Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 51 страниц)
– Нанялся на «Жемчужину» по поручению моего дяди, Тобиаса Рида, и завязал дружбу с Корнелем, – холодно объяснила Мери.
Том ухмыльнулся:
– Стало быть, дружба теперь считается преступлением?
– Так ты работаешь на Тобиаса Рида? Отвечай, да или нет? – раздраженно спросил Корнель.
– Какая разница? – насмешливо отозвался Том. – Важно то, что ты, Корнель, в это поверил.
– Я думаю, Мери говорит правду. Она помнит, что видела тебя в Сен-Жермен-ан-Лэ, – бросил Корнель.
– Меня? А может, кого другого?
– Тебя, – заверила его Мери.
– Тобиас Рид мертв, – нехотя сказал Том, видя, что они от него не отвяжутся, пока не узнают правду.
У Корнеля по хребту медленно прошла ледяная дрожь. Значит, Мери была права.
– Когда он умер? – спросила Мери, довольная тем, что не ошиблась. Никлаусу-младшему было бы опасно оказаться на «Жемчужине» вместе с этим человеком.
– Ты должна была это знать, – снова усмехнулся Том, – поскольку ты его и убила.
– Я?! Да, я хотела бы это сделать, но мне кажется, кто-то другой лишил меня этого удовольствия. Вернее, другая, – с горечью поправила себя Мери. – Эмма де Мортфонтен. Это ей ты теперь подчиняешься?
– Она уволила меня после смерти Тобиаса. У нее был собственный подручный. Некоторое время я жил чем придется, как-то перебивался, потом мне захотелось что-нибудь еще в жизни повидать.
– И по чистейшей случайности ты оказался на «Жемчужине», – издевательским тоном произнес донельзя раздосадованный Корнель.
– Можешь думать что хочешь, Корнель, но наша дружба не была притворной. Тобиас Рид считал того Мери Оливера, которого поручил мне отыскать в Лондоне, своим племянником, а никак не племянницей! И только из твоих откровений насчет Мери я понял, что его здорово провели. Ко всему еще ты считал ее умершей и оплакивал. Раз так – Эмме незачем было ее и искать. Мне – тем более.
– Так это ты разыскивал меня в Лондоне? – повторила за ним Мери, потрясенная воспоминанием о том, как улыбалась Сесили на смертном ложе.
Только сейчас Том осознал, какую совершил оплошность.
– Меня очень быстро освободили от этого поручения ради других дел. Какого черта, вся эта история случилась почти десять лет назад! У каждого из нас есть прошлое. Я со всем этим покончил, – проворчал он, сжимая кулаки. И повернулся к Корнелю: – Кому, как не тебе, знать, что я говорю правду и что я изменился. Ты – единственный друг, какой у меня был за всю мою жизнь. Благодаря тебе я обрел покой и часть моих утраченных воспоминаний. А это для меня немало значит!
– Каких воспоминаний? – вмешалась Мери.
– Море. Корабли. Однажды я очнулся в самом жалком виде в каком-то переулке, весь окровавленный, и из всего прошлого у меня сохранились только картины насилия, драк и кровопролития. Я стал вором ради того, чтобы выжить, стал убийцей, думая, будто это и было моим ремеслом и что одна из моих жертв слишком успешно защищалась. Я ошибался! – воскликнул он искренне, в порыве гнева и отчаяния. – Теперь я знаю, что когда-то прежде был моряком. На «Жемчужине» я вновь обрел вкус к жизни. Ко мне вернулось сознание, во мне проснулась совесть. Я никогда не сделал бы ничего такого, что повредило бы тебе, Корнель, совсем напротив. Ну вспомни хотя бы то сражение, когда я пришел тебе на помощь.
Корнель-то все помнил.
– Как же ты мог меня предать? – спросил он. – Как ты мог, если все это правда?
– Да почему ты решил, что я это сделал?! – выкрикнул Том, разозлившись оттого, что его вынудили оправдываться, но еще более раздраженный картиной, которую пробудило в его памяти упоминание о Лондоне. Ведь с того утра, с той своей последней минуты Сесили неотступно его преследовала. Ее лицо так и стояло у него перед глазами, жгло, не давало покоя. Снова разболелась голова.
