Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)
Стебли крапивы служили оправой для розы из белого шелка. К розе была прицеплена записка. Мери развернула листок.
«Приколите ее к одежде, – прочла она. – Сегодня вечером. Только для меня».
За этим следовала подпись маркиза. К записке была приложена карточка – приглашение на праздник. Тот самый праздник во дворце Фоскари, о котором только сегодня упоминал французский посол.
Мери рухнула на кровать, отданная на растерзание своим демонам. Охваченная желанием и страхом одновременно. Раздираемая между желанием сопротивляться и желанием покориться. Она так и сидела в нерешительности, не двигаясь с места и не отрывая глаз от букета, пока не позвонили к ужину.
За столом Балетти ни единым намеком не обмолвился о празднике. Он затрагивал самые разные темы, заставляя ее говорить обо всем подряд, когда ее волновало только одно. Как обычно, ему удалось ее рассмешить, он был милым и галантным – что-что, а это маркиз умел.
Когда ужин закончился, и Балетти встал, чтобы отодвинуть стул и помочь Мери выбраться из-за стола, та спросила притворно небрежным тоном:
– В котором часу мы должны отправиться во дворец Фоскари?
– Будьте готовы к девяти часам. Гондольер вас туда отвезет.
У Мери сжалось сердце:
– Вы не поедете со мной вместе?
Устремленный на нее взгляд Балетти обжигал:
– Я с вами встречусь там. Чуть позже.
– Как я вас узнаю, маркиз? – испугалась она.
– Я вас узнаю. Разве этого недостаточно?
Она кивнула. Балетти наклонился и коснулся губами ее шеи, медленно поднялся к уху.
– Не опаздывайте, – взмолилась она. – Я этого не перенесу. Только не в этот раз.
В назначенный час Мери, окончательно побежденная, спустилась по лестнице. Ее корсаж украшала белая шелковая роза, измученное лицо скрывала моретта.
Когда гондольер остановился у ступеней, ведущих во дворец, праздник был в самом разгаре, гремела музыка, сверкали краски. Мери не было надобности узнавать в лицо каждого в отдельности, чтобы понять, что все венецианские патриции собрались здесь, хмельные от вина и девок. Целые толпы с громким хохотом носились взад и вперед, увлекаемые фарандолами и тарантеллами, руки неутомимо сновали, не смолкали непристойные шутки. Дамы не могли защитить себя, вслух высказывая недовольство: голос выдал бы их, раскрыл тайну маски. И теперь никто не отличил бы недотрогу от потаскухи, жену от любовницы, простушку от бесстыдницы. Мери рыскала повсюду, шлепала веером по пальцам, цеплявшимся за ее юбки, и в отчаянии искала среди всех этих масок того единственного, который только и был ей нужен.
Не осталось ни одного алькова, где не укрывался бы разврат, ни одного дивана, который не приютил бы охваченного истомой тела, ни одного стакана, откуда не выплескивалось бы густое вино. Здесь безудержно плясали, напивались, предавались любви. Карнавал заканчивался, сам себя хоронил, и это погребальное бдение исторгало у него слезы под черным бархатом маски.
Устав от царившего повсюду безумия и от пошлости всего окружающего, Мери направилась к большому окну, на подоконнике которого горели свечи в канделябрах. Ее внимание привлек Арлекин. Мери задрожала, она была совершенно уверена в том, что под этой маской скрывается Балетти. Но он тотчас скрылся из виду, подхваченный вихрем танцующих. Она жадно искала его взглядом, не решаясь двинуться с места, чтобы и он мог ее отыскать, долго не находила, и вдруг увидела снова: он целовал чью-то обнаженную грудь. Потом увидела Арлекина чуть подальше: кто-то сидел на нем верхом, а сам он ухватил сразу две подвернувшиеся талии.
Арлекинских нарядов оказалось такое множество, что Мери уже не могла этого выдержать. Балетти не придет. Он над ней посмеялся. Ни один нормальный человек не может подвергнуть другого такой пытке. С этой минуты она утратила к маркизу всякое доверие. Форбен конечно же был прав, и неважно, что там она видела и слышала. Все кончено. Ее охватил злобный и спасительный порыв мести, утишивший боль. Мери хорошо знала это чувство, всегда приходившее ей на помощь, и не боялась его. Во всяком случае, оно куда менее опасно, чем ее покорность, внезапно сделавшаяся ей отвратительной.
