Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 57 страниц)

– Я не держу их в клетке, – упрямо сказал Ньют.

Грейвз нетерпеливо вздохнул.

– У ваших клеток нет стен, но вы таскаете зверей в чемодане, а не выпускаете погулять среди людей. Вам ведь хватает ума понять, что если они сбегут, как это было в Нью-Йорке, могут пострадать люди?.. Хоть вы и не любите нас, но вы хотя бы можете признать, что жизнь человека – это тоже жизнь?

– Люди умеют убивать из бессмысленной жестокости, – тихо сказал Ньют. – Звери – нет.

– Я сейчас открою вам одну тайну, – вздохнул Грейвз. – Криденс – человек. Он тоже может убить из бессмысленной жестокости. Он, собственно, уже делал это. И сделает снова, если никто не возьмёт его за шкирку и не удержит.

Ньют замолчал, сгорбившись. Огонь под еле булькающим котелком тихо шипел, за окном был слышен свист мартовского ветра. Грейвз молча оглядывал стены спальни. Защитное заклинание мерцало на тёмных обоях – интересно, как Криденс восстановил его?.. И как он его разрушил, когда вышел из себя?.. Может, он его просто… не заметил?

– Вы знаете, что вам делать?.. – тихо спросил Ньют.

– Нет, – ответил Грейвз. – Я не знаю. Не думаю, что вообще кто-то знает. У меня нет гарантий, что я смогу им управлять. Но я буду искать способы. Любые, которые будут работать.

– А что потом?.. Вы его отпустите?..

Грейвз вздохнул.

– Ньютон. Криденс – не зверушка, которую можно отпустить на волю в лесу. Он человек. Куда я его отпущу?.. К людям?.. – он устало усмехнулся. – Поймите, Ньютон, речь не о его свободе. Не о его или моих чувствах. Даже не о моём возвращении в Америку или победе над Гриндевальдом.

Ньют молчал, глядя на него исподлобья.

– Речь о том, сколько людей погибнет, если я не справлюсь, – тихо сказал Грейвз, глядя ему в глаза.

– Значит, это… – Ньют обежал глазами стены, – вольер?..

– И я тоже внутри, – негромко подтвердил Грейвз.

Оставшись один, он лежал, прикрыв глаза, и думал, что делать дальше. Финли притащил ему обед, и он даже поел, хотя не чувствовал аппетита. Он слышал голоса внизу, на первом этаже, голоса казались незнакомыми, но он лежал в полусне и не прислушивался. Мысли текли вяло, цеплялись одна за другую, крутились на одном месте, как льдины на зимней реке.

Криденсу нужна любовь. Всем нужна. А есть ли у тебя, Персиваль, эта любовь, которую можно отдать?.. Грейвз не знал.

Две недели назад было проще. Он не думал о своих чувствах. Он был занят тем, что наматывал вожжи на кулак, сдерживая влечение. Может, потому оно и казалось таким острым, что он всё время боялся отказа и торопился успеть, пока Криденс не передумал?.. Может, его влекло недоступное?.. А теперь, когда он точно знал, что Криденс добровольно ответит на каждый поцелуй и на каждое прикосновение – он не чувствовал ни влечения, ни жажды. Только дряхлую глухую усталость и обиду, шевелящуюся под ней, как морское чудовище под ледником.

Я же был ласков с тобой… Почему ты не ценил?..

Внутренний голос молчал. Грейвз мысленно попинал его: ну?.. Давай, порассуждай, что делать дальше. Если у нас теперь положение наоборот, и Криденс влюблён и полон желаний, а нам с тобой интересны только запретные плоды?.. Чего делать будем?..

Тот молчал. Ушёл, что ли, куда-то.

Грейвз лежал, прикрыв глаза, губы у него подёргивались от усмешки, которая никак не могла выбраться наружу.

Голова не кружилась от чувств – только от слабости. Не надо теперь себя сдерживать. Не надо стыдиться себя. Он согласен. Он хочет. Он просит научить. Но ни в груди, ни где-то ещё ничего не шевелится.

Я же был с тобой ласковым…

Почему ты со мной – так?..

– Вы звали, сэр, – тихо сказал Криденс, переступив порог спальни. Он выглядел придавленным чувством вины, плечи опустились, голова клонилась вниз. Он кинул взгляд на комод с ровным рядом флаконов, на постель, и опустил голову ещё ниже.

