Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"
Автор книги: Макс Фальк
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 57 страниц)
Дамблдор поднялся, потёр руки.
– Прошу меня извинить. Я должен вернуться в Хогвартс. Кажется, я больше ничем не смогу вам помочь, – сказал он.
– Подождите, – Грейвз остановил его. – На пару слов.
Они вышли из комнаты. Грейвз мельком коснулся плеча Криденса, проходя мимо, и тот благодарно, растерянно вскинул глаза. Потом качнулся к Тесею:
– Что такое «дипломатическая миссия»? – прошептал он.
Дамблдор прошёлся по коридору, который, благодаря его недавним стараниям, обзавёлся ковровой дорожкой и свежей краской на стенах.
– Я вас слушаю.
– Почему вы не едете в Дурмштранг? – прямо спросил Грейвз. – Не кормите меня сказками про то, что боитесь побега Гриндевальда. Волшебнику вашего уровня ничего не стоит обзавестись на время новой внешностью. Если бы вы захотели, он бы никогда не узнал, что вы в этом участвуете.
Дамблдор отвёл взгляд, отошёл к маленькому окошку в самом конце коридора. Машинально трансфигурировал решетчатый переплёт в ромбы.
– Есть ли надежда… есть ли возможность, – поправился он, – что вы постараетесь арестовать Геллерта, а не убить?
– Есть, – твёрдо сказал Грейвз. – Но мёртвым он меня тоже устроит.
Дамблдор покивал, будто соглашался. Грейвз подождал ещё какого-нибудь ответа, но тот молчал.
– Чего я не знаю? – негромко спросил Грейвз. – Вы знакомы с ним лучше, чем кажется.
Дамблдор спрятал руки в широкие рукава мантии.
– Геллерт… выдающийся волшебник, – сказал он, не поднимая головы. – Он всегда увлекался древней магией. Знаете, однажды… Он очень любил старинные лавки, – заговорил Дамблдор, будто решился на что-то. – Как-то раз он купил с витрины сломанный старинный веер. Простые деревянные планки, тусклый шёлк с росписью. Бледный, выцветший на солнце, какой-то… жалкий. Он лежал там просто так, украшением, но Геллерт с первого взгляда понял, что это не простая безделушка. Он взял его в руки, и… Я помню его взгляд. Такой радостный и пытливый…
Дамблдор побарабанил пальцами по руке, отвернулся к окну, стёр со стекла пятнышко краски.
– Магия оживала в его руках. Он сумел понять, что это за артефакт, какая в нём сила. Как его починить. У него есть дар… восстанавливать то, что забыто.
– Только почему-то его привлекает исключительно забытая тёмная магия, а не целительство, – сказал Грейвз, ничуть не тронутый этим рассказом.
– Тёмной магией часто называют всего лишь то, что до конца не понятно, – сказал Дамблдор, будто не услышал его замечания. – Волшебники прежних веков создавали могущественные артефакты, проводили ритуалы, которые занимали месяцы… Об этом наследии сегодня мало кто помнит. Геллерт – учёный. Он мог бы восстановить их, возродить, разобраться в том, что маги умели прежде. Он мог бы стать настоящей звездой. Если помочь ему направить его талант на благо магического сообщества…
– Помочь? – перебил Грейвз. – Направить? Он не ребёнок, а опасный преступник, который угрожает самому существованию магического сообщества. Я не собираюсь обсуждать, что было бы, будь мир идеален. Я вижу то, что есть: его нужно остановить, и я сделаю это даже ценой своей жизни, если придётся. И уж тем более ценой его собственной.
– Он очень опасен, – горько признал Дамблдор, качая головой, как болванчик. – Это так. Но он владеет магией, которую вы даже представить себе не можете, – с ноткой мольбы сказал он. – Если он погибнет, знания, которыми он обладает, будут потеряны. Может быть, навсегда. Может быть, пройдёт ещё сто, двести лет, прежде чем появится другой такой же учёный…
– А может быть, эти знания не просто так оказались утрачены, – жёстко сказал Грейвз. – Давайте обойдёмся без ностальгии. Дайте мне что-нибудь, за что бы я зацепился.
Дамблдор помолчал, в задумчивости кусая губы.
– Я наблюдал за ним долгие годы, – наконец сказал он. – Он не всесилен, хотя очень хочет таким казаться. Думаю, Старшая палочка – не единственный артефакт в его распоряжении. Геллерт… импульсивен, – признался он. – У него острый ум, он расчётлив и холоден, но его можно вывести из себя. Тогда он начнёт действовать необдуманно.