Лестница, рядом с которой она оказалась, вела на верхний этаж. Подхватив юбки, Мери, задыхаясь, устремилась вверх по ступенькам. Она решила покинуть Венецию, отправиться к Форбену и настигнуть Эмму в Дувре, как, собственно говоря, следовало поступить уже давным-давно.
Заметив пустой будуар, едва освещенный одной-единственной свечкой, Мери проскользнула туда и, встав у закрытого ставнями окна, попыталась успокоиться. И тут чья-то рука схватила ее запястье, завела руку за спину. Мери невольно застонала, маска упала на ковер.
– Залезай в кресло и встань на колени, – требовательно выдохнул ей в ухо маркиз.
Она и не слышала, как он вошел.
– Я ненавижу вас, – простонала она, исполнив, однако, приказание.
– А я люблю тебя, Мери. Люблю, как никогда не любил.
Приподняв ее юбки, он закинул их ей на плечи и овладел ею с мучительной неспешностью, заставившей ее сначала всхлипнуть, потом закричать в голос. Снова и снова. Дьявол победил.
Она ему принадлежала.
13
Клемент Корк вошел в кабинет господина Эннекена де Шармона, куда его провели, с тем же неприятным чувством, что и всегда. Посол стоял лицом к окну, выходившему в сад.
– Вы хотели меня видеть, – с притворной угодливостью произнес Корк.
Посол нехотя оторвался от созерцания мальчишек-рабов, резвившихся в саду, и повернулся к нему. Господин Эннекен де Шармон показался Корку подавленным и измученным. На руках посол держал щенка, которого равнодушно поглаживал.
– У нас неприятности, – отрывисто бросил он. – Большие неприятности, из которых надо как-то выпутываться.
– Я здесь именно для этого, сударь, – заверил его Корк.
– Форбен пожаловался французскому королю и дожу. Начато расследование – здесь, в Венеции. И на этот раз я уже ничем не могу управлять.
– Вы хотите, чтобы я свернул все дела?
– Нет, не хочу – проворчал посол. – Я не хочу, чтобы мне мешали забавляться, не хочу, чтобы мне мешали получать удовольствие, не хочу, чтобы мне досаждали, и не хочу, чтобы меня судили!
– Так чего же вы хотите, в таком случае?
– Хочу смерти шевалье де Форбена! – взорвался посол, топнув ногой.
Если бы он не был настроен так решительно, Корк посмеялся бы, глядя на то, как трясется и подпрыгивает эта заплывшая жиром бесформенная туша, стискивая щенка, который, отчаянно тявкая, безуспешно пытался высвободиться.
– Только и всего? – пожал он плечами, опускаясь в кресло. – И как вы намерены взяться за дело? Хочу вам напомнить, что до Форбена нелегко добраться.
– Хитростью, – проскрежетал Эннекен де Шармон, разжав руки и отпустив шенка, который в конце концов его тяпнул. – Только хитростью можно его погубить.
Он ухмыльнулся, приблизился к Корку и, схватив за ворот, рывком поднял на ноги. Затем, глядя ему в лицо вытаращенными глазами и обдавая несвежим дыханием, рассказал, что он придумал.
* * *
– Так вот, слух этот должны распространять сами имперцы, – пересказывал Корк услышанное маркизу де Балетти, к которому прибежал сразу после того, как посол его спровадил.
Балетти с досадой потирал рукой подбородок. Хорошо хоть, Мери при этом не присутствует, подумал он. Несмотря на то что Корк проникал к нему через подземный ход, который начинался в его кабинете, а другим концом выходил на поверхность в монастыре, ему все же не хотелось ее во все это вмешивать. Мери изменилась. Она сделалась кроткой и нежной, и он чувствовал, как она понемногу успокаивается и начинает искать его общества. Он не солгал, когда сказал, что любит ее. Желая ее приручить, он и сам попался в собственные силки. И лучшим способом доказать ей свою искренность счел именно этот: дать ей все, и даже более того. Дать ей наслаждение, которого она требовала в его объятиях, сохранить молчание, на которое она рассчитывала, а вскоре и открыть ей главную свою тайну, в которую никто, даже Эмма де Мортфонтен, по-настоящему не проник. Закрыв глаза, маркиз отогнал омрачавшее его мысли видение и постарался сосредоточиться на том, что сообщил ему Корк.
