Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)
И ей действительно куда приятнее его смелое поглаживание рукой ее умытой щечки, чем осторожные, краешками губ, поцелуи – не дай бог повредить только что поставленную мушку!
«Нет, – подумала она, поворачиваясь, чтобы ехать во дворец, – у меня нет ни малейшего желания терять Корнеля!»
18
Во дворе особняка она кликнула кучера и приказала везти себя в старый замок, до которого от ее дома добираться ровно пять минут. Конечно, вполне можно было и пешком пройтись, но пусть уж оценят, насколько она представительна.
Прибыв на место, Мери, как и все гости дворца, предпочла зеленые аллеи садов духоте помещений. Теперь она легко ориентировалась здесь и двигалась вперед, изящно наклоняя головку при встрече с теми, кого знала в лицо, останавливаясь, если завидит других – кому показывала, что они ей интересны, вдыхая полной грудью аромат цветов, в эту жару особенно пьянящий, лаская глазами едва проклюнувшиеся бутоны или уже пышно расцветшие розы и думая только о том, как бы в этом перенаселенном лабиринте не упустить своего заклятого врага.
И наконец, увидела дядюшку. Его собеседником оказался Франческо Рива, смотритель гардероба королевы, художник на досуге и приятель всей знати. Мери много раз видела его, потому что именно в его покоях юго-восточного флигеля на первом этаже устраивались концерты соотечественника Франческо – Инноченцо Феде.
Рива был говорлив, как все итальянцы, и настолько благодушен, что одно это побуждало к доверию. Но все-таки Мери почудилось, будто Тобиас скорее терпит присутствие доброжелательного болтуна, чем исповедуется ему.
Она продолжила движение, поминутно останавливаясь ради очередного приветствия, обмахиваясь веером и стараясь создать у всех ощущение, что просто погулять вышла, на самом же деле держа мишень под прицелом и неуклонно приближаясь к художнику, чьими картинами, виденными в апартаментах, где он устраивал приемы, искренне восторгалась, ну по крайней мере некоторыми.
Тот, как выяснилось, напропалую хвастался, и именно апартаментами, напирая на то обстоятельство, что Людовик XIV некогда использовал их для того, чтобы собирать свой Совет, – тем не менее Мери он заметил сразу.
– О-о, леди Риджмонд! – воскликнул итальянец. – Несказанное удовольствие снова видеть вас!
Мери воспользовалась несказанностью его удовольствия, чтобы присоединиться к компании:
– Обоюдное удовольствие, милорд!
Рива пылко поцеловал ей руку.
– Но я не знакома с вашим собеседником, Франческо, – добавила она. – Или, может быть, мы были друг другу представлены?
– Не думаю, миледи, – расшаркался Тобиас, хватая в свою очередь ее руку для поцелуя. – Я – сэр Тобиас Рид.
– Какие новости вы привезли из Англии, милорд?
– Увы, увы… Видите ли, дорогая моя, меня очень мало интересуют слухи, столь лакомые для супругов Рива…
– Да, мне действительно хотелось бы услышать от него хоть какую-нибудь гадость про изменника Вильгельма: что у него приступ подагры, например, или крапивница, или змея его укусила и укус воспалился… любая малость такого сорта, ничего господину Риду не стоящая, могла бы меня порадовать… – Рива закудахтал, ужасно довольный собой, потом притворился расстроенным: – Но я остался ни с чем! Ах…
Ему не дали договорить, окликнули. Он помахал рукой в сторону окликнувшей его соотечественницы, извинился перед собеседниками, что вынужден их покинуть, и направился к ней. При дворе нынче было многолюдно как никогда. Людовик XIV объявил, что нанесет визит, а такую возможность не желал упустить никто из тех, кого обычно приглашали в Сен-Жермен, не говоря уж о завсегдатаях.
– Фантастический персонаж! – воскликнул Тобиас Рид, глядя вслед удаляющемуся итальянцу. Глаза его были веселыми.
– Горячий, как его родина. И приветливый, как его королева, – уточнила Мери. – Простите, если вопрос нескромный, но какого рода делами вы занимаетесь, мистер Рид? Торгуете чем-либо?
