Текст книги "Леди-пират"

Автор книги: Мирей Кальмель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 51 страниц)

– Шлюха, у которой мне пришлось позаимствовать одежду.

Энн вздрогнула – голос раздался прямо у нее за спиной, а она еще не успела затянуть шнурки корсета.

– Отойди, – бесстрастно приказала она.

Он и не подумал подчиниться:

– Не бойся, я пришел тебе помочь, а не насиловать.

– Почему я должна тебе верить?

– Джеймс Бонни предпочитает сговорчивых дам.

Энн позволила ему затянуть шнурки.

– Это твое имя?

– Да, барышня.

– Куда ты отплываешь?

– Нью-Провиденс.

– На каком судне?

– «Чарльстон-Бэй». Может, еще хочешь узнать водоизмещение и имя капитана?

Его пальцы поднялись по ее спине к шее, и Энн поежилась.

– Что ты делаешь? – растерянно спросила она.

– Беру с тебя плату, – просто ответил он.

Энн зажала в руке подвеску, которую Джеймс Бонни только что отстегнул. Парень не успел забрать добычу: дверь распахнулась, в погреб спустился трактирщик, и девушка воспользовалась его появлением. Вывернувшись из рук матроса, она оттолкнула трактирщика и молнией взлетела наверх, оставив теперь толстяка в полном недоумении: настал его черед удивляться странным играм, происходящим у него в погребе.

«Два часа, – твердила себе Энн, пробираясь переулками. – У меня есть два часа на то, чтобы хоть что-нибудь придумать».

Едва выбравшись из трактира, она первым делом остановилась поглядеть на чарльстонский порт. Но не позволила себе долго любоваться этой картиной, понимая, что Джеймс Бонни, оправившись от удивления, немедленно пустится в погоню.

Она приметила сохнущую под одним из окон на тихой улочке мужскую одежду. Взобравшись на ящик, сорвала вещи с веревки, затем высмотрела подходящий уголок и, моля небо о том, чтобы матрос свернул в другой проулок, проворно сбросила платье, которое он ей дал. Для того, что она собиралась сделать, куда больше подходили только что украденные тряпки.

Подвязав волосы тесьмой, оторванной от корсета, Энн небрежной походкой вышла из тупика. Джеймс Бонни не мог так хорошо разглядеть ее в подполе при свете фонаря, чтобы узнать в толпе.

Она шла вдоль пристани, забитой людьми, повозками и грузом, отыскивая «Чарльстон-Бэй» с твердым намерением забраться на судно и там спрятаться. Реакция Джеймса Бонни показала слабость ее плана. И правда – кто же захочет обременять себя не только супругой, но еще и неприятностями, которые навлечет на него ее родня? Лучше бежать. Так почему бы не на Нью-Провиденс? Энн уже с четверть часа, перебирая все возможности, придумывала способ попасть на борт, не привлекая к себе внимания. Внезапно она почувствовала, как чья-то рука схватила ее за ворот.

– Ты пока недостаточно хитра для того, чтобы меня обмануть, – прошептал ей в ухо Джеймс Бонни.

Девушка задрожала и вцепилась в подвеску. Джеймс Бонни крепкой рукой развернул девушку лицом к себе и притиснул к стене. Энн еще сильнее сжала кулак и бестрепетно встретила сердитый взгляд матроса.

Глаза Джеймса загорелись, он некоторое время всматривался в глубину ее зрачков, потом шумно вздохнул и довольно грубо схватил девушку за руку.

– Куда ты меня тащишь? – спросила окончательно сбитая с толку Энн.

Он не ответил, но поволок ее за собой с такой скоростью, что Энн вскоре совсем запыхалась. Остановился он только у входа в чарльстонскую церковь, ту самую, где она оплакивала мать и где вся ее жизнь переломилась.

– Пойдем, – только и сказал он.

– Зачем?

– Ты ведь этого хотела, разве не так? – снова вздохнул Джеймс Бонни.

Сердце у Энн забилось сильнее, глаза заблестели.

– Почему?.. – спросила она, позволив Джеймсу ее обнять.

– Потому что ты мне нравишься, мисс Кормак, – заявил он. – Должно быть, в тебе черт сидит, раз уж заставила меня так сильно захотеть тобой обладать.

