Текст книги "Леди-пират"

Автор книги: Мирей Кальмель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)

– Сходи на кухню. Там должны были уже вскипятить воду, скоро обед. Принеси мне лохань горячей воды и чистые полотенца.

– Ты уверена?

– Я уже рожала, Корнель.

– Это не одно и то же, – возразил он.

– Ладно, увидим. Иди же, говорю тебе. Не хочу, чтобы какой-нибудь шарлатан заглядывал мне между ног и говорил то, что я и без него знаю.

Корнель кивнул, внезапно почувствовав себя дураком. Взгляд, который Мери только что на него бросила, напомнил ему, с кем он имеет дело. А ведь он почти забыл об этом с тех пор, как она забеременела.

Не прошло и часа, как все было кончено. Мери залпом осушила бутылку рома, чтобы окончательно исцелиться, и, совершенно пьяная, уснула рядом с Корнелем, куда более удрученным, чем она сама.

– Я готова выйти в море, – объявила она на следующее утро в общем зале трактира, сидя за столом и уплетая ломоть вяленой грудинки.

Она усвоила местные привычки, и у ее завтрака был дикарский вкус ее новой жизни.

– Рад видеть, что аппетит к тебе вернулся, – сказал Набей-Брюхо, наливая вина, которого она потребовала.

– Так ведь выбора-то нет, – отозвалась Мери, насмешливо на него взглянув. – У тебя даже ром, и тот поддельный. Голова только от него разболелась.

– Тем лучше, – бросил он на ходу, удаляясь от стола. – Меньше болтать будешь.

– Неужели тебе никогда не надоедает его задирать? – вздохнул Корнель.

– Ты же знаешь, если я перестану его дразнить, ему будет этого недоставать.

Мери откинулась на спинку стула. Стульев в этом заведении было немного, три четверти пиратов довольствовались грубыми скамьями, но трактирщик всегда устраивал Мери поудобнее, для нее стул неизменно находился.

Вытащив из кармана трубку, она набила ее табаком и закурила. Жадно затянулась, блаженно вздохнула.

– Я-то думал, ты погрустишь, – проронил Корнель.

– О чем? – удивилась Мери, но, увидев, каким напряженным стало его лицо, тотчас сообразила, что он говорил о ее так плачевно закончившейся беременности.

– Знаешь, Корнель, чему быть, того не миновать, – пожав плечами, ответила она.

За те пятнадцать лет, что они разбойничали на Карибах, она успела сделаться фаталисткой, исцелившись от всего, что мучило ее прежде. Нет ничего лучше хоровода дней на горизонте, чтобы человек получил возможность осознать, насколько он ничтожен.

Мери усвоила такой взгляд на вещи и укреплялась в нем с каждой бурей, с которой отважно вступал в схватку «Бэй Дэниел», с каждым мгновением этой жизни, которой она наслаждалась и которую дарили ей сын и любовник.

– Я знаю, ты права, – согласился Корнель, – но все равно, мне-то хотелось ребенка…

– Мне тоже, – соврала она, чтобы его утешить.

У нее был уже не первый выкидыш, но другие случались на очень ранних сроках, и она об этом никогда не рассказывала.

– Когда мы сможем сняться с якоря? – спросила Мери, чтобы сменить тему.

– А что, мадам уже не терпится?

Корнель понял, что прежний разговор закончен, тема исчерпана. Настаивать бесполезно – с Мери Рид не поспоришь.

– Можно подумать, ты об этом не догадывался, – улыбнулась она.

Мери повернулась к трактирщику, который перетирал стаканы, собираясь расставить их по местам. В свои сорок лет Набей-Брюхо все еще выглядел красавцем мужчиной. Приветливое лицо, высокий, с залысинами лоб, мужественная улыбка. Если бы не дородность, свойственная людям его сословия, мог бы быть вполне во вкусе Мери. И вместе с тем именно эта уютная оболочка привлекала ее, располагала к нему.

– Я бы с удовольствием поела твоего свиного рагу, если оно готово, – сказала она.

– Вот только подсыплю крысиного яда, тут же и положу тебе в тарелку, – смеясь, отозвался он.

Корнель, давно смирившийся с их сообщничеством, только вздохнул и подумал: «Эти двое никогда не перестанут поддразнивать друг друга».

