Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 57 страниц)

– Да, сэр, – послушно сказал тот.

– Ты очень сильный и талантливый маг, Криденс, – добавил Грейвз. – Но пока ты не научишься управлять своей силой, тебе нельзя колдовать самостоятельно. Я запрещаю это.

– Если я буду колдовать без разрешения, вы накажете меня?.. – тихо спросил Криденс.

– Да, – жестко сказал Грейвз. – Будь уверен. Теперь запиши всё, о чём мы сейчас говорили, и перейдём к следующей теме.

Гарри Гудини

Дни бежали за днями, жизнь казалась спокойной и мирной. Криденс осваивал науки так быстро, что Грейвз испытывал удивительную смесь восхищения и гордости, слегка приправленную завистью. Они занимались каждый день, кроме субботы и воскресенья. По субботам у них гостил Ньют. Он появлялся после завтрака со своим неизменным чемоданчиком, полным любопытных и уродливых тварей. Криденс скрывался там на несколько часов: он испытывал необъяснимую симпатию к волшебным существам, а те отвечали ему безоговорочной взаимностью.

Ньют изумлялся его успехам в дрессировке Хоуп. Окками слушалась Криденса беспрекословно, то вырастая размером с дом, то сжимаясь до едва заметного червячка. Криденс приноровился ездить на ней верхом, и иногда они с Ньютом катались на ней вокруг озера.

Грейвз изучал «Вредоносные чары», пару раз побывал в гостях у Талиесина Эйвери и взбудоражил местное общество, голодное до сплетен, изложением истории с Гриндевальдом. Единственное, о чём он умолчал – о том, что обскур оказался поразительно живучим.

Эйвери не стал делать тайны из того, что у Грейвза появился протеже, но это обстоятельство никого особенно не заинтересовало. Маги удовлетворились небрежным объяснением, что Грейвз взял себе воспитанника, поскольку к сорока годам не нажил жены и детей, а коротать время одному в глуши скучно. Они сочли это разумным решением, приличествующим одинокому холостому джентльмену. Похоже было, что никому из них даже в голову не пришла мысль о том, что двух мужчин, живущих вместе, может связывать не только процесс обучения. Хотя, возможно, им было просто плевать.

Английские традиции вообще не подразумевали сования носа в чужие дела. Как ни странно, в либеральной Англии, где соблюдение Статута о Секретности было в основном вопросом вежливости, а не выживания, маги за пределами общих городков и деревушек жили так, будто не-магов просто не существует. Они понятия не имели о событиях в людском мире, об их привычках, быте, традициях и законах. Они замкнулись сами в себе и в любые контакты с не-магами вступали крайне неохотно.

А в Америке, где свирепствовал закон Раппапорт, маги и не-маги больших городов сталкивались ежедневно и ежечасно. Там никто не мог позволить себе одеваться в старомодные робы и мантии – маги старались мимикрировать под немагическое большинство настолько, насколько это было возможно. Нельзя было избежать короткого обмена ничего не значащими фразами в булочной, на перекрёстке у светофора, в кофейне и просто на улице.

Грейвз, в частности, был отлично осведомлён о жизни не-магов хотя бы потому, что если ты отвечаешь за безопасность всего сообщества, противника надо знать в лицо. Он держал проверенных ребят в редакторах каждой крупной газеты каждого крупного города, так что если секретность оказывалась под угрозой из-за какой-нибудь сенсационной статьи, Грейвз узнавал это первым. Авроры под прикрытием жили самой простой не-мажеской жизнью, занимались не-мажеской работой, получали не-мажеские деньги.

Этот проект был целиком и полностью его детищем. Он создал его ещё когда руководил Отделом по контролю за соблюдением Статута о Секретности. Они с Серафиной изумлялись вдвоём: почему никому не пришла в голову такая простая идея – следить за газетами и радио не-магов, чтобы знать об их настроениях?..

Сидя в гостях у Эйвери и наблюдая местное общество, Грейвз часто думал о том, как любопытно устроена жизнь: в Америке, славящейся самыми строгими законами, мага от не-мага порой не отличишь, а в старой доброй терпимой Британии им просто нет друг до друга дела.

