Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 51 страниц)
– Порт-Рояль – такое же знаменитое пиратское логово, как остров Черепахи, – объяснил Корнель. Он готов был до бесконечности рассуждать об этом с Никлаусом-младшим, лишь бы не думать о том, что происходит внизу. – Карта явно старая, это сразу заметно. Лучше всего нам отправиться на место… – продолжил он и осекся.
К ним с похоронным лицом шел помощник Кривоногого.
– Встань к рулю, – приказал Корнель старшему матросу, который стоял с ним рядом и вглядывался в небо.
Корнель с Никлаусом вместе бросились вниз – узнать, что там с Мери. Еще несколько мгновений, и они уже застыли у лазарета. Кривоногий вытирал о фартук окровавленные руки. Врач выглядел озабоченным, на лбу у него залегла складка.
– Она жива. Но очень слаба, и пока еще ничего с уверенностью обещать нельзя, – честно и безрадостно сказал он. – Заражение очень сильно распространилось, даже странно, что она так долго продержалась на ногах с этой дрянью внутри. Меня удивляет ее выносливость.
– В ней все удивляет. «Бэй Дэниел» идет со скоростью двенадцать узлов. Завтра мы будем на острове Черепахи.
Кривоногий одобрительно кивнул. Никлаус-младший упорно глядел в пол.
– Можешь зайти к матери, парень, но всего на несколько минут, только взглянуть. Она спит.
Никлаус мгновенно скрылся за полотняной занавеской.
– Какие у Мери шансы выжить? – шепотом спросил Корнель. Ему необходимо было это знать.
Лицо Кривоногого приняло выражение, ясно говорившее о том, что он не питает особых иллюзий. Корнелю показалось, будто в него выстрелили в упор.
Врач похлопал его по плечу.
– Лучше вели открыть бочонки с ромом, – посоветовал он, – и пусть матросы сегодня ночью напьются. Завтра тебе и Никлаусу будет легче взглянуть в лицо действительности.
Когда Никлаус несколько минут спустя вышел из лазарета, Корнель, посмотрев на него, зажал собственную боль в единственный кулак. Никлаус-младший плакал, безнадежно глядя прямо перед собой.
24
Эмма де Мортфонтен не дрогнула под злобным взглядом Уильяма Кормака. Она знала, что он не станет поднимать шума. Только не здесь. И не сейчас.
В церкви маленького городка Чарльстон в Южной Каролине было тихо, тишину нарушали лишь голос священника, произносившего надгробное слово, да сдержанные рыдания. Как ни старалась Энн Кормак держаться с достоинством, ей трудно было у гроба матери скрыть свое горе.
Они стояли по обе стороны от священника. Отец и дочь. По крайней мере, так их воспринимали все окружающие.
Мария Бренан умерла три дня тому назад, и Эмма де Мортфонтен нимало не раскаивалась в том, что помогла ей это сделать.
– Да как вы посмели… – проскрежетал Кормак, отведя ее в сторону сразу после того, как могилу засыпали землей.
– Успокойтесь, – холодно оборвала его Эмма. – На нас смотрят. Я не хочу, чтобы кто-нибудь вообразил, будто мы – любовники. Особенно сегодня.
– Уходите отсюда, – твердо сказал он. – Уходите немедленно или, Богом клянусь, я…
– Не надо клясться, Уильям. Вы прекрасно знаете, что у вас нет возможности поступать так, как захочется.
– Это вы ее убили. Я знаю!
– Попробуйте доказать, – усмехнулась Эмма. – Вам это никогда не удастся, дорогой мой. Возьмите себя в руки. Сюда идет ваша дочь.
– Я запрещаю вам… – начал Кормак, но не договорил и в бессильной ярости прикусил губу.
Ответом на его незаконченную фразу стала лишь циничная улыбка – и Эмма де Мортфонтен тут же отвернулась к Энн.
Кудрявые рыжие волосы, треугольное личико, решительный взгляд темных глаз – совершенно очаровательная девушка…
– Энн, милая моя Энн, – заговорила Эмма исполненным скорби голосом, сжимая ее руки, – как я потрясена этой трагедией. Вам, должно быть, страшно тяжело!
