Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 57 страниц)

– У вас шок.

– Спасибо… я уже д-догадался… – Он расправился с пуговицами, повёл плечами, выскальзывая из рубашки. – Лучше с-скажите – вы можете что-то сд-делать?..

Чёрный ожог горел обугленным пятном на запястье, к локтю вдоль вен тянулись тёмные нити. Они шевелились внутри, словно щупальца ядовитой медузы, плавали, переплетались между собой. Кожа над ними потрескалась, как скорлупа, сочилась кровью. Будто кусочек обскура попал в живое тело и искал выхода, слепо ощупывая плоть изнутри, пробираясь всё выше.

– Послушайте, Персиваль… Я не врач… – Ньют нахмурился, пошевелил опущенными пальцами. – Вам нужно в госпиталь, там вам помогут.

– Я не могу ос-ставить Криденса, – сказал Грейвз и закрыл глаза. – М-мне поможете вы.

– Я лечу животных, а не людей!

– Ну так представьте, что я ж-животное, – Грейвз оскалился, глянув на него в упор. – Опасное и очень злое. Порычать, чтоб было похоже?..

Ньют застыл на мгновение, метнулся к полкам с какими-то склянками. Грейвз выдохнул сквозь зубы. Боли не было. Но его била дрожь. Крупная, расходящаяся по телу ломотой, как в лихорадке, проступая на лбу каплями едкого пота.

– Не отключайтесь, – Ньют возник рядом, собранный и серьёзный. – Говорите со мной, Персиваль.

– Я уже с вами п-поговорил… – выдохнул Грейвз, прислоняясь затылком к стене. – С м-меня хватит… Разговор с вами стоил мне двух н-недель ада.

– Что случилось между вами и Криденсом?..

Грейвз засмеялся, сжав зубы.

– Почему… почему всех интересуют м-мои отношения с Криденсом?.. – Он снова закрыл глаза. – Грин-ндевальд расспрашивал меня… что я делал с ним, чего я н-не делал… Вы т-туда же… Кому ещё мне п-про них рассказать?.. Может, об-бъявление дать в газету?.. Или инн-ин-нтервью?..

– Расскажите мне, – сказал Ньют, яростно растирая в ступке какую-то резко пахнущую траву. – Не останавливайтесь.

– Знаете, Н-ньютон… – Грейвз облизнул сухие губы. – Л-личная просьба. Н-никогда… н-никогда не произносите фразу «рас-с… расс-скажите мне».

– Что будет, если я произнесу?.. – быстро спросил тот, не отвлекаясь от дела.

– Я убью вас, – устало сказал Грейвз. – И мне ни капли не будет с-стыдно.

– Хорошо, – сосредоточенно сказал тот. – Значит, с Криденсом вы всё выяснили?..

– С Криденсом… всё с самого начала было ясно, – тихо сказал Грейвз. Под затылком была деревянная стена хижины, за ней кто-то шумно ворчал и вздыхал, позёвывая. – Когда вы с ним разговаривали… что вы в точности ему сказали?

– Я сказал, что он не должен отвечать на ваши ухаживания, – Ньют разжёг огонь под маленьким котелком, плеснул туда что-то резко пахнущее спиртом, бросил растёртую бурую кашицу из ступки.

– Не должен… Не должен!.. – Грейвз вяло засмеялся. – Вы забыли, откуда он взялся. Он подумал – вы сказали, что ему нельзя.

– Я имел в виду – он не обязан…

– Вот и сказали бы именно так! – скривился Грейвз. – А он решил, что вы ему запрещаете… И перестал мне отвечать.

– И что сделали вы?.. – Ньют метался между полками и котелком, что-то строгая, смешивая, отмеряя щепотками и каплями.

– Что я сделал? Вы видите много вариантов? – тот усмехнулся. – Немедленно вынудил его з-заняться со мной самым извращённым сексом.

– Вы шутите, – мгновенно отозвался Ньют.

– Надо же… я думал, вы купитесь, – проворчал Грейвз, опять закрывая глаза. – Я оставил его в покое, – серьёзно сказал он. – Сказал, что мне ничего от него не нужно.

– Это было к лучшему, – бодро сказал Ньют. – Он смог подумать… понять, чего хочет.