– Теперь за магическим правопорядком следит Джастус Пилливикл, что значит: каждый сам за себя, надеяться на аврорат бесполезно! – недовольно вослкикнул молодой человек в мантии, расшитой золотыми драконами, и фамильярно присел на подлокотник кресла. Под распахнувшимися полами мантии был брючный костюм с длинным сюртуком.

– Мабон, тебе все говорили, что ты ещё молод для этой должности, – заметил Юлий Малфой – статный, высокомерный волшебник, который считал свой род чуть ли не от Вильгельма Завоевателя, и на этом основании держался с королевским снобизмом. Грейвз, который знал полторы сотни поколений материнского рода, находил это забавным.

– Все хорошие должности всегда достаются старикам! – обиженно надулся Мабон.

Грейвз переглянулся с Малфоем, и они сдержанно улыбнулись друг другу. Мабон Флинт был амбициозным юношей, но, к сожалению, его амбициям не позволяло воплотиться в жизнь абсолютное неумение прислушиваться к старшему поколению. В кругу своих сверстников он обладал определённым авторитетом, но в основном этот авторитет держался на громком голосе и кричащей одежде. А ещё ему недоставало чайной ложечки разума.

Постоянными гостями в доме Эйвери была небольшая компания чистокровных семей – Блэки, Лестрейнджи, Розье, Малфои и ещё с десяток фамилий. Почти все были в дальнем родстве друг с другом, так что атмосфера здесь обычно держалась свободная.

– Мерлин нас упаси от таких авроров, – вполголоса заметил Талиесин, появляясь за плечом Грейвза с двумя бокалами шампанского. Грейвз с благодарным кивком принял один. Талиесин задержал на нём рассеянный взгляд, будто вдруг задумался и не отвёл глаза, как предписывала вежливость. Грейвз ответил, ничуть не смутившись, сделал глоток. Талиесин опустил взгляд и улыбнулся.

Они прекрасно поняли друг друга. Пару месяцев назад Грейвз, пожалуй, не отказался бы свести очень близкое знакомство с мистером Эйвери, но сейчас это было некстати, и он отбросил мимолётное сожаление.

По гостиной гуляли разговоры о политике, о политиках и Министерстве, которым каждый, кажется, был недоволен.

– Эйвери! – проснулся какой-то сморщенный, как сушёный гриб, волшебник в кресле у камина. – Вы же у нас по дипломатической части. Почему наши послы за океаном присылают такие безобразные отчёты? Они вообще не понимают, что происходит в Америке? В газетах пишут такую чушь!..

– Так ведь Гудини убили, – сказал Эйвери. – Без него они как без рук.

– Простите?.. – Грейвз нахмурился, глянул на Талиесина, который стоял почти вплотную. – Вы говорите о Гарри Гудини?..

– О, – Талиесин посмотрел ему в глаза с сочувствием и лёгкой насмешкой. – Вы не знали, что он работает на британское Министерство Магии?..

– Я не знал, что он умер.

– Ещё в прошлом ноябре. Вы были знакомы?..

Грейвз промолчал. Коротко извинившись, отошёл к окну. В один глоток допил шампанское, поморщился, когда пузырьки ударили в нос.

Гарри Гудини был его самым лучшим (и самым неуправляемым) агентом. Грейвз считал его своей личной удачей, поскольку переманил его из-под крыла британского Министерства Магии. Конечно, он знал, что Гудини продолжал отправлять весточки в Британию, но пока он продолжал действовать и в интересах МАКУСА, на это можно было закрывать глаза. В суматохе расследования и в хаосе, который начался после побега Гриндевальда, Грейвз не вспоминал о Гудини – ему было не до того.

Гарри был гением. Он занимался разоблачением не-магов, которые провозглашали себя чародеями и волшебниками, и активно уничтожал веру простых людей в волшебство. Кроме того, он втёрся в доверие к ФБР и расследовал, если можно так сказать, «паранормальные явления», то есть – случаи нарушения Статута о Секретности. Как волшебник он не хватал звёзд с неба, но у него был особенный талант: он всегда чувствовал, когда ему врут. И он хорошо знал Грейвза. Пожалуй, даже лучше, чем Серафина. Пожалуй, Персиваль даже мог бы назвать его своим другом.

