Текст книги "Леди-пират"

Автор книги: Мирей Кальмель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 51 страниц)

С Балетти обошлись точно так же.

Эмма встала перед Мери:

– У Энн, твоей крошки Энн, инстинкт выживания так же силен, как и у тебя, – прошептала она. – Поверь мне, Мери Рид, скоро, очень скоро, ты упадешь мне в ноги и будешь умолять вернуть ее.

– Энн умерла, – хрипло проговорила Мери. – Джордж заверил меня в том, что ты от нее избавилась.

– В самом деле, избавилась, – подтвердила Эмма. – Я отправила ее к другим людям. Далеко, очень далеко от тебя. Но она жива, Мери. И если ты не стала моей, моей станет она.

– Я убью тебя за это! – взревела Мери, вне себя от ярости и ненависти.

– Не только за это, дорогая моя, – спокойно проговорила Эмма, легким поцелуем коснувшись ее губ. – Я дала себе клятву, знаешь какую? Я поклялась, что больше не потерплю, чтобы между мной и тобой встал кто бы то ни было. – С усмешкой отстранившись от Мери, она повернулась к Габриэлю: – Нашли то, что я просила?

– Соседняя комната, – ответил тот. – Окна там слишком высоко, до них не добраться.

Эмма кивнула. Наемники поволокли Мери и Балетти к кабинету маркиза. Один из головорезов разбрасывал там книги и бумаги, затем стал поливать их маслом. Мери побледнела.

Балетти, которого втолкнули в кабинет, рухнул на пол среди всего этого беспорядка. Как и Мери, он уже все понял. Собрав последние силы, он пополз к книжному шкафу. Эмма зарядила второй пистолет и прострелила ему вторую ногу. Теперь он окончательно утратил способность передвигаться. Мери прикусила губу, чтобы не закричать в голос.

Приблизившись к ней, Эмма схватила ее за волосы. Мери с гордостью встретила ее взгляд. Нет, Эмма не получит от нее того, на что рассчитывала. Та от ее взгляда пришла в неописуемое бешенство:

– С твоим фламандцем все произошло слишком быстро, с этим будет по-другому, я хочу, чтобы ты услышала, как он кричит. Хочу, чтобы ты до самых печенок почувствовала, что ты со мной сделала, Мери Рид. Хочу, чтобы этот запах пропитал тебя насквозь и ты до конца своих дней его не забыла. А потом подумай об Энн. О своей милой, ласковой крошке Энн. С которой я сделаю все, что захочу, если ты по-прежнему будешь упорствовать и отталкивать меня.

Вместо ответа Мери плюнула ей в лицо. Эмма отшатнулась, а Мери пристально посмотрела в глаза Балетти, который пытался встать, мужественно сражаясь с болью. Всего несколько шагов отделяли его от потайного хода. И он, и Мери знали, что это – его последняя, единственная надежда на спасение. Эмма, словно обо всем догадавшись и вознамерившись им помешать, схватила бутылку с маслом и с силой бросила ее об пол у ног Балетти, забрызгав раненого с ног до головы.

– Ты храбрый человек, маркиз, мне это нравится. Не хочешь ли высказать свое последнее желание?

– Чтобы черт тебя взял, – только и произнес он, смертельно бледный, но гордый.

– Добро пожаловать к нему в ад! – усмехнулась она и, приняв у подручного горящую свечу, принялась поджигать все, до чего могла дотянуться.

Пламя быстро и высоко взметнулось, то тут, то там его подкармливало горючее. Стена огня вскоре закрыла Балетти от глаз Мери, Эммы и ее подручных, вынудила их покинуть комнату. Но нечеловеческий крик Балетти достиг ушей Мери и через закрытую дверь.

– Уведите ее, – приказала Эмма.

В остальных комнатах тоже начинался пожар.

Мери не доставила Эмме удовольствия полюбоваться тем, как она плачет. Загнала слезы подальше, сжав кулаки так, что едва не лопнула кожа на костяшках. А голову сверлила одна мысль: Балетти оттуда не вырваться, ему не спастись.

* * *

– Вон там! Это они, – сказал Клемент Корнелю.

