Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 51 страниц)
Этим письмецом она обеспечивала себе на будущее, если понадобится, возможность возвращения. Никогда не нужно сжигать мосты окончательно. Покончив в Сен-Жермене со всеми делами, она натянула поводья, пришпорила лошадь и устремилась в начинающийся день, обещавший стать грозовым.
Несколько раз она оглядывалась через плечо, но ее явно никто не преследовал – ни близко, ни вдалеке. Тем не менее Мери заставила лошадку ускорить бег: следовало быстрее добраться до Дюнкерка. А на боль, которая уже и икру захватила, можно не обращать внимания!
22
Снова начались дожди – серые, бесконечные, тоскливые, и мощеные дороги стали немыслимо скользкими. Лошадь и вообще-то двигалась вперед с трудом, а уж о том, чтобы пустить ее галопом, подумать было невозможно. Порой ливень прямо-таки стеной стоял, отчего видимость превращалась в нулевую.
Однако Мери не раскисала физически и не падала духом. Она делала не больше остановок в пути, чем было предусмотрено. На «Жемчужине» она научилась противостоять разгулявшимся стихиям, и теперь ее было не испугать – что бы ни случилось. Единственное, за чем следует наблюдать, если хочешь вовремя попасть куда надо, – это за состоянием лошади, вот и приходилось ей вслушиваться в дыхание животного, в ритм его шагов: не кажется ли ему, что всадница чересчур подгоняет, не страшит ли его что-то на дороге. Похоже на то, как наблюдаешь за корпусом судна или мачтами, если ожидается килевая качка… В чрезвычайных обстоятельствах, выживет ли моряк, зависит иногда только от его собственной внимательности, но ведь и у всадника все обстоит в точности так же.
Дюнкерк десять дней спустя встретил ее роскошной радугой через все небо: Мери восприняла одно из красивейших явлений природы как ореол гордости, воссиявший над родным городом Жана Бара. Норд-вест гнал тучи к берегу, к земле, а над морем небо постепенно очищалось.
Мери подъехала к городским воротам и, склонив голову, попыталась стряхнуть капли с треуголки: на пробегавшую рядом бродячую собаку мгновенно обрушился такой поток воды, что та с диким визгом бросилась прочь. Мери стало смешно. Ей ужасно хотелось есть. Она потрепала лошадь по холке.
– Прелесть моя, я понимаю, что тебе понравилось бы куда больше остановиться на отдых прямо здесь, но потерпи немножечко: еще одно маленькое усилие – и ты получишь от меня в знак признательности добрую порцию отличного овса, а мне дадут… мне дадут, ну, скажем, полный горшок тушеного мяса с овощами…
Лошадь ответила – дернула ноздрями и пошла шагом. Девочка, игравшая неподалеку, указала пальцем направление к порту.
Домишки тут были с каменными – из галечника, как показалось Мери, – фундаментами и фахверковыми стенами. На мощеных улицах полным-полно продавцов зелени и морских продуктов. Торговцы теснились по обочинам, укрывшись под навесами стоявших на приколе не слишком-то заваленных товаром тележек.
Под лучами жаркого солнца Мери согрелась. Теперь она вовсю улыбалась, вдыхая, нет, огромными глотками вбирая в себя божественные запахи водяной пыли и рыбы свежего улова. Ей казалось, будто она рождается заново. Ах, до чего же ей не хватало всего этого! Прав был Корнель: от французского двора, как и от всех прочих, жутко воняет…
Они назначили свидание в порту, в таверне под названием «Поправим здоровье». Мери легко нашла этот кабачок: он смотрел фасадом на рейд, где скопилось множество кораблей. И так же, как в любом порту, здесь царило оживление, но не хаотическое, а подчиненное строгому порядку.
Тем не менее Мери поморщилась.
