Текст книги "Леди-пират"

Автор книги: Мирей Кальмель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 51 страниц)

– Да, парень, это я собственной персоной! – заверил тот, в свою очередь протягивая ему руку.

Никлаус-младший с легким сердцем бросился в объятия крестного. Затем, посторонившись, пригласил:

– Входите же. По вашим лицам догадываюсь – вам есть, что рассказать. А мне не терпится послушать. Черт побери! – повторил он, хлопая Вандерлука по плечу. – Как же я рад снова вас видеть!

Хозяин познакомил гостей с женой и сыном, а затем, когда жена вернулась к стряпне, усадил их за стол, налил по стаканчику тростниковой водки. И заявил, что не желает знать о том, зачем они пожаловали, до тех пор пока крестный не расскажет ему всю свою жизнь – обо всем, что с ним приключилось после отъезда из Бреды и до сего дня. Маленький Марк, сидя на коленях у отца, сосал большой палец и с любопытством разглядывал незнакомцев.

– Мы встретились в Чарльстоне, – заключил Балетти после того как в дополнение к рассказу Вандерлука ввернул несколько слов о том, какой беспокойный переход им пришлось совершить.

– А Эмму и череп вы нашли? – поинтересовался Никлаус-младший.

– Нет. Она уехала из Южной Каролины, отправилась на Кубу. Именно туда мы и собрались вместе с твоей матерью, – снова заговорил Балетти. – Однако нам пришлось изменить порядок действий, другие дела оказались более неотложными.

Никлаус-младший напрягся, перехватив сообщнический взгляд, которым обменялись Ганс и маркиз. Они явно хотели что-то ему сказать, но не знали, как к этому подступиться.

– Говорите прямо, – предложил он. – Я уже не маленький мальчик, с которым надо осторожничать.

– Энн жива, Никлаус, – выпалил Вандерлук.

– И Мери сейчас с ней, – прибавил Балетти.

Никлаус-младший побледнел и недоверчиво переспросил:

– Энн? Быть того не может…

– Мы тоже поначалу так считали, – признался Ганс.

Никлаус-младший внимательно выслушал еще один их рассказ и только потом заговорил снова:

– Но почему вы настолько уверены, что это действительно Энн?

– Ты помнишь подвеску, украшенную изумрудом?

– Саламандру? Конечно. Энн очень дорожила этой подвеской, она была ее главным сокровищем.

– Так вот, девочка по-прежнему носит ее на шее.

– Сестренка жива! Ах, черт побери, не могу в это поверить. Энн жива! – твердил Никлаус-младший, не зная, плакать ему или смеяться. – Почему же вы не привезли их сюда, на остров Черепахи?

– Потому что не все так просто, как кажется на первый взгляд, Никлаус. Энн выросла в другом месте, среди других людей. Она ничего о себе не помнит. И Мери не захотела ее торопить.

– Энн могла забыть меня? Нет! – возмутился Никлаус-младший. – Это невозможно, маркиз, мы были слишком тесно связаны.

– Вот потому мы и пришли сюда. Чтобы взять тебя с собой и помочь твоей сестре изловить ее ускользающую память. Я убежден в том, что с этим способен справиться только ты один. Все, что может делать Мери до тех пор, это оставаться рядом с ней и любить ее.

Никлаус вскочил на ноги.

– Через три дня «Бэй Дэниел» будет готов сняться с якоря! – заверил он, сияя улыбкой, разъехавшейся до ушей на его неузнаваемом от радости лице.

* * *

Конец октября – после того как Рекхем и его команда в очередной раз покинули Сосновый остров, – похоже, благоприятствовал их делам.

– Каждая стоянка, когда мы навещаем сына, приносит нам удачу, – шепнула Энн на ухо своему капитану.

Она была права.

Первого октября пираты задержали два торговых шлюпа, забрав паруса и прочее имущество на сумму в тысячу ямайских фунтов. Это была самая крупная добыча за долгое время, и Энн тотчас потребовала, чтобы ей дали возможность потратить свою долю на Кубе. Никто не возражал: сражение оказалось трудным, три человека были тяжело ранены, и лучше всего было выхаживать их на суше. Так что в море они вышли только через две недели.