– Форбен горд и самонадеян, – сказал он. – Если его заверят в том, что в потрейском замке расположен значительный склад боеприпасов и что его плохо охраняют, совершенно очевидно, что он устремится туда.
– И тогда имперцы возьмут его в клещи, пока он будет обстреливать ложную цель, – закончил вместо него Корк.
– Надо его предупредить, – решил Балетти. – Я мог бы намеренно дать просочиться сведениям с тем, чтобы этим занялась Мери. Но мне не хотелось бы, чтобы ей обо всем этом стало известно – она встревожилась бы из-за сына.
– Я, кажется, знаю, как надо действовать, – немного подумав, объявил Корк. – Один из матросов Форбена – мой друг детства. Однажды он избавил меня от неприятностей, наладил отношения со своим капитаном, и это дает мне возможность предположить, что он имеет на него некоторое влияние.
– Обычай морского братства?
– Думаю, да. Я найду способ его известить. Эскадра Форбена сейчас стоит на якоре. Мне нетрудно будет разыскать Корнеля.
– Но ты подвергнешь себя опасности, – заметил Балетти.
– Посол заходит слишком далеко. Форбен должен выйти из этой истории без потерь, и сын Мери – тоже.
Балетти всмотрелся в темные глаза Корка:
– Она тебе очень дорога, да?
– Как и все другие, чья тайна меня занимает. Я не любил ее, маркиз, только хотел. Не спорю, это могло бы случиться, однако же не случилось. Я счастлив, что вы с ней поладили.
– Я уже очень давно ни о ком так не заботился и ни с кем не был так близок, – признался Балетти. – И я не хочу, чтобы она еще когда-нибудь страдала.
– Положитесь на меня, маркиз. Я сделаю все для того, чтобы этого не случилось.
– В таком случае поторопись. Слухи распространяются быстро, как бы они тебя не опередили.
* * *
Клемент Корк не мешкал и уже назавтра к вечеру добрался до Анконы. Ему потребовалось совсем немного времени на то, чтобы найти матросов с «Галатеи». Ориентиром служила таверна, где играли в кости, громко смеялись среди винных паров и клубов табачного дыма, а репутация портовых шлюх была отнюдь не преувеличенной. Если они и впрямь умели считать монеты, которые им опускали за корсаж, то ничуть не хуже им удавалось и удовлетворять желания матросов, слишком долго пробывших в море.
Войдя в притон, заполненный грохотом музыки и гулом голосов, Корк принялся прокладывать себе путь в дыму, поднимавшемся над трубками, и вскоре заметил Корнеля, который мерился силами с каким-то другим матросом: они намертво сцепились руками, упираясь локтями в стол. Вокруг стола собралась толпа, поминутно заключались пари, хотя исход борьбы, казалось, был предрешен: Корнелю победа не светила, похоже, он с трудом выдерживал натиск противника.
Корк, растолкав зрителей, пролез в первый ряд. Спорящие делали ставки через посредника, стоявшего тут же, в толпе, и покрикивавшего на них с явственным марсельским акцентом. Все взгляды были устремлены на вздувшиеся мускулы борцов. Набухшие вены, обвившие руки обоих, казалось, вот-вот лопнут, не выдержав напряжения.
– Гляди, сдохнешь ведь! – крикнул Корнелю один из матросов. – Лучше сдайся, черт возьми!
Противники пыхтели и потели, но Корк мгновенно смекнул, что к чему. Пари к этому времени начали потихоньку угасать; на радость марсельцу он поднял ставки. Сумма была немалая, и другие потянулись за ним. Корнель вскинул глаза и разглядел его насмешливую улыбку. В одно мгновение прежнее сообщничество возродилось.
– Пора с этим заканчивать, я что-то притомился, – решил он и… дал наконец выход всей мощи своей единственной руки.