– Да, я очень горюю, сударыня, – призналась Энн. – Матушка была такой великодушной, такой безупречной. И все случилось так внезапно.
– В самом деле, внезапно, – согласилась Эмма. – Но ведь вы знаете, душечка моя, что всегда можете рассчитывать на мою нежность, какое бы горе вас ни тяготило. Никогда об этом не забывайте.
Энн, не говоря ни слова, кивнула. Уильям покровительственно взял дочь под руку:
– Ну что, пойдем, дорогая моя?
Энн снова молча кивнула и пошла рядом с ним.
Эмма посторонилась, пропуская их, и с довольной улыбкой поглядела вслед. Затем, в противоположность всем остальным, для приличия медлившим у засыпанной могилы Марии Бренан, направилась к выходу и села в ожидавшую у кладбища карету.
– Домой, – приказала она Габриэлю, служившему ей кучером.
Тот захлопнул за хозяйкой дверцу и, сев на свое место, тряхнул вожжами. Упряжка тронулась с места.
С тех пор как Эмма де Мортфонтен покинула Европу, прошло пятнадцать лет.
Тогда она за несколько месяцев свернула там все свои дела, сколотив на этом состояние, благодаря которому могла безбедно прожить до конца своих дней, и, поскольку нестерпимо было думать о том, что в окрестностях Карибских островов на ее корабли могут напасть пираты, оставила себе лишь небольшую флотилию из четырех вооруженных фрегатов. Эти суда и сегодня перевозили ее товары в Европу. Эмма выкупила несколько плантаций, соседствовавших с ее собственными, то же самое, со своей стороны, сделал и Кормак. Теперь они оказались двумя самыми богатыми и могущественными плантаторами в этих местах. К ним относились уважительно и приязненно.
В первые годы Эмма вела себя осторожно, стараясь не спугнуть Энн и не пробудить у малышки воспоминаний о постигшем ее несчастье. Глубоко потрясенная девочка, которую она отдала Кормакам, мало-помалу оправилась. По словам Марии Бренан, от пережитой трагедии у нее остались лишь редкие и мимолетные кошмары, смутные ощущения, звук выстрела. Кормак сказал дочери, что на них, когда они только приехали в Чарльстон, якобы напали разбойники, и Энн в конце концов приняла эту версию. Лицо Эммы, как и облик Никлауса, стерлось из памяти ребенка, в чем похитительница очень скоро смогла убедиться. Всего три года минуло со дня трагедии, а девочка уже улыбалась ей и безбоязненно забиралась к ней на колени.
Любовь, которой окружили приемную дочь Мария Бренан и Уильям Кормак, помогла малышке исцелиться от всего. И с тех пор дня не проходило без того, чтобы Эмма не навещала Кормаков и не разговаривала с Энн.
Время шло, с каждым годом привязанность Эммы к девочке росла – ее питала тоска по Мери Рид. Эмма едва не умерла от этой тоски. Если бы у нее не было Габриэля, который помогал ей стряхнуть болезненную апатию, отчаяние и неутоленная страсть довели бы ее до безумия. Мадам не могла без него обойтись, он фактически распоряжался всем, что она имела, нисколько ради этого не поступившись своей свободой. Он сделался в куда большей степени ее хозяином, чем слугой.
С другой стороны, невинность и нежность Энн, само присутствие этой девочки пробудили в Эмме какие-то человеческие чувства. Она немного успокоилась – этому отчасти поспособствовали и секреты маркиза де Балетти. Перед тем как поджечь его дом в Венеции, люди Эммы вынесли оттуда множество склянок и записи, в которых маркиз собрал все свои познания. Эмме достаточно было хорошенько изучить их для того, чтобы воспроизвести опыты маркиза. Правда, философского камня она так и не получила, но Габриэлю удалось в конце концов убедить ее в том, что это всего лишь обман, выдумка Балетти. Зато эликсиры здоровья ни обманом, ни выдумкой не были, именно они помогали Эмме сохранять гладкую кожу: над ее обликом годы оказались не властны.