– Письмо. Мери несколько месяцев назад послала мне письмо. Форбен уверял меня, что мне пришло письмо, – солгал Корнель, – вот только ты мне так его и не отдал.
На этот раз Том уже не мог отпираться. Сам того не зная, Корнель угадал. Письмо попало Тому в руки совершенно случайно, просто-напросто в тот день он разбирал почту. Обратный адрес на конверте его заинтересовал. Он вскрыл письмо. Прочитал.
– Это правда, – сердито признался он. – Я его забрал и переправил в Лондон. Но я бы не поступил так, если бы эта шлюха не стала хвастаться счастьем, которым наслаждалась с другим, когда ты так страдал и так раскаивался. Она хотела, чтобы ты стал ее сообщником в поисках сокровищ, как будто для тебя не имело значения, что прошло столько времени! Попробуй только сказать, что это неправда, потаскуха! – взорвался Том, повернувшись к Мери.
Мери не ответила. Она прислушивалась к тому, как в ней вскипает ненависть.
– Я согласен тебе поверить, Том, – сказал Корнель. – Но не простить. Благодаря этому письму Эмма напала на след Мери, убила ее мужа и похитила ее дочь.
– И ты считаешь, что должен ее пожалеть и отомстить за нее? – Том смерил Корнеля взглядом. – После всего зла, которое она тебе причинила? Насколько мне известно, это ее дела, не твои! И до сих пор у нее не было ни малейшего желания тебя в них вмешивать.
Мери почувствовала, как в животе у нее все сжалось. Волна ярости разбилась о стену справедливых слов, брошенных Томом.
– Ну хватит! – решительно оборвал его Корнель, увидев, как побелела Мери. – Прав ты или нет – значения не имеет. Лучше помоги нам исправить то, что еще можно исправить. Тебе известно, куда Эмма увезла девочку?
– Откуда мне знать? Убей меня, если хочешь, от этого ничего не изменится.
– Изменится, – не выдержав, возразила Мери. – Мне от этого станет легче!
– Подожди, Мери, – остановил ее Корнель. – Подожди.
Их взгляды скрестились. Мери опустила пистолет.
– Пойдем со мной, – сказала она. – Нам надо поговорить. А ты, если только попробуешь шевельнуться…
Она не закончила свою угрозу. Том с ледяной усмешкой посторонился, чтобы ее пропустить. Когда Мери с Корнелем поднялись по лестнице, он прислонился к каменной стене, потом медленно сполз вдоль нее, чтобы сесть прямо на земляной пол. Голова у него болела мучительно как никогда, виски сдавило, точно обручем.
– Он мой друг, Мери. Я не могу допустить, чтобы ты пристрелила его, не дав ему и слова сказать в свою защиту.
Закрыв и заперев на задвижку дверь, ведущую в погреб, они вернулись в маленькую гостиную.
– Я понимаю. Но если он обманывает, Никлаус не будет в безопасности на «Жемчужине».
– Я буду рядом и присмотрю за ним. Несмотря ни на что, я доверяю Тому. Кто мы такие, чтобы отказать ему, не дать еще одной попытки? Разве нам самим никогда не случалось обманывать, красть, убивать?
– Это верно, – признала Мери.
Одно из окон гостиной выходило в сад, где Никлаус-младший играл со спаниелем. Сюда доносился его смех. Мери смотрела, как играет с собакой ее сын: в точности как с Тоби в Бреде. На мгновение можно было поверить, будто время остановилось.
Она вздохнула. Ей хотелось бы раствориться в легкости этого мгновения, но она была не способна на это. В ее душе царило смятение. Лицо Сесили снова возникло у нее перед глазами. Мери повернулась к Корнелю, который тем временем успел разлить по стаканам тимьяновую настойку.
– Он останется жить, и я буду доверять ему так же, как ты. При одном условии.
– Каком же?
– Если он не имеет никакого отношения к смерти моей матери. Моя истинная жажда мести зародилась тогда. Посмотри на Никлауса, – прибавила она.
Теперь ее сын подставлял лицо собаке, которая радостно его вылизывала.