Она заметила, что, кроме матросов, суетящихся вокруг трапов (на одни корабли они что-то грузили, с других, наоборот, разгружали), тут собралось довольно большое число горожан всех сословий и что эти люди с нескрываемым беспокойством вглядываются в горизонт. Вдалеке грохотали пушечные выстрелы. Мери стало интересно, она подошла ближе и – нашла объяснение происходящему: оказалось, эскадра, шедшая под английским флагом, пытается атаковать узкий проход в гавань, а береговые артиллерийские батареи осыпают ее ядрами, чтобы заставить боевые корабли уйти. Открыли огонь и некоторые корсары – они загораживали доступ к фарватеру. Мери догадалась, что им сейчас несладко: более тяжелый и лучше вооруженный флот наступал и приближался к порту.
Вокруг Мери звучали разные мнения:
– Им сюда не пройти! – утверждали одни.
– Жан Бар сумеет их остановить! – поддерживали другие.
– Необязательно! – вздыхали третьи. – Эти англичане, они увертливые, хуже угрей, захотят – им ничего не стоит пролезть даже и в игольное ушко!
Мери решила, что стоит прислушаться к последнему предупреждению: раз уж англичане такие ушлые, лучше ей не слоняться по набережной. Да и вообще… Каковы бы ни были намерения английской эскадры, тут, в порту, любое недоразумение способно потенциальную угрозу сделать более чем реальной опасностью: число зевак все растет, скоро люди начнут отталкивать друг друга, если не драться… Появятся раненые, а то и убитые… Лучше уйти подобру-поздорову… И впрямь: у страха глаза велики…
Она отошла в сторонку, приметив и тут же про себя оправдав карманника, который ловко и беззастенчиво обыскивал солидного господина, явившегося поглазеть на события с женой и сыном, а через несколько минут была уже в таверне.
К ней сразу же, покинув других посетителей, с горячностью обсуждавших происходящее в порту, подошел хозяин и поинтересовался, чем может услужить.
– Мне бы найти одного матроса. Его зовут Корнель, – ответила Мери. – Мы с ним договорились здесь, у вас, встретиться.
– Не знаю я тут никого с таким именем, – задумчиво почесал в бороде трактирщик.
Мери нахмурилась. Корнель отбыл сюда за четыре дня до нее самой. Что его задержало в пути?
– А не оставлял ли тут кто записки на имя Мери Оливера Рида? – спросила она, немного подумав.
– Нет, парень, никто тут ничего не оставлял, – заверил хозяин таверны. – Зато я могу тебя накормить и напоить, если малость потерпишь.
– Ладно, тащи что там у тебя есть! – решил «парень».
Мери отвернулась от трактирщика и устроилась за столом у самого окна. Ее опасения были не напрасны – на набережной уже дело дошло до драки. Она немного полюбовалась увлекательным зрелищем, одновременно раздумывая над тем, куда же все-таки мог запропаститься Корнель.
Первая догадка пришла с первым же глотком вина, которое она отхлебнула из принесенной хозяином кружки, – от этой догадки ее словно ледяной водой окатило, она не сразу смогла унять дрожь, ну и отставила дурацкую эту кружку. Действительно, как же она раньше-то не догадалась – ведь у Корнеля с собой было довольно много денег! Вон как тут шустро орудуют карманники в порту, его вполне могли ограбить или даже… даже… «Что за ерунда мне в голову лезет! – попыталась она себя успокоить. – Такого сроду не бывало, да и быть не может: Корнель сам ловкач, драчун и забияка каких мало, и, даже напади на него десятеро, он и то одержит верх!»
Умерить беспокойство худо-бедно получилось, и Мери сосредоточилась на поданном ей рыбном супе с овощами. Пахнет эта похлебка приятно – повар явно не пожалел специй! Есть чем подбодрить как следует и желудок, и сердце… Она отломила кусок от четвертушки круглого хлеба, который был принесен вместе с похлебкой, и, желая поскорее насытить урчащий живот, принялась с завидным проворством уписывать ароматное кушанье за обе щеки.
