Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 57 страниц)

Простые мужские радости

Персиваль Грейвз считал себя ленивым человеком. Всё, что можно было сделать взмахом палочки, он именно так и делал.

Хорошо. Почти всё.

Он предпочитал собственными руками связывать узел галстука и скручивать сигареты. Не потому, что думал, будто так они получаются лучше – нет. Он любил сам процесс.

Поднять подбородок, пропустить сквозь пальцы гладкую ленту из атласа, шёлка или тончайшей шерсти с благородным матовым блеском. Накинуть на шею, на поднятый воротничок, выровнять концы, чтобы галстук с лёгким шелестом проехался по рубашке. Перехватить его пальцами, подбородок ещё чуть выше, перекрестить концы – и завязать классический крупный Виндзор или Ганновер, для особых случаев – Платтсбург. Опустить воротничок, скрепить зажимами. Посмотреть на себя в зеркало и остаться довольным.

Или же, например, бритьё. Большинство волшебников отпускало усы и бороды, лишь немногие пользовались простенькими чарами, подрезая волосы у корней или заставляя их выпадать. Волшебницы вроде бы тоже чем-то таким пользовались, но где и как – об этом Персиваль ничего не желал знать. Некоторые любители прихвастнуть брились режущими чарами – выглядело это довольно эффектно, но можно было случайно остаться без лица.

Грейвз предпочитал опасную бритву.

Он сам считал эту привычку несколько старомодной, но, в конце концов, если не возводить старомодность в абсолют и не поклоняться ей, как божеству, она бывает уместна. И бритьё по утрам было одной из его любимых маленьких радостей, которые он себе позволял.

Раньше.

Стоя перед зеркалом, он держал раскрытую бритву в руке. Смотрел себе в глаза. Пальцы подрагивали. Хотелось разбить своё отражение, исполосовать лицо порезами, чтобы густая яркая кровь полилась по щекам.

Тихо, тихо, Персиваль. Это ты.

Это ты.

Это – ты.

Он глубоко вдохнул, прикрыл глаза. Снова посмотрел на себя.

Это не он. Это ты.

Ты.

Грейвз щелчком закрыл бритву, положил на полку над раковиной, полной горячей воды. Сел на край белой чугунной ванны, уперся ладонями в колени. Домашний халат скользил под руками. Грейвз смотрел на переплетение тростниковых ветвей, пущенное по чёрному блестящему атласу, на однотонные матовые отвороты и манжеты, складки ткани, швы. Он смотрел на свои руки, на потускневшие ногти с неровным краем, на тёмные жёсткие волоски на тыльной стороне ладони.

Сейчас пройдёт. Ещё минута – и отступит. Спокойно, Персиваль. Глупо перерезать себе горло из-за того, что один ублюдок несколько месяцев прятался за твоим лицом.

Он ушёл. Отражение в зеркале не скривится в похабной улыбке, обнажая зубы. Не подмигнёт. Это ты, и никого, кроме тебя.

Это ты.

Он встал, плеснул в лицо горячей водой, задержал ладони на коже.

Твоё… Твоё.

Не его.

Твои глаза под тонкими веками, твои прямые брови, твои круглые родинки на щеке.

Он провёл по лицу пальцами, медленно, как слепой, ото лба до подбородка.

Это случалось с ним каждый раз. Итак будет и дальше – каждый день, до тех пор, пока не отпустит. Каждое утро придётся напоминать себе: это ты. Каждое утро придётся привыкать – смотреть в зеркало и не прятать взгляд.

Он выпрямился, заставил себя собраться. Взбил крепкую влажную пену. Старый, любимый ритуал, от которого он отказывался только в дни самого глухого уныния. И которого был лишён в плену. Как он был гадок самому себе там, в заброшенном доме на острове, без возможности даже умыться.

Спокойно, Персиваль. Не думай.

Щетина кисточки тепло и нежно коснулась лица, окутывая его пеной.

Грейвз не смотрел себе в глаза, чтобы рука не дрогнула. Лезвие с шорохом шло по коже, ручка из слоновой кости непривычно лежала в ладони. Прежняя была деревянной, хранилась в шкатулке из венге со всеми принадлежностями. На широкой части она носила золотое клеймо: П. Г.