– Я никогда не смогу простить Ридам того, что они украли у меня детство, и точно так же не прощу Эмме, что она изуродовала его детство. И все же, когда я вот так вот смотрю на Никлауса-младшего, я думаю, что лучше было бы обо всем забыть. Что жизнь везде может начаться заново. При условии, что сможешь отказаться от ненависти. Что, если это и был последний секрет Сесили? Ее последняя уловка на пороге смерти. Уйти, улыбаясь. Налегке.
Мери залпом опрокинула протянутый ей стакан. В груди у нее потеплело. Но не в душе.
– Я не могу, Корнель. Не могу смириться. Не могу воспринимать забвение как избавление. Мне необходимо убить призраков, преследовавших мою мать, и моих собственных. Только тогда я смогу думать о будущем Никлауса-младшего и Энн. Если Том виновен, я должна вынести ему приговор.
– Понимаю. Но вспомни, что нет таких страданий, каких не могли бы исцелить любовь и терпение. Может быть, Сесили и простила бы. Делай, что должна сделать, Мери, но делай это, помня о том, что мне тяжело тебе это позволить, – заключил Корнель.
И посторонился, пропуская ее.
Мери снова спустилась в погреб. Одна. Корнель не хотел, чтобы его присутствие повлияло на события, изменило доводы Тома. Он сел на стул против двери, которая так и осталась открытой. Настороженный. Встревоженный. Собранный.
Человек в Черном сидел на прежнем месте. Он не двигался, только пальцами шарил в пыли, коротая время. Боль в висках сделалась такой беспросветной, что лоб у него сморщился, глаза сощурились. Образ Сесили его терзал. Сесили кружилась перед ним в красном платье. Все быстрее и быстрее.
– Я знаю, что ты тогда соврал, – спокойно сказала Мери. – Тебя, и только тебя, тебя одного Тобиас пустил по моему следу.
– Да, это правда, – признался Том.
Ему тоже вдруг захотелось, чтобы все это закончилось, прекратилось. Ему надо было узнать, что скрывалось за этой картинкой. Слишком мучительно было ее нестерпимое присутствие в его пустой голове. Словно она хотела всю ее собой заполнить, словно она была смыслом его существования.
– Тобиас Рид велел мне вас уничтожить, твою мать и тебя. Для этого я и взломал вашу дверь. Я сдавил ее шею, думая, что она спит… – продолжал он.
Мери почувствовала, как ее палец сам собой напрягся на спусковом крючке пистолета, направленного на Тома.
– …Но я не убивал ее! – солгал Том. – Когда я пришел к вам, она была уже мертва. Поверь, я сожалел об этом.
– Почему? – недобро усмехнулась Мери. – Тебе хотелось посмотреть, как она умирает?
– Я знал ее. Знал раньше. До того дня, когда был ранен и потерял память. Она была частью моего прошлого. Я был в этом совершенно уверен с той минуты, как ее увидел. И с тех пор это не переставало меня преследовать. От прошлого у меня осталось только это. И еще мое имя: Том.
– Том… Так звали моего отца.
Человек в Черном побледнел:
– Твоего отца?
– Он пропал вскоре после моего рождения. Ни Сесили, моя мать, ни капитан корабля, на котором отец был матросом, так и не узнали, что с ним случилось. Он больше не вернулся, и Сесили растила меня одна. До того дня, когда ей удалось пристроить меня в семью Рид, ссылаясь на кровное родство. У нас не было выбора, иначе нам было не выжить.
– Твоего отца… – повторил Том, потрясенный открывшейся ему очевидностью, а боль, словно бушующая волна, завладела шрамом и терзала его.
Он поднес руки к вискам, стиснул их, словно хотел раздавить ладонями голову, закрыл глаза, и из глотки его вырвался горестный вой, долетевший через открытую дверь до слуха Корнеля. Мгновенно тот бросился к лестнице и скатился по ступенькам в погреб.
Мери стояла там, неподвижная, растерянная, ошеломленная этой болью, не понимая, что за ней кроется, что в действительности таится за маской человека, потерявшего память.
