Текст книги "Марш Обреченных. Финал"

Автор книги: Вадим Климовской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 59 страниц)

Вояки оживились, глазенки так и заблестели. Хлебчик кисло перекривился. Ни какого покоя. Ни какого порядка. Скотство!

– Топщик лярву всунул…

– Так господин Хлебчик, мож того?.. – просительно намекнул Верен, гаденький взглядчик, Форм с оскоминой на губах отвернулся. Ладонь незаметно легла на кнутовище на пояске. Щас бы да по спине, чтоб аж до костей!

Солдатня вразнобой загомонила. Аронд лишь ухмыльнулся, поглядел через полусвет на каркас кареты, алчная улыбочка не сходила с его губ.

Роб молча и безучастно грелся у костра, не обращая внимания на назревающий бардак.

А Хлебчик все выкручивался, и выеживался, одна половина души говорила ему "нет", а другая – наоборот гремела: а почему и нет? Но стоило капитану Рогвику узнать о происшествии в пути, – головы не сносить. А проболтать мог кто угодно, даже тот Верен. Язык за зубами никто держать не умеет. А с другой стороны… И арестанты разляпают ради малейших крох привилегий, пусть и за "одиночку". Нет! Боязно и опасно.

– Эй, Клопяра, ты это куда намылился? Я пока разрешения никакого не давал! – вот чего больше не любил Хлебчик, так это самоуправства.

– Да я… я… На "банке" вещевой мешок оставил. Метнусь туда и обратно. – Нашелся с оправданием один из караульных.

Над кострищем загрохотали веселые смешки, после трудной дороги мужики всласть развлекались, отдыхали и Форм, переживал кабы, то веселье не наделало делов. Никто конечно против воли Хлебчика не попрет, тока смотритель тоже не железный, вон как глазенки горят! Старичок потянулся к карману за махоркой, уж больно разнервничался, курить захотелось.

Роб резко выпрямил спину и вслушался в ночную тишину, и точно не слышно сегодня лесной живности, попритихла в норах.

– Слышали? – чуть приглушено зашипел он. Лагерь мгновенно притих, прислушиваясь, со стороны леса легкие едва слышные шорохи. От них толку никакого. В кронах разгуливался холодный ветер, обещающий перерасти, в нечто посерьезней, на метель.

Форм так и застыл в руках с мешочком и табачком, из-под густых бровей зыркая по лесным кронам. Опять Робушка свое гнул!

– Тихо… – первым опомнился Верен. – Ни шороха…

– Что ты Роб сам не свой? Приснилось чего? – огрызнулся Аронд.

– Хлебнуть втихаря успел? – вставил Рябой Куст.

Роб передернулся, пристально всматриваясь в мерцающий полумрак между кленами, туда, где стояла карета, и мирно всхрапывали лошади. А действительно, если б что и случилось, животинушка первым подала знак, а так дремлет себе спокойно и ничего.

– Ты там не заблудился, Клоп?

– Иду!

Пр-ррх! – встрепенулась лошадка, кажись Аронда?

– Клопяра, ты часом не попутался? Убирайся прочь, скотина! – привстал с мешка сержант.

– Да то не я! Не я! – растеряно обозвался с темноты прохвост.

Достаточно, прицельно в борт кареты с той стороны смачно приложило. Над лагерем раздался коротким эхом полувскрик, и тут же его оборвало, зато завелись приглушенные ревы узников из кареты, прерываемые диким ржанием лошадей. Караульные дружно похватали оружие и приникли спинами к распаляющему костерку…

Эвелин с трудом удалось прикорнуть в уголке, когда приставания сокамерников угомонились, а тех, кто и не думал успокаиваться она пинками и затрещинами, отогнала в другой конец «коробки». Полухриплый голос, вещавший всю дорогу ее судьбу заткнулся лишь за поселком, в котором они остановились на короткий привал, и потом еще долго вставлял свои скупые и идиотские замечания. Как поняла Эвелин, их насчитывалось в железной «коробке» до тридцати человек. Среди них она была единственным арестантом женского пола. На всех остальных узниках Гранитки болтались оковы и кандалы, против такой перестраховки Эвелин не имела ничего против, будь ситуация несколько иной, ее давно изнасиловали сотню раз. Двоих из числа приговоренных на пожизненное она мельком знала и сей факт, сыграл с ней злую шутку, весть, что она в Мейдрине приторговывала своим телом, разнеслась в мгновение ока, и приставания и сальные шуточки не умолкали аж до очередной остановки под открытым небом…

– Подстилка сержантская! Ха, солдатня будет тебя трахать днем и ночью! На завтрак. Обед и ужин. Готовься, цыпа! – похабно разбудили ее из дремоты.