Грейвз любил свою монограмму. Она доставалась только самым личным, самым важным вещам. После Гриндевальда он не смог даже взять бритву в руки, хотя даже не был уверен – пользовался тот ею или нет… Так, наверное, чувствуют себя обманутые мужья, застав жену с любовником. так чувствуют себя отцы, узнав, что из первенец – от их лучшего друга. Персиваль тогда сидел, смотрел на полированное чёрное дерево, пытался пересилить себя – не получилось. Не смог ни выбросить, ни оставить. Сжёг шкатулку в камине со всем, что было внутри, даже не открыв. Смотрел, как резвится пламя, думал: нет чтоб в самом деле жену завести, Персиваль. К вещам привязываешься. Отношения с ними выстраиваешь, в измене подозреваешь, хоронишь…

Вот так и сходят с ума.

Только в глаза не смотри.

Вниз по щеке, от виска до края челюсти. Ровно, спокойно. Тысячи раз так делал.

Плавно и быстро, не останавливаясь. Руки помнят. Не дави, дыши тише…

Вниз, от челюсти и по горлу. Тихо… В глаза не смотри. Смотри на руки. Дальше, дальше…

Не думай ни о чём. Держи мягче, не прижимай лезвие к коже – порежешься. Повезло тебе с подбородком – прямой, с таким не намучаешься.

Ополосни. Поменяй руку.

Вот видишь – всё получается. Давай, как всегда, в три подхода?.. Вчера справился кое-как, правую сторону с закрытыми глазами брил, по памяти. Нет уж, сегодня никаких слабостей.

Эту привычку никакая сука у тебя не заберёт.

Ты ведь не отдашь, Персиваль, верно?..

Давай, вдоль роста волос. А потом – против, последний раз. Проверь. Кончики пальцев на щёку, влево, вправо, по кругу.

Не колется.

Молодец.

Справился.

Грейвз глубоко вздохнул, ополоснул лицо. Кожа едва заметно пахла кедром и мускусом. Он посмотрел на себя, покрутил головой, придирчиво рассматривая отражение. Осталась только едва заметная синеватая тень вокруг рта – там щетина была самой густой. Грейвз всегда считал, что они придаёт ему шарма.

Он очистил раковину взмахом палочки, повернулся, чтобы взять полотенце – споткнулся взглядом о полуоткрытую дверь. В коридоре стоял Криденс. Смотрел на Грейвза во все глаза, как заворожённый. Очнулся только через пару мгновений – вздрогнул, ссутулился, цапнул себя за локоть. Отступил в тень.

Давно он тут стоял?.. Уже не узнаешь. Эх, Персиваль, привык жить один – не привык закрываться в собственной ванной. А надо бы.

Грейвз снял пушистое полотенце с крючка, промокнул лицо. Криденс всё стоял в коридоре, загораживаясь плечом. Он был в свободной пижаме с модным японским узором из танцующих журавлей. Стоял босиком, поджимая пальцы на холодном полу. Грейвз раскрыл дверь.

– Доброе утро, Криденс.

– Доброе утро, сэр, – тот наклонил голову, не решаясь поднять глаза выше кармана халата. – Простите, я не хотел вам мешать. Я случайно… я не подсматривал.

Грейвз вдруг осознал, что, озаботившись такими насущными вещами, как одежда и бельё, он не задумался, что Криденсу тоже нужны туалетные принадлежности. Или у него уже что-то есть благодаря щедрости Ньюта?..

– Зайди, – он отступил в сторону.

Криденс неуверенно перешагнул порог, опасливо покосился на Грейвза. Тот взял его за подбородок, повернул лицо к свету. Так и есть – на щеках и на подбородке проступала короткая колкая щетина, по линии челюсти шли едва заметные следы раздражения, какое бывает от затупившегося лезвия безопасной бритвы. Грейвз провёл по ним большим пальцем. Переучивать, и срочно, пока у Криденса не вошло в привычку пользоваться разной дрянью.

– Сядь, – Грейвз кивнул на бортик чугунной ванны.

Криденс послушался, сложил руки на коленях.

– Мне не нравится, что ты делаешь со своим лицом, – сказал Грейвз, набирая в раковину чистую воду.

– Что я делаю не так, сэр?.. – неуверенно спросил тот.

– Ты над ним издеваешься.

Криденс промолчал, опустив глаза. Даже если понял, о чём идёт речь – он явно не знал, какого ответа от него ждут. Грейвз, впрочем, не ждал. Он намочил в горячей воде маленькое мягкое полотенце, слегка отжал, чтобы осталось влажным, повернулся к Криденсу.