– К лучшему… – вздохнул Грейвз. – Вы хоть представляете, что он пережил? Жаль, вы не слышали, как он только что рыдал у меня на коленях о том, какой он плохой, как он хочет ужасных вещей. Представьте, как он мучался, не понимая, что случилось, и не умея сказать об этом. Он считал себя отвратительным из-за того, что я перестал его целовать. Жаль, вы не слышали, как он угрожал мне… Вы же видели его в форме обскура?.. – Грейвз приоткрыл один глаз. – Представьте, как это существо беснуется вокруг вас, обезумевшее от ревности, и хочет вас убить. Незабываемый опыт…

Он замолчал. Замерший в теле ужас, задавленный и не прожитый, разворачивался внутри, как любимая окками Криденса, Хоуп, увеличиваясь в размерах, заполняя под горло, стискивая сердце холодными когтями. Деревянная хижина поплыла перед глазами, Грейвз почувствовал, как вокруг всё темнеет.

– Расскажите мне!.. – потребовал Ньют.

Он вздрогнул, распахнул глаза.

– Я же просил!..

– Я помню. Теперь вы меня убьёте. Сначала я вам помогу, а потом убивайте, – Ньют наклонился к его лицу, оттянул веки.

Грейвз дёрнул головой:

– Не трогайте.

– Нет уж, раз я вас лечу, мне придётся вас трогать.

– Вы же не по этой части… или я ошибался?..

– Ваши чары на меня не действуют, – хмыкнул Ньют, возвращаясь к котелку и звеня черпаком. – Говорите.

– Идите к чёрту…

– Расскажите мне, что пережили <i>вы</i>, Персиваль.

Тот вздрогнул, сжал зубы, напряжённо выдохнул.

– Поверить не могу, что вас это наконец заинтересовало… – с издёвкой сказал он.

– Расскажите мне, – настойчиво повторил Ньют.

– Вы что, нарочно?.. – Грейвз начал злиться. – Вы издеваетесь?.. Или вы такой непроходимый кретин?..

– Вы отключаетесь, мне это не нравится, – серьёзно сказал Ньют. – А эта фраза возвращает вас в сознание. Так что – расскажите. Мне. Что вы пережили.

– Знаете, когда вы рассказывали про Криденса… – Грейвз постарался держать глаза открытыми, смотрел, как Ньют макает в котелок бинты, но веки были тяжёлыми, словно их налили свинцом, – я думал, вы преувеличиваете… теперь я вижу, что вы преуменьшали. Вы не рассказчик, а троллье дерьмо. Я никогда не видел ничего подобного.

– И это… не помешает вашим… отношениям?.. – с любопытством спросил Ньют, коротко глянув на него исподлобья.

– Почему мне всё время кажется, что вас так и тянет подержать свечку?.. – усмехнулся Грейвз.

– Простите, Персиваль, но случка животных – рутинное событие для меня, я не нахожу его особенно захватывающим.

От такого хамства Грейвз резко пришёл в себя и раскрыл глаза, почувствовав внезапный прилив сил.

– А вы не выглядите как человек, от которого можно услышать такой комментарий, – с долей восхищённого удивления сказал он, выпрямляясь.

– Внешность обманчива, – заметил Ньют, отжимая бинты. Прозрачный отвар стекал у него по пальцам и капал на стол, оставляя зеленоватые пятна.

– Это вы мне говорите?.. – окончательно развеселился Грейвз, так что даже слабость почти отступила. – Это вы – говорите мне?

– Сейчас будет больно, – хмуро предупредил тот и ткнул палочкой в центр чёрного ожога.

– Что-то пока не… – Грейвз осёкся, врезался затылком в стену. Горло сжалось от спазма, настолько сильного, что даже если бы он хотел закричать – он не смог бы.

Ньют, закрыв глаза, шевеля губами, читал заклинание. Его палочка, казалось, пробила запястье раскалённым гвоздём, пальцы у Грейвза рефлекторно подёргивались, но он не мог их контролировать.

Персиваль длинно и сипло вдохнул сквозь удушье, воздух потянулся в лёгкие, как по тонкой соломинке, в которой застрял кусочек ягоды из коктейля.

– Надо предупреждать… яснее… – прохрипел он на вдохе.

Ньют читал заклинание, не прерываясь и не открывая глаз, хмуря брови и переносицу. Чёрные щупальца метались под кожей, раздирали мышцы и сухожилия, царапались в кость, стягивались к ожогу, всасываясь в него. Потрескавшаяся кожа покраснела, будто ошпаренная, из трещин опять начала сочиться кровь.

