Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 51 страниц)
Два месяца спустя Мери поняла, что страхи ее оправдались. Вот уже несколько дней ее с утра тошнило, да и вообще было сильно не по себе. Она ничего не говорила Никлаусу, но чем дальше, тем больше уверялась в том, что это из-за беременности. Их союз становился все крепче, и теперь они испытывали друг к другу нечто куда более серьезное, чем обычная привязанность или обычное влечение. И они не переставали удивляться друг другу, радуясь новым открытиям.
Зато вот это новое открытие разъярило Мери не на шутку: беременность ведь грозит начисто разрушить все ее планы! Насчет того, чтобы избавиться от плода, и речи быть не могло – где тут найдешь колдунью, которая пойдет на подобное? Деревни, через которые проходила армия, слишком пострадали от войны, грабежей и нищеты, принесенных на эту землю французами. Стоило войску показаться вдали, крестьяне запирали окна и двери, порой они даже брались за вилы, чтобы отстоять еще имеющиеся крохи, отказываясь дать даже несколько горстей муки сверх уже у них реквизированной. Ну и что бы они сделали, если бы какой-то солдат попросил местную ведьму помочь ему отделаться от растущего живота?
Мери ничего не придумала, кроме одного-единственного: ей следует просто скакать на лошади и сражаться с удвоенной энергией, и тогда бешеные скачка и рубка сами исторгнут из ее чрева нежеланного ребенка.
Проблема заключалась в том, что военные действия в это время как раз затихли. Новыми приказами предписывалось лишь наблюдать за противником, разбившим лагерь напротив. Не предвиделось теперь никаких битв, которые к тому же могли бы увеличить ее сбережения от выигранных пари, а у Мери не было ни малейшего желания терять эту нежданную манну небесную. Она решила молчать, пока судьба сама все не решит за нее. Однако новое ее состояние и его последствия отражались на ее настроении, делая страшно ворчливой и ершистой.
– Да скажи ты, наконец, Мери, что происходит?! Что ты злишься? – не выдержал однажды Никлаус после очередной вспышки ее дурного настроения. Мери в это время прикручивала фитиль, собираясь лечь спать.
К тому времени прошел еще месяц.
– Тебе не хватает сражения? Или это я сделал тебе что-то не так?
«Что-то», которое Никлаус ей сделал, теперь уже шевелилось в животе у Мери. Если так пойдет дело, скоро уже ничего не скроешь… Она, впрочем, давно уже удивлялась тому, что хитрый и опытный фламандец не замечает, как ее раздуло в талии. И продолжает раздувать – она пухнет, прямо как на дрожжах.
– Мне скоро придется уйти из армии, – выпалила она.
Никлаус с удивлением на нее посмотрел:
– Это почему же? Армия тебе надоела или я тебе надоел?
– Ни армия, ни ты… Скоро я стану вообще непригодна к военной службе. Я беременна, Никлаус.
К ее изумлению, тот улыбнулся и вздохнул с облегчением.
– Да я-то давно заметил, – только и сказал он.
Мери покраснела – то ли от злости, то ли потому, что была ошарашена этим простым ответом.
– Да как же так – «заметил»? А мне почему ничего не сказал?
Он одной рукой обнял ее и прислонил к себе, а другой прикрыл ей рот: слишком громко удивляешься, ни к чему, чтобы новость преждевременно стала известна всему полку. И продолжал шепотом, как у них было заведено с самого начала:
– Я же не дурак, Мери. Вот уже три месяца мы занимаемся с тобой любовью, и месячных у тебя не было ни разу. Все же как на ладони – мы живем под одной крышей. И надо быть слепым или уж таким рассеянным, чтобы…
– Не понимаю: это все, что ты можешь сказать? Никакого другого впечатления на тебя это не произвело? И ты молчал…
– Просто я ждал, что ты сама мне скажешь. Не хотел торопить события.
Мери вконец растерялась:
– Нет, теперь совсем уже не понимаю! Ты должен был взбеситься, досадовать, ругаться, ну, не знаю, на худой конец – расстроиться хотя бы.
