Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 57 страниц)

Грязный секрет

В соседней комнате, такой же грязной и облезлой, как и первая, у окна стояли старые, вонючие от сырости кресла. Сквозь шевелящиеся доски пола лезла трава, под стеной разрастался жизнерадостный изумрудный мох. Тем более странным казался здесь овальный обеденный стол, накрытый белоснежной тяжёлой скатертью, уставленный блюдами под полированными серебряными крышками. Приборы на двоих были сервированы не хуже, чем на президентском банкете.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил Грейвз, растирая правую руку. Обе по локоть были в «перчатках» – чары оплели кожу по рисунку вен, посверкивали красными искрами. Они не блокировали его магические способности – он просто отключался от болевого шока раньше, чем успевал завершить заклинание. Просто и действенно.

– Я хочу сотрудничества, Перси, – Гриндевальд уселся во главе стола, кивнул на место напротив, предлагая его Грейвзу. – Ты отдаёшь мне свою агентурную сеть в Европе и даёшь Непреложный Обет больше не лезть туда – а я возвращаю тебя назад живым и здоровым. И все довольны. Кстати, рекомендую свинину в персиках, – он ухмыльнулся, – объедение.

Грейвз сел за стол, разминая пальцы. Боль постепенно отступала, руке возвращалась чувствительность. Голода он не чувствовал, но это было не важно, он в любом случае опасался есть: профессиональная подозрительность нашёптывала, что нельзя рисковать и принимать пищу от врага.

– А если я дам Непреложный Обет и уйду с поста, чтобы другой занял моё место?..

– Я прокляну должность, – Гриндевальд улыбнулся и воткнул вилку в сочный стейк, присыпанный зеленью. – Каждый, кто займёт твоё место, не проживёт и месяца. И так будет продолжаться до тех пор, пока ты не решишь, что с тебя достаточно невинной крови – и не вернёшься на службу.

– Ты не сможешь, – сказал Грейвз.

– Проверь, – тот пожал плечами. – Я смотрю, ты хорошо разбираешься в Тёмных искусствах. Странно, конечно, почему тогда ты проиграл дуэль?.. – он демонстративно нахмурился. – Может быть, потому, что не разбираешься в Тёмных искусствах?..

– Я не дам такого Обета, – твёрдо сказал Грейвз. – А в понедельник меня начнут искать.

– Ну, тогда за удачу – твоим аврорам она понадобится, чтобы отыскать тебя в океане, – Гриндевальд поднял бокал и отсалютовал белым вином.

Грейвз налил себе воды со льдом из кувшина, но к еде не притронулся. Ничего, пару дней поголодает – не страшно. Пока он не видел выхода, но выход так или иначе найдётся. Гриндевальд не вечно будет сидеть с ним, отлучится же он куда-то – по делам или хотя бы отлить. В его отсутствие можно будет обыскать и дом, и остров. А послезавтра его в любом случае начнут искать. При его-то пунктуальности Серафина поднимет тревогу из-за пятнадцати минут опоздания. Жаль, домовые эльфы привыкли, что он может пропадать куда-то на несколько дней – а то они бы забеспокоились первыми…

Он пил воду мелкими глотками и думал. Остров – это проблема. Скорее всего, они на Восточном побережье. Можно определить по солнцу стороны света и аппарировать на запад, прямо в море, настолько далеко, насколько он будет видеть… Но если после аппарации он вырубится от боли, он просто утонет. Троллье дерьмо!..

Трансфигурировать себе лодку?.. Если постараться перетерпеть боль, может выйти за несколько подходов. Но если остров далеко в море, достаточно далеко, чтобы нельзя было аппарировать на континент… Хмм.

Грейвз напрягся, вспоминая географию. Восточное побережье, остров, настолько далеко от берега, что аппарацией не достать – при том, что предел аппарации Грейвза был миль пятьдесят. Вроде бы в заливе Святого Лаврентия были острова Кал-о-Мёль, которые располагались достаточно далеко от берега, но это вообще Канада, а не Штаты. Преодолеть такое расстояние на лодке… по морю?.. без возможности колдовать?.. Даже если оказаться от трансфигурации и состряпать плот хотя бы из досок, которые можно оторвать от пола… Пятьдесят миль по морю на хлипком плотике? Нет, это безумие.

Гриндевальд не смотрел на него, негромко звякая приборами о тарелку.

