Текст книги "Леди-пират"
Автор книги: Мирей Кальмель
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 51 страниц)
– А если с тобой что-нибудь случится? – не унимался Никлаус-младший, стискивая кулачки.
Мери взяла его за плечи и заставила посмотреть ей в глаза.
– Тогда ты должен будешь во что бы то ни стало выжить, чтобы отомстить за нас. Но ты не бойся, сынок, я вернусь.
Мальчик кивнул. Глядя вслед матери, он успокаивал себя мыслью о том, что она ни разу в жизни его не обманула.
Проделав весь путь в обратном направлении, Мери, прежде чем войти в кабак, убедилась, заглянув в окно, что Корнель по-прежнему там. Веселье его явно испарилось, он заметно помрачнел и осушал стакан за стаканом. У Мери сжалось сердце – от радости и вместе с тем от боли. Что ж, когда он хорошенько наберется, с ним будет легче справиться.
Она отошла от окна, надвинула шляпу на глаза и уселась прямо на камни мостовой рядом с каким-то мирно похрапывающим горемыкой.
Прямо перед ней у причала разгружали судно, матросы суетились, при помощи талей опуская на берег сеть, наполненную ящиками. Воздух вокруг был пронизан водяной пылью и ароматами пряностей.
Слева, замыкая собой пирс, стояло здание. Рядом с ним у входа в военный порт было полным-полно хорошо одетых людей в париках. Рано или поздно среди них появится и Форбен. Какую же роль сыграл он во всей этой истории? Был ли он сообщником Эммы и Корнеля? Мери не могла в такое поверить. В прежние времена Форбен ни за какие сокровища не согласился бы запятнать свое честное имя. Но теперь? Семь лет минуло с тех пор, как они расстались. Ничто не развивается прямолинейно – ни живые существа, ни сама жизнь. Что за человек кроется сегодня под именем Клода де Форбена? Тот, кого наперебой расхваливал весь Прованс? Тот, кого король сделал кавалером ордена Святого Людовика? Или все это теперь лишь видимость, ширма?
– Я совсем не так сильно набрался, Том! – проворчал Корнель, отпихивая Человека в Черном, который упорно старался его поддержать. – Перестань со мной нянчиться.
Мери, чувствуя, как в ней закипает ярость, еще ниже опустила голову.
– Какого черта, Корнель, что с тобой приключилось? – удивился его внезапному приступу злобы тот, кого однорукий моряк называл Томом.
Корнель усмехнулся:
– Старая рана, приятель. Старую рану разбередил.
– Мери? – спросил Человек в Черном.
Она вздрогнула, вскинула голову и с досадой увидела, что они удаляются. Поспешно вскочила, тронулась следом, чтобы не упустить ни слова из разговора. До нее снова донесся голос Корнеля:
– А кто же еще, по-твоему?
– Черт возьми, – проворчал Человек в Черном, – ты что же, так никогда ее и не забудешь?
У Мери сжалось сердце.
– А ты-то сам смог бы забыть женщину – единственную, кого любил за всю свою жизнь?
Том не ответил. Со дня того памятного убийства его неотступно преследовало лицо Сесили.
Приятели поднимались в город, а порт тем временем потихоньку окутывала темнота. Теперь они шли рядом молча, каждый был погружен в собственные раздумья. Что касается Мери, кравшейся следом за ними в нескольких шагах, она в своих раздумьях совсем запуталась. Корнель только что сказал, что так и не смог ее забыть. И самый тон его голоса выдавал полную искренность – да, времени прошло много, но в этом ошибиться она не могла. В таком случае, что же она должна думать о тех – несомненно дружеских – отношениях, которые он поддерживает с врагом? Может быть, Корнеля ввели в заблуждение, чтобы добраться до нее, до Мери? Она совершенно перестала что-либо во всем этом понимать и решила дождаться объяснений Корнеля, а уж потом судить.
Она увидела, что приятели вошли в трактир. Немного постояла в нерешительности, неизвестно чего дожидаясь. И тут откуда-то внезапно прикатила повозка с вином, в которую были впряжены два вола. Повозка заняла собой весь переулок, вынудив прохожих прижаться к стенам. Женщина, в одной руке державшая корзину яиц, а в другой – ладошку маленькой девочки, которую вела за собой, в ярости завопила:
– Давай-давай, Мортекуй, дави нас всех, раз уж на то пошло!