– Подними голову, – велел он.

Аккуратно протёр ему лицо – выступающие острые скулы, высокий лоб, закрытый неровной чёлкой, тонкий нос, подбородок. У Криденса вздрогнули ресницы, крылья носа слегка покраснели. Он смущённо лизнул губы кончиком языка, вытянул шею вверх.

Доверяет. Грейвз слегка усмехнулся. Ну, с чего бы ему тебе-то не доверять, если от тебя ему перепадали только горячие объятия и поцелуи?..

– Криденс, – негромко позвал он, ладонями прижимая горячее влажное полотенце к его щекам. – Не знаю, как ты спаравлялся раньше, но теперь будешь всё делать иначе.

– Да, сэр, – тот приоткрыл глаза, но взгляд поднять не решался. Лицо у него менялось. Отголоски эмоций, как тени облаков в ветреный день, скользили по нему, то омрачая, то высветляя. Грейвз видел радость в приподнятых уголках губ, смятение между бровями, тревогу в дрожащих ресницах. Чувств было много, но ни одно не проявлялось достаточно, чтобы как следует его рассмотреть.

– Прежде всего, – сказал Грейвз, поглаживая его лицо пальцами сквозь мягкую ткань, – нужно разогреть кожу. Она должна стать горячей и влажной. Это смягчит щетину. У тебя её пока немного, но через пару лет она станет гуще.

Криденс, возможно, и хотел что-то ответить, но полотенце закрывало ему рот, а Грейвз не торопился его убирать. Он вдруг понял, что не знает, сколько мальчишке лет. Когда ему исполнится двадцать – через год-другой?..

Грейвз взялся за кисточку, слегка встряхнул, чтобы не была слишком мокрой, набрал мыла и начал взбивать новую порцию в теплой чашке.

– Сначала я покажу, как это делается, – сказал он. – Потом, когда всё поймёшь, будешь бриться сам. Тебя никто не учил?..

Криденс тихо дышал, розовея.

– Нет, сэр. Но я видел. Как это делают. Через витрину парикмахерской.

– Вот как это делаю я, – сказал Грейвз.

Шагнул к нему, поймал коленями его ногу. Прикоснулся мягкой упругой кистью к лицу. Криденс слегка вздрогнул, задышал чаще.

– Не бойся, – негромко сказал Грейвз. – Тебе понравится.

Густая белая пена, похожая на взбитые сливки, ровно ложилась на лицо, закрывая резкие скулы, широкую линию челюсти, выпуклый подбородок. Криденс краснел всё отчётливее, будто внутри у него зажигался огонь.

– Сожми губы, – Грейвз прошёлся кистью под его носом. – Не разговаривай, пока я не разрешу. Голову выше.

Он раскрыл бритву и чуть отклонился назад, оценивая, откуда начать. Криденс ждал, сцепив пальцы и беззащитно открыв шею. Грейвз положил ему руку на голову, прижал большим пальцем кожу у виска, натянул. Примерился.

Лезвие с характерным шорохом скользнуло вниз, обнажая широкую чистую полосу кожи вдоль уха.

Под скулой.

На щеке.

– Сиди спокойно, – приказал Грейвз. – Если случайно дёрнешь головой – будет досадно.

Криденс сидел, закрыв глаза. Грейвз держал его ногу коленями. Он не торопился – лицо непростое и непривычное, за пару взмахов не справишься. Интересно, что изменится в нём через год-другой?.. Каким станет Криденс, пожив обычной, простой жизнью?..

Грейвз сполоснул бритву, повернул ему голову. Тот сглотнул, острый кадык прокатился по горлу.

– Не волнуйся. Сиди спокойно, – он прошёлся по шее, готовый отдёрнуть руку, если тот вдруг шелохнётся. Но Криденс замер, будто от парализующего заклятья. – Вот так… Молодец.

Уголки губ у Криденса шевельнулись – вверх, как намёк на улыбку.

– Рука должна быть уверенной, – сказал Грейвз. – Твёрдой. Лезвие очень острое, нужна практика, чтобы не пораниться.

Он мягко коснулся пальцами юношеской щеки, нажал, проверяя результат. Криденс приоткрыл губы, веки у него задрожали.

