Текст книги "Марш Обреченных. Финал"

Автор книги: Вадим Климовской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 59 страниц)

Воистину, не человек – а камень! Снаружи тело, а внутри…

Народ на площади у магистрата шумел. Бесновался и гудел.

Илена к чудовищному озарению внезапно сама себе доказало страшную истину, что лафимцы с годами стали принципиально привередливы ко всему и в особенности к зрелищам. Видовищам, в которых главными ролевыми особами выступали жертвы палачей. Лафимцы смаковали такие моменты жизни города и судьбы страны ярчайше любого священного праздника, наверное, в день Фодарского фестиваля и аренных дуэлей крику и толкотни было поскромнее. Но главным козырем события стал совсем иной факт, сегодня карали прилюдно, во всеуслышанье и во всеведенье не простолюдина, а наоборот, особу из магистрата. Такого ажиотажа не добилась бы и комендатура, приложив все свои усилия и отряды солдат. Зато сегодня – на тебе! Давят друг друга и теснят от лавочек и булочных, от мясницких магазинчиков до эшафота, от узких улочек и меж фонарных столбов до деревянного каркаса постамента. Неуютно и неудобно от столь всеобщего внимания стало даже палачу в черном балахоне, в нервной позе заложившего обе руки за поясницу, прорези с угольно-серыми глазенками с профессиональным изучением оценивали предмет мастерства – топор, который верхним углом лезвия был вколочен в широченный, покрасневший от частых забот мясницкий пенек. Администрация города нисколечко не просчиталась, кольцо караула оказалось в самый раз. Достаточно, чтобы сдержать эмоции довольных и недовольных в рамках закона, а господину палачу не позволить разволноваться и с первого раза попасть по шее. Судья зачитывал приговор, и народ вполуха прислушивался к его монотонной болтовне, реплики вылетали из толпы одна вкусней другой.

Лоа с извозчиком потеснили люд настолько, насколько смогли, но пробились каретой разве только на лишнюю парочку метров, Рерих сжалился и скомандовал отбой, нечего бесить горожан, итак все взъедены до предела. Жеребцы фыркали и бряцали копытами по столичной брусчатке, выстукивали, чуть ли не аллюром. С опаской на ихнюю повозку оглядывались и сторонились. Рерих через неплотно зашторенную ткань наблюдал: с десяток таких же господ в экипажах, приехавшие залицезреть акт справедливости. Илена не хотела ничего, ей давно опротивела игра, которую закрутил Рерих-интриган, но повернуть слетевшую с осей карусель – это задача не для слабонервных. Лоа раскланивался и извинялся с подошедшим городским патрулем – видите ли, оказывается, каретам здесь не место, им выбран участок проезжей части у Крутой улицы с выездом на бульвар Ремса. Мейстер поспешил еще раз извиниться, и с обреченной благодарностью принял от офицера отряда штрафной лист. Рерих остался безучастен и к этому инциденту.

Илена давно хорошенько поняла, что идея адъютанта налюбоваться казнью – это в первую очередь показательный урок для нее. Ведь когда стало известно о действе на площади, Рерих железно выбрал карету и дал команду на выезд в город. Не побоялся ни внутренней безопасности Лафима, ни разведки магистрата – им двигало высшее чувство победы. Победы над несгибаемым и непробиваемым до сей поры врагом. Рерих не боялся уже ничего. А непредвиденные путчи он отмахивал, словно надоедливых мух и считал их дарованием Фодара.

Гул армейского рожка, судья, что зачитывал приговор, успел усесться в неудобное кресло. Пекло что в пустыне. В центре площади не спасали и натянутые зонты. Магистрат выбрал для казни самое жаркое время суток, что ж не бывает сладкого без горсточки перца. Блюститель закона красочно вытер затылок льняным платочком – дешево и со вкусом. Его монотонное бубнение приговора больше смахивало на скучное ознакомление с ресторанным меню одного из фешенебельных заведений центра. Толпа отказалась вслушиваться в бюрократическую муть и занялась рокочущим гудением от недовольства и жажды дел. Илена холодно отвернулась с жарким пламенем на сердце: стая волков! До этой поры она ни разу не отважилась отодвинуть портьеру и взглянуть в картину правды собственными глазами. Мужество, о котором постоянно ей твердил Рерих, у самого порога старта дало не абы, какую трещину. Хватит! Давно уже хватит! Довольно этой кровавой охоты! Этого пожирающего истребления!