– Не шуми, тетка, – грубо откликнулся возница, – не то в следующий раз так оно непременно и будет!
Затем послышалось недовольное ворчание. И вот уже возница со своим грузом приближается к Мери. Ей некуда было отступать, и она вошла, наконец, в трактир. Одного беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться: приятелей в зале нет.
– Чем могу служить? – осведомился трактирщик, вытирая жирные руки о передник.
– Я ищу двоих, – без околичностей ответила она. – Одного из них зовут Корнель. Можешь сказать мне, где их найти?
– Наверху, – без колебаний ответил трактирщик. – Тот, кого ты ищешь, в первой от лестницы комнате. Второй – в самой глубине коридора, в общей.
Поблагодарив, Мери стала подниматься по ступенькам и, добравшись до площадки, первым делом взвела курок своего пистолета. Здесь было пусто и тихо в отличие от большого зала на первом этаже, где все столы были заняты и в прокуренном зале стоял веселый шум. Сюда доносились лишь отголоски громких разговоров, смеха, музыки флейт и тамбуринов, соединявшейся с голосами поющих и звоном гитар…
Мери остановилась перед дверью Корнеля. Внутри у нее все сжалось. Еще минута – и она обо всем узнает.
Она постучала в дверь.
– Отвяжись от меня, Том, – раздраженно отозвался Корнель. – Я не голоден.
Мери повернула дверную ручку – не стоило долго торчать в коридоре. Судя по ответу Корнеля, Человек в Черном мог появиться в любую минуту: чтобы спуститься в зал, он неминуемо должен пройти здесь. Ручка поддалась – Корнель не заперся на ключ. Мери сразу его увидела: он стоял, опершись единственной рукой на оконную раму, и развлекался продолжавшимся на улице представлением. В самом разгаре была перебранка между двумя возницами: тем, что с вином, и другим, перевозившим цыплят. Сойдясь лицом к лицу, противники яростно спорили, выясняя, кому из них следует отступить и пропустить другого.
Услышав стук закрывшейся двери, Корнель отвернулся от окна. Он так просиял от радости, что Мери мгновенно успокоилась.
– Черт возьми! – воскликнул моряк, не обращая ни малейшего внимания на глядевшее ему в грудь дуло пистолета. – Я так и знал, что это мне не померещилось!
– Стой где стоишь, – тем не менее приказала Мери, когда он шагнул было к ней. Слишком много времени прошло. Слишком много всего приключилось.
Корнель остановился и, внезапно осознав ее решимость, пристально вгляделся в лицо давней подруги. Поначалу у него защемило сердце, но следом он ощутил прилив ярости.
– Я не переставал тебя ждать, – с горечью проговорил он. – Почему ты бросила меня? Исчезла, ничего не сказав, не объяснив? Ради этого чертова клада? Или перешла на сторону прежде такого ненавистного тебе дядюшки? Сколько вопросов я себе задавал! Я до того измучился, что в конце концов решил считать тебя погибшей. Это легче, чем поверить в то, что ты предала меня. Я любил тебя, Мери. Очень сильно любил, до невозможности. А теперь ты стоишь передо мной и целишься в меня из пистолета. Черт побери, ты хоть представляешь себе, как мне от этого больно?
В его глазах и вправду плескалась такая боль, что Мери опустила руку с пистолетом.
– Я написала тебе, Корнель, – тихо сказала она. – Несколько месяцев назад я отправила тебе письмо, в котором рассказала обо всем и просила меня простить.
– Я ничего не получал.
– Теперь, когда тебя увидела, я в это верю. Мое письмо перехватили, а потом убили тех, кого я любила.
– Перехватили? – повторил Корнель, ошеломленный этим известием. – Мери, но кто мог это сделать, черт возьми?
И тут в дверь постучали. Из коридора донесся голос Человека в Черном:
– Собирайся, приятель! Нас ждут к ужину поросенок и девчонки!