– И как же вывести его из себя? – спросил Грейвз.
– Он боится, что однажды кто-то окажется сильнее его. Он умеет виртуозно манипулировать. Втираться в доверие, отыскивать слабости, играть на них… Чужая сила его пугает. Когда мы были знакомы, мне казалось… Я сам был молод, – вздохнул он, оборвав себя.
Грейвз не стал уточнять, но ему показалось – он понял. По обманчиво спокойному голосу, по спрятанному взгляду. Они были знакомы, когда были мальчишками, а в те годы не думаешь о том, как может повернуться ваша судьба. Не рассчитываешь, что тот, в кого ты влюбляешься, окажется безголовой пустышкой… или станет преступником.
– Он убийца, – тихо сказал Грейвз.
– Криденс – тоже, – ответил Дамблдор. – Если бы так случилось, что Криденс увлёкся идеями Геллерта о свободе – вы бы смогли хладнокровно убить его?.. Вы бы оставили надежду его вернуть?.. Переубедить?.. Помочь ему?..
Нет.
Грейвз не ответил, но ответ был ясен и так. Нет. Если бы Криденс, ведомый страхом и гневом, вырвался бы из-под влияния Грейвза, разве он не попытался бы образумить его?..
– Спасибо за помощь, – сухо сказал Грейвз.
– Хорошего вечера, – нейтральным тоном ответил Альбус.
Криденс вскинул глаза, когда Грейвз вернулся в гостиную. Судя по обрывку разговора, он расспрашивал Тесея об анимагии. Тот отвечал немногословно, явно чувствуя себя рядом с Криденсом довольно неловко, и воспользовался появлением Грейвза, чтобы извиниться и прервать разговор.
– Я последую примеру профессора Дамблдора и откланяюсь, – сказал Талиесин, снимаясь с подоконника. – Чтобы всё вышло, как задумано, завтра я лично прослежу, чтобы господин посол отобедал в нужном месте. В два часа дня.
– Будьте осторожны, – попросил Грейвз, на прощание пожимая ему руку.
– Вы читаете мои мысли, сэр, – Талиесин улыбнулся.
Они остались втроём. Тесей задумчиво водил костяшками пальцев по губам, глядя в сумерки за окном. Криденс, практически расслабившись, с тихой улыбкой наблюдал за ним. Анимагия его впечатлила. А может быть, он всегда хотел собаку. У него были Легион и Хоуп. Наверное, мальчишка из строгой семьи и мечтать раньше не мог, что у него будут домашние любимцы, да ещё такие: почтовый филин, волшебная пернатая змея. Но наверняка ему хотелось бы пса. Большого, чтобы можно было обнимать за шею и прижиматься лицом к мягкой шерсти.
Если вернёмся, – подумал было Грейвз, но не додумал мысль до конца. – Когда вернёмся… тогда и решим.
Тесей залез в карман сюртука, достал сигареты и заглянул в пачку.
– Две, – сообщил он, глянув на Грейвза. – Разделишь?
– Сколько я уже тебе должен? – с улыбкой спросил тот.
– Двадцать четыре с половиной.
– Скамандер, не будь жлобом, – усмехнулся Грейвз. – Я же не считаю, сколько кексов ты запихнул в себя.
– Ладно, двадцать четыре, – смилостивился тот.
– Двадцать пять, – Грейвз протянул руку, и Тесей сунул сигарету ему в пальцы.
– Выйдем на воздух?..
Сумерки на улице были бы куда приятнее, если бы их не наполняло зловоние, струившееся из подворотни, где бродяги устраивались на ночь среди рваных засаленных одеял, газет и ящиков из-под овощей.
– Ты видел Ньюта чаще, чем я за последние три года, – сказал Тесей, щёлкнув потёртой зажигалкой. Грейвз наклонился к огоньку, прикрыв его ладонью. – Как он?..
– В порядке.
Грейвз прислонился спиной к стене, глубоко затянулся дымом.
– Он здорово помог нам в Нью-Йорке. Молодец.
– Как так случилось, что Гриндевальда раскусил мой брат, который тебя даже в глаза не видел?..
– Именно это ему и помогло, – с некоторой долей мрачности сказал Грейвз. – Его не ослепила моя харизма.