Набей-Брюхо уже спешил исполнить просьбу Мери. На этом острове не было ни одного мужчины, который не мечтал бы о подруге, похожей на нее. Не было на этом острове ни одного, кто не мечтал бы о ней. Корнеля это раздражало, но одновременно вызывало у него гордость. Всерьез ему тревожиться не приходилось.

– Я объединился с Барксом и Дунканом, – обронил он, когда Мери жадно вонзила вилку в дымящееся мясо, поставленное перед ней трактирщиком.

От еды пахло пряностями. Маринованные бананы и ананасы смягчили кусок рульки, и Корнель, не устояв перед искушением, запустил пальцы в тарелку. Мери уколола его вилкой:

– Не лезь!

– Я только попробовать! Один маленький кусочек! – взмолился он: в конце концов можно проголодаться только оттого, что смотришь, как она лакомится!

– Набей-Брюхо! – позвала Мери, оставшаяся непреклонной, хотя взгляд у нее был скорее веселым, чем сердитым. – Корнелю завидно.

– Мне-то что с того? – проворчал трактирщик.

– Он ко мне в тарелку лезет, – объяснила Мери.

Набей-Брюхо ничего не сказал, но поспешил исправить положение.

– Это хорошая мысль, – заявила Мери, следуя за ходом собственных размышлений.

– По-моему, тоже, – согласился Корнель, приступая к еде.

– Я говорила об англичанах, – заметила она, – а вовсе не о твоем чревоугодии. С тремя кораблями мы сможем захватить куда больше добычи.

– Никлаус тоже так считает. В этом году он размахнулся куда шире, ему прискучило довольствоваться баркасами. Думаю, парень втайне все еще мечтает о твоем кладе, о тех сокровищах.

– Единственное сокровище, которое стоит того, чтобы к нему стремиться, Корнель, это свобода. Ты сам это прекрасно знаешь, поскольку ты мне это и открыл, – прибавила она, подмигнув ему.

– Никлаус пылкий и нетерпеливый, впрочем, это свойственно его возрасту. Ему требуется больше, чем свобода. Боюсь, скоро ему и этого покажется мало.

– А что нам делать с сокровищами? Я хочу сказать – с настоящими, с теми, что я уступила Эмме де Мортфонтен? Разве станем мы более счастливыми, если завладеем ими? Наша добыча обеспечивает нас всем необходимым, так чего же еще хотеть от жизни? У нас есть все, и даже больше.

– Это правда. Но не помешало бы еще, если б ты осознала, что происходит в голове и в сердце Никлауса-младшего. Рано или поздно, если мы будем довольствоваться жалкой добычей…

– Жалкой? Это его определение?

– Да.

Мери вздохнула. Она не могла отрицать очевидного. Никлаус уже не тот сорванец, каким был прежде. Она тоже мечтала о грудах золота и драгоценных камней – мечтала в память о Сесили, словно таким образом могла взять реванш – за нее. И понимала, что Никлаусу тоже этого хочется. Нередко, когда вдали показывался большой торговый корабль, она видела, как сын от досады и ярости сжимает кулаки, только не придавала этому значения. А ведь и сама знала эту неудовлетворенность, так долго ее не оставлявшую – до тех пор пока Мери не признала, что охота на более крупную дичь не доставляет ей большего удовольствия.

Главное было именно в том, чтобы жить ярко, напряженно и полно, во всю силу. Какая разница, больше или меньше они захватят, раз они берут столько, сколько им надо, раз получают все необходимое для того, чтобы каждое утро наслаждаться окружающим миром?

– О чем задумалась? – спросил Корнель.

Мери машинально разминала вилкой бананы.

– О том, что ты сказал. На самом деле это объединение одновременно и нравится мне, и тревожит. Ты ведь не хуже меня знаешь, что нашей свободой мы отчасти обязаны тому благоразумию, которое обоим нам свойственно – и тебе, и мне. Нападать на суда Вест-Индской компании рискованно. Пока что корсары не обращают на нас внимания, но всегда ли так будет?

Корнель вздохнул:

– Ты же знаешь, я всегда считался с твоим мнением. Только ты и Никлаус для меня что-то значите, остальное неважно.