Они встречались раз в пару месяцев, когда Гарри заявлялся в аврорат с пачкой новостей о том, что происходит в мире, а также с какой-нибудь не относящейся к делу, но уморительно забавной историей. Единственный человек, который заставлял Персиваля смеяться. С ним было легко позлословить за рюмкой отличного коньяка, к которому Грейвз питал позорную слабость, и который Гарри всегда приносил с собой за пазухой. Он постоянно колесил по миру, появляясь то на Восточном побережье, то на Западном, то пропадая на несколько недель, то выныривая вдруг в Европе, России или Китае. Он привозил из путешествий бесполезные забавные сувениры, которые Персиваль задвигал в нижний ящик стола в кабинете, но никогда не выкидывал.

Валентайн наверняка приказал избавиться от этого хлама – от резной деревянной ложки, расписанной золотыми цветами и птицами, связки квадратных монет, открытки с видом на Тихий океан, плетеного из соломы человечка, перевязанного синими нитками, дурацкой фарфоровой свистульки… Грейвз сжал кулаки, так что ногти впились в ладонь.

Талиесин подошёл к нему, тронул за руку, что-то сказал. Персиваль не расслышал и не стал переспрашивать. Он втягивал табачный дым в лёгкие, и тот сейчас казался особенно горьким.

Гудини был единственным, кто мог бы разоблачить Гриндевальда, занявшего место в аврорате. Он слишком хорошо знал Грейвза, гораздо лучше, чем Персиваль бы хотел этого. Возможно, он и собирался разоблачить… Скорее всего, именно поэтому и погиб. Ещё одна потеря. А Грейвз даже не знал. И ещё долго не знал бы, если бы не случайный разговор.

Гарри бы написал ему. После всего, что случилось, после всех скандалов и обвинений Гарри бы вышел на связь. Он никогда не поверил бы в то, что Персиваль способен добровольно пойти на сотрудничество с таким психом. Значит, вот почему он молчал…

Значит, ещё в ноябре.

Грейвз подумал, что надо написать его жене, Бесс. Выразить запоздалое соболезнование. Гарри был на десять лет старше Грейвза. Умный, великолепно образованный и очень проницательный. И красивый. Персиваль иногда думал о том, что это единственный человек, ради которого он мог бы изменить своей склонности встречаться исключительно с молодыми, но Гарри был настолько влюблён в свою прекрасную Беатрис, что Грейвз выбрал дружбу. Несколько раз он даже получал приглашение на семейный обед – и пару раз ответил на него согласием. Хотя он не мог не чувствовать лёгкую зависть, глядя на них, он всё же был рад бывать у них дома.

Гриндевальд лишил его даже этого осколка тепла.

Грейвз вернулся домой в растрёпанных чувствах, даже не дождавшись окончания вечера. Смог только расспросить Талиесина об обстоятельствах смерти Гудини. История была странная, обстоятельства были странными – какие-то студенты то ли напали на Гарри во время гастролей, то ли попросили продемонстрировать трюк, и тот не удался. Так или иначе, Гарри попал в госпиталь. Колдомедики справились с проблемой, и он уже бодро шёл на поправку, когда однажды вечером его вдруг нашли в палате мёртвым.

Грейвз, не раздеваясь, зашёл в столовую и достал из буфета квадратный графин с виски.

Аврорат замял дело. Не было известно даже, отчего Гарри умер – его просто похоронили как можно скорее. Аврорат, как же… Гриндевальд.

Грейвз не глядя налил себе четверть стакана, оставил графин открытым. Прошёлся от окна к окну.

Значит, вот как это было. Встреча со старым другом. Гриндевальд достал из головы Грейвза знание, что Гудини нельзя обмануть, и решил подстраховаться. Навестил в госпитале. Они поболтали, посмеялись, Гарри в своей задорной манере пересказал историю нападения, в лицах и красках изображая себя и студентов. Он не был легиллиментом, он просто умел чувствовать ложь. Успел ли он догадаться, когда Гриндевальд вытащил палочку?.. Успел ли понять, что это не настоящий Персиваль?..

Грейвз мерил шагами столовую, ясно и яростно представляя себе эту сцену.

Успел ли?.. Или Гарри умер, думая, что его убивает Грейвз?..