– Кстати, меня лучше не убивать, – сообщил он. – Я видел, как ты стянул нож. Положи обратно. Если, конечно, не хочешь сдохнуть здесь без еды и без колдовства, – он поднял глаза и улыбнулся. – С моей смертью чары не развеются, будь уверен.

– Я не дам тебе Непреложный Обет, – повторил Грейвз.

– Ну и ладно, – тот пожал плечами. – Этот вариант не сработал. Хорошо, что я предусмотрел второй. Расскажи мне о себе, Перси. С самого начала.

Грейвз хотел было рассмеяться в ответ на такую нелепую просьбу и сказать, что не собирается её выполнять, но подавился смехом. Слова посыпались на язык, он не успел ничего сделать, как уже начал:

– Меня зовут Персиваль Артур Грейвз. Я родился четвёртого августа 1884 года.

Он задержал себя огромным усилием воли, зажал рот рукой, но это помогло ненадолго, слова полились дальше:

– Моя мать гречанка. Отец американец. Ах ты, сволочь!..

В воде был Веритасерум. Сыворотка правды. Отличная защита от легиллименции, на которую так полагался Грейвз, которую он так долго и так успешно использовал, против неё была бесполезна. Гриндевальд покрутил пальцем, мол давай-давай, я слушаю. Грейвз вскочил на ноги, но Гриндевальд жестом приковал его к стулу, продолжая жевать.

– Говори-говори, Перси. Выкладывай всё.

Грейвз сжал кулаки. Стиснул зубы. В буквальном смысле прикусил себе язык, но это было бессмысленно – невнятно, сквозь зубы, но он продолжал говорить.

– Мне сорок два. Я живу на Манхэттене, Пятая авеню 1077. С 1921 года являюсь главой Департамента магической безопасности МАКУСА. Я был лучшим выпускником своего факультета. Я пошёл в авроры наперекор воле родителей. Родители меня не любили, – выплюнул он, прожигая Гриндевальда ненавидящим взглядом. – Я их тоже. Моим любимым предметом в школе были Чары и Защита от тёмных сил. Я добровольцем ушёл на войну помогать не-магам. Мне понравилось воевать. Я ненавижу запах драконьего навоза.

Грейвз говорил всё, что ему приходило в голову, одним сбивчивым мутным потоком. Одно слово цепляло за собой другое, выволакивая наружу всё его неприглядное нутро, в котором разве что изредка мелькало что-то достойное. Грейвз спотыкался на своих собственных больных местах, закрывал глаза и мучительно, неостановимо краснел, когда посреди "мой любимый запах – ветивер" и "я курю одну и ту же марку табака уже двадцать пять лет" он неожиданно вспоминал, что "я впервые влюбился, когда мне было шесть". От унижения у него горело лицо.

Гриндевальд расспрашивал его бесконечно долго. Вытряхивал жизнь, будто подержанную мантию перед покупкой: колупал швы, заглядывал в карманы, изучал с лупой засаленный воротник, проверял, хорошо ли пришиты пуговицы. Детские обиды, старые страхи, подавленные желания… Гриндевальд разглядывал их с любопытством, примерял. Внимательно слушал рассказ о карьере: сразу после школы – в авроры, через пять лет выбился в начальники отдела расследований, но в расследованиях не засиделся, после гибели одного из подчинённых ушёл в отдел ликвидации нарушений Статута…

– Ликвидатором?.. – удивился Гриндевальд. – Из начальников? Что ж ты такое сделал, Перси?

– Убил… – тяжело сказал Грейвз. Опустил взгляд себе на колени, взялся онемевшими пальцами за край скатерти, подёргал, будто проверял, не сгодится ли она как оружие. Поднял взгляд к потолку, уставился на паутинное пятно зеленоватой плесени.

– Кого убил? – по-деловому поинтересовался Гриндевальд.

Он был сейчас до омерзения похож на пронырливого журналиста, только блокнота и карандаша не хватало. Грейвзу в своей жизни приходилось давать немало интервью: глава Аврората – фигура заметная, да и в светской жизни он был не пешкой. Он встречался с газетчиками, давал комментарии по текущим событиям, благодушно или торопливо – в зависимости от того, сколько времени он выкраивал на встречу – целый час или одну четвертинку на бегу.