– Я судовладелец, но… но, прошу прощения, миледи, я вижу, что пришла особа, которую я надеялся тут встретить. Эта встреча необходима для благополучного развития моего дела, потому неудобно заставлять ее ждать. Надеюсь, у меня будет счастливый случай снова увидеться с вами?
– Была бы счастлива! – мило улыбнулась Мери, отпуская собеседника.
Но не выпустила Рида из поля зрения, потом стала потихоньку следовать за ним до самого дворца. Он зашел туда, и Мери убедилась: никаких свиданий у Тобиаса Рида назначено не было. Ему попросту нужен был предлог, чтобы слинять.
«Что ж, раз ты не узнал меня, дражайший дядюшка, уж я-то тебя не упущу и, Богом клянусь, открою-таки заговор, в котором ты участвуешь!»
Добравшись до подножия лестницы, ведущей в покои короля Якова, Рид осмотрелся, затем не мешкая взлетел по ступенькам вверх, лишив своего внимания как монарха, так и его царственную супругу Марию Моденскую, которые в окружении придворных с нетерпением ждали приезда Людовика XIV.
Тобиас, едва спустился по трапу корабля, доставившего его во Францию, сразу же взял курс на Версаль, чтобы попросить там аудиенции у морского министра господина де Поншартрена. Причиной он назвал необходимость передать министру оригиналы приказов по флоту его английского коллеги, дабы Франция могла одержать полную победу над врагом. Месье де Поншартрен принял его в своем кабинете, расположенном в правом крыле замка, где шли еще ремонтные работы, искренне поблагодарил и, к глубокому своему огорчению, узнал, что находившаяся под наблюдением Эмма де Мортфонтен отныне выбыла из игры и не может служить агентом секретной службы лорда Мильфорта.
– Вы снабдили нас чрезвычайно важными сведениями, – сказал, наконец, министр, повысив голос, чтобы перекрыть стук молотков за окном, – и мне бы хотелось знать, какова будет их цена.
– На этот раз мне не надо денег, – признался Тобиас Рид. – Но не поможете ли вы мне удовлетворить мое любопытство? Видите ли, я обожаю всякие морские истории и потому попросил бы вас только об одном: допустить меня к французским архивам, чтобы я мог там познакомиться с деятельностью корсаров, столь прославленных в наши дни…
– Что ж, если ваше единственное желание именно таково, вот пропуск, который позволит этому желанию исполниться.
Таким образом Тобиас Рид получил возможность посвятить немало долгих дней скучному чтению… Он листал бортовые журналы, знакомился с донесениями в адмиралтейство и в конце концов обнаружил то, что искал: описание встречи Жана Флери с Алонсо Авилой и его каравеллами, которые везли в Европу интересующую Рида добычу, – описание, сделанное самим знаменитым пиратом, который составил реестр награбленного и сообщил, что сделал с ним. Отсюда Риду стало известно, что хрустальный череп остался среди сокровищ ацтекского императора, пополнивших теперь казну Франциска I. Что ж, Тобиас так и думал… А вот нефритового «глаза» в реестре Флери не оказалось, и даже упоминания о нем не было нигде, то есть тут оставалось только гадать, предусматривая множество вариантов, одинаково возможных или одинаково невероятных. Второй «глаз», судя по всему, был потерян или… или, подобно первому, украден каким-нибудь матросом. И на этот раз у Тобиаса Рида не было ни малейшего шанса узнать правду.
Ну, разве что… разве что попробовать распространить легенду о сокровищах, уверяя слушателей в том, что нефритовый «глаз» – действительно ключ, открывающий доступ к кладу. Если повезет, кто-нибудь, возможно, и вспомнит… Пусть даже на это мало надежды, но это единственное, что еще можно сделать. Хрустальный череп уникальностью своей интереснее прочих сокровищ, в худшем случае придется довольствоваться им.