Теперь воспоминания настигли Человека в Черном. Казалось, они хотели бросить правду ему в лицо, наказать его этим. Всего лишь вихрь бешено кружащихся картинок, мучительных, нестерпимых. Сесили в летящем вокруг нее красном платье, с младенцем на руках. Сесили приближается к нему, чтобы поцеловать и пожелать удачного дня. Поскрипывание мачт в порту, к которому он направляется, посвистывая. Выскочившие откуда-то грабители. Их угрозы и его отказ отдать им деньги. Треск в голове, которая лопается, словно переспелый плод… А потом снова Сесили. Сесили с улыбкой притягивает его к себе, словно молит любить ее, счастливая оттого, что он наконец вернулся. Его собственные руки, большие жесткие мозолистые руки, не желавшие признавать эту истину. Его руки, которые сжимали, стискивали, сдавливали шею Сесили до тех пор, пока не заставили ее замолчать.
Боль сделалась уже совершенно непереносимой, раздирала ему душу и тело. Он повернул голову к Корнелю, застывшему на ступеньках, потом со всей силой отчаяния устремил взгляд на Мери.
Он не сможет с этим жить. Нет, не сможет! Он закрыл глаза. Потом разом распрямился и с оглушительным ревом бросился навстречу оружию, которое одно могло дать ему избавление.
Мери выстрелила. Выстрелила в упор, инстинктивно нажав на спусковой крючок, защищаясь от нападения.
Человек в Черном упал на колени в пыль. С благодарностью посмотрел на Мери, потом рухнул лицом вниз к ее ногам – с улыбкой на губах, как у Сесили, с которой он вот-вот должен был встретиться.
5
К тому времени как Мери добралась до Парижа, оставалось всего три дня до даты свидания, которое назначила ей Эмма де Мортфонтен.
Мать скрыла от Никлауса-младшего смерть Тома и ее обстоятельства, не желая еще больше втягивать сына в свою месть. Когда стемнело, Корнель и Жак тайно похоронили тело в саду.
– Ты веришь в то, что он был твоим отцом? – спросил Корнель вместо надгробной речи.
– Он им не был, – без колебаний ответила Мери, вспомнив те счастливые минуты, которые Никлаус проводил с детьми. То, что Человек в Черном был любовником Сесили и, возможно, тем самым мужчиной, который ее, Мери, зачал, не могло заменить подобной никогда не существовавшей между ним и ею незримой связи. Для нее он навсегда останется Томом. И этот Том причинил ей куда больше страданий, чем самому ему пришлось вытерпеть за всю жизнь. Лучше уж так. Гораздо лучше.
На следующее утро после «похорон», сразу после завтрака, Мери заторопилась уезжать: медлить было нельзя. Никлаус-младший раскачивался на стуле, ему тоже не терпелось выскочить из-за стола и продолжить игру с новым другом, который отчаянно тявкал за дверью. Мальчик все же проводил Мери до конюшни; песик трусил рядом. Когда Мери наклонилась поцеловать сына и в последний раз напомнить ему, что надо быть благоразумным и терпеливым, тот гордо выпрямился.
– Не волнуйся, мама, со мной все будет хорошо! Найди поскорее Энн и убей Эмму. Вот этим!
И, сурово глядя перед собой, он протянул ей кинжал Никлауса-старшего. У Мери недостало духа отказаться. Она знала, до какой степени ее сын дорожит своей «шпагой».
– Можешь на меня положиться, милый. Я сдержу обещание.
– Я знаю, – ответил он и, оторвавшись от нее, схватил за руку Корнеля, тем самым придав матери мужества, которого ей так недоставало, чтобы расстаться с сыном.
Никлаус-младший повзрослел. Куда быстрее, чем она могла предположить.
Но дорога до Парижа показалась ей очень долгой.
На первый взгляд, столица не изменилась, разве что кое-какие работы были наконец завершены. Мери узнала прежние запахи. Но не атмосферу.
Она помнила, что, покидая город в прошлый раз, оставила парижан оголодавшими и обозленными, готовыми напасть и ограбить. Благодаря Рисвикскому договору, положившему конец войне, народ начал улыбаться. Теперь всем хватало хлеба и мяса. Весна была теплой, урожай оказался хорошим, амбары наполнились, и в Париже кипела жизнь.
