Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 51 страниц)
Сейчас Мери не хотелось ничего, ничего, только побыть в одиночестве. Она залезла под мост, закуталась в плащ и, чуть-чуть дрожа, отдалась ритму покачивания судов на рейде – отсюда был виден лондонский порт.
Она сняла с себя чувство вины и перенесла его на Тобиаса Рида, ощутив ненависть, которую ощущала всякий раз, как вспоминала о дяде. Большая часть этих кораблей принадлежит ему. Он легко бы мог спасти Мери Оливера и Сесили, продолжить дело своей «дорогой матушки» после ее смерти, но предпочел вышвырнуть племянника за дверь. Откуда ей, Мери, было знать, что потом он станет ее разыскивать, чтобы разделить с ней свое наследство?
И вдруг ей стало ясно… так мучительно ясно, что она застонала бы во весь голос, если б не успела зажать себе рот ладонью. Ей стало ясно: ведь все может быть наоборот! Что, если Тобиас Рид ищет ее вовсе не затем, чтобы поделиться наследством, а затем, чтобы навсегда от нее избавиться?
– О боже! Боже! Нет, только не это! – тихонько повторяла она.
Тобиас Рид! Только он, только он один мог быть убийцей ее матери!
Мери решила немедленно убраться из Лондона, чувствуя, что отныне опасность грозит ей здесь за каждым углом. Но куда идти? Что делать?
Мерное колыхание кораблей вдохновило ее. Хм… Мери Оливера запросто возьмут юнгой на любое судно! Она с успехом обманывала всех столько лет и отвыкла от женской одежды – только брюки! Конечно, рисковать и наниматься на один из кораблей, которыми владеет дядюшка, не стоит… Но вот Дувр – тоже портовый город, и добраться до него проще простого. Решено: она отказывается от наследства, которое способно приносить одни лишь несчастья. И завтра же отправляется в путь. В путь, где ее ждет забвенье…
5
Мери добиралась до Дувра целую неделю, и только на восьмой день, измученная горем, которое, словно тяжкий груз, утопая в грязи, тащила на себе всю дорогу, вошла в город. А дождь себе лил и лил уже трое суток, и дождинки катились и катились по ее щекам – вместо слез, которым она запретила выкатываться из-под век.
В порту она побродила, поискала и подобрала, где валялись, какие-то корки хлеба, потом стала наблюдать за маневрами таких же тщедушных, как она сама, мальчишек, которые охотились за случайными прохожими, скорее всего, пассажирами: а вдруг тем понадобится чем-то услужить? Иногда у них это получалось, дело показалось Мери совсем простым, и она решила, не откладывая, заняться тем же – ведь надо на что-то жить, пока найдется другая работа, пока ее возьмут юнгой.
Однако колокола церквей отзвонили полдень, а она еще не добыла ничего, что помогло бы унять голодное урчание в животе. Что ж, следует признать, что ей не хватает опыта. То, что легко давалось другим, вовсе не подходило ей самой. Местные подростки оказались более шустрыми, они мигом поспевали туда, куда она только собиралась.
Мери уже отказалась было от намерения заработать тут хоть что-нибудь, когда увидела подъезжающую карету. «Все, последняя попытка, – сказала себе девочка. – Если и она провалится, пойду просить милостыню».
Собрав в кулак всю волю и всю энергию, она помчалась к карете, надеясь опередить всех. Еще до того как лошади остановились, ей удалось оттолкнуть локтем и обойти белобрысого верзилу, на две головы выше ее, которому, по ее мнению, и так уже перепало слишком много. Нет, она не упустит на этот раз своего шанса. Она одержит победу!
Кучер открыл дверцу кареты как раз в ту минуту, когда Мери подбежала, надеясь встретить человека, который из нее выйдет. Встретила. Но совсем не так, как надеялась. Ее соперник, тоже времени не терявший, оказался там одновременно с ней и, взяв реванш, заехал ей ногой под колено так, что она полетела прямо в лужу. А поскольку выставила вперед руки, чтобы не упасть плашмя, то фонтаном брызг, вызванных ее падением, испятнала донельзя безупречный до тех пор костюм спустившегося как раз на подножку джентльмена. Тот побагровел от гнева.