– …На топор его, чего они так долго возятся?

– Башку с плеч и на ограду ее! Воронам на потеху!

– Такого лакомства им еще не доводилось клевать?..

– Нечасто такие господа заходят к тебе кланяться, верно, Черный?

– Смотри, не промажь! Ручонки, небось, трясутся?

Загоготали над палачом, тот дернулся и с полуоборота зыркнул на живую волну, по рядам прокатился рокот и тень короткого движения, словно ветер гигантским напором задвигал человеческие тела то в один, то в другой бока.

Возле трибуны народ замолк. Зато в задках продолжали веселиться и философствовать.

– Кто тока его избирал? Хапуга! Говорят, во сне умудрялся красть! Стоит Невольчу или Форту отвернуться, а он – хап!

– А ты то откуда знаешь?

– Может, помогал ему? Мешок держал? Мож тебя тож на плаху?

– Дура, что мелешь? За своим мужиком следи, я, где попало, не валандаюсь!

– Ах, гляньте, какой праведный нашелся! Да я тебе!..

Бумм-ммм! – второй гонг возвестил о начале казни. В толпе мгновенно угомонились, подались вперед, приковав к эшафоту и плахе всеобщее внимание. Народ зашумел, когда докатились слова: "ведут-ведут-ведут!" Палач нахохлился, уверенным движением вымахнул топорище и возложил его на плечо. Под охраной щитоносцев из Железного Щита магистра Лойфа Жонака подвели к постаменту и заставили взобраться по деревянным ступенькам к мессиру Черному, тот, воздав хвалу Фодару, преклонил Жонака к отшлифованному ударами и кровью пеньку, гримаса Лойфа под магией и обработкой дознатчиков не сползала до самого конца. Одежда изодрана, на скулах кровоподтеки, можно лишь ужасаться с какой скоростью бывшие друзья магистры, остервенело, смели подозреваемого в ранг предателей и произвели над ним суд. И в дальнейшем, с не меньшей поспешностью отправили товарища на эшафот. Черный уже примеривал палаческий топор для удара…

– Думаю, кульминацию следует-таки досмотреть!.. Столько работы сделано для этих жалких секунд. Кощунственно их упускать, – Рерих стремительно подвинулся к самому окну, приоткрыл штору. Лучи палящего солнца ворвались в салон и упали на кружевное платьице Илены, она не успела запротестовать, ее взор приковался к возвышению в центре площади. Судейской ложе и квадрате смерти с двумя фигурами на нем. Судя по всему, Лойф до последних секунд не понимал, что над ним творили, и хорошо для него. Солнечные блики сверкнули на лезвии топора, Черный размахнулся… толпа ахнула и отдалась назад… гулкое "чавк"… Илена с придыханием отвернулась, чтобы не закричать.

Эхо возбужденной толпы прокатилось по скатам крыш и остроносых шпилей куполов, отдалась от балкончиков и лоджий, отдаваясь топотом под сапогами горожан. Вот и не стало больше магистра Жонака, а вместе с ним: Розарии Эстальн и Юржана Невольча, Ламаса Ешкана и неугодных Рериху воинских чинов. На ком еще пал выбор Рериха и мейстера Лоа, Илена лишь могла догадываться? Карающая длань слетевших с катушек в пламени мести помощников поистине всемогуща! Два "паука" всерьез смогли б поспорить с расхваленным магистратом, чем с успехом и занимаются…

Илена наконец-то не вытерпела:

– Святой и милостивый Фодар давайте отсюда уберемся поскорей! Меня тошнит и выворачивает от одного вида крови! Когда мы остановимся? Ваши планы, Рерих, разве не предусматривают антрактов? Есть ли смысл дальше их душить и давить? Сменим тактику? – Илена вложила в те слова все свои накопившиеся за недели борьбы боль и омерзение. И разве она не права?

Рерих, словно ее не слышал, согласно медлительным телодвижениям и вялому реагированию, он оставался при своем мнении. Наконец, легким взмахом он задернул занавесочку и вернулся на мягкие подушки. Узкими щелочками из-под бровей всмотрелся в ее бледное личико.