– Нет, мисс Блэк, это не новая гоблинская война, это была просто драка. Да, я помню, в прошлый раз всё тоже началась с двух повздоривших подростков. Нет, не-маги легко приняли версию о мафиозной перестрелке, для них это сейчас обычное дело. Да, мисс Браун, можете меня цитировать, только не пишите опять «Персиваль Грейвз считает, что перестрелка на улицах – обычное дело» – вылетите с работы к хренам моржовым. Хорошего дня.

– Нет, мистер Уайт, в Большом Каньоне нет драконов и никогда не было. Нет, я понятия не имею, чем им там не нравится, обратитесь за комментарием к магозоологам, извините, у меня нет времени выслушивать этот бред, я тороплюсь, Джимми, убери от меня этого ненормального. Спасибо.

– Да, мистер Ацзурро… простите, как?.. Адзурро?.. Мистер Адзурро, статус Йеллоустоунской кальдеры не будет пересмотрен и она не будет открыта для не-магов. Потому что там обитает дракон. Нет, сэр, я никогда не говорил, что в Америке нет драконов. Я говорил, что их нет в Большом Каньоне. Да, в Йеллоустоунской кальдере обитает одна особь. Да, мы пытались провести операцию по его ликвидации, но возникла проблема: дракон очень старый и очень большой. Насколько большой?.. Нет, я не интересовался, сколько в нём футов от морды до кончика хвоста. Сколько футов в полумиле – вот примерно столько и в нём. Да, думаю, Центральный парк покажется ему небольшой лужайкой. Сейчас рядом с ним круглосуточно дежурит отряд авроров. После длительных обсуждений Конгресс решил, что подкармливать его проще и безопаснее, чем попытаться уничтожить ещё раз. Да, конечно, я принимал участие в первой операции. Да, видел. Какой он?.. Ну, он… он большой.

Нет, никто из журналистов никогда не копался в нём вот так, запустив в кишки обе руки по локоть. Правду сказать, никто из журналистов даже не пытался напоить его Веритасерумом. Эффект этого зелья был настолько опасен (тут Грейвз всегда иронически ухмылялся), что на его использование даже в рамках расследования требовались особые обстоятельства и отдельное разрешение. Сейчас Грейвз испытывал на себе – чем это зелье было так опасно, и ухмыляться ему не хотелось.

– Кого я убил? Одного выскочку из Дурмштранга вроде тебя, – с ненавистью сказал Грейвз, торопясь завалить Гриндевальда подробностями, чтобы за ними было не видно, кого он ещё убил тогда. – Был тут один живописец, рисовал портреты не-магов, живые портреты. Я убил его голыми руками, разбил к хренам моржовым башку ему, как яйцо, бил его мордой об пол, пока его собственные зубы не оказались у него в глотке…

– Тише, тише, – Гриндевальд взмахнул рукой, заставляя его умолкнуть. – Убил и убил, гордиться тут нечем. Что было дальше?..

– Дальше была война, – сказал Грейвз. – Я ушёл на фронт добровольцем, со мной был отряд. Мы примкнули к британскому корпусу во Франции.

– Это я слышал, – Гриндевальд кивнул. – В каком-то захолустье в Нормандии даже улицу твоим именем назвали, – он подмигнул. – В каком звании ты вернулся?..

– Лейтенант.

– Лейтенант?.. – искренне удивился Гриндевальд. – Кавалер Ордена Почётного легиона, кавалер Креста Виктории – лейтенант?.. Как же так? – участливо спросил он.

– Я нарушил Статут во время войны, – коротко сказал Грейвз.

Глянуть со стороны – беседуют два человека, беседуют откровенно, долго, касаются таких тем, о которых постороннему не расскажешь. Наверное, близкие друзья. Наверное, старые коллеги.

Небо за окном потемнело, а Грейвз продолжал говорить. У него пересохло горло, он начал хрипеть, но утолять жажду водой с Веритасерумом он не стремился. Облизывал губы, глотал горькую слюну, которой становилось всё меньше и меньше.

Зелье действовало долго – видно, его варил кто-то очень умелый. Грейвз выложил всё, всю свою жизнь, весь путь к вершине Конгресса, рассказал все секреты, служебные обязанности, все тайны, какие мог, но Гриндевальду всё было мало.