Ньют потянул чёрные щупальца на себя, зацепив их кончиком палочки. Грейвз почувствовал, как раскалённый, кривой гвоздь, вбитый в запястье, толстый, как железнодорожный костыль, весь в острых чешуйках от ржавчины, медленно потянуло наружу. Он сдавленно застонал:

– Можно… быстрее?..

Ньют шептал заклинание. Видимо, было нельзя. Грейвз стиснул зубы так, что свело челюсть. Чёрные щупальца медленно ползли из-под кожи, на их месте оставались белые шрамы. Он закрыл глаза от накатившей дурноты. Рука непроизвольно дрожала.

– Всё, – выдохнул Ньют.

Щупальца свисали с кончика его палочки, вяло трепыхаясь и замирая, будто свет убивал их. Грейвз ничего не чувствовал – ни боли, ни руки, ни всего остального тела.

– Мне приходилось… отделять обскура от носителя, – почему-то виновато сказал Ньют, запихивая извлечённые ленты песочного тумана в какую-то банку. – Но в госпитале справились бы намного лучше.

У Грейвза даже не хватило сил послать его к троллям. Он медленно дышал, чувствуя, как кровь начинает бежать по телу быстрее.

– Пейте, – Ньют сунул ему под нос синюю деревянную чашку со следами чьих-то зубов. – Это обезболивающее. До дна.

Грейвз взял её левой рукой, от слабости не удержал – опрокинул себе на брюки.

– Ничего, у меня большой запас, – Ньют подхватил чашку с колен, плеснул туда снова. – Пейте.

В этот раз он придерживал её за донце, пока Грейвз пил какую-то густую зелёную бурду с резким привкусом мяты. Потом перебинтовал правую руку от запястья и до локтя.

– Криденс не должен меня таким видеть, – негромко сказал Грейвз. – Вы должны помочь мне аппарировать. Сразу в спальню.

– Он отзывчивый мальчик, он поймёт… – начал Ньют.

– Криденс не должен меня видеть, – сквозь зубы повторил Грейвз. – У меня нет сил спорить, просто сделайте, как я сказал. И помните про обещание.

Дом уже был восстановлен. То ли это Финли постарался, то ли Криденс так умело обращался со своей силой, но в спальне Грейвза всё было в точности так, как он оставил почти час назад.

Подумать только… Как за час может измениться жизнь.

– Я останусь до утра, – сказал Ньют, усадив Грейвза на край постели. – Послежу и за вами… и за Криденсом.

– Хорошо… – едва шевеля губами, сказал тот. – Если перед домом найдёте палочку… чёрную с перламутром… это моя. Я выронил, когда Криденс напал на меня.

– Я поищу, – сказал Ньют.

Грейвз пошевелил правой рукой. Она была тяжёлой, под бинтами всё горело, но пальцы слегка шевелились – достаточно, чтобы помочь левой руке расстегнуть брюки.

– Я могу вам… – начал Ньют.

– Знаете, что… – устало сказал Грейвз, ковыряя пуговицы. – Я позволяю другому мужчине расстегнуть мне ширинку, только если он собирается сделать мне минет. Я очень надеюсь, что вы не собираетесь, потому что мне сейчас нечем вас порадовать. И вообще… вы не в моём вкусе. А кроме того… Криденс за это убьёт нас обоих. Так что держите руки при себе… Лучше достаньте из комода мою пижаму. Я не могу встать на ноги.

– Вы бредите и иронизируете одновременно, – с коротким кивком заметил Ньют. – Наверное, это хорошо.

– Годы тренировки.

– Значит, жить будете.

Грейвз бросил на пол носки и брюки. С трудом попал в рукава пижамы, но не позволил себе помочь.

– Я думаю… – начал Ньют. Остановился, нахмурился, оглянулся, будто искал что-то. – Мы должны извиниться перед Криденсом.

– Не могу с вами не согласиться, – Грейвз потянулся откинуть одеяло. – Мы оба были неправы. Вы влезли, куда вас не просили… и задурили ему голову, не спросив, что он думает… я сделал то же самое. Вы это начали – вам извиняться первым… – он пристроил голову на подушки, прикрыл глаза. – Только в этот раз… выбирайте выражения.