Мери инстинктивно вскинула пистолет, в горле стоял комок, но глаза смотрели сурово. Мгновение оба простояли неподвижно, уставившись друг на друга, потом, шепотом выругавшись, Корнель крикнул Тому:
– Отстань, дай проспаться!
– Ну, смотри, может, еще передумаешь… – обиженно проворчал тот из-за двери.
Корнель и Мери молчали до тех пор, пока его шаги на лестнице не затихли. Затем Корнель, протянув к ней единственную руку, взмолился вполголоса:
– Ну, рассказывай же!
Оба они были донельзя взволнованы в эту минуту.
3
К тому времени как Мери оставила Корнеля наедине с его яростью и болью. Человек в Черном давным-давно отправился спать, да и зал на первом этаже опустел.
Корнелю необходимо было побыть одному. Хотя бы несколько минут. И просто представить: это всего-навсего один из тех штормов, которые сотрясают корабль и с которыми надо бороться. Иначе не выжить. Семь долгих лет он выстаивал против несущей гибель волны. Сегодня он должен ее победить.
Мери Рид его разлюбила.
Он это понимал. Корнель выслушал всю ее историю, от начала до конца, смирившись с роком, который разделил их временем и расстоянием, привел на опустевшее место новые мечты, новых людей. Этого Никлауса, который, как и сам он когда-то, сумел по достоинству оценить Мери и стать достойным ее, чтобы не потерять. Корнель не держал на него зла. Он не держал зла на них обоих. Что поделаешь, так уж вышло.
Но ему было больно. Он страдал молча, без слез, без криков, без упреков. Больно оттого, что доверился Тому, который вероломно добился его дружбы. В первое время после своего появления на «Жемчужине» Том был мучительно замкнут на себе самом и холоден, как сталь клинка. Постепенно, с течением месяцев, он менялся на глазах у Корнеля, понемногу оттаял, начал улыбаться, разговаривать с людьми. В конце концов он рассказал Корнелю о том, что был опасно ранен, утратил всякую память о своем прошлом и с тех пор жил чем и как придется. А больше Корнелю и знать было незачем. Том предложил ему дружбу, которой лишил его Форбен после того, как Корнель признался ему насчет Мери: как они любили друг друга, как ласкали и как собирались вместе отправиться на поиски сокровищ. Он ничего не утаил от своего капитана – и потому, что был честен, и из уважения к нему, считая, что признание ничего не изменит. Однако он ошибался. Клод де Форбен, как и он сам, не забыл Мери Рид. Позволив ей уйти, он с тех пор ни дня не переставал жалеть об этом. И, узнав, что Корнель ее у него отнял, Форбен разозлился.
– Ты меня предал! – взорвался он. – Ты! Единственный человек на свете, которому я доверил бы свою жизнь!
Корнель, не найдя других оправданий, только и смог сочувственно пробормотать в ответ:
– Любовь не знает хозяев, капитан. А у дружбы нет слуг.
Три дня спустя Форбен попросил у него прощения, однако с тех пор что-то между ними разрушилось. И вместо того чтобы дружно оплакивать эту невосполнимую утрату, они отдалились друг от друга. Каждый старался в одиночестве залечить сердечную рану, однако ни тому, ни другому это не удавалось.
Том явно воспользовался этим разладом для того, чтобы сблизиться с ним. Теперь Корнель знал, что, если он мог простить Мери ее молчание, смириться с тем, что другой человек вошел в ее жизнь, все же мысль о предательстве нового друга ему допустить трудно. Значит, если Мери права, получается, Том перехватил посланное ему письмо и тем самым навел на ее след Тобиаса Рида и Эмму? Корнель отказывался в такое поверить, что бы там ни говорила Мери. Столько лет прошло! Разве может она помнить лицо, которое и видела-то мельком? Она уверяла, что все дело в шраме. В самом деле, шрам приметный. Но так ли уж хорошо она разглядела Тома в кабаке? У Мери не было ни малейших сомнений. Однако все, что узнал Корнель о Томе за время, которое они вместе провели на «Жемчужине», опровергало ее обвинения. Конечно, Том был странным парнем, конечно, он никогда не говорил о своем прошлом, обо всем, чем он жил до того, как поднялся на борт, конечно, он был англичанином, конечно, из-за этой старой раны он порой начинал орать как оглашенный, конечно, он становился тогда злобным и агрессивным, не подпуская к себе никого, кроме Корнеля, и конечно, ему нравилось драться и убивать. Однако он был ничем не хуже остальных матросов.