Переодетый лакеем Человек в Черном, оказывается, замечательно умел порождать сплетни. Вдобавок ко всему, он преувеличил цену клада, чтобы сделать его еще желаннее, и это возымело действие на тихие поначалу шепотки: несколько недель спустя в Версале и Сен-Жермене все уже вслух только и говорили, что об ацтекских сокровищах… А Тобиас Рид тем временем продолжал расследование, связанное с местом нахождения хрустального черепа.
Выяснилось, что двор и королевская сокровищница Франциска I в свое время располагались в старом Сен-Жерменском замке, там же хранились и королевские архивы. Когда Людовик XIV переехал с двором и казной в Версаль, большая часть этих архивов была отправлена в Париж, где уже приготовили для них место. Тобиас отправился туда и ознакомился с архивами – ни в одном документе не оказалось и намека на сокровища Монтесумы или на то, что с ними было сделано. Впрочем, архивариус неохотно признался, что многие документы так и остались в старом замке – их попросту забыли: наверное, они еще там, а может быть, их нашли и сожгли, когда начался ремонт.
Тогда мистер Рид связался с месье Ардуэном-Мансаром, архитектором, которому в то время было поручено увеличить и перестроить старый замок. Несмотря на ужасную занятость (продолжалась реконструкция, к тому же еще прославленный Ардуэн едва мог устоять под напором просьб разного рода, но известно было, что, как правило, он никому не отказывает), этот любезный человек охотно принял его. Кабинет, находившийся в новехоньком Версале, куда поселил своего придворного архитектора король, оказался заваленным гигантского размера рулонами, одни из которых лежали отдельно, другие были скреплены по несколько кожаными ремешками. Эти рулоны стояли вдоль стен или заполняли полки высоченных, доходивших до лепного потолка шкафов, или были навалены на столы – письменные и простые. Рядом с некоторыми, приколотыми тонкими стилетами к доскам, лежали перья, отточенные угольки, угломеры и мерные рейки из орешника.
С первого взгляда могло показаться, что здесь царит чудовищный беспорядок, тем не менее сам господин Ардуэн-Мансар и его подручные вроде бы находили в этом хаосе все, что им требовалось.
– Я разыскиваю эти архивы по поручению короля, – глазом не моргнув соврал Тобиас Рид. – Не припомните ли: видели вы их, перемещали куда-то?
– Надо расспросить моих мастеровых, – ответил архитектор, озабоченно поглаживая пальцем подбородок. – Работы в старом замке продолжались пять лет. Некоторые из мастеровых начинали перестройку, другие пришли к концу ее… Просто немыслимо найти сейчас их всех.
– Но вы ведь, наверное, помните, что и как было перестроено?
– Месье! – оскорбился Ардуэн-Мансар. – Знайте, что ни один уложенный мной в этом королевстве камень не может быть забыт! Я помню все.
– Простите, ради бога, простите. Мне существенно важно увидеть эти утерянные документы, чтобы не пострадать от ярости его величества. Не знаю, почему король так дорожит ими теперь, но выполнить его приказ…
– …значит, послужить воле Господней! – подхватил архитектор, явно смягчаясь. – Как мне не понять вас, месье, как не знать этого самому, если я столько раз пытался сразиться с абсурдными с точки зрения архитектуры прожектами!.. Если бы не удалось обуздать кое-какие чересчур смелые замыслы, некоторые здания обрушились бы еще до завершения строительства. Здесь у меня планы всех работ. Они могут помочь нам в поисках. Видите ли, – продолжал он, вооружаясь приставной лесенкой, чтобы добраться до верхней полки, где тоже хранились рулоны, служившие пристанищем для бесчисленных пауков, – видите ли, старый замок напоминает в плане неправильный пятиугольник. К средневековому строению, которое расширял и перестраивал еще Франциск I, я добавил еще пять флигелей – выступами.
Он примолк на то время, которое потребовалось, чтобы развернуть чертеж, вглядеться в него и, покачав головой, положить на прежнее место. Так повторилось еще два или три раза, после чего архитектор спустился и переставил лесенку в другое место, подальше.