– Бритва должна идти ровно, – сказал Грейвз, крепко взяв его сзади под шею и натянув кожу у второго виска. – Вот так… – лезвие плавно скользнуло вниз. – Не быстро… не медленно. Первый раз – вдоль роста волос. На взгляд кажется, что этого уже достаточно. Но если проверить… – он провел пальцами возле уха, ощутил едва заметное покалывание, – окажется, что можно сделать лучше.

Он сполоснул бритву в очередной раз, стряхнул капли воды. Криденс свёл колени, сунул сложенные ладони между бёдрами и тихо вздохнул.

– Открой рот и подожми губы, – велел Грейвз. – Не шевелись. Подбородок и верхняя губа – самый сложный этап. Замри, – он точными короткими взмахами прошёлся вокруг его рта. – Хорошо. Передохни. Сейчас будет второй раз. Хочешь что-то сказать?

– Я не знал, что это так сложно, сэр, – прошептал Криденс.

– Практика делает сложное лёгким, мой мальчик, – Грейвз отложил бритву и снова взялся за кисточку. – Ты научишься.

Мягкими ласкающими движениями он нанёс ему на лицо остатки пены. Криденс улыбался от щекотки и плотнее сжимал веки.

– Это один из самых приятных ритуалов, что я знаю, – сказал Грейвз.

– Очень приятный, – выдохнул Криденс.

– Не разговаривай, иначе проглотишь мыло.

Криденс послушно сжал губы.

– Второй раз, – Грейвз легко потянул его за волосы на затылке, открывая шею, – нужно идти снизу вверх. Против роста волос.

Лезвие почти бесшумно прошлось по горлу от середины шеи до челюсти.

– При должном опыте, – Грейвз взял его за ухо, чтобы было удобнее, и Криденс шумно вдохнул, – ты начнёшь определять чистоту кожи на слух. А пока, – он провел костяшками пальцев по гладкой щеке вверх и вниз, – делай вот так.

Парой длинных ровных движений он снял остатки щетины со второй стороны лица, с подбородка и над верхней губой. Оценил результат на взгляд, ополоснул бритву и отложил на край раковины.

– Я сам делаю это в три этапа, но твоя кожа к этому не привычна, – он намочил полотенце ледяной водой, аккуратно снял остатки пены с лица Криденса – возле крыльев носа, около уха. Мягкими движениями промокнул гладкие щёки, бросил полотенце на край ванны и взял мальчишку за подбородок. – Можешь открыть глаза.

– Всё?.. – сиплым шепотом спросил тот.

Грейвз обвёл большим пальцем его губы, проверяя свою работу. Гладко.

– Почти, мальчик мой.

Он капнул на ладонь одеколон с едва слышимым запахом можжевельника, растёр между пальцами и ласково похлопал Криденса по щекам. Тот сидел, покусывая нижнюю губу, сосредоточенно глядя на отворот халата Грейвза и стремительно краснея. У него было удивительное выражение лица – смущённое, испуганное, гордое одновременно.

Ай да Персиваль, – едко заметил внутренний голос. – Нашёл у мальчишки слабое место и пользуешь в своё удовольствие. Криденс жаждет прикосновений – любых, которые не причиняют боль, любых, какие хоть немного приятны – а ты умеешь быть приятным, Персиваль, сам знаешь. Смотри, он уже полыхает, а ты всего лишь погладил его по лицу.

Что ты делаешь с ним?.. Чему учишь?..

– Есть ещё кое-что, – сказал Грейвз и отступил на шаг, выпустив его колено. – Иди за мной.

Плотные шторы не пропускали в спальню белый утренний свет. Грейвз предпочитал спать в темноте и не любил, когда его будили солнечные лучи. Так было даже дома, в Нью-Йорке. Спальня была местом для сна и отдыха, а этим занятиям Грейвз всегда предавался в одиночестве и никогда никого не укладывал в свою постель. Даже Лоренс тут был не в счёт – это Грейвз жил у него в крошечной старой комнате и занимал половину скрипучей железной кровати.

Криденс остановился на пороге, не решаясь войти.

По тёмно-синим, почти чёрным шелковым обоям вился ломаный узор из острых серебряных линий. Присмотревшись, можно было заметить холодные блики там, где они пересекались: единственный признак сложного защитного заклинания, опутавшего весь дом. Грейвз не собирался полагаться на удачу: появление посланников Гриндевальда было вопросом времени. И лучше быть готовым и держать в голове, что они придут через пару дней, чем надеяться, что в запасе есть пара лет.

– Входи, – сказал Грейвз, не оборачиваясь.