Рука противника дрогнула и, жалобно хрустнув, легла на стол.
– Мать честная! Прямо как нарочно! – завопил марселец.
Он быстренько собрал деньги, отложил причитающуюся ему часть, выплатил победителям их долю; проигравшие нехотя разошлись, кляня судьбу.
– Без обиды? – спросил Корнель у противника, протягивая ему покрасневшую ладонь.
Тот пожал его руку со словами:
– Я тебя недооценил. Да, с однорукими надо поосторожнее, тут я промахнулся.
Крепко стиснув руку Корнеля, он встал, и Корк тотчас занял его место.
– Совсем как раньше, – улыбаясь, заметил он. – Разве что ты сменил руку.
– Да это я так, забавы ради, – усмехнулся Корнель. – Каким ветром тебя принесло, Корк?
– Недобрым ветром.
– Мать честная! Я тут с тобой целое состояние сколочу! – перебил их марселец, вернувшийся к их столу, чтобы расплатиться с Корнелем.
– Не слишком-то на это рассчитывай, – отозвался тот. – Матросы два раза не дадут себя провести.
– А жаль! Давненько меня так не баловали! Ах, как же давно, мать честная! – бормотал на ходу марселец, удаляясь от стола.
Корнель пересчитал деньги, разделил их поровну на две кучки и одну придвинул Корку.
– Оставь себе все, – стал отнекиваться тот. – Я просто развлекался.
– Даже и не думай, – отрезал Корнель. – В прежние времена мы это ловко проделывали, не надо портить приятные воспоминания.
Корк ссыпал деньги в карман.
– Так все-таки зачем ты сюда явился? – вернулся к прежнему разговору Корнель. – Ты ведь знаешь, что Форбен тебя не очень-то жалует. Проведав, что ты здесь, вряд ли он станет с тобой любезничать. Черт возьми, Корк, на этот раз ты попал в щекотливое положение.
– Не настолько, как тебе кажется. Мне вот именно что надо переговорить с Форбеном.
– Чтобы тебя вздернули на рее?
– Здесь я ничего не могу тебе рассказать, место слишком опасное. Давай встретимся в полночь в церкви. Прямо за кропильницей есть углубление, откуда можно попасть в крипту. Вот там, в подземелье, я и буду ждать вас с Форбеном.
Корнель кивнул, встревоженно глядя на него. Корк встал и направился к выходу. Ему совсем ни к чему было, чтобы их лишний раз видели вместе.
* * *
– Стало быть, он хочет со мной поговорить, хотя знает, что я бы с удовольствием его повесил? – удивился Форбен.
– Возможно, речь идет о Мери, – ответил Корнель, поспешивший вернуться к капитану, который оставался на борту «Галатеи».
– Я и словом не обмолвился Мери о том, что ты знаком с Корком, – сказал Форбен, – так откуда же ему знать, что мы связаны?
– Понятия не имею, только Корк не отправился бы сюда, если бы дело не было важное.
– Если только он не хочет расставить нам ловушку. Не забывай, я ведь мешаю ему обделывать дела. Он вполне может попытаться меня убрать.
Корнель призадумался. Такое предположение ему в голову не пришло. И даже если оно казалось ему совершенно неправдоподобным, сбрасывать его со счетов не следовало.
– Ладно, – решил он, – пойду один, так будет вернее. И разберусь, чего он хочет.
– В таком случае я буду выглядеть трусом. Но никто не посмеет сказать, что шевалье де Форбен когда-нибудь отступал перед опасностью!
Корнель перебил его:
– И все-таки вы должны остаться, капитан. Вполне возможно, что вы правы. Может быть, Корк теперь совсем не тот, каким я его знал когда-то. И если мы оба попадем в западню, кто тогда позаботится о мальчике?
Форбен устало провел рукой по седеющим волосам:
– Да, вот чертова задачка!
– Я передам вам все, что он скажет. Слово в слово. Как раньше.
– Как раньше, – подтвердил Форбен.