Ночью он всё время просыпался от того, что на него кто-то смотрит. Ему казалось, что рядом он видит Криденса. Тот лежал на соседней подушке, одетый, поверх покрывала, сунув ладони под щёку, и молча смотрел на него. Эта галлюцинация, вызванная то ли отваром Ньюта, то ли болевым шоком, то ли внезапным и крайне бурным примирением, была такой трогательной, что Грейвз каждый раз усмехался выверту собственного сознания и тихо говорил:

– Криденс…

– Спите, сэр, – каждый раз строго говорила галлюцинация. – Я не уйду.

И Грейвз закрывал глаза, улыбаясь.

Вольер с обскуром

В детстве Персиваль не любил болеть. Приходилось оставаться в постели из-за слабости, укутываться в несколько одеял, когда бил озноб и холодно было высунуть наружу даже палец, а лоб пылал, будто нагретый от жара в камине. Персиваль лежал, заворачиваясь в одеяла, как в кокон, чтобы тепло оставалось со всех сторон, пристраивал голову на пуховую подушку. Глаза закрывались от тяжести, но сон не шёл.

Когда Персиваль болел, отец приглашал нанести визит мистера Ламберта. Это был невысокий пожилой колдомедик, в своём клетчатом жилете похожий на черепаху. Он был добродушным, носил аккуратную седую бородку и много лет был семейным врачом Грейвзов. Мистер Ламберт выкапывал Персиваля из-под одеял, попутно болтая о какой-то отвлечённой ерунде, будто Персиваль был трёхлетним ребёнком, которого пугает звон склянок с зельями. Щупал ему лоб, говорил «ну и жар у вас, молодой человек». Постукивал палочкой по его груди, и на теле Персиваля проступал рисунок кровеносных сосудов, очертания сердца и лёгких, будто кто-то рисовал их красной тушью. После внимательного осмотра мистер Ламберт оставлял на ночном столике коробочку с пилюлями, завёрнутыми в разноцветные фантики, как конфеты, говорил «полный покой, молодой человек, полный покой» – и отправлялся пить скотч с Френсисом Александром Грейвзом.

Когда их голоса и шаги затихали на гулкой галерее, дверь смежной спальни тихо приоткрывалась, и в комнату к Персивалю проскальзывал Реми.

Реми было двадцать пять или двадцать восемь. Он приехал из Франции с превосходными рекомендациями и поступил гувернёром к Грейвзам, когда Персивалю исполнилось четыре. Он был темноволосым и темноглазым, высоким, подтянутым и улыбчивым. Он учил Персиваля чтению, письму и французскому языку, следил за расписанием занятий с учителями арифметики, этики, логики, географии и истории, гулял с ним, шутил с ним и всегда готов был рассказать Персивалю о чём угодно, о чём бы тот ни спросил. Он вытирал его огромным пушистым полотенцем после вечерней ванны и относил в постель, пока Персиваль не стал слишком тяжёлым, чтобы таскать его на руках. Помогал одеваться утром и раздеваться вечером, причёсывал перед зваными ужинами, на которых Персиваль был обязан присутствовать, целовал в висок, желая спокойной ночи, читал вслух и обнимал, держа на коленях, если Персивалю становилось грустно.

Он был его единственным другом – умный, весёлый, внимательный.

– У меня дома есть маленький брат, – говорил он, и Персиваль вздыхал, прислоняясь головой к его груди.

– Сколько ему лет?

– Как и тебе, Перси. Шесть.

– А как его зовут?

– Ноэль.

– Ты по нему скучаешь?..

– Конечно. Вы бы подружились, если бы познакомились.

Персиваль снова вздыхал и прижимался теснее. У него не было ни братьев, ни сестёр. Времени на дружбу у него тоже не было. Был только Реми.

Он называл его «молодой мистер Грейвз», когда родители изредка интересовались его успехами, и «Перси», когда они оставались вдвоём. Родители называли сына «Персиваль» и демонстрировали гостям, как породистого жеребёнка, от которого в ближайшем будущем ждали победы на скачках. Персиваль звал Реми по имени и на «ты», родителей – «сэр» и «мэм».

Сэр Френсис Александр Грейвз, строго говоря, не был сэром, поскольку не обладал никакими титулами, однако держался, как герцог. Он занимал пост министра связи в МАКУСА, поддерживал обширную переписку с Европой, регулярно цапался с президентом МакАртуром по поводу отсталости от прогресса не-магов, держал в кабинете коллекцию толедских клинков и прекрасно фехтовал. Персиваль мечтал разделить хотя бы одно увлечение отца, помимо шахмат, но на робкую просьбу научить его фехтовать Френсис Александр строго отвечал, что сейчас на это нет времени, и что хобби Персиваль себе заведёт тогда, когда добьётся в жизни чего-нибудь стоящего. Персиваль уныло думал, что в сто лет ему будет уже не до хобби.

