Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 57 страниц)

– Я всё слышал! – грозно сказал Талиесин. – Прекрасно! Ты уже нашёл нового друга. И не надо на меня так смотреть. Мне не нужна такая невоспитанная собака.

Он отвернулся, вздёрнув подбородок. Криденс растерянно глазел на него, не понимая, то ли это такая шутка, то ли Талиесин всерьёз обиделся… за что?.. За котлету?.. Тесей не выдержал, снялся с места. Цокая когтями по деревянному настилу, подбежал к Талиесину, встал на задние лапы, поставил передние ему на колени. Вытянул морду вверх, тявкнул с тихим умоляющим подвыванием – получилось ужасно жалобно.

– Ой, перестань, ну конечно, я не всерьёз! – Талиесин мгновенно изменился в лице, наклонился обнять пса за шею, потрепал по густой золотистой шерсти. – А ты испугался?.. Ну что ты, малыш, ты же мой самый любимый рыжик!..

Тесей ткнулся чёрным носом ему в шею, лизнул в щёку и, смутившись, почти бегом вернулся обратно. Лёг рядом с Криденсом на прежнее место, будто искал защиты. Криденс машинально положил руку ему на шею.

Ему нравилось, что сейчас у него как будто была собака. Было так приятно гладить блестящую, слегка вьющуюся шерсть, зарываться в неё, прочёсывать всеми пальцами… Гораздо приятнее, чем гладить Легиона или чесать Хоуп.

Талиесин, однако, решил не оставаться в стороне. Он отложил свою огромную книгу, сбросил на пол подушки и пересел ближе, взял Тесея за лапу. Криденс глянул на него настороженно. Ему всё ещё было неуютно находиться рядом с ним так близко. Они гладили Тесея в полном молчании, каждый со своей стороны. Криденс старался, чтобы их руки не соприкасались даже случайно.

– А ваш… тот, с кем вы были, – спросил он, возвращаясь к прерванному разговору, – он ничего не говорил?..

– Мы с ним обычно не увлекаемся разговорами, – Талиесин пожал плечами. – Нет. Он ни на что не намекал.

Ответ прозвучал двусмысленно. Не означали ли эти слова, что Талиесин и тот неприятный человек с холодными глазами были любовниками?..

– Он вам нравится?..

– Кто? – рассеянно спросил Талиесин.

– Тот человек. Германский посол.

– Да, пожалуй, немного, – он пожал плечами. – Он очень хорош в постели.

Криденс ошеломлённо посмотрел на волшебника, не веря своим ушам. Хорош в постели?.. Какая разница, в чём он хорош, если он враг!..

– Но он же помогает Гриндевальду?.. – спросил Криденс, надеясь, что просто не понял какой-то нюанс.

– Жизнь чуть сложнее, чем ты себе представляешь, – Талиесин глянул на него своими зелёными глазами. Зелёными и тёмными, как осенняя листва, которую ещё не тронул холод. Он не улыбался, смотрел глубоко и как будто немного грустно.

– Я многое могу представить, – мрачно отозвался Криденс.

– Когда я познакомился с ним, мне было всё равно, кому он помогает.

– А потом стало не всё равно?

– А потом твой мистер Грейвз, – Талиесин улыбнулся, – убедил меня, что у нейтралитета минусов больше, чем плюсов.

Криденс скептически хмыкнул, но почти сразу оттаял. На Талиесина не получалось ни сердиться, ни обижаться, он был такой… неправильный, но ужасно интересный.

– А у вас есть семья?..

– Старший брат. Ужасный зануда, – Талиесин игриво дёрнул Тесея за ухо. – По-моему, все старшие братья – ужасные зануды.

– И больше никого нет? – удивился Криденс. Раньше ему казалось, у всех волшебников должны быть большие семьи, но он до сих пор не знал ни одного, у кого были бы живы родители, бабушки, дедушки… Персиваль был один. У Ньюта был только Тесей, а семью Тесея Криденс не знал. У Тины была только сестра, Криденс слышал о ней, но ни разу не видел. В волшебном мире сирот, оказывается, было ничуть не меньше.

– Я никого не ищу, – беззаботно рассмеялся Талиесин. – Мне и так хорошо.

Криденс замолчал. Что-то в его смехе ему не понравилось. Он был какой-то искусственный, будто Талиесин и хотел бы кого-то найти, но ему никак не удавалось, и он притворялся, что ему ничего не надо. Криденс когда-то тоже так притворялся. «Спасибо, я сыт», – говорил он, вставая из-за стола, зная, что даже если попросит добавки – Мэри Лу не позволит её взять.