– Речь как раз о Никлаусе. Мне хорошо известно, какая ярость охватывает, когда не можешь получить то, чего страстно желаешь. И я не хочу, чтобы он стал рабом этого чувства, чтобы страдал из-за неудовлетворенности. Я лучше кого-либо другого знаю, что защитить от самого себя можно только того, кто на это согласится. Моя роль матери состоит и в том, чтобы помочь Никлаусу повзрослеть. Он должен узнать жизнь, как узнала ее я. Только тогда он сможет оценить то, что имеет сегодня. Если этого не произойдет, он обозлится и, рано или поздно, как ты говорил…

– Рад, что ты пришла к тому же выводу, что и я.

– А я – что не сохранила этого ребенка, – призналась она, глядя ему прямо в глаза. – При таких обстоятельствах было бы безумием его доносить.

Корнель опустил голову. Об этом он тоже догадывался. Ему вдруг расхотелось есть.

– Пойду к Дункану, хватит ему ждать моего ответа, – сказал он, поднимаясь со скамьи. Поцеловал ее в волосы. – У меня уже есть сын, Мери, – прошептал он. – Только с ним надо считаться.

Мери посмотрела ему вслед, потом подозвала трактирщика, который поблизости орудовал метлой – не столько подметал, сколько пылил.

– Сядь-ка сюда, Набей-Брюхо, и попробуй свое пойло.

– Не хватало мне изжоги, – проворчал тот, приостановившись.

– Ну иди же сюда! – повторила она. – Хватит пылить, не то я сейчас расчихаюсь.

Трактирщик испустил душераздирающий вздох, но все-таки отставил метлу и сел на место Корнеля. Мери наполнила оставленный тем стакан, Набей-Брюхо глотнул вина за его здоровье.

– Ты чем-то озабочена, Мери Рид, – отметил он, забыв под ее сумрачным взглядом про их излюбленную игру.

– У тебя есть дети?

– Есть где-то там. Но ни один из них мне не дорог так, как твой Никлаус.

– Никогда не привязывайся к ним, – выдохнула она, залпом осушив свой стакан.

Набей-Брюхо с сочувствием смотрел на нее.

– А ты что не допиваешь? – спросила она.

Трактирщик невесело улыбнулся.

– Лучше сдохнуть, – сказал он. – Ты права. Вино поддельное.

Но вместо того чтобы рассмеяться, как он надеялся, Мери, ничего не ответив, вышла из-за стола и предоставила ему дальше орудовать метлой.

23

Три фрегата полным ходом шли вперед, быстро сокращая расстояние, отделявшее их от старого испанского галиона.

Галионы теперь редко встречались в море. Очень редко, поскольку представляли собой легкую добычу для пиратов. Несмотря на то что эти суда были хорошо вооружены и насчитывали в команде немало людей, имея в распоряжении флотилию, можно было без труда завладеть ими. Никлаус-младший давным-давно мечтал подобраться к галиону и теперь не мог нарадоваться выпавшей ему удаче.

Мери с Корнелем решительно сочли происходящее добрым предзнаменованием: если применим правильную тактику, к вечеру судно будет наше!

Тактику еще следовало выбрать. На этот раз невозможно было поступить так, как они поступали раньше, имея дело с лодками или баркасами, даже с бригами и шлюпами, хотя команда и обожала эти воинственные игрища. Правила игры когда-то разработал Корк, предпочитавший заставить корабль сдаться, чтобы не идти на абордаж и не рисковать жизнью своих людей, и сводились они вот к чему. Матросы распускали и взлохмачивали волосы. Музыканты оглушительно били в барабаны, нестерпимо пронзительно визжала скрипка. Все остальные пускались в пляс на палубе, звеня саблями, ругаясь и обещая страшные пытки будущим жертвам, которых от всего увиденного и услышанного неизменно бросало в дрожь. Зачастую такого действа оказывалось достаточно для того, чтобы жертва сдалась, иногда приходилось подкрепить требование остановиться пушечным выстрелом по корме, и очень редко дело доходило до абордажных палашей.

На этот раз Мери не обманывалась: на галионе было слишком много людей. Слишком много для того, чтобы можно было их запугать.