Мери окинула взглядом рыночные прилавки, прислушалась к голосам торговцев, наперебой расхваливавших свои овощи или дичь. Дети, играя, прятались между колесами повозок, молоденькие девушки с корзинками в руках краснели от нежных взглядов и восторженного свиста, которыми их провожали парни, хозяюшки постарше, дородные и приветливые, торговались громкими уверенными голосами.
Она пересекла площадь, отпихивая ногой нищих, которые несмотря ни на что сохранили свои грабительские повадки, хотя даже и у них щеки округлились и уже не прилипали к испорченным зубам.
Несколько раз переспросив дорогу, Мери в конце концов добралась до улицы Ласточки.
Франция наслаждалась перемирием. Франция улыбалась. Мери поддалась общему радостному настроению. Еще несколько дней – и она увидит Энн. Еще несколько дней – и Эмма де Мортфонтен умрет.
Мери сняла комнату в одном из переулков, расположенных поблизости от места встречи. Пока добиралась до Парижа, у нее было предостаточно времени для размышлений, и она была не так глупа, чтобы очертя голову кинуться в ловушку, которую для нее, несомненно, приготовили. Она заранее позаботилась о том, чтобы изменить внешность: еще до того как выехать из Сен-Марселя, выкрасила волосы настоем ореховой кожуры, а теперь, вспомнив прежние умения, сделала нос потолще и скрыла веснушки под слоем белил. В довершение всего вычернила брови угольком.
Теперь ее нельзя было узнать, и она могла выслеживать противника, сама оставаясь незамеченной.
Два следующих дня она караулила на углу, у почтовой станции, расположенной как раз напротив особняка «Саламандра».
На ее счастье, люди беспрерывно сновали взад и вперед по улицам, и ее присутствие привлекало не больше внимания, чем присутствие нищих и калек, которые пользовались этим стечением людей для того, чтобы, плаксиво жалуясь, протягивать каждому свою плошку. Мери, конечно, могла бы последовать их примеру, однако ей не хотелось навлекать на себя их недовольство. Корнель когда-то объяснил ей, что весь этот сброд объединен в общину и избранный им Король диктует Двору Чудес свои правила, которым все обязаны подчиняться. Так что лучше было не пренебрегать этим. И Мери удовольствовалась тем, что надвинула шляпу на глаза и притворилась глуповатым праздным ротозеем, от нечего делать расспрашивающим о владельце особняка – мэтре Дюма, прошлой зимой потерявшем супругу.
– За ней сам черт явился, – уверяла любопытствующего зеленщица. – И муж не замедлит за ними обоими последовать, уж можете мне поверить. В этом доме что-то нечисто, там не христианские дела творятся!
Поначалу Мери над этим только посмеивалась. Однако очень скоро ей пришлось признать, что старик и впрямь оказался таким, как его описывали. На удивление бодрым для своих преклонных лет. Даже если бы она не прислушивалась к пересудам соседей, для которых мэтр Дюма был излюбленным предметом разговоров, все равно, глядя на то, как он ходит между рядами, делая покупки, она не могла не заметить, что обращаются к нему опасливо и почтительно. Сам он держался сдержанно и даже, пожалуй, недоверчиво. А главное, Мери никак не могла понять, что может быть общего у человека его склада, да еще к тому же бывшего прокурора Шатле, с Эммой де Мортфонтен, и как он может быть причастен к похищению ее дочери.
Она уже готова была отправиться к нему, чтобы с пистолетом на взводе задать этот вопрос, однако вовремя опомнилась, узнав среди людей, круживших около его дома, бывшего лакея Эммы – Джорджа, с которым зналась, когда работала на нее в Дувре. Сделав из этого вывод, что он находится здесь несомненно для того, чтобы схватить ее, Мери стала пристально следить за ним.
В полдень 31 декабря 1700 года Джордж разместил своих сообщников поблизости от жилища мэтра Дюма.
Он явно не заметил Мери, и она решила, что самое время, пока ей не помешали, приступить к выполнению своего плана.