– Ах ты, болван! – завопил джентльмен по-французски. И двинул носком шикарного ботинка в бок Мери.
Сидя в грязной воде, с лицом в землистых разводах, она бормотала на том же языке приличествующие случаю извинения, а верзила, подсуетившись и сдержав смех лучше, чем его приятели, тем временем подхватил багаж элегантного господина, разгневанного ее неловкостью, и теперь удалялся рядышком с ним.
Девочка уже собралась потихоньку слинять, когда заметила плавающее в грязи письмо. Подняла, посмотрела на конверт и машинально окликнула свою жертву по имени, там прочитанному, – надо же было вернуть ему потерянное.
– Месье! Месье де Ла Пательер! Погодите!
Но тот даже не подумал обернуться, зато обернулся белобрысый оболтус и издевательски высунул язык.
– Молодой человек! Дайте-ка это письмо мне! – приказал женский голос.
Задница Мери увязла в липкой грязи, но девочка развернулась и, подняв голову, увидела на подножке кареты одетую в роскошный дорожный костюм даму, которая смотрела на нее то ли насмешливо, то ли с жалостью.
– Я страшно огорчен, мадам, – проскулила Мери, – но и письмо теперь такое же грязное, как одежда вашего супруга…
– Вы говорите по-французски? – удивилась приезжая, прыснув, но прикрыв рот рукой в тонкой перчатке.
– Да. И читаю тоже, – призналась Мери, рассчитывая таким образом оправдать свою настырность.
– Отправляйтесь туда, где вы сможете отчистить свое платье, – постановила женщина, отказываясь взять конверт, весь выпачканный в грязи и мокрый. – Заодно высушите письмо и принесите его мне. Кстати, как вас зовут и сколько вам лет?
– Мери Оливер, мадам, а лет мне восемнадцать, – не моргнув глазом соврала Мери.
– Отлично, Мери Оливер, увидимся с вами позже, – сказала благодетельница и назвала свой адрес и имя. – Что же до этого господина, то можете о нем не беспокоиться. Он мне не муж, а личный секретарь. А злится он так, потому что я не далее как сегодня его рассчитала!
Мери решила убраться отсюда подобру-поздорову, не дожидаясь возвращения белобрысого. Экипажи, выстроившиеся по обе стороны от нее, отвлекли от девочки внимание, и хотя, пока она пробиралась к безлюдному песчаному берегу, на грязнулю и бросали кто – насмешливый, кто – просто веселый взгляд, Мери тоже никакого внимания ни на кого не обращала.
Доброта этой мадам де Мортфонтен смыла с нее огорчение вернее, чем не прекращавшийся все последние дни ливень. Мери кое-как умылась и ополоснула грязную одежду в темной воде Ла-Манша, и теперь, стуча зубами, пыталась обсохнуть на пронизывавшем ее насквозь ветру.
«Приличная девушка тут попросту сдохла бы! – подумала она в приливе внезапной гордости своим могучим организмом. – А я, самое большее, схвачу насморк… Но пусть все что угодно, лишь бы не упустить такого счастливого случая, лишь бы зацепиться за эту мадам де Мортфонтен!» И как только резкий северный ветер слизнул последние капли с ее вымокшей одежды, накрепко прилипшей к дрожащему телу, Мери, чтобы заодно и согреться, помчалась стрелой, правда, на каждом углу спрашивая дорогу. Пока наконец не остановилась у подъезда роскошного особняка своей благодетельницы. «А всего-то багажа у меня – только имя, да и то взятое напрокат у покойного братишки», – промелькнуло у нее в голове.
Дверь открыла хорошенькая служанка, оглядела новоприбывшего с головы до ног и посторонилась, пропуская в прихожую.
– Мадам ждет вас, – сказала служанка, провожая Мери Оливера в маленькую гостиную.
– Теперь вы гораздо красивее, чем когда были негритенком! – улыбнулась, протягивая гостю руку, Эмма де Мортфонтен.