Грейвз тоже помнил. И про комод, и про постель. Про то, как прижал его там, дурея от страсти и теряя разум, как потом уложил на свою кровать и смотрел, как он ласкает себя, направляя его руку, целуя податливые жаркие губы. Тогда им было так хорошо вместе… Теперь стало пусто. Он чувствовал только тупую тоску там, где раньше был бешеный огонь.

Из раскрытых штор в комнату лился закатный свет. Грейвз сидел в кресле у окна, одетый в длинный домашний халат поверх пижамы. В левой руке держал чашку. Правая лежала на подлокотнике, край бинта высовывался из рукава. Он подогнул пальцы, чтобы не было заметно, как они дрожат.

– Вам очень больно, сэр?.. – тихо спросил Криденс.

– Нет, – негромко сказал Грейвз. – Сядь куда-нибудь. Нам надо поговорить.

Криденс качнулся, закрыл за собой дверь и решительно подошёл к его креслу, быстро, будто боялся, что Грейвз остановит его. Сел на пол между его разведённых ног, опустив голову. Ткнулся лбом в твёрдое колено, замер – и тихо заплакал, почти не вздрагивая и не всхлипывая, как плачут от горя, такого огромного, что его нельзя пережить. Потянулся к покалеченной руке Грейвза, взял её бережно, поцеловал, прижался щекой.

– Я так виноват, сэр… – прошептал он.

Грейвз отставил чашку, погладил его по затылку левой рукой. Криденс всхлипнул.

– Да, ты виноват, – негромко сказал Грейвз. – Но не ты один. Мне тоже есть, в чём себя упрекнуть.

– Нет… это я сделал… – тот прижимался к его руке горячей мокрой щекой. – Это я сделал.

– Нам надо поговорить о том, что произошло, – спокойно повторил Грейвз. – Когда ты вытрешь слёзы, я хочу, чтобы ты меня послушал.

– Я вас слушаю, сэр, – тот вскинул голову. – Я буду вас слушать.

Он смотрел внимательно, ясными тёмными глазами, смаргивая слёзы, которые продолжали катиться по лицу. Грейвз пошевелил правой рукой, не отнимая её.

– Это – моя плата за ошибку. Я допускал, что такое возможно, когда пришёл за тобой к Ньютону. Я знал, что ты не владеешь своей силой, и что только от меня зависит, насколько высока будет цена неосторожности.

Криденс молча смотрел на него, не говоря ни слова.

– Ты не понимаешь… – проговорил Грейвз.

– Нет, сэр, – тихо признался тот.

– Хорошо, – Грейвз вздохнул. – Я объясню иначе.

Криденс сполз ниже, положил затылок ему на колено, запрокинув лицо. Он держал ладонь Грейвза в руках и бережно поглаживал по пальцам.

– Всё началось с того, что Ньютон поговорил с тобой, – сказал Грейвз. – Он сказал, что ты не должен отвечать мне. И это была его ошибка. Не потому, что он вмешался: он искренне беспокоился за тебя. Вероятно, на его месте я поступил бы так же. Но он был не деликатен и неверно выбрал слова. И ты подумал, что тебе нельзя отвечать мне.

– Да, сэр, – тихо сказал Криденс, глядя на него снизу вверх. Его лицо было строгим и сосредоточенным, слёзы остановились.

– Ньютон также поговорил и со мной, – негромко продолжал Грейвз, распутывая цепочку событий и для себя, и для него. – Он сказал, что сомневается, добровольно ли ты отвечаешь мне. Может быть, ты не знаешь, что можешь не отвечать, если не хочешь. Я допустил, что он прав… И это было моей ошибкой.

– Я всегда хотел отвечать вам, сэр, – сказал Криденс. – Я был так счастлив, что нравлюсь вам. Что вам… приятно со мной.

Он на мгновение прикрыл глаза, ноздри у него дрогнули. Грейвз положил левую руку ему на волосы, вплёлся в них пальцами.

– Потом я пришёл к тебе вечером, – продолжил он. – Ты был в замешательстве. Я тоже засомневался. Когда ты не ответил на мой поцелуй, я подумал, что Ньютон был прав. Что ты отвечал мне, не зная, что можешь не отвечать. И это была моя вторая ошибка, – он глубоко вздохнул. – Мне была неприятна мысль, что я вынуждал тебя. Поэтому следующим утром я сказал, что ничего больше не будет.

– Я пытался… сказать вам, сэр… – Криденс закрыл глаза. В закатном свете его лицо казалось бронзовым.