Через два дома от особняка «Саламандры», в небольшой подворотне, куда выходила задняя дверь лавки старьевщика, была свалена груда пустых поломанных ящиков; как раз за ними Мери и спряталась. Никто не видел, как Мери туда проскользнула. Убедившись в том, что веревка, которую она заблаговременно там припрятала, по-прежнему на месте, Мери прислонилась к стене, у подножия которой приютился выводок котят. Теперь ей оставалось только ждать, заставив себя стоять неподвижно, и не поддаваться нарастающим нетерпению и тревоге.
Она предполагала напасть на этих бандитов с тыла, проникнув в особняк через отверстие на фронтоне, устроенное для проветривания чердака: оно достаточно большое, чтобы в него можно было пролезть, и к нему легко подобраться по крышам. Как только попадет внутрь дома, она первым делом обезвредит мэтра Дюма и тогда сможет застать врасплох Эмму и узнать, выполнила ли та свою часть соглашения. Когда Эмма окажется заложницей, ей ничего другого не останется, кроме как отпустить Энн.
План казался простым и легким. Пожалуй, слишком простым и слишком легким. Однако Мери даже мысли не хотела допускать о том, что все может пойти не так, как она задумала.
Стоило сгуститься сумеркам, и Мери принялась действовать. Потянулась, разминая тело, затем проворно взобралась по ящикам, поминутно рискуя развалить шаткое сооружение, и вскоре оказалась на крыше. Осторожно, согнувшись вдвое, она бесшумно ступала по скользкой черепице, а тем временем внизу, на улице Ласточки, шли приготовления с целью ее погубить.
Колокол ударил одиннадцать раз. Встреча была назначена на полночь. У Мери было вполне достаточно времени на то, чтобы обосноваться на месте раньше, чем появится Эмма.
Без труда достигнув конька крыши особняка, Мери обвязала веревку вокруг каминной трубы и надежно закрепила ее при помощи одного из тех морских узлов, которые так любила. Затем, еще раз проверив, прочно ли завязана веревка, соскользнула в пустоту, устремившись к своей цели.
Ночь была светлая, улицы тихи. Стоило ей зашуметь, и она тотчас бы привлекла к себе внимание своих палачей. Она не могла позволить себе ни малейшей ошибки.
Какое-то движение внизу заставило ее замереть на месте. Перед домом только что остановилась карета, к ней навстречу плыли два фонаря.
Мери закрепила свое положение на веревке, обвив ее ногами, и укрылась в тени фронтона. Затаила дыхание, чтобы услышать, о чем говорят внизу: она была совершенно уверена в том, что этот поздний визит не был случайным совпадением. Со своего места она не могла разглядеть лиц, но тотчас и безошибочно узнала вышедшую из кареты Эмму по ее гордой осанке и решительной походке. В ярости оттого, что не может убить гадину немедленно, как мечтала, Мери еще крепче стиснула веревку и без того судорожно сжатыми пальцами. Закрыв глаза, она постаралась сосредоточиться, чтобы ничего не упустить из перешептываний, которые поднимались к ней вместе с ледяным ветром.
– По-прежнему ничего, – заверил хозяйку только что приблизившийся к ней Джордж.
– А как обстоит дело с мэтром Дюма? – спросила Эмма.
– Ничего не хочет слышать и отказывается вмешиваться в эти дела без письменного распоряжения Балетти. Он заперся у себя.
– Мне следовало догадаться о том, что с ним у нас будут затруднения, – с досадой проговорила Эмма. – Это меняет мои планы. В его доме все прошло бы незаметно, а так я не могу открыто участвовать в нападении. Где твои люди?
– На местах. Все улицы под наблюдением. С какой бы стороны она ни пришла, мы непременно ее заметим. Нас известят свистом о ее появлении. Сколько бы она ни взяла с собой охраны, она не может представить себе, какими средствами мы располагаем для того, чтобы ее поймать. Не беспокойтесь, мадам, Мери Рид от нас не ускользнет.
– Хорошо. Несомненно, она быстро осознает, что была обманута и что больше не увидит свою дочь. И будет драться, пока сможет держаться на ногах. Но не забудь, Джордж: она нужна мне живая. Я хочу, чтобы она меня умоляла вернуть девочку. Придешь ко мне, куда – тебе известно.