Медея Пенелопа Грейвз была статной, высокой гречанкой с холодными чертами лица, тёмными миндалевидными глазами и чувственными губами. В её черных волосах не сверкало ни одной нити седины, несмотря на возраст. Она происходила из древнего рода, уходящего корнями к самому Орфею, элегантно носила чёрный бархат и жемчуг, не любила английский язык и дома предпочитала говорить по-гречески. Она вообще не любила Америку и никогда не уставала высокомерно вздыхать о том, как всё здесь отличается от её родины, будто приехала сюда лишь в качестве одолжения. Огонь в её огромных глазах зажигался лишь тогда, когда Персиваль обсуждал с ней греческих поэтов и философов, греческую культуру, греческих богов или великое прошлое Эллады в целом. Она наизусть читала Гомера, Сапфо и Гесиода – по-гречески, разумеется. В своё время история о Зевсе и Ганимеде потрясла Персиваля до глубины души. Мать не видела в ней ничего достойного осуждения – она вообще не видела ничего достойного осуждения в традициях Древней Греции. Если тема разговора менялась, она тут же становилась рассеянной, холодно целовала сына в лоб и отсылала поиграть.

Как будто у Персиваля было время играть.

Все его дни были расписаны по часам. Даже когда он болел, если только ему не было настолько плохо, что он не мог даже сидеть, опираясь на подушки, занятия не прекращались. Отец считал, что плохое самочувствие – не оправдание и не повод для отдыха, а лишь временное неудобство, которое пройдёт само, если обращать на него поменьше внимания.

Заниматься логикой и географией с лихорадкой, гудящей головой и больными глазами Персиваль не любил.

И очень старался не болеть.

Когда Грейвз открыл глаза, в спальню из-за тяжёлых штор сочился тихий угасающий свет. Он перевернулся на спину, вытащил из-под одеяла тяжёлую руку. Ощупал бинты – на нажатие пальцев правая рука отозвалась невнятной тупой болью. В ладони была слабость. Он попробовал сжать кулак. Согнуть пальцы у него получилось, а вот сжать их не удалось.

Троллье дерьмо.

Он попытался подтянуться выше и сесть, опираясь на обе руки – правая затряслась и подогнулась. Пришлось помогать себе только левой.

Троллье дерьмо!

Он откинулся на подушки, положил перебинтованную руку перед собой, задрал рукав пижамы. Посмотрел на неё строго, будто от пристального взгляда она могла очнуться. Пошевелил пальцами. Те отозвались вяло и неохотно. Грейвз вздохнул. Шепотом позвал:

– Финли.

– Сэр?.. – тот моментально возник возле кровати, сцепил пальцы у груди, с волнением глядя на Грейвза. Спросил тем же шепотом: – Вам что-нибудь нужно?..

– Да, – негромко сказал Грейвз. – Во-первых, спасибо, что вчера помог подлатать дом.

– Это моя работа, сэр…

– Не перебивай, – Грейвз поморщился, и эльф затих. – Во-вторых – Ньютон ещё здесь?

– Он с молодым мистером Криденсом, – сообщил тот.

– Хорошо. Скажи ему, пусть зайдёт.

Эльф кивнул и остался на месте, заискивающе хлопая глазами.

– Что?.. – спросил Грейвз.

– Как вы себя чувствуете?.. – шепотом спросил тот.

– Финли, – вздохнул Грейвз. – Если я не умер – значит, я чувствую себя хорошо. Вот скажи – я умер?..

– Нет, сэр, – испуганно отозвался тот.

– Вот видишь. Значит, со мной всё в порядке. Который час?

– П-половина третьего, – эльф медленно бледнел, будто его испугала сама мысль о том, что Грейвз не бессмертен.

– Хорошо. Я, пожалуй… – он выпрямился, спустил ноги вниз, чтобы встать и дойти до ванной комнаты. Но ощутил резкий приступ головокружения до темноты в глазах – и передумал вставать. – Я, пожалуй, побуду тут, – сказал он, будто у него был какой-то другой выбор.