Вытянув палец, Корк указывал на лодку, быстро удалявшуюся от палаццо Балетти. Мери Рид со связанными за спиной руками смотрела прямо перед собой на темный горизонт. Справа и слева ее стерегли какие-то мужчины. В ту самую минуту, когда гондола отошла от берега, стекла в окнах кабинета Балетти разлетелись на куски от жара.

– Проклятье! – выругался Корк.

Покинув спасительную тень, в которой они укрывались, друзья в едином порыве бросились к дворцу.

Когда в тот день Корк оставил Корнеля наедине с Мери, он отправился, загримированный до неузнаваемости – это он умел! – бродить по Венеции. Ему надоело сидеть взаперти, и Клемент решил обойти все кабаки и трактиры, чтобы послушать, что о нем рассказывают. Под конец дня он увидел, как в один из кабаков вошел подручный Больдони в сопровождении незнакомца. Они расположились поодаль от других, но довольно близко к нему – якобы спящему, отвернувшись к стене и навалившись грудью на стол с недопитой кружкой.

– Как поступить с моим хозяином? – спросил слуга Больдони, хлебнув вина.

– Твой хозяин теперь она, – тоном, не допускавшим возражений, изрек незнакомец. – Больдони нам мешает. Как только доступ в сад будет открыт, ты со своими людьми его уберешь.

– Ну и баба! Не баба, а сам дьявол! Не нравится мне, как она берется за дело.

– С теми, кто служит ей, не рассуждая, она поступает честно. Но не советую тебе нарушать приказ, который ты от нее получишь. А теперь пошли, мы и так задержались.

Допив вино, оба встали, и Корк на некотором расстоянии последовал за ними. У него внезапно появилась надежда получить и другие сведения, помимо тех, за которыми он охотился. Он следил за теми двумя до Лидо и оставил их у порога дома, явно служившего им пристанищем.

– Вы знаете, кто здесь живет? – спросил Корк у прачки, стиравшей на берегу неподалеку от этого дома.

– Сейчас живет одна дама. А вообще – то один, то другой, приходят, уходят.

– А дама из себя какая? Белокурая и очень красивая?

– Да, в самую точку попали, такая раскрасавица, прямо ангел! – согласилась прачка, снова берясь за свой валек.

Корк не стал расспрашивать дальше. Ангел и демон одновременно – это, несомненно, Эмма де Мортфонтен.

Направляясь к Балетти, он все равно должен был пройти мимо дома, приютившего их с Корнелем, а потому зашел туда по дороге, чтобы поделиться с другом своими подозрениями. Он вошел в ту самую минуту, когда Мери выходила из комнаты Корнеля, и предпочел спрятаться, чтобы не смущать их. Клемент Корк выждал, пока уйдет Мери, и только после этого рассказал все Корнелю, не намереваясь вмешиваться в их историю.

Теперь он об этом пожалел. Если бы он вмешался раньше, может быть, им вместе удалось бы предотвратить то, что произошло несколько минут назад.

Увидев, какие размеры приняло бедствие, друзья замерли на месте. Слишком поздно. Теперь никто не сможет приблизиться к горящему дворцу. Пламя уже перекидывалось на соседние дома. Поднялась суета, люди пытались сделать невозможное.

– По-моему, нам придется отступиться, Клемент, – проговорил Корнель. – Если они схватили Мери, значит, твоего маркиза нет в живых.

Корк и слушать его не захотел:

– Я побегу к подземному ходу. А ты выследи их и постарайся узнать, куда они ее отвезут. Я встречусь с тобой дома, как только все проверю.

– Ты мне нужен, Корк, – настаивал Корнель.

– Можешь на меня рассчитывать. Но я должен во всем убедиться сам, – ответил он, уже на ходу.

Корнель сдался. Отвязал одну из гондол под носом у владельца, больше других поглощенного созерцанием пожара, прыгнул в нее. Вокруг него, куда ни глянь, повсюду мужчины, женщины, дети, сменяя друг друга, зачерпывали воду из лагуны и заливали огонь, надеясь спасти собственные дома. Корнель оттолкнулся от берега. Если не начнется спасительная гроза, погибших и раненых будут исчислять десятками и Венеция облачится в траур.