Потеряв Мери Рид, она заодно рассталась с надеждой отыскать второй нефритовый «глаз» и убрала в сундук хрустальный череп. Все равно она не могла подолгу выносить его присутствия: начинала нестерпимо болеть голова. Эмме трудно было понять, как же Балетти-то мог так часто и так надолго погружаться в созерцание черепа. Ей самой хватило нескольких недель для того, чтобы потерять к нему всякий интерес. Конечно, Эмма желала его прежде, когда он был вне досягаемости, но теперь, когда могла вволю им натешиться, ничего особенного в этой хрустальной безделке не находила.
Эмма вела дела, грациозно порхая между Чарльстоном и Кубой – по крайней мере раз в год она ездила в Гавану, чтобы присмотреть за своими табачными плантациями. Все остальное время она проводила за развлечениями или исполнением светских обязанностей. Как буржуа, так и дворяне в факториях были охочи до того и другого. Там устраивали маленькие дворы имени королевы Анны. Роль политических и светских центров исполняли дома местных правителей. Эмму приглашали на все обеды, концерты, балы или игры, и Кормаки тоже были везде желанными гостями.
Однако в последнее время всего этого ей уже не хватало. И виной тому была Энн. Подрастая и превращаясь в женщину, она начала проявлять характер, все больше напоминавший Эмме нрав Мери Рид.
Кормака, который проявлял себя по отношению к дочери властным, но справедливым, и не терпел ни малейших нарушений дисциплины, нередко возмущало поведение дочери. Энн получила самое лучшее воспитание и образование, какое только возможно, – за ее занятиями строго следила Эмма, она лично проверяла заданные девочке уроки, несмотря на то что у Уильяма это вызывало раздражение.
– Вы что, считаете, будто я не способен воспитывать собственную дочь? – как-то, не выдержав, вспылил он.
– Она стала вашей дочерью лишь потому, что мне так заблагорассудилось. Никогда не забывайте об этом, – вынуждая его замолчать, ответила Эмма.
И Кормак действительно больше не посмел об этом заговаривать.
Но вот неделю тому назад все рухнуло. Из-за одной сцены.
Эмма пришла к Кормакам немного раньше назначенного времени – по средам она непременно у них обедала. Слуга провел ее в маленькую гостиную. Услышав яростные выкрики Кормака, гостья не смогла справиться с любопытством и без приглашения явилась в кабинет хозяина дома.
От неожиданности у нее перехватило дыхание. Впрочем, и Кормак, увидев Эмму, замер, прервав на полуслове гневную тираду. Эмме на мгновение показалось, будто она видит перед собой Мери – тех времен, когда та была Мери Оливером, ее личным секретарем.
Энн, в одежде лакея, с перехваченными кожаным шнурком длинными волосами, свирепо глядела на отца и стойко держалась под напором его ярости. Мария Бренан, дрожащая и потерянная, тихо плакала, бессильно упав на диван.
– Ну, так что же случилось, дорогой Уильям, – наконец-то смогла с трудом выговорить Эмма охрипшим голосом, – отчего вы вспылили, да так, что весь дом ходуном ходит?
– А вас не учили стучаться? – вместо ответа рявкнул Кормак.
Эмма не обратила внимания на его слова. Только затворила дверь, чтобы скрыть эту ссору от жадных взглядов челяди.
– Для чего вы нарядились в столь неуместный костюм? – обратилась она к Энн. – Сейчас ведь нет никакого карнавала.
Одного упоминания об этом оказалось достаточно для того, чтобы плотно стиснутые губы Кормака разжались, выплеснув новую порцию гнева.
– Вот именно! – снова обрушился он на дочь. – К чему этот гротеск?! Ты выглядишь не просто нелепо, но и недостойно твоего положения в обществе!
– Уильям, может быть, вместо того чтобы вопить, вы дадите ей возможность ответить, хоть что-то объяснить? – перебила его Эмма с насмешливой улыбкой на губах.
– Можно подумать, подобную распущенность можно хоть чем-то объяснить, – сердито проворчал он.
Эмма приблизилась к Энн, благоразумно и вместе с тем неприступно молчавшей.
– Что вы можете сказать в свою защиту, Энн? – спросила она, приподняв подбородок девушки.
На мгновение взгляд рыжеволосой красавицы показался ей настолько похожим на взгляд Мери, пробудил такую тоску, что еще немного – и она впилась бы губами в нежный рот, утоляя все ту же многолетнюю жажду.