* * *
Когда большой церковный колокол гулко пробил полночь, Корнель по замшелым ступеням спустился в крипту. Без колебаний, ориентируясь на огонек свечки, направился к алтарю. Корк сидел там, свесив ноги. Увидев Корнеля, он соскочил со своего насеста и пошел навстречу.
– Значит, ты пришел один, дружище. Я так понимаю, у Форбена нет ко мне ни малейшего доверия.
– Тебе не кажется, что у него есть для этого некоторые основания?
– А тебе? – спросил Корк, усаживаясь на прежнее место.
Корнель пристроился рядом. Свечка теперь стояла между ними.
– Помнишь, в Бресте? Как мы были служками в церкви и как аббат искал нас, чтобы мы исполняли свои обязанности?
– Еще бы, черт возьми, мне этого не помнить! Мы дрожали от страха среди надгробий, но уж лучше было прятаться среди этих лежащих фигур, чем отбывать повинность.
– Вот там-то мы в первый раз и поживились.
– Вот там-то мы и поклялись стать пиратами.
Корнель вздохнул. В его памяти всплыли те же картинки, что и у Клемента Корка. Потайная лестница в нефе, маленькая подземная часовня – и шкатулка. Шкатулка, наполненная испанскими дублонами и стоявшая рядом со скелетом, все еще сжимавшим копье. Сначала они завопили от страха, потом, дрожа, прижались друг к другу, а затем, успокоившись, решили сделать это помещение своим логовом. Позже Корк стал пиратом. На пути Корнеля встретился Форбен – только потому, что отец был матросом на его судне и пристроил туда же сына. Дороги друзей, так долго бежавшие рядом, разошлись, и снова они встретились лишь в Кале…
– Помнишь, я рассказывал тебе про одну женщину и про сокровища? Перед тем как ты отправился к Средиземному морю? – нарушив молчание, произнес Корнель.
– Та распоследняя тварь, которая бросила тебя и умчалась искать клад в одиночестве? Оставив тебя в полной растерянности и недоумении? Да, помню. Похоже, ты от этого оправился. Что, опять началось?
– Отчасти, – сказал Корнель. Ему хотелось выложить старому приятелю все, но прежде надо было решить, можно ли ему доверять. – Ты в самом деле работаешь на посла? – спросил он.
– И да, и нет. Я действительно стал его подручным, но лишь для того, чтобы вернее его устранить. Я помогаю одному патрицию, который хочет раскрыть все эти махинации, а для этого ему требуются доказательства.
– Балетти?
Корк удивленно на него уставился:
– Ты что, его знаешь?
Корнель кивнул:
– Ты раньше любил золото, поживу и женщин, Клемент. Запах крови, насколько я помню, тебе не нравился.
– Это по-прежнему так. Вот потому я и пришел предупредить вас о том, что против Форбена готовится заговор.
– Заговор? – переспросил Корнель, отложив на потом то, что намеревался сказать.
– Посол обижен подозрениями твоего капитана. У дожа, которого поощряет к тому Балетти, тоже появились сомнения, хоть он и делает вид, будто до всего этого не снисходит.
– Форбен и правда что ни день пишет Эннекену де Шармону и удивляется, что тот остается ко всему слепым и глухим.
– Ты слышал разговоры насчет потрейского замка?
– Имперцы разместили там большое количество оружия и боеприпасов, – уверенно заявил Корнель.
– Это ложный слух. Его нарочно распускают, с тем чтобы заманить Форбена в ловушку. Он не должен этому верить. Его возьмут в клещи, и он не сможет выбраться.
– А ты откуда знаешь?
– Посол поручил мне этим делом заняться. Балетти поддержал – в намерении его провалить. Не только из стремления к справедливости, но еще и из-за женщины. Маркиз влюблен.
– В Мери, само собой, – проронил Корнель так, словно по-другому и быть не могло.
Корк внимательно посмотрел на приятеля:
– Мне кажется, ты побольше моего знаешь о ней. Я не ошибся?
Корнель тоже некоторое время пристально смотрел на Корка:
– А у твоего хозяина, у этого самого Балетти, руки не в крови?
– У Балетти? Если бы ты его знал, Корнель, ты бы и подумать такого не посмел бы. Это самый честный и бескорыстный человек, какого я знаю, он все делает для других. Как только тебе могло в голову такое прийти?