В первые же минуты встречи Корнель попросил Мери доверять ему. Уговорить ее оказалось нелегко: она постоянно была настороже, в любую минуту готовая выхватить кинжал, чтобы защищаться и даже убить. Корнель понимал ее сомнения, ее страхи. Она действовала, как мать, отстаивающая свою жизнь, но в еще большей степени охраняющая свое дитя.
Ее сломила смерть Никлауса и в не меньшей степени – похищение дочери. Тоска и мучительная тревога сквозили во всем, что бы она ни делала: и когда говорила, и когда умолкала, опуская глаза. Он почувствовал это и в ее словах, когда она просила прощения за то, что была так эгоистична, за то, что была так счастлива. Словно искала оправданий его дружбе с Томом, старалась перестать его опасаться. На большее Корнель пока и надеяться не мог. Слишком она была истерзана.
Если Том, пусть даже косвенным образом, был в этом повинен, Корнелю придется быть безжалостным, иначе он никак не сможет убедить Мери в своей искренности. И у него не оставалось другого выхода кроме как солгать ради того, чтобы узнать правду. Бесспорно, ему нелегко было на это пойти, однако в душе он уже понимал, что для него имеет значение одна только Мери Рид.
Пока они с Мери разговаривали, Корнель слышал, как Том с одной из трактирных служанок поднимается наверх. С той, которую предпочитал всем остальным, – они встречались во время каждой из стоянок «Жемчужины». Том грузно топал по коридору, громко смеялся. Мери напряглась, заслышав, что он приближается, ее рука инстинктивно принялась поглаживать пистолет, глаза потемнели. И все же она ничего не сказала. Корнель не шелохнулся. Он мог бы позвать Тома и устроить им очную ставку. Однако время и место были для этого явно неподходящими.
Теперь же, когда его, Корнеля, мысли и чувства вновь обрели обычную трезвость и ясность, он мог этим заняться. Моряк бесшумно выскользнул из комнаты, спустился по лестнице, вышел из трактира и направился по адресу, который дала ему Мери.
Никлаус-младший спал с безмятежной улыбкой на губах. Как только мать вернулась, он свалился, измученный долгой вахтой, которую ему пришлось нести, стоя у постели навытяжку, словно часовой, – полностью одетым и с кинжалом в руке.
Мери пришлось назваться, чтобы он отпер дверь. Едва она вошла, сын осыпал ее поцелуями. Она рассказала ему все.
– Настоящий друг никогда не предает! – заявил Никлаус-младший, повторив излюбленные слова отца, которые столько раз от него слышал, после чего, отчаянно зевая, привалился к матери и тотчас уснул.
Никлаус очень редко ошибался в людях. О себе Мери того же сказать не могла: достаточно вспомнить Эмму, чтобы в этом убедиться!
Вытянувшись на постели рядом с сыном, она ждала Корнеля, держа оружие под рукой. Их встреча оказалась трудной – как для нее самой, так и для него.
Он все еще любил ее, по крайней мере, так он утверждал. А если все-таки обманывал? Мери трудно было поверить, что можно так сильно и так долго томиться. Она притворилась, будто поверила его словам. Конечно, и для нее Корнель немало значил, пожалуй, побольше, чем Эмма или Форбен. Но нестерпимая боль утраты, тоска, горе, обрушившиеся на нее после смерти Никлауса, ясно говорили ей о том, что Корнеля она не любила. Однако если Корнель и впрямь испытывал к ней то, что она сама испытывала – и испытывает сейчас – к покойному мужу, имеет ли Мери право лишать бывшего друга доверия, которого он от нее требовал?
Вглядываясь в его лицо, в его глаза, она подстерегала малейшую тень, малейшую перемену, подтвердившую бы ее сомнения. Нет, не смогла застигнуть его врасплох, ни в чем не уличила. Даже тогда, когда он встал на защиту своего друга Тома. Даже тогда, когда выдвигал свои условия.