– Скажи сейчас, – тихо предложил Грейвз.

– Вы… велели мне показывать… что мне нравятся поцелуи… и ваши руки, – проговорил тот после паузы. – Я делал, что вы велели… Показывал, как мне хорошо… А потом Ньют… и вы… сказали, что так больше нельзя, что так не нужно… Я думал, что я отвечал вам… неправильно… Не так, как вам хочется… Я не понимал, что я сделал не так… – он медленно краснел, но это не было краской стыда или смущения.

Это был, пожалуй, первый разговор на запретную, интимную тему, который они вели. Разговор, а не обмен бессвязными фразами в порыве страсти.

– Я подумал, что я был слишком… громким, – с трудом выговорил Криденс. – Или слишком неопытным… я не знал, как надо… как вы хотите, чтобы я отвечал. Я думал, вы решили, что я плохо учусь… делаю не то… Поэтому вы больше не хотите… меня.

– Вот как… – Грейвз невесело усмехнулся. – Мы не поняли друг друга. Мне следовало выслушать тебя до конца, а не перебивать. Расспросить тебя о том, почему ты не поцеловал меня в ответ. Что ты думаешь сам… что ты чувствуешь, когда я тебя целую. Но мне было больно думать, что я причинил тебе вред. И я не стал спрашивать. Я поторопился решить всё… И это была моя самая большая ошибка, – сказал он с глубоким вздохом. – Третья.

Криденс открыл глаза и смотрел на него, не мигая.

– Вот что было дальше, – сказал Грейвз. – Мы отдалились друг от друга. Я скучал без тебя. Мне не хватало наших поцелуев и ласк, но я был уверен, что они тебе неприятны. И тогда я нашёл человека, который с радостью принял их от меня.

Криденс прикусил губу, выжидательно глядя на Грейвза. Тот усмехнулся:

– Что, мальчик мой?.. Ты ждёшь, что я скажу, что это была моя четвёртая ошибка?..

Тот опустил глаза, сжав губы.

– Нет, – твёрдо сказал Грейвз. – Это не было ошибкой.

– Он забрал моё, – с тихой ненавистью прошептал тот.

– Криденс, – Грейвз наклонился в кресле, поднял ему голову, заставляя посмотреть себе в глаза. – Запомни как следует. Не он забрал. А я отдал.

У Криденса вздрогнули губы, на глаза опять накатились слёзы, но он сдержал их.

– То, что я отдаю тебе, когда ты ласкаешь меня – я отдаю добровольно, – твёрдо сказал Грейвз. – Это моё. Мой оргазм не принадлежит тебе. Я сам решаю, когда и с кем я его испытываю.

У Криденса застыло лицо, он сжал зубы. Отвёл глаза.

– И ты не причинишь вреда этому человеку за то, что мне было хорошо с ним, – жёстко сказал Грейвз. – Ты понял меня?..

Криденс промолчал, тяжело дыша.

– Ты понял меня? – Грейвз сжал его подбородок, вздёргивая голову выше. Голос был таким холодным, что Криденс вздрогнул.

– Да, сэр.

– Хорошо, – Грейвз убрал руку, откинулся обратно. Криденс смотрел на него испуганно. – Я тебе верю, – добавил Грейвз спокойнее. – Но я узнаю, если ты причинишь ему вред. И ты пожалеешь, что нарушил приказ.

– Я всегда узнаю, что вы опять были с ним, – прошептал Криденс. – Я знаю, как вы пахнете… когда вам было хорошо.

– И если ты об этом узнаешь, ты ничего не сделаешь, – твёрдо сказал Грейвз. – Ты придёшь ко мне, чтобы поговорить со мной. Ты не отправишься убивать того, кто доставил мне удовольствие.

– Я хочу, чтобы вам было хорошо только со мной… – дрогнувшим голосом сказал Крниденс, глядя в глаза.

– Мы обсудим это в другой раз, – сказал Грейвз. – Сейчас я хочу поговорить о том, что случилось вчера. О том, что ты напал на меня.

Криденс потупился.

– Это была твоя ошибка, – спокойно сказал Грейвз. – Я сказал тебе накануне – говори со мной. Приходи и рассказывай, если тебе грустно, если тебя что-то тревожит, если что-то происходит с тобой. Ты помнишь?..

– Да, сэр, – тихо ответил тот.

– Но ты не пришёл.

– Я не знал… как сказать, что я скучаю без вас. Это было так… трудно…

– А напасть на меня было легко?.. – спросил Грейвз.