– Он связан с демонической женщиной, Эммой де Мортфонтен.
– Эмма, – повторил Корк с ненавистью. – Самая продажная тварь, какую я в жизни встречал. У нее есть одна вещь, которую Балетти хотел бы забрать, а у него есть то, что нужно Эмме. Они заключили перемирие, чтобы сообща ими пользоваться, но Балетти никогда не смог бы объединиться с этой тварью. Она дьявольски красива, и она – воплощение не менее дьявольского зла. Черт возьми, Корнель, – внезапно сообразил он, – уж не хочешь ли ты мне сказать… Неужели клад, за которым она охотится, тот же самый, что занимал и твою башку? А Эмма – и есть та женщина, из-за которой ты так убивался в Кале?
– Одно ты угадал верно, – ответил Корнель, полностью теперь убежденный в искренности друга. – Я действительно собирался отправиться на поиски того самого клада. Вот только оплакивал я Мери Рид.
– Мери? – еле выговорил Корк, которому изменил голос.
И Корнель рассказал ему все с самого начала.
* * *
Эмма де Мортфонтен с силой метнула хрустальную вазу в огромное окно своего кабинета в Дувре. Все, что стояло и лежало на ее письменном столе – перья, чернила, вазы и бумаги, – отправилось следом. Габриэль, ее слуга, сменивший в этой должности Джорджа, ворвался в комнату с пистолетом в руке, решив, что на хозяйку напали. И едва успел пригнуться, спасаясь от бронзовой статуэтки, которой Эмма, живо развернувшись всем телом к двери, запустила ему в голову. После этого Габриэль счел благоразумным удалиться, плотно прикрыв за собой дверь. И тут же вторая статуэтка со всего маху ударилась в притолоку.
Когда под рукой у Эммы уже не осталось ничего, что можно было бы разорвать в клочья, швырнуть в стену или разбить, она дико, по-звериному взвыла от горя и отчаяния. Сквозь разбитое окно в комнату ворвался сырой ветер, закружил листки письма, которое она только что получила от Больдони. Один листок зацепился за шип красной розы, одной из тех, что стояли в вазе перед тем, как ее осколки разлетелись по навощенному паркету.
Эмма ринулась к листку бумаги, злобно рванула, смяла и растоптала его как раз рядом с тем ковром, где когда-то предавалась любовным утехам с Мери Оливером, своим робким и прелестным личным секретарем. Потом разрыдалась от ярости и, наконец, рухнула в кресло, совершенно измученная, выдохшаяся, растрепанная и с обезумевшими глазами. Балетти и Мери. Мери и Балетти. Их лица кружились в ее памяти, плясали, сплетались, ухмылялись, насмехаясь над ней. Это было невыносимо. Она затопала ногами, принялась лупить кулаками по чему попало, словно хотела разбить, расплющить их, и выла от боли, думая об этом невозможном союзе. Об этом предательстве!
То, что Мери хочет за себя отомстить, – понятно, Эмма этого ждала, она на это рассчитывала. И упивалась заранее, представляя себе Мери побежденной, сломленной, измученной, подавленной и уничтоженной потерей близких. Впрочем, Мери доказала, что она только об этом и думает, поскольку убрала Джорджа и мэтра Дюма. Эмма усмехнулась. Интересно, знает ли Балетти о том, что Мери убила его отца? Скорее всего, нет, вряд ли она этим хвасталась! Вернувшись после смерти Джорджа в дом бывшего прокурора, Габриэль нашел его бездыханным в тайном подвале. Эмма велела Габриэлю незаметно вынести оттуда сокровища, что слуга и сделал. Он использовал для этого древний подземный ход, который начинался в склепе, а чтобы ему никто не помешал, предварительно запер изнутри кабинет мэтра Дюма. Эмма почувствовала прилив удовольствия. Балетти все узнает. Она позаботится о том, чтобы его просветить, и скажет, что Мери пожертвовала мэтром Дюма ради удовлетворения своей алчности. Что она и его самого, Балетти, соблазнила с той же целью. А потом будет любоваться тем, как они поссорятся. Будет наслаждаться, помогая ему ее наказать. А затем уничтожит их обоих, окончательно уничтожит. Ее – за то, что заставила так долго ждать себя в Дувре, его – за то, что он посмел обладать Мери после того, как настолько жестоко ее, Эмму, оттолкнул. Дорого они заплатят за то, что сошлись!