Каждый из трех капитанов знал, что ему следует делать в любой ситуации, какая только могла сложиться. Они часами обсуждали все возможные варианты, прежде чем прийти к согласию. Мери во все это не вмешивалась: пусть за эти последние годы она многое узнала и многому научилась, все же необходимого опыта у нее еще не хватало. Зато Корнель, Дункан и Баркс прошли одну и ту же школу, пусть и были в прежние времена, во время войны, врагами. Хорошо хоть не довелось встретиться лицом к лицу. Все трое знали, что такое морской разбой, все трое сохранили и удаль, и навыки.

Следуя разработанному совместно плану, они целый час преследовали и донимали галион, беспрерывно его обстреливая. Небо потемнело от дыма, стало трудно дышать, ноздри обжигал запах пороха и гари. В конце концов галион начал слабеть, трещать по всем швам: три фрегата объединенными усилиями его загнали. Когда бизань-мачта жертвы рухнула, не выдержав града ядер, батареи умолкли и все стали готовиться к абордажу.

«Бэй Дэниел» и «Виктория» Дункана теснили галион с обеих сторон, на удивление слаженно пристраиваясь к его тяжеловесным бокам, а «Щеголиха» Баркса упиралась в корму.

С трех судов были брошены крюки, которые цеплялись за штаги и бортовые ящики для хранения коек. Еще несколько минут – и со всех сторон, словно муравьи, на штурм галиона устремились по этим веревочным мостикам матросы с саблями, топорами в руках, заряженными пистолетами за поясом, с ножами в зубах.

Мери и Никлаус-младший бросились к галиону в едином порыве. Поначалу Мери хотела удержать сына, как когда-то ее саму Корнель пытался не пустить в бой. Но, встретив умоляющий взгляд Никлауса, заставила себя промолчать. Ему необходим был воздух битвы, как его отцу и ей самой. Совершенно бесполезно пробовать увести человека в таком состоянии. Мери заглушила голос материнской тревоги и ринулась в драку.

Бой разгорелся, повсюду яростно сражались: на носу, на корме, на мачтах и даже в каютах.

Везде шла резня, везде царило неистовство. Мери могла сколько угодно себя обманывать, но она видела, что Никлаус испытывает от безумия битвы подлинное наслаждение. Такое же, какое испытывала она сама.

Три часа спустя палубы галиона были залиты кровью. Несколько пиратов остались лежать в этих красных лужах. Никлаус-младший был ранен в плечо – царапина, которой он гордился.

– Их было трое, видал, Барбет? А ты, Комиль, тоже видел? Втроем на меня напали и хотели схватить! – горячился он, показывая, как отбивался.

– Раз уж на то пошло, сказал бы, что их было десять! – насмешливо поддела его Мери. – Иди-ка лучше займись своим порезом. У тебя останется хорошенький шрам, чтобы было чем похвастать.

– Надеюсь, Мери! – уже на ходу бросил Никлаус, но побежал не к судовому врачу, а к Корнелю.

Она только вздохнула, на мгновение пожалев о тех временах, когда Никлаус называл ее мамой. Корнель прав: мальчик стал мужчиной. В каком-то смысле, что тут ни делай, она уже потеряла его.

Мери устало провела рукой по лбу и почувствовала, что он опять пылает. С тех пор как случился выкидыш – а после того еще и недели не прошло, – Мери время от времени бросало в жар. Но это всегда проходило через несколько минут. Она решила поговорить об этом с Кривоногим, судовым врачом. Он, несомненно, даст ей какое-нибудь более подходящее лекарство, чем ром.

На всех трех фрегатах суетились, уносили раненых и делили добычу. Мери издали заметила Корнеля, который вместе с Дунканом и Никлаусом скрылся в каюте на корме галиона. И решила присоединиться к ним.

Когда она вошла в каюту, Дункан теснил капитана галиона, а тот явно не намерен был сдаваться.

– Что тут происходит? – спросила Мери.

– У этого господина есть карта, вот она, на столе разложена, и на ней какой-то остров помечен крестиком. Похоже, там спрятан клад, – ответил Дункан.

Мери искоса взглянула на карту и с трудом сдержала улыбку.

– Вижу, – отозвалась она, приближаясь к капитану галиона, весьма недовольному той ролью, которую пришлось играть.

Мери подняла саблю и ткнула острием ему под подбородок.