Равнодушный к их участи и еще более равнодушный к судьбе маркиза, Корнель думал сейчас лишь о той лодке, которая неслась по направлению к площади Сан-Марко. За ней следовали две другие, битком набитые мужчинами, охранявшими фигуру под черным покрывалом. Должно быть, Эмма, кто же еще. У Корнеля рука зачесалась, так захотелось зарядить пистолет и уложить ее на месте. Но он подавил это желание. Один он ничего не сможет сделать.

Корк обогнул монастырь и, войдя в потайную дверь, спустился в подвал. Он задыхался от бега и от дыма, который расползался по всей Венеции, низко стелясь над улицами и каналами. У входа в подземелье он прихватил фонарь, зажег его и теперь с трудом продвигался вперед: здесь царила нестерпимая жара. Наверное, библиотека вспыхнула, словно факел. Клемент понимал, что совершает безрассудный поступок. Корнель прав. Балетти никак не мог здесь выжить. В подземелье всегда было сыро, и теперь влага испарялась, превращаясь в горячий и зловонный туман.

Он уже собирался было повернуть назад, сдавшись перед очевидностью, когда ему почудилось, будто до его ушей донесся стон. Очень слабый, еле слышный стон. Корк замер. Прислушался. Нет, ничего не слышно.

Должно быть, ему и впрямь почудилось, а может быть, это был отголосок того адского шума, который приглушенно доходил сюда с поверхности. Корк сделал несколько шагов по направлению к выходу – ему не терпелось вдохнуть свежего воздуха. И тут в его голове раздался голос, моливший: «Помоги мне!»

На этот раз он решил разобраться во всем до конца и вновь устремился вглубь по коридору.

Споткнувшись обо что-то, лежавшее на земле, он качнул фонарем, стараясь разогнать дымный туман. И, каким бы закаленным человеком ни был пират Клемент Корк, он с трудом сдержался, чтобы не закричать от ужаса. Балетти не мог позвать на помощь. Он весь обгорел, с ног до головы. Заживо ободранное тело медленно, ползком продвигалось к выходу, впиваясь ногтями в землю. Сознание почти покинуло его.

Корк не раздумывал. У него не было выбора – надо было любой ценой вытащить отсюда Балетти. Он осторожно поднял на руки корчащееся в муках тело.

– Все будет хорошо, – прошептал он, убеждая в этом самого себя.

И только широко раскрытые глаза Балетти, налившись слезами, дали ему ответ, которого не могли выговорить пересохшее горло и распухшие губы.

19

Едва дверь за ней захлопнулась, Мери рухнула на пол своей камеры и замерла, привалившись к стене и обхватив руками колени. Она чувствовала себя побежденной. Сначала ее отвели во Дворец дожей и несколько часов держали взаперти под самой крышей. Она знала, что ее не станут допрашивать, чтобы проверить показания Эммы. Пока они плыли по черным водам лагуны, человек по имени Габриэль с удовольствием просветил ее насчет того, что ее ждет. Поджигателей в Венеции считали худшими из всех преступников.

Эмма станет утверждать, будто Мери Рид, поняв, что ее разоблачили, не только убила Балетти, но еще и разбила лампу, чтобы отвлечь внимание остальных пожаром и бежать, однако в конце концов была поймана. Мери не спастись, что бы она ни делала. Ее враг, Эмма, все предусмотрела. План был искусный. Мери будут судить и приговорят к смерти. На рассвете ее провели по мосту Вздохов и грубо втолкнули в камеру.

И только одной вещи она никак не могла понять, запертая в тесном карцере размером два на два метра, где стоять можно было только наклонив голову, в полной темноте. Она не могла понять – зачем.

Зачем Эмма де Мортфонтен выдала ее Большому Совету? Ведь для нее куда более возбуждающим и куда более приятным было бы держать Мери в своей власти в каком-нибудь погребе. Этот вопрос не давал покоя. Он не был главным в свете событий, случившихся за последние несколько часов, и Мери прекрасно сознавала: он для нее – всего-навсего средство отвлечься. Средство, помогающее ей не думать обо всем остальном. О страшной гибели Балетти. О сомнениях насчет Энн.