– Мне хотелось поглядеть на корабли, – призналась Энн. – Папа никогда не берет меня с собой.
– Порт не место для девушки твоего круга! – взорвался Кормак.
– Какое мне дело до моего круга, если из-за него я не могу делать то, что мне нравится!
Пощечину дерзкой девчонке влепила Эмма, ближе всех к ней стоявшая.
– Я могу понять ваше томление, но никак не вашу дерзость, – резко сказала она.
– Что вы можете знать о моем томлении? – с вызовом и обидой бросила в ответ Энн.
Ее щека загорелась от второй пощечины. Тем не менее отпор скорее смутил, чем возмутил Эмму.
– Иди в свою комнату, – прошипел Кормак, – и чтобы к обеду вышла в пристойном виде.
Энн не заставила его повторять приказ дважды.
Едва дверь за дочерью закрылась, Кормак обрушился на Эмму.
– Больше никогда не влезайте между ней и мной! – прорычал он, побагровев от злости.
– Мне не пришлось бы это делать, если бы вы не были так непреклонны. Что вам, жалко позволить девочке немного развлечься?
– Выйдет замуж – вот тогда пусть и развлекается как хочет! А пока что я не желаю, чтобы она марала имя, которое я ей дал!
– А вы-то, по-вашему, делаете честь этому славному имени? Да вы сгнили бы в тюрьме, если бы я вас оттуда не вытащила!
– Перед тем постаравшись меня туда упрятать!
Мария Бренан рывком вскочила, растрепанная и заплаканная.
– Хватит! – завопила она. – Прекратите!
Взглянув на огорченную жену, Кормак мгновенно утих. Он был по-прежнему беспредельно в нее влюблен.
– Успокойся, – нашептывал он на ухо Марии, ведя ее к дивану и усаживая.
Жена, рыдая, бросилась в его объятия.
– Я больше так не могу, я устала от вопросов, которые она задает, – всхлипывала она. – И еще эти ее новые причуды. Я перестала ее понимать.
– Что за вопросы и что за новые причуды? – удивилась Эмма.
– Это не прекращается вот уже несколько недель. Началось все с подвески. Той, которая была у нее на шее, когда вы ее к нам привели.
– Помолчи, – строго приказал Кормак, отчего несчастная Мария еще сильнее затряслась.
Эмма в приливе бешенства сжала кулаки.
– Почему она должна молчать? Вы в своем уме, дорогой? Я требую, чтобы мне рассказали. Кто-кто, а уж я имею право знать!
– Это право вы давным-давно утратили.
– А вот тут вы заблуждаетесь. В любой момент я могу вытащить на свет правду.
– Какую еще правду? – усмехнулся Кормак.
– Никто не поручал мне заботиться об Энн, – продолжала между тем Эмма. – Она была похищена, и очень легко доказать, что похитителями были вы с Марией.
Мария Бренан посмотрела на нее так, словно увидела перед собой сатану. Кормак смертельно побледнел.
– Ну вот, а теперь, когда вы успокоились, – с жестокой насмешкой проговорила Эмма, – расскажите до конца то, что вы от меня скрыли.
– И тогда вы оставите нас в покое? – простонала Мария Бренан.
Эмма склонилась над ней:
– Оставлю. До тех пор пока вы будете мне верны, милочка. И при единственном условии: вы никогда – ни тот, ни другая – не забудете, чем мне обязаны.
Мария Бренан еще теснее прижалась к мужу, предоставив Эмме самой налить себе стакан рома. Та вернулась с двумя стаканами, один из которых протянула несчастной женщине.
– Я не желаю вам зла, Мария, – смягчившись, прошептала Эмма. – Я защищаю собственные интересы и интересы Энн. И дорожу ею не меньше, чем любите ее вы.
Мария Бренан покачала головой, а Эмма, ответив безжалостным взглядом на горестный взгляд Кормака, расположилась в кресле напротив супружеской четы.
– Слушаю вас, Мария. Вы говорили о подвеске.