Энн обхватила руками мощную шею и пылко ответила Джеймсу Бонни на его страстный поцелуй.

29

«Бэй Дэниел» на всех парусах несся вдоль отмелей Силвер-Бэнкс. До грузового парусника – такие из-за длинного узкого корпуса называли «флейтами», – за которым они гнались, оставалось всего несколько кабельтовых. Мери улыбнулась ветру, трепавшему ее волосы. Четыре месяца, как вышли в море, а она все не нарадуется на ход своей посудины: не просто идет – пляшет на волнах, красуясь, словно молоденькая девчонка.

Никлаус-младший рядом с новым старшим матросом Констаном стоял у руля. Команда была под стать своему капитану. Он сам набрал людей – молодых, крепких, смелых и почтительных. Никто из них не был кровожадным, никому из них не пришло бы в голову восстать против его власти. Никлаус многих из них знал раньше. Как только Мери объявила, что «Бэй Дэниел» готов снова выйти в море, многим захотелось попасть на его борт. Мери отказалась что-либо решать – не ее это дело.

Она гордилась сыном, отдающим приказания: настоящий капитан – бывалый моряк, опытный пират.

Мери поднялась на ют. Люди были готовы к абордажу, но интуиция подсказывала ей, что ничего подобного не потребуется: «флейта» же не военное судно.

– Эй, купец! Сдавайся или не жди от нас пощады! – прокричал Никлаус в рупор.

«Веселый Роджер» хлопал под ветром. Капитан «Марии» знал, что его ждет. Ему не уйти.

– Ложитесь в дрейф, – скомандовал Никлаус.

Мери удовлетворенно вздохнула. Паруса «флейты» повисли.

«Бэй Дэниел» подошел к ней вплотную. Крючья просвистели в воздухе, цепляясь за «Марию», еще мгновение – и с борта на борт брошены сходни, матросы с пиратского судна мчатся вперед с оружием в руках…

– Очень уж легко, – вздохнул Никлаус-младший. – Мне нравится, когда хоть как-то сопротивляются.

Мери расхохоталась и похлопала сына по плечу:

– Давно не работал плотником?

Подмигнув ему, она спрыгнула на среднюю палубу и шагнула на сходни. Никлаус в три шага догнал мать. Сын перерос ее на голову.

– Капитан Кальви, – представился человек, стоявший на юте «Марии».

Матросы держались спокойно. Даже слишком спокойно, подумала Мери. Оставив их под присмотром пиратов, она поднялась по трапу.

– Капитан Ольгерсен, – вежливо ответил Никлаус. – Нас интересует исключительно ваш груз, и, как только мы его заберем, вы сможете беспрепятственно продолжить путь.

– Сомневаюсь, что наш груз окажется вам интересен. Его не так легко сбыть.

– Откуда вы идете? – спросила Мери, не опуская пистолета.

– С Юкатана, – произнес за спиной у Мери сиплый, надтреснутый голос, неприятно царапнувший ее слух.

Обернувшись, она увидела перед собой какое-то закутанное в ниспадавший до щиколоток плащ существо с лицом, наглухо закрытым маской. Существо, должно быть, вышло из каюты, которую пираты еще не обыскали. А теперь поднялось на ют, хоть и без видимого труда, но – Мери сразу заметила – слегка прихрамывая… Впрочем, какое там «существо»! Таинственный облик и величественная осанка незнакомца на мгновение заставили растеряться и ее, и Никлауса-младшего.

В прорезях маски горели глаза, и Мери почувствовала, как в сердце ей вонзился острый шип. Она вспомнила взгляд такой же силы и постаралась как можно быстрее прогнать сожаления о нем.

– Это судно везет мате, – объяснил незнакомец. – Лекарственное растение. Майя используют его в своих религиозных обрядах.

– Кто вы? – спросил Никлаус-младший, которому явно стало не по себе. – И почему так странно вырядились? Может, я запамятовал дату карнавала? – прибавил он, прикрываясь насмешкой, чтобы скрыть смущение: пирату подобает выглядеть беспощадным.

– Я владелец этого судна, – ответил загадочный человек. – И пусть моя маска неприятно вас поражает, раны, скрытые под ней, поразили бы вас еще более неприятным образом, капитан.