Криденс опустил голову.

– Я… я не знал, что делать… простите…

– Ты прекрасно знал, что делать, Криденс, – спокойно сказал Грейвз. – Например, прийти ко мне и сказать: «мне грустно с тех пор, как вы больше не целуете меня». Или «я скучаю по вашим рукам». Вместо этого ты замкнулся. Тебе проще было попытаться убить меня, чем сказать несколько слов.

– Я… я боялся, что вы…

– Я – не Мэри Лу, – оборвал его Грейвз. – Запомни, Криденс. Если ты придёшь ко мне, чтобы поговорить, чтобы спросить или что-то рассказать – я выслушаю тебя. Я всегда был к тебе внимателен. Или нет?..

– Вы были, сэр, – торопливо ответил тот.

– Обещай, что ты будешь со мной разговаривать, – потребовал Грейвз. – Даже если тебе страшно. Приходи ко мне. Говори со мной. Если ты не будешь этого делать, рано или поздно всё повторится. Я не могу угадывать, что творится в твоей голове. Если ты не скажешь сам – я могу никогда не узнать, что ты думаешь.

– Я буду говорить, сэр, – тот поднял глаза с прерывистым вздохом. – Простите, сэр… Я буду.

– Хорошо, – сказал Грейвз, потёр лоб пальцами.

Он устал от разговора. Устал от необходимости раз за разом ставить мальчишку на место. Криденс был не так прост. Теперь он умел упрямиться… злиться. Требовать. Можно было бы похвалить себя за успех, но Грейвз понимал, что это только начало. Теперь придётся справляться с этой проснувшейся мощью, которая научилась говорить «я хочу», и больше не желает слышать «тебе нельзя». Это ещё не успех. Это начало тяжёлой и долгой дороги.

– Вот ещё что, – устало сказал Грейвз. – Ты сравнил меня с Гриндевальдом.

– Я… я не хотел…

– Ты хотел, – спокойно сказал Персиваль. – Да, это правда – мне нужна твоя сила. Я сам сказал об этом тебе. Но это не вся правда.

Он дотянулся до его волос, погладил, позволяя кончикам пальцев мягко скользнуть под гладкие густые пряди.

– Я привязался к тебе, – тихо сказал он. – Ты мне дорог.

Криденс судорожно вдохнул, раскрыв губы.

– Да, мне нужна твоя сила, – негромко сказал Грейвз. – Но ты не владеешь ею. И если ты не научишься ею управлять, если ты в гневе или страхе нападёшь на кого-то другого – люди снова пойдут против тебя. В прошлый раз сколько их было?.. Десять?.. Они почти убили тебя. В следующий раз их будет сто. Многие сейчас объединяются против Гриндевальда. Точно так же они объединятся против тебя.

Он ерошил густые волосы, чувствуя, как в тело очень медленно начинает возвращаться тепло.

– Ты сильнее любого волшебника, Криденс, – негромко сказал Грейвз. – Сильнее десяти волшебников. Но ты не сильнее всего мира. Если ты пойдёшь против него, однажды он уничтожит тебя. Так что ты должен учиться. Больше никаких отговорок.

– Да, сэр, – тихо сказал тот.

Они сидели молча. За окнами постепенно мерк закат. Криденс смотрел на небо, привалившись тяжёлой головой к колену Грейвза. Тот прикрыл глаза от усталости. Разговор получился долгим. Время покажет, был ли Грейвз прав. Способен ли он удержать Криденса в своей воле.

– Несколько дней ты будешь заниматься сам, – сказал Персиваль. – Вот твоё задание на завтра. Найди в своей энциклопедии двенадцать первых авроров и выучи историю каждого. Расскажешь мне наизусть.

– Да, сэр, – сказал Криденс.

– Теперь иди. И подумай обо всём, о чём мы говорили.

– Сэр, – тот выпрямился, но не торопился встать, глядя на Грейвза. – Можно мне поцеловать вас?..

Грейвз наклонился к нему, легко прикоснулся к губам, с готовностью открывшимся навстречу, и отстранился.

– Нет, – сказал он, погладив Криденса по щеке. – Иди.

Магия

Грейвз проснулся от чужого взгляда. Это было неприятное щекотное чувство, гнездившееся где-то под затылком, волнами холодных мурашек расходящееся по спине, приподнимающее волосы на загривке. Может, это был новый кошмар. Повернёшься – а там лежит дружище Геллерт, ухмыляется бесцветными усами и смотрит. Раньше хоть в лесу на пеньке сидел, скотина. Обнаглел.

