского Величества о конфискации у должников поместий. Разрешите доложить? Со мной будет государственный казначей. – Голос в трубке был вполне спокойным, не предвещал неприятностей, чем и нравился секретарь – находчивый, способный передать нужные сведения одними интонациями.

– Заходите оба, жду. – Министр положил трубку телефона и откинулся на спинку полукресла. Тоже, кстати, выдумка беловодская, не сравнить с прежними стульями. Те, даже с мягкими сиденьями и спинками, обшитыми бархатом, требовали выпрямленной спины, отчего та начинала болеть ещё в молодом возрасте, если приходилось сидеть весь день, например, при аудиенциях или на совещаниях. Эти же полукресла давали возможность отдохнуть старому чиновнику, ещё заставшему времена, когда канцеляристы весь день проводили на ногах у конторки. Считали простые жёсткие стулья роскошью, как до сих пор считают ручку-самописку или вечное перо.

– Добрый день, Ваше сиятельство, – поклонились вошедшие, оба с папками в руках.

– Присаживайтесь, – оставил министр их приветствие без ответа, указав рукой на присутственные стулья у стены. Эти стулья были даже мягкими, всё-таки министру приходилось принимать достаточно важных персон. Посадить за стол для совещаний чиновник таких посетителей не мог, но оказать уважение мягкими стульями – вполне.

Следующие четверть часа оба посетителя вполне доступно и доказательно выложили министру внутренних дел Российской империи проблемы, возникшие при реализации закона о заложенных имениях и землях. Часть данных граф слышал и раньше, но привычно отмахивался от возможных проблем, не предполагая, во что они смогут вылиться после принятия нового закона. Оказалось, что Дворянский банк, специально созданный ещё при матушке Екатерине, почти полвека выдавал ссуды, в большинстве своём, безвозвратные. Дворяне проматывали полученные деньги, не пытаясь гасить даже проценты, не то чтобы возвращать кредиты. Чтобы банк как-то сводил концы с концами, деньги на оплату сотрудников и на новые займы давала императорская, вернее, государственная казна.

Получалась странная ситуация: дворяне, освобожденные от обязательной службы на государство пресловутым указом Петра Третьего «О вольностях дворянских», пустились во все тяжкие. Либо они бесились до полного идиотизма в своих имениях, издеваясь над крепостными, проигрывая свои состояния, пропивая не только имущество, но и жён, либо уезжали за границу, где годами роскошествовали, забывая родной язык, а управляющие разворовывали их хозяйство, наживая неправедным путём миллионные состояния. Лишь немногие дворяне шли в армию или на государственную службу, да и там редко превосходили сослуживцев из других сословий, частенько были плохо образованы или не желали учиться вообще, ибо «дворяне с самого рождения всё знают лучше простолюдинов». (Почти, как у Александра Дюма, пока ещё мальчика – «Любой гасконец с детства академик!»)

При этом все почему-то забыли, что поместья были выданы пару веков назад именно с целью службы их владельцев, вернее, с обязанностью службы поместных дворян на государя. Получилось, что недоброй памяти Пётр Третий обязанность службы отменил, а поместья (вернее – плату за отсутствующую службу) оставил. Хорошо успел напакостить император России за своё недолгое правление – вернул завоёванную Пруссию врагам, освободил дворян от службы государству, оставив им во владение (за что только?) поместья! То есть наплодил бездельников на шее не только у крепостных крестьян, но и у государства. Полумиллионная армия дворян вместо службы тянула деньги у государства, регулярно закладывая и перезакладывая свои имения.

Более того, пресловутый Пётр Третий своим указом фактически способствовал Пугачёвскому восстанию, поскольку крестьяне требовали себе таких же вольностей, как и дворянам. Дескать, их освободили от службы, а освобождение крестьян от службы спрятали от народа. Потому и назывался Емельян Пугачёв императором Петром Третьим, на несколько лет ввергнув империю в хаос, разорение и гибель многих тысяч людей. Причём логика крестьян, требовавших свободы и земли, вполне понятна. Веками крестьяне кормили своих защитников – дворян, защищавших Русь от врагов – татар, поляков, турок и прочих немцев. Крепостные безропотно служили барину и отдавали ему часть плодов своего труда, поскольку знали, что тот при необходимости всегда защитит их даже ценой своей жизни.