– Ну, так не снимайте ее, – пожал плечами Никлаус. Перегнувшись через фальшборт, он крикнул своему старшему матросу: – Надо побыстрее перенести груз!

– На что он вам? – насмешливо поинтересовался незнакомец.

– Это мне решать.

Незнакомец склонил голову, и Никлаус спустился по трапу.

– Присмотри-ка за ними, – тихонько посоветовал он Мери, – не нравится мне этот парень.

Она не ответила. Темный взгляд человека в маске был по-прежнему прикован к ее глазам и пронзал ей душу.

– Когда-то я знал одно судно, носившее то же имя. Оно принадлежало капитану Корку, – уверенно проговорил незнакомец, когда Никлаус отошел достаточно далеко и не мог его услышать.

Сердце у Мери забилось чаще.

– Клемента Корка нет в живых, – ответила она. – Он погиб, когда Клод де Форбен обстреливал Венецию, уже очень давно.

– И в самом деле, очень давно. Я не помню этих событий. Впрочем, и других тоже. От тех времен у меня осталась лишь эта маска, да еще беспредельная мука. Виной тому – женщина. Женщина, которая меня покинула. Во всяком случае, я так думал.

У Мери дрогнула рука. Она попыталась справиться с собой и, когда Никлаус-младший ее окликнул, с облегчением повернулась к сыну, избегая этого пронизывающего, нестерпимого взгляда.

– Он сказал правду. В трюме только трава. Кроме еды и воды, поживиться нечем.

– Нам предстоит еще долгий путь до Венеции, – продолжал незнакомец, словно отвечая на ее мысли. – Осталась ли в вас хоть капля человечности, Мария, или вы утратили ее окончательно, когда покинули меня?

Откуда-то из самых глубин поднялся всхлип. Мери заглушила его и вновь повернулась к незнакомцу, готовая встретиться лицом к лицу с истиной, которую она предчувствовала с той минуты, как он появился на палубе, хотя и не хотела признавать.

– Только один человек так меня называл, но он погиб во время пожара, – севшим от волнения голосом прошептала она.

– Вы в этом убедились? – Голос дрогнул и прозвучал скрипуче, словно ненастроенная струна.

– Я поверила в то, что мне сказали. Никто не мог бы уцелеть в таком огне. Для этого надо быть…

– Бессмертным, Мария?

Она кивнула и, обессиленная, прислонилась к фальшборту, сдавшись и опустив пистолет.

На средней палубе суетились, перетаскивая бочки. Никлаус отдавал распоряжения, не замечая ее терзаний. Капитан Кальви незаметно удалился.

– Посмотри на меня, Мария, – потребовал голос. – Посмотри, какую цену мне пришлось заплатить, и отвергни меня. Отвергни меня, чтобы я смог наконец тебя забыть.

Его рука потянулась к маске и сдернула ее. Но вместо того чтобы в ужасе отпрянуть при виде чудовищных шрамов, изуродовавших лицо маркиза де Балетти, Мери выронила оружие и заплакала.

* * *

Уильям Кормак испытал несказанное облегчение, увидев, в какой ярости Эмма. С тех пор как ему сообщили об исчезновении Энн, он все время опасался худшего. И даже раньше – с тех пор как узнал, что Эмма отыскала ее след. Кормаку было известно, каким образом. Габриэль подкупил его доверенное лицо – мистера Блада, поставив беднягу в трудное положение: этот дурень крупно проигрался, наделал долгов, и слуга Эммы предложил ему списать долг в обмен на небольшую услугу, пригрозив, в случае если должник не согласится ее оказать, «потревожить» его семью. Угроза заставила господина Блада перечеркнуть пятнадцать лет безупречной службы. Уильям Кормак не пожелал слушать его оправданий и немедленно прогнал, взбешенный тем, что ситуация опять вышла из-под его контроля. К тому же вина отчасти лежала и на нем самом. Кормак проклинал себя за то, что не заметил ярости брата того раба, которого Энн столкнула с дерева. В тот же вечер, горя жаждой мщения, тот привел обессиленную и оставленную в одиночестве после наказания девушку в полное бесчувствие и надругался над ней. Кормак об этом узнал случайно. И был тогда – от сознания, что из-за этого Энн едва не умерла, – на грани самоубийства.