Он вдруг понял, как дорог ему был этот остроумный вспыльчивый человек, который на первый взгляд казался легкомысленным шарлатаном. Это был кусочек его личной жизни, не посвящённый карьере, эгоизму или чувственным удовольствиям. Это был островок отдыха и покоя.

Грейвз глянул на пустой стакан в руке и наполнил его ещё раз.

Гриндевальд отнял у него всю его жизнь, не пощадил даже эту малость – привязанность к другому живому существу. Дом, карьеру, страну, лицо, репутацию, имя, смысл жизни, будущее и прошлое, тайны, страхи, грехи… Гриндевальд поимел его везде, куда ни глянь. Для полного комплекта не хватало только финального изнасилования.

Гриндевальд, кстати, пытался.

– Ты ведь знаешь, что я могу тебя заставить, – говорил он, поигрывая чёрной с перламутром палочкой. Он стоял, небрежно прислонившись плечом к косяку двери, и на благородной тонкой шерсти оставались мелкие чешуйки отсыревшей краски. У Грейвза аж зубы сводило от желания приказать: «Не пачкай мою одежду!».

– Можешь, – признал Персиваль, глядя ему в глаза. – И что с того?..

– Смельчак?.. Не боишься?.. – с усмешкой спросил тот, приблизился, дотянулся кончиками пальцев до щеки и погладил.

– Знаешь, – задумчиво сказал Грейвз, не сводя с него глаз, – а ведь лет двадцать назад ты был в моём вкусе. Будь ты помоложе, я бы сам тебе предложил. Но сейчас – извини, не встанет. Запустил ты себя.

У того по лицу пробежала гримаса, он оттолкнул голову Персиваля.

– Не заблуждайся. Твой член мне не интересен.

Грейвз пожал плечами:

– А зря. Все хвалят.

– Ты никогда не задумывался, что испытывают под тобой все эти молоденькие мальчики?.. – Гриндевальд обошёл кругом стул, к которому был прикован Грейвз, мягко взъерошил ему волосы на затылке. – Я могу тебе показать. Наглядно. Тебе даже может понравиться. Ты можешь даже пристраститься…

Грейвз не испытывал ничего, кроме унылого отвращения. Конечно, Гриндевальд мог исполнить свою угрозу. Это было бы неприятно, но куда неприятнее было сидеть здесь уже чёрт знает сколько времени, под сквозняком из разбитого окна, который леденил плечо и шею, и осознавать свою абсолютную беспомощность.

– Ты пытаешься меня напугать?.. – спросил Грейвз. – Чем? Своим вялым членом?

– Не зарывайся, или я передумаю быть с тобой аккуратным, – Гриндевальд чуть сощурил глаза.

– Хватит кружить, – устало предложил Грейвз. – Решил трахнуть – вперёд, только давай по-быстрому, без этого нагнетания атмосферы. И, знаешь… – добавил он после паузы, – выпей оборотку перед тем, как снимать штаны. Самому с собой – это будет хоть немного забавно.

– Блефуешь, – сказал Гриндевальд, поднимая его голову за подбородок. – Я же вижу, что тебе страшно.

– Мне противно, – с кривой ухмылкой пояснил Грейвз. – Но если ты думаешь, что твой член станет моим самым кошмарным переживанием, прости – не станет. Я видел вещи и пострашнее.

– А что ты скажешь, если я буду приходить к тебе постоянно?

– Сил-то хватит? – Грейвз с усмешкой обежал его глазами. – В твоём возрасте вредно перенапрягаться, а я требовательный любовник. Придётся попыхтеть.

Гриндевальд, не сдержавшись, ударил его по лицу.

Выполнить угрозу он так и не смог. Подступался несколько раз, но Грейвз обезоруживал его отсутствием страха и многолетним, дистиллированным цинизмом, который он привык обращать только на самого себя и которым теперь с наслаждением делился с Геллертом.

Грейвз бы пережил изнасилование – да, это было бы мерзко, но он бы быстро об этом забыл. Как о любом другом шраме, привезённом с войны или полученном в стычке с чудовищем: нет повода ни для стыда, ни для гордости. На опасной работе всегда рискуешь что-нибудь схлопотать.