– А ничего… мы ее тоже щас!

– После нас не побрезгуют, те сморчки все перетравят!

– Держите ее в углу! Держите ту суку!

– А ну угомонились, живо! Ща подымит вой и что тогда? Все борзы, сбегутся, плетей захотели? – взревел в полуголос хриплый. И на этом от нее, наконец, отстали. Посягательства на ее тело прекратились.

Руки и ноги затекли, обшершавились от холода и мороза. Она не чувствовала плеч, а все тело не переставало ныть, сведенное судорогами. К третьему дню тягомотины она начала бредить Гранитной Балкой. Что угодно только бы побыстрее к теплу и подальше от вонючих придурков. Убийц и насильников.

Но холодные дни дороги не прекращались, и Эвелин потеряла надежду на спасение, потеряла счет времени, оторвалась от реальной действительности, затерявшись в мутных и безрадостных воспоминаниях. Память рисовала смутные картины встречи с Роджем, прозябание в тайнике и схватку с ищейками и ящером-духом с колдуном. Казематы градоначальника. Отбывание на север. Карусель бреда и призрачных видений, ничего хорошего, о чем можно, в конце концов, вспомнить и с радостью подумать. Глупая и никчемная жизнь, оборвавшаяся катастрофическим финалом. В Гранитке ее ждет, гибельное прозябание и из этого нет никакого спасения. Нет спасения…

Эта ночь показалась ей одной из тех, которые смешались в одну черную полоску, грязную и отвратительную, она полусознательно бредила, и когда смачный удар пришелся в бок железного передвижного карцера, вынырнула с нереальности с полувсхлипом и дико заморгала по сторонам.

– Полегче, бесьи души! Гляди куда падаешь! На пальцы, крысятник, наступил! Слезь с пальцев!

– А тебе что дурочка особое приглашение надо?! Убери свои ноги с моих плеч, а то прибью!

Кто-то сдавлено расхохотался.

– Я… я… я… – немощно тявкала она, только теперь сообразив, что приземлилась на чье-то тело.

– Я ж не нарочно, меня толкнули…

– Ща так толкну, ноги по-отлетают, сморчонок!

– А ну попробуй, голубчик, рискни!

– Не понял, сопляк, ты чего это крылья распустил? Да я тебя…

Га-аррр! Гар-рррр!

В решетку ворвались душераздирающие крики боли, помощи, истерики и паники. Кто-то неистово вопил, а кто-то захлебывался предсмертными криками… Было ясно одно – за стенками кареты творилось ужасное и смертельное.

Гробовая тишина заполнила вязкую темноту в железном квадрате. Арестанты даже не дышали, жадно вслушивались и, не моргая, пялились в решетчатое окно. Эвелин забилась, показалось ей укромный уголок, отдаленный от всего грешного и злого мира.

Вдалеке заржала лошадь. Затем другая… третья… хруст костей и треск разрываемого мяса, полурыки и урчание. В борт кареты снова лупануло и конструкция заходила ходуном на колесах. В слабом лунном свете мелькнула громоздкая тень и растворилась во мраке, кто-то из узников жалобно всхлипнул и… рядом с ногой Эвелин, растеклась горячая лужа. Остро запахло мочой. Никто не подумал возмутиться – сейчас явно было не до этого.

Почему до последнего не верилось, что кто-то мог отважиться напасть на вооруженный эскорт? Но даже если и нашлись смельчаки, то, что ожидало приговоренных к пожизненной?

Опять тень в решетчатом оконце…

Карета слегка качнулась, хотя и весила прилично. Крики агонии и вопли прекратились, неизвестные профессионально разделались с противником. Остался черед за ними?