– Я, кроме того, упорядочил фасады, – снова заговорил Ардуэн-Мансар, – заделав те пространства, которые нельзя было упорядочить или перестроить. Ах! – воскликнул он, хватая увесистую связку рулонов, наверное, с десяток их там было. – Вот они, эти планы! Не изволите ли помочь мне? Пожалуйста, месье!
Тобиас Рид встал сбоку лесенки и принял от архитектора связку. Ардуэн-Мансар, освобожденный от пыльного груза, принялся горячо благодарить, а Рид, наоборот, стараясь от этого же груза отделаться, попытался пристроить рулоны на уже заваленный их более свежими собратьями стол. Ничего не получалось, но тут к нему присоединился спустившийся из-под потолка хозяин кабинета.
– Я еще и привел в порядок кое-какие апартаменты, – похвастался он, разворачивая один из чертежей.
Архитектор стал водить по открывшемуся плану здания пальцем, показывая гостю по мере продвижения кончика ногтя разные части замка.
– Вот видите, тут – театр, здесь – часовня, это покои короля и королевы на втором этаже, это – апартаменты их слуг, затем… затем, вот – на первом этаже: гостиная, где его величество принимает своих придворных.
– Могу ли я взять с собой эти чертежи? – спросил Тобиас Рид, едва дождавшись конца «экскурсии».
Ему показалось, что Ардуэн-Мансар в затруднении, и он поднажал.
– Клянусь вам беречь их как зеницу ока и принести назад сразу, как закончу расследование! – с пылом произнес он.
В конце концов архитектор уступил, и Тобиас Рид направился к своей карете, нагруженный рулонами и папками. Придя домой, он тотчас же занялся поисками в них следов средневековой постройки, куда, как он надеялся, рабочие господина Ардуэна-Мансара свалили найденные ими и совершенно им не нужные приходно-расходные книги и чертежи.
Теперь Тобиас мерил шагами коридоры и изучал цоколи замка. По крайней мере, те из них, какие были ему доступны. Мери целый день следила за ним, озадаченная его деятельностью и вопросами, которые он задавал. Слишком погруженный в свое расследование, Тобиас не замечал ее… Когда приличия заставили обоих прекратить поиски, выводы оба сделали одинаковые.
Ни тот, ни другая ничего не узнали.
Мери вернулась в свой особняк к ужину. Отчужденность Корнеля напомнила ей об их утренней стычке. Чтобы немного остыть и умерить ярость, он весь день слонялся по кухням старого замка, там, где можно было поймать больше всего слухов, думая при этом: когда Мери добьется своей цели, получит то, на что рассчитывает, она отошлет его обратно к Форбену… Но, хотя его уже начинала томить мучительная тоска по морю, та, что сродни ностальгии по стране, к которой прирос телом и душой, он не спешил расставаться с Мери Рид. Правда, ему тяжело было смотреть на то, как она себя уродует, размалевывая нелепыми красками, ему очень не нравилось, как она жеманится и начинает говорить свысока, будто на самом деле голубых кровей, – он-то помнил, до чего она на самом деле непосредственная, жизнерадостная, отважная… Мери, что бы она там ни говорила, сотворена для действия и для плавания по морям! Вот в чем настоящая причина его печалей и его горечи, и он дорого бы дал за один-единственный аргумент, способный заставить ее отказаться от своих намерений и вернуться в Брест. Если бы ему нужно было выбирать между ею и Форбеном, он бы причалил к ее берегу. Кораблей, на которых найдется место для хороших моряков, хватает.
Когда после ужина они остались одни в музыкальном салоне, где скучал клавесин, Мери сразу же стала рассказывать о том, как провела день, – словно забыла, что утром они поссорились. А он только и думал, что об этом! Но странное поведение Тобиаса Рида напомнило ему о слухах, которые бродили по всему Сен-Жерменскому замку.
– Мне дважды удалось подслушать обрывки разговоров насчет сокровищ и ключей к ним, – объявил Корнель, минутку подумав. – Может быть, Тобиас Рид, как другие, решил искать их…
– Да это же просто смешно! – возразила Мери. – Тобиас и Эмма слишком богаты для того, чтобы какие-то слухи могли отвлечь их от собственных дел. Нет, из-за такой глупости они не стали бы тревожиться! Да каждый из них потерял бы куда больше, чем приобрел, гоняясь за призраком сокровищ! Ой, боюсь, тут что-то другое.