– Вскоре после того как мы сюда приехали, я забрала подвеску, заметив, что Энн все время, днем и ночью, сжимает ее в кулачке. Сняла у малышки с шеи, когда она спала. В течение нескольких дней она сильно переживала, потом понемногу успокоилась и согласилась на ту, которую я ей дала взамен. Несколько недель тому назад мы обе собирались на бал к посланнику. Уильям хотел официально представить Энн и таким образом определить, какие есть в наших краях подходящие партии.
– Я помню тот бал. Энн там блистала.
– Так вот, мы собирались на бал, и Энн вошла в мою комнату, чтобы попросить какое-нибудь из моих украшений. Я давным-давно забыла ее подвеску среди других. Выйдя из своей туалетной комнаты, я застала девочку с этой подвеской в руке. Энн смотрела на нее, и лицо ее было печальным и задумчивым. Я тотчас, не успев ничего сообразить, выхватила подвеску у нее из рук, потом дала ей другое украшение, уверяя, что оно куда более выгодно подчеркнет ее красоту. – Мария Бренан на мгновение умолкла, после чего изящно высморкалась и продолжила: – Назавтра же после этого бала Энн принялась засыпать меня вопросами. Она хотела знать, где мы жили раньше, чем занимались и почему уехали из Ирландии.
– И что же вы ответили?
– Ничего, – призналась Мария Бренан. – Ничего, кроме того, что вы посоветовали нам ей говорить. Но я больше так не могу. С тех пор она делает одну глупость за другой. Я думаю, она старается добраться до собственных воспоминаний.
У Эммы кровь в жилах застыла.
– Она не должна ничего знать, ничего – слышите?!
– Почему вы забрали ребенка у родных? – спросил Кормак.
– Причины касаются только меня одной, – сухо ответила Эмма. – Поймите наконец: вы все потеряете, если захотите открыть Энн правду.
– Энн – наша дочь и ею останется, – заверил ее Кормак.
Мария Бренан снова, рыдая, бросилась мужу на грудь.
Эмма мгновенно поняла, что рано или поздно эта женщина уступит натиску Энн. Девочка, пока что бессознательно, приближалась к своей истинной сути. Ее влечение к океану и наряд, в котором она собралась к нему отправиться, служили тому доказательствами. До тех пор пока она не проявляет ни недоверия, ни неприязни к Эмме, еще ничего не потеряно, но если Мария Бренан заговорит… Эмма не хотела рисковать, она боялась потерять Энн так же, как когда-то потеряла Мери.
И она приняла решение, которое само собой напрашивалось, – единственно возможное в этой ситуации. Пообедав с Кормаками и переменив за столом разговор, чтобы не усугублять страдания Марии Бренан, на следующий день она явилась снова, под тем предлогом, что хочет осведомиться о ее самочувствии. Кормака не было дома, он уехал на плантацию. У Энн шел урок, она обучалась правильной осанке.
Служанка принесла дамам по чашке шоколада. Дом Кормаков, как и дом Эммы, и множество других в тех местах, представлял собой длинное деревянное строение, выкрашенное белой краской. Балконы с резными перилами, сплошь увитыми бугенвиллеями, опирались на колоннаду, и на первом этаже получалась очень уютная терраса, которую нередко превращали в гостиную. Терраса достаточно продувалась ветром для того, чтобы там можно было укрыться от нестерпимого июльского зноя, а легкая решетка, совершенно скрытая побегами жасмина, защищала от палящих лучей солнца. Вот там-то и принимала гостью Мария Бренан.
Дом, расположенный в прелестном уголке, был убран с большим вкусом. Мария Бренан сумела очень быстро приспособиться к новой жизни и из служанки, которой была прежде, превратилась в настоящую леди, одну из самых знатных дам Чарльстона.
– Энн сегодня ночью опять снился кошмар, – пожаловалась она, едва ушла служанка.
– Кошмар? – переспросила Эмма.
Мария Бренан кивнула:
– Все тот же. Смутный. Крики, плач, запах пороха, лужа крови… И оглушительный грохот. Она проснулась с воплем. И сегодня утром, за завтраком, снова меня расспрашивала.
– Надеюсь, вы ничего не сказали?
Глаза Марии Бренан наполнились слезами, которые она тщетно старалась удержать.