– Лучше бы тебе ответить на наши вопросы, – угрожающе процедила она.

– Идите к черту со своими происками. Я не пойду на то, чтобы…

Окончание фразы потонуло в бульканье. Не станет же Мери сводить на нет старания Корнеля и портить удовольствие Никлаусу из-за такого жалкого человечишки!

– Мама, он же вот-вот готов был заговорить! – возмутился Никлаус, внезапно позабыв, что она должна оставаться Мери и только Мери.

– Без него обойдемся, – ответила Мери. – Я уверена, что, сравнив очертания этого острова с тем, что нанесено на наши морские карты, мы определим его долготу и широту.

– А может быть, даже и это не потребуется, – воодушевился Корнель.

Взяв со стола карту, он провел ею над огнем, чтобы проявились слова, написанные лимонным соком.

Мери с трудом удерживалась от смеха. Должно быть, Корнель немало времени потратил на эту подделку. Она получилась грубой, но Никлаус-младший позволил себя одурачить. Глаза у него засверкали, и он едва ли не вырвал карту из рук Корнеля, спеша расшифровать записи.

– Здесь есть координаты! – обрадовался он. – А вот тут написано: три шага на запад и двенадцать на юг, и еще два на запад. Считая откуда? – Никлаус снова провел листком над пламенем свечи. – Край листа оторван…

– В таком случае потребуется немало времени на то, чтобы найти этот остров, – проворчал Корнель.

– Ничего, справимся. Мы ведь не упустим это сокровище, правда, мам?

– Конечно нет, – заверила его Мери. – Но пока что надо распотрошить галион.

– Я этим займусь! – воскликнул Никлаус, пряча драгоценную карту в карман жилета.

– Не пытайся нас обойти, мальчик, – недовольно сказал Дункан, придержав его за руку.

– Не беспокойтесь, капитан. Я сберегу карту надежнее, чем целый полк! – И Никлаус-младший умчался.

– Удачная шутка, – прыснула Мери, – но я сомневаюсь в том, что он оценит ее соль, когда обнаружит, что никакого клада нет.

– Почему это нет? – удивился Дункан. – Ничего подобного, Мери. Карта самая настоящая.

Мери остановилась и подозрительно глянула на Корнеля:

– Я думала, это ты ее нарисовал.

– Я всего лишь положил ее на этот стол, – признался тот.

– Эта карта попала мне в руки две недели тому назад, – объяснил Дункан. – Я играл и проигрывал. В последней партии поставил на кон свой корабль, надеясь отыграться. Пират, против которого я играл, не мог противопоставить этому ничего равноценного, разве что карту. Я согласился. И выиграл.

– Клад спрятал он?

– Нет. Он сам украл карту у некоего Мартина. Собственно говоря, он искал судно, чтобы отправиться за сокровищами. Потому и стал играть, надеясь заполучить мой корабль.

– Почему ты решил объединиться с нами?

– Потому что в одном ты права, – усмехнулся Дункан. – Эта карта указывает координаты Порт-Рояля, ушедшего под воду семнадцать лет тому назад. Пресловутое сокровище теперь лежит на дне, и чтобы его достать, потребуется немалое упорство. Когда Корнель поделился со мной вашими тревогами по поводу Никлауса-младшего, я решил, что неплохо было бы уступить парню этот клад.

– Я очень этим тронута, Дункан. В самом деле тронута, – сказала Мери. – Но вы могли бы посвятить меня в этот секрет.

– И испортить все удовольствие? – развеселился Корнель. – Ну уж нет, принцесса, только не это. Пойдем-ка, лучше не задерживаться на этом судне.

Мери кивнула и пошла следом за Корнелем, предоставив Дункану обшаривать каюту капитана в надежде еще чем-нибудь поживиться.

На палубе царила суета. Галион шел из Мексики и был нагружен по большей части пряностями и какао-бобами. Времена, когда суда вроде этого доставляли в Испанию ацтекские сокровища, давно прошли. И теперь, за неимением золота, пираты набрали побольше вина, воды и еды, запаслись табаком и кофе, не забыв прихватить и все ценное из оснастки.

С той и с другой стороны потери оказались значительными. Мери перешагивала через изуродованные тела. Повсюду валялись обломки развороченных ядрами досок. Капитан Баркс, стоя на баке и отчаянно жестикулируя, отдавал приказы, руководил переводом раненых на свое судно.