– А если я счастлив? – оглушил он ее новым признанием, бросая на подругу исполненный нежности взгляд.
Она замерла.
– Счастлив?!
– Ну да, счастлив! Мне кажется, я с ума по тебе схожу, Мери Рид, – улыбаясь во весь рот, продолжал удивлять ее Никлаус. – И для меня речи не может быть о том, чтобы этот ребенок рос без отца!
– Но я… я не хочу идти за тебя замуж! – еле проговорила Мери.
Никлаус предвидел такую реакцию: уж слишком Мери всегда настаивала на своей потребности в свободе, завоеванной с оружием в руках, слишком упорствовала в желании ни от кого никогда не зависеть, добиться осуществления своих планов, заполучить богатство и имя, страшась повторить судьбу матери. Если бы он хотел, то мог бы помешать этой беременности. Он не мальчик – умеет вовремя остановиться, не доведя дело до зачатия, и до сих пор он не разрешал себе плодить ублюдков, оставляя пустыми животы шлюх, с которыми спал. Но тут ведь другой случай! Если он этого не сделал, значит, любит ее! И хочет убедить, что они могут вести нормальную жизнь даже вопреки ее собственной воле, даже если она станет отказываться.
– У тебя нет выбора, – заключил свою речь Никлаус. – Вспомни о матери.
– Оставь мою мать в покое, – огрызнулась Мери, внезапно пожалев о том, что рассказала ему о горестях Сесили. – Я дорожу тобой, Никлаус, тем не менее это вовсе не означает, что ради ребенка я должна отказываться от своих планов!
– Да кто ж говорит, чтоб ты отказывалась, Мери! – удивился он. – С тех пор как мы познакомились, ты без конца говоришь со мной об этих фантастических сокровищах, которые позволят тебе наконец стать богатой и получить в свои руки власть. Ну, и я тоже вдохновился твоим проектом. Но ведь ты покинула Францию три года назад! Вполне вероятно, что за этот срок клад кто-то уже нашел и даже разбазарил, – пусть даже один из нефритовых ключей к нему принадлежит тебе. Я-то готов следовать за тобой хоть в Вест-Индию, хоть куда, чтобы удостовериться, на месте ли сокровища, как, впрочем, и преследовать твоих врагов, а если понадобится – и избавить тебя от них. Уж поверь, я слишком люблю приключения, чтобы вместо этого с душой отдаться ремеслу нотариуса, которое навязывает мне семья.
Никлаус набросился на подругу, и Мери почувствовала, как мало-помалу убывает у нее желание сопротивляться натиску. А он между тем добрался губами до ее уха и прошептал:
– Ты ждала три года, Мери Рид, и за это время все, чему было суждено произойти, произошло. Так почему не подождать еще немножко: пока мой сын родится и подрастет настолько, чтобы пойти в плавание с нами?
– А на что мы станем жить? – поинтересовалась она.
– Я, между прочим, не без средств, – напомнил любовник, – и вполне в состоянии содержать тебя до тех пор, пока все не будет готово. Но я не желаю, чтобы на тебя указывали пальцем как на шлюху, которую обрюхатил солдат. И ты знаешь, что я прав, Мери. Твоя гордость, как и моя, пострадала бы от такого…
– Но если я потеряю ребенка? – привела еще один, убедительный, как ей казалось, довод Мери. – Если я потеряю его уже после того, как мы поженимся?
– Сделаю тебе другого! – пожал плечами Никлаус. – Лишь бы тебя сохранить рядом навсегда.
Она резко отпрянула:
– Вот уж не рассчитывай на вечность!
– Да пошутил я, успокойся, – ответил он насмешливо. – Выходи за меня замуж, Мери Рид. Не пожалеешь!
– Я вовсе не хочу сейчас уходить из армии! – продолжала Мери упрямиться.
– Ну и оставайся, пожалуйста. А я вовсе не хочу разлучаться с тобой, едва обвенчавшись. Еще найдется время обо всем подумать, пока твое пузо не станет чересчур заметным. Но знай, что в бою оно будет тебе досаждать не меньше, чем ядра.
– А вдруг все откроется?
