Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 51 страниц)
– Поднимите их, – приказал он, – и давайте отойдем подальше от этого костра.
* * *
Прошло немало времени, прежде чем Мери поняла, где находится. Вокруг была непроглядная темень, а она лежала на боку, свернувшись клубком, на чем-то мягком и теплом. Это было совсем не похоже на каменный пол в ее тюрьме. Однако последнее, что она помнила, была ее камера – и ожидание прихода Эммы. Или, может быть, то был кошмар? Ноздри ей защекотал запах океана. Она дышала им, стараясь распознать другие запахи, которые к нему примешивались. Они пробуждали неясные воспоминания, но определить их она не могла. Одно оставалось несомненным: запаха Эммы она не чувствовала. И Мери томно раскинулась, наслаждаясь теплом. Ей было хорошо, ее баюкали, плавно покачивали…
Внезапно она вспомнила: Корнель! Корнель пришел за ней в тюрьму. Мери в темноте улыбнулась и приподнялась на локте.
– «Жемчужина», – пробормотала она.
– Ты в полной безопасности, Мери, – шепнул чей-то голос совсем рядом.
Она мгновенно узнала этот голос:
– Форбен…
Больше она ничего не сказала, но позволила ему притянуть ее к себе.
И только тогда поняла, что мягкое у нее под боком – матрас, и что лежит она совершенно голая в объятиях своего капитана. Дыхание ее сделалось учащенным, и она замерла, глядя широко открытыми глазами в темноту и привалившись к этому сильному, напряженному телу.
– Не бойся, – сказал Форбен, заметив ее сдержанность, – я ни к чему не стану тебя принуждать.
– А я этого нисколько и не боюсь. Я просто удивилась – вдруг, каким-то чудом оказавшись рядом с тобой после всего, что со мной случилось.
– Судовой врач решил, что лучше за тобой присмотреть до тех пор, пока ты не придешь в себя. Не мог же я оставить тебя у него, отдать на растерзание алчным взглядам моих матросов. Это было бы неприлично и точно не понравилось бы Никлаусу-младшему.
– Никлаус, – прошептала она, чувствуя, как ее подхватила волна блаженства. – Он здесь…
– Он спит на батарее вместе с командой. Все в порядке, Мери. Все идет, как надо. Теперь все хорошо. Завтра ты его увидишь, ему так же не терпится, как и тебе.
– Где мы?
– В открытом море. Ты бредила целую неделю. Семь дней мы за тебя боялись. У тебя что-нибудь болит?
– Немножко. Везде. Я была в очень жалком виде, да? – спросила она, внезапно вспомнив слова, произнесенные Корнелем в тюрьме.
Форбен не ответил, только крепче стиснул ее в объятиях. Они долго лежали молча, убаюканные слабой килевой качкой. Море было спокойным, и Мери почувствовала себя умиротворенной. Она переплела свои пальцы с лежавшими у нее на животе пальцами капитана, инстинктивно вернувшись к былому сообщничеству их любовных игр.
– Надо забыть, Мери, – шепнул он, легонько целуя ее в затылок.
– Не хочу ничего забывать. Эмма должна заплатить и за это тоже. Балетти умер, она забрала хрустальный череп и, если не лжет, Энн тоже забрала – держит ее в где-то в Южной Каролине.
– Ты в этом уверена?
– Я смогу это проверить, только если сама туда отправлюсь. Корк меня отвезет.
Форбен помолчал, потом вздохнул:
– Корк убит.
Изумленная Мери резко обернулась к нему.
– Когда он вез тебя сюда, осколок металла пробил ему череп. Мне очень жаль.
Она ничего не ответила. Балетти, Корк. Ею овладела бесконечная печаль. Форбен прижал ее к себе. Она без колебаний спрятала лицо у него на груди, упиваясь океанскими запахами, исходившими от его кожи, поросшей седеющей шерстью.
– Остались только мы с тобой, – сказал он, целуя ее волосы. – Только ты да я, больше никого.
Мери прикусила губу, чтобы не заговорить о Корнеле. Форбен не должен знать. Их соперничество возродится, да еще отягощенное предательством. Форбен, может, и смирился бы с тем, что она покидает его, ради того чтобы найти свою дочь, но ни за что не потерпит, чтобы она бросила его ради Корнеля. Вспомнив, как Корк договаривался встретиться с ним на Пантеллерии, она вздохнула.