Внезапно до слуха докатился далекий свист, затем крик, которого не разобрать, звон клинков. Снова свист. Перепуганные вскрики и…

Совсем рядом первобытное завывание и удар в торец кареты. Коробку перевернуло на дыбы, Эвелин покатилась, потом полетела в черную пропасть ругани и воплей, ахнула с маху на чье-то тощее тело, впечаталась в костлявую грудную клетку, приложилась пальцами и плечом об оковы и костяшками разнесла кому-то лицо, услыхала в ответ отборный мат и незамедлительную отдачу – оплеуху по затылку. Следующая пришлась по уху, отлетела и пронеслась ногами по чужим головам и бокам. Узники встречали ее с тем же гостеприимством и дружественностью. Когда качнуло еще раз – налетели сверху на нее. Она задохнулась от боли в животе.

Кувырком ее отбросило к противоположной стенке и прилично припечатало об нее.

Колыхнувшись, карета под собственным весом, понеслась к земле, стала на колеса, удара не хватило, чтоб перевернуть ее на бок, колымага хряскнула на что-то объемистое, впечатала в снег и с хрустом расплющила.

Эвелин в третий раз прокатилась по гладкому полу и по верещащим телам, хрустя костями и собирая в коллекцию новые шишки и ушибы.

Охи и ахи. Кто-то вспомнил Аллона, стал молиться и просить, чтоб ему помогли. Рядом с Эвелин скулили и причитали, бедняга сломал руку. Эвелин и себе попробовала пошевелиться, застонала, вроде бы ничего не сломала? Слава Аллону хоть за это!

По борту застучали и в дверь с силой грохнули, потом приостановились и приступили с новым упорством, до ушей докатывался металлический трезвон: по замку усердно рубили металлом, наверняка мечом?

Щелк! – и замок отлетел, стук прекратился. Секундная возня. Дверь-ставня ушла с лязгом в сторону, в проем заглянуло растрепанное, скрытое темнотой лицо, всмотрелось в суматошную обстановку. Неизвестный выругался, когда в полную грудь вдохнул смрада, закутался рукавом, и воззвал:

– Эвелин! – настойчиво и требовательно.

Арестанты закопошились. Боязливо пялились на пришельца.

– Эвелин! Ты здесь?

Она пробуждалась и всплывала в явь, прорываясь через плотные клубы кошмарного полусна, но голос почему-то отказывался ее слушаться, откликаться на зов спасителя. Из горла вырывался сдавленный сип.

– Слышь, сынок, ты не как выручать нас пришел, а? Тебя сам Аллон прислал нам в помощь! Выручать? – первый пришел в себя кто-то из арестантов, скребясь к провалу и чужаку, а следом потянулись и остальные, отодвигая Эвелин к дальней стенке.

– Помоги нам, спаситель! Помоги, родимый! Цепи… разбей цепи на руках!

– Эвелин это я! Родж! – не обращая на мольбы, воскликнул защитник.

Сердце в груди девчонки бешено заколотилось, она яростно встрепенулась. Родж! Спаситель Родж! Не бросил. Не променял мою свободу, помчался следом…

– Малец, я тебя умоляю, спаси меня! Мы…

С рыком Родж отшатнулся, отдался назад, исчез с проема, Эвелин вжалась. Внезапно в квадрате стремительно мелькнула подошва сапога, вмазавшая прямехонько в физиономию бандюги, с хряском паршивец отлетел на руки побратимов, с воплем бранясь и проклиная.

– Пошли вон, сволочи! – процедил храмовник.

За волосы Эвелин хватанула крепкая ручонка, другая сжала горло, она задохнулась, попыталась вырваться, но куда там, захрипела. Сильным рывком ее поволокли к выходу, пихая в спину и постоянно сдавливая звеньями кандалов.

– А теперь послушай нас, умник! Убирайся с дороги! Дай нам выйти! Дохнуть свободушки! С дороги, тваренок! А не то… горло ей передушу, понял? – зашумел хриплый и оживлено загалдели за ним скопом вся арестантская братва.

Холодно блеснули глазенки подмастера, он мигом скользнул назад и исчез в провале, банда заохала и заахала от радости. Свобода! У самой Гранитки злодеи Мейдрина нежданно-негаданно получили свободу!

– Вот и молодец! Шустро понимаешь… – они закорячились в узком выходе, но выскочил первым на лунный полумрак хрипливый с Эвелин в обнимку.