Он встряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. Время шло, а они почти никуда не продвинулись. Разговаривали, ходили по замку – а должны были бы переворачивать его камень за камнем, чтобы найти секрет. Криденс, впрочем, понимал, что это бессмысленно. Магия так не работает. Что-то спрятанное не найти, просто подняв камень. И даже он ничего не мог разобрать.

Даже он – потому что маги не видели магию. А он видел, если приглядывался по-особенному. Легче всего это получалось, когда он становился обскуром. Он видел тончайшую сеть защитного заклинания, которое сотворил Персиваль. Он видел мягкое свечение волшебных палочек. Он видел символы, вычерченные на зеркалах. Но здесь, в школе, магии было столько, что замок светился, как огромная оперная люстра, магия била со всех сторон, светилась, переливалась, шептала, звенела в напряжённом воздухе. Криденс не знал, почему с ним это так. Он не успел узнать… Так мало времени было, чтобы выучиться!.. Он так жалел сейчас, что упустил несколько недель, когда…

Когда они поссорились с мистером Грейвзом. Криденсу никогда не хотелось умереть так сильно, как тогда. Сейчас-то он знал, что это была просто ошибка, недоразумение, потому что он, дурачок, не нашёл в себе достаточно смелости сказать Персивалю, что ужасно скучает по нему. Какой он был глупый тогда, не понимал, что счастье оборвётся так скоро, что наступит день, когда мистера Грейвза не будет рядом… И ещё один день, и ещё один день. Тогда – они всё-таки были вместе. Они молчали, не глядя друг на друга, но можно было сидеть рядом, прислонившись к колену, можно было украдкой следить глазами, можно было подойти, до крови закусывая губы, чтобы не плакать – и Персиваль обнимал, ласково и сильно.

Если бы можно было написать письмо в прошлое, он написал бы себе – Криденс! Не будь таким трусом!

Нет, он бы дал себе пощёчину, хлёсткую, чтобы в голове зазвенело, чтобы она мотнулась на шее в сторону, и половина лица вспыхнула, как ожог. Ты был таким дураком, Криденс, ты не ценил то время, пока Персиваль был рядом. Даже не думал, что однажды вас разлучат.

Если бы Криденс тогда был смелее, если бы сказал Ньюту, что не о чем беспокоиться… Если бы он защитил мистера Грейвза, не позволил бы Ньюту плохо думать о нём… Они не поссорились бы с Персивалем, Персиваль не выбрал бы мистера Эйвери, чтобы отвлечься, тот сейчас не сидел бы рядом, с беспокойством заглядывая в глаза…

Парадоксально, но сейчас Криденсу больше всего хотелось уткнуться в светлый пиджак мистера Эйвери и прореветься от страха и одиночества. И обиды на самого себя. Если бы тогда он защитил мистера Грейвза – всё пошло бы иначе. Гриндевальд бы про них не узнал. Не пришлось бы так рисковать. Сейчас Криденс ждал бы Персиваля из Министерства, поглядывая в окно, читал бы про магию, а из кухни доносилась бы песенка Финли…

– Криденс? – позвал Талиесин. – О чём ты задумался?..

Криденс вздрогнул, сморгнул подступившие слёзы.

– Зеркало, – хрипло сказал он, шмыгнув носом. – В ресторане было зеркало. В туалетной комнате…

– Не волшебное же, – Талиесин улыбнулся. Тесей, не выдержав непрерывного поглаживания в две руки, взвизгнул и перевернулся, подставив живот, упёрся длинными лапами в колени Талиесину.

– Нет, – твёрдо сказал Криденс. – Волшебное. Я сейчас вспомнил. На нём был знак, на стекле. Вот такой, – он начертил пальцем в воздухе заковыристый символ.

Талиесин перестал улыбаться.

– Повтори… нет, нет… нарисуй. Можешь нарисовать этот знак?

Он нашарил в пиджаке блокнот и карандаш, протянул Криденсу. Тот немного неуклюже, но точно изобразил на чистой странице с десяток линий, из которых складывались перечёркнутые треугольники и зигзаги. Талиесин повернул блокнот к себе, приоткрыв рот, изучил его.

– Я уже видел что-то похожее… Сейчас…

Он перелистал несколько страниц, остановился на рисунке четырёх зеркал:

– Смотри! Вот здесь, на рамах. Похожие символы. Этот твой как будто составлен из них.

– Вы знаете, что это такое?

Тесей сунул нос в блокнот, обнюхал рисунки и недовольно заворчал.