– Мы потом еще поговорим обо всем этом, – прошептал Форбен. – А пока отдыхай. Как только ты встанешь на ноги, Никлаус больше ни на шаг от тебя не отойдет.
И он отстранился от нее.
– Ты куда?
– Подышать воздухом. За тобой больше не надо присматривать, Мери, а я не железный.
Ей хотелось бы стереть со своей кожи память о тюремщиках и об Эмме, но для Клода де Форбена было бы лучше, чтобы она не уступала этому искушению. И Мери безропотно позволила ему одеться и уйти. Завтра же она решит, как ей быть, обсудит с сыном свои планы. А пока она хочет есть.
Мери села на постели, спустила ноги на пол и поморщилась. Все тело у нее ныло. И голова сразу закружилась, она едва успела ухватиться за стенку. Справившись с головокружением, Мери принялась перебирать воспоминания, чтобы сориентироваться в пространстве. Она была так слаба, что на это у нее ушло довольно много времени. Когда наконец она смогла встать в темноте и ощупью добраться до вазы с фруктами, то с жадностью на них набросилась, мысленно благословляя Клода де Форбена, чьи привычки нимало не изменились. Ее это обрадовало и утешило, и в то же время вызвало протест. Нет, она не сможет жить, запертая в этой клетке.
* * *
– Найди ее! – ревела Эмма. – Переверни вверх дном всю Венецию, всю Адриатику, весь мир, если потребуется, но найди мне ее!
– Мне не придется все это проделывать, – заверил ее Габриэль. – Она, скорее всего, на корабле Форбена.
– Болван! Ничтожество! – выругалась Эмма, влепив ему пощечину.
Ею владели гнев и жестокое разочарование.
Эмма была совершенно измучена. Вот уже три дня, с тех пор как узнала о побеге Мери, она не спала, не ела, не жила. Отсутствие Мери жгло ей низ живота и сердце, как еще никогда не бывало прежде.
– Пес паршивый! – в припадке бессильной ярости вопила она. – Давай шевелись, ищи наемников, догони этого корсара, утопи его и приведи ее ко мне! Ты меня слышишь? Я хочу Мери Рид!
– А я вот хочу, чтобы вы успокоились, – вспылил Габриэль, не в силах дольше терпеть, – и знаю средство для этого.
Резко притянув Эмму к себе, он крепко поцеловал ее. Эмма так же резко его оттолкнула.
– По какому праву! – кипятилась она, осыпая его ударами.
– Ну все, хватит, – решил он, – давно пора преподать тебе другие законы.
Как ни отбивалась Эмма де Мортфонтен, собственный наемник уложил ее на диван в квартире посла и изнасиловал.
– Ты поплатишься жизнью за то, что посмел это сделать, – проговорила она намного позже губами, вспухшими от свирепых поцелуев Габриэля.
– Меня бы это удивило, – насмешливо отозвался тот, застегивая штаны.
– Почему это? – недовольно спросила она.
Он схватил ее за руку, рывком поставил на ноги и притиснул к себе.
– Потому что тебе это понравилось, хозяйка. Я посмотрю, что мне удастся сделать с твоей Мери, – прибавил он, грубо ее оттолкнув.
Эмма в полном смятении чувств рухнула на диван. Все тело у нее пылало. Никогда ни один мужчина так с ней не обращался.
Габриэль смерил ее взглядом и улыбнулся. Его улыбка показалась ей непереносимой, однако она столь же смущала ее, сколь и раздражала.
– Когда ты вернешься? – спросила Эмма.
Он не ответил.
Едва Габриэль вышел за дверь, Эмма удовлетворенно потянулась. Он был прав. Ей понравилось.
* * *
– Мама!
Мери подскочила, мгновенно проснувшись, и села на постели. Каюта была озарена радостным светом, вливавшимся сквозь большие окна. Мери только и смогла, что раскинуть руки, сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди. Ничтожной доли секунды хватило для того, чтобы исчезли все ее сомнения, все ее страхи. Никлаус, ее мальчик, был здесь, рядом с ней. Они до боли стиснули друг друга в объятиях и принялись ненасытно целоваться.