Грейвз решил не поворачиваться. Ну, хоть молчит, и на том спасибо. В прежних кошмарах не затыкался: Перси, расскажи мне то, Перси, расскажи мне это…

Грейвз глубоко вздохнул, и сзади послышался какой-то шорох. Грейвз проснулся окончательно. Прислушался. Он лежал на краю кровати, на правом боку. За его спиной кто-то был.

И это был не кошмар. Это вообще был не сон.

Кто-то был у него в спальне.

Лежал на его постели.

Кто?

Еле слышный шорох ткани повторился, за ним – затаённое дыхание.

Дыхание он узнал. Криденс.

Вот наглец, – устало подумал Грейвз, прикрывая глаза. – Что он себе позволяет?..

Значит, и в прошлую ночь это был не сон и не бредовое видение. «Спите, сэр. Я не уйду». Не уйдёт он. Нахал. Не уйдёт, а вылетит, как пробка из бутылки.

Грейвз подумал, что надо повернуться и выгнать паршивца. Придать лицу строгое выражение, встретиться с Криденсом взглядом, холодно спросить: «Кто разрешил тебе сюда лечь?» Тот, естественно ответит: «Никто». Тогда посмотреть на него сурово, нахмуриться, сказать: «Выйди отсюда немедленно, Криденс». Может, придётся выдержать короткий спор или пару умоляющих взглядов… Но это не страшно, он уже много раз это выдерживал.

Вот только сил брать себя в руки не было. Не осталось. Даже для того, чтобы выгнать Криденса. Который вёл себя возмутительно. Не было сил даже думать длинными фразами. Или связными. Или разумными. Или… птичьи перья.

Он закрыл глаза.

Пусть лежит. Ну, хотя бы не Гриндевальд. Давай поищем в этом хорошую сторону, Персиваль. Охамел, да. Зато волнуется. Сон охраняет. Жалко тебе, что ли? Даже делать ничего не нужно. Лежи и спи.

Ну, или не спи. Давай подождём, что он сделает. Так и будет сверлить взглядом? Или сам задремлет?..

В общем-то Грейвзу было всё равно. Глубинно, по-настоящему всё равно. Ему нечем было переживать и возмущаться. Он не мог найти сил, чтобы строго и жёстко выставить Криденса или даже сорваться на него, оттолкнуть, разозлиться… Он не мог найти сил, чтобы поискать силы. Он просто лежал, притворяясь спящим, потому что это было легче всего. И потому что на большее был не способен. Ему даже не было жаль, что он так расклеился. Он был опустошён до дна, до отупения. Наверное, если бы сейчас в спальню зашёл Гриндевальд и увёл Криденса за собой – Грейвз бы даже не встал.

Потом он услышал шелест ткани. Ощутил затылком живое тепло. Через минуту рука легла на его волосы, Криденс погладил их – тихо, чтобы не разбудить. Грейвз продолжал лежать, не двигаясь. У него не было сил даже для того, чтобы принять эту малость. Впустить, погреться в ней.

У него не было сил для того, чтобы повернуться и встретиться с ним взглядом. Позволить обнять себя, может быть, уткнуться к себе в шею, прильнуть всем телом… И плевать, что это неправильно, что Криденс не должен думать, что он прощён. Если бы оставалась хоть капелька воли, чтобы позвать его к себе, он бы позвал. Но даже капельки не было.

Он лежал, закрыв глаза. Чувствовал руку на волосах.

А ведь были друг с другом смелыми. Сейчас осталось только это – украдкой. Криденс пробрался к нему, прекрасно зная, что ему нельзя. Гладил, пытаясь выразить… что он там пытался выразить. Сочувствие, может быть. Раскаяние. Влюблённость. Неважно. А Грейвз только и мог, что тайком позволять ему быть здесь. И тайком позволять себе знать, что он здесь.

Легче ему от этого не становилось. Но и хуже не становилось тоже.

Он лежал, притворяясь, что спит. Может, Криденс знал, что он притворяется. Может, Криденс милосердно позволял ему притворяться дальше, не придвигаясь ближе. А может, Криденс не думал о нём, а думал лишь о себе – о том, что соскучился, что нестерпимо хочется прикасаться – хотя бы вот так. Может, он хотел лишь для себя украсть это ощущение чужих волос под ладонью.