– Похоже на руны… Но я не специалист, – признался Талиесин и потёр лоб ладонью. – Зеркала и руны… Зеркала… Зеркала!.. – воскликнул он. – Ну, конечно!.. В Шармбатоне есть волшебное зеркало, бабушка мне рассказывала! Через него можно поговорить с любым человеком, где бы он ни был. А если оно не одно такое?..

– А если через зеркало можно уйти?.. – подхватил Криденс.

– Нам бы в хогвартскую библиотеку, там отличные справочники древних рун, – Талиесин в волнении сунул в рот ноготь. Тесей вдруг оглушительно гавкнул на него, и он вздрогнул: – Что?.. Что такое?..

Тесей покрутился вокруг себя, поскрёб лапой пол, коротко взлаял.

– Не понимаю! Что? Что ты хочешь сказать?.. Выражайся яснее, мой дорогой, ты не мастер пантомимы.

Тесей плюхнулся на задницу, поставил уши и как можно выше поднял брови, нетерпеливо выпучив глаза на Талиесина.

– Финли?.. – наугад предположил Криденс.

Тесей радостно гавкнул, спохватился и яростно закивал.

– Мы же договаривались, «гав» – это нет, – напомнил Талиесин и ахнул: – Финли!.. Мерлин, он же эльф! Он-то нам и поможет!

– Как?..

– Он отправится в Хогвартс, к Дамблдору. Эльфы могут аппарировать куда угодно, даже через защитные чары. Пусть профессор пороется в библиотеке и найдёт всё, что может, про эти руны и волшебные зеркала. Не знаю, как они тут замешаны, но без старой магии не обошлось.

Когда Криденс щёлкнул пальцами, Финли возник рядом, навострив уши и распахнув глаза. Пока Криденс объяснял, что ему следует сделать, Талиесин набросал в блокноте записку, аккуратно вырвал пару страниц с рисунками, свернул в трубочку и протянул Финли:

– И передай профессору, что это очень срочно. Пусть ответит как можно быстрее!

– Подгоню пинками, если потребуется, – бодро ответил эльф и исчез.

Они ждали новостей молча. Тесей дремал, лёжа на полу. Талиесин, пристроив голову на его тёплый бок, держал огромный том с таблицами на животе и рассеянно листал его. Криденс позаимствовал с полки какой-то древний «Ежегодник Британского Антропомагического Общества» и сидел рядом. Шелест страниц был удивительно спокойным. Будто они втроём собрались в гостиной и ждали, когда подадут обед.

Талиесин глубоко вздохнул, уронил тяжёлую книгу на грудь. Вынул из пиджака портсигар из слоновой кости в золотых узорах и изящную карманную пепельницу из перламутра. Его легкомысленная беззаботность немного сникла, он выглядел уставшим и встревоженным.

– Можно?.. – тихо спросил Криденс. Талиесин молча протянул ему портсигар, потом похлопал себя по карманам, видимо, в поисках зажигалки. Не найдя, просто щёлкнул пальцами и зажёг в них пламя.

– Вы вернётесь в Америку? – спросил Талиесин, прикурив, и выпустил дым в потолок длинной струйкой. Он не смотрел на Криденса – казалось, дым, поднимающийся к потолку, интересовал его куда больше. – Когда всё кончится, вы уедете?

– Да, – негромко сказал Криденс. – Мистер Грейвз хочет вернуться.

– А ты?

Криденс пожал плечами. Он не понял вопроса.

– Ты хочешь вернуться?

Пока Криденс раздумывал, хочет ли он, Талиесин добавил:

– Меня угнетает сидеть в этой тишине. Как в гробу, честное слово. Так что давай поболтаем. У тебя там кто-то остался?..

Криденс почувствовал себя оскорблённым до глубины души, у него даже стало кисло во рту. Только через мгновение он сообразил, что Эйвери спрашивал не про сердечное увлечение. Ему стало неловко, он машинально пригладил ладонью волосы.

– У меня там сестра, – скупо сказал он.

– Сколько ей лет? – спросил Эйвери, будто ему это было по-настоящему интересно.

– Восемь. Но уже почти девять.

– Большая, – сказал Талиесин с той особенной взрослой интонацией, которая была снисходительной, но не обидной. – Выходит, ты тоже занудный старший брат?..

Криденс опять улыбнулся. Да что ж такое, это наверняка какая-то магия, которая проникает в самую душу и щекочет там, отвлекая от любых тревог.

– Выходит… – согласился он.

– С кем она живёт? – опять спросил Талиесин.

– Её усыновил один человек.