– Я м-могу… – начал Финли.

– Что ты можешь?.. – с кривой усмешкой спросил Грейвз. – Добыть мне ночной горшок? Спасибо, я как-то обходился без них всю жизнь и не собираюсь начинать.

– Я м-могу аппарировать, – шепотом сказал тот. – С вами. Куда нужно.

Грейвз вздохнул, помедлил и протянул ему руку:

– Давай.

Путешествие до ванной комнаты и обратно стоило ему нового приступа озноба и холодной испарины. Зато никаких неудобств он больше не чувствовал.

– А теперь зови Ньютона, – велел он, забираясь обратно под одеяло и стараясь не стучать зубами.

– Да, сэр, – твёрдым шепотом, будто заговорщик, отозвался эльф, и исчез.

Грейвз прикрыл глаза, откидываясь на подушки. Вчера он надеялся, что отоспится – и ему станет лучше. Нет, не стало. Как бы даже не наоборот. Вчера он ещё как-то ковылял на своих двоих, пусть и опираясь на Ньюта, а сегодня не мог даже стоять, не держась за стенку. Очень хотелось надеяться, что завтра не станет ещё хуже.

Раньше Грейвзу всегда везло. Он не раз сталкивался с чудовищами. Ему приходилось охотиться на гризли-оборотней. Однажды в Оклахоме завелась стая стикини, которые обожали вытаскивать человеческие сердца через рот – с ними он тоже справился. Как-то пришлось выслеживать в лесу вендиго – трёхметрового монстра с ледяным сердцем и когтями, способными проколоть череп, как бычий пузырь. Эта тварь питалась исключительно человеческим мясом, развешивая запасы к зиме на острых ветках деревьев. Вендиго, как никто другой, был мастером охоты. Он мог слышать тон стука сердца выбранной жертвы за много миль, он заманивал свежую еду к своей берлоге умело, искусно и неотвратимо. Сначала слышались странные звуки. То ли треск сухих веток, то ли шорох, то ли шепот, то ли мурлыканье. Потом мерещилось какое-то мелькание между деревьями, такое быстрое, что его было почти не разглядеть. Всматриваешься, вслушиваешься – тишина. Шаг вперёд – опять впереди что-то мелькнуло. Потом, когда казалось, что морок как будто исчез – вендиго с рёвом вырастал совсем рядом, огромный, тощий от неизбывного голода, тянул когтистые лапы…

После той охоты Грейвз неделю валялся в госпитале, но на ноги встал.

И теперь должен.

– Персиваль?.. – Ньют сунул голову в приоткрытую дверь. Тот поманил к себе левой рукой:

– Заходите.

– Как вы себя чувствуете?.. – Ньют скользнул внутрь, прикрыл за собой дверь. Через плечо у него висела потрёпанная сумка-планшет военного образца.

– Сносно, – коротко ответил Грейвз. – Спасибо, что подождали, пока я проснусь.

– Покажите, насколько сносно, – тот присел на край постели, положил сумку у ног. Грейвз поморщился:

– Не сюда. Возьмите стул.

– Что, вы позволяете другому мужчине сесть к вам… – бодро начал Ньют, но глянул ему в лицо и осёкся. – Хорошо.

Он подвинул стул от окна, взял правую руку Грейвза, зубами дёрнул за узелок на запястье и начал разматывать бинт.

– Я задержусь на несколько дней, – сказал он, не поднимая глаз.

– Это лишнее.

– Персиваль, вы хотите остаться калекой? – сердито спросил Ньют. – Я всё ещё думаю, что в больнице Святого Мунго вам оказали бы должную помощь. Я присмотрю за Криденсом…

– Я. Несу. За него. Ответственность, – чётко сказал Грейвз. – И не собираюсь это обсуждать. Сделайте всё, что можете.

– Не надорвитесь, пока несёте, – буркнул тот, отбрасывая бинт на пол, и поворачивая его руку ладонью вверх.

Красная тонкая паутинка оплетала кожу от запястья до локтя. Словно рука разбилась, как сливочник из фарфорового сервиза, а потом её неудачно склеили, оставив трещины. Если отвлечься от того, что теперь Грейвз с трудом поднимал её до плеча и не мог сжать пальцы, это было по-своему даже красиво.

Он смотрел на свою ладонь и видел, как пальцы слегка подёргиваются сами по себе. Это был плохой знак.