– Капитан сказал, ты уже выздоровела.
Никлаус отодвинулся и замер, увидев, что по щекам матери льются слезы.
– Ты плачешь?
– Это я от радости, что вижу тебя.
Она не обманывала его. Ее захлестнуло непомерное счастье. В глазах Никлауса-младшего мерцали тысячи звезд, и Мери безошибочно узнавала каждое созвездие, пусть даже ее сын изменился, вырос, окреп, пусть волосы у него сильно отросли, а голос стал ниже. Его узнали ее пальцы, ее утроба, ее душа. Она снова привлекла сына к себе и сжала так, что едва не хрустнули косточки.
– Я тоже по тебе скучал, – признался он, осыпая ее поцелуями. – Мы больше не расстанемся, правда, мама?
– Никогда, милый, больше никогда.
У нее ни сил, ни желания не было жить с ним в разлуке. Она почти решилась сказать ему насчет Энн, разделить с ним надежду, но осеклась, не позволила себе это сделать. Мальчик едва оправился от этой потери, зачем бередить рану, пока нет никаких доказательств. Мери и сама запрещала себе до конца поверить в то, что Энн жива. Она по-прежнему была убеждена в том, что все это – новая ловушка, которую Эмма придумала для того, чтобы удерживать ее под своей властью.
– Мы отправимся искать клад? – хитро поглядев на нее, спросил Никлаус-младший.
– Не знаю, милый.
– А где Корнель?
– На Пантеллерии. Он ждет нас там.
Никлаус кивнул. Его лицо внезапно сделалось озабоченным. Мери никак не могла от него оторваться. Одно только прикосновение к сыну пробудило в ней все то, от чего она хотела бежать. Она понимала, что, как бы далеко она, мать, не ушла, все равно по-прежнему будет с ним связана. Он – плоть от плоти, кровь от крови ее. Ее слабое место. Она уже пробовала убедить себя в обратном. И больше не повторит той же ошибки.
– Он мог бы вернуться, – предположил мальчик.
– Но мне, Никлаус, мне никогда не дозволено будет остаться на одном из судов морского флота. Независимо от того, будет ли там Корнель.
– Даже если ты выйдешь замуж за капитана?
– Тем более если я выйду замуж за капитана. А ты этого хочешь, да? Чтобы я вышла замуж за Форбена?
Никлаус пожал плечами:
– Я только хочу быть марсовым с тобой, и больше ничего.
– Корк завещал Корнелю «Бэй Дэниел».
У Никлауса-младшего загорелись глаза:
– Правда? Капитан говорил, это самый лучший фрегат, какой он знает, после «Жемчужины». И он прав.
Мери пристально поглядела сыну в глаза:
– Если бы ты был на моем месте, Никлаус, как бы ты поступил?
– Я бы выбрал Корнеля, – уверенно ответил сын.
– Почему?
– Мне очень нравится господин де Форбен, но я скучаю по Корнелю, – признался мальчик. – Мне его недостает, как папы.
– Договорились, выбираем Корнеля. Я все устрою сама. А до тех пор пусть это остается нашим секретом. Клянешься?
– Клянусь, – твердо заверил он.
Когда часом позже Форбен зашел к ним, мать и сын хохотали до упаду. Никлаус поспешил рассказать Мери о своих проделках на «Галатее» и обо всем том, о чем Форбен не упоминал в письмах. Форбен растрогался, видя, как эти двое близки и как счастливы. Но сердце у него сжалось. Он знал, что рано или поздно ему от всего этого останется лишь воспоминание. Мери Рид по-прежнему была Мери Рид, она сама ему об этом написала. Соперников у него не осталось, но то, что их разделяло, никуда не делось.
– Матрос, как я вижу, в моей спальне развлекаются вовсю. Это разве предусмотрено уставом? – притворно сердитым тоном проворчал он.
– А дама в твоей постели – это как, уставом предусмотрено или нет? – поддразнила его Мери.
Никлаус-младший поспешил повторить за ней, словно попугайчик, стараясь говорить басом:
– А моя мать в вашей постели – это как, уставом предусмотрено или нет?
– Сдаюсь, – рассмеялся Форбен. – Но этот мятеж приведет к ужасающим последствиям. Так-так, какое бы наказание для вас придумать… – протянул он, усаживаясь на постель и задумчиво скребя подбородок.