Он все еще не пришел в себя к тому времени, как Эмма, гордая своим открытием, заставила его подписать разрешение посетить Энн.

– У вас нет выбора, Кормак. Я могла бы потребовать, чтобы ее выпустили из монастыря, но я предпочитаю, чтобы за ней присматривали другие люди, не вы.

– А если я откажусь?

– Монастырские стены не так высоки и не так строго охраняются, чтобы помешать мне. Я увезу девочку. А тогда, дорогой мой, как ни старайтесь, сколько ни лейте слез, вам больше никогда ее не увидеть. И радуйтесь тому, что я простила вам вашу самонадеянность.

Он уступил, но устроил все так, чтобы Эмма не смогла исполнить свое намерение. Отсюда и поспешное решение выдать Энн замуж за сына ближайшего соседа: с того самого вечера у губернатора юноша был от нее без ума.

Кормак думал, что Эмма расстроила и новый план, но она была в бешенстве, яростно стучала каблуками по наборному паркету.

– Если вы меня обманули, Кормак, клянусь, на этот раз я буду безжалостна!

– Я вас не обманываю. Если вы не имеете отношения к исчезновению Энн, значит, ей не потребовалось посторонней помощи для того, чтобы сбежать из монастыря. Пока у меня нет от нее никаких известий, но, если хотите знать, я надеюсь, что их и не будет.

Эмма замерла на месте, побледнев до синевы:

– Почему же?

– Потому что отсутствие известий означало бы, что моя дочь обрела память и вернула себе свободу. Как ни больно мне ее терять, лучше так, чем знать, что она с вами.

– Я буду за вами следить, Кормак! – закричала Эмма. – Ни одно ваше движение, ни одна ваша поездка, ни одна ваша встреча – от меня ничто не ускользнет! Рано или поздно Энн объявится, и уж тогда-то вы заплатите мне за все обиды. За все, слышите? До самой последней.

Он кивнул. Энн не вернется. У него был лишь один способ вырвать ее из когтей Эммы де Мортфонтен. Он достаточно сильно любил дочь для того, чтобы рассудить: лучше эта крайность, чем рабство, на которое ее обрекали. Едва Эмма вышла, Уильям взял перо и начал письмо к своему нотариусу. Очень скоро весь Чарльстон будет знать, что он лишил Энн наследства. Было бы удивительно, если бы его дочь об этом не услышала и не оскорбилась настолько, чтобы избегать его. Чтобы бежать от него как можно дальше.

Узнав о поступке Кормака, Эмма впала в беспредельную ярость и приказала Габриэлю раз и навсегда ее от «этого мерзавца» избавить.

Слуга-господин, взгромоздив ноги на стол и ковыряя в зубах тонкой косточкой пулярки, смерил ее обидно-снисходительным взглядом:

– Если мы его уберем, то тем самым подпишем приговор и тебе, и мне. Я не такой дурак, Эмма. Кормак не опасен, он просто-напросто пытается помешать. Пусть делает, что хочет, мы все равно найдем Энн.

– Нет, я хочу, чтобы он умер, а перед тем помучился! – выкрикнула она. – Довольно он меня унижал!

– А я не доставлю тебе этого удовольствия, – прошипел Габриэль. Эмма сжала зубы и кулаки, загнав ярость поглубже, и лицемерно улыбнулась Габриэлю, сказав себе, что рано или поздно, если Энн снова войдет в ее жизнь, она избавится от этой зависимости и безжалостно расправится со своим палачом.

* * *

За долю секунды на палубе «Марии» все переменилось.

Капитан Кальви подошел к Никлаусу-младшему, который присматривал за перемещением груза.

– Думаю, вам следует взглянуть туда, капитан Ольгерсен, – с загадочной улыбкой произнес венецианец.

Опасаясь какого-нибудь подвоха, Никлаус обернулся к полуюту. При виде матери в объятиях незнакомца, сбросившего маску, им овладели растерянность и испуг.

Молодой человек тотчас вообразил самое худшее: Мери снова стало плохо, ее ранили шпагой или кинжалом. Должно же быть какое-то объяснение тому, что его мать вот так припала к этому человеку! Никлаус бросился к паре с пистолетом наготове и с криком «Мама!».

Мери высвободилась из рук незнакомца, обернулась к сыну, и тот опустил пистолет. На залитом слезами лице матери сияла улыбка.