Мери запечатлела на этой холеной ручке поцелуй – в точности так учил Мери Оливера приветствовать дам преподаватель этикета у леди Рид. Эмма, похоже, была очарована куртуазными манерами нового знакомого.
И тут же воскликнула:
– Господи, да вы же совсем окоченели!
Хозяйка дома оглядела так и не высохшую до конца одежду Мери, видимо, обратила внимание на ее смущенный вид и, дернув за шнурок, сказала явившейся на вызов служанке:
– Аманда, проводите этого молодого человека в кладовую и подберите ему ливрею, для начала сгодится и ливрея. А пока юноша будет переодеваться, приготовьте-ка нам шоколаду погорячее. Идите, Мери Оливер, – добавила она, и в голосе ее прозвучал легкий упрек. – Подхватите воспаление легких, ну и какая же тогда мне будет от вас польза?
Мери повиновалась, тем более что она и на самом деле не чувствовала в себе ни капли бодрости.
– Послушайте, а где это вы ухитрились так намокнуть? – полюбопытствовала Аманда, провожая ее по длинному коридору в кладовую. – Сегодня же с неба и капельки не упало!
– Зато я сам упал: какой-то недотепа столкнул меня с мола, – соврала Мери, затем, лукаво подмигнув, прибавила: – И знаете, что я вам, Аманда, посоветую? Дождитесь лета, чтобы искупаться в проливе!
– Ладно, оставляю вас здесь, – улыбнулась сразу же оценившая шутку служанка. – Может быть, эта ливрея будет вам чуть-чуть великовата, но так даже удобнее. Приходите ко мне на кухню, когда будете готовы. А я, кроме шоколада, подам вам еще рюмочку солодовой настойки на спирту, она-то уж точно целительная!
Четверть часа спустя благодаря нежной заботе Аманды, присовокупившей к солодовой настойке только что вынутые из духовки пироги, совершенно успокоившийся, даже какой-то просветленный Мери Оливер встретился, наконец, с Эммой де Мортфонтен. Хозяйка дома пригласила гостя сесть и угоститься кусочком кекса с шоколадом.
– А теперь объясните-ка мне, зачем такому образованному и благовоспитанному молодому человеку понадобилось разгуливать у пристани! – дружелюбно улыбнулась Эмма.
Мери охотно рассказала о своем детстве – детстве ребенка, оказавшегося ненужным семье отца, о том, в каких ужасных условиях им с матерью приходилось жить, о внезапной кончине Сесили и горе, которое так и осталось с ней навсегда, о трудностях, которые выпали на ее долю… Естественно, она постаралась, чтобы при этом не прозвучало даже намека на ее склонность к воровству и личной выгоде, а уж тем более на какое бы то ни было отношение к Ридам, поскольку в противном случае рисковала бы тем, что Тобиас мгновенно ее разыщет.
Эмма тем временем допила шоколад и не спеша произнесла:
– Хотите у меня работать? Мне кажется, вы прекрасно подходите на должность моего личного секретаря – прежнего, как я вам уже говорила, я только что уволила… – И, прежде чем Мери успела что-либо ответить, обольстительно на нее взглянула и добавила: – Две кроны. Плюс, разумеется, квартира и стол. Принимаете условия?
Это было куда больше того, что Мери могло присниться в самом сладком сне!
– Вы просто спасаете меня, мадам! – прочувствованно ответила она. – Поверьте, я приложу все усилия, чтобы оправдать доверие, которым вы меня удостоили!
– Нисколько не сомневаюсь, Мери Оливер! По-моему, у вас есть для этого все нужные качества…
Эмма де Мортфонтен устроилась поудобнее в глубоком кресле с изумрудной бархатной обивкой. Мери же, ничуть не таясь и без всякой задней мысли, остановила взгляд на совершенном лице новой своей хозяйки. Решительно, такой красивой и такой приятной женщины ей еще в жизни не доводилось встречать! Миндалевидные зеленые глаза в окаймлении золотистых ресниц, матовая белизна кожи, ротик сердечком, напоминающий розовый бутон, тонкий нос, безупречный овал лица – все это было достойно кисти Леонардо да Винчи… Не говоря уж о талии – немыслимо тонкой и гибкой…
– Теперь пора рассказать вам обо мне, дорогой личный секретарь, – продолжила между тем Эмма, ничуть не смутившись пристальным осмотром ее достоинств. – Поскольку вы отныне – мое доверенное лицо во всех делах, следует рассказать вам, чем же я занимаюсь, не так ли?