На чёрном комоде для белья, обтянутом крокодиловой кожей, возле стеклянной лампы с абажуром из белой рисовой бумаги стояли флаконы. Грейвз ещё не успел здесь обжиться, найти каждой вещи удобное место в доме. Дом был таким маленьким по сравнению с нью-йоркским особняком, что иногда Грейвз чувствовал себя живущим в конуре.

Не то что дома.

Дома была библиотека в два этажа высотой. Дома была танцевальная зала с потолком, полным звёзд и облаков. Галерея портретов, где стоял вечный шёпот, и лишь иногда его перекрывал рык медведя и грубые шутки Гондульфуса. Широкие плавные лестницы из серого мрамора. Бесконечная анфилада гостевых комнат, хотя, сколько Персиваль себя помнил, у родителей никто никогда не гостил. Оранжерея. Гостиная, в которой ставили Йольское древо.

Спальня в самом центре дома – четыре этажа вверх, четыре вниз, не считая музея современного искусства. Тёмное пространство, глухие цвета, потолок теряется в темноте. Она была спрятана, закрыта со всех сторон стенами, как жемчужина в мантии моллюска. Её единственное окно выходило в ночной шепчущий лес. В нём всегда было влажно и душно, пахли пряные тропические цветы, скрипуче кричали птицы, стволы мощных деревьев опутывали светящиеся лианы.

Что это был за лес, что за окно, откуда оно взялось – Грейвз не знал. Из-под окна в чащу уходила тропинка, но он никогда не ступал на неё. Лишь иногда присаживался на подоконник, свесив босые ноги наружу, касался кончиками пальцев острой травы, слушал, дышал…

Таинственный лес остался в прошлом. Окно этой спальни смотрело на реку, петляющую между холмов, но Грейвз, верный своим привычкам, не раскрывал шторы, чтобы полюбоваться видом.

По обеим сторонам широкой кровати стояли тумбы с ящиками, парные комоду: тот же цвет, та же крокодиловая кожа, возможно, тот же самый крокодил. Всё в комнате было тёмным: постельное бельё, стены, огромный ковёр, рамки картин…

Не картин – чёрно-белых маггловских фотографий в широких светлых паспарту. На одной был циферблат часов, на другой – шпиль небоскрёба. дальше – Центральный парк, арабский скакун, автомобиль – и мужские тела, полуобнажённые и нагие, рельефные, застывшие в потоке резкого света.

– Подойди, – сказал Грейвз и услышал, как Криденс приблизился.

Вместо просторных этажей здесь приходилось распоряжаться лишь комнатами и углами. Вместо гардеробной он получил безразмерный шкаф, потому что Финли пока ещё был неопытным в пространственной магии, хоть и хвастался, как магистр. Вместо трёх-четырёх этажей, которые хотел получить Грейвз, пришлось довольствоваться двумя.

Вместо огромной библиотеки у Грейвза была полка. Вместо отдельной витрины для туалетных принадлежностей – поверхность комода.

– Последнее, что нужно сделать перед тем, как одеться, – Грейвз взял Криденса за руку, поставил перед собой, – это нанести запах.

– Какой запах, сэр?.. – не понял тот.

Грейвз взял флакон и снял притёртую стеклянную пробку.

– К сожалению, все мои вещи остались в Нью-Йорке. Придётся выбирать из того, что есть.

Того, что есть, было немного. Ни один парфюм, который Грейвз нашёл для себя, не подошёл бы Криденсу: у них был разный возраст, разное положение в обществе, разное всё. Грейвз любил насыщенные, сложные запахи. Такие, которые раскрываются несколько часов, разворачиваясь слой за слоем горечью, пряностью, дымом. Для Криденса они были слишком тяжёлыми.

Впрочем, нашёлся один, взятый для летнего солнечного дня. Грейвз поднёс пробку к носу: горьковатая древесная смола и табачный лист, ветивер, прохладный чистый ладан и свежий ирис.

– Запах должен лежать там, где кровеносные сосуды проходят рядом с кожей, – он перевернул флакон, смачивая резную стеклянную пробку. – Дай мне руки.

Криденс вздрогнул, втянул голову в плечи. Медленно поднял руки ладонями вверх. Пальцы подрагивали, будто хотели сжаться в кулак и закрыть старые шрамы. Смущение и гордость исчезли, остались только страх и нервная дрожь. Грейвз помедлил.