Пережить смерть Гарри он отчего-то не мог. Хотелось сорваться с места, прямо сейчас, рвануть в Германию или где там засела эта гнида, найти его, убить – или умереть, пытаясь. Это был бы самый простой выход, самое лучшее решение. Убить его или умереть самому. Немедленно. Без планов, без подготовки, с одной только палочкой и бешено пульсирующей в висках яростью. Пусть сдохнет. Пусть эта сука сдохнет.

Грейвз краем глаза заметил какое-то движение, развернулся – увидел свое искажённое отражение в застеклённой дверце буфета. Отражение усмехнулось.

Тело среагировало быстрее, чем Грейвз понял, что происходит – буфет взорвался стеклянными брызгами, тарелки и чашки лопнули, осколки взметнулись в воздух. Взвизгнули и треснули зеркала, звонким шорохом высыпались из рам, волной выбило оконные стёкла – первое, второе, третье.

Грейвз стоял, сжимая в руках палочку, тяжело дышал, сглатывая застрявший в горле комок и смотрел на стеклянное крошево – на ковре, на белом блестящем полу с серебристыми мраморными прожилками, на полированой крышке стола, у себя на плечах и на рукаве.

Молодец, Персиваль, – заметил внутренний голос. – Давай сразу головой, а не заклятием. Вдруг поможет?.. Давай, разбей ещё пару тарелок, как истерическая барышня. Ты бы видел себя со стороны. Ты беспомощен. Ты жалок.

– Сэр?.. – тревожно спросил Криденс. Он стоял на пороге комнаты, сжимая палочку. Обежал взглядом разбитые зеркала и окна, взволнованно посмотрел на Грейвза. – Я слышал шум.

– Вернись к себе, – резко приказал Грейвз.

– У вас кровь, – Криденс коснулся своей щеки. – Я могу вам помочь?..

– Ты не можешь помочь! – рявкнул Грейвз так, что Криденс вздрогнул. – Вернись к себе! Уйди, я сказал!

Криденс опустил руки и развернулся.

Ты не имеешь права.

Грейвз закрыл глаза.

Ты не имеешь права, Персиваль. Легче всего сейчас пойти и сложить голову, но ты обязан взять себя в руки. Твоя смерть ничего не изменит. Твоя смерть ни за кого не отомстит.

Он стоял, покачиваясь, до боли в пальцах сжимая опущенную вниз палочку, до судороги зажмурив глаза. Соберись. Ты обязан держаться. Ты не сможешь убить Гриндевальда сейчас, но у тебя есть Криденс. Хватит учить его детским заклятиям, займись настоящим делом. Тренируй. Оттачивай своё оружие. Если справишься, он убьёт для тебя Гриндевальда. Ты будешь отомщён. Все будут отомщены. Гарри тоже.

Грейвз восстановил гостиную сам, обойдясь без помощи Финли. Он хорошо помнил заклятия – три года пробегал в рядовых аврорах Отдела по контролю за соблюдением Статута, прежде чем полез наверх, к должности главы аврората. Он умел заметать следы.

Просевший и треснувший буфет собрался, посуда взлетела с пола, собираясь из осколков в тарелки, соусники, блюдца и чашки. Вещи-то ни в чём не виноваты. За что их крушить?

Он вернул на место рассыпавшиеся зеркала и окна. Уничтожил все следы своего припадка. Выкурил пару сигарет, восстанавливая равновесие, и только после этого поднялся на второй этаж.

Дверь в спальню Криденса была не заперта. Грейвз толкнул её пальцами.

Мальчишка сидел на постели, подобрав колени, и обнимал филина, почёсывая ему перья на загривке. Хоуп вилась у него по плечам и тихо скрипела.

Собрал всех друзей, – с внутренней ухмылкой подумал Грейвз. – Или они сами приползли, почуяв, что тот напуган или обижен. Эх, Персиваль… Герой. Как бы тебе сейчас не пришлось начинать всё с начала.

– Криденс, – негромко позвал он.

Филин злобно зыркнул на него и отвернулся. Криденс поднял настороженный взгляд. Не очень-то обиженный, не сильно испуганный, но очень тревожный. Будто он боялся не за себя. Чушь, за кого ещё ему бояться здесь?.. За тебя, дурака?..