– Ваша милость, что это с вами? Вы не здоровы?

– К Шиарру мое здоровье, Рерих! Не увиливайте, вы прекрасно понимаете, о чем идет речь! Когда закончится эта резня?

Рерих опустил взгляд.

– Всякому вопросу есть логический ответ, – адъютант позволил себе легкую паузу, – как только угроза нашему существованию исчерпает себя, мы бросим это дело и возьмемся за другое… На осколках рухнувшей власти примемся строить новое начало.

– И когда вы, Рерих, планируете уже заложить фундамент?

Рерих пожевал губами и пригладил усы.

– Вы же знаете, что существуют еще Форт и старший Ешкан… Зачем вы закатываете истерику, госпожа?

– Я устала от… всего.

– Хочу напомнить вам, что в ваших окончательных целях вы видели нападение на Северное Королевство Людей. На Мейдрин. Объясните мне, госпожа, как вы собирались захватить герцога и столицу севера без наших… методов?

– Ох, пожалуйста, не равняйте грешное с праведным!

Рерих сдавил рот в тонкую линию.

– Не понимаю вашего ответа, госпожа Илена, там не живут люди? В их жилах течет такая кровь, как и в паразитах магистрата!

– Магистрат не поступил так со мной, как герцогский двор Альвинского и столичная публика!.. Они сволочи! Они гнусные!.. – она задыхалась от ярости. Он нарочно хотел вывести ее из себя?

– Вы в трех шагах от цели! Народ обожает карать и миловать! Когда вы лафимцам предложите хоть одно из этих блюд – они пойдут за вами хоть на край света! – горячо резюмировал бесстрашный Рерих.

– Довольно! – она скривилась и изогнулась на мягких подушках, словно на нарах. – Я хочу отдохнуть… Везите меня в мое имение и поскорее!

– Прискорбно жаль, госпожа, но у нас визит…

– Еще чего?! Куда еще? – возмутилась Илена.

Глазенки Рериха насмехались.

– Нас пригласили в магистрат! Ешкан с Фортом давно заждались, негоже их нервировать, чего доброго что-то заподозрят, видите, что приключилось с Жонаком?

Она побледнела и отвернулась к тому окну.

Рерих едко сощурился, потянулся к окошку и приказал Лоа трогать с места к административным зданиям…

– Немыслимый факт, милсдари, наш толстячок Кин, того… спасся! Очень невиданное чудо, я вам скажу. Вот что делает с людьми слепая жажда к жизни. А бедняга Невольч… мда-а… – протянул Биат Рамир, носовым платочком протирая лоснящуюся лысину. Скомкал материю и протер обе жирные щеки, – м-м… не повезло.

Паршивое настроение Илены скакало в переполненной эмоциями груди обезумевшим от страха зайчиком: то ей тут же хотелось всех жалеть, то, видя перед самим носом жирное и обрюзгшее рыло Рамира – всех беспощадно карать. Умом царицу не понять. Будет так ерничать, и умничать – точно не доживет до утра. И с какой такой радости Рерих привез ее в эту шикарную и изысканную декором пыточную? Пропитываться ненавистью и оптимизмом?

Бельма магистра Рамира мышками бегали по комнате, от случившихся бед за неделю, страха натерпелись все, и Илена замечала нервозность и испуг на каждой светской физиономии. В магистрате картина обстояла несколько тяжелей. Те, кто мог, себе позволить открыто выступали, выдвигали свои суждения, плодили дешевые слухи или того хуже, просто-напросто фантазировали. А те, кто пока не дорос до личного своего высказывания, тихо поддакивали или вовсе помалкивали в уголках. Стервятники и мелкое воронье! Замечательная истина. Возможно, в карете она погорячилась, в магистрате в особенности было, где разгуляться Рериху и тому мейстеру Лоа со своими помощничками. Миром здесь не разойдешься!

Хоруз и Жильвич скептически вытягивали лоснящиеся подбородки, открыто, не решаясь комментировать словца старшего из чиновников, а Илена в отдаленности ожидала, когда начнется то самое, экстренное совещание. Почему мысли натыкались на одно и тоже определение: Ешкану и Форту каким-то образом удалось раскрыть их с Рерихом заговор, и теперь два старикана обдумывали как ловчее и расчетливее прихлопнуть злодеев единым махов? Чтобы не поднимать шума и гама.