А вскоре, 20 октября 1720 года, они набрали на триста ямайских фунтов парусов и такелажа на торговом шлюпе под названием «Мери» в пяти километрах от Драй-Харбор-Бэй, прибавив это к добыче от захваченной днем раньше шхуны.

Энн и Мери становились все более необузданными перед сражением и во время боя, ругались крепче и громче мужчин, нападали на команды захваченных судов и осыпали их бранью, с одинаковой страстью бросаясь в битву. Они действовали во время абордажей, словно единая рука, заменяя целый десяток рук, и так слаженно, что казались близнецами.

Энн расцвела рядом с Мери. Рекхем ревновал, страдал оттого, что ему нет места в их близости. И утешался, говоря себе, что ласки Энн, все более чувственные и сладострастные, перепадают ему благодаря этому ее неутоленному влечению к Мери.

Слава о них теперь шла такая, что один только вид шлюпа, принадлежавшего Энн, и «Реванша», которым управлял Фертерстон, приводил в трепет все суда, проходившие в пределах досягаемости.

На следующий день к северу от Ямайки им повстречалось каноэ. Женщина, сидевшая в нем, удила рыбу. Мужчины принялись развлекаться, свистеть ей со снастей и перегибаясь через борт. Несчастная, до смерти перепугавшись, гребла изо всех сил, стараясь уйти подальше от шлюпа.

– Она бы нас вполне устроила, – бросил Фенис Брауну, пялившему глаза на рыбачку.

Пираты обменялись похотливыми взглядами и направились к рулю, чтобы сказать пару словечек капитану.

Энн, согнувшись вдвое, перевесилась через окно своей каюты на корме. Ее снова рвало – вот уже несколько дней как ее не переставая выворачивало наизнанку.

– Ты злоупотребила азиминой, когда лечилась от похмелья, – уверял ее судовой врач.

Она и правда неумеренно прибегала к рвотному средству – настойке семян азимины, потому что ненавидела, когда у нее болела голова наутро после попойки, и не выносила, когда Мери, лучше всех умевшая пить не пьянея, над ней насмехалась. И все же надо было взглянуть в лицо действительности. Ее недомогание не проходило, и Энн видела тому совсем другую причину, вызывающую куда большее беспокойство.

Энн уже вытирала рот, когда с палубы донесся вопль. Кричала женщина.

«Мери!» – мелькнуло у нее в голове, и она бросилась к выходу.

С трудом проложив себе путь среди похабно гогочущих матросов, она замерла в первом ряду, ошеломленная открывшимся ей зрелищем. Прямо здесь, перед ней, Фенис, пристроившись между раздвинутых ног незнакомой женщины, трудился изо всех сил, а Браун крепко держал бедняжку, не давая ей вырваться.

– Хватит! – заорала Энн. – Отпустите ее!

Но матросы только громче засмеялись. Чья-то рука, схватив запястье Энн, потянула ее назад. Энн, разозлившись, обернулась, и ее недобрый взгляд встретился со взглядом Рекхема.

– Останови их, – потребовала она, хватаясь за пистолет.

Но Рекхем быстро отобрал у нее оружие и приказал, дохнув на подругу перегаром:

– Иди к себе в каюту и не мешай парням развлекаться. А может быть, тебе хочется, чтобы они проделали это с Мери или с тобой?

– Они не посмеют! И ты тоже! – возмутилась она.

– Энн Бонни не всегда и не всему может воспрепятствовать. Скройся с глаз!

Она развернулась и пошла прочь, зажав ладонями уши, чтобы не слышать криков рыбачки и этого свинского хохота. Перед тем как закрыть дверь своей каюты, она заметила Мери, печально глядевшую на нее с марса. Энн хлопнула дверью, хоть так дав выход своему гневу и негодованию и проклиная их бабскую трусость.

С наступлением вечера несчастную женщину усадили в ее каноэ. Даже Рекхем успел с ней позабавиться – Энн поняла это, услышав одобрительные выкрики и насмешки матросов, сопровождавшие его усилия. И когда Джон захотел вломиться к ней, она отказалась его впустить.

Тем временем мужчины открыли бочки с ромом, распотрошили запасы табака и стручкового перца, захваченные на шхуне, и теперь продолжали пировать.

– Открой, Энн! – твердил Рекхем. – Открой, негодница!