– Я поднял кое-какие свои записи… – примирительно заговорил Ньют. – Про обскуров… И кое-что из медицины. Я не уверен, насколько это поможет. Я никогда не сталкивался с человеком, пережившим такое нападение… никто не сталкивался.

Он расстегнул сумку – та мгновенно трансфигурировалась в походный стол, на котором исходил паром котелок со знакомым запахом, в беспорядке лежали старые тетради с конспектами и свёрнутые чистые бинты.

– Шрамы останутся, – предупредил Ньют.

– Это меня не волнует, – сказал Грейвз. – Она плохо слушается.

– Удар обскура похож на удар молнии, – сказал Ньют. – У вас много повреждений. Смотрите…

Он взял его ладонь в свою, коснулся палочкой – по коже пробежали голубоватые линии.

– Нервы задеты возле запястья, вот тут, – он обвел кончиком палочки прерывисто мерцающие линии. – Часть мышечной ткани обожжена здесь… Если бы это был обычный ожог, я бы дал вам подходящее средство. Но тут оно не поможет. Я попробую справиться, конечно, но…

– Если всё так, как вы говорите – в больнице мне не сделают лучше, – оборвал Грейвз. – Вы изучали обскуров и их возможности. У вас больше опыта. Так что сделайте, что можете, и не беспокойтесь об остальном. Я не жду чудес.

Ньют вздохнул, отпустил его руку и начал готовить новую перевязку. Он полоскал бинты в каком-то зелье, отжимал, зачаровывал – Грейвз особенно не всматривался.

Он катал в голове мысль, что может остаться калекой. Он и раньше рисковал собой, зная, что тело – это лишь инструмент. Тренированный, точный, надёжный инструмент. Да, он может сломаться – так бывает. Можно остаться без руки или без ноги, можно стать слепым, глухим, можно сойти с ума – это нормально, это такая работа. Знаешь, на что идёшь, когда получаешь лицензию на применение непростительных заклятий. То, с чем ты сталкиваешься по работе, иногда настолько ужасно, что другие и не помогут.

Но… это была работа.

Работа, за которую он получал почёт и уважение – деньги тоже, конечно, но деньги были вторичны, родительского состояния ему хватило бы на сто лет кутежей.

Он вставал перед чудовищем, зная, что оно такое, зная, что должен сразиться и победить, и если иногда его шкуру портил новый шрам, Грейвз об этом не волновался. Не лицо – и ладно. Хотя, наверное, со шрамами на лице он приобрёл бы особое мрачное очарование…

Это была работа.

Никогда раньше Грейвзу не было так… обидно?..

Да. Обидно.

Как будто зверюга, которую ты долго кормил с рук, гладил, трепал по холке, шептал ей в ухо всякие нежности – взяла и оттяпала тебе пальцы просто потому, что ты посмотрел в другую сторону. Ни за что. Внезапно. Без предупреждения. Без предварительного рычания, без оскаленной морды, без признаков готовящейся атаки – только что ты гладил её по морде – секунда – и вот она стоит, пережёвывает твои пальцы и зыркает на тебя, будто это ты её обидел.

– Я извинился перед Криденсом, – тихо сказал Ньют.

– Что он ответил?

– Мне показалось, он не вполне понял меня. Почему я считаю себя причастным… к тому, что случилось. Он очень переживает за вас, – тихо добавил он. – Он к вам очень привязан.

– Ну, теперь это очевидно… – пробормотал Грейвз.

– Знаете, Персиваль… вам я тоже задолжал извинение, – сказал Ньют.

– Мне? За что?

– Поднимите локоть, я забинтую.

Не поднимая глаз, Ньют кончиками пальцев придерживал его руку на весу и быстро раскатывал бинт – как человек, который привык справляться с подобными процедурами за то короткое время, пока зверь перед ним стоит и не пытается убежать.

– Надеюсь, вас не заденет такое сравнение, но… У разных видов животных есть разные ритуалы ухаживаний и брачных танцев, – негромко сказал Ньют. – Со стороны, неподготовленному человеку они могут показаться… пугающими. Странными. Иногда настолько пугающими, что люди убивают тех, кто не собирается причинить им вред, а просто… защищает свою территорию или… пытается… найти себе пару.

Он говорил очень тихо, ему явно было страшно неловко. Грейвз молчал. Ему тоже было неуютно – и совершенно не потому, что Ньют сравнивал его со своими питомцами.