– Но ты не станешь досадовать, если я все-таки сам кое-что попробую выяснить?
– Ты готов поверить дворцовым сплетням? Ты?! – Мери была донельзя удивлена.
Едва войдя в комнату, она скинула туфли с уставших ног и теперь нежила ступни на толстом мягком ковре, устилавшем пол. В два прыжка Корнель оказался рядом с Мери. Нарушив данный себе обет не докучать подруге приставаниями, он нежно ее обнял, и, поскольку она, счастливая, что они помирились, и не подумала отбиваться, спросил прямо:
– Если у меня будет имя и состояние, у тебя уже не будет необходимости в каком-нибудь проклятом англичанине, чтобы он тебе их предоставил?
Сердце его сжалось, зато сердце Мери забилось, как бешеное.
Он осыпал ее шею легкими поцелуями, и у нее от этой ласки по всему телу прошла дрожь.
– Ты корсар его величества, – попробовала она тем не менее слабо сопротивляться. – Ты, как Форбен, связан этими идиотскими правилами!
– Ошибаешься, Мери! В отличие от него, я вовсе не женат на море. И мне гораздо легче расстаться с морем, чем потерять тебя. Но ты не ответила на мой вопрос…
– Ты, значит, серьезно говорил о женитьбе?
– Ты не ответила на мой вопрос! – повторил он.
Господи, как же они похожи друг на друга… Мери думала недолго. Чем лучше она знакомилась с этими угодливыми лордами, тем меньше симпатии к ним у нее оставалось. Зато от одного прикосновения Корнеля, от одного его взгляда она становилась счастливой с головы до ног.
– Разузнай все об этих сокровищах, – решила Мери с внезапным облегчением. – Если клад и впрямь существует, мы сами отправимся на его поиски.
Корнель подавил вздох удовольствия и поцеловал ее так, что она едва не задохнулась.
Мери Рид была именно такой, какой он себе ее представлял!
19
Целую неделю Тобиас Рид продолжал все те же игры, постоянно наталкиваясь на тот же результат. Объявила о своем приезде Эмма: ей прискучило томиться в лондонском доме мужа, куда она перебралась, и хотя, конечно, появиться при дворе короля Вильгельма сразу же после того, как распространился слух о свадьбе, оказалось весьма приятно, но то и дело обнаруживать, что заключенный брак, избавив ее от клеветников, одновременно лишил и забавлявших все-таки поклонников, быстро надоело. Потому, уладив дела, она села на корабль, отплывавший во Францию.
А Мери продолжала свою тайную деятельность в старом замке. Она осведомлялась о вопросах, которые задавал Тобиас, исследовала уголки, где он задерживался хотя бы на минуту, и прекращала слежку только к ночи, когда дядюшка отправлялся домой. Тогда ее сменял Корнель и, проводив жертву до дома, уходил лишь после того, как убеждался, что Тобиас улегся спать.
С утра все начиналось сначала.
Корнель тоже собирал информацию, но другого рода, и информация эта была бессвязной и противоречивой. Сокровища оказывались то испанскими, то ацтекскими, то принадлежащими племени майя… Иной день они хранились едва ли не везде, иной – нигде. Только в одном можно было быть полностью уверенными: слухи исходили из Версаля.
Свой первый доклад королю Якову Мери сделала в тот день, когда Эмма де Мортфонтен прибыла в Сен-Жермен-ан-Лэ. Все, что «шпионка» смогла узнать: Тобиас Рид ищет какие-то секретные документы. Стремясь сделать более достоверной басню, сочиненную ею для того, чтобы попасть ко двору, Мери добавила, что подозреваемый пытался также налаживать связи для своего зловещего плана убийства. Король Яков повелел продолжать слежку и снабдил ее новым кошельком, таким же полным, как прежний. Приказано было не скупиться на расходы.