– Что ж, тебя арестуют и станут судить за противозаконное ношение мундира и присвоение прав… Скорее всего, посадят в тюрьму.
– Несмотря на все мои воинские заслуги?!
– Мери, ты же простой солдат, а не высший чин! Даже не сержант. Военному трибуналу наплевать на твои мужество, храбрость, решимость, там на первый план выйдет твоя ложь и то, как ловко ты этой ложью воспользовалась. А если немножко постараются, то обвинят еще и в том, что ты заслана врагом и у него на жалованье, в общем, шпионка.
– Да кто ж тогда бился бы с таким пылом? Это просто глупость какая-то, бессмыслица!
– Ты ведь знаешь, что наш полк, даже наша армия в целом в последнее время отнюдь не в выигрыше, правда? Так не приятнее ли командованию представить себе, будто среди солдат или офицеров завелся предатель, который заранее снабжает противника сведениями о наших планах? Предпосылок, чтобы прийти к такому заключению, очень много. Ты спишь в одной палатке с сержантом, вошла к нему в доверие, понимаешь? А отсюда один шаг до обвинения.
– Но ты же опровергнешь эту чушь?
– Конечно, если меня к тому времени не сразит шальная пуля. Да поверь же, Мери, и для тебя, и для ребенка лучше положиться на мои суждения и мою любовь. Если со мной что-нибудь произойдет, все мое имущество станет твоим, а твоя репутация, если ты выйдешь за меня замуж, будет чиста. Я, конечно, не могу предложить тебе громкого имени, но мое наследство позволит тебе жить безбедно и свободно. Это самое меньшее, что я готов сделать для тебя, и самое меньшее, что могло бы успокоить мою совесть, загладить мою перед тобой вину.
Мери сдалась.
С одной стороны тюрьма и бесчестье, с другой – безопасность, равно как вожделенная и содействующая ее намерениям свобода. Так о чем тут размышлять?
Сесили бы, конечно, ни минуты не отдала сомнениям!
И разве Мери не заверяла Форбена в том, что не хочет иметь незаконного ребенка, каким была сама?
– Хорошо, – сказала она наконец. – Я согласна выйти за тебя замуж.
Никлаус впился в ее губы страстным поцелуем.
Он выиграл.
28
Эмма де Мортфонтен накрутила на палец, превращая в изящный завиток, прядь волос, выбившуюся из прически и повисшую вдоль щеки, затем осторожно уложила локон на место. Платье из лазурно-голубого шелка, дополненное ожерельем из сапфиров и бриллиантов, выгодно подчеркивало красоту ее обнаженных шеи и плеч. Слегка подкрашенное лицо привлекало взгляды, надолго задерживавшиеся на подведенных лиловыми тенями миндалевидных глазах и покрытых ярко-красной помадой пухлых губках. Алебастровая белизна кожи, которую эта кокетка умело выставляла напоказ, придавала особый шарм ее фальшиво простодушному облику.
Она знала, что в таком виде становится совершенно неотразимой.
Пока ее карета медленно продвигалась по узким парижским улицам, кишащим повозками, бродячими торговцами, прохожими, карманниками и нищими, Эмма, смакуя будущее удовольствие, словно гурман – деликатес, раздумывала о том, что может представлять собой этот мэтр Дюма, которого она намерена соблазнить, чтобы быстрее и надежнее достичь цели.
С той поры как Мери исчезла, мадам де Мортфонтен вела непрестанные поиски ее самой и сокровищ. Прошло больше двух лет, и за это время вожделение только выросло, заняв теперь самое важное место в жизни Эммы. Теперь она владела всем, на что могла надеяться в жизни: красотой, огромным богатством и властью – как следствием всего этого. Ей было достаточно щелкнуть пальцами или даже просто подморгнуть глазом, чтобы целый мир, мужской уж во всяком случае, оказался у ее ног.
Расслабившись от мерного покачивания кареты, она позволила своим мыслям блуждать по событиям последних месяцев – тех самых, что послужили поводом для нынешней поездки в Париж и встречи с мэтром Дюма.