– Я оправдаю ваше доверие, мадам! Я никогда никому ни словечка не скажу лишнего! – горячо заверила девочка Эмму, а та, не слушая, изящным движением руки указала новоиспеченному секретарю на остаток кекса: доешьте, мол, это вкусно…
И снова волна признательности накрыла Мери с головой. Во взгляде мадам де Мортфонтен не было не только снисходительности, но даже признака того, что она оказывает незнакомому подростку благодеяние. Только настоящий интерес и ненасытное любопытство – а это никак не связывалось с представлениями о буржуазии, которые к тому времени выработались у Мери. А если она обманывает себя, только ради того, чтобы испытать наконец-то хоть недолгое счастье? Нет, в этой человечности Эммы явственно, пусть и непонятно каким образом, ощущается правда! О как бы Мери хотелось, чтобы Сесили была сейчас рядом и помогла ей разобраться во всем!
– Я вдова, – рассказывала мадам Мортфонтен, вращая большим и указательным пальцами правой руки обручальное колечко на безымянном пальце левой. – Мой муж был одним из самых богатых судовладельцев этой страны.
Тобиас Рид – тоже судовладелец, вдруг Эмма с ним знакома?! Мери решила: как тут все ни повернется, надо быть настороже и не терять бдительности. Не замечая ее волнения, хозяйка продолжала:
– После смерти мужа мне пришлось взять на себя его дела, но, признаюсь, не впрямую, потому как – чего тут скрывать? – корабли почти совсем мне не интересны. Моими делами занимается опытный управляющий, тем более что и конкуренция в этой области жесточайшая.
У Мери отлегло от сердца.
– Что до меня лично, то я предпочитаю заниматься всякими придворными баталиями. С тех пор, как его католическое величество, король Яков II Стюарт, вынужден был уступить престол этому коварному предателю, своему зятьку-протестанту Вильгельму Оранскому, дня не проходит, чтобы сторонники одного не затеяли бы заговора против союзников другого. А я обожаю интриги! И всякие секреты тоже! Наверное, это недостаток, даже грех… но мне так сладко думать, что женщина не может быть настоящей женщиной, если ей не нравится все таинственное… Это нередко позволяет ей возвыситься в обществе, где, увы, для нее уготовано лишь относительно почетное место. Словом, не стану с вами лукавить, мой дорогой, я люблю выслушивать, выманивать хитростью или получать обманом, в общем, собирать и хранить всякие тайны, особенно те, что могут обеспечить мне всеобщее уважение и полную безнаказанность. Запомните это, мой мальчик. Свобода человека только в том и заключается. Потому что в этом грешном мире уважают только тех, кого боятся.
– Запомню, – твердо пообещала Мери.
– Ваша роль будет вот в чем заключаться. Главная ваша обязанность – писать под мою диктовку письма. Некоторые покажутся вам странными, а то и вовсе непонятными, едва ли не бредовыми… Причина тут – код… своего рода шифр, которым я вынуждена в переписке иногда пользоваться, чтобы обмануть чьи бы то ни было нескромные взгляды. Не придавайте этому никакого значения, просто записывайте слово в слово все, что услышите, каким бы невероятным вам это ни показалось.
Мери кивнула, готовая без малейшего сомнения служить этой посланной самим Провидением даме, которая закончила речь таким неожиданным сообщением:
– А еще я принимаю много гостей. Моих весьма светских подружек, которым будет исключительно по сердцу ваше присутствие и которых я попрошу вас очаровывать рассказом о вашей жизни… Не нужно видеть в моей просьбе ничего страшного: тут нет ни презрения к вам, ни насмешки, ни нездорового любопытства. Просто эти дамы любят в гостиных пролить слезу над «несчастьем, какого даже вообразить не могли», – правда, брезгливо отворачиваются, если то же самое встретят на улице… Ну а мне хочется слегка встряхнуть их мирок со всеми удобствами, показав хотя бы в такой малости истинную природу нашего построенного сплошь на хитростях и уловках общества. Я же способна понять вас, потому вы и не дождетесь в моем поведении по отношению к вам никакой приличествующей этикету жалости!