В лицо девчонки дохнуло свежестью и морозом, сыростью и… кровью. Костер потрескивал и пожирал чье-то солдатское тело. Рядышком в кровавом снегу разметано валялись еще двое. А чуть позади, в черте отсвета костра – неопознанное, громоздкое тело, чудовищно огромное и горбатое.

Родж стоял, опустив руки, меч смотрел в грязный снег, пропитанный кармином и страхом. Голова подмастера наклонена в бок и прищур как у зверя. Он с холодной решимостью наблюдал, как выбиралась на свет мейдринская сволочь.

Она не видела его лица, но отчетливо различала в блеске языков пламени отражение его гнева и презрения к кучке бандюг.

– Договорились… договорились… – свора столпилась у железной "коробки".

Эвелин просела в снежный сугроб, оступилась, хриплый и моргнуть не успел, храмовник очутился рядом, блеск клинка, взмах и струя крови обдает Эвелин и головорезов с ног до головы. Мейдринка дико вопит, падает в кровавые разводы. Обезглавленное туловище конвульсивно дергается, замолкает. Узники панически шарахаются.

– Мрази! Мра-ази!! – шипит на них подмастер Хизельмаша, хватает подругу и увлекает за собой.

Бывшие узники отшатываются, с боку за спиной Роджа тьма оживает, на свет выступает четвероногая, массивная громада, без рыка пристально наблюдает за людьми, те надолго с криками исчезают в клетке. Ведь другого спасения для них нет!

Эвелин оборачивается, видит чудовище, крик застревает в ее придушенном горле, в свете яркого костра отчетливо видны глубокие, извилистые линии шрамов по всему торсу монстра, в сознание девчонки кувырком, похлеще полета в "коробке", проскакивает чужая мысль…

"Я ее понесу".

Удар – боль!

Удар – боль!

Нет сил, уже терпеть, а надо. Хотелось, не переставая кричать и проклинать, неужели нет других способов? Методов?

– Ах-х! – вскричала она. Родж с ненавистью откинул левый обруч и посмотрел на нее, затем на рубцы на запястьях. Ох, еще не скоро они заживут! Ну да ничего, все-таки осталась жива и здорова – а это самое главное!

"Я же говорил, что надо было бить не по механизму, а с краю, по штырям" – раскатилась в голове ментальная речь.

Эвелин ощутимо содрогнулась – за день к такому не привыкнешь, не надо и стараться. Хуже того, к такому обществу, наверное, она никогда не адаптируется, не то, что их собеседник. К человеческим испугам Барс обвыкся, перестал на них реагировать, редко выступая с заумными изъяснениями. Предложениями. Находясь постоянно в тени, либо в чаще леса, но всегда неподалеку, под рукой. К его компании Родж не имел уже ничего против, но холодность в отношениях сохранилась: убийца друзей и соратников по ордену. Убийца мастеровых и старейшин. Такого он никогда не простит. Родж к этому и не стремился, а временный попутчик и не требовал. Сложившиеся обстоятельства требовали союза, паритета – и храмовник ради этого пошел на не гласную сделку. В дальнейшем, Родж в это верил, их дороги бесповоротно разойдутся. А жизнь сравняет должки.

А пока, Барс настоятельно советовал обходить людские поселения, а приютится на юге Северного Королевства, там о них мало кто знал, и вряд ли беглецы будут мелькать перед баронскими и графскими физиономиями. В Свергилле им не выжить, а разгон с арестантским конвоем рано или поздно достигнет ушей капитана Рогвика либо придет депешей в мейдринские управления. Оборотни и гоблины получили свое. Сегодня твари зализывают раны, а завтра снова попрут на магические баррикады.

Одно Родж понимал лучше Эвелин и союзника Барса – это паршивое время всего-навсего надобно пережить. Переждать в какой-нибудь дыре, а уже тогда подумать о марше на юг.

Храмовник напялил на голову шапку, подымалась метель, и снег закружился вовсю. Арестантам, небось, тоже не сладко? Интересно разбежались по округе или дальше сидят в клетке кареты? Урок на выживание, господа бандюги!

Хибару какую-то найти да погреться. Да откуда она здесь найдется, лес и дорога?

– Барс что стряслось?

Зверь неотрывно таращился в глубину чащи, влево от дороги, в невесомые просветы между елей. Что же он там узрел? Зоркоокий наш! Снежные вихри застилали глаза, Эвелин тулилась к нему греться. Ух, же от нее воняло, невыносимо! А от него? Наверное, не лучше?