Немного времени спустя после того, как она перебралась в Ирландию, чтобы уладить судебные дела, пришло сообщение от Человека в Черном. Тот утверждал, что Мери наверняка мертва и погребена под обломками Дюнкерка. Как доказательство наемник предъявлял возвращение весьма печального Корнеля к Форбену, по-прежнему бороздящему Средиземноморье. Как и матрос, капитан выглядел подавленным, а кроме того, демонстрировал необычные для него грусть и усталость. Тот и другой боролись с этой печалью, телом и душой отдаваясь морю, – подводил итог бандит.
Реакция обоих мужчин на случившееся не удивила Эмму: она и сама чувствовала себя лишенной главного и непривычно одинокой. Мери Рид была для нее одним из тех существ, находиться рядом с которыми и не подпасть навсегда под их чары попросту невозможно. В девочке, как ей казалось, слишком много энергии, жизненной силы, чтобы эти свойства не питали всех окружающих, хотя сама Мери слишком дорожит своей свободой, чтобы привязаться к кому-то одному. Однако подобная независимость делает ее еще более желанной, еще более привлекательной. И уж точно – более желанной и более привлекательной, чем кто-либо другой. А мы ведь всегда мечтаем присвоить себе хотя бы часть свободы ближнего, как будто эта присвоенная свобода тут же разольется по нашим жилам и поднимет над людьми.
Эмма де Мортфонтен могла подарить себе, любимой, всё, просто всё. Она могла завладеть чем угодно, но только не родственной душой. И никаким дьявольским вмешательствам ничего тут было не изменить.
Мери Рид умерла – это истина, с которой следует считаться, с которой следует смириться, чтобы идти дальше.
Эмма понятия не имела, что случилось с хрустальным черепом, когда он попал в сокровищницу Франциска I, да, по правде сказать, не очень-то и хотела знать.
Зачем ей теперь эти сокровища?
Убийство Тобиаса Рида, последовавшее за убийством Жана де Мортфонтена, сделало ее одной из самых богатых вдов Англии. Помимо приносивших в результате заморских плаваний крупные прибыли торговых судов, она унаследовала плантации в Южной Каролине, неплохую коммерцию на Кубе и многочисленные поместья. У Тобиаса Рида не осталось, кроме нее, наследников, да и вообще не было никаких родственников, если не считать престарелой тетки, которая была не только весьма почтенных лет, но и сама достаточно богата, чтобы не докучать своими смешными претензиями.
На несколько месяцев Эмма предоставила событиям идти своим чередом и развлекалась тем, как гневается на нее ирландский сосед. И полностью отказалась доверять своему инстинкту. Тому самому инстинкту, который однажды не подвел ее, подсказав, что Мери Рид обладает фантастической способностью выжить в любых условиях и при любых обстоятельствах. Обиженный инстинкт, однако, переместился в живот и принимался бунтовать всякий раз, как Эмма закрывала глаза, пристыженная нахлынувшими на нее воспоминаниями. И в конце концов инстинкт перерос в уверенность, а уверенность, в свою очередь, превратилась в зависимость.
Занимаясь любовью с Уильямом Кормаком, таким притворно добродетельным, преувеличенно стыдливым и предельно осторожным, она все больше склоняла его к разврату, представляя на своем теле ловкие и умелые пальцы Мери, ощущая дыхание Мери, тепло Мери… Она наслаждалась мужским телом, мечтая о теле женском, хотя и не способна оказалась ни пожелать по-настоящему, ни полюбить по-настоящему ни одну женщину. У нее не было никакой склонности к лесбийской любви, у нее была слабость к Мери – двуликой, ершистой, необычайно похожей на нее саму.
Эмма де Мортфонтен не могла и не смогла бы полюбить никого, кроме своего двойника.
И когда она, измученная и истощенная нежеланием ничего при наличии всего, решилась наконец довериться интуиции – только тогда к ней вернулся вкус к жизни. Она тут же поручила Человеку в Черном наняться на корабль Форбена и докладывать ей оттуда обо всем, что там происходит, ибо ее не оставляла надежда, что в один прекрасный день Мери снова возникнет на горизонте, а появиться она в таком случае может только у него или у Корнеля.