Мальчик не дал ему произнести еще хотя бы одно слово. Он набросился на капитана, как матрос, берущий судно на абордаж. Форбен подхватил его, не удержался и повалился на спину, придавив лодыжки Мери, которая жалобно застонала:
– Вот грубияны. Ну и манеры у вас!
Форбен ненадолго позволил себя подмять. Он принялся так свирепо щекотать мальчика, что вскоре тот залился смехом и поспешил спрятаться, укрывшись между подушками и материнской грудью.
– Тебе-то на что жаловаться? – спросил у Мери Форбен. – Двое мужчин из-за тебя подрались.
– И я победил! – простодушно воскликнул Никлаус.
Глаза Форбена на мгновение затуманились печалью. Наклонившись, он поцеловал Мери в щеку и взъерошил и без того растрепанные волосы ребенка.
– Это-то я и раньше знал, – сказал он. – Ну что, хватит у тебя сил выйти к столу или ты хочешь, чтобы я принес тебе ужин сюда? – спросил он у Мери.
– Я бы, пожалуй, уже встала, – ответила она, довольная тем, что Клод пропустил мимо ушей неловкое высказывание Никлауса-младшего, – вот только мне совершенно нечего надеть, чтобы выглядеть пристойно, дорогой мой.
– Я-то вполне удовольствовался бы и тем, во что ты сейчас одета, – шепнул он ей на ухо, – но все-таки я этим займусь. Мужскую или женскую?
– А ты как думаешь?
Капитан улыбнулся и вышел из каюты.
Часом позже Мери поняла, что Форбен сделал свой выбор и этот выбор отличался от ее собственного. Она явилась к столу в платье с пышной юбкой, подчеркивавшей тонкую талию, и глубоким вырезом с жемчужной отделкой, красиво обрамлявшей грудь.
– Военный трофей, – объяснил ей Форбен. – Ничего другого, подходящего по размеру, я не нашел.
Мери знала, что он лжет. Ему непременно хотелось представить Мери Рид своим офицерам именно такой, тем самым раз и навсегда перечеркнув для нее возможность существования на фрегате в качестве матроса. Наверное, оно и к лучшему. Никлаус-младший, великолепный в роли виночерпия, которую он непременно хотел исполнять во время ужина, весь вечер глаз с нее не сводил, перед тем заверив, что она – самая красивая мама на свете.
Мери упивалась его нежностью, радуясь, что все сложилось настолько просто, оказалось настолько само собой разумеющимся. Ей совершенно не хотелось думать о том, что ее ждет завтра, она предпочитала впитывать сегодняшний день, чтобы отмыться от воспоминаний о Венеции. От всех воспоминаний – и чудесных, и трагических. И сама удивлялась тому, что ее разум гонит их с таким усердием. Можно было подумать, будто события, произошедшие в Бреде, незаметно для нее самой одели ее душу в крепкую броню, чтобы уберечь от новых страданий.
Эмма сделала неуязвимой ее плоть. В каком-то смысле она оказала ей услугу.
Мери сомневалась, что станет переворачивать вверх дном всю Венецию ради того, чтобы найти Эмму. Нет, она не доставит ей такого удовольствия. С этим покончено. Ее месть свершилась, хотя и не так, как это представлялось ей раньше, – нет, совсем не так. Свершилось нечто иное. Нечто такое, что будет неотступно терзать Эмму, пока не уничтожит изнутри. А преследовать Эмму, чтобы потом убить, было бы недопустимо мягким наказанием. И слишком желанным для Эммы – Мери только теперь до конца это поняла. Эмма слишком жаждет ярости Мери и вся изведется за то время, что будет ожидать ее появления. Равнодушие – вот та пытка, от которой Эмме не оправиться никогда. На этот раз Мери исчезнет окончательно. И Эмма де Мортфонтен будет по ней сохнуть до тех пор, пока не обратится в полное ничтожество.
– Я смотрю, вы улыбаетесь, – заметил кто-то из помощников Форбена, тем самым заставив Мери вернуть свое внимание сидящим с ней за столом людям; до тех пор она оставалась совершенно глуха к их разговорам и, погруженная в собственные мысли и куда более нуждающаяся в пище, чем в речах, лишь делала вид, будто внимает им.