Время от времени она поглядывала за окно, чтобы убедиться, все ли в порядке с ее лошадью, привязанной рядом с другими у входа в таверну. Снаружи, похоже, стало вдвое оживленнее. Канонада тоже теперь гремела, казалось, вдвое сильней. Люди вроде бы куда-то заспешили, собирали вокруг себя детей, чтобы увести с набережной. Да и внутрь начал проникать запашок страха. Однако Мери не позволила себе заразиться им: принять свою участь означает одновременно и умение хотя бы смутно предвидеть худшее. А вот худшего ей вовсе не хотелось!
От оглушительного грохота содрогнулись стены здания. Мери тут же поняла, что случилось, а сидевшие в кабачке матросы спешно покинули заведение. Сама она не пошевелилась: ну и что, один из кораблей взлетел на воздух, свой или вражеский… Ее этим не напугать, и не такое видывала! Мери сделала еще глоток из кружки. Нет, точно, ее не устрашить. Доносящийся с моря запах пороха только возбуждал, только напоминал о временах, когда она участвовала в битвах, только возвращал ее на борт «Жемчужины»… Она думала о Корнеле, о том, какое наслаждение она, наконец, испытает рядом с ним. Совершенно ясно, что он вот-вот появится и они сбегут отсюда, от царящего здесь безумия. Эта война не имеет к ним никакого отношения. Это вообще не их война.
Размышления оборвал один из портовых ротозеев, ворвавшийся в таверну с воплем:
– Они проникли-таки в гавань и сейчас эти сукины дети атакуют наши суда на рейде!
Лицо у парня было красное и донельзя перепуганное, и за меньший срок, чем Мери успела об этом подумать, столы и скамейки опустели, причем некоторые в спешке оказались перевернутыми. На глазах у Мери только что сидевшие тут капитаны галопом устремились к набережной в расчете успеть сняться с якоря и тем самым спасти свои суда. Напрасные старания! Английская военная эскадра двигалась к городу, приняв твердое решение его взять, хотя Жан Бар и предпринимал еще попытки если не отбросить, то хотя бы остановить врага.
– Вот проклятье! – пробормотала Мери, заглатывая последнюю ложку похлебки и выбегая наконец наружу.
Теперь уж точно нельзя было оставаться на месте.
Первыми же орудийными залпами англичан оказались повреждены пришвартованные в порту корабли. Они один за другим рушились, уходили под воду. А тех, что не оставляли попыток совершить какие-то маневры и вырваться из западни, догонял безжалостный огонь из всех орудий арьергарда вражеской эскадры. На борту одного из обстрелянных в порту судов вспыхнули запасы пороха, и воздух, пропитанный запахами серы и селитры, сотрясся от нового взрыва. Лошади стали рваться с привязи, ржать, яростно бить копытами о землю. Те, что были в упряжках, вставали на дыбы, заставляя возниц поворачивать назад.
Вокруг Мери люди бежали кто куда, откашливаясь и отплевываясь от едкого дыма, который норд-вест доносил с моря на сушу. Справа от нее ядром выбило стекла дома, и тут же второе ядро продырявило крышу.
Разъяренные англичане не удовольствуются рейдом, поняла Мери, но не смогла с места сдвинуться, завороженная картинами разрушений и насилия, истинную для себя цену которым осознала рядом с Форбеном. Какая-то часть ее природы, зажатой в тиски жизнью при дворе, теперь просто-таки требовала этого. И она жадно наблюдала, как, вопреки всем стараниям отважного Жана Бара и его эскадры, англичане надвигаются на город.
Английские брандеры – нагруженные взрывчатыми и горючими веществами дрейфующие суда – сталкивались с кораблями, стоявшими у причала, и те мгновенно загорались. Пылающие мачты, снесенные прорезавшими воздух ядрами, со зловещим треском рушились на портовые береговые постройки, и пожиравшее их пламя перекидывалось на груды товаров, ожидавших погрузки… Ветер раздувал пожар и гнал огонь на ближайшие к порту жилые строения, выгоняя из них до смерти напуганных обитателей… Мужчины, женщины, дети пытались спастись сами и спасти самое для себя дорогое под ливнем сыпавшихся на них обломков, то и дело – от череды взрывов на пороховом складе – разлетавшихся по окрестностям.