– Я должен извиниться, – сказал Грейвз. – Ты ни в чём не виноват. Мне нельзя было на тебя срываться.

– У вас что-то случилось, – то ли сказал, то ли спросил тот.

– Я сегодня узнал, что у меня умер друг, – сказал Грейвз. – Мне жаль, что накричал на тебя. Я был зол.

– На то, что он умер?.. – тихо спросил Криденс.

– На того, кто его убил.

Криденс гладил филина и молчал. В его позе ничего не поменялось, но губы разжались и стали ярче, ресницы вздрогнули, опускаясь.

– Знаешь, – сказал Грейвз, – если не передумал, кое-что ты можешь для меня сделать.

Криденс мгновенно вскинул глаза. Ничего не ответил, но смотрел так серьёзно, что Грейвз ощутил укол совести.

Мальчишка не виноват. Он сам пострадал от ублюдка не меньше тебя – его вообще едва не убили.

– Сыграй со мной в шахматы, – попросил Грейвз и попытался улыбнуться.

Белые мраморные рыцари Криденса встали против обсидиановых легионеров Грейвза. И те и другие разминались перед боем, звенели оружием (как им удавалось звенеть каменными мечами, Грейвз не задумывался) и переговаривались.

– Правила запомнить не сложно, – сказал Персиваль. – У тебя восемь пешек, три парные фигуры, ферзь и король. Игра заканчивается, когда твой король не может сделать ни одного хода. Белые начинают первыми.

Грейвз не сильно задумывался над каждым ходом, просто переставляя фигуры по доске. Когда-то он любил эту игру, но потом времени становилось всё меньше, забот – всё больше, и всё реже находился свободный вечер, чтобы посидеть над доской. Да и партнёров по шахматам у него было немного.

– Кто научил вас играть, сэр? – спросил Криденс.

– Отец, – сказал Грейвз. – Осторожно, если ты поставишь слона сюда, будет вилка.

– Вилка?.. – удивился тот.

Грейвз коснулся пальцем своего коня:

– Ты берёшь мою пешку. Я делаю ход сюда – и под ударом оказываются слон и ферзь одновременно. Ты спасаешь ферзя, я беру слона. Это плохой обмен на пешку.

– А если я не спасаю ферзя?.. – спросил Криденс.

– Тогда ты теряешь одну из самых сильных фигур. Подумай ещё раз.

Криденс играл плохо, но очень старательно. То, как он проиграет, Грейвз видел с середины партии, но милосердно тянул время, давая мальчишке возможность вникнуть в суть правил.

– Как ты назвал филина? – спросил Грейвз.

– Легион, – Криденс улыбнулся с едва заметным озорством. Грейвз хмыкнул и улыбнулся в ответ:

– Кажется, я ему не очень-то нравлюсь.

– Ему было одиноко, – невпопад сказал тот.

– Я не позволю тебе приносить в дом каждую зверюшку, которая покажется тебе одинокой, – предупредил Грейвз. – Я не против этих двоих, но филин был последним.

– Да, сэр, – серьёзно ответил тот.

– Никаких облезлых котят и щенят.

– Да, сэр.

– Никаких канареек, пауков или рыбок.

– Вам шах, сэр.

Грейвз присмотрелся к доске. Криденс изо всех сил пытался сдержать торжествующую улыбку, но она разъезжалась, как по скользкому льду, всё шире и шире. Криденс зажал ладони между коленями, прикусив нижнюю губу, блестел чёрными глазами из-под чёрной чёлки.

Ах ты паршивец, – с нежностью подумал Грейвз, пряча улыбку за костяшками пальцев. Маленький хитрый паршивец. Он смотрел на мальчишку, не в силах перестать улыбаться, тот смотрел на него в ответ, сутулясь от гордости и смущения.

– Ты молодец, – сказал Грейвз. – Очень хороший ход. Но это ещё не мат.

Он увёл короля на соседнюю клетку и постарался больше не отвлекаться.

Конечно, он выиграл. Когда до финала оставалось пять-семь ходов, он предложил Криденсу ничью. Тот возмущённо отказался, и Грейвз загнал его короля в угол. Криденс недовольно хмурился, его белые рыцари, понурившись, собирались на краю доски.