– Жизнь стоит того, чтобы ей улыбаться, – ответила Мери, разделываясь с третьим цыпленком. Ей казалось, что она никогда не наестся досыта.
– Вы совершенно правы, – любезно согласился собеседник. – Вы и в самом деле вернулись издалека.
– Хорошо еще, что вам вообще удалось спастись, – прибавил другой, скривив губы, – однако теперь гнев венецианцев обрушился на нашу эскадру.
На этот раз Мери не могла промолчать. Она, конечно, успокоилась, но это не значит, что она сделалась совершенно нечувствительной ко всему.
– Меня очень огорчает ваш пессимизм, сударь, – сказала она. – То, что Венеция разгневалась из-за моего исчезновения, еще полбеды в сравнении с тем, что она хотела выставить вашего капитана лжецом и предателем.
– Что это значит? – встревожился Форбен.
– То, что Венеция не позволяет выдвинуть обвинение против своих патрициев и тем самым запятнать свою репутацию. Обвинив вас – вас, Клода де Форбена, – в том, что вы ради собственной выгоды подделали улики, она избежала скандала. Мое бегство отныне лишает ее возможности использовать эти ложные обвинения против вас.
За столом воцарилось тяжкое молчание, и Мери продолжала:
– Вас, капитан, будут осуждать за то, что вы устроили пожар в венецианском порту. Наверное, ваш министр даже вынужден будет, основываясь на подозрениях, которые посеют дож и посол, потребовать у вас отчета в ваших поступках, но ни ваша карьера, ни ваша честь от этого не пострадают.
– Понимаю, – смертельно побледнев от с трудом сдерживаемого гнева, проронил Форбен. – Этот паршивый пес, посол, так легко не отделается.
– Не советую вам на него нападать, – возразила Мери. – Они с Больдони…
– Господин Больдони, как и маркиз де Балетти, погиб во время пожара, когда загорелись дома того и другого, – перебил человек, до сих пор сидевший молча.
– По крайней мере, такие ходят слухи, – прибавил кто-то.
– Это подтверждает, что господин Эннекен де Шармон намерен не оставлять никаких следов, позволяющих его обвинить. Теперь вы ничего не сможете доказать, капитан. Корк уже ничего не расскажет, а я слишком ничтожна для того, чтобы противостоять могуществу этих людей. Если вы будете упорствовать, все равно ничего не добьетесь, только дадите им пищу для злословия.
– Я, в общем, с этим согласен, – подал голос старший помощник Форбена, который был помоложе капитана, однако говорил веско и обдуманно.
Он не отводил от Мери взгляда, и она чувствовала, что любопытство и доброжелательность, светившиеся в его глазах, непритворны, за всем этим не кроется никакого умысла.
Мери отодвинула стул и встала. Она наконец-то насытилась, даже пресытилась, но чувствовала себя совершенно измученной. Этот разговор ее утомил, все-таки она была еще очень слаба.
– Господа, позвольте мне удалиться. Я устала.
Все разом поднялись, прощаясь. Мери любезно им улыбнулась, положила салфетку на стол рядом с прибором и вышла, не дожидаясь десерта.
Однако вместо того чтобы отправиться в свою каюту, как могли бы предположить оставшиеся, она поднялась на полуют и, подставив лицо ветру, стала вглядываться в линию горизонта. Вдали угадывались мачты какого-то судна. На потемневшие, с пенными барашками волны легли последние отблески заката. Розоватая пышная пена набегала на борта, затем растворялась в посеребренной бронзе волн. Время от времени из воды радостно выпрыгивали дельфины – их повсюду было много в Средиземном море. Мери полной грудью вдыхала морской ветер, юбка липла к ногам, все тот же ветер дерзко ласкал округлое начало открытой груди. Она подумала о Балетти, не подпуская к себе воспоминание о его разрывающем душу последнем взгляде, не позволяя себе представить, что его последний крик мог напоминать последний крик Никлауса. Маркиз хотел защищать ее, оберегать, дать ей все. Она осталась с пустыми руками, но это ей было безразлично. Ей недоставало только его самого, его присутствия рядом. Ей хотелось бы выведать тайну хрустального черепа, но только вместе с ним и ради него, а когда не стало Балетти, и сами поиски утратили смысл. Мери оборвала свои размышления и стала смотреть, что делается на судне. Его готовили к ночи, словно новобрачную, которая сбрасывает кружева, чтобы доверчиво предложить себя любимому, оставшись беззащитной и нагой. Паруса были убраны, постукивали мачты, шуршали фалы и ванты, и все это сливалось в медленную колыбельную. Корпус фрегата тихонько стонал под лаской волн.