Эмма встала. Взяла из табакерки, стоявшей на мраморной подставке, щепотку табака, набила чашечку тонкой сердоликовой трубки, высекла огонь, разожгла ее, раскурила и только тогда заговорила снова:
– Видите ли, дорогой мой, я ведь не всегда была знатной и всеми почитаемой Эммой де Мортфонтен. Моя мать была простой служанкой, отец – пастором, и, как вы понимаете, шансов выжить – почти никаких, но выжила – среди сплошных унижений, буквально грязь ела, чтобы подняться… Вот так и существовала до тех пор, пока этот француз, месье де Мортфонтен, не возжелал меня настолько, чтобы жениться… Ну, и придумал своей невесте ирландскую семью…
Она снова опустилась в кресло и продолжила исповедь:
– Муж не пожалел денег и трудов, чтобы купить мне достойное имя, титулы, приобрести для меня фамильное имущество одного угасшего рода в графстве Корк. Только не думайте, Мери Оливер, что тут сыграл роль счастливый случай! Дело не в одном везении: моя привлекательная внешность, помогавшая покорять сердца многочисленных любовников, – лишь маска, за которой скрыта несгибаемая воля. Никто и ничто теперь не может свергнуть меня с «престола», никто и ничто не вернет меня туда, откуда я пришла. А если кто-то попытается встать на моем пути к цели, его настигнет моя безжалостная месть.
– Как я понимаю вас, мадам! – воскликнула Мери с непритворным восхищением.
Эмма де Мортфонтен понизила голос:
– Наверняка вы сочли меня слишком болтливой и были правы: мы же едва знакомы. Но если я решилась открыться вам с первой же встречи, то с единственной целью: чтобы вы поняли, какой преданности я жду от вас. Вы понравились мне, Мери Оливер, да и, ко всему еще, интуиция мне подсказывает, что вы способны не только понять мотивы моего поведения, но и служить моим идеям. Разве я ошибаюсь?
– Нет, мадам. Прикажите – я все сделаю, пусть даже во имя того лишь, чтобы, по вашему примеру, подняться вверх и занять то место под солнцем, какое мне предназначено судьбой.
Хозяйка встала. Аудиенция была окончена.
– Аманда проводит вас в апартаменты, где вы будете жить. Это рядом с ее комнатой. Обедать и ужинать будете со мной, ну, естественно, кроме тех случаев, когда ко мне придет кто-то из моих любовников. Вас не должно смущать их наличие: постепенно поймете, что любовь – составная часть тех светских игр, которые способны доставить немалое удовольствие, если знаешь их правила. А теперь мне пора ко двору – увидимся позже.
Мери кивнула и отправилась на поиски Аманды.
Служанке, возрастом чуть постарше ее самой, кажется, оказалась весьма кстати просьба отвести нового личного секретаря на антресоли и показать там «апартаменты», которые занимал прежний.
– А почему его уволили? – поинтересовалась Мери.
Аманда пожала плечами и звонко рассмеялась:
– Думаю, слишком уж он был строгий – такие мадам не нравятся! Представляете: вздумал упрекать мадам в легкомыслии, говорить, что, мол, вдове, да еще когда и году не прошло со смерти мужа, не пристало так себя вести!
– А вы-то сами что думаете по этому поводу?
Девушка пожеманилась, взгляд ее стал мечтательно-бархатистым, она покачалась на носках, заложив руки за спину, и наконец произнесла:
– Я-то думаю, что мадам вольна делать что ей угодно, раз уж она так хорошо умеет снимать стружку со всяких там завистников и клеветников… А про себя скажу вот что: вы как сосед нравитесь мне куда больше, чем этот унылый зануда, вечно озабоченный своей репутацией и тем, как он выглядит!
– Понятно… – отозвалась Мери.