Вообще-то вполне может быть, что он прав. До конца ли она сама уверена, что Том – один из подручных Тобиаса Рида? Нет, поклясться в этом Мери не могла. Однако она это сделала. И теперь слишком жестоко страдала из-за того, что недооценила своих противников.
Кто-то поскребся у дверей. Два раза. Это и был условный сигнал. Мери открыла дверь и тотчас приложила палец к губам, показывая тем самым, что надо говорить потише. Корнель вошел в комнату.
– Он спит, – тихонько пояснила Мери, показывая на мальчика, который спал по-прежнему одетый, свернувшись клубочком поверх одеяла.
– Мне кажется, он большой для своего возраста, – сказал Корнель, лишь бы что-то сказать – все равно что, лишь бы не признаваться, в какое смятение его приводит один только вид ребенка, выношенного и рожденного Мери.
– Он и правда большой, – с улыбкой отозвалась Мери, благодарная ему за эту передышку. – Ну, что ты решил?
– Этой же ночью отвезти тебя в Сен-Марсель к Форбену. Он вернулся туда, чтобы собрать вещи. Ему надо отправляться к своему министру за новыми распоряжениями. Я не могу за него решить, брать или не брать на борт мальчика.
– А насчет Тома?
– Мы поговорим об этом с капитаном. Наберись терпения, Мери. До тех пор пока я не уверен, что Том действительно совершил все эти преступления, он остается моим другом. Я сумею выпытать у него секреты, сумею его уличить. Я готов погубить его ради того, чтобы спасти тебя. Но и ты пообещай мне признать правду в случае, если ты ошибалась.
Мери молча кивнула.
– Надо отправляться немедленно, не то упустим Форбена, – снова заговорил Корнель. – Буди сына, а я пошел в конюшню. Жду вас там.
Несколько минут спустя, усадив, как обычно, Никлауса-младшего впереди себя, Мери уже скакала рядом с Корнелем. Лошади неслись во весь опор по пыльным дорогам Прованса, направляясь в Сен-Марсель, что поблизости от городка Обань.
Форбен проснулся в убийственном настроении, он был предельно раздражен.
Корсар терпеть не мог, когда его будили среди ночи, он полагал, что на суше нет и не может быть никаких срочных дел, заслуживающих того, чтобы потревожить его сон. И Корнель это знал. Так по какому же праву он позволяет себе поднимать на ноги весь дом, посылать слугу его будить?! Какая разница, один он явился или не один и кто там явился вместе с ним! Форбен ему сейчас выскажет все, что об этом думает. И еще добавит!
Клод де Форбен накинул халат и, взбешенный, красный как рак, пулей вылетел из спальни, пронесся по лестнице, по коридору первого этажа и ворвался в маленькую гостиную, куда Жак провел этих наглецов. Ему так давно не терпелось проучить Корнеля, а вот теперь и предлог подвернулся, и уж он его не упустит! Хотя и слабое, а все же утешение!
Охваченный яростью, он никого и не заметил, кроме Корнеля, который стоял у столика с гнутыми ножками.
– Простите, капитан… – начал было Корнель, но Форбен не дал ему договорить, изо всей силы двинув кулаком по физиономии.
– Мать честная! Сразу стало легче! – воскликнул он в виде оправдания. Гнев его мгновенно улегся.
Корнель, метнув на него недобрый взгляд, утер кровь, капавшую с разбитого носа и, не удостоив капитана дальнейшими объяснениями, молча показал пальцем на диван, где сидели Никлаус-младший с широко раскрытыми от изумления глазами и его мать, которую все это явно забавляло.
– Решительно, ты нисколько не изменился, мой капитан! – со смехом произнесла она.
– Это еще что?..
Мери встала и приблизилась к Форбену, чтобы тот при свете свечей смог ее разглядеть.
– Если здесь и есть кого наказывать, то уж никак не его, а меня. Только прежде хорошенько подумай, я ведь еще не разучилась орудовать шпагой.
Форбен недоверчиво на нее уставился.