Теперь она могла надеяться лишь на Корка и на Корнеля. Но эта последняя надежда была очень слабой. Сторожа объяснили ей это, запирая дверь камеры. Никому никогда не удавалось бежать из венецианских застенков. Узкая бойница пропускала ровно столько воздуха, чтобы заключенный мог выжить. Справа от нее был желобок, по которому вода стекала в миску, выдолбленную прямо в полу. Чтобы напиться, приходилось из нее лакать. Мери ничего не хотела видеть, она заставила себя сосредоточиться все на том же вопросе. Одном-единственном вопросе, который поможет ей продержаться. Рано или поздно Эмма придет. Хотя бы для того, чтобы забрать нефритовый «глаз» – она-то считает, будто подвеска все еще хранится у Мери. Как хорошо, что она отдала ее Форбену. Пусть Эмма делает, что хочет. Как бы она ни старалась, Мери все равно не даст горю сломить себя. Она не даст врагу возможности наслаждаться зрелищем своих страданий. Перед Эммой де Мортфонтен будет стена – гладкая, без единой трещинки, скрепленная фатализмом и ненавистью. И если после этого ей, Мери, придется умереть, она сделает это так же, как Никлаус. Бесстрашно. Достойно.

* * *

Корк явился к Корнелю на следующий день около полудня – осунувшийся, с измученными глазами.

– Наконец-то! – такими словами встретил его Корнель, истерзанный душевной болью и нетерпением. – Я уже извелся от ожидания. Мери бросили в тюрьму и будут судить!

– Знаю. В городе только об этом и говорят. Огонь дошел до военного порта. Пожар с таким трудом погасили…

– Надо действовать! И быстро!

– Балетти жив.

Корнель замер. Только сейчас, услышав эту новость, он наконец заметил, в каком виде одежда Клемента, и ощутил зловоние, которое от нее исходило. Корк, довольный тем, что ему все-таки удалось привлечь внимание Корнеля, между тем продолжал:

– Вернее было бы сказать, что он находится между жизнью и смертью – сильно обгорел, обе ноги прострелены, и он все еще без сознания.

– Ты нашел его в подземелье?

– Не знаю, как он мог в таком состоянии попасть в подземный ход, – растерянно покачал головой Корк. – Он не должен был там оказаться. Монахи, которым я поручил о нем заботиться, ничего не понимают.

– Ты думаешь о его предполагаемом бессмертии? – спросил Корнель, на этот раз – без малейшей насмешки.

– Я вообще ни о чем не думаю. Я рассказываю, как обстоит дело, и это все.

– Что ты собираешься делать теперь?

– То, что он хотел бы, чтобы я сделал. То, чего ждешь от меня и ты. Спасти Мери.

Корнель только вздохнул:

– Эту тюрьму охраняют лучше, чем Бастилию. Не знаю, как ее оттуда вызволить, я всю ночь ломал над этим голову.

– Форбен.

– Что – Форбен? Он же не способен творить чудеса! – возразил Корнель.

– Чудеса, конечно, он творить не может, а отвлечь внимание – вполне. Я отыщу «Галатею», где бы она сейчас ни была. А ты тем временем потихоньку, в разных местах, вербуй надежных людей. Наемники Эммы снова приготовились действовать, они догадываются о наших планах и не сомневаются в том, что мы выберемся из укрытия. Мы можем рассчитывать только на внезапность, иначе у нас ничего не получится.

– А зачем нам отвлекающие маневры, если мы все равно не сможем прорваться в тюрьму?

– Положись на меня, Корнель, – сжав его плечи, ответил Клемент. – Я знаю, как много Мери для тебя значит. Тюрьма Вздохов не так уж неприступна. Достаточно подойти к ней с той стороны, где никто нас не ждет. Встретимся здесь через три дня. А до тех пор молись о том, чтобы ее не судили на скорую руку, дабы успокоить венецианцев. Помолись и за него, если у тебя осталась хоть капля веры.

Корнель кивнул. Конечно, Балетти был его соперником, но того, что случилось, он не заслужил.

* * *

Мери потеряла счет времени. Она засыпала, просыпалась и снова засыпала. Порой ее пронизывала боль, порой она впадала в отчаяние, но потом справлялась с собой, обуздывала и боль и отчаяние непреклонной силой гордости. Она пристально смотрела на дверь в стене напротив, не видя ее. В камере стояла непроглядная темень. Холод и мрак – когда вся Венеция изнывала от жары.