Гриндевальд расспрашивал его не из любопытства – он всерьёз собрался занять место Грейвза. Оборотное зелье подарит ему облик Грейвза, но память Грейвза мог подарить ему только сам Грейвз. Гриндевальд не рискнул взламывать её – слишком велик был шанс, что он запутается, захлебнётся чужой памятью – и сам в ней утонет, и Грейвз лишится рассудка. Персиваль цеплялся за мысль, что он нужен Гриндевальду живым, чтобы Оборотное зелье продолжало работать. И пока он жив – у него будет шанс на побег.

– Ну, а что у тебя с личной жизнью?.. – наконец спросил Гриндевальд. – Семья, дети?.. Любовницы?.. Любовники?.. – он поднял бровь. – Девочки, мальчики… ящерки?.. Рыбки?.. Толстый персидский кот?..

Грейвз покачал головой.

– Никто тебе не поверит. Ты не сможешь меня подменить.

– Перси, я жду, – терпеливо повторил Гриндевальд.

Он встал из-за стола, прошёлся по комнате, разминая ноги. Фиал с Оборотным зельем, в котором уже плавал волос Грейвза, он держал в руке и периодически встряхивал. Зелье переливалось изумрудным и сапфировым мерцанием с проблесками золотых искр: павлиний хвост, да и только.

– У тебя есть кто-то, кто знает тебя очень близко?..

– Нет, – с облегчением ответил Грейвз.

– Хорошо, я спрошу так, – Гриндевальд терпеливо вздохнул, – ты занимаешься сексом?.. С кем-нибудь?.. Расскажи мне подробности.

– У меня нет никого постоянного, – сказал Грейвз, устало закрывая глаза. Во рту почему-то был вкус железа. Он облизал больным языком зубы и продолжил: – Я встречаюсь с мужчинами и плачу им за секс. Они не знают, кто я. Это всё.

– Ты платишь за секс?.. – Гриндевальд окинул его быстрым взглядом. – Перси, ты роскошный мужчина, тебе бы давали за одни только брови. Да к тебе очередь добровольцев должна стоять.

– Не хочу связывать себя отношениями, – сказал Грейвз. – Лучше платить. Легче. И никто никому не должен.

– Только мужчины?.. – уточнил Гриндевальд.

– Только мужчины.

– Опиши свой типаж, – потребовал он. – Кого ты выбираешь?

– Молодые, – Грейвз упёрся затылком в высокую спинку стула. Дико хотелось почесать переносицу, но его руки были снова скованы чарами, и он терпел неприятное зудящее чувство. Наверное, туда упала прядь волос, и теперь щекоталась, как проклятая. Он закрыл глаза. Говорить это не мешало, а сил видеть Гриндевальда перед собой уже не осталось. – Двадцать лет… двадцать пять. Темноволосые. С хорошей фигурой, сильными руками. Мне нравится, когда у них красивые губы…

Он говорил медленно, уже не пытаясь, как в самом начале, глотать слова. Это было бесполезно. Гриндевальд уже столько всего знал о нём, что новое унижение почти не вызывало сопротивления.

– И как ты предпочитаешь развлекаться с ними?.. – с неподдельным интересом спросил Гриндевальд. Судя по голосу, он наслаждался каждой минутой допроса. – Ртом, руками… в задницу?..

– Ртом, – бесцветно сказал Грейвз. – Больше всего – ртом. Я люблю, когда они мне сосут. Ставлю на колени, держу за волосы. Всегда смотрю. Заставляю смотреть в ответ.

– А как же самое заветное?.. – Гриндевальд с издевательской ухмылкой хлопнул себя по заду. Грейвз инстинктивно скривился:

– Я брезглив. Мне редко хочется… войти с чёрного хода.

– Есть кто-то особенный?.. – небрежно спросил Гриндевальд.

– Нет, – с усилием повторил Грейвз, глядя ему в глаза. – У меня нет постоянного партнёра. Я никого не трахаю дважды. Я ни в кого не влюблён. У меня нет близких людей. Никто не привязан ко мне. Меня некем шантажировать, – не сдержав торжества, бросил он.

– Перси, Перси, Перси, – Гриндевальд вздохнул, подошёл ближе и подцепил его за подбородок покровительственным жестом: – Дурачок Перси. Раз у тебя нет близких – никто и не поймёт, что ты – это уже не ты…

– Тебе никто не поверит, – твёрдым шепотом повторил Грейвз.