Рушились дома, сараи, мастерские, и дым пожаров, разъедавший ноздри и глаза, казался гуще от поднимавшейся при этом пыли. Содом и Гоморра, конец света. Именно такое ощущение царило в городе. Куда ни глянь – кто-то бежит, кто-то кричит, кто-то громко молится, кто-то просит о помощи ближних… Матери, судорожно прижимая к груди младенцев, мечутся по улицам в поисках случайного укрытия. Потерявшиеся ребятишки постарше рыдают у своих опустошенных домов и протягивают ручонки к бегущим мимо, уверенные в том, что никогда уже не найдут родителей. А моряки, приведенные в отчаяние гибелью кораблей, бессмысленно стреляют из пистолетов в сторону моря, не столько для того чтобы оказать сопротивление осаждающим Дюнкерк, сколько для того, чтобы излить свою ярость.
Ужас везде, ужас во всем, ужас – как громадный вал всеразрушающего прилива, который накатывает и накатывает без конца.
Дюнкерк подвергся артиллерийскому обстрелу.
Когда Мери поняла, что больше надеяться не на что, – а уж на то, чтобы найти в этом хаосе Корнеля, и подавно, – в ней проснулась способность реагировать на происходящее. Тем более что, если она так и будет стоять столбом, ее в конце концов наверняка прикончат.
«Ага! – сказала себе она. – Так – значит, так! Решено!» Это означало: раз эти стервецы англичане хотят помешать осуществлению ее планов, она воспользуется ими, чтобы достичь берегов Альбиона и устроить засаду у дома Эммы де Мортфонтен. А Корнелю отошлет почтой записку с приглашением встретиться с ней, прихватив с собою Корка прямо с его кораблем, там, на месте. И уже оттуда, заполучив наконец недостающий ключ от сокровищницы, они все вместе отправятся в Вест-Индию.
Она торопливо сняла сапоги со шпорами, шпагу и пистолет, оставила все это на набережной, лишний раз удостоверилась, что обе подвески – изумрудная и нефритовая – на месте, спрятала их поглубже под повязку, сдавливающую грудь, и бросилась в воду, в самую середину этой колышущейся преисподней, принеся в душе клятву: никто, ничто и никогда, даже судьба – нет, особенно судьба! – не помешает ей достичь своей цели и обрести сокровища!
Ей то и дело приходилось уворачиваться, глубоко ныряя, от всевозможных предметов – обломков досок и мачт, кусков металла, обрывков снастей и парусов, с грохотом подбрасываемых непрестанными взрывами и валящихся с неба в бушующие волны. Наконец, обогнув форштевни дрейфующих баркасов с оборванными якорными цепями и подобравшись к флагманскому кораблю, она принялась размахивать руками и вопить по-английски, умоляя о спасении, – и кричала до тех пор, пока ей не бросили трос.
Мери подплыла к брошенному концу и ухватилась за него, не в силах влезть наверх – настолько руки, все тело занемели в холодной воде и болели просто нестерпимо! Она едва не пошла ко дну – совсем рядышком с целью, но в эту секунду почувствовала, что ее тащат, вырывают из бездны и ставят на палубу.
Не успев не только слова произнести, но даже перевести дыхание, она ощутила, что ее опять куда-то тянут – волокут уже по самой палубе к корме корабля, к юту… И вот она – насквозь мокрая, в прилипшей к телу одежде, измученная – брошена к ногам капитана.
– Это еще что? – нахмурившись, осведомился тот.
– Вот, французика за бортом отловили.
– Нет, нет, сэр, я – англичанин!
И тут Мери сочинила себе новую биографию, совсем новую историю. Якобы она (ну, разумеется, для них никакая не она – «он»!) шла на торговом корабле в плавание, и ее якобы взял в плен капитан Форбен, после чего держал у себя на борту как рабыню (раба!), и ей пришлось там переносить все, какие могут быть на белом свете, притеснения от его команды, но – сами, мол, видите – удалось-таки сбежать! Она якобы укрылась от погони в Дюнкерке, где искала английский корабль, потому как ей не терпелось вернуться домой. И вот, увидев, как земляки разделываются с этими собаками-французами, она не смогла сопротивляться желанию быть с ними. Свою прочувствованную речь мудрая беглянка закончила радостным восклицанием: «Господь да хранит короля Вильгельма!», и это решило ее участь.