Тесей кашлянул, сплюнул под ноги.
– Насчёт твой харизмы… ты ведь не втянул Ньюта… во всё это?
– Во что?.. – рассеянно спросил Грейвз, выпуская дым.
– Не заставляй меня произносить это вслух, – раздражённо сказал Тесей. – Ты и мой брат… Почему он так часто бывал у тебя?..
Грейвз поперхнулся дымом, хохотнул, насмешливо посмотрел на старого друга.
– Почему вы, Скамандеры, так интересуетесь моей личной жизнью?
– Что значит – мы?
– Это значит, что Ньюта тоже очень волновало, с кем и по какой причине я сплю.
– Наверняка он просто по привычке изучал брачные обычаи редких тварей. Не увиливай, Грейвз. У тебя с ним что-то было?
– Тебе вежливо или правдиво? – с издёвкой спросил тот.
– И так и так, – насторожившись, отозвался Тесей.
– В память о нашей дружбе я бы не смог разбить сердце твоему брату, – с пафосной серьёзностью сказал Грейвз.
– Это было вежливо или правдиво? – переспросил тот.
– А ещё вы, Скамандеры, совершенно не в моём вкусе, – беззаботно сказал Грейвз. – И вот это – чистая правда.
– Рассказывай, – проворчал Тесей. – Любой, кто носит брюки, уже в твоём вкусе.
– Ты про тот случай в восемнадцатом, – Грейвз с насмешкой сощурился, – когда мы развели на двоих флягу спирта, а утром ты сделал вид, что ничего не было?..
– Ничего и не было, – напряжённо отозвался Тесей.
– Было.
– Не было.
– Тогда почему утром моя рука…
– Потому что ты был пьян, как ирландец в День святого Патрика.
– …обнаружилась у тебя в штанах?..
– Перси, я всегда снисходительно относился к твоим закидонам, но сейчас ты перегибаешь. Я такого не помню.
– А я помню.
– Тебе приснилось.
– Тогда почему ты такой красный?
– От злости. Хочется тебе врезать, чтобы перестал молоть чушь. – Тесей затянулся последний раз. – Мне пора. Меня ждут дома. Постарайся не нарываться.
– Гриндевальд уже дважды не сумел убить меня, – сказал Грейвз, усмехаясь. – Наверное, у него слишком остро развито чувство прекрасного. Он не может лишить мир такого, как я.
– Ты идиот, Перси, – буркнул Тесей. Коротко обнял его, от души припечатав ладонью по спине, бросил окурок и растворился в сумраке.
Если ты не сможешь вернуться (Персиваль Грейвз)
– Сэр, я давно хотел вас спросить, – начал Криденс.
– О чём, мой…
Грейвз споткнулся на полуслове, ему стало трудно дышать. В груди, как щенки в коробке, закопошились глупые ласковые слова: налезали друг на друга, тявкали, подвывали. Что это за выводок, откуда он взялся? Раньше Грейвз был уверен, что если у него внутри и живёт зверь, которому нельзя давать волю, то он по крайней мере один. А эти откуда, зверёныши? Кто их родил? Ведь не вылупились же они из той похотливой твари с огненным хвостом, что скакала в груди, как в клетке?..
Грейвз поставил на подоконник начищенный ваксой ботинок, в отражении оконного стекла посмотрел на Криденса. Тот всё утро не отрывался от книжных полок: перебирал книги, расставлял их то так, то эдак, протирал пыль, иногда открывал и зачитывался парой фраз. Куда этот нежный выводок – ему отдать?.. Он любит волшебных тварей, может, и этих полюбит.
Ты к нему, Персиваль, каждый день, – вмешался внутренний голос, – «сделай то, сделай это». Прочитай заклинание, поиграй со мной в шахматы, покажи мне обскура, оближи мне член. Скажи ему наконец, что он – не просто «полезный». Что он для тебя – «мой милый». И даже «мой дорогой». Хватит ему быть «хорошим», пора повышать ставки. Он должен узнать. Сейчас. А то другого случая не представится.
Грейвз так и не закончил вопрос. Аккуратно составил рядом оба начищенных до блеска ботинка. Обувь на подоконнике выглядела, как тайный шпионский знак, вот только Грейвз не знал, кому подаёт его. Он бросил взгляд на часы на каминной полке. Бронзовая девушка, почти девочка, сидела на бронзовом мостике, подобрав под себя ножки в модных туфельках с ремешком, и читала бронзовую книгу, изящно склонив бронзовую головку. Одним локтем она небрежно опиралась на круглый циферблат, который показывал одиннадцать.