– Не скучай без меня, милая Шахразада, – ухмыльнулся Гриндевальд, доставая палочку. – Я хотел бы провести с тобой больше времени, но дела вынуждают нас ненадолго расстаться. Когда я вернусь, мы продолжим.

И палочка коснулась виска, погружая Грейвза в беспамятство – уже знакомое, глухое и чёрное.

***

– Перси, не будь букой, выбирайся размять ноги хоть иногда, – сказал Гриндевальд, заходя в облезлую комнату с чашкой чая в руках. Грейвз старался не прислушиваться к запахам еды, которые тянулись через приоткрытую дверь. Живот давно сводило от голода, обоняние обострилось. Аромат крепкого чёрного чая с ложечкой сахара вызвал у Персиваля головокружение.

Гриндевальд трансфигурировал себе низкое кресло у облезлой стены, сел, положил ногу на ногу. Он был в своём собственном облике, вот только одежда была с плеча Грейвза. Персиваль прекрасно узнал свой любимый фасон, свою рубашку и свои запонки. Ублюдок явно успел побывать у него дома. Где ещё он копался?.. В спальне?.. В библиотеке?.. Нижнее бельё тоже позаимствовал из комода?..

Гриндевальд шумно отхлебнул чай:

– Знаешь, Перси, правду говорят: первый рабочий день – самый тяжёлый. Пока ты здесь прохлаждаешься, я выполнял, между прочим, твою работу, – осуждающим тоном сказал он. – Бегал подтирал задницу твоим аврорам, уверял мадам Президент, что великий тёмный маг Геллерт Гриндевальд не посмеет сунуть нос в Нью-Йорк, тренировал суровый взгляд на подчинённых. Знаешь, очень эффектно, – он зевнул, прикрыв рот ладонью, – стоит выйти куда-нибудь, встать эдак, руки в карманы, с задумчивым видом поглядывая по сторонам – все тут же пугаются и начинают работать в два раза быстрее. Дарю идею. Если выживешь – обязательно проверь, сам увидишь.

Грейвз не смотрел на него, ему было омерзительно. Он стоял у окна, прислонившись задом к подоконнику.

– Ты голоден? – с интересом спросил Гриндевальд, позвенев ложечкой о край чашки. – Да?.. Нет?.. Я не вижу, – он нахмурился, вглядываясь в его лицо, будто этот важный вопрос беспокоил его не на шутку. – Перси, не играй со мной в прятки, это бессмысленно.

Из разбитого окна ветер приносил запах соли и водорослей, гниющих на берегу по кромке прилива, совсем рядом слышался ворчливый шорох прибоя.

– Считай, что ты стал магглом, – предложил Гриндевальд. – Или не-магом, как вы их тут называете. Никакого тебе волшебства. Никакой возможности бежать. На суицид ты не решишься, – он усмехнулся. – Слишком влюблён в свою идеальную жизнь и у тебя ещё теплится надежда её вернуть. Ужинать будешь?.. – буднично спросил он, глянув в соседнюю комнату через пустой дверной проём. Там, на столе, высились вазы с фруктами, между ними стояли тарелки, супница, соусник… Лиможский фарфор, мать любила его. Золотые гроздья мимозы на широком изумрудном ободе. Гриндевальд даже сюда запустил руки. Как бы не пришлось после него столовое серебро пересчитывать.

Грейвз продолжал молчать. Рано или поздно Гриндевальду надоест кривляться, и допрос возобновится. До тех пор он не собирался издавать ни звука.

– Перси, ты ведёшь себя, как ребёнок, – укоризненно сказал Гриндевальд. – Взрослый человек на твоём месте давно понял бы, что со мной не надо играть. Со мной надо сотрудничать, – он широко улыбнулся. – Либо ты сотрудничаешь со мной сам, либо под Веритасерумом. От него у тебя глаза делаются, как у щенка – я этого не люблю, выглядит как-то пугающе.

Грейвз отвернулся к окну, продолжая хранить молчание.

– Если тебе хочется морить себя голодом – я не возражаю, – сказал Гриндевальд. – Сбросишь пару фунтов – будешь выглядеть на полгода моложе. Потом я всё равно заставлю тебя есть, – небрежно сказал он и снова зевнул. – Но пока не смею прерывать твоё наслаждение собственным стоицизмом…

Гриндевальд поставил чашку на пол, пригладил белые волосы.