Возбужденный тон быстро сменился гневным. Энн не поддалась на уговоры.

– Раз ведешь себя как свинья, со свиньями и спи! – ответила она и сердито бросилась на постель.

Свернувшись клубком, Энн обхватила руками колени и глаз не сводила с двери, твердо решившись поцарапать Рекхема кинжалом, который держала под рукой, если он все же к ней вломится, несмотря ни на что.

Она вышла из каюты только глубокой ночью, потихоньку, чтобы не заметил рулевой, стоявший как раз над ней. Судно было погружено в безмолвие. Тишину нарушал только плеск воды о корпус. Энн пробралась на камбуз и стащила там кусок прогорклого сала и несколько сухарей. Голод не тетка, даже когда тебя смертельно тошнит…

Услышав какой-то шорох, она вздрогнула всем телом и резко обернулась, напряженно всматриваясь в окружавшую ее темноту.

– Это всего-навсего я, – прошептала Мери. – Я ждала тебя.

Энн бросилась ей на шею и расплакалась.

То и дело перешагивая через пьяных матросов, она вместе с Мери все так же бесшумно вернулась в каюту – ни к чему было привлекать внимание своего капитана.

– А где Рекхем? – спросила она, едва дверь за ними закрылась.

– У руля стоит, они с Девисом сменяют друг друга.

Горло у Энн снова сдавило рыданием. Яростно зажав рот кулаком, она заглушила плач.

– Как собаки, – шептала она. – Как бешеные псы. Я не могу, Мери, не могу терпеть того, что они делают, это мерзко.

– Это закон сильного, Энн, и ты ничего здесь не в силах изменить.

– А ты-то как можешь с этим соглашаться? Ты ведь женщина, какого черта! Она никогда от этого не оправится!

Мери вздохнула и крепче обняла свою дочь.

– Я еще и не такое вытерпела в свое время, Энн. Поверь, от всего можно исцелиться, если только хочешь этого.

Энн отстранилась от нее.

– А я вот не забыла, – сказала она.

– Чего ты не забыла?

– Моего отца. Я не помню, как он мной овладел, зато помню аборт, который по его приказу мне сделали. Я знаю, как от этого больно. В животе, в голове, в сердце.

У Мери комок встал в горле. Она снова потянулась к Энн и обвила ее руками. Энн не сопротивлялась.

– Ни один отец, достойный этого имени, такого не совершит.

– Однако он это сделал.

– Значит, он им не был.

– Кем?

– Твоим отцом.

Энн напряглась в ее объятиях:

– Что ты хочешь этим сказать?

– Хочу сказать, что никто никогда не бывает лишь тем, чем кажется.

Мери сняла с себя нефритовый «глаз» и повесила его на шею Энн рядом с изумрудной саламандрой.

– Когда-то, – начала она, – давным-давно, жила-была одна маленькая девочка, которая мечтала о сокровищах. Клад был далеко за морями, и путь к нему открывало вот это украшение…

Дверь распахнулась, и слова замерли на губах Мери.

На пороге стояли Рекхем, Браун и Фенис, все трое – вооруженные пистолетами.

– На этот раз, – взревел Рекхем, – на этот раз я по горло сыт твоими капризами и вашими заговорами!

Мери инстинктивно бросилась между ним и Энн:

– Я не позволю тебе ее обидеть, Рекхем!

– Да кто тут собирается ее обижать? – усмехнулся он. – Сдавайся и поклянись, что больше к ней не притронешься. И вообще я по твою задницу пришел, не по ее!

– Ты даешь мне честное слово, капитан?

– Даю, Рид.

– Нет, Мери, нет, – упавшим голосом твердила Энн.

Мери, улыбаясь, чтобы успокоить дочь, отстранила ее, потом шагнула к нескрываемо ликующему Рекхему, прошла мимо стоящей на пороге троицы, прямая и гордая… Она нисколько их не боялась. Не он первый пробует сломить Мери Рид, вот только никому это не удавалось.

Рекхем запер Энн в каюте. Она тотчас бросилась к двери и с проклятиями отчаянно заколотила по ней кулаками. Равнодушный к ее оскорблениям, Джон толкнул Мери к трапу и заставил подняться на палубу.

Там они попытались ею овладеть, но у них ничего не вышло: слишком пьяны были все трое для того, чтобы сделать свое дело.