– Конечно. Я снова ей повторила, что это воспоминание о нападении разбойников, жертвами которого мы здесь стали. Как всегда. Но мне показалось, что она уже в это не верит. К счастью, пришел ее учитель французского, и мне больше не пришлось выкручиваться. Но ведь она непременно к этому вернется. Энн очень упряма. Она всегда добивается своего.
«Как ее мать», – вздохнув, подумала Эмма.
– Сударыня, – прервала их разговор служанка. – Простите, что мешаю, но преподобный отец хочет передать вам лично отчет в деньгах, потраченных на благотворительность.
Воспользовавшись тем, что девушка отвлекла Марию, Эмма, притворившись, будто тянется к своей чашке, стоящей на подносе, незаметно высыпала в чашку леди Кормак содержимое нефритового кабошона, вправленного в кольцо.
– Вам не помешает, если святой отец к нам присоединится? – спросила Мария.
– Нисколько. Просто вернемся к этому разговору чуть позже.
Пастор уже шел к ним.
– Дорогие мои! – воскликнул он, целуя дамам руки.
С приходом святого отца разговор, по мнению Эммы, сделался скучным. Как и все именитые жители Чарльстона, она часть своих денег отдавала на благотворительные цели, получая в качестве вознаграждения индульгенции, которые ей были совершенно ни к чему. Ее душа давным-давно принадлежала дьяволу, и отношения с Всевышним она поддерживала лишь для того, чтобы поддержать собственную репутацию.
Единственный интерес, какой она извлекала из присутствия рядом с ними этого человека, заключался в том, что он создавал ей алиби. Все трое приятно беседовали, попивая шоколад. Мария Бренан выпила все до последней капли. Не прошло и часа с тех пор, как Эмма с ней распрощалась, – и первые спазмы заставили несчастную корчиться, сгибаясь пополам. Послали за врачом, но Мария Бренан скончалась раньше, чем тот пришел.
Эмму никто не мог заподозрить. Она научилась использовать эликсиры Балетти. То, что способно было исцелять, могло и убивать. Отныне она получила тому доказательство.
Уильяму Кормаку снова придется полностью подчиниться ее воле, если он не хочет потерять и дочь, и все то, чем обладает.
25
– Это фрегат, – уверенно сказал Корнель.
Ему не требовалось смотреть в подзорную трубу, чтобы в том убедиться, – достаточно было увидеть очертания корабля.
– Да, вы хорошо разглядели, капитан, – подтвердил Клещи, отнимая от глаза прибор. – Что будем делать?
– Догонять. Мне надо действовать, чтобы успокоить нервы, – заявил капитан.
Клещи повиновался.
– Держи круче к ветру! – заорал он.
На мачтах тотчас засуетились.
Корнель вытащил трубку из кармана и набил ее, не сводя глаз с фрегата. Он снова вышел в море. Так лучше и для матросов, и для него самого. Мери выжила, но была еще слишком слаба для того, чтобы вернуться на судно. Кривоногий поручил ее заботам трактирщика Набей-Брюхо и местного доктора с острова Черепахи, посоветовав им лечить больную иезуитским порошком, чтобы быстрее поставить на ноги. Жар немного спал, но изнурительная лихорадка все еще не прошла. Проведя с больной неделю, Кривоногий счел, что она будет вне опасности, но при условии: только если останется на берегу. Никлаус-младший наотрез отказался ее покинуть даже ради того, чтобы отправиться за сокровищами.
«Совершенно незачем здесь торчать и томиться у моей постели, умирая со скуки, – сердилась Мери и призывала своего капитана: – Снимайся с якоря, Корнель! Снимайся с якоря и поднимай паруса за себя и за меня!»
Ради нее он был готов на все.
– Это точно торговое судно, – уверенно сказал Клещи несколько часов спустя.
– Ну так мы его возьмем, – решил Корнель. – Возьмем хитростью, поскольку силы у нас равные. Незачем рисковать нашими людьми.
Клещи кивнул. Всем на борту необходимо было развеяться. С тех пор как они покинули порт, оставив на берегу Мери и Никлауса-младшего, команда неизменно пребывала в самом мрачном настроении. Даже братья Раймон примолкли и не пели песен. Людям полезно будет немного пошевелиться.