– А где камердинер? Позовите служащего? Пусть принесет стакан воды! Ох, и жарища! – без умолку трепался Биар.

Илена в раздражении отвернулась, наткнувшись на фамильные гербы магистрата. Родословные знаки. Изучив цвета и символику – быстро притомилась. Вернула внимание к гостям и поняла, что три пары глаз до этого, пока она не замечала, откровенно на нее пялились, ей стало неловко, почему они на нее так вытаращились? Не о чем стало поговорить? Неужели они с Рерихом предоставили им мало пищи для разговоров? Здесь на месте можно раздуть колоссальный скандальчик, готовый перерасти в панику. Она многое потеряла пока жила в чужой стране, а потом в загородном доме, за то время в Лафиме развелось не абы, какое количество преступного элемента.

Жильвич растеряно закашлялся, ему стало неудобно, ведь Илена и не думала отступать, отводить взгляда. Ощутив это всеми хрящами и позвонками, Хоруз задрал голову к потолку, а Рамир опять принялся вытираться от пота.

За дверьми послышались шаги и отзвуки бессвязной беседы, у двери кто-то задержался, переговариваясь с кем-то. По голосам Илене показалось, что это Ешкан и Форт, но в кабинет вошел один только Тревор, закрыв сразу за собою дверь. Потуже. Тиберий, значит, ускакал по делам?

Тревор ни на кого, не глядя, прошел к столу, рассеяно, морщась, скользнул по бумагам и папкам, пригладил жиденькую бородку, отсутствующе уставился на коллег, увидел Илену, прищелкнул языком, но промолчал. Может, Рерих чего-то напутал? Ей здесь не место. Но Тревор не негодовал относительно ее присутствия, а наоборот зло покосился на тройку партнеров.

– Да-да-да… что и требовалось доказать, господа хорошие! Все мы не безгрешные овечки, тому пример: магистр Лойф Жонак. – Ешкан особо серьезно посуровел. – И с чем мы будем постоянно бороться, публично пресекать и наказывать без остановки за малейшую измену. И не нужно строить из себя невинных младенцев, господин Хоруз! На вашей совести трущобы за столичной чертой. Когда вы соизволите разобрать тот клоповник? Ко дню Воздаяния Святому Фодару? Или ваша вера преклонила колени Шиарру? В государстве творится, Фодар знает что! На сегодня не народ бунтует, а мы бросаемся друг на друга. Сумасшествие какое-то! До дня Фодарской Воли было спокойно и комфортно, что успело произойти за эту жалкую неделю? – Тревор кипел от ярости, бессильно свалился на спинку кресла. – Мы все сорвались с цепи. Цепляемся друг другу в глотки! Юржана нет… Мой сын… – По лицу магистра пролегла тень тревоги, – куда-то пропал. Жонак уже лишился головы. Кто способен оставить столицу – бежал. К родственникам или просто в загородные дома, забились в норы кроллами. Словно кроме ублюдочных собственных жизней, им больше нечего беречь и о чем-то подумать. Продажные шкуры!

Илена с замирающим от волнения сердцем вслушивалась в поучительное откровение врага. Ага! Каково сейчас однопартийцам Ешкана ерзающим от стыдливого негодования, восседающим в кожаных креслицах? Забота – потеть и нервничать. А нагрузка на мозги продолжала нарастать, Рерих с Лоа так просто не собирались отрекаться от своих мстительных планов, будут выкорчевывать паразитирующий сорняк до последнего росточка. Так что, те, кто, хорошо обдумав все и взвесив, дал стрекача – сделал единственное, правильное решение за всю свою жизнь. Но где не факт, что вседостающие ручки адъютанта и колдуна и там не достанут вас. Илена подумала, что примером рассуждений можно применить и себе, воспользоваться мысленным советом для своего опыта.

Биар Рамир участливо и громко ойкнул, обтекая все кресло, руки невесомо уронились на подлокотники, то бледнеющее, то местами, краснеющее личико дергалась, будто от нервного тика.