– Не смей больше приближаться к моей жене, – проворчал Рекхем, окончательно выбившись из сил, – не то в следующий раз отдам тебя на растерзание матросам, все до одного побалуются.

– Боишься ее потерять? – усмехнулась Мери.

– Если я ее не получу, так никто не получит. Никто, и уж точно не ты, с твоим невинным видом.

Мери натянула и застегнула штаны, после чего спустилась по трапу. Дверь каюты Энн сторожил Браун.

Назавтра, когда она вышла на палубу, чтобы заступить на вахту, и собралась лезть на мачту, ей в глаза бросился баркас, пристроившийся с правого борта.

– Это еще что такое? – спросила она у Эрла, который был занят тем, что при помощи топенантов поворачивал реи.

– Рыбаки. Их снесло течением, просят, чтобы их взяли на борт и доставили в бухту Драй-Харбор. В обмен на эту услугу предлагают черепах, которых успели наловить.

– Рыбаков снесло течением? – недоверчиво переспросила Мери. – Странно как-то, тебе не кажется?

Эрл пожал плечами и присел на марсе рядом с ней. Паруса как раз в эту минуту надулись, поймав ветер с траверза, и шлюп тотчас заскользил по морю, покрытому легкими барашками.

– Такое иногда случается.

– Сколько их?

– Шестеро. Они спустились в трюм, там несколько наших никак не протрезвеют.

– А Рекхем что говорит?

– Храпит как свинья в объятиях своей красавицы. Рыбаков Корнер подобрал.

Мери покачала головой. Она не могла бы объяснить, почему, но на нее нахлынуло неприятное ощущение опасности, и ей это совсем не нравилось. Она достояла свою вахту, не переставая быть настороже. К тому времени как она спустилась, Рекхем снова оказался у руля, и вид у него был до того высокомерный, что ей захотелось его убить.

Она встала перед ним.

– Что, уже соскучилась, Рид?

– Меня такой малостью не возбудишь, Рекхем, – презрительно отозвалась Мери.

– Не беспокойся, я тебе это припомню.

– Где Энн?

– Отдыхает в каюте. Мы помирились, если тебе понятно, что я имею в виду, – насмешливо ответил он.

Мери не стала продолжать эту тему, совершенно уверенная в том, что капитан девочку запер.

– Я пришла посоветовать тебе остерегаться этих рыбаков.

– Почему? – удивился Рекхем. – Ты что, их знаешь?

– Просто интуиция подсказывает, а она редко меня подводит.

– А моя интуиция мне ничего такого не говорит, – приосанился Рекхем. – Стареешь, Рид! Если хочешь в этом убедиться, пойди загляни в трюм. Сомневаюсь, чтобы они могли сильно повредить нам после всего того, что в себя влили. Будь я на твоем месте, сделал бы то же самое, помогло бы расслабиться…

Мери развернулась и ушла, поняв, что все равно ничего от него не добьется.

Одного взгляда через люк в трюм было достаточно для того, чтобы убедиться в правоте Рекхема. Рыбаки играют в карты рядом с открытыми бочонками рома. На горизонте не видно ни одного паруса, небо чистое. К вечеру они доберутся до бухты. Рекхем, должно быть, прав: она вообразила невесть что.

Мери взяла свою порцию рома и выпила ее, не сводя глаз с двери каюты в надежде, что оттуда выйдет Энн.

Стемнело, наступила ночь, Энн так и не появилась, и Мери отчаянно искала возможность приблизиться к ней и утешить. Они стояли на якоре в маленькой бухточке. Увидев, что Рекхем спустился в трюм к рыбакам, которые за весь день так и не выбрались наружу, упившись до беспамятства, как и большинство матросов, она тихонько подкралась к двери каюты. Теперь ее дочь караулил Харвуд. Мери знала, что тот влюблен в Энн и всегда хотел молодой женщине понравиться.

– Пропусти меня.

Матрос украдкой глянул в сторону палубы и посторонился:

– Не торопись, я постерегу.

Мери улыбкой поблагодарила его и проскользнула внутрь. Энн была настолько поглощена своим занятием – она полировала саблю, – что даже головы не подняла.

– Добрый вечер, – только и сказала Мери, видя, что дочь упрямо смотрит на блестящее лезвие.