Мери рассталась с Корнелем, намереваясь перейти на «Бэй Дэниел». У нее снова начался жар, мысли путались, навалилась усталость. Когда она шагнула на сходни, соединявшие два корабля, ей пришлось посторониться, чтобы пропустить матросов, шедших с тяжелым грузом, и у нее закружилась голова. Мери пошатнулась, не нашла за что ухватиться и, потеряв сознание, рухнула в воду, кипевшую между подводными частями судов.

Корнель обернулся на крики матросов:

– Мери за бортом! Мери за бортом!

Он не стал обдумывать, что произошло, и не теряя времени бросился к уже суетившимся у борта людям. Никлаус-младший – его сигнал тревоги настиг, когда он вместе с другим матросом выкатывал бочку из трюма, – устремился туда же. Но еще раньше, чем кто-то из них успел добраться до места событий, один из братьев Раймон, который оказался поблизости, когда Мери упала, обвязался веревкой и прыгнул в воду.

Расстояние между двумя корпусами было очень мало, и от движения судов и зыби волны закручивались в опасные водовороты. Мери тонула, ее затягивало в воронку, и попытка спасения была равносильна самоубийству. Тем не менее Антуан Раймон ни мгновения не колебался.

– Я тоже пойду за мамой, – сказал смертельно бледный Никлаус.

Но Корнель его остановил:

– Если он не сможет спасти Мери, значит, никто не сможет, – неживым голосом проговорил он.

Все затаили дыхание.

Веревка в руках четверых крепких парней два раза дернулась, и матросы принялись тянуть. Никлаус, для которого бездействие было непереносимо, им помогал. Вскоре на поверхности показался Антуан, рядом с его головой все увидели поникшую голову Мери. Волны ударяли в них, толкали к корпусам. Несмотря на буруны, Антуан крепко держал Мери за талию. Ветер крепчал, еще немного – и суда раздавили бы и спасителя, и спасаемую своей тяжестью. Малейшее движение могло их погубить. Сознавая опасность, матросы так и застыли, теснясь на мостике, места на котором было совсем мало.

У лееров обоих кораблей собрались толпы, люди побросали всю работу. То, что в первую минуту для многих было всего-навсего происшествием, обернулось мучительной тревогой, едва произнесли имя Мери. Еще можно было смириться с утратой кого-то из товарищей, только не Мери.

Потянулись долгие минуты. Ни один звук, кроме постукивания мачт, шороха спущенных парусов и плеска воды о корпуса судов не нарушал безмолвия подъема Антуана и Мери. Моряки замерли.

Когда Раймон поравнялся со сходнями, Корнель и Баркс перехватили Мери под мышки и втащили наверх. Корнель поспешил унести ее в безопасное место на «Бэй Дэниел». У него сердце разрывалось при виде ее бледного лица с запавшими глазами, безжизненно запрокинутой головы. Он не желал и мысли допускать о том, что Мери может умереть. Он хотел бы прямо здесь, сию минуту убедиться в том, что она жива, но сходни были слишком узки и слишком забиты людьми. К тому же на них в свой черед вскарабкался Антуан Раймон, и товарищи шумно его приветствовали. Он был совершенно измученный – весь в крови, ссадинах и царапинах.

Никлаус-младший пылко поблагодарил человека, спасшего его мать, потом бросился вслед за Корнелем, который уже уложил Мери прямо на доски палубы. Судовой врач по прозвищу Кривоногий, за которым сразу же послали и который успел вовремя явиться на место событий, склонился над безжизненным телом.

Матросы обступили их плотным кольцом.

– Да расступитесь же, черт вас побери! – заорал лекарь. – Дайте ей дышать!

Корнель стоял тут же, рядом с Никлаусом-младшим, и смотрел, как Кривоногий хлопочет над Мери, пытаясь ее оживить, как дует ей в рот, потом резко надавливает на грудь.

В конце концов Мери закашлялась, скорчилась на боку и выплюнула воду, которой успела наглотаться. Увидев у матери на затылке рану, Никлаус безотчетно прижался к Корнелю. Из раны обильно струилась густая кровь. Однако уже пошел шириться слух, из уст в уста передавали весть: Мери Рид жива! Кривоногий выпрямился.