* * *
– Моя дорогая супруга! – воскликнул Тобиас Рид, едва Эмма ступила на порог его особняка в Сен-Жермене.
Расположенное за порталом, замыкающим строгий квадратный двор, здание было прелестно, как все здешние каменные дома. При особняке не было сада, заменял его цветник, где, окружая фонтан, питавшийся колодезной водой, в изысканном порядке чередовались кусты самшита и роз. Тобиас Рид стал владельцем этого маленького поместья пять лет назад, когда поставил себе цель расширить и усилить свое влияние во Франции, и ему понадобилась с этой целью резиденция, всегда готовая принять его, в какое бы время он ни задумал прибыть во Францию и сколько бы времени ни собирался пробыть в Сен-Жермене.
– Путешествие не слишком утомило вас? – продолжил он, поддерживая Эмму под локоток и направляясь с ней к столовой.
Там только что накрыли обеденный стол. В комнате, куда они вошли, пахло сложной смесью ароматов воска, которым был натерт паркет, и бобовой похлебки, которую служанка только что разлила по их тарелкам: по приказу хозяина, как только вдали показалась карета Эммы, она поспешно принесла второй прибор. Несмотря на записку о скором приезде, никогда нельзя было заранее знать точно ни часа прибытия, ни даже дня: все зависело от погоды и состояния дороги – как на суше, так и на море.
– Я настолько не переношу качку, прямо хоть на корабль не поднимайся, – сказала Эмма. – Меня могут заставить только чрезвычайные обстоятельства. Зато дымок, который поднимается от этой похлебки – так, во всяком случае, кажется, – говорит о том, что вот она-то сможет избавить меня от усталости!
Служанка поняла слова супруги хозяина как комплимент и ответила на них улыбкой, затем почтительно поклонилась и сказала новоприбывшей: «Добро пожаловать!» и «Приятного аппетита!».
– Что ж, тогда не станем терять время, – откликнулся и Тобиас, любезно отодвигая стул, чтобы Эмме было удобнее пройти за стол и сесть к тарелке.
Сам он уселся напротив, на другом конце стола, проклиная про себя длину этого пространства, лишавшую его близости жены.
Вовсе не желая начинать доверительный разговор при слугах, Тобиас для начала расспросил Эмму о том, что она поделывала в Лондоне, что новенького при дворе короля Вильгельма, где она бывала в его отсутствие… Эмма расщедрилась на несколько анекдотов о своих подружках, никак не перестающих поздравлять ее с таким удачным браком, а заодно и о врагах, которых обнаружила в связи с тем же событием.
– Ваши тайные любовницы просто взбешены, дорогой мой! Они меня ненавидят только за то, что я сумела женить вас на себе, в то время как каждая из них считала именно себя вашей избранницей. Теперь все прежние соперницы чувствуют себя в равной степени поруганными и осмеянными, вот и бичуют ваше легкомыслие с утра до ночи и с ночи до утра… Послушать их – так вы просто последний мерзавец и лжец!
Тобиас веселился куда больше, чем сердился:
– Да пускай болтают, мне это все равно! Если только вас это не раздражает.
– Ни в малейшей степени! – заверила Эмма.
– С тех пор как овдовел, я только и занимался тем, что ловил случаи, которые эти красотки мне любезно предоставляли. Для большинства из них – кстати, замужних! – это была такая же сделка, как для меня самого. Признаюсь, что наш брак избавил меня от забот по крайней мере в отношении двух прелестных вдовушек, слишком, на мой вкус, легкомысленных, если иметь в виду мои собственные интересы. Только вы, дорогая моя, представляли собой одинаково сильную приманку для моего рассудка, моего сердца и моего делового чутья, – завершил Тобиас свое признание.
Эмма решила рассматривать его искренность как комплимент. Другая обвинила бы Тобиаса в цинизме, но она сама была чересчур цинична, чтобы на такое обижаться. На самом деле, бросаясь в водоворот светской жизни, она пыталась заглушить тоску, не оставлявшую ее после свидания с Форбеном, заполнить пустоту любыми удовольствиями, физическими или словесными.