– Биат, вы там хоть перестаньте! До вас очередь пока не дошла!.. – Тревор позволил многозначительную паузу, и толстячок на нее клюнул.

С тресками и скрипами кресло закачалось, запрыгало под массивными боками магистра, утопая колоноподобными ножищами в ворсистом ковре.

Илене внезапно стало не чем дышать, остро запахло страхом и потом, но больше всего она запереживала стать свидетелем несчастного случая, чтобы Рамир ненароком от перепугу не испустил дух от инфаркта.

– Госпо… господин Еш-шкан, вы поймите меня правильно, я…

– Ах, не надо! – перекосился Тревор, он уже жалел, что зацепил мнительного визави.

Хоруз с Жильвичем окаменели в уголках кабинета, не решаясь, и пикнуть, коса смерти просвистела над их бедными головешками.

– Вы же знаете, мой господин, я всецело предан магистрату! Вот перед уважаемыми милсдарями, стану в милостыне на колени!.. – и с решимостью нагнулся корпусом вперед, силясь выползти из цепких объятий кресла.

Илена картина заслонилась, прикрылась ручкой и задержала дыхание.

Хоруз с Жильвичем ошпарено наблюдали за карикатурной утопией, а Ешкан обомлевший и свирепеющий на глазах, мотнул головой и закатил к узорчатому потолку очи. Катастрофа! Из суеты сует заварилась вон, какая каша!

– Прекратите издеваться, Рамир! – зашипел дико Тревор.

Биат пристыжено запыхтел и снова съехал в кресло, дрожа губами и цедя невразумительные извинения. Он, почему ровным счетам не понимал, что от него хотели и требовали прекратить? Ведь, по сути, по его мыслию, он так ничего и не начинал?

– Вы хуже Кина! – в ярости швырнул ему в харю Тревор.

Всемилостивый Шиарр и всемогущий Фодар, куда я попала? Из огня да в полымя!

– Одинаковы! Что Кин, что Ложич!.. – Ешкан добивал своих соплеменников. – Черви! Безмозглые трусы!

Илене окончательно представилось, что она попала на закрытый шабаш, исключительно состоявшийся по слепой случайности, и по чистой случайности на этом действе очутилась она. Или возможно Тревор больше ставил ставку на поучительно-показательной муштре? По принципу: бей своих, чтобы чужие боялись? Весьма прямолинейная методика, знаете ли.

– Вы понимаете, остолопы, что связывающая нить власти завязана на нас? На вас! На мне и на вас! Чего вы хлопаете квадратными глазенками, понимаете, вы своими ослиными мозгами, зачем я вас сюда созвал?

Глубокая тишина. Мыслительные процессы.

– Сударыня Илена, не беспокойтесь, это я не в ваш адрес, к вам у меня исключительно теплые побуждения, – легкая улыбочка на фоне траура.

А чтоб ты жук зажужжал, если б дознался, что мы утворили с твоим любименьким сыночком! Небось, кинулся душить голыми руками или охрана подоспела с мечами и пиками.

– Хоруз! Рамир! В последний раз прощаю и объясняю: Южные Губернии Лафим на грани гражданской войны. Будете и дальше спать – я очень рассержусь, останусь сам расхлебывать весь кавардак, но вы!.. Вы! Последуете вслед Жонаку, ясно?

Он не прислушивался к ихним дрожащим пискам, уставился на разложенные, на столе бумаги и тихо, но властно прошептал:

– А теперь… пошли вон! Живо пошли вон! Долой с моих глаз!

Биат поднялся, трясясь и хрустя костями, делая мелкие шажки по кабинету к выходу, Лужан Жильвич плелся за ним, низко опустив голову. Да Тревор не даст им поблажек, возьмется за их воспитание всерьез. Илена чувствовала себя совсем неловко, лишним предметом интерьера, ведь Ешкан многозначительно промолчал о ее персоне, адресуя всю свою негативность трем магистрам, а не ей. Ее мысли разогнала последующая сцена с Рамиром, тот под градом эмоций разнервничался и утратил контроль над собою, а вернее сказать, над своим громоздким телом, пока извлекался из обтекаемого кресла. Пыхтя, отдувался и шмыгал носом, бормотал извинения под присмотром Ешкана.