Узнав ее голос, Энн бросилась в распахнутые ей навстречу объятия.

– Я так боялась! Так боялась, что они тебя побьют. Рекхем ничего не захотел мне рассказать.

– Все хорошо, Энн. Он хочет всего лишь убрать меня от тебя подальше. Слишком боится тебя потерять.

Энн усмехнулась:

– Дело сделано, это уже случилось.

– Он взял тебя силой? – спросила Мери, приподняв ее подбородок.

– Нет, не осмелился. Он боится тебя куда больше, чем согласен показать. Но существует еще и другая причина. Я беременна. Просто сказала ему об этом, он и утихомирился.

– Тем лучше.

– Мери, но я совершенно не хочу этого ребенка! Во время следующей стоянки я заберу Малыша Джека и исчезну из жизни Рекхема.

– Куда ты собираешься идти? К отцу?

– Ни за что! Если возьмешь меня с собой, я пойду туда, куда ты скажешь. Может быть, искать те самые сокровища, – с заблестевшими глазами прибавила Энн.

– Этот «глаз» тебе хоть о чем-то напоминает, Энн?

Та помотала головой:

– А должен напоминать?

– Да. Если ты готова последовать за мной и доверять мне, я тебе расскажу. Я тебе все расскажу.

– Никогда и никому я так не доверяла, как тебе! – воскликнула Энн. – Рассказывай.

– У меня сейчас недостаточно времени для этого. Рекхем запретил мне близко к тебе подходить. Если он снова застанет нас вместе, то, боюсь, приведет свои угрозы в исполнение. Найдем на острове способ от него ускользнуть. Я не хочу потерять тебя, Энн. Слишком велика моя вина, я должна заслужить прощение.

– Мери! Энн! – прервал их смертельно побледневший Харвуд. – По-моему, вам пора расходиться. И поскорее.

Они обменялись взглядами. Вид у Харвуда был испуганный донельзя. Обе пиратки бросились на палубу. В ту же минуту рядом с бортом тихо остановился шлюп.

– Черт побери! – выругалась Мери. – Это флаг Вудса Роджерса.

Энн и Мери устремились к люку, ведущему в трюм. Рекхем поднимался им навстречу. Не успев испепелить женщин взглядом, он содрогнулся, услышав окрик из рупора:

– Говорит Джонатан Барнет. Я состою на службе у губернатора. Назовите себя, на «Уильяме»!

– Я – Джон Рекхем, с Кубы! – крикнул капитан, пока Мери с Энн, перегнувшись через край люка, безуспешно пытались разбудить пьяных.

Только Харвуд побежал на батарею и принялся заряжать пушку.

– Сдавайтесь мирно, капитан Рекхем, или мне придется вас потопить!

Рекхем не успел ответить – ядро полетело в сторону «Маджести», и грохот выстрела наконец-то разбудил упившихся матросов. Те вроде бы даже потянулись к своему оружию.

Энн заорала на них:

– Встаньте, если вы мужчины! Деритесь!

Никто и не подумал.

Мери подскочила к леерам и увидела, как уходит в море «Реванш». Эти сукины дети бросили их, оставив у них на борту Фертерстона, который явился пьянствовать вместе с Рекхемом.

Она повернулась к Энн. Та, взбешенная и доведенная до отчаяния патологическим безразличием матросов Рекхема, только что разрядила свои пистолеты в двоих из них, надеясь хоть так расшевелить пьяниц. Ничего не вышло, и ко всему еще в ответ на безнадежную пальбу Харвуда пушки «Маджести» теперь поливали шлюп сплошным огнем. Фок-мачта надломилась с сухим треском, пошатнулась, потом рухнула, накренив шлюп. Рекхем горестно оглядел разорение, к которому привела его дурацкая гордость. Они пропали. Взяв рупор, он прокричал, обращаясь к Джонатану Барнету, просьбу о пощаде.

Мери в ярости бросилась к Энн. Их взгляды, полные одинаковой решимости, встретились.

– Никогда! – хором произнесли они.

Харвуд, раненный осколками в руку, поднялся с батареи и подбежал к ним.

Солдаты губернатора уже рассыпались по палубе «Уильяма», чтобы забрать с собой сдавшихся.