– Отлично, отлично, – улыбнулся сэр Клаудерли Шоувел и тут же, с высоты своего величия, потерял к находке интерес, так что «мальца» повели на камбуз, где сразу же навалили на него задачи весьма далекие от тех, что соответствовали бы надеждам Мери Рид…
Город был разграблен и практически уничтожен. Английские корабли отошли от берега, здесь им делать было больше нечего…
Корнель натянул поводья нервничавшей лошади у разрушенного порта Дюнкерка, до которого только что добрался. В полной растерянности он изучал следы разыгравшейся тут недавно бойни, вглядывался в единственный обломок стены, оставшийся от таверны, где у них с Мери было назначено свидание.
На уцелевшем обломке, скрипя, болталась вывеска.
– Мери, – почти простонал Корнель. – Мери, где ты?..
23
Покончив со всеми формальностями, Эмма де Мортфонтен в тот же день отбыла из Кале в Англию, увозя в трюме судна тело своего покойного супруга. Ей оказалось достаточно нескольких суток на то, чтобы прийти в себя и осознать преимущества положения вдовы, в котором она теперь вновь пребывала. Кроме того, Эмма была в восхищении от того, что Мери сумела стать за такой короткий срок куда более опасной, хитрой и ловкой, чем можно было вообразить. «Мери, Мери, дорогая моя девочка, – думала Эмма, опуская на лицо черную вуаль, – где бы ты ни была, любимая, я тебя найду».
Тем более что она дала оставленному ею в Париже Человеку в Черном предельно четкое задание, понятнее и быть не может. Пусть отыщет ей эту чертовку хоть под землей, хоть на Луне!
* * *
Корнель долго бродил по развалинам Дюнкерка, горько жалея о том, что отправился к Клементу Корку, чье судно стояло теперь на якоре в Кале, не дождавшись Мери. Где теперь ее искать? Тут, в Дюнкерке, у всех было дел по горло, всем было недосуг отвечать на его расспросы. Темой любого разговора неизбежно становилось жестокое, не вызванное ничем и потому заставшее порт врасплох нападение англичан. Уцелевшие корсары большей частью остались без кораблей и искали прежде всего занятия для себя самих. Разоренные и лишившиеся крова над головой обитатели города оплакивали свои потери. И Корнелю не удалось выяснить ничего для себя полезного у этих обездоленных людей.
Однако он понимал, в отличие от всех, кому причины обстрела города казались необъяснимыми: причины тут были те же, что привели в Дюнкерк его самого. Он был почти уверен, что знает мотивы англичан, и сильно опасался своей по этому поводу правоты. Корсары, которым было плевать с высокой колокольни на любые установленные для тех, кто ходит по морям, правила, на самом деле стали для английской морской торговли куда большей угрозой, чем французский королевский флот. Заполучив королевские грамоты, наделявшие их почти неограниченными правами и не налагавшими на них почти никаких обязанностей, корсары рыскали по морям, не зная ни закона, ни чести, ни совести, начертав на своем знамени один девиз: «ВЫГОДА!» и были благодаря этому гораздо больше похожи на пиратов, чем на офицеров его величества. Ну и Дюнкерку, приютившему у себя этих безбожников, рано или поздно пришлось бы заплатить за свое гостеприимство. Момент наступил…
Корнель вскочил в седло и поскакал прочь из города. Две недели он проболтался тут в ожидании Мери, совершенно извелся, но все без толку: раз она не появилась в условленном месте, значит, что-то случилось с ней либо в Сен-Жермене, либо уже в Дюнкерке. Есть, правда, надежда, что она еще по пути сюда, узнав о происходящем в порту, передумала, сменила направление и отправилась в Брест, твердо зная, что рано или поздно они встретятся там…
Сам он пока взял курс на Кале. В любом случае надо было отыскать Клемента Корка, капитана корабля «Бэй Дэниел». Этот его приятель, француз по матери и англичанин по отцу, перед тем как соблазнился предложением отправиться на охоту за сокровищами, не скрыл от друга, что вообще-то намеревался поискать удачу, крейсируя по Средиземному морю. Корнель попросит у него месяц отсрочки на устройство своих дел. Если Мери до тех пор не объявится, придется сказать Клементу, что он свободен – пусть делает что хочет.