– Когда я изучаю чьи-то повадки, – продолжал тот, – я наблюдаю, оставаясь в стороне. Долго… иногда – на протяжении недель. Оцениваю… записываю наблюдения, чтобы ничего не упустить. С вами я поторопился, – признался он. – Я сделал выводы до того, как разобрался, что происходит.

Он покраснел. Проверил, ровно ли лежит бинт, завязал узелок, чтобы крепче держалось. Грейвз молчал, не зная, что ответить. И надо ли вообще отвечать.

– Я осудил вас, – у Ньюта, кажется, даже веснушки полыхали от стыда, – за то, как вы выглядите… за ваши повадки… простите – манеры. Они показались мне опасными, и я решил, что всё о вас понял… Что вас надо остановить. Я поступил так же, как те, с кем я воюю. Как те, кто может убить прекрасное создание… из страха. И невежества.

Ньют покачнулся, вздохнул, не поднимая глаз. Он держался за перебинтованную руку Грейвза, машинально перебирая её пальцами, и явно не замечал этого.

– Вы едва не погибли из-за моей ошибки. И я не знаю, что стало бы с Криденсом, если бы он убил вас. Мне кажется, он бы этого… не пережил. Две жизни – это непомерная цена… за неосторожность. Простите… Персиваль.

Грейвз помолчал. Потом негромко ответил:

– Я не держу на вас зла. Виноваты мы все, и я не меньше вашего. Мне стоило поговорить с Криденсом, а я дал ему возможность решать самому, не понимая, что он не справится. А если справится, то, – он пошевелил перевязанной рукой, – вот так.

– Как вы смогли его остановить?.. – Ньют посмотрел ему прямо в лицо.

– Не показал, как сильно я его боюсь, – сказал Грейвз. – Хотя был уверен, что не выживу.

Ньют убрал руки, сжал плечи. Отвернулся, скользнул взглядом по фотографиям на стенах.

– Что вы планируете делать дальше? – спросил он, перебирая пальцами манжеты.

Грейвз вздохнул, поудобнее пристроил затылок на подушки и переложил раненую руку на колени.

– Ему нужен контроль, – негромко сказал он. – Он опасен. И сам не понимает, насколько. В его представлении сильный – это тот, кто всегда подчиняет, наказывает и мучает слабого. Если он осознает свою мощь и поймёт, что перед ним слабые – все… и вы, и я, и Гриндевальд… может произойти всё, что угодно. Он не представляет, что сила может быть доброй. Он ведь не просто хотел убить меня за то, что я сделал не так, как ему хотелось…

– А что он хотел?.. – рассеянно спросил Ньют. Грейвз усмехнулся:

– А вы не поняли? Я хотел уйти и провести вечер без него. Он не смог остановить меня уговорами. В первый раз за всё время нашего общения я отказал ему в просьбе. И он решил наказать меня за непослушание.

Ньют поднял изумлённый взгляд.

– Так всегда поступали с ним, – Грейвз продолжал усмехаться, – и он повторил то, что знает. Он опасен не потому, что силён. А потому, что не умеет смиряться, когда кто-то поступает не так, как он хочет.

– Ему можно показать, – с надеждой ответил Ньют. – Терпением, лаской. Любовью…

– Неважно, люблю я его или нет, – спокойно сказал Грейвз. – Я не уверен. Речь вообще не о моих чувствах. А о том, что ему нужен контроль.

– И любовь, – настойчиво сказал Ньют.

Грейвз насмешливо посмотрел на него.

– Скажите мне, Ньютон, почему вы держите свой зверинец в чемодане?..

Тот моргнул от неожиданного вопроса, поднял брови.

– Потому что там они в безопасности.

– А почему они там в безопасности?.. – насмешливо улыбаясь, спросил Грейвз.

– Потому что люди их могут убить, – замкнуто сказал тот. – Некоторые виды остались только у меня. Если у них не будет достаточного потомства, они исчезнут.

– Люди убивают ваших зверюшек не только потому, что им нужна шкура, перья или мясо… А потому что они пугают! – рявкнул Грейвз, и Ньют вздрогнул. – Любовью и лаской нельзя решить всё. Если вы будете очень сильно любить тигра, он не сожрёт вас?.. Вы сами знаете ответ. Он не сожрёт вас, только если вы будете его дрессировать, держать в клетке и подкармливать кроликами.