– Удочерил.

Криденс вспыхнул от своей оговорки. И всё вдруг навалилось… И тревога, и страх, и чувство вины, и стыд за себя… Он был такой неуклюжий рядом с Эйвери. Такой неловкий. Ему мучительно захотелось что-то немедленно сделать, чтобы подтянуться, но он только скрючился и ещё ниже опустил голову, поддаваясь старой привычке. Да, пусть он нравится Персивалю такой, какой есть – но он хотел бы быть лучше! Умнее, образованнее, красивее, наконец, чтобы быть достойным Персиваля, чтобы тот никогда, ни одного дня, ни одной минуты не стыдился его.

– Без вас тут станет куда тише, – небрежно сказал Талиесин. – Буду по вам скучать.

Криденс ошеломлённо поднял голову, забыв про свою сигарету. Без «вас»?.. Он наверняка имел в виду – «без Персиваля», но из вежливости упомянул обоих. Криденс не знал, что сказать в ответ. Он-то не собирался скучать по Талиесину – он собирался свободно вздохнуть, когда они окажутся от него подальше.

– Не возражаешь, если я буду присылать вам открытку на праздники? – весело спросил Талиесин и глянул ему в лицо, задрав голову.

– Нет… – осторожно ответил Криденс, буравя его испытующим взглядом.

Ему никто никогда не присылал открыток. Ему и писем-то никогда не приходило. Те, что были от Модести, всего пара штук, пришли на имя Персиваля. Своё имя на конверте он никогда не видел. Интересно, как это – переписываться с кем-нибудь?.. Садиться за стол, брать перо и излагать на бумаге свои мысли, которые потом кто-то прочтёт. Интересно, Персиваль одобрит, если он заведёт переписку?.. Конечно, Криденс будет показывать ему письма, прежде чем отправить, он же не хочет, чтобы между ними были секреты…

Он вздохнул – честно говоря, он понятия не имел, как завести кого-то, кому можно было бы писать. Да и о чём?..

Бесшумный, как и всегда, Финли возник рядом с ними и резким жестом сунул Талиесину запечатанный алый конверт:

– Вот!

У Эйвери округлились глаза:

– Какого тролля?!.

– Профессор Дамблдор сказал, под рукой ничего не нашлось, и надиктовать будет быстрее, – отозвался Финли.

Криденс заинтригованно разглядывал красивый алый конверт с сургучной печатью. Он не видел в нём ничего опасного, но Талиесин, кажется, был другого мнения. Он сел, подобрал ноги и состроил недовольную гримаску. Тесей потянул носом воздух, приоткрыл глаза и резво вскочил. Фыркнул с явственным выражением неодобрения на добродушной морде. Он тоже знал то, чего не знал Криденс.

– Всем лучше закрыть уши руками, – посоветовал Талиесин. Вынув палочку, он набросил на стены какие-то чары, похожие на паучью сеть, облепленную ватой. В комнатке под самым потолком сразу стало как-то глухо, будто звуки увязли в этой сети. Эйвери глубоко вздохнул и сломал печать.

Конверт выпрыгнул у него из рук, распахнулся, превратившись в раззявленный рот, взметнулся вверх.

– ПРОСТИТЕ, НЕТ ВРЕМЕНИ НАПИСАТЬ! – громовым голосом профессора Дамблдора заорало письмо. – Я ПОСТАРАЮСЬ ГОВОРИТЬ ПОКОРОЧЕ!

Криденс вздрогнул, заткнул уши пальцами по примеру Талиесина.

– ЭТИМ ЗЕРКАЛАМ ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ ТЫСЯЧА ЛЕТ! ПО ЛЕГЕНДЕ, ИХ БЫЛО СЕМЬ, СЕМЬ ЗЕРКАЛ! ВЫ НАШЛИ ЧЕТЫРЕ ИЗ НИХ! Я ЗАЧИТАЮ, ЧТОБЫ НЕ УПУСТИТЬ ДЕТАЛИ! КХЕ! КХЕ!

Однажды, давным-давно, жили две сестры, две волшебницы. У старшей, Ирис, были волосы, как светлый мёд, а улыбка, как яркий солнечный луч. У младшей, Виолы, волосы были чёрные, как вороново крыло, и смех, как хрустальный колокольчик. А глаза у обеих были синие, как вода в реке. В густой лесной чаще они построили себе хижину и жили там, не зная никаких бед. Никого не боясь, они вместе гуляли по лесу, собирали целебные травы, ягоды и цветы, варили зелья, помогали деревьям расти гуще, птицам – петь звонче, а ручьям – журчать громче. Они понимали языки зверей и птиц, их не трогали ни медведи, ни волки.