Сырость камня, окруженного лагуной, в конце концов добралась до нее, пропитав через юбки сначала ягодицы, потом поясницу, вот уже и все тело застыло, скованное холодом, и Мери охватила ледяная дрожь. Услышав глухие удары в деревянную дверь, она, так и сидевшая неподвижно с той минуты, как ее сюда втолкнули, с трудом подняла отяжелевшую голову.

– Каша! – проорал сторож, отодвигая узкую планку в двери.

В отверстие проник слабый луч света, а следом за ним – рука с глиняной плошкой, наполненной каким-то вонючим месивом. Мери не дала себе труда отлепиться от стены ради того, чтобы взять еду. Устав ждать, сторож перевернул миску. Каша шлепнулась на пол. Мери отвернулась. Ей не хотелось ни есть, ни пить. Только ждать. Ждать Эмму. Бросить ей вызов и умереть. Как можно скорее.

Пристроив голову в углу, она снова забылась, вытянув перед собой затекшие ноги и пожалев о кинжале, который во время обыска вытащили у нее из-за подвязки. Габриэль, изучивший привычки любовницы, знал, где искать, и поспешил забрать оружие. Пересохшие губы Мери раздвинулись в улыбке. Если ей хоть немного повезет, у Эммы кинжал окажется при себе… Представив себе такую возможность, она невольно вздохнула с облегчением. Может быть, между ними еще не все решено…

Часы неутомимо шли, и неустанно повторялся один и тот же ритуал. Всякий раз, как узнице приносили еду, очередная порция неизменно присоединялась к кучке предыдущих. Попискивание крысы навело Мери на мысль о том, что хоть кому-то это варево идет впрок. Есть-то хотелось, но от одного запаха тюремной пищи ее начинало мутить. И это было не самое худшее. Сомнение, коварное сомнение начинало разъедать ее броню. А что, если Эмма так и не придет? Что, если именно для того Мери и брошена в тюрьму в Венеции? Предельно жестокая месть, самая страшная пытка – пытка ожиданием. Мери знала, что хуже этого ничего быть не может. Неизвестность, надежда, от часа к часу слабеющая, до тех пор пока не смиришься окончательно… Мысленно Мери уже была готова умереть. Мысленно, но не телом и не душой. Если существует хотя бы один-единственный способ увлечь за собой Эмму, она без колебаний сделает это. А в остальном – как только ей вспоминалось что-нибудь приятное, она яростно отталкивала воспоминание, сваливала на кучу других, отвергнутых раньше. Смерть Сесили, нищета, в какой они когда-то жили, дни, проведенные на борту «Жемчужины» или в армии – вот и все, что она оставляла при себе. И отталкивала все, что не было яростью, битвой, сражением. Напоминала себе все случаи, когда она не подчинялась, не склоняла головы. Эмма не одержит над ней верх в этой игре. Она была и остается Мери Рид, а Мери Рид может склониться лишь перед любовью, не перед ненавистью.

Скрежет отворившейся наконец двери она встретила едва заметной улыбкой на потрескавшихся губах. Однако вместо Эммы на пороге появились два сторожа. Они вошли и закрыли за собой дверь. Один из них поднял фонарь, и Мери пришлось зажмуриться от яркого света.

– Сам видишь, она не подохла! – сказал сторож.

Мери поначалу решила, что они обеспокоены ее вялостью и безразличием. Но следующие же слова вывели ее из заблуждения:

– Тем лучше. Я не люблю холодное мясо.

Сердце Мери учащенно забилось. Она попыталась выпрямиться и встать, чтобы защититься от того, что уже предчувствовала, но ее усталое, ноющее, затекшее тело отказывалось двигаться так, как ей хотелось.

– Давай-давай, возбудись немножко, красотка, у нас найдется, чем тебя успокоить, – усмехнулся второй, придвигаясь к ней, пока первый пристраивал фонарь на полу.