– Не знаю, какие у тебя планы на завтра, а у меня с утра встреча с Даклендом и Брукс. Кто-то в Чикаго, говорят, научился чеканить фальшивые драготы… Хотя тебе наверняка это не интересно, – сказал он, заметив, как у Грейвза азартно блеснули глаза. – Кстати, что это за семейка Бэрбоунов?.. Мутят воду, вынюхивают… Я разве не должен за ними приглядывать?..

Грейвз ощутимо вздрогнул, сжал губы.

Криденс. Криденс Бэрбоун, постыдный, грязный секрет. Забитый, сутулый юноша с губами потрясающей формы, скуластый, темноглазый, запуганный – Криденс был тайной, которую Грейвз охранял почище секретов государственной важности.

– Так-так, это интересно! – Гриндевальд сверкнул глазами. – Мы что-то нащупали, да?..

Грейвз ответил тяжёлым взглядом, качнулся вперёд, но Гриндевальд ткнул в него палочкой:

– Империо.

Грейвз бывал под заклятием подчинения, вот только раньше это всегда было на тренировках. Авроров учили сбрасывать с себя путы чужой воли, и он тоже умел, но на это уходило время. А времени Гриндевальд ему не давал.

– Выпей воды, Перси, – приказал он.

Грейвз быстрым шагом пересёк комнату. Часть его сознания продолжала бороться, но часть испытывала непреодолимое желание делать всё так, как ему говорят. Он налил себе воды, расплескав половину на стол, взял стакан. Огромным усилием воли задержал руку. Не пить, только не пить, только не пить…

– Перси, – подхлестнул его голос.

Он вскинул руку неловким жестом, стукнулся о стакан зубами. Сжал его край, будто хотел откусить, но голова сама запрокинулась, и он выпил – крупными, торопливыми глотками, проливая на грудь, с отвращением к собственной слабости, предвкушая, что самое страшное сейчас только начнётся…

– Поведай мне, драгоценный, что связывает тебя с Бэрбоунами?.. – вкрадчиво спросил Гриндевальд, сняв заклятие подчинения. Сволочь, он прекрасно понимал, что, оставаясь в трезвом рассудке, Грейвз будет выбалтывать свои секреты куда менее радостно. Пытка доставляла Гриндевальду отдельное удовольствие.

Что связывало его с Бэрбоунами… Грейвз задохнулся, от стыда и ужаса лицо стало горячим. Он больно укусил себя за губу, но это не помогло.

– Есть один мальчик… – хрипло прошептал он, опуская стакан.

– Мальчик?.. – оживился Гриндевальд. – Вот ты ублюдок, Перси!.. Такой приличный на вид, а копни поглубже – и всё как у всех, грязные мыслишки, пороки… Так, я хочу подробностей, – он хлопнул себя по коленям. – Сколько лет мальчику?..

– Я не знаю, – ответил Грейвз. – Восемнадцать… Может быть, больше.

– Мальчик, – разочарованно хмыкнул Гриндевальд. – Я-то обрадовался… Ладно, выкладывай, что там с этим мальчиком. Ты его трахаешь?

– Нет, – сквозь зубы ответил Грейвз. – Не трахаю. Но очень хочу.

– Так-так… И вы встречаетесь?..

– Я вижусь с ним… иногда.

– Перси, не заставляй меня тянуть из тебя клещами каждое слово! Что вы делаете, когда видитесь?

– Ничего. Гуляем. Разговариваем. Я просто смотрю на него… Я ничего с ним не делал!.. – с глухим отчаянием признался он.

Закрыл глаза. Дышать было тяжело, будто на грудь наступил лапой тот самый дракон из Йеллоустоуна. Вот он, твой секрет, Персиваль Грейвз, не прикрытый благородными мотивами, заботой о безопасности, благом магического общества… Ты просто хочешь мальчишку до дрожи, до приступов аритмии. Так хочется – прикоснуться к щеке рукой, поднять ему голову, пальцем провести по губам… Раскрыть ему рот, пусть испуганно и доверчиво смотрит своими глазищами – он не отпрянет, он сделает всё, что прикажешь, лишь бы потом ему сказали с улыбкой: «Криденс, ты был хорошим мальчиком»…

– Ну и о чём же вы говорите?.. – нетерпеливо спросил Гриндевальд.

– Однажды я обещал… – с трудом выговорил Грейвз, – не подумав, сказал ему, что заберу от приёмной матери в мир магов. Он сквиб, он никто… Я хотел заставить его забыть обещание, но на него не подействовал Обливиейт. И он не поддаётся легиллименции.