Лицо Корнеля выплыло из памяти, заслонив собой лицо Балетти. «Какое бы желание ни влекло тебя, у него всегда будет привкус океана…» Эти слова снова и снова звучали у нее в ушах, словно открывая ей истину о ней самой. В тот роковой день она, сама того не сознавая, в объятиях Корнеля выбрала свою судьбу. Она отвергла Балетти. Отказалась от золота, власти и бездумных наслаждений. Всем существом своим, всем нутром она вспомнила, кто она такая. Она – Мери Рид, дочь ветра и морей. Нет, не дочь Сесили, и не та, что была в Сен-Жермене, Бреде или Венеции. Просто Мери Рид, и ничего больше.
Улыбнувшись, она раскинула руки, чтобы обнять этот звездный дождь, медленно опускавшийся на море. Ей больше не хотелось светской и придворной жизни, она больше не желала притворства, ей хотелось только золота кораблей, которые она подчинит своему закону. Не надо ей сокровищ Эммы де Мортфонтен и сокровищ Балетти тоже. Она хотела получить то, что могут ей дать лишь океан и абордажи. Она хотела дрожать от волнения, потроша сундуки на захваченных кораблях, разочаровываться или восхищаться добычей. Она хотела слышать смех Никлауса-младшего, доносящийся со снастей, и как можно дольше сжимать сына в объятиях. Она хотела слизывать соль с кожи Корнеля и до конца разделить то, что столько раз предавала.
«Ты никогда не станешь леди», – однажды сказал он ей.
Он ошибался. Она получит свои дворянские титулы, но добудет их с саблей в руке.
Да, Мери Рид возрождалась. Или, вернее сказать, только теперь, наконец, рождалась на свет, за пределами законов, мести и веры.
Она станет леди-пиратом.
21
– Приходи ко мне после ужина, – шепнула Мери на ухо Форбену, когда на Адриатику опускался сентябрьский вечер.
Капитан кивнул и снова склонился над компасом, заканчивая свои расчеты. «Жемчужина» шла со скоростью двенадцать узлов, «Красотка» и «Галатея» на удивление слаженно двигались за ней следом. Они приближались к Бриндизи. Форбен намеревался получить там очередные распоряжения. Насколько Мери могла понять, они должны были подойти к Мальте на рассвете. Она уже приняла решение, оставалось лишь объявить его Форбену. Каждую ночь она надеялась, что ей удастся это сделать, но он держался в стороне, вновь заняв подобающее ему место на корабле. Вернулся на свое место – и отдалился от нее, словно предчувствуя близкую разлуку.
Едва закончился ужин, Мери незаметно поцеловала Никлауса-младшего и ушла в свою каюту. Форбен не замедлил последовать за ней. Когда он вошел, оказалось, что Мери уже успела засветить лампы, приготовить два бокала с портвейном, которые ждали у изголовья, а сама устроилась на постели, подпихнув себе под спину все подушки, какие нашлись. Форбен непринужденно примостился подле.
– За что будем пить? – с улыбкой спросил он, заметив бокалы. Однако взгляд его, когда он протянул руку за вином, сделался печальным.
– За тебя, за меня, за нас.
– Ты меня покидаешь, да?
Она кивнула. А когда вновь подняла голову, их взгляды встретились, и Мери тотчас прочла в глазах Форбена воспоминание о том, другом расставании. Он взял ее белую руку, перевернул и нежно поцеловал в ладонь.
– Когда я уложил тебя вот сюда, на эту постель, бесчувственную и истерзанную, на мгновение мне захотелось поверить в то, что ты останешься здесь. А потом Никлаус наклонился над тобой, с полными слез глазами стал тебя целовать и умолять выздороветь, чтобы вы смогли с фок-мачты смотреть, как танцуют дельфины. Вместе смотреть.