Как медленно! Грейвз в очередной раз шагнул к ней, прислушался: но нет, часы не остановились, тикали, как им и было положено. Это время растягивалось, как смола, густое, тяжёлое.
Грейвз взялся за одежную щётку, провел по рукаву пиджака, который висел на плечиках. Не для того, чтобы привести в порядок – он полчаса назад вычистил его так, что теперь, переусердствовав, рисковал повредить тонкую шерсть. Но ему было необходимо чем-то заняться, успокоить нервы.
– О чём ты хотел спросить, Криденс?
– Откуда у вас эта магия?.. – тот оставил в покое книги, повернулся лицом. Грейвз опустил щётку, выпрямился. Посмотрел на него. Криденс держался одной рукой за книжную полку позади себя, будто ему не хватало опоры, которую давали ноги.
Тревога царапалась в грудь, в голове, как заезженная пластинка, крутился последний разговор с Ньютом, снова и снова сбиваясь на одну фразу. «Жизнь в одиночестве». Больше всего Грейвз боялся, не совершил ли он страшную ошибку тогда, явившись за Криденсом.
Подумай, Персиваль, как следует подумай, что будет, если ты не сможешь вернуться. Что будет с Криденсом? Не лучше ли было оставить всё как есть, Персиваль? Не манить его надеждой на лучшую жизнь, не учить магии, не приручать. Пусть бы он оставался с Ньютом, глядишь, всё бы выправилось само собой. Не сразу, не быстро. Но как-нибудь. Ньют славный парень, нашёл бы к нему подход. Рано или поздно нашёл бы. Если бы Ньют не гостил в Гленгори, навещая вас, Гриндевальд бы его не похитил. Не пришлось бы теперь наскоро стряпать план, который и планом-то не назовёшь: поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Не возьми ты к себе Криденса – все были бы сейчас в безопасности. И ты, и он, и Ньют, и Тесей, и Эйвери.
Может, всё было зря, Персиваль? Вот он смотрит на тебя чёрными глазами, верит тебе, как богу. А что ты дал ему? Коротенькую иллюзию, что мир не так уж и плох? А каким этот мир станет для Криденса, если в нём не будет тебя? Подумай, хотя бы сейчас, как он переживёт твою смерть. Как ты себе представлял это – вот он погорюет чуток, а потом махнёт через океан, домой, войдёт в твой особняк, где на каждой вещи твои инициалы – золотом, серебром и шёлком. Где на галерее появится твой портрет, и ты будешь сидеть там, как тебя и нарисовали, задом на своём рабочем столе, видеть мир сквозь картинную раму… Как он, интересно, оттуда видится?..
Может, Криденс иногда будет приходить к тебе. А может, нет. Был бы у тебя портрет Лоренса – ты бы к нему приходил?..
– Сэр?.. – позвал Криденс.
Грейвз вздрогнул, вырванный из своих мыслей, выронил щётку. Та с грохотом ударилась в пол, отскочила к ногам Криденса. Тот поднял её.
– Сэр, всё в порядке?..
– Прости, я задумался, – Грейвз провёл рукой по слегка влажному лбу, чувствуя, как подрагивают от ужаса пальцы. Присел на подлокотник кресла, чтобы не упасть от внезапного приступа слабости. – Что ты спросил?
– Я спросил, откуда у вас эта магия, – настороженно повторил тот, подходя ближе. Он насупленно смотрел из-под бровей, как всегда, когда его что-то тревожило.
– Я родился магом, – сказал Грейвз, стараясь говорить спокойно. Но даже сам слышал, как напряжённо звучит голос.
– Нет, другая, – Криденс встал рядом, коснулся рукой его груди. – Вот здесь.
Грейвз глянул себе на грудь, но увидел там только рубашку и тёмный жилет. Никакой магии на них не было, да и под ними – тоже, если не считать его некоторым образом волшебное тело.
– Это как будто рисунок. Вот так, – палец Криденса очертил широкий круг поверх рубашки, – и здесь знаки, – он провёл несколько лучей от сердца.
– Ты видишь на мне чужую магию? – новое беспокойство прогнало ужас, Грейвз подобрался, внимательно глянул на лицо Криденса.