"Кажись изба?"

– Изба? В глухом лесу? Точно? – встрепенулся Родж.

"Да не ори ты! Точно. Пошли!" – гризолоид свернул с колеи, прыжком приземлился в сугробы, утопая меж "скрипучих" елей. – "Действительно изба".

Слава Аллону, мы спасены!

…Они ввалились без опасений и проверки, Барс вел себя спокойно и свободно ничего не переживая, значит, домишко пуст. Одноэтажное, приземистое строение, скорее всего, было отстроено для лесников и следопытов, и редко для заблудших путников.

Перевели дух, оказывается судьба, не только устраивала подлянки, но и услужливо одаривала редкими соломинками удач. Они растянулись в проходе, отогрелись, Барс влез следом, умостившись у кривобокого стола.

"О, даже есть печка… дрова! Родж растопи огонь! Родж! Родж!!"

Бесполезно. Люди спали. Дрыхнули в скудном тепле, но все же под укрытием ветхих стен. Барс снисходительно хмыкнул челюстями.

"Люди…"

* * *

Свирепый ветер играл лохмотьями и костями, болтая их во все стороны света. От сухого перестука кошки скреблись на душе, герцог Альвинский насупив брови, в сотый раз скосился на столетний, почерневший от времени дуб. Бока исполина носили характерные шрамы от ударов топора и крепежных гвоздей, кора местами не только обгорелая и в саже, но и обдерта от железных колец цепей. Самоуправство! Здесь на периферии, в провинциях Северного Королевства вовсю разгуливало самоуправство. Не успевает некий барончик, графчик или захудалый рыцарь получить именной статус: земли и замок, как тут же начинается, – налоги, публичные казни и своеволие. Законы Мейдрина в такой глуши ничего не стоят, кодекс рыцарства и чести – это пустые буквы на клочке бумаги. Власть сильнейших! Не суди ближних и не будешь, судим другими! Разве это относится к той погани, что карает за малейшее непослушание смертью? Ветер затих, и ветку перестало мотать и раскачивать. Скелеты накручивали круги на петле, взирая пустыми глазницами на столпотворение у векового дуба. На верхушке дуба захлопали крыльями вороны, бусинками-глазками таращась на прибывших издалека господ, по крышам запустевшей церквушки имени Аллона плясали разбуженные их визитом варханы, уродливо щетеня клыкастые хавала, и, высовывая поочередно розовые сдвоенные языки. Ох, не хватает сюда епископа Флаундского, он бы душу вытянул у вшивого рыцарства за глумление к Аллону, но это дело конечно поправимое, письмо отпишем и откомандируем.

Новый шквал ветра подхватил ставню и бросил ее на каменную кладку: гуп-п! Гуп-п! Набатом по вискам.

Снова затарахтели человеческие кости, аккомпанемируя стихийному порыву флейт. С подскоком срывается костяная нога и на нижнем суку, едва болтаются жалкие останки. Черепки скалятся кривыми зубами. Лохмотья и кость катится под напором настырного ветра по обледенелым лужам и лысым сугробам. Напирает с ходу на полуразрушенный колодец и с дребезгом грузнет в снежный налет. Альвинский мрачно оглядывает площадь Свитра, замечает побелевшие от перепуга гримасы в оконных квадратах и легкие колебания штор. Мда, ну и порядочки! Прям комендантский час!

– Скачут! – спокойно сообщил, басовито, генерал-фельдмаршал Королевской армии сир Рош Адьерс.

Герцог развернулся в седле, обращая внимание на приближающийся к ним эскорт с одной из узких улочек поселка. Даже с такого расстояния явно присутствовало не абы, какое замешательство. Нервозность. И правильно. За беззаконное рукоприкладство придется ответить.

– Мг! – прочистил горло командующий Королевской армии. – Я еще раз повторюсь, ваша милость, им нельзя доверять, они пособники Хорвута. Во всем ему потакали. Верные баронские коньки.

Слова генерала басовитым эхом разнеслись по площади, сорвав в полет с остроконечной башенки церквушки стаю варханов. Хлопанье крыльев и вредное уханье им на головы с верху. Это случаем не совет? Или приговор?