– Никлаус, разреши представить тебе маркиза де Балетти, – только и прошептала она.

– Черт возьми! – изумился Никлаус-младший. – Но, насколько я помню, маркиз, вы уже были мертвы!

– И в самом деле был, – легко согласился маркиз, когда Мери от него отстранилась. – Был, мальчик мой, а теперь воскрес.

Никлаус так и замер с открытым ртом, едва не выронив пистолет из безвольно повисшей руки. Но всего лишь на долю секунды. Нет, никак не дольше. Потом он просиял, устремился к фальшборту и, схватив рупор, крикнул своей команде:

– До нового приказа остановите погрузку!

А вернувшись к Балетти, произнес:

– Думаю, маркиз, вы согласны с нами сотрудничать.

– Сотрудничать – нет. Следовать за вами – да. Туда, куда решит двигаться Мери. Думаю, нам о многом надо друг другу рассказать.

– Так куда, Мери?

– Курс на остров Черепахи, – ответила она. – Я остаюсь с ним, а ты возвращайся к себе на борт.

Сын молча кивнул. Пусть даже все это показалось ему чересчур стремительным, он понял. Увидел во взгляде матери то, о чем не говорилось в письмах, которые Форбен когда-то читал ему вслух. Балетти и Мери в прежние времена любили друг друга. И пусть его мать мечтала о жизни с Корнелем, связь с маркизом выдержала испытание временем.

Никлаус созвал своих людей, отказавшись отвечать на их вопросы до тех пор, пока «Марии» не вернут свободу. Затем велел поднять паруса и, пока капитан Кальви делал то же самое на своем судне, объяснил команде, что маркиз когда-то в Венеции спас Мери и потому следует относиться к этому человеку с уважением. Честь для пиратов была понятием священным. Ни один из них не пытался возражать своему капитану.

На борту «Марии» Мери с Балетти остались вдвоем. Когда она следом за ним поднялась по трапу, маркиз хотел было надеть маску, чтобы не смущать ее, но Мери удержала его:

– Я хочу видеть тебя таким, какой ты есть.

Ничего не ответив, он распахнул дверь своей каюты.

Обстановка оказалась скромной. «Мария» была большим голландским трехмачтовым судном, созданным специально для торговли. Комфорта особого не добивались, и Балетти извинился за неудобства, приглушив свет, вливавшийся через большие окна, выходившие на корму. Это был деликатный способ скрыть лицо.

– Хочешь что-нибудь выпить? У меня-то в горле пересохло. Волнение от встречи. Нежданной, нечаянной, – прибавил он. – Портвейн?

Она кивнула. Давным-давно ей не приходилось его пить, она даже позабыла вкус этого вина. Балетти протянул рюмку, и внезапно оба – и он, и она – почувствовали смущение от этой близости. После того как прошло столько времени… Шестнадцать лет…

– Прости, – извинилась Мери. – Я чувствую себя немного глупо и неловко. Не знаю, что тебе сказать.

– Ты уже все сказала, Мария, – грустно улыбнулся Балетти, приближаясь к ней. – Ты уже все оправдала, когда бросилась мне в объятия, несмотря на мой чудовищный облик.

– Меня ужасают лишь те муки, которые за ним угадываются.

Желая окончательно убедить в этом друга, Мери провела пальцем по шраму на его щеке. Очень нежно. Она не могла понять, почему несколько минут назад испытала такое потрясение. Мери помнила, как быстро она утешилась, утратив Балетти, как легко забылась в объятиях Корнеля. Может быть, как раз его смерть и сделала ее такой слабой, такой уязвимой? Или, может быть, призрачное явление вернуло ее к тем картинам, к тем страданиям, которые она оттолкнула тогда, в Венеции, чтобы не страдать от утраты?

– Как тебе удалось выбраться из этого пекла? – спросила она. – Твой крик навсегда остался в моей памяти, хотя ее порядком разрушили пытки, которым подвергла меня Эмма.

– Эмма тебя пытала?

– В венецианской тюрьме. До тех пор пока Корк с Корнелем меня не освободили. Корк и погиб, когда вез меня на судно Форбена. – Мери со вздохом опустилась в кресло. – Все это теперь так далеко, маркиз. Я думала, что потеряла тебя навсегда. Я больше не хотела слышать ни об Эмме, ни о сокровищах. Единственное, чего я хотела, это забрать сына и снова начать жить. Корнель мне в этом помог.