Она в мужском обличье явно пришлась по вкусу хорошенькой служанке. И теперь придется проявлять суровую сдержанность, умудряясь при этом щадить самолюбие девушки, – непростая задача! «Да ладно, – подумала она, – у каждой работы свои минусы! Ежели эта не преподнесет каких-нибудь более неприятных сюрпризов, то довольно скоро у меня все будет в таком порядке, что Сесили сможет гордиться мной!»
– А сколько лет мадам? – спросила она Аманду уже почти у двери в свое новое жилище.
– Ровно двадцать, а мне, кстати, семнадцать, да мы вроде бы на вид ровесники с вами…
– Вот еще одно основание для того, чтобы мы дружили и оказывали друг другу услуги, – любезно ответила на игривую улыбку служаночки Мери, прежде чем закрыть дверь.
Мери прыгнула на кровать и, покувыркавшись на ней, как ей всегда нравилось делать, испытала качество матраса. Затем, не прекращая восторгаться столь удачно подвернувшимся случаем, обошла всю свою маленькую вселенную.
Комната была очень красиво обставлена, хотя мебели в ней оказалось немного, только самое необходимое, а маленькая туалетная – устроена за ширмой, затянутой хлопчатобумажной тканью. Из окна, прорубленного почти на высоте стропил, видны были: вдали – дуврский порт, прямо внизу – окружавший особняк Эммы де Мортфонтен парк с воротами в конце аллеи, справа от аллеи – домик Джорджа, сторожа, с которым Аманда уже успела познакомить нового служащего.
Значит, их, людей, в чьи обязанности входит исполнение требований мадам Эммы де Мортфонтен, какими бы они ни были и когда бы ни возникли, стало отныне трое, – поняла Мери.
А назавтра ее отправили к портному, с чего, собственно, и начались ее университеты у Эммы, ничуть не напоминавшие то воспитание и образование, какие она получала в доме леди Рид.
6
Две недели спустя Мери было не узнать! Накормленная, ухоженная и хорошо одетая, она стала выглядеть совершенно иначе. Единственной сложностью в теперешней жизни личного секретаря мадам было то обстоятельство, что в благоприятных условиях внезапно расцвела его женственность. Но, к счастью, грудь пока оставалась более чем скромных размеров, да и те бугорки, что имелись, Мери тщательно прятала, утягиваясь полоской плотной ткани, заодно прихватывая этой повязкой нефритовый «глаз» и изумрудную саламандру Сесили.
Она пообещала себе никогда не расставаться с этими амулетами: с одним – поскольку он стал для нее символом того, от чего она сбежала в порыве ненависти и отвращения, с другим – потому что он был памятью о матери.
Эмма де Мортфонтен с каждым днем нравилась ей все больше – даже и притом, что некоторые аспекты личности новой хозяйки сбивали Мери с толку. Жертвой цинизма стал один из любовников Эммы, и Мери ужасно удивилась, открыв в ее речах, которые по нескромности выслушала от начала до конца, столько жестокости и бесчувственности. Да, Эмма де Мортфонтен двулична. Но кто бросит в нее камень? Мери-то сама – разве ангел? Ох, нет, это только мамочка так ее называла…
Хозяйка давала личному секретарю многочисленные поручения – в зависимости от настроения, желаний и нужд, и Мери исполняла их, держа в тайне и сохраняя верность своей госпоже, которая с каждым днем все больше ее очаровывала.
Да-да-да, с каждым днем Эмма нравилась ей все больше, и приходилось признать, что Мери пользовалась у молодой женщины взаимностью. Причем намного превышающей ту, что полагалась бы. Но то, что казалось нормальным Эмме, знающей Мери как юношу, та воспринимала совершенно иначе. Мери защищалась, пытаясь, как могла, убедить себя в том, что это стесняющее ее влечение не что иное, как дружеская симпатия. Ну, или чрезмерная признательность.