– Спусти «Веселого Роджера» и замени его подставным флагом, как будто мы просим о помощи. Так мы сможем к нему приблизиться, и он ничего не заподозрит. – Отдав распоряжение помощнику, Корнель отвернулся от него и заорал: – Готовься к бою!
В ответ раздался радостный крик.
Несколько минут – и работа была налажена. Одни тащили ружья на марсы, другие на палубе проверяли кулеврины, третьи подтаскивали поближе зарядные картузы, прикрывая их брезентом. Корнель спустился на батарею.
– Надо почистить ядра, – потребовал он, – я хочу, чтобы они летели прямо и далеко, и кремни поменяйте. Мы не можем позволить себе ни малейшего упущения. Бенуа, – продолжал он, – время закрепить пушки у портиков. С закрытыми ставнями. И колеса с лафетов снимите.
– Слушаюсь, капитан.
Матросы заканчивали убирать койки в ящики, а где-то в стороне уже скрежетал точильный камень, заостряя один клинок за другим. Корнель проверил лежащие в ящике снаряды.
– Капитан, все в порядке! – крикнул ему Антуан.
– Собираем всех по тревоге через пятнадцать минут, – приказал Корнель перед тем, как подняться наверх и присоединиться к стоящему на корме старшему матросу.
– Они нас заметили, капитан, – сказал Клещи. – Меняют курс.
– Отлично. Скоро подойдут на расстояние выстрела.
Одного взгляда ему оказалось достаточно для того, чтобы убедиться: его люди готовы действовать. Заряженные ружья были уже на палубе, под рукой, прикрытые одеялами, точно так же, как сабли и снаряды.
– Надо, чтобы они ничего не заподозрили.
– Опасаться нечего, – заверил Клещи.
Корнель забрал у помощника подзорную трубу. И правда, этих торговцев вроде бы нисколько не встревожило приближение незнакомого судна. Вернувшись на батарею, где собралась к тому времени вся команда, он отдал последние распоряжения.
– Я не хочу, чтобы при вас было оружие, не хочу видеть каких-либо проявлений воинственности. Помните: мы – торговое судно, терпящее бедствие. Без боя нам эту посудину не заполучить, – заявил он. – Для «Бэй Дэниел» это крупная дичь. Водоизмещение у нас такое же, но наше преимущество в том, что мы хитрее и лучше умеем драться. Если вы все же сомневаетесь, если думаете, что нам не стоит с ним связываться, если кто-то против…
– Никаких возражений, капитан, – ответил чей-то уверенный голос. – Мы все хотим его захватить ради Мери. Правда, ребята?
«За Мери!» – таким был их боевой клич.
– Тогда мы должны сражаться. До крови. Марсовые – за дело! Мы должны к нему подойти аккуратно. Как только окажемся вплотную к его борту, ставьте паруса против ветра, и мы резко остановимся. Орудийные расчеты, вам придется действовать очень быстро. Помните, что, сняв колеса, вы выиграли в высоте подъема, но проиграли в откате. Вы не сможете перезаряжать орудия. Вы сможете дать только один залп с левого борта. Цельтесь так, чтобы снести мачты.
– Жаль губить такой корабль, – поморщился Бенуа.
– Мне тоже, да только не хочу рисковать. Может быть, у них на борту есть наемники. И стрелять вам надо – с марсов.
– Мы его возьмем, капитан, – пообещал Кристоф Раймон.
– Я знаю, вы отважные и решительные. Но не слишком полагайтесь на свое преимущество. Дункан предупредил меня о том, что суда Вест-Индской компании стали лучше охраняться.
– Мы же захватили галион!
– Хочу вам напомнить, что с нашей стороны было три судна. А на этом фрегате людей столько же, сколько у нас. Нам их не испугать. Делайте, что должны, и мы одержим победу. За всех тех, кто падет в этом бою, и за нее. За Мери! – прибавил он, вскинув саблю.
– За пиратку Мери! – в который уже раз хором грянула команда.
Люди были готовы. Все до единого. Торговое судно приближалось. Корнель, стоявший у руля, теперь выглядел благодушным, а матросы занимались своими обычными делами. Однако те, что остались на батарее, ждали, ни на шаг не отходя от пушек, молча и почти не двигаясь. Точно так же затаились и те, что приготовились стрелять с марсов, неразличимые даже в подзорную трубу.