Дав задание наемнику, Эмма бросила Ирландию вместе с Уильямом Кормаком и вернулась домой, в Дувр, опять-таки надеясь, что движимая интересом к сокровищам Мери непременно явится сюда рано или поздно. Одержимая тысячей вопросов без ответов, Эмма целый год вертелась как черт на сковородке, улаживая свои дела, томясь и хмурясь, принимая ухаживания поклонников, чтобы немедленно и грубо вслед за тем их выгнать, а надежда ее все таяла, таяла и постепенно обращалась в отчаяние. Она уволила свою горничную Аманду, которая до сих пор сокрушалась из-за странного исчезновения Мери Оливера, и оставила при себе только своего наемника, Джорджа. Только он мог выдержать ее характер, только он был неиссякаемо терпелив. Потому что, как все люди, всегда остающиеся в тени, отлично знал, как держаться, чтобы удержаться, на что согласиться, чтобы дележ был в его пользу…
Джордж, ее подручный, наверное, один на всем свете любил Эмму так, что мог столько лет выносить самые вздорные ее выходки.
А его способность не покоряться безропотно, когда всё вроде бы его к тому побуждало! Ну и в конце концов он отвоевал себе место, на которое так надеялся… Разумеется, не при свете дня, нет, Джорджа не устроил бы напудренный парик и наряд дворянчика: он довольствовался теми ласками, какие расстроенная и жалостная Эмма ему доверчиво расточала, только чтобы излить куда-нибудь нерастраченные чувства. Он любил ее лишь в тех случаях, когда ей самой это было нужно. Любил самоотверженно и беззаветно. Никогда, никогда он не причинил бы ей ни малейшего зла, ни малейшей боли. И умер бы, ее защищая. Мало-помалу он внушил ей желание продолжить поиски сокровищ.
Все началось с предложения: а почему бы ей не отправиться в Южную Каролину, чтобы посмотреть своими глазами на плантацию, которая приносит такие хорошие прибыли? Но Эмма отказывалась покинуть Дувр из боязни упустить Мери, если та здесь появится. Джордж сумел убедить хозяйку. Прошло ведь столько времени, а Мери не подает вестей… Пришлось согласиться. Согласиться с тем, с чем согласиться было невозможно.
В конце концов они вместе отбыли на паруснике. Для молодой англичанки стал открытием маленький городок Чарльстон – его украшенные колоннадами деревянные дома, удивительно мягкий климат, улыбающиеся, несмотря на бремя рабства, негры… Внезапно груз, давивший на собственную ее душу, показался легче. Она прожила в Чарльстоне полгода, с каждым днем все явственнее ощущая, как в ней постепенно возрождается вкус к жизни. И когда Джордж мимоходом, совершенно естественным тоном предложил съездить на Кубу, а оттуда двинуться к Юкатану, она уступила. Что ж, в Европу они вернутся потом.
Эмма всегда возила с собой резную шкатулку черного дерева, в которой держала нефритовый «глаз» и карту, указывавшую место тайника, где спрятаны сокровища, – как реликвии, с которыми она не в силах была расстаться даже на время. В том числе и потому, что тихий голосок в сознании неотступно нашептывал: «А если именно туда, на Юкатан, решила первым делом наведаться Мери Рид?» О да, да, именно этим можно объяснить ее исчезновение! Сердце Эммы забилось сильнее, в животе снова свернулась комком надежда, и, сверившись с картой испанца, искательница приключений решила организовать экспедицию к Лубаантуну. Там она нашла город майя, безымянный храм, взломала вход туда, простучала стены… Она ощупала заброшенную древнюю стелу, надеясь обнаружить на поверхности нечто, позволяющее привести в действие механизм и открыть путь к кладу.
Все напрасно. Тайна подтрунивала над ней.