Мери сжала руку Форбена в своей.
– Я люблю тебя, Мери Рид. Так же, а может быть, и больше, чем раньше, но ты для меня невозможна. И мы оба это знаем. Я видел тебя в тот вечер, после ужина. Ты улыбалась, глядя на горизонт. Никлаус хотел подбежать к тебе, я его не пустил. Думаю, именно через него я научился лучше тебя понимать. И терять тоже.
– Я не забуду тебя, Клод.
– Я знаю. Делай то, что должна делать, Мери Рид. Ты не из тех, кого можно удержать, посадить на цепь. Ветер не поймаешь, не возьмешь в плен.
– Его можно поймать – в паруса.
– Его можно задержать на мгновение, чтобы продвинуться дальше, но остановить его нельзя. Я тоже иду вперед, прибавляются годы и разочарования, но самые лучшие мои плавания носят твое имя, идут по следу твоего дыхания. Я не имею права его прервать. Ты нужна Никлаусу. И вам обоим нужна свобода. А не я.
– Ты всегда будешь нужен мне.
– Ты найдешь меня, когда тебе это потребуется, пока Господу будет угодно сохранять мне жизнь. Я тебе это уже говорил, я тебе это доказал и снова тебе это повторяю. Ты не должна обо мне беспокоиться. Только пиши мне, чтобы я знал, в какую сторону ты направляешься. Мне все равно, куда ты пойдешь, только не сбейся с курса, Мери Рид.
– Это я тебе обещаю.
– Куда мне доставить тебя и твоего сына? – спросил он с невеселой улыбкой, стараясь справиться с волнением, охватившим в эту минуту обоих.
– На Мальту. Балетти зафрахтовал там судно, чтобы отправиться на поиски клада. Его капитан отвезет меня на «Бэй Дэниел».
– Ты хочешь взять на себя командование?
– Корк захотел бы, чтобы это было так.
Форбен кивнул:
– Это хорошее судно. Оно тебе очень подойдет. Только не вздумай появиться там в женском платье.
– Сегодня я надевала его в последний раз, Клод. Для тебя.
– Береги себя, Мери Рид. И Никлауса, – прибавил он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб.
Она закрыла глаза и обхватила ладонями его лицо, которое уже начинало отодвигаться.
– Сделай так, чтобы я забыла Эмму, – прошептала она.
Когда она снова открыла глаза, Клод де Форбен ее обнял.
* * *
– Корнель! – завопил Никлаус-младший, вскочив и размахивая руками.
– Сиди спокойно! – одернула его Мери. – Лодку перевернешь.
– Хорошо, мама, – покладисто ответил мальчик, тем не менее не переставая подавать знаки приближавшемуся кораблю.
Мери не хотела рисковать, не хотела, чтобы Форбен увидел Корнеля. Она сошла с «Жемчужины» на Мальте, прихватив с собой сына, нефритовый «глаз» и туго набитый флоринами кошелек, который капитан непременно хотел отдать ей. Их прощание на палубе было коротким после долгого – в каюте, где они всю ночь предавались любви.
«Спасибо, – сказал ей Клод, – услышав ее стон наслаждения. – Спасибо за то, что ты снова сделалась женщиной и подарила мне свое воскрешение».
Мери была обязана ему своим воскрешением. Несмотря на то что она, как ей казалось, исцелилась от насилий, совершенных над ней в Венеции, память ее тела хранила их следы. Для того чтобы она вновь научилась наслаждаться, от Форбена потребовались терпение и понимание. Но и того, и другую этот взаимный дар сделал счастливыми. Их сообщничество стало вечным.
– Никлаус! – чуть погромче призвала непоседу к порядку мать.
На этот раз мальчик сел. Щеки у него раскраснелись, глаза сверкали от возбуждения. Лодка так плясала на волнах, что он едва не свалился в воду.
– Потерпи немного, маленький юнга, – поддержал Мери матрос, сидевший на веслах напротив нее.
Никлаус кивнул и, вздыхая, попытался подогнать слишком медленно продвигавшуюся лодку, опустив руку в соленую воду и подгребая ладошкой.