Однако подобную перспективу Корнель предпочел бы не рассматривать…
Мери по глупости вообразила, что, как только флотилия сэра Клаудерли Шоувела выполнит свою миссию, корабли тут же вернутся в Лондон, чтобы отрапортовать об успехе. Не тут-то было! У нее выпало из памяти, что морские походы почти никогда не ограничиваются сроком всего в несколько дней. Разузнав получше, она поняла, что плавание продлится куда дольше, чем ей представлялось. Шоувелу предстояло провести в море несколько месяцев и подняться по Ла-Маншу до Северного моря: ему было поручено сопровождать караваны торговых судов, по большей части груженных зерном. Из-за голода, терзавшего Европу, корабли с грузом зерна сделались самой лакомой добычей для разбойников.
Как же Мери расстроилась! И долго оставалась безутешна, несмотря на то что новая встреча с морем беспредельно ее обрадовала. Сначала нежданного пассажира определили на кухню, но затем, когда она сумела доказать, что опыта как марсовому ей не занимать, новичка вместе с другими послали следить за состоянием фок-мачты и парусов на ней. Прошло несколько недель и, несмотря на глубокое огорчение из-за того, что планы ее рухнули и возвращение в Лондон откладывалось, к ней вернулась обычная веселость.
Хотя нельзя не сказать и о том, что в глубине души она по-прежнему тревожилась: нерешенные проблемы наступали со всех сторон и множили переживания.
«Если сам Корнель не погиб, то ведь наверняка он считает меня потерянной навеки», – думала Мери, и от чувства вины у нее сжималось сердце. Не легче было и при мыслях об Эмме и Тобиасе. Поскольку у них есть карта и один из нефритовых кулонов, вдруг они рискнут и отправятся за кладом, прежде чем она сумеет им помешать? «Нет, надо бежать, бежать на первой же стоянке! Какая разница, где мы причалим! Уж как-нибудь найду способ добраться куда надо! Ну, а что касается Корнеля, то можно послать письмецо на адрес его матушки в Брест, сделав на нем пометку, чтобы переслали адресату, и все в порядке: он успокоится, будет знать, где я нахожусь, и отыщет возможность меня найти…»
Увы-увы! Ни на одной из стоянок осуществить этот дерзкий план не удалось: матросам было приказано оставаться на борту, право сходить на сушу имели только офицеры, а корабль обычно бросал якорь так далеко от берега, что даже и мечтать было нечего о том, чтобы добраться до него вплавь. Шоувел оказался ревнителем строжайшей дисциплины, не терпел никакого неповиновения, никакого противоречия, и даже одной-единственной неуместной улыбки здесь хватило бы, чтобы весельчака заковали в кандалы!
Попойки, да и то сурово регламентированные, здесь, на борту флагмана, допускались лишь в чрезвычайных обстоятельствах. Сэр Клаудерли приставлял надежных сторожей к матросам, упившимся положенной им порцией рома, и тех загоняли в кубрик, где они могли вволю петь, блевать, дрыхнуть или драться между собой – тут капитан ничего не имел против, поскольку никто об этом не знал. Но в порту сэр Клаудерли не потерпел бы со стороны команды подобных выходок, а разве есть лучший способ избежать неприятностей, чем попросту не пускать матросню на берег?