– Эй, на «Бэй Дэниел»! – окликнул Корнеля капитан фрегата. – Что там у вас, неполадки?
– На борту дизентерия. У нас мало воды. Можете с нами поделиться?
Они подошли довольно близко, но все еще недостаточно близко для того, чтобы привести свой план в исполнение. Ответ капитана фрегата немного запаздывал. Правда, не настолько, чтобы это показалось подозрительным. И все же инстинкт предупредил Корнеля об опасности.
Суда шли строго параллельно одно другому…
– Черт возьми! – сообразив, закричал он. – Нас провели!
Он не успел отдать никаких распоряжений – портик фрегата приоткрылся, на мгновение опередив огонь его собственных орудий. На палубу, пробивая и поджигая доски, посыпались ядра, побежали дорожки пламени.
– Вот собаки! – заорал Корнель.
Отвечая на нападение, Бенуа открыл портики и тоже начал стрельбу, целясь в фок-мачту вражеского судна.
– Марсовые, давайте! – заревел Корнель.
На том судне тоже все поняли. Из трюма выскочили люди в английских мундирах. Торговый корабль оказался ловушкой. Замаскированное каперское судно.
Корнель в одно мгновение оказался жертвой такого же обмана, какой задумал сам. Пушки фрегата рокотали. Воздух заполнился густым дымом, нечем стало дышать. Стрелки теперь были бессильны. Внезапно раздался зловещий треск, и следом за ним – отчаянный крик. Корнель поднял голову. Прорвав облака дыма от стрельбы и пожара, бизань-мачта рухнула, снесенная ядрами противника, и легла со всеми парусами на темную воду. От этого «Бэй Дэниел» сначала накренился на правый борт, затем окончательно утратил способность двигаться.
– Именем ее величества, пираты с «Бэй Дэниел», сдавайтесь! – закричали с фрегата.
– Лучше сдохнуть, – проскрежетал Корнель.
Выбора у него не оставалось.
– На абордаж! – взревел он. – Смелее, матросы!
И первым рванулся вперед – а с марсов уже бросали крюки. Раз уйти не удается, так хоть не дать себя потопить!
Пираты лавиной хлынули на английское судно, зажав ножи в зубах, в одной руке сабля, в другой – топор или пистолет, в жестокой схватке отстаивая собственные жизнь и свободу, стреляя в упор, разоряя все вокруг. Антуан первым рухнул на палубу, хотя его и поддерживал брат-близнец; после чего Кристоф дрался с удвоенной яростью до тех пор, пока не упал, в свою очередь, получив пулю в лоб. Клещи неистовствовал, укладывая один за другим красные мундиры, которые неиссякаемым потоком выплескивались из недр фрегата.
Очень быстро, несмотря на храбрость и ярость команды, «Бэй Дэниел» был захвачен, и Корнелю, как и оставшимся в живых полутора десяткам его людей, ничего другого не оставалось, кроме как бросить саблю и сдаться.
Единственной отрадной мыслью, которая утешала капитана пиратов, когда за ними захлопнулись двери трюма, было сознание того, что Никлаус-младший и Мери избежали этой ловушки.
* * *
Мери с Никлаусом-младшим играли в карты в общем зале трактира. Мери потихоньку оправлялась от операции, рана на голове затягивалась, а главное – понемногу проходило неприятное чувство, не оставлявшее ее с тех пор, как она вынудила Корнеля сняться с якоря. Ей бесконечно тяжело было оставаться на суше. Никлаусу тоже, хотя он и старался этого не показывать. В очередной раз он ее обыграл, и, положив карты на стол, она вздохнула:
– Да, мне решительно больше нечему тебя учить, ты стал таким же ловким, как твой отец.
– Полагаю, это надо считать комплиментом?
– Это и есть комплимент, бандитское ты отродье, – растроганно сказала Мери.
– «Бэй Дэниел»! «Бэй Дэниел» захвачен! – заорал матрос, распахнув дверь трактира. Он так запыхался, что больше ничего выговорить не смог.