– Где он теперь?

– Умер. Несколько месяцев назад его схватили корсары. Мы с Никлаусом-младшим продолжаем выходить в море. Но хватит об этом, – усталым взмахом руки она отогнала воспоминания. – Я говорю о себе, когда следовало бы подумать о тебе. Я изменилась, маркиз. Теперь я пиратка, очень далекая от той женщины, которую ты любил.

– Нет, не думаю. Взгляд у тебя тот же, Мери. Ты по-прежнему умеешь видеть то, что скрыто за поверхностью. Ты любишь свободу и море. Я это знал. Я это всегда знал. Мне достаточно было повстречаться в Венеции с Корнелем, чтобы это понять. Я не мог лишить тебя этого. Я хотел тебе помочь стать собой, а не переделывать тебя.

Мери печально улыбнулась.

– Как тебе удалось выжить? – спросила она.

– Корк подобрал меня в подземелье. Монахи рассказали об этом, когда я пришел в себя.

– Значит, Корк тебя подобрал, – повторила она. Закрыла глаза, ослепленная очевидностью. – То есть Корнель знал. Он не мог не знать. Но он ничего не сказал мне, маркиз.

– Он любил тебя. Так же сильно, как я. И так же сильно, как Форбен.

Мери вгляделась в его глаза. Изменилось бы что-нибудь в ее судьбе, если бы ей открыли правду? Осталась бы она с Балетти вместо того, чтобы последовать за Корнелем? Она не знала. Случилось то, что должно было случиться.

– Почти десять лет у меня ушло на то, чтобы полностью исцелиться, – продолжал Балетти своим глухим голосом. – Все это время я оставался в монастыре. Конечно, дом мой сгорел, у меня уже не было хрустального черепа, который ускорил бы выздоровление, но я не лишился всего. Моя морская торговля по-прежнему шла успешно, и я все еще помнил тайну философского камня. Во дворце были собраны не все богатства. Я воспользовался тем, что у меня осталось, для того чтобы попытаться вас разыскать, Эмму и тебя. Я даже писал Форбену.

– Я много лет не давала ему о себе знать, – призналась Мери.

– Он мне именно так и ответил. Форбен ушел на покой, поселился в Сен-Марселе и думал, что потерял тебя навсегда, раз ты прервала всякую связь. Я тоже смирился. Эмму искал в Лондоне и Дувре, но тщетно. Она прекратила все свои дела, ее с трудом вспоминали.

– А зачем ты ее искал?

– Чтобы забрать хрустальный череп. Мне страшно недоставало его. У меня не только лицо было повреждено, но и все тело. Сам не знаю, как выбрался из той комнаты. У меня было чувство, будто чья-то рука отстраняет пламя, открывает дверь и переносит меня в подземный ход. Насколько помню, у меня самого ни сил, ни мужества для этого не оставалось. Все то время, пока я находился между жизнью и смертью, в моей голове пел голос и хрустальный город манил меня к себе. Я был настолько пронизан этим голосом, этим видением, что выжил вопреки всякой логике. Знаю, что мне достаточно было бы прикоснуться к хрустальному черепу, чтобы окончательно исцелиться.

Маркиз устало провел по лбу рукой. Мери не решалась его прервать, она чувствовала его боль, его страдания – словно тысячи игл впивались в ее собственную кожу.

– В конце концов я решил, что ты сумела отомстить, убила Эмму, вы вместе с Корком забрали череп, ты отправилась в Лубаантун, чтобы добыть сокровища, и погибла в море. Я не думал, что ты способна обречь Форбена на такую участь: терзаться неизвестностью…

– Я решила, что для него так будет лучше. Он не смог бы смириться с тем, что я предпочла Корнеля.

Балетти кивнул:

– Конечно. Мне следовало об этом подумать. Я отправился на Юкатан, – продолжал он, помолчав несколько минут. – Мне ничего не удалось найти, даже места, где был Лубаантун. Джунгли поглотили все. Без карты, которая осталась у Эммы, я не сумел определить его расположение. Майя, которых я встречал, могли дать мне лишь туманные сведения. Сегодня жизненным центром этой части побережья стал город Санта-Рита. Его порт дает возможность вести любую торговлю. Я изучил свойства мате. В этом регионе Вест-Индии его редко встречают, на юге – чаще. Мне хотелось верить в то, что это растение связано с черепом и что оно – как знать – может мне помочь.