Как-то раз в лесу они нашли раненого красавца-охотника, на которого напал дикий кабан, и забрали его к себе в дом. Они ухаживали за ним, поили его волшебными снадобьями и развлекали волшебными историями. И так случилось, что обе сестры полюбили его, и между ними начался разлад. Они ссорились каждый день, не уступали друг другу ни в чём, и каждая старалась превзойти сестру и красотой, и нравом, и заботой о раненом.

И вот однажды Ирис проснулась и увидела, что хижина опустела – охотник ушёл, а с ним ушла и Виола. Долго плакала Ирис, оставшись и без сестры, и без любимого. Сердце у неё болело так сильно, что она перестала гулять в лесу, собирать цветы и травы, и даже птичье пение её больше не радовало. Но как-то ночью, сидя без сна у окошка, она вдруг поняла, что её сердце болит не от горя, а от тревоги. Ей захотелось отыскать младшую сестру и поговорить с ней, чтобы узнать, как ей живётся, счастлива ли она?

Ирис начала колдовать, и колдовала три дня и три ночи, пока не сделала волшебное зеркало. Начертав на нём особенный знак, она попросила его показать Виолу – и увидела, как та сидит у окошка и плачет, вытирая слёзы. Тогда Ирис опять принялась колдовать, и колдовала ещё три дня и три ночи, пока не сделала второе зеркало, чтобы поговорить с сестрой. И Виола рассказала ей, что красавец-охотник оказался грубым и жестоким человеком. Он запер её в своём доме и запретил заниматься магией, пригрозив, что если она ослушается, он сожжёт её на костре, как ведьму. Виола, бросившись на колени, взмолилась простить её и сказала, что больше всего на свете мечтает вернуться домой.

Тогда Ирис опять начала колдовать, и колдовала ещё три дня и три ночи, чтобы сделать третье зеркало. Начертав на нём особенный знак, можно было попасть, куда только пожелаешь, а чтобы вернуться назад, надо было начертать этот знак на любом другом зеркале задом наперёд. Когда Ирис прошла через волшебное зеркало, Виола кинулась к ней в объятия, и они обе расплакались, потому что истосковались друг по другу так, что не было никаких сил. Но в это самое время вернулся охотник, и так разозлился, что от одного его вида у сестёр душа ушла в пятки. Он сказал, что никогда не позволит Ирис снова сделать Виолу колдуньей, забрал и сломал их волшебные палочки, и запер обеих в погребе.

Но Ирис была очень умной волшебницей, и её не так-то просто было заставить отречься от волшебства. Семь дней и семь ночей она колдовала, и сотворила четвёртое зеркало, коварное и прекрасное: оно умело показывать человеку все его мечты, все его сокровенные желания. Когда охотник вернулся в очередной раз, она подсунула ему волшебное зеркало, начертав на нём особенный знак, и он не смог оторваться от него, любуясь чудесными картинами. Пока он смотрел в зеркало, не замечая ничего вокруг, Ирис схватила Виолу за руку, и они опрометью бросились вон. Но, торопясь, они так сильно хлопнули крышкой погреба, что охотник очнулся и увидел, что птички улетели из клетки. Разозлившись ещё пуще прежнего, он схватил свой охотничий кинжал, которым перерезал горло косулям, выпуская кровь, бросился за сёстрами и ударил Виолу в грудь.

Виола упала, будто подкошенная, и осталась лежать. У Ирис больше не было семи дней и семи ночей на колдовство. Она взяла кровь своей сестры, взяла кинжал с лезвием гладким и острым, как стекло, и сотворила пятое, самое сильное, самое опасное зеркало. В него она спрятала свою младшую сестру, и там Виола не могла умереть – ведь она стала всего-навсего отражением. А отражениям нельзя причинить никакой вред.

Ирис убежала, забрав Виолу, но затаила зло на охотника. С помощью этого зла и своей боли она колдовала девять дней и девять ночей, чтобы сделать шестое зеркало. Оно получилось самым злым: в его отражении всё подлое и некрасивое становилось ещё уродливее и безобразнее. Когда охотник взглянул в него, он ужаснулся тому, кем он стал и что натворил, и упал замертво.

Вернувшись домой, в хижину в лесной чаще, Ирис решила, что такое больше не должно повториться, и колдовала целых три года, чтобы создать седьмое зеркало, в котором можно было увидеть будущее каждого человека.