– Нет, нет, она не чужая, – Криденс нахмурился и закусил губу, пошарил взглядом по плечам Грейвза. – Она ваша. Но очень старая. Я не могу её прочитать, – жалобно признался он. – Я хотел найти в энциклопедии что-то похожее, но там нет… Я разобрал только, что это про кровь… и про дерево. Про змею, которая съела лягушку. А вы не видите? – с удивлением спохватился он.
– Нет, я не вижу, – негромко сказал Грейвз, начиная догадываться о природе этой магии. Ну, Гондульфус, ну, сукин… дед. Знал же. И ни словом не обмолвился. Даже не намекнул! – Я не вижу магию так, как ты, Криденс, – сказал Грейвз. – И давно это у меня?.. – небрежно спросил он.
– Всегда было, – смущённо отозвался Криденс. – А что это такое?..
– Вот что, – Грейвз решительно встал, подошёл к книжной полке и выдернул первую попавшуюся книгу. Положил на бюро и раскрыл. Криденс, заинтригованный, заглянул ему через плечо, но увидел только желтоватый форзац с пятнами сырости.
– Я ничего не вижу, – в замешательстве сказал он.
– И я, – сказал Грейвз и дал ему перо в руки: – Нарисуй, что ты видишь. Прямо тут, – он ткнул в книгу.
Криденс, проникнувшись маленьким расследованием, сосредоточенно закусил губу, отодвинул Грейвза, и быстрыми линиями начертил схему. Круг, пронизанный ветвями дерева. Ветви голые и пустые, лишь на одной ещё треплется последний лист. Корни свернулись в клубок, завязались в узел, проросли сквозь разрубленную пополам черепаху – мёртвый символ женского начала и долголетия. Вокруг ствола восемь раз обвилась змея, у неё в пасти – лягушка с повисшими лапками.
– Я не понимаю, о чём это, – сказал Криденс. – Вы знаете?..
Грейвз знал. В Ильверморни изучали индейские проклятия. Змея, символ мужского начала. Лягушка, символ плодовитости. Дерево, символ жизни, знак рода. Восемь витков, восемь поколений.
Символы в круге были безжалостными. Ты никогда не продолжишь свой род. У тебя никогда не будет наследника. Теперь Грейвз понимал, почему… Почему он родился тем, кем родился. Почему его никогда не привлекали женщины, почему он даже представить себе не мог, чтобы прикоснуться к женскому телу, почему у него никогда не получилось бы провести ночь ни с одной.
Он был обречён стать последним в роду. Как ни старайся, проклятие есть проклятие. На роду тебе написано, Персиваль, быть содомитом и никогда не иметь детей. Он всегда смеялся над семейной легендой… Досмеялся.
– Я могу это снять, если хотите, – наивно предложил Криденс.
Грейвз моргнул, ошеломлённо посмотрел на него. Его бросило в жар.
– Ты можешь… что?
– Я могу снять. Если вам надо, – тревожно повторил Криденс. – Расплести. Я вижу, откуда оно растёт.
Криденс коснулся его груди, покрутил пальцем, будто намотал на него невидимую нить. Грейвз почувствовал, как она потянулась из него, будто из старого шерстяного свитера, сердце с непривычки заныло. Задохнувшись, он схватил Криденса за руку, удержал.
Проклятие, которое убивало их род. Он может… снять?.. Проклятие, которое не позволяло ему завести настоящего наследника, потому что он не мог даже представить себя с женщиной, не то что провести акт зачатия. Потому что он был… собой. Всегда влюблялся только в мужчин, желал только их. Если Криденс сумеет, тогда…
– Подожди, – прошептал он. – Подожди…
– Что-то не так, сэр? – Криденс выглядел озадаченным.
Грейвз почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Он сможет найти себе девушку. Влюбиться. Жениться. Завести семью, детей, даже не одного, а нескольких. Продолжить род по крови, исполнить мечту. Криденс даже не понимал, что предлагает бесценный дар. Грейвз держал его за руку.
И что будет тогда?.. Что будет – с ними? Он ведь не сможет оставить Криденса при себе. Они должны будут разлучиться.