– Значит, ты возвращался оттуда?

– Мы встретились благодаря случаю. Случаю или судьбе. Когда капитан Кальви обнаружил, что нас преследуют, я велел ему прибавить ходу. Потом, видя, что вы не отстаете, вооружился подзорной трубой, чтобы определить, велика ли ваша команда. Представь себе мое удивление, мою радость и мои опасения, когда я прочел имя твоего фрегата. Я попросил Кальви исполнить требования капитана этого судна, решив показаться только после того, как буду знать точно. Даже если этот корабль как две капли воды походил на тот, что был у Корка, с тех пор прошло, как ты совершенно верно заметила, шестнадцать лет.

Наступило молчание. Мери отпила глоток портвейна из бокала, который все это время покачивала, согревая вино в ладони, как раньше. Безотчетным движением.

– Я следил за вашим приближением вот из этого окна, – продолжал маркиз, указав на то, что слева; на скамье под ним все еще лежала подзорная труба. – А когда приблизились – сразу тебя узнал. Ты не изменилась. Разве что немного седины, вот эта едва приметная морщинка у губ, и еще несколько у глаз. Я помню каждую твою родинку, – шепотом признался он. – Никакая другая женщина не заняла твоего места, Мария.

Он встал и, оперевшись ладонью о раму окна, отодвинул занавеску и подставил свои шрамы ласке косого вечернего света. Мери не смела прервать молчание, причинявшее ей такую же боль, как признания Балетти.

– Да и кому нужен калека? – произнес он наконец.

Мери встала, поставила бокал и приблизилась к маркизу, все еще не решаясь коснуться – из страха пробудить боль его зарубцевавшихся ран. Удовольствовалась тем, что взяла его за руку.

– Мне не нужна твоя жалость, Мария. Она была бы еще нестерпимей для меня, чем все остальное.

– Как ты мог подумать, будто я тебя жалею?

Не отвечая, маркиз продолжил свою исповедь – так, словно давно ждал этой минуты:

– Я бежал из Венеции. Закрыл двери своего дома для посетителей. Сам выходил редко – и только скрывшись под этой маской. Я прекратил все свои дела с нищими, чтобы скрыть свое несчастье, оставил все свои мечты.

– Почему? Ведь это было смыслом твоей жизни, маркиз. Это и хрустальный череп.

Балетти безрадостно усмехнулся:

– Обман. Это была только приманка, Мери. Но я это осознал лишь после утраты. Теперь, когда я тебя нашел, это стало еще яснее.

– Маркиз…

Он повернулся к Мери:

– Я предпочел бы умереть, чем изводить себя мыслями о том, что не смог избавить тебя от Эммы. Мои телесные раны были ничто в сравнении с ранами душевными. Что ни делай, а забыть нельзя. Нельзя забыть часть себя, которую отняли.

– Я этого недостойна, – прошептала она, опустив голову.

– Нет, Мария. Если бы ты была этого недостойна, тебя бы так не любили. – Балетти приподнял подбородок Мери, чтобы посмотреть ей в глаза: – Ты знаешь, где может скрываться Эмма?

– Что ты собираешься сделать?

– Я верну то, что она у меня украла. Мою жизнь, мой облик, мои мечты. При помощи хрустального черепа.

– Когда я была ее пленницей, она говорила о Южной Каролине.

Мери готова была назвать имя Энн, но удержалась. Она зализала эту рану и не хотела к ней прикасаться.

– Это слишком большое пространство, – нахмурился Балетти.

– Чарльстон – город, в который стремятся многие. Мы могли бы начать с него.

– Мы, Мария? – удивился маркиз.

– Я не хочу, чтобы ты в одиночестве выступил против нее.

– Ты закончила свою войну. Не спорь.

– Так было раньше.

– Я уже сказал – не хочу жалости!

– Тогда прими нежность. И пойми: до того как стать твоей, это была моя война. И тебе не дано помешать мне в нее вступить. Если бы не я, Эмма никогда не искалечила бы тебя. Жажда мести пробудилась во мне, и теперь я не смогу заставить ее умолкнуть.