Персивалю сейчас было по-настоящему всё равно.

Глаза беспощадно жгло. Наверное, стало бы легче, если б он мог хотя бы заплакать. Но всё отпущенные ему в жизни слёзы он истратил за одну ночь тогда, семнадцать лет назад, после смерти Лоренса. А новых не накопилось.

Филин сидел рядом с подушкой, втянув голову в плечи – или в крылья?.. – и дремал, покачиваясь из стороны в сторону, время от времени тихо поскрипывая про себя и вздыхая. В утреннем свете он казался пёстрой статуэткой из чернёного серебра.

– Сова, – хрипло сказал Грейвз спросонок. – Я тебя не звал.

Филин открыл янтарные глаза, встряхнулся, встопорщив перья. «Уши» у него на голове встали торчком.

– Кыш отсюда, – сказал Грейвз. – Как ты здесь вообще оказался.

Наверное, Криденс, уходя ночью, неплотно закрыл за собой дверь, и Легион воспользовался этим. Персиваль высунул руку из-под одеяла, толкнул птицу, чтобы согнать с кровати, но филин аккуратно переступил через руку пушистыми лапами и уставился на Грейвза, подозрительно прищурившись.

– Порвёшь простыню когтищами – выдеру перья и зажарю, – вяло пообещал Персиваль.

Филин угукнул, неловко потоптался возле подушки, склонил голову и замер, пристально глядя в глаза.

– Что, хочешь падаль поклевать? – устало спросил Грейвз. – Рано пришёл. Подожди, пока я сдохну.

Легион моргнул, широко раскрыл острый крючковатый клюв и потянулся к его лицу. Грейвз вздохнул, прикрывая глаза. Он даже испытал какое-то смутное облегчение, что теперь на него нападёт ещё и его собственный филин, а он не станет сопротивляться и позволит себя убить. Бесславно, конечно, но такова оказалась судьба.

Филин нежно ущипнул его за нос и тихо угукнул.

Грейвз недоверчиво приоткрыл глаза.

Филин ущипнул снова. Он смотрел не зло и не яростно, а как-то… игриво?..

– Ты, сова, – тихо сказал Грейвз. Филин медленно раскрыл клюв, медленно потянулся ещё раз и ухватился за кончик носа. – Ты, сова, – шепотом повторил Грейвз, отпихнув его от себя. – Не смей.

Филин вскинулся с крайне оскорблённым видом.

Грейвз усмехнулся.

– Ты – сова, – отчётливо повторил он. И добавил: – Я тебя купил.

Легион гордо отвернулся.

– Пообижайся мне тут, – сказал Грейвз. – Вот только от тебя мне этого ещё не хватало.

Филин расправил огромные крылья – огромные, каждое в руку длиной – серебристые с изнанки, с черной каймой по краям и острыми маховыми перьями. Персиваль засмотрелся на них, потянуло даже прикоснуться. Филин зарылся в крыло, покопался там, дернул головой – и повернулся к Персивалю с длинным чёрно-белым пером, зажатым в клюве. Подскочил ближе к подушке, моргнул и сунул перо Грейвзу в волосы.

Тот так опешил, что даже не попытался помешать. Легион оценил, что получилось, подправил клювом, чтобы торчало ровнее.

– Ты что себе позволяешь, курица? – с лёгким негодованием спросил Грейвз. – Я тебе что, недостаточно красивый?

Филин выдернул второе перо из крыла и пристроил туда же.

Грейвз молча смотрел на него, думая, что это то ли какой-то странный сон, то ли он наконец-то сошёл с ума и можно больше ни о чём не беспокоиться, потому что вокруг теперь всегда будет цирк абсурда. Филин смотрел на него в ответ, моргая золотыми глазами и не двигаясь.

– И что ты хочешь этим сказать?.. – наконец спросил Грейвз. – Тебе мало, что я не брился два дня и выгляжу, как сушёное дерьмо – надо, чтобы я ещё и чувствовал себя идиотом?..

Легион выдернул из груди крошечное белое пёрышко, пристроил ему на нос. Это было ужасно щекотно, Персиваль сердито сдул его, но филин уже держал наготове второе. Персиваль сдул и его, почесал нос тыльной стороной ладони.

– Кто-то из нас двоих спятил – либо ты, либо я, – сердито сказал он.

Легион выдернул третье пёрышко.