– Да, мой капитан, это действительно я. Мери Рид явилась напомнить тебе о нашей давней дружбе.
– Мери! – поверил наконец Форбен.
И столь же стремительно, как перед тем готов был ударить, стиснул ее в объятиях, да так, что едва не задушил. Мери и не думала сопротивляться, ее успокоила пылкость капитана – словно и не было всех этих лет разлуки. А вот Никлаусу-младшему все это сильно не понравилось, и он, раскрасневшись от злости, вскочил и заорал, размахивая кинжалом:
– Немедленно отпусти мою маму, не то я тебя зарежу!
Форбен немедленно разжал руки, отпустив на свободу хохочущую Мери.
– Черт возьми! А это еще что такое?
Никлаус-младший покровительственно обнял мать за ноги, показывая всем своим видом, что она принадлежит ему и только ему. Смерил Форбена яростным взглядом и снова взмахнул кинжалом:
– Это – Никлаус-младший! И не вздумай снова взяться за свое.
Корнель готов был расцеловать его за эти слова!
– Вижу, Мери Рид, тебе есть о чем порассказать мне, – усмехнулся Форбен, которого немало позабавила решительность малыша.
Прошло довольно много времени, они сидели втроем, удобно устроившись в креслах, тесно придвинутых одно к другому, чтобы можно было разговаривать тихонько. Никлаус-младший, сломленный усталостью, спал сладким щенячьим сном. Аромат последних роз из сада, увядавших на столике, сменился запахом табака от трубок, которые все трое раскурили, как только Мери закончила свой рассказ. От нагретых в руках стаканов с настойкой веяло тимьяном.
– Я не могу отложить свой отъезд, – сказал Форбен. – Истинная цель моей поездки в Париж состоит вовсе не в том, чтобы получить некие распоряжения. У меня появились затруднения с одной дамой, которая хочет заставить меня на ней жениться, распуская для этого ложные слухи о своей беременности, и готова обратиться в суд. Дело дошло до ушей министра, который только посмеялся бы над этой историей, если бы мадам де Ментенон[5] не возмутилась моим легкомыслием. Я знаю, что от меня ждут объяснений.
– Понимаю, – отозвалась Мери, сочувственно улыбаясь. – У тебя по-прежнему нет ни малейшего желания вступать в брак.
Форбен устремил на нее пылающий взгляд:
– Эта дама далеко не так привлекательна, как ты.
– Так что мы будем делать с Томом? – вмешался Корнель, которого это взаимопонимание резало ножом по сердцу.
– Приведи его сюда, – без колебаний решил Форбен, – и запри в погребе. Не сомневаюсь, что вы заставите его заговорить. Я оставлю распоряжения Жаку, моему управляющему. Он всецело мне предан, его семья вот уже несколько поколений служит моей семье. Он будет рад помочь вам. Мери, ты здесь у себя дома, – прибавил Форбен, взяв ее руки в свои. – Я – человек слова, и я когда-то тебе обещал: что бы ни случилось, ты всегда можешь рассчитывать на мою поддержку.
– А как быть с Никлаусом?
– Он станет моим виночерпием на «Жемчужине», а Корнель будет отвечать за его безопасность. Как только я вернусь. Как только это дело с Томом будет улажено.
Корнель насупился. Он совсем не на то рассчитывал. Он предпочел бы приглядывать за матерью в Париже, а не за сыном на корабле. Но ему достаточно было одного взгляда на нее, явно успокоенную такой перспективой, чтобы, несмотря ни на что, подчиниться и промолчать. Однако он был совершенно уверен в том, что Форбен связал его этими обязанностями в отместку за давнее предательство.
Похоже, их соперничество вспыхнуло вновь.
Часы на камине пробили четыре раза. Форбен зевнул и выбрался из кресла. Корнель и Мери поднялись следом за ним.
– Возвращайтесь в Тулон. Ты, Корнель, делай то, что должен делать. А ты, Мери, забери свои вещи из гостиницы и сразу же обратно. Останешься у меня. Я велю Жаку присмотреть за Никлаусом, пока тебя не будет. А сам пойду досыпать.
– Я еще увижу тебя до твоего отъезда? – спросила она.