Мери не раздумывала. Она не желала окончить свою жизнь, болтаясь на виселице рядом с Энн. Обе они заслуживали лучшей участи.

Выхватив сабли, женщины с ревом бросились на врага и сражались как никогда. Харвуд рядом с ними бешено вращал саблей, рубил направо и налево до тех пор, пока их, всех троих, не оттеснили к наполовину срубленной, расщепленной фок-мачте и они не запутались в перекрученных фалах и переломанных топенантах. Они были побеждены. Окровавленная рука Харвуда уже не могла поднять саблю, и Энн сочувственно положила на нее ладонь.

– Сдавайтесь, – приказал, выступив вперед, Джонатан Барнет. – Вы окружены.

– Никогда, – снова проскрежетала Мери Рид.

– Хватайте ее! – скомандовал Барнет.

Солдаты бросились на Мери. Несмотря на всю ее отвагу, и ей, и Энн пришлось выпустить из рук оружие. Они еще продолжали отбиваться руками и ногами, но в конце концов их схватили, лишили возможности двигаться и связали.

Барнет встал перед ними. Энн и Мери, вскинув голову, прямые и гордые, с вызовом смотрели на него.

– Преклоняюсь перед вашей храбростью, – заявил он. – Я предполагаю, вы – Энн Бонни и Мери Рид?

Ни та, ни другая не ответили.

– Уведите их, – со вздохом сказал Барнет и удалился.

Женщин подтолкнули к группе пленных. Рекхем уже стоял среди них, пристыженный и смущенный: он видел, как Барнет сунул в руку одному из рыбаков – вернее, охотников за черепахами – туго набитый кошелек. Интуиция не подвела Мери. Их одурачили.

Мери смотрела на «рыбака» с презрением, Энн – со злобой.

Когда их толкали к трапу, чтобы загнать в трюм «Маджести», Энн подняла голову и запела. Мери с Харвудом подхватили мстительно звучащую песню, не обращая внимания на окрики и приказы умолкнуть.

Пусть нас повесят, рог рогоносца,

Пусть нас повесят – мы не продаемся!

А Джон Рекхем лишь опустил глаза, совершенно уничтоженный, и прибавил шагу.

35

Суд над Джоном Рекхемом и основными членами его команды состоялся в городе Сантьяго-де-ла-Вега на Ямайке. Отголоски процесса разлетелись по всему Карибскому морю и достигли, в конце концов, Соснового острова, у которого стояли на якоре «Сержант Джеймс» и «Бэй Дэниел» в ожидании возвращения Мери.

Известие ошеломило четверых мужчин.

Никлаус-младший очнулся первым. Он грохнул кулаком по столу, за которым они собрались, чтобы выпить. Намереваясь пить до тех пор, пока из ушей не польется. Пить, чтобы забыть о своем бессилии и своей растерянности.

– Я не допущу этого, маркиз! Я хочу хотя бы раз обнять Энн, хотя бы один-единственный раз! Мери – она-то нас бы не бросила.

– Ты прав, сынок! – воскликнул Ганс, выпрямляясь во весь свой немалый рост. – Но что мы можем сделать?

– Сняться с якоря, – решил Никлаус-младший, – и отправиться туда.

Он вскочил с места и принялся распоряжаться. Джеймс следовал за ним по пятам. Эти двое сразу поладили, словно братья. В точности как когда-то Ганс и Никлаус-старший.

Балетти с Вандерлуком переглянулись.

– Это не может вот так просто кончиться. Только не с ней, маркиз.

Они обнялись. Мери указала им путь. Ради нее они выдержат все и не дрогнут.

И пока шли маневры с целью вывести «Бэй Дэниел» из бухточки, Никлаус-младший рассказал остальным о том, как Мери пыталась спасти Корнеля от виселицы. У него было достаточно времени для того, чтобы извлечь уроки из их поражения. На этот раз он ничего не оставит на волю случая.

Все вместе принялись составлять план действий, отказываясь признавать над собой власть рока, который недавно одержал над ними такую победу. Ни один из четверых мужчин не желал сложить оружие.