Эмма думала, что смерти Никлауса и похищения Энн будет достаточно для того, чтобы сбить спесь с этой паршивой девчонки, но она ошибалась. Мери оказалась из той же породы, что и она сама, она хотела получить все, и даже больше.
Эмма снова завыла. Долгий крик, в котором не было ничего человеческого, взорвал давящую тишину, в которую весь дом погрузился, когда она впала в ярость.
Мери больше, чем когда-либо, была ее двойником. И Эмма, как никогда, ненавидела ее за то, что так любила. Как никогда хотела причинить ей боль. Пусть помучается. А Балетти пусть умоется кровавыми слезами, прежде чем сдохнуть.
Разразившись от отчаяния смехом гиены, она рывком вскочила и крикнула:
– Габриэль! Немедленно собери мои вещи! Мы едем в Венецию!
14
Вот уже два дня как Мери лихорадило и тошнило. Она знала, что не беременна, и решила, что недомогание вскоре пройдет. Вечером она легла в постель с неприятным ощущением, будто затылок у нее налит свинцом, и все тело болезненно ныло. Надо было бы сказать об этом Балетти, но весь тот день он казался ей таким озабоченным и рассеянным, что она не посмела его тревожить. Уснула мгновенно, ей даже показалось, будто она провалилась в постель и белые простыни затянули ее, словно трясина.
– Скорее, синьор, пойдемте к мадам Мери! – закричала с порога горничная, вломившись в мастерскую, где Балетти нередко занимался живописью.
Сунув кисти в стоявший рядом кувшин, маркиз бросился к двери.
– Она сегодня утром не встала с постели, и меня это удивило. Не в ее привычках отказываться от завтрака, – объясняла перепуганная служанка, еле поспевая за Балетти, который, задыхаясь, огромными прыжками взлетал по лестнице.
Ворвавшись в спальню, он тотчас отдернул полог кровати и в ярком утреннем свете отчетливо увидел смертельно бледное, изможденное лицо Мери. Положил руку на ее пылающий, мокрый от пота лоб. Мери еле слышно застонала. Балетти обернулся к девушке, в тревоге заломившей руки.
– Анна, вскипятите воду. Я сейчас приду к вам с лекарственными травами.
– Она опасно больна?
– Довольно опасно. Она без сознания. Слишком сильный жар. Мне надо выяснить, что она делала в последние несколько дней. Займитесь этим.
– Я спрошу Пьетро. Мадам Мери очень нравится с ним разговаривать.
Балетти кивнул и откинул одеяло с горячего и дрожащего тела Мери. Выслушал ее, ничего толком не поняв. Мери стонала и стучала зубами. Он разозлился сам на себя за то, что ничего не заметил, всецело поглощенный мыслями о письме, которое прислал Корк перед тем как отправиться к потрейскому берегу, где стоял имперский флот.
«Корнель рассказал мне всю правду о Мери Рид. Узнав то, что узнал я, вы будете потрясены так же, как был потрясен я сам. Не могу в нескольких строчках рассказать вам все, но позаботьтесь о ней как можно лучше, маркиз. Сами того не зная и не желая, вы обрушили на нее худшую кару, какую можно выдумать. Вскоре вы все узнаете. Молю вас, берегите ее. В том, что касается Форбена, все улажено, как вы того хотели».
Балетти раз сто прочитал и перечитал записку, пока не выучил наизусть. Эта истина, эти признания, которые он столько раз отказывался выслушать, теперь его терзали.
Наклонившись к больной, он поцеловал ее.
– Мери, любовь моя, – шепнул он, – кем бы ты ни была, не сдавайся.
Губы Мери дрогнули, по щекам поползли тонкие соленые струйки. Балетти наклонился к ней еще ниже, ловя ее дыхание.
– Никлаус, – простонала она, – я люблю тебя. Не уходи. Пожалуйста, не уходи.