– Сомневаюсь. Я уеду рано утром. Но это не имеет никакого значения, Мери, – заверил он, нежно обнимая ее за плечи.
Их взгляды слились.
– Я так счастлив тебя видеть, ты и представить себе не можешь, как я счастлив, но я не могу радоваться твоему появлению, зная, что тебя ко мне привело. Найди свою дочь. Только это и имеет значение. Обо всем остальном, Мери Рид, обо всем остальном, – настойчиво повторил он, выразительно поглядев на Корнеля, – не беспокойся.
– Спасибо, мой капитан.
– Тебе спасибо, Мери Рид. Наша встреча была одним из лучших событий в моей жизни, – признался Форбен, снова прижав ее к сердцу и ликуя при мысли о том, какую ревность пробудил тем самым в сопернике.
Мери высвободилась, явно растроганная его словами, и пошла будить Никлауса-младшего. Пока он протирал глаза кулачками, она в нескольких словах объяснила ему, как они решили действовать. Форбен позвонил Жаку, тот немедленно явился на зов, и мальчик, отчаянно зевая, дал ему руку и позволил себя увести.
* * *
Когда Человек в Черном проснулся, его нога все еще покоилась на животе шлюхи, которую он вчера привел к себе.
В ту самую минуту, как он, еле ворочая языком после вчерашней попойки, велел ей убираться восвояси, Мери с Никлаусом-младшим садились завтракать в доме Форбена, сам Форбен катил к Парижу в своей карете, а Корнель, покуривая трубку и потягивая из стакана анисовку, перебирал в голове свои сомнения, сидя за столом в просторном зале трактира, куда он вернулся тремя часами раньше.
4
– Не выспался? – посочувствовал Тому Корнель, едва тот рухнул напротив него на табурет все в том же трактирном зале.
Самому Корнелю наскучило ждать без дела, к тому же он сильно проголодался и теперь расправлялся с куском жареной курицы.
– Принеси мне то же самое! – потребовал Том у трактирщика. – Проклятье! – прибавил он, повернувшись к Корнелю и изо всех сил стискивая руками виски. – У меня голова с самого утра просто разламывается. Был бы ты здесь вчера вечером, я бы так не напился. Эта шлюха, по обыкновению своему, облегчила меня на половину моего жалованья.
Корнель усмехнулся, решив вести себя так, чтобы Том ничего не заподозрил:
– Можно подумать, ты не мог без меня обойтись! Неужели, будь я рядом, ты не стал бы пить за двоих и не дал бы Клариссе тебя обобрать?
Трактирщик поставил перед Томом тарелку с заказанной едой, и тот вцепился зубами в куриную ногу, надеясь, что плотный завтрак ему поможет и его перестанет мутить. Из-за того, что его черные волосы были взлохмачены сильнее обычного, отвратительный шрам оказался весь на виду, щеки небритые – что и говорить, выглядел Том хуже некуда, смотреть противно; тем не менее Корнель рассматривал его пристально как никогда.
– Что ты там углядел? – не поднимая глаз от тарелки, спросил Том, все же заметивший, что его с непривычным вниманием изучают.
– Да ничего. Хотя нет, – тотчас поправился Корнель. – Я думаю о твоей головной боли и вижу твой шрам.
Том только плечами пожал.
– Ну и что с того? – буркнул он, прожевав, наконец, курятину и запив ее добрым глотком вина.
Похоже, аппетит и жажда проснулись в нем одновременно.
– Да ничего, – повторил Корнель. – Я только подумал, что это, должно быть, не слишком приятно.
– Со временем привыкаешь. Знаешь, это все случилось уже так давно! Как бы там ни было, ты-то сегодня с утра явно выглядишь лучше, – сообщил он, чтобы сменить тему.
– Я всю ночь думал, и в конце концов решил, что ты был прав насчет Мери. Я не могу продолжать жить с ее призраком.
Человек в Черном поднял стакан.
– А вот это великая новость, старина! В хорошеньких девчонках недостатка нет, люби сколько влезет, – прибавил он, задержав взгляд на шлюхе, которая ночью делила с ним ложе, а теперь бегала между столов, разнося воду, вино и хлеб.