Ты ведь всегда хотел этого, – зашептал внутренний голос. – Соглашайся. Он сам предлагает! Ты дал ему всё, что мог, у тебя больше ничего нет. Пусть это будет его благодарность за всё, что ты сделал. Останьтесь друзьями. Он всё равно однажды уйдёт, он тоже кого-то встретит, моложе, веселее, чем ты. Так лучше – сейчас… И ты больше не будешь один, даже когда он уйдёт – ты не будешь!.. Ты исполнил его мечту, взял с собой – пусть он исполнит твою. Это честно!..
– Я не хочу, – тихо сказал Грейвз. – Не нужно его снимать.
– Нет?.. – непонимающе переспросил Криденс. – Оно вам зачем-то нужно?
Грейвз взял его за затылок, прижал лбом к своему лбу.
– Оно мне не мешает, – сказал он. – Всё в порядке. Здесь не о чем беспокоиться.
– Хорошо… а что оно значит? – с любопытством спросил Криденс.
– Ничего серьёзного, – небрежно сказал Грейвз. – Только то, что я никогда не женюсь.
У Криденса радостно вспыхнули глаза, он улыбнулся:
– Правда?..
– У меня уже есть ты, – Грейвз пожал плечами. – Этого достаточно. Мне достаточно одного тебя.
Он резко захлопнул книгу и жестом отправил её на полку. Потёр ладонью колючую щёку, опять посмотрел на часы. Половина двенадцатого. Надо бы было побриться.
С тех пор, как правая рука перестала служить ему, как полагается, он использовал магию: безопасные бритвы вызывали у него скептическую ухмылку. Он не желал к ним даже притрагиваться. В этот раз, чтобы пристойно выглядеть, придется быть очень и очень внимательным.
Криденс тронул его за локоть:
– Позвольте, я вам помогу? – спросил он. – У меня кое-что есть для вас.
Криденс ушёл, пошуршал чем-то в соседней комнате, вернулся с грубой деревянной шкатулкой, на вытянутых руках протянул её Грейвзу:
– Вот. Я могу вам помочь, сэр, – твёрдо сказал он.
Грейвз, ещё не вполне оправившись от собственного судьбоносного решения, подошёл ближе и поднял крышку. Внутри, на выцветшей синей ткани, лежали бритвенные принадлежности: помазок со слегка лохматой щетиной, убранной в гладкую деревянную ручку, фарфоровая чашка для мыла и бритва. Они явно были не новыми, но прежний владелец, кажется, был аккуратным, и они служили ему долгие годы – возможно, до тех пор, пока он не скончался, и вдова не отнесла его скупое наследство старьевщику.
– Я купил для вас, – тихо сказал Криденс. – Вы разрешите?..
Грейвз рассеянно провел пальцем по спинке бритвы, взял её в руку. Раскрыл, осторожно проверил ногтём остроту. Благодарно взглянул на Криденса.
Бритьё всегда было его священным ритуалом с тех пор, как он впервые взял бритву в руки – ещё в Ильверморни, на шестом курсе, когда юношеский пушок на щеках потемнел и загрубел. Многие его однокурсники, щеголяя возрастом, отпускали усы и бородки, чтобы казаться взрослее. Персиваль не любил эту моду, ему нравились гладкие лица…
Как у Реми. Его гувернёра. Окунувшись назад, в прошлое, Грейвз удивился, как много всего перенял у него. Беглый французский… Привычку курить. Любовь к глубоким, насыщенным запахам. Умение смеяться над своими промахами и быть снисходительным к чужим… Манеру бриться до нежной гладкости кожи.
Отец никогда его этому не учил. И даже если бы попытался – Персиваль бы отказался от помощи, ревниво охраняя своё детское воспоминание о том, как он однажды, дурачась, вымазал в пене всё лицо, а Реми со строгим и насмешливым взглядом раскрыл бритву и сказал:
– Ну, молодой человек, теперь сидите спокойно.
Он усадил Персиваля на табурет в ванной, крепко взял его за голову, примерился – и скользнул по щеке острым лезвием.
Персиваль помнил это щемящее, тайное до зуда в коленях чувство взрослости, которое впервые тогда ощутил. Он помнил серьёзное, красивое лицо Реми высоко над собой. Перекинутое через плечо полотенце, капли воды на загорелой шее у расстёгнутого воротничка рубашки, горький запах можжевельника и лимона. Это было посвящение в настоящий, огромный мир. Как будто из простого, маленького, карикатурного детского мирка он шагнул в большой, сильный и яркий.
И потом, десять лет спустя, он сам впервые взялся за бритву, повторяя всё то, чему научился, по утрам разглядывая Реми.