– Не расстраивайся, – ласково сказал Грейвз. – Это твоя первая партия. Ты научишься.

Криденс сердито вздохнул, опустив плечи.

А ведь он азартен и не любит проигрывать, – догадался Грейвз. Там, внутри, если аккуратно расколоть замороженную скорлупу из страха, он пылкий, нетерпеливый и упрямый. И этот коктейль манит к себе так же сильно, как трогательная ласковая покорность из прежних фантазий.

– Я хочу мой выигрыш, – сказал Грейвз и хлопнул себя по бедру. – Иди сюда.

Он откинулся глубже в кресло и раздвинул ноги, чтобы Криденс мог сесть к нему на колено.

А мальчик тяжёленький, – со странным удовольствием подумал он, обнимая его за пояс.

В кресле едва хватало места для двоих. Персиваль привалил Криденса к себе, тот опустил голову ему на плечо, тихо дыша.

– Ты очень хорошо играл, – негромко сказал Грейвз, поглаживая его по спине. – Ты молодец. Я хочу разделить выигрыш с тобой, ты заслужил.

– Спасибо, сэр, – без своего вечного заискивания ответил тот.

Грейвз целовал его долго, неторопливо, лаская языком его рот, прикусывая губы, с силой сминая пальцами плечи и бока. Криденс учился быстро – его поцелуи были внимательными, влажными, любопытными. Он прикусывал в ответ, трогал губами и языком, легонько всасывал, с осторожным интересом касался губами уголка рта, подбородка, челюсти. Грейвз выдыхал ему в рот и с изумлением понимал, что готов застонать. От одних только поцелуев. На пятом десятке лет у него вставало от поцелуев.

Он держал Криденса за пояс, с наслаждением принимая на себя его вес, чувствуя его запах, шелест ткани под пальцами и горячее, молодое, сильное тело в руках. Криденс умоляюще вздыхал и разводил колени, когда Грейвз сжимал его бедро, ёрзал, стараясь хоть к чему-нибудь прижаться пахом, громко и звонко стонал, когда Грейвз целовал его в шею, оставляя красные пятна укусов.

Рядом с ним было легче дышать. Словно запах, касаясь ноздрей, раскрывал внутри что-то неведомое. Персиваль вдыхал его с чёрных густых волос, с нежной кожи за ухом, с горла, покрытого поцелуями. Криденс держался за него – и он сам держался за Криденса. С силой проводил рукой по груди, чувствуя, как в ладонь толкается его сердце. Забравшись под выпущенную из брюк рубашку, приглаживал дорожку жёстких курчавых волос ниже пупка. Молодость Криденса как будто вливалась в него самого.

Криденс нетерпеливо толкался в руку и жалобно шептал «мистер Грейвз…», пока тот длинными медленными движениями наглаживал его обнажённый член.

– Подожди… – шептал Грейвз ему в губы. – Подожди, мой мальчик… Я хочу тебя слышать.

Криденс не умел ждать, он кусал губы, обнимая его за шею и прижавшись пылающим лицом к щеке, хныкал «пожалуйста… пожалуйста, сэр…» – пока Грейвз не шепнул властно:

– Можно! – и Криденс спустил ему в руку, всхлипывая и задыхаясь от облегчения.

Тяжело привалившись к Грейвзу, Криденс тихо и ровно дышал, пристроив голову ему на плечо. Можно было бы решить, что он заснул, если бы его рука не блуждала бесцельно по груди Персиваля, пересчитывая пуговицы и потягивая за уголки рубашки. Грейвз гладил его по спине, обводя большим пальцем худые лопатки.

– Ваш друг… – тихо сказал Криденс. – Каким он был?

Грейвз шумно вздохнул. Он не хотел вспоминать. Он не любил ворошить старое – от этого никогда не случалось ничего хорошего. Он уже собрался было ответить, что это неподходящая тема для разговора, как вдруг подумал – а хотел бы Гарри, чтобы он забыл его вот так, даже не оглянувшись на всё, что их связывало?..

Да кто бы вообще этого хотел?..

Грейвз прижался губами ко лбу Криденса.

– Он был хорошим человеком. Я знал его много лет. Он много путешествовал, и когда возвращался в Америку, каждый раз привозил мне сувенир.