По тем же самым причинам сэр Клаудерли всегда, когда это было возможно, разрешал доставлять на борт шлюх. Денежки, заработанные командой, утекали прелестницам, а бурные объятия с ними матросов превращали корабль на время их визита в гигантский бордель, ибо ни о каком уединении и речи не было: все, кому требовалось утолить голод плоти, собирались в помещениях артиллерийских батарей двух нижних уровней…
Сэр Клаудерли терпел эти оргии, во время которых тела, без различия полов, бесстыдно сливались одно с другим или с несколькими и можно было позволить себе любые непристойные штуки, нарушить в бешеном сладострастии любые запреты, и мирился с разгулом, лишь бы только на суше ни о чем таком не узнали. Ведь именно благодаря тому, что репутация его самого и его команды считалась повсюду безупречной, там, где его флотилия бросала якоря, порядок в городах можно было считать обеспеченным. А капитан извлекал из этого немалые прибыли, получая самые лучшие товары по самым выгодным ценам.
Ох и в трудное, ох и в незавидное же положение попадала Мери из-за всех этих похотливых самцов и самок! О том, чтобы ей принять участие в игрищах, не могло быть и речи – сразу же стало бы понятно, кто она такая. Впрочем, ей и не слишком хотелось, как бы она ни любила плотские утехи и как бы ни преследовали ее воспоминания о ласках Корнеля.
Часто, взобравшись на марс, она рассматривала берега, вглядывалась в ледяную воду, отделявшую ее от них, и мечтала о своих ставших недоступными сокровищах и о Корнеле. Ей не хватало и тех, и другого. Но она решила набраться терпения. Рано или поздно Шоувел вернется-таки в Англию, это неизбежно, и было бы глупо идти на неоправданный риск.
* * *
Эмма де Мортфонтен поставила ногу на приставную лесенку, которую услужливый лакей придвинул к дверце ее кареты.
– Мы счастливы возможности принять вас здесь, миледи, – произнес он с сильным ирландским акцентом.
Какие могли быть сомнения в том, что это правда? Действительно, с тех пор как ее первый супруг, мир его праху, приобрел ей родню, у нее ни разу не было случая приехать в это «родовое гнездо», унаследованное вместе с именем.
Поместье, расположенное в трех милях от города, в графстве Корк, показалось ей очаровательным. Не последнюю роль, правда, сыграло и то, что смотрела она на местность глазами завоевательницы.
Большой дом представлял собой типичное ирландское жилище, по обеим его сторонам возвышались квадратные в сечении башни. Воздвигнутое посреди обширной равнины строение величаво – несмотря на бедность парка: деревья в нем стояли не густо – взирало на мир. И Эмма даже пожалела об упущенном времени: можно было уже не раз побывать тут.
Судьбу нынешнего визита решила буря. Буря, приведшая Эмму де Мортфонтен к судебному процессу. Лакей занялся ее багажом, а она сама пошла вдоль аллеи, убедившись, стоило приблизиться к усадьбе, что та, к сожалению, и впрямь пострадала от стихии, как ей и говорили. Случилось все во время ее пребывания во Франции, а когда она вернулась в Лондон, сразу обнаружила письмо от Уильяма Кормака, атторнея, поверенного в делах графства Корк, который перечислял пункты обвинения.
Ближайший сосед Эммы, старый прижимистый брюзга и сутяга лорд Велдиган, увидел, что дом его крестьян разрушен вырванным с корнями деревом. Дерево – столетнее и трухлявое – давно следовало спилить ему самому, тем более что никаких к тому препятствий не было: оно стояло как раз на границе двух поместий. Однако лорд Велдиган, разгневавшись, потребовал от соседки в качестве возмещения причиненного ему материального ущерба и компенсации затрат на ремонт жилья непомерную сумму. Эмма отказалась платить, и теперь Уильяму Кормаку предстояло рассудить их.
На пороге распахнутой двери хозяйку встретила экономка. Эта домоправительница, жена шедшего за Эммой лакея, нагруженного багажом, показалась ей на вид приветливой, от нее будто даже исходило тепло. Внутри дома, обставленного строго и элегантно, приятно пахло воском – видимо, совсем недавно натерли полы.