– Только посмей, – нахмурился Персиваль. Легион медленно потянулся к его носу, и Грейвз схватил его за клюв. Филин выглядел настолько ошарашенным, что невозможно было не улыбнуться. – Что, не нравится? – злорадно спросил Грейвз. – Мне тоже не нравится, когда меня хватают без разрешения.

Филин выглядел сконфуженным, виновато моргал. Персиваль отпустил его.

– Ладно, – примирительно сказал он. – Чего от тебя ещё ждать. Ты стоишь пять галеонов. А мозгов у тебя – на полтора.

Он скользнул рукой по чёрно-белым перьям на груди птицы. Они были приятными. Гладкими… мягкими на ощупь. Он погладил их. Провёл пальцем снизу вверх, приподнимая пёрышки. Прикоснулся к ним всей ладонью.

Он не помнил, чтобы когда-то гладил какого-то зверя. Убивал – случалось. Но никогда не гладил. Ни собак, ни кошек, ни каких-то других тварей. Он всегда испытывал по отношению к ним смутное раздражение: вьются под ногами, гавкают или мяучат, только и смотри, как бы не наступить на чужую лапу или на хвост. Выпрашивают внимание, требуют заботы… а что в ответ?.. Шерсть на брюках?.. Царапины от когтей на руках?..

Он прочесал перья пальцами снизу вверх, почему-то затаив дыхание. Там, внутри, под перьями, филин был горячим. Под тонкой кожей чувствовались острые кости, в птичьей груди быстро стучало сердце. Персиваль приложил к нему ладонь. Послушал, как частый пульс отдаётся в руке.

– Ты живой… – пробормотал он, поглаживая чёрно-белую грудь. – Ты – живой.

Филин угукнул, придвинулся ближе, переступая мохнатыми белыми лапами. Когти у него были длиной в мизинец.

– Не спальня, а проходной двор, – сказал Грейвз, с трудом переворачиваясь на спину. – Сначала этот явился… Теперь ты… курица.

Он почесал филина по голове. Тот зажмурился от удовольствия, раскрыл клюв, будто заулыбался. У него была забавная морда… или лицо?.. Ньют наверняка знает, как это правильно называется. Легион подставлялся под руку, тыкался головой в ладонь. Это оказалось приятно. Грейвз ерошил ему перья, легонько дёргал за них, хватал за клюв. Филин в ответ хватал слабые пальцы, попискивал и щурил глаза.

– Дурацкая сова, – сказал Грейвз, забравшись ладонью ему под крыло – кажется, так делал Криденс со своей пернатой змеёй, и той, кажется, нравилось. – Бессмысленное животное. От тебя нет никакого толка.

Филину, кажется, было всё равно, есть ли от него толк, если его гладят по перьям и щекочут под клювом.

Персиваль глубоко вздохнул, сел в постели. Потёр лицо руками, чувствуя, как двухдневная щетина неприятно колет ладони. Ещё он чувствовал голод и усталость. Слабость во всём теле. Дрожь в правой руке, тупую ломоту в мышцах. От мысли о том, что начался новый день, и сейчас опять придётся что-то делать, что-то решать, с кем-то говорить – он испытал приступ отчаяния. Кроме того, руке за ночь не стало лучше, хотя он смутно надеялся, что вот-вот, что сейчас он отоспится…

Отоспится он, вашу мать, если кому-то невтерпёж залезать сюда среди ночи. Надо сказать Криденсу, чтобы он больше не смел… Надо. Опять надо. Персиваля тошнило от «надо», от этого слова ему хотелось заползти обратно под одеяло, укрыться с головой и лежать так лет сто.

Он провёл пальцами по волосам, вытащил перья. Длинные, жесткие, белые с чёрными поперечными полосами. Он почесал ими нос, который защекотало воспоминание о пушинке. Постучал упругим пером по губам, поймал зубами. Взял одно в правую руку, будто собрался писать – пальцы затряслись. Понятно. Значит, пока всё, что он может – взять кусок хлеба и поднести ко рту. Ничего тяжелее удержать не получалось, даже вилка и ложка дрожали в пальцах, так что ему приходилось есть левой рукой. А вот писать левой рукой он как-то не научился за сорок два года…

– Знаешь, а ты прав, – сказал он филину и взял перо зубами за кончик. – Это ты хорошо придумал. Молодец.

Легион довольно угукнул и сощурился.