Криденс наверняка не знал, даже не догадывался о том, что означало для Грейвза это утреннее священнодействие. Но он очень хотел помочь.
– Хорошо, – сказал Грейвз, опуская крышку. – Давай. Буду тебе очень признателен, Криденс.
Тот робко улыбнулся, смущённо прикусил губу.
– Спасибо, сэр, – шепнул он. – Сядьте… к свету.
Он принёс горячую воду, с серьёзным и сосредоточенным видом развёл в чашке мыло, взбил пену. Намочил полотенце. Грейвз сел у окна, сцепил пальцы. Его тянуло закрыть глаза, но он не стал. Удержал так и лезущие наружу советы: Криденс прекрасно знал, что нужно делать, и не нуждался в указаниях.
Спокойствие давалось Грейвзу не без труда. Приготовления вызывали у него… тревогу?.. Нет. Грусть и… волнение. Криденс стремительно повзрослел. Стал самостоятельным. Оперился. Что с ним будет потом, когда всё это кончится? Что будет дальше, когда они вернутся в Нью-Йорк?..
Зря отказался снимать проклятие, Персиваль, – укорил его внутренний голос. – А если он не захочет остаться?.. Ты открыл ему дверь в мир магии и свободы – и с чем ты останешься, если он захочет пожить в нём самостоятельно?.. Ты приведёшь его в круг своих друзей, а он возьмёт да влюбится в кого-то ближе к себе и по возрасту, и по интересам. Молча, конечно, не уйдёт, он не подлец. Ты останешься другом, советчиком. А потом он женится на какой-нибудь милой маленькой леди, и для его детей ты будешь – дядя Перси…
Грейвз молчал от придуманной горечи, которой ещё не случилось, и может быть, никогда не случится. Воображал Криденсу семью, лишь бы не думать о том, что может остаться для него другом – в виде могильного камня.
Криденс, не подозревая о его метаниях, подступил вплотную к нему, встал между коленей, взялся за помазок. Пена легла на щёку – тёплая, мягкая. Она резко пахла свежей молодой хвоей – не так, как он привык, не тонкой кедровой стружкой с оттенком цветов апельсина. Этот запах был грубым… но это было неважно. Грейвз поднял лицо, чтобы Криденсу было удобнее. Глаза так и не закрыл, но взгляд не поднимал – не мог.
Криденс, затаив дыхание, бережно проводил кистью по его лицу. Пены было уже достаточно, но Криденс не останавливался, подправляя то здесь, то там, будто хотел, чтобы она легла ровно, как взбитые сливки на торт. Грейвз молчал.
– Я всё делаю правильно, сэр?.. – тихо спросил Криденс.
– Ты сам знаешь, что да, – негромко ответил тот.
Криденс отставил чашку, отложил помазок и одним точным взмахом распахнул бритву. Грейвз против воли почувствовал, как к лицу приливает жар. Попытался сдержать его, но безуспешно. Он покраснел.
Криденс с бритвой в руках был опасен. Нет, он и без бритвы был опасен: он был обскуром, он был магом. И Грейвз знал, что Криденс никогда не обернёт оружие против него. Но эта материальная, холодная сталь в его руке была очень своевременным напоминанием о его мощи.
И это возбуждало.
Криденс молча поднял руку, придержал его за голову. Немного помедлил – и лезвие с хрустким шорохом скользнуло от виска вниз.
Грейвз сидел, не шевелясь. Сердце ухало вниз каждый раз, когда острое лезвие касалось кожи. Он старался дышать тихо, чтобы не сдуть пену из-под носа, но так и хотелось вдохнуть поглубже, выдохнуть резче. Закрыть глаза и забыть обо всём, кроме этих касаний. Не готовиться к ним, не следить за ними, а просто чувствовать их, внутренне вздрагивая, когда металл на секунду льнёт к коже и срывается вниз.
Грейвз непроизвольно сглотнул. Он понимал, что краснеет. Понимал, что Криденсу это заметно. Прежде он не выдавал своего влечения так… явно. Он всегда контролировал, какой ответ показать Криденсу: сдержаться или позволить себе стон, отдать ему всё внимание, забыв о себе – или чуть-чуть расслабиться, позволить себе удовольствие. Он зажигался влечением в моменты интимности, кровь приливала к лицу, но это было естественно, это было приятно. Давно не бывало так, чтобы он краснел от возбуждения, как юнец, почти без повода, никого не касаясь. Чтобы, одетый, он чувствовал себя голым.