* * *

Мери не смирилась. Ее живот подтвердил ей то, что уже подсказала интуиция. Против всех ожиданий, она беременна. Причем это выяснилось задолго до того, как Энн сообщила ей о собственной беременности. На то, что удастся доносить ребенка, шансов было мало, но все же оставалась надежда, что он продержится до суда: ведь малыш спасет ее, Мери, от виселицы точно так же, как Энн будет спасена своим младенцем. По крайней мере, на какое-то время. Мери верила в Ганса и Балетти. Они не позволят вздернуть ее на виселицу, ничего не предприняв. Единственное, о чем она жалела, это о невозможности открыться Энн: их разлучили, считая слишком опасными. На этом этаже тюрьмы было всего четыре камеры. Остальную часть команды «Уильяма» вместе с капитаном в ожидании суда держали на первом этаже. Суд над мужчинами состоялся через месяц, и сразу после него смертные приговоры стали приводиться в исполнение.

Восемнадцатого ноября Рекхем, Фертерстон и Корнер были повешены, а потом их два дня показывали на Плам-Пойнт, Буш-Ки и Сан-Ки.

Мери думала, что Энн станет оплакивать человека, которого любила, но слез ее так и не увидела. Вместо надгробного слова та вынесла свой вердикт:

– Если бы ему яйца не заменяли мозги, то и его член не торчал бы сейчас рогулькой повешенного. Так что пусть берет ее с собой в ад! Во имя всех тех, кого он насиловал.

Энн оказалась злопамятна.

На следующий день настал черед Доббинса, Карти, Эрла и Харвуда: их должны были повесить в Кингстоне. Из всех только Харвуд и оставался им верным до конца. В минуту, когда сторожа стали уводить приговоренных, Энн заорала во все горло, чтобы ее прощальный крик смог пробиться через толстые стены:

– Храни тебя Господь, Ной Харвуд! Пусть Он тебя хранит, как ты меня берег и любил!

Всем соратникам Джона Рекхема был поочередно вынесен безжалостный приговор.

Разделенные коридором и решетками своих камер Энн и Мери молчали, не решаясь нарушить безмолвие и привлечь внимание сторожей, которые караулили их без передышки, одновременно играя в карты. Как будто женщины могли вырваться на свободу из своей темницы. Говорили между собой только их взгляды, и взгляды эти были полны нежности и сожалений. Обе ждали суда, который все откладывался и откладывался.

Мери хотела бы открыть дочери правду, но теперь у нее недоставало ни силы желания, ни мужества. К чему волновать девочку, убеждая ее в том, что они, мать и дочь, наконец-то встретились после долгой разлуки, если это причинит ей душераздирающую боль? Кроме того, Мери ни за что не хотела показать сторожам, насколько обе они слабы. Несмотря на свое численное превосходство, несмотря на то что были вооружены, охранники приближались к узницам лишь для того, чтобы принести еду, и Мери знала: ее с дочерью боятся. Репутация не ведавших жалости морских разбойниц явно опережала их. Мери не хотела наносить такой славе ущерб и рисковать, подвергая дочь опасности вожделения и домогательств со стороны их стражей.

Мрачные, унылые дни сменялись один другим, один на другой похожие.

* * *

Зал суда был набит людьми, пришедшими поглазеть на представление, людьми, полными ненависти к их женским телам в мужском платье, к их оружию, разложенному на столе перед судьями, оружию, еще покрытому кровью, которую пролили Мери Рид и Энн Бонни.

Балетти, Никлаус-младший, Ганс и Джеймс сидели в первом ряду, и Мери обратила на них взгляд, исполненный признательности. Каждый из них словно кричал ей: сохраняй мужество. От присутствия Никлауса-младшего ей стало легче. Она поняла, что Балетти рассказал ему все, что касалось Энн.

И в самом деле, Никлаус глаз не сводил с сестры, должно быть, надеясь, что рано или поздно и она на него посмотрит. Но Энн Бонни, казалось, никого не видела и не слышала, погруженная в собственные мысли. Впечатление было такое, будто она ко всему безразлична, в том числе и к самой себе. И лицо ее казалось таким холодным и бесчувственным, что зрители показывали на арестантку пальцем и перешептывались с видом испуганным и неодобрительным.