Эмме оставалось только признать очевидное: Мери не побывала здесь до нее. Разочарованная и раздосадованная, она решила попросту взломать спрятанную от всех дверцу, уверенная, что одержит победу там, где все до нее проигрывали. Но прежде следовало найти эту чертову дверцу! И она обшарила все, она потревожила каждую пылинку, чтобы обнаружить наконец у подножия стены, в углу между двумя большими камнями хрустальную иглу, покрытую толстым слоем пыли. Кто забыл ее здесь? Она не знала. Для чего могла служить эта игла? Она не знала. Ничего другого найти не удалось, тайная комната не желала открывать своих секретов, оставалась недоступной.
И Эмма решила уехать отсюда.
Но в момент, когда она укладывала хрустальную безделицу в шкатулку, игла, соприкоснувшись со «зрачком» нефритового «глаза», вдруг заискрилась. Эмма была настолько взволнована и заинтригована произошедшим, что осталась и несколько следующих дней провела за исследованием феномена, то приближая находку к ключу от клада, то отдаляя их друг от друга, то заставляя соприкасаться и добиваясь очередной вспышки. Соединяясь, они начинали сиять нежным, ласковым, умиротворяющим светом, и поток этого света был так чист и прозрачен, что взгляд Эммы мог бы в нем отразиться.
Вернувшись на Кубу, она провела опыты с другими изделиями из хрусталя, чтобы понять, можно ли с ними добиться того же эффекта, и убедилась, что – нет, невозможно. Ни взяв отдельно иглу, ни используя нефритовый «глаз». Тогда она отправилась к ювелиру, но и он оказался не в состоянии объяснить, в чем тут дело, более того, был вообще очень удивлен структурой прозрачного кристалла, из которого неизвестный мастер изготовил иглу и «зрачок». Ничего общего со структурой известного доныне хрусталя она не имела. Эти кристаллы, казалось, не подчиняются никакой логике строения.
Вот от всего этого и зародилось в Эмме стремление узнать, понять, изведать – стремление, полностью затмившее два года бесплодных надежд и ложных целей. И стремление это, добавившись к обретенной в путешествии на Юкатан уверенности, вдруг теперь подкрепилось и тем, что высказывал когда-то Тобиас. Помимо спрятанного испанцами сокровища, в этом безымянном храме есть и другая тайна, куда более возбуждающая, властно требующая разгадки.
Эмма де Мортфонтен все время плавания, конечным пунктом которого должна была стать Франция, сидела, запершись в каюте, счастливая тем, что удача не оставила ее, что ей удалось обойти стороной пиратов, кишмя кишевших вблизи Карибского архипелага.
Когда она добралась до Кале, трауру пришел конец, Мери Рид была похоронена в ее памяти. У Эммы де Мортфонтен появилась новая навязчивая идея. Следовало любой ценой заполучить хрустальный череп. А для этого – завершить расследование, начатое Тобиасом Ридом, продолжив с того места, где оно прервалось после его смерти.
Миновали годы, предательство ее оказалось забыто, и встретил ее при дворе лорд Мильфорт весьма любезно. В течение прошедших лет Эмма доказала, что политика ее больше не интересует, и теперь ей были признательны за то, что до сих пор она оставалась в изгнании.
В окружении Стюартов ничего не изменилось.
Куда более хитрая и ловкая, чем Тобиас Рид, его вдова не нуждалась в пропуске. Понадобилось, правда, несколько месяцев на то, чтобы она узнала из разговоров, где находятся ящики с архивами: они так и лежали сваленными в подвале под театром, в углублении, сделанном до того, как начались работы. Зато Джорджу, которого она взяла с собой в качестве лакея, удалось постепенно перетаскать оттуда, пряча под ливреей, все важные документы. Теперь оставалось только разобрать их, а для начала опять обосноваться в собственном особняке в Сен-Жермен-ан-Лэ в связи с новыми обстоятельствами.
В три дня мадам де Мортфонтен с триумфом закончила разборку, после чего сообщила Джорджу, что напала-таки на след.
И след этот вел на улицу Ласточки, в особняк «Саламандра», к мэтру Дюма, бывшему прокурору Шатле.