– Ах ты хрен моржовый, Персиваль Грейвз, – с нескрываемым наслаждением сказал Гриндевальд. – Хочешь выебать беспомощного сироту, сквиба, дворняжку. Ну и грязная же ты скотина!..

Грейвз стоял у стола, не смея повернуться и взглянуть Гриндевальду в глаза. Это было, мать вашу, крайне изобретательно: сначала заставлять пить сыворотку правды, а потом выворачивать наизнанку. Грейвз вдруг понял, что серьёзно недооценивал Гриндевальда. Очень, очень большая ошибка.

Нет, ошибка или нет, он обязан пройти через это. Пока он жив, он не потерял шанс всё изменить. Да, Персиваль, он прав, ты скотина, ты хрен моржовый, но ты сам в это вляпался. Держи теперь голову, принимай, что заслужил.

Грейвз повернулся. Гриндевальд сидел в кресле, сцепив пальцы на животе, смотрел с каким-то издевательским озорством.

– Как зовут мальчика?..

– Криденс, – сипло ответил Грейвз.

– Как он выглядит?

– Высокий… но кажется ниже, потому что постоянно сутулится. У него чёрные волосы. Ужасная стрижка, будто ему на голову надели горшок и срезали всё, что торчало. У него тёмные глаза… Красивые, но он вечно их прячет, боится взглянуть в лицо. У него губы… – тихо сказал Грейвз.

О губах Криденса он мог бы написать поэму. Плотные, крупные, резко очерченные, яркие оттого, что Криденс постоянно кусал их. Они манили Грейвза, как огонь – мотылька. Иногда он говорил с Криденсом лишь для того, чтобы смотреть, как они раскрываются, смыкаются, круглятся, формируя слова из звуков.

Он часто думал о том, как однажды поцелует их. Раскроет их своим ртом, вдохнёт дыхание Криденса, обведёт кончиком языка – верхнюю, нижнюю… Скользнёт глубже, к ряду зубов, даже коснётся их, и потянется дальше, в горячую глубину рта, к вздрагивающему языку, приласкает его, выманит, пригласит коснуться своего рта. Нет, он не будет бороться с ним, стараться взять верх, подавить, лишить воли… Нет, он будет учить. Терпеливо, уверенно, побуждая быть всё смелее, смыкаясь с ним не только ртами, но и всем собой. Он научит его медленным чувственным поцелуям, широким, влажным, откровенным почти до бесстыдства. И лёгким, быстрым, дразнящим, с открытыми глазами. Научит игриво кусаться, оставляя на шее характерные знаки страсти, научит пить чужое дыхание, как вино, научит всем тайным местам для поцелуев, рождающих дрожь – в изгиб шеи под самым ухом, у челюсти, в обнажённые запястья, в ладони, в место ниже пупка, где волосяная дорожка вливается в густую паховую поросль, и в то место, откуда из неё поднимается…

Гриндевальд смотрел на него, замерев, даже едва приоткрыв рот. Грейвз осёкся, вдруг осознав, что не помнит, говорил ли он всё это вслух – или только думал.

– Чем он тебе так нравится? Он красивый? – спросил Гриндевальд, стараясь совладать с лицом и скрыть изумление.

– Я не знаю, – признался Грейвз. – Я часто смотрю издалека, как он стоит на улице, подняв плечи, в своих коротких брюках, тесном пиджаке и уродливой сбитой обуви. Иногда он кажется таким жалким и отталкивающим, что я сам не понимаю, что меня тянет к нему. Но иногда…

Он коротко вдохнул, увёл взгляд на стену, на лохматые обои в широкую полосу с каким-то невнятным от сырости узором. Иногда – то ли дело было в клубах автомобильного дыма, то ли в вечернем свете, то ли в игре воображения – иногда свет так мягко ложился на широкие острые скулы, на квадратную линию челюсти, золотил ему кожу, отчёркивал контрастной тенью затылок, шею и лоб – что Криденс казался неземным существом, настолько прекрасным, что Грейвз забывал обо всём, просто любуясь.