Она встрепенулась один-единственный раз, когда в зал вошел губернатор Ямайки, сэр Николас Лоуэс. Она долго на него смотрела – до тех пор, пока тот не опустил глаза. Мери невольно стала надеяться на то, что губернатор попытается за них заступиться, помня о том, как они пощадили его самого и его дочь. Или даже обратится к Уильяму Кормаку, чтобы добиться освобождения Энн. Но надежда ее оказалась недолговечной. Их адвокаты об этом сообщили. Лоуэс явился не для того, чтобы их защищать. По советам адвокатов Мери и Энн решили отрицать свою вину, в то же время прекрасно зная, что участь их уже решена.

Уильям Недхем, председатель Верховного суда, стукнул молотком о деревянную кафедру, и перешептывания смолкли.

В этот день, понедельник 28 ноября, начался суд над женщинами, наводившими ужас на все Карибское море. Их обвиняли в морском разбое, убийствах и грабежах.

* * *

В течение трех недель истцы сменяли один другого. В течение трех недель Мери и Энн, стоя перед ними, сносили бесчестие и унижения от публики. В течение трех недель Энн смотрела перед собой пустым безучастным взглядом. В течение трех недель Мери искала глазами своих, ожидая от них поддержки.

Девятнадцатого декабря 1720 года процесс подошел к концу, судья вынес приговор. Обе пиратки были признаны виновными и приговорены к смертной казни. Зал облегченно и удовлетворенно вздохнул. Энн повернулась к Мери, на ее усталом лице наконец-то появилась безмятежная улыбка. Они встали одновременно, но заговорила Мери.

– Ваша честь, – громко и отчетливо сказала она, – мы просим суд отсрочить приведение приговора в исполнение.

– По какой причине? – осведомился Уильям Недхем.

– Мы беременны.

По толпе, забившей до отказа зал и теснившейся снаружи, снова прокатился шепот. Несколько дам побледнели и принялись усиленно обмахиваться веерами, кое-кому даже сделалось дурно, а мужчины пришли в негодование при одной лишь мысли о том, что обе пиратки – хоть и столько дел натворили – все же остались женщинами, и от невозможности даже допустить мысль о том, что за демонические создания могут родиться у этих женщин.

Только четверо мужчин из всех, что были в зале, обрадовались этой новости, понимая все ее огромное значение. Балетти вопросительно посмотрел Мери в глаза. Она кивнула, тем самым подтверждая, что это не грубая уловка, и насладилась счастливой улыбкой, которую маркиз послал ей в ответ.

Судья с грохотом опустил свой молоток, чтобы заставить публику замолчать, распорядился отложить казнь и произвести проверку.

Когда заседание окончилось, Мери Рид и Энн Бонни, довольные и гордые, в окружении солдат-конвоиров прошли мимо ошеломленных зрителей и покинули зал суда.

Сторожа заставили пираток дорого заплатить за ту милость, которую они для себя вытребовали.

36

Мадам де Мортфонтен лихорадочно распечатала письмо от Николаса Лоуэса, быстро пробежала его глазами, побледнела и рухнула на руки Габриэлю, который как раз в эту минуту, охваченный любопытством, приблизился к ней.

Он перенес Эмму на диван, уложил там и крикнул, чтобы принесли нюхательной соли.

Пока служанка, придерживая одной рукой голову хозяйки, другой тыкала ей под нос флакон, Габриэль прочел письмо, и лицо его расползлось в широкой довольной улыбке.

Николас Лоуэс извещал Эмму де Мортфотен о суде над Энн Кормак и о той участи, которая ее ожидает. И прибавлял, что сделал все от него зависящее, чтобы избежать этого процесса, но, несмотря на все его влияние, пришлось отступиться: слишком уж Энн прославилась своей жестокостью во время абордажей.

Габриэля новость несказанно обрадовала. Пусть он и добился от Эммы всего, на что зарился, ему совершенно не хотелось, чтобы Энн Бонни появилась снова и заняла его место. Он, что бы там ни говорил ей сам, все же питал кое-какие нежные чувства к своей хозяйке-любовнице.

Все те месяцы невыносимого ожидания, что Эмма провела на Кубе, он, желая ее развлечь, а еще больше для того, чтобы отвлечь от Лоуэса, побуждал ее возобновить давным-давно заброшенные поиски.

– Возьми, – сказал он в один прекрасный день, вскоре после того, как Эмма вернулась на Кубу, съездив в Кингстон, чтобы попросить губернатора о помощи, и протянул ей хрустальный череп.