– А как вы, Луи, считаете, можно Лаутскому и Розанну доверять? – пошел на обманный ход Важич.

Проклятущий ветер! Затрепал тройкой скелетов и безногим полуостанком.

– Хорвут осмелился выступить против Земана и Халоута без ихней помощи и поддержки… – пауза, граф Луи Вирк закашлялся от ветра, а может, соображая, что лучше добавить, – с этого момента можно сделать верный вывод: он тоже не доверяет никому, в том числе хорошо проверенным друзьям. Мотивы Хорвута против Халоута очевидны – это земельный раздел. А мотивы против Земана… честно говоря, не совсем понятны.

– Та же возня с землей! – Буркнул, щурясь от мороза, полковник сир Стоуч, ему совсем надоело гарцевание на ветру в седле, но его милость Важич Альвинский пока еще не давал приказов спешиться.

– Возможно…

– В целом вы правы, граф, но как объяснить вот это? – и герцог твердо указал на скакавшие под порывами человеческие останки.

Луи Вирк смолчал, помрачнел, поправил шапку и тихо, наконец, прокомментировал:

– Сейчас на дороге прорва разбойников. От них одна управа – карательные меры, иначе гадов ничем не образумишь. В прошлом году сколотилось аж три банды, пугали весь тракт от Фарума до Рябок, еле с ними разобрались. Пока…

Его оборвал подоспевший разнобойный конский топот, эскорт с рыцарского замка Лаутского приостановился, до сих пор не поверив, кто перед ним мрачнее тучи, герцог Альвинский был сам не похож на себя. Самый старший из свиты эскорта поравнялся с кортежем владыки севера, миновал оруженосцев и гвардейцев охраны, подъехал к его милости. Альвинский пристально оценивал сухощавого, сорокалетнего мужа, пока тот не спешился и не преклонил перед ним головы, затем покинула сёдла и вся свита эскорта, преклонив колени.

– Встаньте верноподданные! Ответьте, господа, кто нынче правит Свитром? Часом не рыцари сир Генрик Лаутский и сир Марчек Розанн? – вкрадчиво полюбопытствовал некоронованный монарх.

Под порывами севера кости висельников заколотились яростней, по лицам новоприбывших господ промелькнула мрачная хмурь.

– Ваша милость, как только вестовой доложил о вашем приезде, мы незамедлительно выехали вам навстречу…

– Так почему меня не встречают, сир Лаутский и Розанн? – резко перебил владыка Мейдрина.

– А-а-а… в разъездах они!..

– А если быть точнее?

– Ваша милость, волки третьи сутки трепают хозяйственные угодья, вот хозяева и засуетились, егерей созвали со всей округи. Хуторов. Да на травлю поднарядились. Зверь совсем обнаглел в сараи средь бела дня начал забираться… Коров, овец, кур щиплет…

– М-м… щиплет, – промежду прочим повторил генерал сир Стоуч, зыркая по холеным, наглым рожам. Бандюжники одни!

– Ясно. И когда прибудут? – оборвал треп государь.

– К вечеру.

– Так-так, – Важич смерил стюарда долгим взором, хапужник, на лице так и написано. Ладно, Аллон с ними! – Тебя как кличут, мил человек?

– Элмонт.

– Вот что, Элмонт, а расскажи-ка нам, Элмонт, что это тут у вас, за местная достопримечательность на суку болтается, а?

Стюард быстро побледнел и местами позеленел.

– К-какая? В-ваш мило-ость…

– В смысле какая?! Вон та!! – герцог перчаткой тыкнул на скелеты, от его крика вороны взметнулись в небо, а гвардейцы выдвинулись в первые ряды.

– Так… та-ак… эти-ж рец… реци… рецевисты… рецедев-сты…

– Чего?! – Брови Важича сомкнулись на переносице.

Генерал-фельдмаршал с графами в один голос хмыкнули.

– Ослушники и бунтари, что сколачивали путчи против господ и сбивали народ с верного пути, ваша милость, – разом прорвало стюарда.

– Элмонт, скажи дружище, ты верующий?

– Ве… ве…

– Правильно. Видишь, сколько места на ветвях осталось? Видишь?? – заорал в гневе Альвинский, так что аж эхо раскатилось в застенках покинутой церквушки. В такие минуты его милость никто не осмеливался прерывать, гнев владыки в такие минуты мог обрушиться на любого. В груди Важича все клокотало и бушевало. Паршивцы – орудуют за его спиной!