– До чего же мне наскучили мои любовники! – сообщила Эмма своему личному секретарю как-то вечерком, стоило одному из упомянутых персонажей откланяться. – Уж такие они жеманные и услужливые, так тщательно складывают свои панталоны и сорочки перед тем, как залезть в постель, а любовью занимаются – говорю же: просто тоска, да и только! Ни малейшей фантазии и ни на грош пикантности, да попросту – вкуса, точно так же, как и на кухне! Знаете, что я скажу вам, Мери Оливер? На самом деле главное, что меня в них раздражает, – они чересчур… англичане!
– Тогда зачем вы с ними занимаетесь любовью? – не скрывая любопытства, спросила Мери.
– Так вы же не выказываете никакого желания заменить их! – нервно откликнулась Эмма, а Мери только рот разинула от удивления.
– Но я тоже англичанин, – всего-то и нашла она что сказать после паузы, надеясь таким образом скрыть свои истинные чувства.
Уступить Эмме означало бы открыть ей свой пол и… и, следовательно, лживость. То есть, вполне возможно, потерять ее навсегда. А вот этого Мери меньше всего хотелось. Ей было вольготно в новой жизни, где к радости от того, что благодаря хорошему жалованью накапливаются сбережения, прибавлялось удовольствие от всего, что она делает, и от сообщничества с Эммой, приводившего в отчаяние Аманду, которая, правда, еще не потеряла надежды выйти за Мери Оливера замуж.
– Вы отличаетесь от других людей, Мери Оливер, и знаете это так же хорошо, как и я сама, – заявила Эмма. – В вас чувствуется постоянная готовность к мятежу. Нет, отнюдь не в поведении: в этом устремленном вдаль, словно вы всегда ищете возможности ускользнуть от всех, взгляде… И при этом вы, кажется, ни к чему и ни к кому всерьез не привязаны… Мы в этом похожи! Вот поэтому-то вы и нравитесь мне куда больше, чем все напудренные и напялившие парики фаты, вместе взятые: они и трахаются с таким видом, будто пьют шоколад… А женщинам нужно, чтобы на них иногда нападали, чтобы ими немножечко помыкали, чтобы ставили их в трудное положение, дорогой мой!.. Чтобы притворялись, будто их не замечают, подогревая тем самым интерес, чтобы прорывали их оборону – иначе придется чувствовать свою вину, когда сдашься… В общем, чтобы нас брали как шлюх, не забывая при этом, что мы – дамы!.. Именно так ведь вы завоевываете женщин, не правда ли, Мери Оливер? – Она настаивала на ответе, как бы нечаянно положив ухоженную свою руку на бедро личного секретаря.
Мери, сердце которой готово было выскочить из груди, взяла эту руку и поднесла к губам.
– Увы, – принялась врать она, – увы, я ведь только что сказал вам, что тоже англичанин. И мне нужно время на то, чтобы решиться сделать что-то даже тогда, когда другие не упустят случая получить желаемое немедленно.
– Ох, Мери Оливер, выходит, я знаю вас лучше, чем вы сами! Ладно, придет день, когда я-то и впрямь получу все желаемое, именно такой день, какого я хочу, – усмехнулась Эмма: ее глаза горели вожделением, а улыбка выглядела плотоядной. – Я всегда получаю все, что пожелается, мой дорогой! Это просто вопрос времени…
– Тогда позвольте, мадам, мне выбрать его… – пробормотала Мери уже на пути к выходу. – А пока мне нужно отправить одно из ваших писем…
– Идите-идите, гадкий мальчишка! – Эмма смеялась, притворно надувая губки. Она-то была уверена, что рано или поздно личный секретарь бросится к ее ногам. – Только не забудьте, что нынче вечером вы окажетесь в полном распоряжении моих подруг!
Так оно и вышло! Стоило этим дамам рассесться в своих пышных юбках – настоящий цветник! – по кушеткам гостиной, как они тут же принялись наперебой строить глазки, хлопать ресничками, вытягивать губки, словно готовясь к сладострастному поцелую – и все это для того, чтобы поймать его в сети…
– Ах, не покидайте нас, Мери Оливер! – стонала леди Рутерфорт, грациозно протягивая руку за чашкой шоколада.
– О да, да! Вы такой забавник! – поддержала ее леди Бекэм, принимаясь без всякого зазрения совести уже за третий кусок лимонного кекса.