Мери поискала глазами оружие, которое могла бы у них же и стащить, но ничего подходящего не увидела. Ей вспомнился тот день на корабле Шоувела, когда хитрость сослужила ей такую службу. И она, подпустив этих двоих ближе, выждала, пока они опустятся рядом с ней на колени. Оружия при них не оказалось, но были ключи. Один из сторожей, ободренный ее поведением, задрал на ней юбку до самых бедер. Мери, собрав все силы, рванулась вперед и так врезала ему коленом между ног, что у несчастного и дыхание перехватило, и желание сразу пропало. Но тут же она упала, получив оплеуху, сопровождавшуюся руганью. Второй сторож, не такой неповоротливый, как его товарищ, быстро лишил ее возможности двигаться, подобрав с пола железные наручники, которые они раньше не посчитали нужным на нее надеть.

Как Мери ни извивалась, ни выгибалась, ни лупила куда попало, задыхаясь и хватая ртом спертый воздух, вскоре она оказалась скованной и прижатой к полу.

– Ты за это заплатишь, красотка! – пропыхтел сторож, наваливаясь на нее и дыша ей в лицо винными парами.

Но он не успел ею овладеть. Дверь снова заскрипела.

– Ну что вы, господа, – укоризненно произнес женский голос, – разве так надо обращаться с дамой. Ну-ка подвинься, – приказала вошедшая, отпихнув сторожа ногой.

Тот повиновался – на взгляд Мери, слишком быстро, ему явно за это заплатили. Да и вообще совпадение было слишком заметным.

– Я знала, что тебе будет меня недоставать, – усмехнулась она.

– Разденьте ее, – вместо ответа бросила Эмма де Мортфонтен. – Разденьте и уходите.

Те двое грубо сорвали с распластанной Мери одежду и, прихватив с собой, ушли. Дверь за ними закрылась. Лежа голышом прямо на ледяном полу, распятая за руки, Мери чувствовала, как в висках у нее колотится бессильная ярость, а Эмма тем временем, в свою очередь, неспешно раздевалась в неверном свете фонаря.

– Где нефритовый «глаз»? – прошептала она, гибко опускаясь на колени рядом с Мери и лаская ее дрожащее тело.

– Спроси у Балетти, – усмехнулась Мери, – я отдала ему.

– Неправда, любовь моя. Ты лжешь, и я это знаю. Да не все ли равно, – простонала Эмма, склоняясь к ее лицу. – Я заставлю тебя вновь полюбить правду. А потом ты будешь мне принадлежать.

– Никогда. Ты внушаешь мне лишь отвращение и ненависть, – твердо ответила Мери, повернув голову и уклонившись от поцелуя.

Эмма запустила пальцы в рыжие кудри, некоторое время их ласкала, потом зажала в кулаке.

– Этого мне вполне достаточно для того, чтобы тобой овладеть и делать это снова и снова, до тех пор пока ты не станешь моей в наслаждении или слезах. А потом – только потом – я решу, могу ли я тебя освободить и вернуть тебе твою дочь, или лучше оставить тебя подыхать здесь, пока она будет доставлять удовольствие мне.

– Энн умерла, – возразила Мери.

– Энн жива, она в Южной Каролине, – прошептала Эмма. – Клянусь тебе всеми жизнями, которые я отняла у других ради того, чтобы получить возможность любить тебя. Дай мне то, что я от тебя жду, Мери, и ты получишь доказательства. Ну, моли же меня! – простонала она, придя в возбуждение от этого плененного тела, которое не давалось ее алчным пальцам.

– Никогда, – как ругательство, бросила Мери.

Стиснув зубы и кулаки, она, чтобы не поддаться шантажу, заставила себя думать только о простреленной голове Никлауса. У нее не оставалось другого выхода, пришлось позволить Эмме вдоволь ею натешиться.

Прошло два часа, а она так ни разу не застонала и не заплакала. Эмма де Мортфонтен, оставшаяся неудовлетворенной, несмотря на то что насладилась сполна, молча оделась и только после этого заговорила.

– Каждый день, – пообещала она, – каждый день я буду возвращаться, приготовив новые игры, но, поскольку тебе теперь этого недостаточно, я верну тебе то, чего я тебя лишила.

Она постучала в дверь, и оба сторожа поспешили войти в камеру.

– Заставьте ее кричать. И подольше, – злобно приказала она.