Вот только выпустить младшую сестру из волшебного зеркала она так и не смогла. Она так торопилась спасти её, что пятое зеркало вышло с изъяном. Оно собрало в себя все отражения Виолы, какие только были на свете: отражение в капле росы, отражение в чашке воды, отражения из всех зеркал, куда Виола заглядывала хотя бы раз. Их было бессчётное количество, все одинаковые, каждое с волосами, как вороново крыло и со смехом, как хрустальный колокольчик. И каждое думало, что оно и есть настоящая Виола. И сколько бы старшая ни пыталась, она так и не смогла вернуть младшую. А та, заключённая в зеркало, медленно умирала, не чувствуя ни боли, ни страдания. Отражение ведь не может существовать без хозяина, само по себе. Виола бледнела, истончалась и растворялась, пока не исчезла совсем, так и не сумев выбраться.

Говорят, после её смерти Ирис озлобилась от отчаяния и прокляла все свои зеркала.

– Жуткая сказка, – пробормотал Криденс.

– ДО СИХ ПОР ДОПОДЛИННО БЫЛА ИЗВЕСТНА СУДЬБА ЧЕТЫРЁХ ЗЕРКАЛ, ПРО ОСТАЛЬНЫЕ НИКТО НИЧЕГО НЕ СЛЫШАЛ! – гремело письмо. – ШЕСТОЕ ПРИНАДЛЕЖАЛО ОДНОЙ СЕВЕРНОЙ ВЕДЬМЕ, КОТОРАЯ ЖИЛА ГДЕ-ТО НА СЕВЕРНОМ ПОЛЮСЕ! ОНО БЫЛО УТРАЧЕНО, ЕСЛИ НЕ ОШИБАЮСЬ, РАЗБИТО! СЕДЬМОЕ НАХОДИТСЯ В ИЛЬВЕРМОРНИ! ВТОРОЕ – В ШАРМБАТОНЕ! ТРЕТЬЕ ХРАНИЛОСЬ В ДУРМШТРАНГЕ! ПЕРВОЕ, ЧЕТВЁРТОЕ И ПЯТОЕ СЧИТАЛИСЬ ПОТЕРЯННЫМИ! ОЧЕВИДНО, ЭТО НЕ ТАК! СУДЯ ПО ОПИСАНИЮ, ВЫ ИМЕЕТЕ ДЕЛО ИМЕННО С НИМИ! ЭТО ВСЁ, ЧЕМ Я МОГУ ВАМ ПОМОЧЬ!

– Первое, третье, четвёртое, пятое, – Эйвери загнул пальцы, дождавшись долгой паузы. Алый конверт, кажется, выдохся и можно было разжать уши… Но тот вдруг опять ожил.

– И ПОСЛЕДНЕЕ! – крикнуло безумное письмо. – В КОНЦЕ МАЯ У МАГГЛОВ НЕТ ПРАЗДНИКОВ! ВСЁ НАМНОГО СТРАШНЕЕ! ЭКОНОМИЧЕСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ В БРЮССЕЛЕ! ПЯТЬДЕСЯТ СТРАН! ВСЕ СИЛЬНЕЙШИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА МАГГЛОВ! ЕСЛИ ГРИНДЕВАЛЬД УДАРИТ ПО НИМ, СЛУЧИТСЯ НЕПОПРАВИМОЕ!

Вот теперь он выдохся окончательно. Сверкнула вспышка, и конверт в мгновение ока разорвал себя в клочья. На пол осыпались красные ошмётки, как брызги крови.

– Что у нас получается?.. – повторил Талиесин, глядя на свои четыре пальца, сжатые в кулак. – Зеркало Видений, Зеркало Путешествий, Зеркало Желаний и Зеркало Отражений.

– Я читал сказку про волшебное зеркало, – сказал Криденс. – Оно было у мачехи Белоснежки…

– Поздняя интерпретация, – отмахнулся Талиесин. – Я тоже когда-то слышал про волшебные зеркала, они довольно знамениты. Но я никогда бы не подумал, что это – те самые… Это объясняет, каким образом Гриндевальд так проворно путешествовал по всему миру, – сказал он с кислой ухмылкой. – А ещё…

– Мы можем найти через одно из них мистера Грейвза и Ньюта! – догадался Криденс. Эта мысль воодушевила его, и он воспрял, отбросив тревоги. – Зеркало покажет, где они спрятаны!

Талиесин посмотрел на него, перебитый на полуслове, будто хотел возразить – но вдруг кивнул.