Он поднял глаза. Криденс был собранным, даже немного хмурым.
Ты видишь – ты волнуешь меня, – мысленно признался Грейвз. – Я даже не могу это скрыть. Хотел бы. Но не могу.
Криденс не улыбнулся, встретившись с Грейвзом взглядом, но плотно сжатые губы слегка разжались и порозовели. Как будто бы он услышал. И понял.
Они обменивались короткими взглядами, как телеграммами – скупыми, составленными из обрывков слов. Грейвз первым отводил глаза. У Криденса раздувались ноздри, желваки прокатывались под кожей, когда он сжимал челюсти. Лёгкими касаниями пальцев он поворачивал Грейвзу голову. Задерживал дыхание, чтобы случайно не сбить руку и не рассечь кожу. Зря волновался – рука у него была твёрдой.
Он проверял гладкость кожи так, как научил его Грейвз: прикладывал костяшки пальцев к щеке, гладил вверх, вниз. Короткая, непредусмотренная процессом ласка. Грейвзу хотелось почувствовать вместо пальцев его губы. Прижаться лицом к ним, не дать отстраниться…
Напряжение насыщало воздух, будто перед грозой. Шорох. Взмах. Взмах. Они молча встречались глазами. Криденс хмурился, покусывая губу. Грейвз сидел, выпрямив спину и подняв лицо, так тихо, что не слышал даже биения крови в висках.
– Всё, – Криденс вытер бритву о полотенце, отложил её в сторону. Промокнул остатки пены возле уха и на горле, у ворота белой рубашки.
– Спасибо, Криденс, – шепотом сказал Грейвз. Звуки застряли в горле, ему даже дышалось с трудом.
– Я рад вам помочь, сэр, – точно таким же голосом, севшим от возбуждения, сказал Криденс. Он опустил глаза, ресницы у него задрожали, будто он пытался удержать себя от чего-то. Не удержал – вскинул взгляд.
Они рванулись друг к другу одновременно. Криденс швырнул полотенце в сторону, Грейвз схватил его за шею, нагибая к себе. Они столкнулись зубами и ртами, яростно, будто в споре. Грейвз обхватил Криденса за пояс, притискивая к себе. Оторвался от поцелуя, вжался лицом в его живот.
Странно-знакомое чувство, чёрное и жгучее, как ожог, затопило его. Страх. Он стиснул Криденса обеими руками, судорожно вдохнул. Криденс, не церемонясь, дёрнул на нём рубашку из брюк, не спрашивая никаких разрешений. Грейвз торопливо рванул пуговицы у горла, Криденс содрал его рубашку через голову, прямо вместе с жилетом. Стул грохнул об пол, когда Грейвз вскочил на ноги. Криденс жадно приник губами к его шее, лизнул, застонал под ухо. Тесно скользнул ладонями по обнажённой спине, лихорадочно хватая губами за плечи.
Он чувствовал тот же страх, что и Грейвз. Сколько времени им отмерено, никто не знал. Может, это последний раз, когда они могут быть вместе, и другого уже не будет, потому что один из них не вернётся.
Грейвз схватил его за затылок, зло и отчаянно впиваясь в губы. Он думал когда-то, их первый раз будет другим – проникновенным и страстным, с открытыми глазами – он хотел провести Криденса по всему пути до конца, но выходило совсем не так, и его это не волновало. Первый раз будет прямо сейчас. Другого времени, других обстоятельств не будет.
Криденс с силой дёрнул его за пояс брюк, расправляясь с ширинкой, Грейвз возился с его рубашкой, но пальцы неловко путались, будто стали ещё слабее, чем прежде. Криденс с горячим вздохом сунул руки за пояс его брюк, бесстыдно сжал пальцы на бёдрах, скользнул к ягодицам. Он глотал воздух, будто хотел что-то сказать, но не мог, и Грейвз надеялся, что сейчас не услышит ни «сэр», ни «мистер Грейвз». Потому что вся разница между ними, сэры и мистеры, затерялась где-то в другом месте, улетела на пол вместе с рубашкой, упала к ногам вместе с брюками, когда Грейвз оказался обнажённым – первым, а Криденс даже не отодвинулся, чтобы бросить на него взгляд. Хотя он давно мечтал об этом. Раздеть его. Посмотреть на него.