Эмма прислонилась к закрытой двери, чтобы полюбоваться зрелищем, и Мери быстро поняла, глядя на поведение сторожей, что мадам де Мортфонтен получит то, чего потребовала.

Три дня кряду Эмма возвращалась, унижала ее, повинуясь своим прихотям и своим порокам, отдавала на растерзание тюремщикам, надеясь сломить. Мери не уступила. Она вытерпела все, вытерпела даже то, что было за пределами терпимого, – сознание того, что Эмма победила, – но никогда, ни разу не согласилась ее умолять. Она поняла, что свободы добьется лишь упрямством и мужеством. Эмма не потерпит, чтобы суд лишил ее того, чем она наконец смогла насладиться. Благодаря той самой игре, которую задумала, она попалась в собственную ловушку. Неудовлетворенность постепенно все сильнее завладевала Эммой. Рано или поздно ей придется помочь Мери бежать, чтобы не потерять ее. Инстинкт выживания заставлял Мери Рид подчиняться, не сдаваясь, противопоставляя фантазмам Эммы ту насмешливую улыбку, которую она словно нарисовала на своем лице.

В ночь на четвертый день Мери разбудил грохот пушек. Она была совершенно измучена, истощена, ее постоянно мутило от гнилой воды, которую ее заставляли пить, и не могла двигаться, потому что все тело у нее было разбито и истерзано. Тем не менее, как это ни парадоксально, она чувствовала, что стала сильнее. Казалось, тот крайний упадок, до которого она дошла, сообщал ей еще более яростное желание жить. Она вся была – сплошная боль, но страдать от этого перестала, словно все ее тело приняло этот гнет, чтобы сделать его союзником. Союзником, который приведет Эмму к погибели в ее собственных крайностях. Мери догадывалась об этом, читая в глазах Эммы щемящую тоску, когда та ее покидала. Словно Эмма де Мортфонтен отныне существовала, жила только ради этих часов, проведенных в обществе Мери. Ее месть приобрела новый облик, какого Эмма никогда и заподозрить бы не могла.

Раздался взрыв, пол под пленницей содрогнулся. Дверь камеры открылась, и Мери инстинктивно напряглась. И тотчас расслабилась, расплылась в улыбке, увидев, кто идет к ней с ключами от наручников в руках.

– Черт возьми, принцесса, да что же это они с тобой сделали? – растерянно твердил Корнель, спеша ее освободить.

Мери не ответила. Поняв, что спасена, она повисла у него на шее и, дав волю чувствам, которым до тех пор отказывала в восприятии всего, что видела, слышала, осязала, наконец заплакала.

20

– Скорее, – требовательно произнес Корк.

Оба сторожа валялись на земле с перерезанными глотками. Корнель с Корком застали их врасплох. В караульном помещении все еще звенели шпаги – товарищи прикрывали отступление. Еще немного – и будет покончено с теми из тюремщиков, кто еще сопротивлялся. Нападение было яростным и внезапным. К тому времени как сторожа осознали, что происходит, они были почти разбиты, поражение сделалось неизбежным.

Корк открывал шествие, целомудренно прикрыв своим плащом нагое тело Мери. При ярком свете дня стали видны следы истязаний, которым ее подвергли, и взгляды обоих мужчин одинаково полыхнули яростью. Корк спустился по лестнице, которая вела к мосту Вздохов. Им надо было перейти через этот мост, чтобы добраться до потайного хода. Там они оставили для прикрытия своих людей. Все было спокойно. Нападение на порт отвлекло на себя внимание дворца.

– Собирай наших! – приказал Корк одному из прикрывающих. А сам двинулся по нависшему над лагуной коридору, чтобы добраться до механизма, открывавшего проход с другой стороны.

– Пушки, – прошептала Мери, безвольно повисшая на руках Корнеля, следовавшего за Корком.

– Это Форбен. Все в порядке, – успокоил ее тот.

Но он чувствовал, как она слаба, и сердце у него разрывалось от жалости.

До тех пор все шло гладко. Форбен взорвал английский корабль на венецианском рейде, а Корк тем временем провел свой отряд потайными ходами Дворца дожей. Балетти показал ему все закоулки лабиринта, поскольку в его распоряжении были подлинные планы здания.