Значит, вот как всё было?.. Мэри Лу говорила: «Дай мне руки, мерзкий мальчишка», – и поднимала ремень?

Грейвз аккуратно взял Криденса за руку, выгнул к себе запястье.

– Смотри. Надо делать вот так.

Криденс ощутимо вздрогнул, когда прохладная стеклянная пробка коснулась кожи. Он застыл в ожидании боли, а когда она не пришла – ошеломлённо моргнул и выдохнул. Грейвз провёл черту поперёк запястья, взял за вторую руку.

– От твоего тепла аромат будет раскрываться долго, меняться час за часом, – он мазнул по второму запястью, посмотрел в лицо Криденсу. – Можешь опустить руки. Теперь шея, – он провёл длинную линию по каждой стороне вниз от уха.

Криденс неровно дышал, изумлённый и напуганный тем, что руки остались без наказания. Он часто моргал, глядя в пол, переминался с ноги на ногу.

– Расстегни пижаму на одну пуговицу, – сказал Грейвз, смачивая пробку ещё раз.

Приказ пришлось повторить – оглушённый страхом, Криденс не сразу понял, что от него требуется. Грейвз оставил последнюю каплю на ямке под шеей между ключицами:

– Теперь – всё.

Криденс стоял, опустив руки по швам, свесив голову. Шарил глазами по ковру, покачивался, как лунатик.

Ну, что ещё?.. Он не знает, идти ему теперь или остаться? Не может даже это решить? Грейвз с досадой поставил флакон на место, пробка звякнула от его резкости. Ему хотелось встряхнуть мальчишку, чтобы вывалился обратно в реальный мир из своих мрачных воспоминаний. То ли прикрикнуть на него, то ли вытолкать в коридор. Грейвз не нанимался его нянчить!.. Одно дело – прививать ему манеры и учить магии, совсем другое – каждый день, по каждому поводу уверять Криденса в том, что он не собирается его избивать.

Грейвз шумно вдохнул и выдохнул, раздувая ноздри. Тонкий запах ветивера и ирисов начал окутывать Криденса, словно облако. Ещё немного – и сядет на него, как родной.

– Дай мне проверить, что получилось, – потребовал Грейвз, и Криденс непонимающе вскинул глаза, не зная, что сделать. Грейвз встал вплотную, потянулся лицом к его шее, глубоко вдохнул.

Ладан. Свечной воск.

Запах страха, запах юности, остатки сонного тепла, слабый запах пота, древесный дымок, табак, резковатая свежесть. Грейвз застыл на месте, не в силах отстраниться.

Нет, Мерлин, нет, нет, нет…

Тело не слушалось. Ноздри вздрогнули, вбирая в себя головокружение, Грейвз коснулся губами шеи. Криденс ахнул.

Грейвз провёл губами вверх, на них осталась горечь эфирного масла.

Остановись, что ты делаешь. Стой, Персиваль, стой, не надо.

Он закрыл глаза и вобрал в губы мочку уха, услышал жалобный всхлип. Дёрнул Криденса спиной к комоду, тот врезался в стену от толчка. Грейвз воткнул мальчишке колено между ног, прижался к нему бедром.

Как долго у тебя никого не было, Персиваль?.. Вспомнить бы. Сначала плен, потом следствие, потом побег. Всю дорогу не с кем, некогда. Полгода?.. Дольше?..

Через два слоя ткани, через тонкие пижамные штаны Грейвз чувствовал на своём бедре жар упругого, плотного члена. Криденс был не просто взволнован – он был взведён.

– Покажи, что тебе хорошо, – шепотом потребовал Грейвз в самое ухо, – покажи, мой мальчик.

– Сэр…

Грейвз стиснул его коленями, два члена тёрлись друг о друга сквозь одежду, запах ладана ласкал ноздри и нёбо.

Что за сокровище тебе попалось, Персиваль.

Что ты творишь.

Он глухо застонал, лизнув Криденсу шею – тот ахнул, едва не осел на подогнувшихся ногах, но Грейвз прижал его к комоду сильнее, всем телом.

– Покажи, что тебе нравится, – приказал он.

– Очень… – беспомощно прошептал тот.