Элмонт грохнулся в снег и завыл-запричитал.

– Будете болтаться вместе с вашими господинами! – Важич свесился с седла, чтобы Элмонт на полную прочувствовал вселенский гнев.

– Ваша милость!

Кто?! Кто смеет ему перечить?

– Ваша милость, дальнокрыл прилетел!

Герцог Альвинский моментом проглотил резкую реплику, с этим не поспоришь, у рядовых и посыльных своя служба.

Стюард, а вместе с ним вся его свита копошилась в снегу моля о милости, взывая к Аллону, церковь, которому, не в силах за столько лет отстроить. Важич постарался на время от них отрешиться, потерять интерес, обратив внимание на депешу. Гвардейцы и офицеры, мрачные и угрюмые, а что еще поделаешь, в стране полный бардак, в придачу нависла угроза войны.

– От кого почта?

– Из герцогской канцелярии, ваша милость. От нас, – вперед выехал, посторонив графов и баронов представитель в мантии. Магик. Адепт Ордена Северных Магов в его руках письмо. По-настоянию и порядку в крестовом походе герцога Альвинского участвовали не только представители Вельвеллы, но и мейдринской Академии, правда, сейчас послание пришло не от них, а от конкурентов.

Герцог молча протянул руку, кланяясь владыке, аколит вручил свиток и отъехал за спины вельмож. Мелькали недовольные гримасы "академиков" и аристократии. Не секрет, что орденцов, как и храмовников, открыто недолюбливали и "не переваривали" в своих рядах. А за что их, скажите-ка, любить?

Важич сорвал печать, наполнив воздух магической трелью, значит, информация в депеше крайне важна и секретна. Предназначенная сугубо по адресату. Вчитался.

И что тут важного?! Ситуацию с Дальним Севером, то есть со Свергиллем, Верховенство Ордена брало на себя, о судьбе летописца Алькира Черствого, Судейской Главе и герцогской канцелярии больше не стоило беспокоиться, архимаги и тут собирались похлопотать о его верноподданных, чтобы, как они пишут, сильный ум Мейдрина вернулся в столицу в целости и сохранности, с интересующей правительство информацией. Что касалось подозрений и конфликтов с хобгоблинским племенем, Орден постарается и этот вопрос разрешить. О чем с покорнейшей быстротой сообщает. Ну, просто чудесно! Гора с плеч. Стоп! А это еще что?! В самом низу письма две мелкие строчки, написанные впопыхах: отбываю в Молочные Пики в крепость Вельвеллы, есть подозрение, что граф Сермен Коршун вовлечен в союз с бывшим архимагом Лестианом Торманом, князем Лестором. Известие пока не проверено, но в крепости произошел конфликт, есть жертвы. Все остальное узнаете позже. Ниже подпись: заместитель начальника Контроля Сил Сиоз Коронт. И все – конец письма! Важича обдало сперва горячим жаром, а следом, холодным ветряным душем, Аллон пресвятой, что получалось? Снова измена? Теперь его предает Коршун? Верный до косточек Сермен запятнал верой столице и герцогству? Кошмар! Яркие круги перед глазами ото лжи и фальши. Когда закончатся столь гнусные предательства и склоки?

– Что-то стряслось, ваша милость? – забеспокоился интендант канцелярии, заворочавшись от переживаний в седле.

Важич открыл глаза, морщины углубились возле рта.

– Посыльного в Мейдрин, – тише обычного приказал Альвинский.

По рядам верховых, разнеся герцогский приказ, подхваченный офицерами и оруженосцами:

– Посыльного! Посыльного к герцогу!

И уже в самых задних рядах:

– Кирчика к герцогу, живо! Кирчика к его милости!

Нашелся и вестовой весь в незаживших синяках на физиономии и на полразмера большей ушанке на голове, едва державшийся в седле.

– Шевелись, давай! К государю, поживее!

А Альвинский уже торопился дальше, отдавая приказы:

– Эй, Элмонт! Элмонт!!

Трясущее в снегу тело подвели на ноги, гвардейцы вкинули стюарда в седло.