– Хорошо ли путешествовали, миледи? – спросила милая женщина, помогая Эмме освободиться от перчаток и плаща.
– Отвратительно! – воскликнула Эмма. – Море было неспокойно, что хотело, то и творило. Нет, больше меня туда не заманить!
– Я приготовила вам шоколаду и пирожных, изволите ли отведать? – поторопилась предложить экономка.
– С удовольствием. А как вас зовут?
Экономка грациозно присела в реверансе и представилась:
– Меня зовут Келлиан, а мой муж – вот он – отзывается на имя Эдвард…
– Отлично. Стало быть, пусть Эдвард сейчас покажет мне дом и расскажет, что это за мошенничество, жертвой которого я стала, – ну, расскажет столько, сколько знает об этом. А вы, Келлиан, присоединяйтесь к нам вместе с шоколадом.
– Как вам будет угодно, миледи, – подал голос Эдвард. – Может быть, начнем со второго этажа, где я мог бы поставить ваши вещи?
Эмма кивнула и с решительным видом двинулась за лакеем в обход своих новых владений.
Два часа спустя она знала достаточно много и о землях, и о слугах, которые из поколения в поколение оставались привязанными к дому, и об этих дамах и господах, чьи портреты, вставленные в прямоугольные рамы, украшали собою каменные стены – тех самых людях, что стали в свое время ее предками, – и, разумеется, о скупердяе-соседе, которого она с наслаждением придушила бы. Эмма отказалась нанести ему визит вежливости, чтобы попытаться все уладить в мирных переговорах, не доводя дела до судебного процесса, рассудив, что куда полезнее и выгоднее встретиться с этим Уильямом Кормаком, вызвавшим ее сюда. Потому на следующее же утро она приказала заложить экипаж и отвезти ее по указанному в письме адресу. Кабинет атторнея находился в городке Кинсейл и располагался в здании изящной кладки из серого камня.
В отличие от жалобщика, Уильям Кормак слыл человеком приятным в общении, честным и щепетильным в делах. Эмма де Мортфонтен нашла к тому же весьма привлекательной его внешность и решила, что этого парня нетрудно будет растрогать дарованной ей богом красотой…
– Я внимательно вас выслушал и разобрался в сути ваших аргументов, но… – начал поверенный, когда посетительница выложила ему все, что думает по поводу произошедшего.
Устроившись визави в двух удобных креслах, каждый со стаканчиком портвейна, эти двое очень быстро ощутили друг к другу живой интерес. Впрочем, Уильяму Кормаку это не сулило особых радостей. Он был прочно женат на особе, чье семейство единолично владело тремя четвертями графства. Миссис Кормак, собственница и ревнивица, вышедшая за молодого юриста по любви (тогда как для него это был брак исключительно по расчету), разумеется, не потерпела бы от мужа никаких приключений на стороне. Тем не менее чары новой знакомой настолько сильно на него подействовали, что он серьезно задумался: а не рискнуть ли…
– Что-то, дорогой мой, не нравится мне это неопределенное «но…», – призналась Эмма де Мортфонтен в ответ на такое начало.
– Видите ли, дело настолько деликатное, а лорд Велдиган такой упрямец… С вашей стороны допущен явный недосмотр, он об этом знает, и убедительно доказать это ничего не стоит. Даже и времени много не займет.
– А сколько лет этому лорду Велдигану?
– Думаю… думаю, лет семьдесят. Разве это имеет значение?
– Столь почтенный возраст… Наверное, здоровье уже расшатано в какой-то степени, и все эти передряги не пойдут на пользу бедному старичку…
Уильям Кормак нахмурил брови, во взгляде появилась настороженность. Эмма же сладострастным жестом провела пальчиком по краю своего квадратного декольте, уверенная, что этот жест уж точно не ускользнет от глаз атторнея.
– Не хотите же вы сказать, что… – забормотал Кормак, околдованный колыханием двух идеально круглых холмов, открывшихся ему в выемке, чуть оттянутой шаловливым пальчиком гостьи.