У него на ресницах проступила влага. У него покраснела шея до самых плеч. Если велеть ему повернуться, спустить штаны – сейчас он всё сделает. Сам раздвинет ягодицы, сам прогнётся, позволит войти в себя – вот только одна проблема, Персиваль: он ничего не поймёт. Это невежественный, наивный мальчишка, который стыдится взять себя за член. В твоих фантазиях он был вот таким же неопытным – но в фантазиях ты ничего ему не объяснял, он знал всё сам, он всё понимал. Этот – не понимает. Не знает.

Подожди, Персиваль. Подожди. Не порть себе удовольствие. Первый раз бывает только однажды, потерпи, научи сначала. Пусть он распробует. Пусть он полюбит. Пусть он захочет отдаться сам – а иначе просто привыкнет ублажать тебя тебя, ничего не получая взамен.

– Криденс, – прошептал Грейвз, целуя напряжённую шею, – ты хороший. Славный. Милый мой мальчик. Можешь обнять меня.

Криденс, будто только и ждал позволения, вцепился в его спину с жадным стоном, прильнул в ответ, вздрагивая и задыхаясь. Грейвз тёрся о него пахом, животом и грудью. Флаконы на комоде звякнули друг о друга. Грейвз опустил горячую ладонь на бедро, поймал мочку уха зубами, прикусил, облизал – Криденс тихонько вскрикнул и неуклюже, сильно и рвано толкнулся в ответ. На бедре стало влажно. Как быстро… Грейвз ещё не успел ничего распробовать, ничего толком узнать – а Криденс уже шептал своё «Простите, простите, сэр», и мучительно краснел от стыда.

– Тише, тише. Я не сержусь, – ласково сказал Грейвз, касаясь губами его щеки. – Всё хорошо. Ты молод. Это естественно.

– Я не знаю, о чём вы, сэр, – виновато пробормотал тот.

Грейвз сдвинул руку с бедра на его член, погладил, чувствуя, как тот становится мягче.

– Ты не умеешь сдерживаться. В твоём возрасте нужно совсем немного, чтобы испытать оргазм. Это нормально.

– Испытать что?..

– Оргазм, Криденс, – спокойно прошептал Грейвз, легко сжимая его пальцами через влажную ткань. – Момент самого острого удовольствия, когда из тебя выплёскивается сперма. Ты ведь испытывал его раньше, просто не знал, как это называется.

– Только с вами сэр, – еле слышно ответил тот. – Раньше так не было.

– А как было раньше?.. – автоматически спросил Грейвз.

Наверное, сейчас ему стоило удивиться – и он удивился бы, если бы вообще мог представить, что можно кончать как-то иначе.

Криденс тревожно свёл брови. Он держался за спину Грейвза, а тот гладил его, позволяя прижиматься к себе.

– Больно, – прошептал Криденс, пряча лицо. – Стыдно. Я боялся, что со мной что-то не так. Что кто-то узнает. Я не трогал себя, сэр, я терпел, но иногда оно не проходило, и я… я тогда…

Криденс запнулся.

– Шшш-шш…

Грейвз глубоко вздохнул, подавляя ярость. Наклонил к себе его голову, прижался губами ко лбу.

Мерлин, что за несчастный ребенок. Единственная радость в жизни – и ту у него пытались отнять. Чёртовы пуритане!.. Как, кому может прийти в голову, что своего тела нужно стыдиться?.. Что за бога они себе выдумали, который запрещает такие простые, естественные удовольствия?..

– Теперь ты со мной, мой мальчик, – тихо сказал Грейвз. – Я никогда не скажу тебе, что ласкать себя стыдно. Нет. Неправда. Не стыдно иметь член и дарить себе радость. Никто не говорил тебе, что происходит с юношей, когда он становится мужчиной. Я знаю. Я расскажу.

Криденс тихо вздохнул – глубоко и тревожно.

– Вы всё знаете, сэр.

То ли это был вопрос, то ли утверждение – Грейвз не разобрал.

Эй, Персиваль, – вкрадчиво позвал внутренний голос. – Самое время продолжить урок, да? Растолкуй ему, что и как. Покажи на себе, на примере. Потребуй свою благодарность за то, что ты с ним так добр. А? Что, Персиваль? Какое оправдание ты найдёшь для себя? Или тебе уже не нужны оправдания?..

– Сядь на кровать, – приказал Грейвз и отступил назад, убрав руки.