В восемнадцатом веке дворянское ополчение исчезло, помещики уже не рисковали жизнью, да ещё вольности получили в виде освобождения от обязательной службы. За что тогда кормить этих нахлебников, годами не живших в России, зачастую и русского языка не знавших? Да, крестьяне были не образованы, часто неграмотны, но идиотами в большинстве своём не были. Историю России изучали не хуже, а то и лучше, нежели преподавали немцы в университетах. Долгими зимними вечерами дети слушали не только сказки и былины, но и исторические предания. В том числе о народных героях, положивших жизнь за счастье простых людей. У многих предки ходили в походы с казаками, воевали в армии Болотникова, Разина, о Пугачёве знали абсолютно все. Что передавали своим детям и внукам в рассказах.

Попытавшийся исправить законы своего деда Александр Первый принял рискованный закон о конфискации заложенных имений, не испугавшись, как в нашем мире. В этой русской истории не было указа его отца об уменьшении барщины до трёх дней. Не было заговора дворянского на английские деньги, не было убийства Павла Первого. Как не было и самой Англии, успешно уничтоженной незадолго до этого Беловодьем. Хоть и крутились вокруг молодого императора франкофилы, так они в крестьянском вопросе играли именно на стороне освобождения крепостных, поскольку в свободной Франции и почти всей оккупированной Наполеоном Европе крепостничество было отменено! То есть, передовые эуропейцы жили без крепостного права, надо и варварской России брать пример с цивилизованных стран. В той же Франции и Германии должники всегда несут ответственность перед кредиторами!

Примерно такими лозунгами и пропихнули закон о заложенных поместьях через Государственную Думу, после чего Александр легко его подписал, даже подмахнул, не глядя, не будучи напуганным заговором против своего отца. Не будет же император себя утруждать личным контролем при наличии Конституции, Думы и Правительства? Тогда для чего они нужны? В нашей истории Александр Первый баловался отменой крепостного права в Прибалтике, вызвавшей массовый голод у обездоленных крестьян, оставшихся без земли и поддержки помещиков. Видимо, поэтому освобождения русских крестьян не последовало при жизни Александра, испугавшегося массового голода в России. Зато дать конституцию полякам тот император не забыл, в отличие от русских. Так получилось, что в империи, по названию Российской, русские люди оказались людьми второго сорта.

Кроме того, что все национальные окраины не знали крепостного права, которым закабалили исключительно русских, так и в рекруты забривали тоже только русских. Остальные жители Российской империи, от татар и башкир до поляков и грузин, служили исключительно по желанию, естественно, на офицерских должностях. О Конституции я говорил выше, так и налоги были весьма различны. Учитывая, что даже русские дворяне платили меньше в процентном отношении налогов, нежели крестьяне и купцы, можно представить налоги в Польше и Грузии, где каждый третий житель был если не князем, так просто шляхтичем или дворянином. Чем доказывали? Как в анекдоте – мамой клянусь. Что характерно, от русских требовали письменного доказательства их дворянского происхождения, а полякам, грузинам и прочим финнам верили на слово. Интересно?

Но всё это было в нашей истории. В истории того мира, где оказались Юрий Романов и Никита Русанов, успели хорошенько наследить отцы-основатели. Они не только создали Русскую Дальневосточную компанию, аналог Ост-Индских кампаний европейских стран. Два инженера-машиностроителя смогли развить промышленность не только на Урале, где Владимир Кожевников через удачную женитьбу на дочери богатого купца-промышленника выстроил свой завод, производивший широчайший спектр востребованной продукции от патронных ружей, паровозов, пароходов до станков и затворных пушек небольшого калибра. Причём разбогател Кожевников при поддержке своего тестя-старовера довольно быстро. За тридцать лет вышел в десятку богатейших людей России.