– Да. Отлично придумано. Но мы не знаем, как они работают. Ты же слышал – нужен какой-то знак. Вроде того, что ты углядел в ресторане. Без ключа дверь не открыть.

– Дверь можно выломать, – угрюмо сказал Криденс, сверкая на Талиесина глазами из-под бровей. Радость оказалась недолгой. Эйвери, конечно, был прав. Опять.

– Я попытаюсь подобрать отмычку, – Талиесин взмахнул выдранными листками, которые Финли вернул ему. – Посмотрю, как составлен твой знак, может, что-то пойму?..

Криденс хотел было что-то ответить, но острая дрожь вдруг прошила его с головы до ног, он вздрогнул. Амулет – он <i>позвал </i>его…

– Гриндевальд, – сказал Криденс, вставая на ноги. – Он хочет меня видеть. Я должен идти.

– Будь осторожен, – попросил Талиесин и посмотрел на него, задрав голову. – Мы будем ждать новостей.

Тесей кивнул в знак солидарности, поднялся на задние лапы и на удачу лизнул Криденса в щёку.

– У тебя будет пять минут, – сказал Гриндевальд.

– Я хочу больше, – потребовал Криденс.

Гриндевальд усмехнулся. Он выглядел бледнее и злее обычного, щурил взгляд, скрывая в нём ненависть. А голос был обманчиво вкрадчивым, с лаской.

– Пять минут, – повторил он. – Я выполню своё обещание, а потом ты выполнишь своё. Сделаешь, что я скажу.

Стоя перед волшебником, Криденс разрывался между надеждой и страхом. Он снова увидит Персиваля, хотя бы на пять минут – этого хватит, чтобы обнять и поцеловать его, побыть рядом в лучах спокойной и доброй силы. Если, конечно, с ним всё в порядке. Если он цел, а не измучен пленом. Каким Криденс найдёт его?.. Что с ним сейчас?..

По знаку Гриндевальда два старшекурсника подступили к нему, взяли под руки. Гриндевальд взмахнул палочкой, и на глаза Криденса легла широкая чёрная лента, плотная, будто бархатная. Она прильнула к вискам и векам, как живая, завязалась узлом на затылке.

Щелчок пальцев – и Криденса повели.

Он не видел, куда наступает, но его крепко держали под локти, не давая упасть. Перед лестницами конвоиры притормаживали, давая ему время сориентироваться. Лестницы были вниз, вниз, вниз… в полном молчании. Талиесин сумел бы разговорить их. Он бы выяснил, куда его ведут. Он бы засмеялся, он бы пошутил, споткнувшись, он бы пофлиртовал с ними, наверняка сказал бы какую-то ужасно смешную пошлость… Криденс так не умел. Зато у него была хорошая память.

Три марша вниз по каменным ступеням – значит, это в подвал, выше все лестницы деревянные. Неподвижный, слегка затхлый воздух, пахнет плесенью и сырой землёй. Шаги отдаются глухим эхом – значит, нижние коридоры. Пол понижается, спереди пахнет водой… озером. Сто шагов, потом налево и три ступеньки вниз. Земляной пол, и ещё шестьдесят четыре шага. Потом стены, кажется, расступаются, лицо трогает ветерок. Над головой шелестят листья. Под ногами что-то твёрдое, но Криденс подошвой чувствует мелкие камешки. Триста пятнадцать шагов, Криденс считает их про себя, но вдруг, без предупреждения, вихрь аппарации подхватывает его и дёргает вперёд и вверх.

На новом месте конвоиры остановились. Криденс напрягал слух, что было сил, но разобрал только странный тихий скрип высоко над собой, будто ветер качал сухие деревья. Его замутило от аппарации, пол ушёл из-под ног. Персиваль исполнял это куда мягче, а тут у Криденса всё качалось, кружилось, и тошнота подкатила к горлу.

Пока он пытался совладать с собой, конвоиры отпустили его и подтолкнули в спину. Криденс шагнул вперёд, запнулся о порог и остановился, не зная, чего ждать дальше. За ним грохнула дверь, он вздрогнул.

– Криденс! – позвал родной голос.

Криденс вскинул руки, содрал повязку. Мистер Грейвз, прямой, хмурый и бледный, стоял у книжного шкафа в паре шагов от него. Криденс кинулся к нему, не сказав ни слова, своротил по дороге кофейный столик. Обхватил Грейвза за плечи, прижал к себе.

– Сэр, я так боялся за вас…

– Здравствуй, мой мальчик… здравствуй, – Персиваль обнял его в ответ, ладонью провёл по спине, утешая. – Ничего, видишь – я цел.