– Можете на меня положиться, мадам, – заверил ее Джордж, но Эмма де Мортфонтен, не дослушав, уже садилась в карету.
Мери воспользовалась всеми этими передвижениями для того, чтобы просунуть ноги в проем, и теперь мягко соскользнула на пол чердака, хотя внутри у нее все разрывалось. Все ее нутро раскалилось от боли и ярости. Она ведь запрещала себе думать об этом. Отказывалась допустить даже возможность этого. И вот теперь приходилось признать очевидное. Эта сука Эмма убила Энн. Все кончено.
Мери села прямо на пыльный пол среди сундуков и какого-то старья. Ей было так больно, что хоть криком кричи.
Подтянув колени к груди, она обхватила их руками и принялась медленно себя укачивать – подобно тому как гибнущий корабль собирает последние силы, последнюю волю, чтобы снова вступить в схватку со штормом.
Надо было броситься на Эмму прямо оттуда, с крыши! Нет. Это ничего бы не дало. Бросившись с такой высоты, она непременно сломала бы себе шею. В самом лучшем случае ее, раненную, захватили бы в плен. А ей еще никогда так сильно не хотелось увидеть, как будет подыхать Эмма! Медленно подыхать. Мери даже немного ожила при мысли о том, каким пыткам она бы ее подвергла ради удовольствия снова и снова смотреть на ее мучения. Но сейчас для того, чтобы добиться своего, ей только и оставалось, что ждать, спрятавшись на чердаке. Когда рассветет, Джордж отзовет своих псов и отправится к хозяйке. А та накажет его за бездарность и никчемность. Эмма просто взбесится из-за того, что снова потеряла ее след. Но Мери сама отныне будет следовать за ней по пятам и, когда настанет подходящий момент, ударит без колебаний.
Весь остаток ночи она провела, сосредоточившись на этой мысли.
Когда начал заниматься день, Мери распрямила затекшие ноги и встала, чтобы выглянуть в окошко. С первого же взгляда убедилась в том, что все произошло так, как она и предчувствовала: люди Джорджа покинули свои посты. На улице пока было тихо, но Париж начал просыпаться. Где-то неподалеку пели петухи, словно отвечая на перезвон колоколов, звавших к утренней мессе; звуки эхом перекатывались от дома к дому, из квартала в квартал. В душном воздухе плыли запахи свежего хлеба и мокрой земли. Небо было плотно затянуто тучами, и на город уже упало несколько капель.
Мери направилась к двери чердака, пригибаясь, чтобы не удариться головой о слишком низкие балки. Выбравшись на темную площадку, она зарядила пистолет. Мэтр Дюма даст ей ответы на все вопросы. Непременно.
Однако Мери обошла весь дом, заглянула во все комнаты, и ей снова пришлось признать очевидное. Дом был пуст. Воспользовавшись отсутствием бывшего прокурора, она решила порыться в бумагах, которыми был завален его письменный стол. И нашла среди них несколько писем от этого самого Балетти, о ком упомянул в разговоре с хозяйкой Джордж. Все они начинались словами: «Дражайший батюшка…»
Мери проглядела письма. Из них можно было заключить, что сын мэтра Дюма очень богатый и почитаемый в Венеции человек. И все же что-то ее смущало… Конечно, она не могла похвастать тем, будто знает все о жизни великих мира сего, однако каким же образом сын французского прокурора мог именовать себя венецианским маркизом? И откуда взялось богатство, которое он якобы раздавал сирым и убогим? Мери готова была предположить, что этот человек, скорее всего, великий враль, который живет грабежами и вымогательством, но хочет, чтобы старик-отец был им доволен и гордился. Она уже собиралась с досадой отложить письма, когда ей на глаза попалось имя Эммы, и она перечитала внимательнее строки, написанные красивым ровным почерком.
«Кажется, Эмма де Мортфонтен не торопится сообщать мне новости о нашем деле. Думаю, ее упорные поиски пока ни к чему не привели. Хрустальный череп с каждым днем все сильнее дразнит меня своей тайной. Порой это делается невыносимым, и если бы у меня не было множества поводов радоваться его благодеяниям, я охотно бы подарил дьяволу душу, которую он у меня крадет, чтобы избавиться от бремени, которое он заодно на меня взвалил. Напишите мне, если Эмма к вам явится. Дьявол сидит в ней. Но у меня нет выбора, придется вступить в сделку».