– Ты надеешься загладить свою вину, Мария, хотя я ни в чем не виню тебя. Это глупо.

– Когда-то ты спас мою душу, маркиз. Позволь мне теперь спасти твою. Позволь мне искупить все то зло, которое я тебе причинила.

– Ты ни в чем не виновата. Виновата только Эмма. Ты не сотрешь все эти годы, как бы ни размахивала саблей, пиратка Мери.

– Ты прав, – прошептала она, обняв его за шею и глядя ему в глаза.

– Как ты можешь, я же такой урод, – простонал он.

– Уродство – всего-навсего маска. Ты научил меня заглядывать глубже.

Он сжал Мери в объятиях, не коснувшись подставленных губ.

– Я глубоко взволнован, просто потрясен тем, что ты снова рядом, – признался маркиз, – но мне потребуется время, чтобы я мог…

– Доверять мне? Когда-то у тебя хватило терпения дать на это время мне.

Он не ответил, и на мгновение Мери почудилось, будто она баюкает новорожденного.

30

Они шли мимо архипелага Камагуэй, когда впередсмотрящий объявил, что видит справа по борту парус.

Мери следом за Балетти схватила подзорную трубу.

– Что ты об этом думаешь? – спросил маркиз, поскольку молчание затянулось.

– «Веселый Роджер», значит, пиратское судно, – вздохнула она, не отрываясь от окуляра.

– Фрегат?

– Бригантина. Это нам совсем ни к чему, маркиз.

– Быстроходное судно?

– И маневренное. На удивление проворное – проворнее, чем фрегат. Нам от него не уйти, «Мария» тягаться с ним не сможет. Лучше сдаться.

– Как скажешь, – согласился Балетти. – Кальви?

– Я придерживаюсь того же мнения, сударь, – ответил тот, взяв из рук Мери протянутую ему подзорную трубу.

Они уже собирались лечь в дрейф, когда Балетти, продолжавший всматриваться вдаль, произнес:

– Теперь под «Веселым Роджером» красный флаг. А это что значит?

Мери невольно выругалась. Мужчины разом повернулись к ней.

– Это значит, что они никого не пощадят, – объяснила она, озабоченно нахмурившись. – Не нравится мне этот флаг.

– Что предлагаешь?

– Полавировать между островками и присмотреть бухту, где можно укрыться. Если они не настигнут нас раньше. Поднимайте паруса, капитан, все паруса. И встаньте круче к ветру, мы используем береговые течения для того, чтобы набрать скорость.

– Хорошая мысль, мисс Мери, – одобрил Кальви.

– Думаешь, у нас есть шанс? – спросил Балетти, пока Кальви отдавал приказы.

– Не знаю, но им нелегко будет нас взять, – заверила она.

Отвернувшись от маркиза, она стала созывать своих пиратов, объявив в рупор:

– Аврал, господа. Поднимайте черный флаг. – И, повернувшись к Балетти, прибавила: – Лучше приготовиться к нападению. Хотя, может быть, «Веселый Роджер» заставит их призадуматься. Пираты в море относятся друг к другу с уважением. Это все, что мы можем сделать.

– Сомневаюсь, что этого будет достаточно, – заключил Балетти.

Мери, не ответив, вернулась к рулю.

…На острове Черепахи они не пробыли и десяти дней. Мери все рассказала Никлаусу-младшему, хотя и опасалась, как бы сын не рассердился на нее за то, что снова заставила его изменить курс. Но он неожиданно поддержал ее:

– Я не верю в случайности, мама. Если Балетти опять встретился на твоем пути, значит, пришло время завершить то, что ты начала. Я никогда не говорил об этом, ни разу ни в чем тебя не упрекнул, – напомнил юноша. – Я, как и Корнель, был уверен, что лучше все забыть, но сам так и не смог этого сделать. Моя жажда боя и крови – всего лишь проявление неутоленной жажды мести. Как и ты, я в этом убежден. Я уже не ребенок.

– Ты мог бы идти вместе со мной на «Бэй Дэниел».

Никлаус опустил глаза.

– Да, мог бы, но есть еще одна вещь, о которой я тебе не говорил. Не знал, как тебе сказать…