У маркиза сжалось сердце. Позже, одернул он себя, все вопросы отложим до лучших времен. Оставил Мери наедине с ее страданиями и выбежал из комнаты, спеша приготовить лекарство, чтобы унять жар.
* * *
Форбен перевел Никлауса-младшего и Корнеля на «Красотку», стоявшую в нескольких кабельтовых от потрейского замка, в венецианском порту. Там к этому времени оставалась лишь горстка людей. Все остальные перебрались к нему на «Галатею», чтобы, когда потребуется, суметь дать отпор притязаниям имперцев.
После разговора с Корнелем первым побуждением Форбена было сделать вид, будто до него не дошел слух насчет потрейского замка. Однако слух распространялся так быстро, что он никак не смог бы объяснить своему министру, почему не стал его проверять. И потому он решил поверить Корку, но все же отправиться туда. И вот теперь он приблизился к предполагаемой ловушке вместе с Клероном, который принял командование брандером, передав командование «Красоткой» старшему помощнику.
Форбен сложил подзорную трубу. «Что-то здесь не так», – встревожившись, сказал он сам себе.
Он намеревался подпустить имперские суда поближе, а тем временем обстрелять крепость, возвышающуюся на скале. Когда же имперцы подойдут, Клерон направит свой брандер на один из кораблей, сам Форбен займется вторым. И тогда враг попадется в собственную западню. Береговая батарея, судя по всему незначительная, будет уничтожена, и уже ничто не помешает хорошенько проучить этих негодяев. Однако имперские суда, опровергая утверждения Корка, не спешили показываться.
– Должен ли я отдать приказ открыть огонь? – спросил помощник.
– Да, – коротко бросил Форбен.
И повернулся к Клерону, стоявшему на палубе брандера, на расстоянии человеческого голоса. Как сам он несколько минут назад, Клерон, нахмурившись, с озабоченным видом всматривался в открытое море.
Со стороны замка прогремели пушки, опередив орудия «Галатеи». Ядра, не долетевшие до цели, упали в воду, обдав брызгами борта обоих судов.
– Обстреляйте стены настильным огнем, – заложив руки за спину, приказал Форбен. Он сосредоточенно смотрел на то, как рушатся камни, и с досадой прислушивался к овладевшему им странному предчувствию. И внезапно понял. – Прекратить огонь! – скомандовал он.
Пушки дали последний залп, и он смог убедиться в том, что предчувствие его не обмануло.
– Тысяча чертей! Они напали на «Красотку»!
– «Красотка»! – эхом взревел в рупор Клерон.
Они сообразили одновременно. Форбен ни секунды не колебался.
– Меняем курс! – заорал он. – Им надо помочь!
Помощник не успел отдать никаких распоряжений. Ядро со всей силой ударило в ахтерштевень, который разлетелся с похоронным треском.
– В руль попали! – злобно выкрикнул рулевой.
– Только этого недоставало, – проворчал Форбен, видя, что судно разворачивается по ветру и отдаляется от берега.
– Плотника туда, – приказал он, – оценить повреждения.
Неуправляемый фрегат летел дальше.
– Ослабить паруса! – распорядился Форбен. Схватил рупор и отдал приказ Клерону: – Идите к «Красотке»!
Дважды повторять ему не пришлось. «Галатея» теперь не могла двигаться как положено, и потому Клерон велел спустить на воду шлюпку и сел в нее с двумя десятками матросов, предоставив брандеру помогать «Галатее».
Матросы налегли на весла, и лодка тотчас отошла от борта.
На «Галатее» забегали взад и вперед. С кормы уже доносились первые удары молотка.
Форбен бесился оттого, что вынужден торчать здесь, не в силах помочь своим. Он бесился оттого, что дал себя провести, что послушал этого предателя Корка! И внезапно застыл на месте, заледенев от пронзившей его очевидной мысли.
Корнель рассказал Корку, что они намерены делать. Кто из них двоих солгал? А что, если они сговорились? Только одно было несомненно: этот пират явился вовсе не за Форбеном, а за Никлаусом-младшим. Иначе зачем было нападать на «Красотку»?
Смертельно побледнев, он повернулся к направлявшемуся в его сторону плотнику.