– Перестаньте трястись и распускать нюни! Моим людям сейчас нужен отдых. На время рыцарский замок переходит в мое управление. По прибытию сиров, я с ними обо всем договорюсь… Не бойтесь, возможно смерть вас и минует? Чего вы так трясетесь, Аллон вас побери?

– Ры… рыца-а…

– Что? Да перестаньте же гундосить!

Смешки посыпались за спиной Альвинского. Бледные до снежной белизны сподвижники стюарда и поданные рыцарей.

– Рыца-ари в за-амке…

– В замке?! – Глаза Важича холодно стрельнули. Генералы играли желваками. – Вы что же это стюард Элмонт меня обманули?

Тишина и вой ветра.

– Генерал-фельдмаршал организуйте нам петлю на свободном суку! – абсолютная жестокость в голосе.

С блеянием и хлюпаньем, Элмонт во второй раз, срывается из седла и качается по покрытой ледяной коркой калюже, под копытами жеребцов…

* * *

– …Мы возродим силу Хизельмаша! Мы постигнем магию эмбраго! Плести живую цепь и покорять ее нашей воле! Повелевать сокрытыми в артефактах источниками энергий! Объединять наши силы, так как учили нас старейшины и мастеровые! – Войчек пламенно смотрел в глаза Ежника, Варкесса, Марека, Кинди и Ласки – их блеск горел искренним огнем, отражаясь от настенных факелов. Сильфиды во главе с королевой Мальрой, Рихтором и вождями, расположились полукругом на полу мастеровой залы крепости, наскоро оборудованной для торжественных мероприятий. Их крылья, сложенные за спинами не рассекали воздух, и мастеру клинка и ножа на этот раз не пришлось повышать для речи голос, чтобы его услышали в конце залы. Тишина стояла такая, что со двора и холмов долетала стрекотня сверчков и одинокие рыки ночных хищников. Сразу после выступления Войчека планировалось озвучить караульную смену с ее командиром. Такие меры предосторожности стали в обычае для изгоев и мотивировали павших духом ребят. Войчек в последнее время тем и занимался, что говорил да говорил и еще раз говорил. Сначала его речи выходили постными и черствыми без эмоций, но по мере тренировок и участившихся церемоний, его талант в ораторстве начал просыпаться и мастеровый постепенно стал понимать и замечать в себе, как меняются старые взгляды и просыпаются новые жизненные интересы. Судьба беженцев, как и людей, так и сильфид оказалась для него не безразлична. Как и обещала Мальра – главное начни, остальное само придет! – учиться никогда не поздно. – Учиться самим и учить… – Войчек перевел внимание на восторженные физиономии сильфид, крыланы прям от восторгов поразевали рты и ловили мух: – …наших братьев и сестер. Вместе преодолевать трудности и горе. Вместе бить врага и нечисть. Расплачиваться за причиненную боль и предательство… – Он на секунду замолчал, чтобы перевести дыхание и набрать в грудь побольше воздуха. Паузой естественно воспользовался один из желторотых юнцов-сильфид, вставивший в речь мастера актуальный вопрос:

– А мы заставим Лестора ответить за гибель храма? За то, что мы потеряли Вороново Ущелье?

Зала зашумела и загудела, сильфиды сконфужено озирались, искали наглеца, чтобы отшлепать его как следует, Рихтор незамедлительно закружился над сородичами, вожди загоготали на птичьем языке, доказывая, друг другу и переубеждая. Войчек скептически ждал тишины, ждал и думал надо ли отвечать на ранимые темы?

Найдут ли они в себе силы на ответный удар? Ответят ли когда-нибудь стремительным выпадом по логову князя Лестора? – Войчек попытался оценить ихние шансы в реальном бое. Если что-то и должно произойти, то далеко не сейчас. Они крепко не готовы на открытую конфронтацию. Ближайшие месяцы, а возможно и годы – это усердные непрерываемые тренировки. Цель требовала усиленных затрат. Физических, моральных и душевных. Магической подготовки. Армия! Для атаки Клыков Колдунов необходима целая армия. А ее у них пока нет. И нужна ли им месть, когда брошенные в жерла смерти души никогда не спасти? Когда в арсенале Лестора такие чудовища и одаренные колдуны? Дойдут ли они вообще до крепости князя? Не растерзают их орды бунтаря на самих подступах к горам?