Криденс стиснул его в объятиях, горько вздохнул.

– Я ничего не узнал… Простите. Мне кажется, Ньюта нет в замке, даже Финли не смог… Финли здесь! – выдохнул он, вспомнив, что Персиваль не знает. – Здесь, то есть – там, в школе…

Криденс поднял голову с плеча Грейвза, обежал глазами небольшую комнату – простую, безликую.

– Вы знаете, где мы?..

– Криденс, послушай, – Грейвз повернул к себе его голову. – У нас мало времени, а нужно сделать кое-что важное.

– Забрать вас, – Криденс вцепился в лацканы его пиджака. – Я заберу вас отсюда, и мы вместе придумаем, что делать дальше, как найти Ньюта…

– Нет, нет, глупенький, – Персиваль покачал головой. – Это сейчас не важно – ни я, ни Ньют. Забудь. Гриндевальд готовит что-то по-настоящему ужасное…

– Я знаю! – вскинулся Криденс. – Я знаю, это про конференцию!..

– Знаешь?.. Откуда?.. – Грейвз недоверчиво свёл брови, но через мгновение уже ободряюще улыбнулся: – Вот видишь, а говоришь – ты ничего не узнал.

– Он рассказал вам, что будет делать?.. – с волнением спросил Криденс.

Грейвз тут же перестал улыбаться.

– Он много мне рассказал, и меня беспокоит, что он нашёл способ тебя подчинить… Я чувствую, он не соврал.

– Я не буду его слушаться, мистер Грейвз, – спокойно сказал Криденс, глядя ему в глаза.

– Ты не знаешь, на что он способен, – с оттенком какой-то грусти сказал тот, отводя глаза. – И лучше бы тебе никогда и не знать… Вот что, – он собрался, снова стал хмурым и жёстким. – Однажды я его сильно недооценил, нельзя повторять эту ошибку. Я знаю, как защитить тебя и помешать его планам.

Криденс молча ждал продолжения, напряжённо шаря глазами по его лицу.

– Есть старая магия. Непреложный Обет, – сказал Грейвз. – Ты должен поклясться, что всегда будешь повиноваться мне. Только мне, Криденс, и никому больше. Тогда он не сумеет тебя использовать.

– А если он вас убьёт?..

– Значит, ты больше никогда никому не подчинишься, – улыбнулся Грейвз. – Моя смерть не отменит Обет.

Криденс молчал, глядя ему в глаза. Персиваль совсем недавно тоже принёс Обет – защищать Криденса. Криденс от всего сердца хотел ответить ему тем же.

– Мы ведь не дадим ему победить, да, мой мальчик?.. – Грейвз заглянул ему в глаза, чуть склонив голову набок.

– Нет, – тихо сказал Криденс. – Мы не дадим.

– Дай мне руку, – Грейвз отступил на шаг, протянул ладонь. – Для Обета нужен свидетель. Сейчас за тобой вернутся, и ты поклянёшься повиноваться мне. И тогда любые чужие приказы будут для тебя пустым звуком, – он улыбнулся.

Протянув обе руки вперёд, Криденс скользнул ладонями по его груди, болезненно закусив губу, испытующе глянул в глаза – и вдруг одним быстрым, сильным порывом схватил мужчину за горло и шваркнул спиной в стену.

– Где мистер Грейвз? – яростно прошипел он.

Криденс хорошо помнил этот холодный пронизывающий взгляд, но ещё лучше он помнил эту улыбку. В Нью-Йорке он редко смотрел Персивалю в глаза, но часто заглядывался на губы, и он помнил, как однажды улыбка стала другой. Настоящая была ласковой, изгибалась лёгкой волной: сначала приподнимались краешки рта, а потом Персиваль чуть-чуть сжимал губы, и они как будто дрожали, будто улыбка была бабочкой, и он держал её, чтобы не упорхнула. Другая улыбка, фальшивая, была ровной и гладкой, как лужица масла. Разница между ними была настолько огромной, что Криденс не понимал, как он раньше мог этого не замечать.

Ярость поднялась в нём душной волной. Гриндевальд опять хотел обмануть его. Гриндевальд думал, что он настолько глуп, что не заметит подмены. Принесёт клятву верности – и навсегда будет к нему привязан! Криденс никогда в жизни не чувствовал себя таким злым. Даже ненависть к Мэри Лу, даже ненависть к Эйвери не были такими огромными. У него сжалось горло, в груди будто что-то порвалось, с треском, как бумажный пакет, и гнев хлынул наружу языками чёрного дыма, закрутился песчаными струйками.