29
Добравшись до места, Джордж, переодетый на сей раз кучером, придержал лошадей у особняка «Саламандра», который разыскал, впрочем, без особого труда еще пару дней назад – по барельефу, красовавшемуся на фронтоне, прямо над входом. Джордж осведомился о владельце дома. Его история оказалась удивительной. Рассказывали, что вскоре после того как мэтр Дюма удалился от дел и поселился в этом особняке, он стал выказывать признаки обладания ошеломляющим, несметным, ослепительным богатством. До такой степени, что говорили об этом человеке полунамеками, поминутно осеняя себя крестным знамением и опасливо озираясь, – боялись привлечь внимание нечистого, по словам соседей, нередко богача навещавшего. Джордж немедленно доложил обо всем услышанном Эмме, которая решила как можно скорее туда отправиться.
Франциск I подарил хрустальный череп своей официальной любовнице Анне де Писсле вместе с особняком на улице Ласточки, перекупленным у епископов Шартрских. Что бы ни обнаружил мэтр Дюма в доставшемся ему здании, долго простоявшем заброшенным после смерти Анны де Писсле, это, несомненно, было как-то связано с легендарной тайной хрустального черепа.
Эмма рассматривала даже такую гипотезу: вышеупомянутый мэтр Дюма стал владельцем украденного испанцами сокровища майя, чем и объясняется его внезапное богатство.
И она сгорала от желания убедиться в правильности своей гипотезы.
Эмма, подобрав юбки, ступила на подножку кареты. Открылась восхитительно изящная лодыжка, обтянутая белоснежным шелковым чулком. Как всегда, Джордж разволновался, и восторженный взгляд его, поднимаясь, замер, не в силах оторваться от грациозного покачивания бедер, с каким его хозяйка направлялась к двери особняка, чтобы стуком молотка объявить о своем прибытии.
Несколько минут ожидания показались невыносимо долгими, но вот дверь открылась. Женщина – седая, с ясно говорящим о ее преклонных годах лицом, с чуть согбенной спиной, но горделивой осанкой, поинтересовалась причиной визита мадам.
– Я хотела бы встретиться с мэтром Дюма, – начала Эмма, изобразив самую обворожительную из своих улыбок.
Женщина, пожалуй, слишком хорошо для служанки одетая, оглядела нежданную посетительницу с головы до ног. Взгляд ее выражал, похоже, больше подозрительности, чем удивления, но все-таки она посторонилась, чтобы дать гостье войти.
– Не изволите ли подождать в малой гостиной? – произнесла эта загадочная особа, проводив Эмму в комнату. И тут же объяснила, кто она: – Мой муж сейчас занят, пойду скажу, что вы хотите с ним повидаться.
Посетительница застыла на пороге, глядя, как хозяйка без труда одолевает ступени лестницы, начинавшейся в прихожей, куда выходили двери кухни, столовой и двух гостиных.
«Ага, – подумала Эмма, – значит, мэтр Дюма куда старше, чем я предполагала. И женат! Ладно, какая разница! Мужчина, даже умирая, остается мужчиной, а тот, кто способен передо мной устоять, еще не родился!»
Она устроилась в гостиной поудобнее – как знать, сколько продлится ожидание, – и принялась рассматривать комнату. Отметила про себя, что обстановка свидетельствует о богатстве и что над камином – еще одна резная саламандра.
Ее внимание привлек искусно отделанный сундук у одной из стен – на нем Эмма также разглядела герб Франциска I. Напротив стоял книжный шкаф, его полки, набитые книгами, простирались до лепного потолка, а под окном, выходящим на улицу, – тонкой работы письменный стол. Пол устилали два персидских ковра, переливающиеся всеми оттенками радуги, подчеркивая, как и все остальное, царящую здесь роскошь. Если бы в воздухе, несмотря на аромат охапки роз на столике-подставке с резной ножкой, не тянуло едва уловимо затхлостью и запущенностью, Эмма вполне могла представить себя в жилище высшего дворянства с тонким вкусом. Да уж, далеко ушел сегодняшний мэтр Дюма от бывшего прокурора…
– Вы желали со мной встретиться, сударыня?
Голос был громким и ясным, а шаги такими легкими, что Эмма, погруженная в созерцание стенных часов – на их маятнике также виднелась саламандра, и не услышала, как герой ее дум проскользнул в гостиную.