Его кровать легко вместила бы четверых. Широкая, на массивном основании, с высоким изголовьем. Отправляясь в ванную комнату, Грейвз не предполагал, что утренний ритуал затянется так надолго и обретёт такое волнующее продолжение, так что край одеяла всё ещё был откинут, подушка смята, а на простыне там, где он спал, остались складки. Криденс обшарил эти следы голодным взглядом – наверное, ему хотелось юркнуть туда и спрятаться под тяжёлым одеялом на том самом месте, где спал Грейвз. Но он не посмел. А если бы посмел – получил бы приказ выметаться. Персиваль не собирался пускать его так далеко.

Криденс сел в изножье, на самый край. Осторожно погладил тёмное гладкое покрывало, прошитое серебряной нитью. Грейвз коленом раздвинул ему ноги, встал между ними и распустил пояс своего халата.

– Дай мне руки, – велел он.

Криденс опять вздрогнул. Сколько раз придётся повторить эту фразу, чтобы он забыл, что следовало за ней раньше?.. Сотни?.. Тысячи?..

Криденс поднял ладони, опустив голову.

Верит, что не накажут – но старые страхи сильнее. Пока сильнее.

Грейвз взял его за запястья, положил его ладони себе на бёдра и повёл их вверх к животу. Криденс очнулся, заворожённо уставился на свои руки.

Своего тела Грейвз никогда не стеснялся. Он и в юности был хорош, а сейчас возраст лишь прибавил благородства лицу и выбелил ему виски. Он всё ещё был хорош. Он не считал себя стариком, только рядом с Криденсом эта мысль назойливо свербела внутри: ты же ему в отцы годишься, он же мальчишка рядом с тобой, что же ты делаешь.

Грейвз завёл пальцы Криденса под свою пижамную куртку, и тот вздрогнул всем телом, коснувшись открытой кожи.

– Не бойся, – сказал Грейвз. – Видишь? Я человек.

– Вы – волшебник, – выдохнул тот.

– Ты тоже. Просто ты мало знаешь о магии, о мире вокруг. О себе.

– И о вас… – прошептал Криденс, поднимая взгляд.

Вместе со взглядом поднялась и горячая волна до самой груди, заставила пробежать по коже мурашки. Посмотри на него, Персиваль. Посмотри, что он творит, этот мальчик. Если бы сам не знал, что он наивен, как пятилетний – подумал бы, что это отчаянный флирт.

– Кое-что обо мне ты уже знаешь, – сказал Грейвз. – Хочешь узнать больше?..

– Да, сэр…

Грейвз опустил его руки ниже, к члену, который тяжело оттягивал пижамные штаны. Туда Криденс старался не смотреть, очень старался – и всё равно косился и сглатывал, сжимая губы. Умопомрачительные, сочные, мягкие губы, так и тянуло податься вперёд и прижаться к ним пахом. Взять Криденса за затылок, потереться о его лицо, о гладкие щёки, ткнуться в губы…

Терпи, Персиваль, терпи. Научишь. Не торопись. Такого шанса в жизни больше не выпадет – не испорть всё, ты ведь умеешь ждать. Научи его удовольствию, научи не бояться члена. Пусть распробует, пусть жаждет доставить радость. Сейчас он даже не знает, что это возможно. Так покажи ему.

Грейвз положил его руку себе на член, расслабленно выдохнул. Криденс вскинул распахнутые глаза, Грейвз сжал его пальцы.

– Мне будет очень приятно, если ты станешь делать вот так.

Вот так, снизу вверх, плотно сжимая ствол через ткань, всей ладонью и всеми пальцами, вот так, медленно и сильно, от самого основания до верхушки. Грейвз глубоко вдохнул и взялся за высокое изножье кровати. Криденс испуганно замер, оставшись без направляющей руки.

– Делай, как я показал, – велел Грейвз. – Не бойся, – он качнул бёдрами. – Ну?..

Криденс погладил его – робко, почти невесомо. Брови умоляюще приподнялись над переносицей.

– Держи крепче, – приказал Грейвз, потираясь о его ладонь. Криденс сжал пальцы, явно не понимая, как можно одновременно плотно держать и двигать рукой. – Ты помнишь, как я ласкал тебя?

– Нет, сэр…

Ну конечно, где ему было запоминать – он умирал от стыда и ужаса, от возбуждения и отчаяния. Придётся показывать не раз, Персиваль, прежде чем он приноровится. Да?.. А тебе только того и надо, верно?.. Руки сами тянутся обучить бедняжку. Сделать его своим щеночком из горячих фантазий, воплотить их все до одной, многажды, каждую. Ну так не тяни. Просвещай.