– Отнеси ее вниз, Никлаус, – приказал он. – А вы все идите заниматься своими делами.

Едва матросы разбрелись, а Никлаус с Мери на руках удалился, Кривоногий приблизился к Корнелю – тот так и продолжал стоять не шелохнувшись.

– Не нравится мне это, – прямо сказал он. – Поверни-ка назад, капитан. До Черепахи всего два дня ходу под парусом, и лучше бы нам туда вернуться.

Лицо Корнеля застыло. Мужчины переглянулись, охваченные общей тревогой.

– Чего ты опасаешься? – спросил Корнель.

– Того, из-за чего она упала.

– Несчастный случай, – предположил Корнель.

– Чтобы Мери Рид свалилась со сходней? – только и бросил уже на ходу Кривоногий.

У Корнеля сжалось сердце. Предположение и в самом деле было неправдоподобным. Мери лучше всех на «Бэй Дэниел» переносила качку, лучше всех умела распознавать опасность.

Корнель поднялся на бак, где стоял Клещи.

– Снимаемся с якоря, – приказал он. – Дункан и Баркс займутся остальным.

Ему достаточно было переглянуться с Барксом, стоявшим на мостике, чтобы они друг друга поняли.

– Куда идем, капитан? – спросил Клещи.

– Возвращаемся, – коротко ответил Корнель. – Приготовься встать к рулю. Я спущусь к ней.

Клещи кивнул, и Корнель спустился в твиндек, где располагался лазарет. Мери уже сидела. Она пришла в сознание, и теперь ее трясло, она куталась в одеяло и с благодарностью глотала ром, которым поил ее сын. Кривоногий тем временем обрабатывал скверную рану на голове Мери, под волосами. Лицо утопленницы все еще было синеватым, глаза лихорадочно блестели. Вокруг нее заканчивали перевязывать других раненых.

– Ну и напугала же ты нас, принцесса, – сказал Корнель, донельзя обрадованный тем, что Мери пришла в себя.

– Прости.

– Где она? – раздался голос ее спасителя.

– Здесь, Антуан.

Раймон показался на верхней ступеньке, но так и остался стоять, опираясь на поручни, в нескольких шагах от стола, на котором сидела Мери, пока ей зашивали рану.

– В следующий раз, как захочешь искупаться, Мери, предупреди меня заранее, – подмигнул он ей. – Сам выберу тебе местечко.

– Спасибо, – просто ответила она.

– Не за что.

Он уже повернулся, чтобы уйти, и тут Мери снова стало плохо. Она выронила стакан, ром разлился по полу, и Никлаус-младший едва успел протянуть руку, чтобы подхватить мать и не дать ей свалиться следом.

И снова взгляды Корнеля и Кривоногого встретились. Но оба промолчали, чтобы не пугать Никлауса-младшего.

– Что с моей матерью? – в недоумении спросил тот.

– Такое часто случается при подобных ранениях. Ничего страшного, мальчик мой. Положи-ка ее на живот, чтобы я мог закончить шов.

– Пойди-ка теперь займись делом, – приказал ему Корнель, едва Никлаус уложил Мери. – Незачем тебе торчать у ее постели. Мери Рид вышла из того возраста, когда за ней надо присматривать.

– Но ты…

– А мне надо кое-что решить с Кривоногим насчет лекарств, которые мы взяли на галионе.

Никлаус не поверил и все же повиновался, поскольку доверял Корнелю.

Мери застонала от боли, когда врач полил рану спиртом. Она открыла глаза и, почувствовав укол иглы, стиснула зубы.

– Все, можешь переворачиваться.

Тем не менее Мери еще несколько секунд полежала, прежде чем повернуться на спину. Положив руку ей на лоб, Кривоногий без предисловий спросил:

– И давно?

– Что давно?

– Жар у тебя давно? – с досадой вздохнув, повторил он.

– После выкидыша стал появляться. Нет, – вдруг сообразила она. – Перед тем. Как раз перед тем.

– А обмороки?

– Я что, теряла сознание?

– Тогда, на сходнях. И теперь, только что.

Мери смутно припомнила, как ее затянуло в черную дыру.

– Это в первый раз, – ответила она.