Мери пришла в растерянность. Она не сомневалась в том, что Балетти был сообщником Эммы, однако ни малейшего света на тайну это не проливало. Сложив письмо, она сунула его под камзол. Чем бы ни был этот таинственный хрустальный череп, теперь у нее хотя бы появился след, она набрела на путь, на котором сможет подстеречь Эмму там, где та меньше всего этого будет ожидать. Мери направилась в прихожую и нахмурилась, увидев, что ключ все еще торчит в запертой изнутри двери. По телу пробежала дрожь. Что же это за существо, способное выбраться из запертого дома? Все окна вокруг нее были закрыты. А через окно второго этажа мэтр Дюма, каким бы бодрым и подвижным для своих преклонных лет он ни был, все-таки вылезти не смог бы. Да, впрочем, какая нелепая причина могла бы его на это подвигнуть? Мери снова вздрогнула, поежилась. А ведь про него очень странные вещи рассказывают…
Мери не стала искать других объяснений. Она достаточно успела увидеть и прочитать. Сердце у нее отчаянно колотилось. Повернув ключ, она вышла из дома, размышляя о том, что, пожалуй, мэтр Дюма достоин своей репутации.
Погруженная в размышления, она свернула в улочку, поднимавшуюся к ее гостинице. Ум ее был в смятении, она старалась как-нибудь привести в порядок добытые разрозненные сведения. Задумавшись, Мери слишком поздно осознала, что улочка, которой она шла, несомненно, опасна: узкая до того, что доступна лишь для пешеходов, извилистая… Еще вчера Мери как раз решила, что лучше бы ее избегать.
– Тысяча чертей! – выругалась она сквозь зубы.
Конечно, она вооружена, и все же надо бы выбраться отсюда, пока не поздно. Развернувшись, чтобы идти в обратную сторону, Мери нос к носу столкнулась с Джорджем.
– Я так и знал, – проскрежетал тот, – что не ошибся.
Мери отпрянула и, прежде чем Джордж успел выхватить оружие, одной рукой выдернула из ножен шпагу, другой наставила на него пистолет.
Джордж усмехнулся. Рядом с ним неизвестно откуда появились еще двое. Мери осторожно оглянулась. Стоявшая чуть выше по улице кучка представителей местного сброда, похоже, приближаться не собиралась.
– Сдавайся, Мери Рид! – выкрикнул Джордж, тесня ее и заставляя отступить глубже в темный проулок, чтобы их стычка не привлекла внимания полиции.
– Лучше сдохнуть! – отозвалась Мери, встав в позицию.
В таком поединке она скорее могла выиграть, чем проиграть. Все трое мужчин были сильными и крепкими, однако напали на нее, не придерживаясь какой бы то ни было тактики. И Мери с благодарностью вспомнила опыт тех месяцев, что провела в армии.
Через несколько минут один из противников рухнул, пронзенный в сердце, второму она серьезно повредила правую руку. Против нее остался один только Джордж.
Несмотря на полученные от Эммы распоряжения, Джордж вовсе не намеревался приводить к ней Мери живой. Самое время было избавить хозяйку-любовницу и от напрасных сожалений, и от этой разрушительной страсти. Однако Мери была упряма и вынослива. Хорошо еще, что Эмма сочла необходимым снабдить их шпагами, не то эта чертовка вмиг расправилась бы со всеми троими. Джордж не мог рассчитывать даже на помощь бродяг и воров. Они разбежались, как только завязалась стычка. Эти оборванцы никогда не вмешивались в чужие ссоры, им и своих собственных вполне хватало.
Заметив, что раненый убегает, Мери сообразила, что другие сообщники, возможно, все еще сторожат поблизости. Она отразила выпад, затем еще один, и наконец, ей удалось выполнить то самое обманное движение, к которому она давно стремилась. Джордж, оказавшийся жертвой внезапного удара, секрет которого открыл Мери ее учитель фехтования, остался стоять безоружным, растерянным и пристыженным.