Тревор исподлоба глумливо наблюдал за манипуляциями партнера, наконец, не вытерпел и каркающим голоском догнал Хоруза и Жильвича у самых дверей кабинета.

– Задержитесь господа! Не забудьте Биата… помогите ему подняться! – он едва сдерживался от грубых словцов. – А вы Илена, будьте добры, задержитесь, у меня к вам найдутся вопросы. Не возражаете? Чудесно… Да скорее же, господа! Уходите! Не задерживайте нас!

С кряхтением туша Рамира исчезла в проеме. И то только боком, за ним выскочили более шустрые Жильвич и Хоруз. За дверью еще некоторое время слышалась возня и шарканье ногами, а Тревор уже поднялся на ноги, обогнул стол, мирно подошел к дочери покойного властелина юга. На обиженные повизгивания Рамира в коридоре и у лестничного спуска Тревор даже не повел бровью. Такие мелочи его никогда не цепляли.

– Как утомили они меня!.. Честное слово, – магистр искренне улыбнулся, благодушно стараясь расположить к себе напряженную госпожу Лафимскую. – В трудное время мы живем, сударыня и хуже всего в этом бурном потоке, что тебя просто-напросто отказываются понимать. Человеческий фактор. Глупые насмешки недоумков. Скорбно говорить… вспоминать, но ваш покорный отец все-таки превосходно разбирался в людях. Во всяком случае, таких боровов как Биат и Кин в его подчинении никогда не было. Свиньям – свинячье место. А Кин, падлюка, и вправду выкарабкался, слыхали?

Илена в полуобороте, сидя в кресле, не мигая, смотрела на старичка, расфуфыренного, самодовольного павлина. А перед глазами стояло скованное и привязанное к жертвеннику тело Ламаса с перепуганной гримасой, а затем, почуяв запашок, перекосился в маске гнева и карикатуре боли. Пылающий костер на груди и уголек, скачущий по кадыку и подскакивающего по подбородку, запрыгивающего в разинутый криком рот…

Илена ощутимо содрогнулся, Тревор расценил ее состояние за пережиток недавних потрясений за тяжелые прошлые дни. Шагнув к ней на расстояние вытянутой руки, она ощутила приторный запах мужского одеколона. Враг так рядом, а она – в столь беззащитном положении.

– Запомните, Илена, то, что я вам сейчас скажу! Вы сами прекрасно слышали и видели: со смертями Невольча, Жонака и вояк из Железного Щита, в Лафиме начнутся беспорядки. Самопроизвол. В магистрат начнут лезть все кому не лень. Мы с Фортом их надолго не задержим. Если вы опять останетесь в стороне, исход истории страны предсказать будет трудно. Охочих на кресла предостаточно, потому выслушайте меня с максимальной серьезностью!..

Лихо повернулось дело: вчерашний соперник уже жаждет союза и помощи. Крутой, надо сказать поворот. Правда, существуют на деле обстоятельства и дела способные сдружить настолько разных соперников? Илена сознавала, что такому объединению не бывать, ибо Тревор Ешкан и половины не знал, что стояло за спиною Илены Лафимской.

Она неслась вниз по лестнице в вестибюль сама не своя, не ощущая ног, не чувствуя окружающей реальности, а вместе с тем, дороги. Скупо дарила по пути поклоны из дани вежливости. Не стараясь ни с кем не заводить светских бесед. Тревор Ешкан ее утомил. Его сумасбродные планы и интриги увели ее от переживаний, но только на краткий момент, уже за дверью кабинета в голове сударыни Лафимской прозвенели тревожные колокольчики, Рерих оказался прав – Форт с Ешканом во всех событиях, начиная с Бароджа и заканчивая бунтов харзов, видели тонкие подковы к их владычеству. Организацию заказного переворота. В какой-то мере, обдумав, сей вердикт, Илена осталась с этим заключением права. Предчувствия Ешкана и Форта не далеки от истин, конечно, они не подозревали ее в диверсиях, а наоборот, теперь искали помощи, но дело не в том, что долго правда скрываться не сможет, и все грешки всплывут на поверхность…

На выходе из магистрата у самых дверей ее поджидал встревоженный, но прекрасно сдерживающий свои эмоции адъютант, Илена сперва холодно ему кивнула и поспешила на встречу, но верный слуга, опередив ее, элегантно взял под руки и, не обращая внимания на шуточные взгляды служащих аппарата, вместе, они поспешили на главную площадь.