Кривоногий принялся ощупывать Мери через одеяло. Когда его пальцы добрались до лобка, она поморщилась.

– Раздерни-ка занавески, мне нужен свет, – приказал судовой врач Корнелю; тот поспешил исполнить распоряжение. – Извини, Мери, но мне надо осмотреть тебя как следует.

– Доставь себе удовольствие, – со слабой улыбкой откликнулась больная.

По совершенно необъяснимой причине она с каждой минутой чувствовала все большую усталость.

Кривоногий откинул одеяло. Ему не потребовалось много времени на то, чтобы поставить диагноз. Снова прикрыв Мери, он сделал Корнелю знак отойти вместе с ним подальше, чтобы она их не слышала.

Остановились под лестницей.

– У нее там заражение, – озабоченно проговорил доктор.

– То есть?

– Последствия выкидыша. Кусок плаценты не вышел.

– Это опасно? – спросил Корнель, как будто еще можно было сомневаться, глядя на выражение лица Кривоногого.

– Очень. Прежде всего надо помешать инфекции распространиться. Я прооперирую Мери и все почищу. Но ты должен знать. Если она и выкарабкается, мало надежды на то, что еще сможет рожать.

Корнель горестно покачал головой:

– Спаси ее. Остальное не имеет значения.

– У меня на борту для этого недостаточно иезуитского порошка^[13].

– Мы держим курс на запад. Завтра вечером будет виден остров Черепахи, – заверил его Корнель.

Кривоногий дружески положил руку на его культю:

– Я сделаю все возможное, но мне не нравится, как обернулось дело. Из-за раны на голове Мери потеряла много крови. Оперировать ее в таких условиях рискованно. Но и откладывать тоже нельзя.

– Ты знаешь, что я тебе полностью доверяю. Чем могу помочь?

– Молись, – ответил Кривоногий. – Молись, чтобы ветер не стих.

К счастью, их и на следующий день не покинула удача. Ветер продолжал дуть с прежней силой, судно быстро летело по спокойному морю. Кривоногий поднялся на палубу, чтобы предупредить Корнеля о том, что готов оперировать и требует его не беспокоить. Приказ был отдан, на судне воцарилась тишина, которую нарушали только одинокий человеческий голос и плач скрипки.

Корнель встал к рулю и, чтобы заставить себя держать курс, не сводил глаз с горизонта. Матросы вяло заступали на вахту, некоторые вместе с Никлаусом-младшим слушали песню, которая славила Мери. Их Мери.

У нее ни имени, ни оков —

Такой она родилась.

И только одной воле – ветров —

В жизни она поддалась!

За золотом в путь, за алмазами в путь

Отправилась Мери – и что? —

Ей столько крови пришлось хлебнуть,

Не выстоял бы никто.

Спусти-ка ты черный наш флаг к волнам:

Пусть скроет слезы ее и смех.

А если кто скажет о ней «она»,

Я сделаю дырку в любом из тех!

У братьев Раймон был чудесный дар трогать душу. Мери знала это и очень любила им подпевать, радуясь и удивляясь тому, что стала их музой.

Никлаус-младший подошел к Корнелю. Скрипка продолжала играть, надеясь, что мелодия проникнет сквозь переборки и придаст Мери сил, которых ей так недостает. Голос превратился теперь в еле различимый шепот, улетавший с пассатами.

– Как же долго, – только и сказал Никлаус, взяв подзорную трубу и всматриваясь в горизонт.

– Потерпи, – ответил Корнель. – Все будет хорошо, – уверенно прибавил он.

– А потом что мы станем делать? – тусклым голосом спросил Никлаус.

– Отправимся на поиски сокровищ. Ты же нашел координаты этого острова.

– Никакой это оказался не остров, а город, – вздохнул тот, ухватившись за подкинутую Корнелем тему, чтобы хоть как-нибудь отвлечься от мучительной тревоги.

– Город? Ты уверен, что не ошибся?

– Порт-Рояль, – отрывисто бросил Никлаус. – Я три раза перепроверил свои расчеты. Бенуа уверяет, что город был разрушен землетрясением в 1692 году, заново построен, чуть выше по побережью, потом снова уничтожен – на этот раз пожаром, шесть лет тому назад. Ну и как в таком случае отыскать место, где спрятан клад?