Ей отчаянно не хватало Мери.
Пока она еще могла надеяться на возвращение подруги, ее мучило лишь нетерпение. Сейчас же, что бы Эмма ни делала, она не могла избавиться от ощущения черной дыры внутри себя, дыры, которую ничем не залатаешь. Она знала, что влюблена в Мери, но раньше не представляла себе масштабов этой любви. Судьба подарила ей мужа вполне по ее амбициям, более чем способного удовлетворить запросы ее плоти, но – не души. Приходилось этим довольствоваться. По взглядам обойденных вниманием Тобиаса дам она понимала, какой счастливый шанс выпал ей – оказаться его избранницей. Однако Эмма де Мортфонтен продолжала верить, что любой счастливый шанс – ничто без несгибаемой воли и решимости, ей свойственных.
Поужинав, они перешли в музыкальный салон. Эмма, подобрав юбку из шитого серебром английского кружева, погрузилась в удобное кресло и тут же, едва зазвучали первые аккорды клавесина, забыла об усталости. Тобиас играл божественно. Закончив пьесу, предназначенную для того, чтобы снять напряжение жены, он налил в бокалы портвейн и протянул один Эмме.
– Как трогательно вы обо мне заботитесь, – сказала Эмма, когда он, опустившись рядом с ее креслом на колени, принялся ласкать руку, с которой уже была снята кружевная перчатка.
– У меня, как у всякого человека, есть недостатки, Эмма, однако, если то, в чем меня упрекают другие, делает меня более желанным для вас, это нисколько не уменьшает моего стремления любить вас и лелеять. Поверьте, вы очень дороги мне и я действительно счастлив тем, что женился на вас. Ах, как мне вас недоставало! – добавил он, страстно целуя нежную кожу на внутренней поверхности ее локтя.
По телу Эммы пробежала дрожь. Ей не терпелось узнать, какие новые открытия Тобиас сделал в поисках следов их сокровищ, она же все-таки взяла на себя идею этого поиска, чтобы обмануть душевную тоску, но ласка и взгляды мужа напомнили о том, как ее плоть жаждет любви.
– Может быть, поднимемся в спальню? – спросила она едва слышно, так пересохло в горле.
Тобиас выпустил ладошку, на которой только что запечатлел последний поцелуй.
– Я и сам собирался предложить вам это… – сказал он и привлек жену к себе, едва она встала.
Эмма отдалась его поцелую и позволила отнести себя в спальню.
Он всю ночь любил свою жену, удивляясь тому, что ее не могли насытить их ласки: она требовала еще и еще, она хотела, чтобы обладание было все более и более полным, она, не открывая глаз, стонала и выгибалась дугой – казалось, никакие повторы, никакая страсть не способны удовлетворить ее. Эмма де Мортфонтен до крови искусала губы, чтобы не зарычать, тело ее томилось желанием, которого отныне не утолить никому, никому, никому… И каким бы Тобиас ни был неукротимым и пылким любовником, ее наслаждению все равно не суждено быть для нее достаточным. Мери Рид, уйдя, оставила после себя пустоту, которую нечем было заполнить.
А Тобиас Рид видел во всем этом лишь неутолимый голод, лишь ненасытный аппетит, от чего его возбуждение и пыл десятикратно возрастали.
– Чем больше проходит времени, мадам, тем больше вы мне нравитесь, – признался он наконец на рассвете срывающимся голосом. – Я умираю от любви… – прошептал он, теребя губами ее все еще твердые соски. Тобиас был измучен страстью, но тоже не насыщен ею. – Я горжусь честью, которой вы награждаете меня…
Эмма отвернулась, не ответив. Из-под опущенных ресниц сверкнула слеза. В ней удивительно смешались истома наслаждения и тоска по тому, чего нет и больше никогда не будет. И сама она стала воплощенная необузданность, свирепость во плоти. Свирепость, еще и постепенно набиравшая силу.