За дверьми управления Илена позволила себе задать вопрос:

– Однако Рерих вы оказываетесь, бесцеремонны, куда вы меня тянете?

– Позже, госпожа, позже! Все позже! Сейчас нет времени на объяснения…

– Что?! Что-нибудь случилось? Чего вы, святой Фодар, молчите? – сердце громко застучало.

– Не паникуйте, это бесполезно. Объяснения будут в карете. – Он тащил ее волоком вниз по крутым ступенькам. Лоа открывал в почтении дверцу.

Илена широко распахнув глаза, осмотрела подъезд к магистрату. В трех десятках метров стояла крытая карета городской стражи. Уполномоченные офицеры прохаживались у открытой задней дверцы и серьезно переговаривались. Их волнение и паника мигом захлестнули Илену, что-то случилось? Стражники еще не отъехали от главных ворот в управление, ждут приказов, а офицеры искоса оглядываются на салон кареты, они привезли что-то? Или кого-то? Под самые стены здания. И Илене не при каких обстоятельствах не хотелось узнавать содержание госповозки.

– Садитесь в карету, быстро! Да не оглядывайтесь же! – одними губами приказал Рерих.

Она с трепетным холодком собрала юбки платья и, подобрав подол, запрыгнула в салон кареты, Рерих последовал за нею. Лоа тут же тронулся с места. Кучер щелкнул кнутом, лошади натянули постромки, экипаж покатил по брусчатке, разворачиваясь к площади и выезжая к воротам. В открытое окно влетели обрывки разговоров караула с заискивающим баском Рамира, эти дурни еще не убрались из магистрата. Ждут индивидуального пинка. За Тревором не заржавеет.

Как только оказались за воротами, карета свернула в улочку и понеслась к черте города.

– Разве мы едем не в имение?

– В имение. Загородное. На время нужно исчезнуть из города, – спокойно сообщил Рерих, задумчиво поглядывая в заднее окошко.

– Может, сейчас вы все мне расскажете? Что стряслось? – повысила тон госпожа Илена.

Пару секунд Рерих молчал, затем оторвал руку от подбородка и повернулся к ней. Глаза его блестели холодной безжалостью – такими она видела их в подземелье Фодарской арены.

– Час назад возле комплекса Торговой палаты в водосточной канаве был найден труп Ламаса Ешкана, надеюсь не надо рассказывать, что за этим последует? В той городской карете его тело доставили на опознание и экспертизе. Понимаете, что теперь начнется? Охота! Бойня! Мы не на шутку их рассердили, что там говорить! – Ешкан озвереет! Осатанеет! Начнется ночь кровавых чисток! Не каждый подхалимчик магистрата ее переживет! Поэтому, забудьте на время о мести. О походе на север. Сейчас лучшая стратегия – это переждать бурю. Думаю, вы со мной согласны?

Она не только с ним согласна – внутренний голос принцессы Лафимской кричал от паники. Кричал от переживаний и испуга. Кричал от возмущений.

* * *

– Ты – спятивший спарг!