Оказавшись в нескольких шагах от него, служанка остановилась, ненадолго задержалась, чтобы его подразнить. Он с вожделением смотрел, как она наклоняется, поднимая с пола упавший нож, ласкал взглядом ее бедра, упивался этим зрелищем.
– У этой потаскушки такая задница, что и у евнуха встанет! – шумно вздохнул он, огорченный тем, что не может немедленно оторвать ее от работы; ему не жаль было денег, которые она всякий раз у него воровала. – Чем собираешься заняться после обеда?
– Мне дали письмо для Форбена, надо доставить капитану до его отъезда в Париж. Так что сейчас отправлюсь туда.
– А мне можно с тобой?
– Ну, если тебе больше нечем заняться…
– Нечем, – заверил его Том, отводя глаза от Клариссы, которая направилась к двери, ведущей на кухню.
Корнель подождал, пока приятель доест, уже заранее сожалея о том, что должно произойти.
Каким бы ни оказался исход всего этого дела, а их дружбе больше не бывать такой, какой она была прежде.
Жак, которого во все посвятили заранее, любезно принял обоих моряков в Сен-Марселе.
– Господин де Форбен сейчас в погребе, – сообщил он.
Это было по меньшей мере странно, однако Том нисколько не удивился: капитан прославился, помимо всего прочего, еще и своими чудачествами.
– Хотите подождать его здесь или спуститесь к нему? – прибавил вышколенный управляющий.
– А вы что посоветуете?
– Думаю, это может затянуться надолго. Господин де Форбен упорствует в намерении отыскать там бутылку коньяка, которую прикончил еще во время прошлой стоянки, – объяснил Жак, припомнив, как за несколько лет до того сам же стал жертвой подобного анекдота.
– Мы спустимся к нему, – решил Корнель.
Жак, прибавив шагу, проводил их до погреба; для того чтобы попасть в кухню, надо было пересечь прихожую.
В правом дальнем углу тесной кухни, где едва умещались колода, стол, плита и камин, за открытой дверью угадывалась грубо сделанная лестница, уходившая вниз, в сводчатое подвальное помещение.
– Иди вперед, Том, я за тобой.
Том доверчиво шагнул на первую ступеньку. Ориентируясь на слабый свет фонаря, моряк медленно спускался, щуря глаза. Корнель шел за ним по пятам. Погреб был забит винными бочками и сколоченными из досок ящиками, стены терялись в темноте.
– Эй, капитан! – позвал Том. Не увидев Форбена, он направился на свет фонаря, стоявшего на одной из бочек.
И остановился как вкопанный. Мери, вынырнув из укрытия, встала перед ним, сжимая в руке пистолет. Обернувшись к Корнелю, Том увидел, что на него в упор смотрит дуло еще одного пистолета.
– Что это означает? – процедил он сквозь зубы.
– Это означает, что я последовал твоим советам, – объяснил Корнель. – Я перестал оплакивать Мери Рид. Больше того, как видишь, я решил представить ее тебе.
Мери с недоброй улыбкой на губах склонилась в почтительном поклоне.
– Мери Рид? В самом деле? Что ж, Мери Рид, мне твои шутки не больно-то нравятся, но поскольку Корнелю вздумалось… – И Том шагнул к нему, с притворным дружелюбием протягивая руку.
– Стой где стоишь, – угрожающим тоном произнесла Мери.
Том снова качнулся к Корнелю.
– Что за дьявольщина?! – возмутился он.
– Мне очень жаль, Том, но Мери хочет кое о чем тебя спросить. И я с не меньшим нетерпением, чем она, жду твоих ответов.
– Эта шлюха появляется неизвестно откуда, хочет о чем-то меня спросить, вы оба угрожаете мне пистолетами… – усмехнулся Том. – И все, что ты можешь мне сказать, это «очень жаль»? Ты что, смеешься надо мной, Корнель? Что она такого могла тебе наболтать, что оправдывало бы все это?
Корнель вздохнул и опустил оружие:
– Ты прав. Это недостойное друга поведение. И то, что ты сделал, тоже.
– Да что я такого сделал-то, черт возьми?! – взорвался Том.