Все они были страшно растроганы судьбой бедного родственника Эммы – так им был представлен Мери Оливер. Сама же Эмма не уставала наблюдать за играми, в которые играли эти дамы благородного происхождения, и их манерами. Она уже давно пользовалась этим приемом, чтобы выгоднее себя подать, а главное, скрыть нехватку воспитания и образования. Пусть даже ее муж с первых шагов их совместной жизни прилагал все усилия к тому, чтобы восполнить эти пробелы, все же они оставались, и Эмма искусно обходила подводные камни, подражая во всем окружавшим ее людям. Стало быть, литературные и музыкальные салоны она использовала как возможность расширить и укрепить свое влияние, а Мери гордилась ролью, которая была ей тут отведена, и роль эта чрезвычайно ей льстила.
– Расскажите, расскажите вашу историю! – умоляла леди Бекэм.
– Ах, сударыни, да ведь вы ее уже наизусть знаете!
– Но только не я! – настаивала леди Бедфорд. – Я только что приехала в Дувр!
– Она жила в Манчестере, – шепнула мадам де Мортфонтен на ушко Мери. – Ее супруг недавно покинул этот мир, и кузина – леди Бекэм – привезла ее сюда сразу после похорон. Приютила бедняжку…
– Что это вы там шепчетесь, милочка? – притворно возмутилась леди Рутерфорт. – Мало вам, что вы и так им первая завладели, так еще и сейчас пытаетесь отнять?
– Напротив, Керри, дорогая моя! Я пытаюсь настоять на том, чтобы Мери Оливер удовлетворил ваш интерес к его жизни!
– Ну, тогда, сударыни, дайте мне место в вашем кругу, – потребовала Мери и добавила: – Всякому куда легче откровенничать, если его утешают…
Юбки слегка подвинулись, и стиснутый их обладательницами подобно лакомому кусочку, который, как известно, всегда нарасхват, Мери Оливер приступил к очередному изложению печальных эпизодов своего детства, как всегда, находя по мере изложения все новые подробности, способные ввести аудиторию в дрожь или заставить расплакаться.
День пролетел слишком быстро. Выслушав рассказ Мери, дамы поговорили о войне, распространявшейся по Европе, об «этом знаменитом корсаре Жане Баре», который хоть и служил во вражеском флоте, но о котором они все как одна мечтали и которого все как одна видели во сне… Потом дамы читали и комментировали сонеты Шекспира – Эмма его обожала – и злословили в адрес еще нескольких дам, которые делали погоду при дворе короля Вильгельма.
Стенные часы в гостиной пробили шесть.
Гостьи поднялись и стали по очереди прощаться с Эммой: пора было возвращаться к мужьям – а как приятно явиться домой нагруженными увесистым багажом сплетен и тайных мыслей, среди которых раздумья о Мери и французском корсаре занимали отнюдь не последнее место.
А мадам де Мортфонтен взяла своего личного секретаря за руку, увлекла за собой поближе к полыхающему огнем камину и восторженно прошептала:
– О Мери Оливер! Если бы вы могли испытывать ко мне хотя бы десятую долю той нежности и той страсти, на какие вас считают способным эти красотки, счастливей меня просто не было бы на свете женщины!
– Думать так, как они, по вашему мнению, думают, значит, наделять меня воображением, каким я, увы, не обладаю, – ответила Мери, вся дрожа и силясь не растаять под обволакивавшим ее душу томным взглядом.
Эмма звонко расхохоталась – и это рассеяло тревогу Мери.
– Ой-ой! Должна сказать, что врете вы с такой легкостью, дорогой, словно вы какой-нибудь банкир!
Мери ужасно нравились игривые шуточки, которыми Эмма пыталась соблазнить ее, и она решила воспользоваться для защиты тем же оружием.
– А-а-а, так вы заметили? – сказала она жеманно и притворилась огорченной – как огорчается ребенок, когда родители разоблачат его ложь.
– Будет вам, прекратите и не вынуждайте меня… да-да, Господом Богом клянусь, еще чуть-чуть, и я забуду о хороших манерах и сама опрокину вас на кушетку! – хищно пригрозила в ответ Эмма.