Почти весь день Персиваль провел в постели. К счастью, без кошмаров. То ли их прогнала нечеловеческая усталость, которая помешала бы ему вылезти через окно в лес, кто бы его туда не звал. То ли чары Ньюта, который, засучив рукава, принялся экспериментировать над Грейвзом и здорово увлёкся. Вежливые просьбы сменились бесцеремонностью, Ньют коротко бросал: «Пейте», «Дайте», «Не мешайте», «Замрите». Грейвз не спорил, прекрасно понимая, что тот идёт вслепую – точно так же, как он сам шёл с Криденсом. Он не спорил с конспектами и тяжелыми пыльными фолиантами, разложенными по тёмно-синему с серебром покрывалу у него в ногах. С тем, что походный столик с котелком Ньют больше не забирал с собой, надёжно пристроив его у окна. Он не спорил даже с филином, который облюбовал себе изножье кровати и сидел там, вертя головой и попискивая.

Он не спорил, но нарушение привычного распорядка, суета, собственная немощность и безделье бесили его так, что к вечеру ему стало ощутимо лучше, и он без помощи Финли смог встать и перебраться в кресло у окна. Криденс явился на зов, виновато встал у порога, растерянно огляделся.

Спальня больше не выглядела как святая святых, в которую он робко вступал, осознавая значительность момента. Теперь тут был филин, который вертел головой, перепархивал с кровати на пол, с пола на комод, с комода на карниз под потолком, и угукал к месту и не к месту. Тут был хаос из книг и старых тетрадей на постели, раньше идеально заправленной, стол Ньюта у окна, старый плетёный стул и сам Ньют, со всклокоченными волосами, в рубашке и жилете, сосредоточенно моргающий в свои записи.

– Добрый вечер, сэр, – нерешительно сказал Криденс. Он явно ожидал, что останется с Грейвзом наедине, и теперь был неприятно удивлён, судя по взгляду, который он бросил в сгорбленную спину Ньюта перед тем, как потупиться.

– Садись, мальчик мой, – сказал Грейвз, поманив его к себе левой ладонью.

– Вы будете заниматься?.. – встрепенулся Ньют. – Я вам не помешаю?..

– Вы же работаете, – сказал Грейвз. – Я надеюсь, это мы вам не помешаем.

– Нет-нет, я… почти ничего не вижу и не слышу, когда глубоко… – он улыбнулся бегло и рассеянно, потеряв мысль, повернулся к своим записям и навис над ними, хмуря брови.

Криденс сделал пару шагов вперёд и остановился.

– Я могу сесть рядом с вами… сэр?

– Конечно, можешь.

Криденс с облегчением шагнул вперёд, опустился на пол у кресла и сел, скрестив ноги.

– Ты выучил то, что я велел? – спросил Грейвз.

– Да, сэр, – уверенно ответил тот.

Грейвз бросил ему на колени связку гусиных перьев и маленький нож:

– Пока рассказываешь, очини их для письма. Умеешь?..

– Нет, сэр, – тот поднял глаза.

– Возьми одно, я покажу, – велел Грейвз. – Сначала очищаешь нижнюю часть. Соскабливаешь лишнее, чтобы было удобно держать в руке. Потом срежь кончик… и вот тут сделай надрез. Срез нужно затупить ножом. Всё понял?

– Да, сэр.

– Тогда займись делом и рассказывай, что ты выучил.

– Вильгельм Фишер был первым из двенадцати добровольцев, которые вызвались защищать американское магическое сообщество, – начал Криденс, развязывая пучок перьев и раскладывая их перед собой.

Он рассказывал негромко, слово в слово то, что было сказано в энциклопедии. Грейвз отвлечённо слушал, иногда поправляя в датах или подсказывая, если тот забывал окончание фразы. Удивительно. Он не думал, что Криденс справится так хорошо. Он дал ему сложное задание не для того, чтобы проверить его силы или передать ему знания – а для того, чтобы тот был занят слишком сильно, чтобы изводить себя мыслями, тоской и чувством вины. А Криденс за сутки вызубрил двенадцать энциклопедических статей. Становилось понятно, как он смог выжить, подавляя в себе эту невероятную мощь. Воля у мальчика была железной, а ум – резвым и очень голодным.

Криденс рассказывал, увлекаясь, начиная улыбаться. Кучка готовых перьев перед ним всё росла, и они получались у него всё быстрее и изящнее. Он и сам заметил, что первые были очинены небрежно, так что начал перебирать их, выскабливая до гладкости и подрезая, если требовалось. Грейвз довольно улыбнулся. Молодец. Соображает.