– Иногда я приходил, чтобы только посмотреть на него, – тихо сказал Грейвз. – Думал, что не стану подходить, не буду разговаривать. Я стоял на другой стороне улицы и смотрел, как он жмётся на вентиляционной решётке, откуда поднимается пар… У него не было пальто, и он грелся на ней в тёплом воздухе от подземных поездов. Когда я понял это, я начал использовать Фоверус, чтобы ему было теплее. Он чувствовал магию, поднимал взгляд и видел меня… Тогда я шёл к нему. Однажды…

– Мерлиновы ядра! – с ухмылкой перебил Гриндевальд. – Это так трогательно – заботиться о несчастном уродце. Я учту, что тебя можно разжалобить, Перси. Продолжай, – приказал он, – так что случилось однажды?..

– Однажды я не нашёл его на привычном месте, – сказал Грейвз. – Я подождал… Он не появился. Я отправился его искать, нашёл в переулке за церковью. Он сидел прямо на земле, скрючившись за штабелем ящиков, привалившись спиной к стене дома. Он спал, – тихо сказал Грейвз. – Я подошёл ближе, присел рядом на корточки. Он не проснулся… Его лицо было спокойным. Он тихо дышал, губы чуть приоткрылись. Мне хотелось поцеловать его… Но я боялся его потревожить. Я… – он укусил себя за губу.

– Я знаю, что ты сделал, – торжествующе сказал Гриндевальд. – Ты наложил на него сонные чары и благоговейно облобызал. Или нет?.. Или ты присосался к нему и запихнул язык ему в рот?..

Грейвз сделал паузу, чтобы унять бесполезную ярость. Гриндевальд искажал всё, что он говорил, он открыто издевался, зная, что Грейвз не сумеет ничем ответить.

– Я наклонился к нему так близко, что чувствовал его дыхание, – сказал Грейвз, чувствуя такую жгучую ненависть к Гриндевальду, что ему самому было странно, как голос остаётся таким спокойным. – Мне хотелось поцеловать его, пока он спит, и мне нравилось бояться, что он проснётся и обнаружит меня. Я смотрел на него и представлял, какие у него сейчас безвольные, мягкие губы. Думал: если я это сделаю, что он почувствует, когда проснётся?.. Сможет ли распознать мой вкус у себя во рту?.. Я отговаривал себя, но он всё спал… Я почти решился. Встал перед ним на колени, наклонился… – тихо сказал Грейвз, – и вдруг он открыл глаза.

– Перси, чтоб тебя тролли взяли!.. – Гриндевальд с силой хлопнул ладонью по колену. – Это уже какой-то эротический триллер! Я чуть не взмок от волнения! – он сердито блеснул глазами, изображая гнев. – Так, ну ты поцеловал его или нет?..

– Нет, – сказал Грейвз. – Он испугался, увидев меня. Шарахнулся, вскочил на ноги, чуть не упал… Я сказал, что увидел его на земле и подумал, что ему стало плохо или что на него напали… выдумал какой-то вздор, но Криденс поверил. Он сказал, что ему нужно возвращаться к работе – раздавать прохожим листовки. И я позволил ему уйти…

– Что было потом?.. – требовательно спросил Гриндевальд.

– Я сразу вернулся домой, – сдавленно дыша, сказал Грейвз. – Я был возбуждён. Этот мальчик будил во мне слишком много желаний, я растерялся. C того вечера, – с трудом произнёс он, – я начал постоянно думать о нём.

– Насколько часто?.. – заинтересованно спросил Гриндевальд.

– Почти каждый день. Сначала я пытался сдержаться, – сказал Грейвз. – Отвлечься работой, делами, чем угодно. Однажды вошёл в библиотеку, хотел выбрать книгу на вечер… Подумал о том, что Криденсу… Криденсу бы понравились книги, – сипло сказал Грейвз. – Задумался о нём, очнулся уже возле полок. Я стоял, опираясь на них рукой. Почему-то представил, что сейчас Криденс сидит здесь, у моих ног, что он спит, упираясь затылком в полку, а я стою над ним, и он не знает, что я здесь …

– Дальше, – потребовал Гриндевальд, блестя глазами и алчно улыбаясь.

– Я так отчётливо представил его, – тихо сказал Грейвз. – Его сонное дыхание, как у него тихо вздымается грудь, неподвижные ресницы, спокойное лицо… Мягкий полуоткрытый рот. Я не мог больше сдерживаться и притворяться, что не мечтаю о нём. Я хотел его в этот момент так сильно, что забылся. Расстегнул ширинку, достал…