С гиканьем семир Гарфуз и семир Айрун налетели на Ийлюта одновременно. В руках рассвирепевших харзских вождей мелькали кривые ятаганы, из-за пазух с роковым шелестом один за другим выхватывались из потайных ножен кинжалы. Время убеждений и переговоров закончилось, вместо того наступили минуты, когда в ход пошли крайние меры для союзов и паритетов – уговоры холодной стали. Семир Аршит Ийлют предлагал племенам кочевников одну судьбу, а вожди и слышать не желали насчет авантюрной затеи бесшабашного Аршита, виданное диво идти на Губернии Лафим войной? Видите ли, захотелось ему вдруг отстоять утерянные ценности и отбить клапоть земли, пусть даже принадлежащий некогда ихнему народу. Но на то и существуют законы сильнейших, когда люди захватили хребет Нольда, поселились в северном районе, построили город Нильф, которым орудует губернатор Ложич, но в конце то концов в том нет ничего смертельного, племена странников беспрепятственно отошли в глубину юга, в пустыню. Научились вспахивать и высеивать жаростойкие культуры, собирать урожаи. Запасаться на сезоны песчаных бурь. Разводить гипаа и мясных коз. Казалось бы, прижились со старыми проблемами, нет тебе, вернулся с отлучки Ийлют и тут же подавай ему возмездие! Завел маниакальные речи о мести. О мести дайкинам. О решающем ударе по Нильфу. О свержении диктатуры дайкин. О свержении трусости и возрождении храбрости. Сперва его молча слушали, у многих молодых харзов глаза загорелись поярче ночных костров, но разве можно задурить головы матерым и вспыльчивым волкам-семирам? Начиная с Флаунга Улюна и заканчивая Олзуном – все похватались за клинки, затрясли перед крутым хребтом, на котором Аршит устроил ораторство – холодной сталью. Остались и те, кто вообще воздержался от комментариев и не принял ни чью стороны, а те, кто в тайне готов был подержать Ийлюта, почему-то тоже медлили в сторонке, еще толком не избрав половину и не разобравшись в собственных чувствах?

Аршит встретил протесты с холодным презрением и, не задумываясь, обозвал отступников: трусами и плебеями, на что сейчас же получил обоесторонние вызовы на бой. К его, не прикрытому изумлению с ним никто не собирался церемониться, разубеждать в обратном или сюсюкаться, Горфуз с Айруном взлетели к нему на вершину хребта – песчаного крюка с известковыми пластами, обгоняя неуверенных Хумса и Кулана, налетели на орущего им в лицо разгневанного Ийлюта. Кулан едва удержался на своем пятаке, ушел от мечущейся в него стали ползком на брюхе, а Хумс с вереском спрыгнул на крайний уступ, на следующий хребет. Ийлют же на вопли и гиканья скопившегося внизу народа лишь презрительно скривился, вступил в бой с обозленными сородичами. За Горфузом и Бруттом следом лезли по известковому клыку Шахут и Улюн. Улюн соперник и сосед с землями семира Аршита, тремтел так рвался сцепиться с Ийлютом, но всегда трусливо отступал и в одиночку сгоряча не лез напролом, правда сегодня ситуация контрастно поменялась, против Аршита надвигался обезумевший шквал стали.

– Слепцы! Трусливые ослы! Отрыжки спаргов! – орал на карабкающихся по крутизне харзов Аршит, сабля давно покинула ножны. – Я ждал от вас другого решения, зачем вы приперлись ко мне, трусливые шакалы? Хлебали б реску в своих норах, да трахали до бесконечности своих баб. Мне нужны отважные мужи, а не слюнявые сопляки!

Злобное шипения и бешеные ревы в ответ, странники от возмутительного гнева потеряли дары речи, ятаганы накручивают в воздухе смертельные петли.

– Сдохнешь, паскудный кролл!

Замахнувшись над головой рубящим ударом, Горфуз наскочил на посланника Шиарра, стараясь скинуть с вершины хребта. Брутт изогнувшись, пытался достать до ноги и подсечь нахала. Драка уже завязалась. Вокруг возвышения собралось столпотворение – от мала до велика, жарились на солнце, но шумно и упоено наблюдали за соперничеством, шумно и громко подбадривая своих вождей. За кого именно племена так яростно переживали и на кого больше ставили в этом боя ставку, конечно, оставалось загадкой. Скорее их охватил яростный жар схватки, доселе за столько лет не происходившей новизны в жизни племен харзов, ведь чувствовалось, что семир Аршит Ийлют собрал их не зря, и волна революций погребла под собой не одну сотню сердец. Пока им было все равно кто победит – главное ажиотаж самого боя, но сам факт события вскруживал горячие головы и напевал марши бунта.

…Брутт не достал, Аршит ловко ушел от укола, подставил под выпад Горфуза, и когда оба потеряли момент для следующей атаки, насел в свою очередь. Его сабля с яростью отмахнулась от ятагана Горфуза, а Ийлют ударом ноги отправил заносчивого противника в полет по скале, полувзмахом отбил замах Брутта и наотмашь разбил страннику пасть, по грубой звериной щеке потекла кровь. Отступив, Брутт зашипел еще больш угрожающе. Горфуз тоже подымался на лапы.