Мадам де Мортфонтен легко и грациозно обернулась, с некоторым трудом, впрочем, скрыв удивление при виде человека, который, заложив руки за спину, уставился на нее светлыми, живыми и умными глазами. Морщины, изрезавшие квадратное лицо, несомненно, свидетельствовали о почтенном возрасте его обладателя. И тем не менее перед нею находился мужчина явно в расцвете сил, доказательством чему служил весь его облик, а поступь и осанка делали этот облик поистине незабываемым.
Эмма представилась, затем, ответив на любезное приглашение хозяина, уселась в одно из кресел, дополнявших меблировку комнаты. Она не устояла перед вербеновым ликером, предложенным госпожой Дюма, и взяла протянутый ей бокал, не скрывая неподдельного любопытства – откуда такая прелесть? – ведь только настоящие мастера-стеклодувы с острова Мурано близ Венеции способны выполнить столь тонкую работу.
– Мне известна цель вашего визита, сударыня, – неожиданно пошел в атаку мэтр Дюма. – Все, что вы видите здесь, отлично подтверждает басни, которые вы слышали на мой счет. И сейчас точно так же, как и другие побывавшие здесь ранее охотники до тайн и чертовщины, удивляетесь моему преклонному возрасту, и точно так же, как они, уйдете отсюда несолоно хлебавши. Ибо никаких объяснений давать я не намерен.
– Ошибаетесь, мэтр Дюма! – живо откликнулась Эмма. – Прошу извинить меня, но не в моих обычаях рассматривать известных, прославленных персон, как диковинки в ярмарочном балагане. Мой визит к вам – не следствие слухов или сплетен, он вызван причиной, какой вы и вообразить не можете.
– В таком случае, – смягчился мэтр Дюма, – слушаю вас, сударыня.
– Случилось так, что я являюсь дальней родственницей Анны де Писсле по линии сестры ее матери. А Анна де Писсле, если не ошибаюсь, была некогда владелицей этого особняка.
Мэтр Дюма кивнул, и Эмма тотчас поняла, что ей удалось задеть чувствительную струнку в душе старика, завоевать его уважение. В глазах бывшего прокурора на мгновение блеснули искры, он явно заинтересовался гостьей. А она, притворившись, будто ничего не замечает, продолжала выкладывать заранее приготовленную ложь.
– Видите ли, несколько месяцев тому назад я стала владелицей сундука, принадлежавшего в свое время Анне де Писсле. Его содержимое составляли самые разнообразные предметы, и среди них – личный дневник этой дамы. Признаюсь, я читала пожелтевшие страницы с удовольствием и чувствовала при этом, как близка мне эта женщина, жившая так давно. Умершая больше столетия тому… И у меня пробудилось желание повидать те места, разыскать те вещи, которые она любила.
– Вы нашли этот адрес в дневнике Анны де Писсле?
– Да, месье. Я солгала бы, сказав, что попала сюда случайно.
Мадам Дюма побледнела и прикрыла ладонью тонкие губы.
– Значит, вам известно… – простонала она.
Супруг бросил на нее грозный взгляд, в котором читался приказ замолчать. Доверившись интуиции, Эмма поспешила воспользоваться волнением стариков.
– Успокойтесь, – мягко сказала она. – Я далека от мысли предъявлять свои права на богатство, которым вы обладаете: у меня самой денег и прочего добра более чем достаточно. Раз вы это обнаружили, вам и владеть.
– Благодарю, – поклонился мэтр Дюма, но взгляд его стал куда острее прежнего.
За долгую свою карьеру он лучше многих познал, сколь разнообразны приемы мошенников, и, какой бы ни была блистательной, грациозной, обворожительной его нежданная гостья, был уверен, что она лжет.
Однако, хоть он и не поверил сказкам о ее родстве с прежней владелицей дома, мэтр Дюма должен был признать, что мадам ничуть не походила на тех любопытствующих, которые, порой под самыми ничтожными и смехотворными предлогами, являлись к нему. Эмма де Мортфонтен явно была из другого теста, и мэтру Дюма стало интересно понять, из какого именно.