На Мальте судно, которое шло на Сицилию, согласилось взять их на борт и высадить на маленьком островке Пантеллерия. Никлаус тотчас узнал стоявший на якоре «Бэй Дэниел». Один из матросов с торгового судна отвез их к нему.
Чтобы как-нибудь скоротать время, Никлаус принялся во все горло распевать, надеясь, что его голос будет слышен на корабле:
Дрожи, матрос, от пяток до макушки,
Дрожи, матрос, готовы к бою пушки,
Отдать готовься жизнь и кошелек…
Когда до корабля оставалось всего несколько локтей, Никлаусу ответил хриплый голос Корнеля. Мальчишка встрепенулся, весь подался вперед, и Мери рассмеялась. Этот смех шел из самой ее материнской утробы. Корнель, стоя на самом носу судна, на баке, смотрел, как они приближаются, и на его хитроватом лице сияла совершенно детская улыбка. Как только лодка коснулась борта судна, он торопливо сбежал по ступенькам на среднюю палубу, чтобы встретить их. Никлаус не стал дожидаться, пока лодка замрет, и, схватившись за перекладины веревочной лестницы, мгновенно взлетел наверх.
Когда Мери, поблагодарив гребца – ей пришлось крикнуть слова благодарности ему в спину, поскольку он поспешил удалиться, – ступила на палубу, она увидела Корнеля и Никлауса, обнявшихся, словно отец и сын. Глаза у обоих искрились радостью. Она тотчас присоединилась к ним, до глубины души уверенная в том, что сделала правильный выбор.
– А где Клемент? – спросил Корнель, едва удерживаясь от желания прямо здесь, при всех матросах, которые тем временем успели столпиться вокруг, заключить ее в объятия.
Они ждали Корка. Мери вздохнула и все рассказала Корнелю. Известие о смерти капитана повергло в траур всю команду, причем Корнель опечалился еще пуще других.
– Я объявляю минуту молчания! – требовательно произнес он, вместе с Мери и Никлаусом-младшим направляясь к юту.
Вся команда, понурившись, минуту простояла на юте в безмолвии, затем, хотя Корнель об этом не просил, раздались звуки скрипки. Она одна плакала за всех матросов, которые не могли показать своего горя.
– Волею Корка я стал вашим капитаном, – заявил Корнель, едва затихли последние аккорды, – и потому мог бы потребовать, чтобы все так и оставалось. Но вы пробыли на борту этого судна дольше меня. Если у кого-то есть возражения, пусть скажет об этом.
– Я против, – выступил вперед старший матрос. – «Бэй Дэниел» по праву должен перейти ко мне.
– Если бы это было так, Корк не доверил бы его мне на все время до своего возвращения, – проговорил Корнель достаточно громко для того, чтобы все его услышали. – Однако я воспринимаю твою просьбу как законную. Подойди ко мне.
Тот повиновался и с достоинством взошел по четырем ступенькам, отделявшим Корнеля, Мери и Никлауса-младшего от остальной команды – всего здесь было человек тридцать, и все они глаз не сводили с этой троицы. У Корнеля не оставалось выбора. Передача власти оказалась нелегким делом. Ему надо было немедленно доказать своим людям, что они могут доверять ему точно так же, как доверяли Корку.
– Судно принадлежит мне, – с ликованием в голосе повторил старший матрос, встав перед ним.
– Не спеши. Мы оба его хотим, это ясно. Нам придется помериться силами. Согласен ли ты на поединок?
Старший матрос, злобно усмехнувшись, спросил:
– Драться? Мне? С тобой? Когда у тебя и так уже руки недостает?
Всего несколько матросов осторожно хихикнули, но остальные тотчас пресекли веселье недобрыми взглядами. У пиратов не принято было насмехаться над увечьем – зачастую оно было свидетельством мужества.
– Та рука, что у меня осталась, умеет держать саблю. Победитель получит это судно и власть, его слова приобретут силу закона.
– Тогда я тебя сейчас убью, – решил старший матрос, выхватывая из-за фланелевого пояса саблю, – а потом побалуюсь с твоей шлюхой! Она может сколько угодно носить мужскую одежду, есть вещи, которых не спрячешь.
– Эта шлюха – моя жена, – громко и внятно произнес Корнель, – и она сама даст пинка тебе в зад, если я не смогу.