Его друг Андрей Быстров, проработавший химиком-технологом на Воткинском машиностроительном заводе более пятнадцати лет в нашем мире, с отступавшими пугачёвцами и беглыми рабочими с уральских заводов добрался до Дальнего Востока. Там тоже развивал машиностроительное производство, используя возможности РДК (Русской Дальневосточной компании). Естественно, начал с производства казнозарядного оружия, иначе бы русским беглецам не удалось выжить среди враждебного населения. Пришлось Андрею повоевать с китайцами, японцами, просто хунхузами и даже английскими торговцами (читай – пиратами). Стальная и железная продукция бывших крепостных рабочих оказалась очень нужной на Дальнем Востоке. За хороший нож айны и дауры легко давали до десятка и больше собольих шкурок.

Эти пушные зверьки, вернее, их шкурки – соболя, песца, калана и чернобурки, стали основным финансовым ресурсом растущей русской промышленности на Дальнем Востоке. Уже позднее Быстров со товарищи открыли богатые золотые россыпи, захватили будущий остров Хоккайдо, названный ими островом Белым. Основали там независимую колонию, которой Екатерина Вторая дала статус баронства, назвали свои владения Беловодьем. За прошедшие почти три десятилетия жизни на острове Белом, барон Быстров установил тесные экономические и военные связи со многими странами Юго-Восточной Азии. В первую очередь, с Кореей, Камбоджей, Аннамом (нынешний Вьетнам), после чего занялся реколонизацией Индии.

Баронству с помощью азиатских союзников удалось полностью выгнать всех европейских колонизаторов из региона. Остались лишь испанцы на Филиппинах, не рискнувшие спорить с агрессивными русскими, да буры Южной Африки. Больше на берегах Индийского океана эуропейцев не осталось, кроме союзных (временно) с Беловодьем французов. Да и те после наполеоновской агрессии против России продержались меньше месяца. В результате к весне 1813 года единственными европейцами в Восточной Африке, Индии, Юго-Восточной Азии и всём западном побережье Северной Америки от Аляски до Сан-Франциско, оказались русские, если не считать испанцев к югу от Калифорнии и на Филиппинах, с которыми беловодцы неплохо торговали на всём побережье обеих Америк.

Более того, годы прогрессорства отцов-основателей достаточно подорвали само крепостное право изнутри и снаружи. Во-первых, в Сибири и Дальнем Востоке, как и во владениях Беловодья и РДК, крепостных не было. Беглые крестьяне и рабочие автоматически, хоть и нелегально, становились свободными. Даже губернаторы Сибири укрывали беглецов, вынужденные заселять подвластные территории. Причём, за три десятилетия центральную Россию покинули более двух миллионов крепостных крестьян и рабочих, которые успели остепениться и создать традиционно большие семьи. По последней переписи во владениях РДК и Беловодья было почти двенадцать миллионов только православных взрослых людей, с учётом крещёных аборигенов, естественно. Не считая более миллиона эмигрантов из Европы, которых насильно не перекрещивали, лишь запрещали строить свои церкви и проводить открытые богослужения.

Во-вторых, в самой европейской части России и Европе модные беловодские новинки, что выпускались заводами Кожевникова и Желкевского – всякие граммофоны, фотокамеры, патронные ружья, паровозы, пароходы, паровики, консервы и прочее, при продаже за крепостных с землёй, стоили гораздо дешевле. В результате, к 1812 году эти два олигарха стали крупнейшими землевладельцами после царской семьи. И, с учётом того, что после двадцати лет службы на нужных должностях работники становились свободными, на производствах Желкевского и Кожевникова работали больше миллиона бывших крепостных, ныне свободных. К этому времени в европейской части России жило до сорока миллионов крестьян, так что получалась иная картина, нежели в нашей истории.