Некоторые из этих тайных проходов позволяли заглядывать прямо в залы дворца через висевшие на стенах огромные картины. Разве кто-нибудь обратит внимание на то, что нарисованные глаза внезапно перестали быть неподвижными?

Корк знал, как здесь ориентироваться. Он провел Корнеля и Мери по лабиринту коридоров, и наконец они ступили на деревянный понтон, рядом с которым их ждали, покачиваясь на волнах, две лодки.

Корк спустился в первую, принял Мери из рук Корнеля, уложил ее прямо на дно, между скамьями гребцов, и она тотчас свернулась клубочком под брезентом, которым ее прикрыли.

– Встретимся на Пантеллерии, – коротко сказал Клемент Корнелю, пока трое его матросов в свою очередь размещались в лодке.

Корнель кивнул и сел в другую лодку. Решетка, преграждавшая доступ к морю, поднялась; миновав ее, суденышки разделились. Пока в одной из лодок Мери дрожала в лихорадке, которая исподтишка, едва спало напряжение, завладела ею, Корнель, опечаленный тем, что пришлось с ней расстаться – самому-то ему к Форбену нельзя: тот не простит обмана, – безропотно выполнял распоряжение Корка. Клемент велел другу сесть на один из кораблей Балетти, идущих в Эгейское море. А там принять командование «Бэй Дэниел» – с этой целью Корк передал через Корнеля приказ своему старшему матросу – и оставаться капитаном на судне до тех пор, пока они не встретятся.

Корнель согласился на изгнание, поставив всего лишь одно условие: Мери не должна знать о том, в каком состоянии Балетти. Корк условие принял. Монахи до сих пор не могли сказать ничего определенного: ожоги были очень тяжелыми, раны загноились, и жар с тех пор не спадал.

Устремив взгляд на горизонт, Корнель предавался безрадостным мыслям. Теперь, когда Балетти вышел из игры, а сам он официально считается умершим, Форбен конечно же попытается любыми средствами удержать Мери при себе. Вздохнув, он постарался отогнать ревность, которую пробудили в нем эти размышления. Все-таки ему следовало не жаловаться, а радоваться, ведь Мери была спасена и только это имело значение.

Что до Клемента Корка, тот сразу же направил свою лодку в самое сердце сражения. Он знал, что это опасно, но не мог добраться до «Галатеи» иначе, чем лавируя среди горящих имперских судов. Одно из них взорвалось, тяжело колыхнув воды лагуны, – ядро, видно, попало в бочку с порохом, – когда до «Галатеи» оставалось всего-навсего несколько метров. Корк безотчетным движением, по примеру других гребцов, пригнул голову, чтобы защитить ее от обломков и разнообразных предметов, взлетевших высоко в затянутое дымом небо и градом оттуда посыпавшихся.

Клемент Корк почти ничего не почувствовал – всего-то легкое покалывание в виске, но взгляд его тотчас заволокла пелена – и в ту же самую минуту лодка остановилась у веревочной лестницы, спускавшейся с борта судна. Он хотел было ухватиться за перекладины, чтобы взобраться наверх, но лестница странным образом выскользнула у него из рук. Вокруг него и вверху, на палубе, царила суета, но ему все внезапно показалось приглушенным. Он напряг слух, не понимая, что с ним происходит. И не успел удивиться больше ничему.

Матросы, вставшие в лодке, чтобы пришвартоваться, едва успели его подхватить, не то он соскользнул бы в воду.

– Что случилось? – крикнул Форбен, который только что появился на палубе вместе с Никлаусом-младшим и наблюдал за их приближением.

– Корка убили, капитан, – ответил один из гребцов, склонившись над мертвым Клементом, с чьего лица так и не сошла улыбка.

– А с ней что? – встревожился Форбен.

На дне лодки ничто не шелохнулось. Другой матрос откинул брезент и пощупал пульс у Мери.

– В обмороке.

Форбен и Никлаус-младший дружно вздохнули с облегчением. Что ж, не повезло Корку, подумал едва успевший его оценить капитан, ероша буйные кудри Никлауса, который сидел верхом на бортовом ящике. Главное – это Мери, их Мери, остальное не имеет значения.