Они спали мало, а в девять их разбудили: постучала в дверь служанка. Тобиас, которого это привело в чрезвычайное раздражение, встал с намерением хорошенько выругать глупую бабу: ей ведь было четко приказано не беспокоить! Надел халат, злобно распахнул дверь… Но, когда он увидел человека, стоявшего рядом со служанкой, гнев его вмиг испарился. Тому достаточно оказалось одной фразы из трех слов, чтобы лишить хозяина всякого желания валяться в постели:
– Мы его нашли!
– Подождите меня на кухне, – приказал Тобиас, припухшие губы еще с трудом повиновались ему, язык еле ворочался. – Подавай завтрак, – велел он служанке, с облегчением убедившейся в том, что ее все-таки не накажут за непослушание, к которому ее вынудил Человек в Черном.
Тобиас закрыл дверь.
– Что случилось? – по-кошачьи потягиваясь, спросила Эмма.
– Отличные новости, милочка.
Он подошел к постели, обнаружил, что жена так же хороша при пробуждении, как и разнаряженная в пух и прах, легонько коснулся ее губ губами и попросил:
– Одевайтесь, дорогая, и спускайтесь ко мне. Нас ждет Человек в Черном, а мне еще нужно кое-что рассказать вам.
Эмма не заставила себя просить дважды.
Два часа спустя они вышли из дому и сели в карету, которую сопровождал лакей на вороном коне.
Слушок о сокровищах сделал свое дело. Один из потомков Жана Флери, кузнец в Версале, сказал кому-то, будто видел тот нефритовый «глаз», о котором все говорят. Человек в Черном, оставив следить за ним своего сообщника, поспешил с новостью к хозяину.
Корнель, который не снимал наблюдения за особняком Рида со времен своего первого разговора с Мери о сокровищах, увидев тронувшуюся с места карету, сразу понял, чем дело пахнет. Он побежал к себе, чтобы обсудить все с Мери, – она еще спала, измученная не отпускавшей ее двое суток мигренью, – осторожно разбудил ее, затем объяснил, что видел и что, по его мнению, виденное значит. Рассказал и о том, что вчера приехала Эмма, и о том, что ближе к рассвету появился Человек в Черном, и о том, что вскоре после этого все трое поспешно отбыли.
– Они направились в Версаль, – закончил он рассказ.
Мери вскочила – нельзя их упустить! Мигрени как не бывало. Она скинула ночную сорочку, вызвав у Корнеля, которого один только вид ее кожи приводил в экстаз, восхищенное восклицание, но он подавил в себе уже родившееся желание, ограничившись тем, что, едва не съев подругу глазами, вздохнул и пошел седлать лошадей. А Мери между тем открыла сундук, где слишком долго томился мужской наряд, оделась, выбелила лицо, чтобы не так легко было ее узнать.
Не прошло и получаса с тех пор, как Риды сели в карету, а Мери и Корнель, пришпоривая лошадей, уже пустились в погоню.
Сен-Жермен и Версаль соединяла широкая пыльная дорога, по обеим сторонам которой стеной стояли дубовые и каштановые рощи. Несмотря на ранний час, экипажи здесь так и кишели. В основном в ту или другую сторону устремлялось дворянство, но затесались сюда и несколько купцов. Корнель и Мери, обгоняя кареты, сверялись с гербами на их дверцах и не задерживались.
– Вон они! – сказал наконец Корнель, показывая пальцем на летевшую стрелой карету.
– Вперед! – воскликнула Мери.
Теперь, зная, что Корнель не ошибся и они едут в правильном направлении, следовало опередить врагов. Они низко надвинули на лоб шляпы и, лихо обогнав карету Тобиаса, поскакали впереди.
Едва спешившись в Версале, Корнель озаботился тем, чтобы достать две лакейские ливреи. Ему удалось взять их внаем у какого-то типа, закончившего службу. Тип колебался недолго. Тип решил, что, ежели его станут спрашивать, куда он их дел, или заподозрят самого в каком-то дурном деле, он скажет, что его обокрали, после чего положил в карман кругленькую сумму и потребовал заверений, что ему вернут его одежду и что больше его никто не побеспокоит.