Фактически две трети крепостных были государственными крестьянами и рабочими, работавшими за деньги и владевшими земельными участками. Около пяти миллионов крепостных были в руках Кожевникова, Желкевского и примкнувших к ним Строганова с Демидовым. То есть, почти тридцать миллионов крепостных можно было освободить хоть завтра без всяких манифестов, поскольку Александр Первый фактически был согласен это сделать. Тем более, что из-за государственных крепостных, а они даже назывались иначе – приписные, никто бы из дворян не возмутился. Оставалось путём взыскания долгов отобрать ещё пару-тройку миллионов рабов у несостоятельных помещиков и, оставшиеся крепостные с их владельцами никуда бы не делись.

Тут и нашла коса на камень – должники не хотели лишаться своего дохода и всячески противились конфискации имений с крепостными. Это понятно, никто из них не работал, профессии не имел, и такая мера вела к смерти либо нищете. Поэтому через пару месяцев скрупулёзного исполнения закона возникли даже дворянские бунты в нескольких уездах. Об этом, собственно и доложили Аракчееву его посетители. Наверняка надеялись, что министр тормознёт работу казначейства по конфискации, под которую подпадали многие родственники и приятели практически всех царедворцев. Надеялись, но не угадали ни одной буквы.

Новоявленный министр твёрдо намеревался усидеть в своём кресле не просто из милости, а принести пользу России. Поэтому Аракчеев закусил удила и, побеседовав с казначеем, развернулся на всю катушку. К каждой уездной комиссии были прикомандированы не только полицейские, но и приличные воинские формирования до роты включительно, благо связи в армии у графа остались хорошие. Да и кто будет спорить с министром, когда Россия победоносно заканчивает войну в Париже? Поэтому следствием всех жалоб стало не только ужесточение конфискаций, но и ускорение всего процесса, с твёрдым указанием закончить не позднее возвращения государя в Петербург, под угрозой выводов о соответствии занимаемой должности.

Надо ли говорить, что жёсткие действия МВД немедленно были поддержаны всеми губернаторами и предводителями дворянства на местах? Аракчеев же ввёл еженедельный контроль ситуации с докладом всех ответственных лиц. Когда же к «трудоустройству» оставшихся у разбитого корыта дворянских семей подключились представители РДК и Беловодья, недовольных помещиков практически не осталось в стране. Они за пару недель перебирались в тёплые страны за счёт принимающей стороны. Там уже традиционно ждали выстроенные удобные жилища с редкими в России, но обязательными в Беловодье коммуникациями, начиная от водопровода и тёплых туалетов, заканчивая электрооборудованием конца двадцатого века – утюги, стиральные машины, телевизоры и прочие миксеры с электроплитами.

Дворянская молодёжь шла в беловодские школы и университеты, мужьям и сёстрам-приживалкам находили работу по силам – от переводчиков и преподавателей иностранных языков до тех же плантаторов или счетоводов. Жёны управлялись с домашним хозяйством без дворовых мужиков и девок. Достаточно нажать кнопку и стирай бельё, лёжа на диване. Многочисленные письма таких довольных переселенцев своим родственникам и знакомым создали новую волну добровольных переселенцев. В результате к лету 1813 года среди помещиков осталось около сотни должников с заложенными хозяйствами. Это были те редкие случаи, когда должник брался за ум и пытался сам или с помощью специалистов развивать поместье, пока его не отобрали.

Должники садили свёклу, строили лесопилки, кирпичные и сахарные заводики, лишь бы получить дополнительный доход и выплатить взятый кредит. Потому и отказались комиссии от конфискации таких поместий, увидев действенное стремление людей выплатить долг. Многим дали на решение финансового вопроса два-три года, смогут погасить долг хоть частично – поместье останется в их владении. В выигрыше оставались дворяне-однодворцы, которым никто кредитов не давал. Теперь они злорадствовали, глядя на разорение соседей. Однако, многие из них, прочитав письма из Русской Америки, Австралии, Южной Африки, начинали собирать вещи, стремясь перебраться туда, где простой чиновник честно получал денежное содержание русского ротмистра, ежемесячно и полностью, не вставая перед выбором – голодать или брать взятки.