Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 57 страниц)

– Больше ничего не изменится, – мягко сказал Грейвз. – Я и дальше буду учить тебя, мы будем проводить время вместе. Я буду обнимать тебя, когда ты делаешь успехи. Разговаривать с тобой перед сном.

– Спасибо, сэр, – жалобно выдохнул тот.

– Теперь расскажи, как прошёл твой вчерашний день, – сказал Грейвз, убирая руки. – О чём ещё вы разговаривали с Ньютоном?..

Легче почему-то не стало. Криденс поник, сидел с потухшими глазами, ковырял завтрак и вяло отвечал на расспросы. Грейвз догадывался, о чём тот переживает – тяжело осознавать, что ты с самого начала мог сказать «нет», и не допустить того, что произошло с тобой. Пожалуй, он бы чувствовал себя точно так же после нескольких месяцев плена, если бы Гриндевальд заявил ему – так что же ты не попросился на свободу, Перси?.. Я бы тебя отпустил!..

Ему было мерзко от самого себя, но Грейвз старался держаться. Подбадривать Криденса, расспрашивать, расшевеливать, как в самые первые дни. Тот отзывался вяло. Только когда Грейвз обнимал его – льнул, по привычке прижав руки к груди, приваливался головой к плечу.

И всё покатилось.

Занятия магией, прежде захватывающие обоих, вдруг превратились в унылую рутину. Криденс стал невнимательным, замкнутым – а может быть, всегда был таким, просто раньше у Грейвза хватало терпения это выносить, хвалить за каждый шаг вперёд и повторять одно и то же несколько раз. Поводы хвалить находились всё реже, а потом Криденс начал путать простейшие заклинания, которые уже были ему хорошо известны.

– Алохомора, – повторил Грейвз по слогам. – Следи за ударением, это важно. «Л» делай мягче, длиннее. Ещё раз.

– Алохомора, – повторил Криденс, наставив палочку на простой навесной замок. Тот даже не пошевелился.

Они бились уже полчаса. Грейвз буквально чувствовал, что Криденс не вкладывает в слова никакого повеления, он просто повторяет заученное слово. С тем же успехом он мог бы говорить не «алохомора», а «откройтесь, пожалуйста» или «мне хочется молока».

– Ещё раз, – потребовал Грейвз, похлопывая себя палочкой по шее. Замок висел над столом, за которым занимался Криденс. Персиваль ходил кругами и сдерживал раздражение.

– Алохомора, – повторил Криденс, указав на цель палочкой, и опять ничего не произошло. Он опустил руку и сердито сжал губы.

– Ещё раз, – протянул Грейвз.

Криденс вдохнул, покачнулся, скованно взмахнул рукой:

– Алохо…

Палочка шваркнулась в стену, туда же стрельнул чёрный протуберанец, оставив некрасивую чёрную подпалину на светлых обоях.

– Простите, сэр, – Криденс тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки.

Грейвз высоко поднял брови, приблизился к стене, коснулся чёрного пятна – оно было едва тёплым. Обернулся на мальчика:

– Значит, раньше ты никогда не делал этого по своей воле?..

– Это… само, – выдавил Криденс, злобно сверкая глазами, совсем как его филин. – Оно само получилось.

– Можешь повторить?.. – с интересом спросил Грейвз.

– Я не знаю, как это вышло, – сказал Криденс.

Его гнев угасал на глазах. Он подобрал палочку, улетевшую под стену, взял её покрепче.

– С такими фокусами тебе будет полезнее заклинание, которое починит всё, что ты разобьёшь, – сказал Грейвз. – Замки открывать научишься позже. Держи палочку так… Повторяй за мной: «Репаро».

– Репаро, – механически сказал тот, наклонив голову к плечу.

– Криденс, сосредоточься, – потребовал Грейвз. – О чём ты думаешь?

– Вы слышите?.. – тот поморщился.

Грейвз замер, но расслышал только громкое тиканье часов в гостиной.

– Я всё время слышу, – Криденс переступил с ноги на ногу. – Оно… звенит. Как пчела.

– Что ты слышишь? – насторожился Грейвз. – Откуда?

– Здесь не громко, – сказал Криденс и вдруг направился к двери, болезненно хмуря рот. – Не громко… не громко, – повторял он, почти переходя на бег.

Грейвз следовал за ним, держа палочку наготове. Он не слышал никакого звона и никаких пчёл, но вряд ли Криденс выдумывал это, лишь бы уклониться от занятий.

– Здесь, – Криденс взбежал на второй этаж, остановился перед закрытой дверью спальни Грейвза. Глаза у него были мутные. – Это здесь.

– Что здесь, Криденс?

– Звенит, – коротко ответил тот, глянул жуткими белыми глазами. – Оно звенит.

Грейвз перехватил палочку и открыл дверь. Там было темно и тихо – и пусто, никакой опасностью не веяло ни от массивной постели, ни от окна, закрытого плотными шторами. Грейвз шагнул внутрь, осмотрелся.

– Это здесь, – Криденс метнулся, почти перетёк к обоям с серебристым узором, погладил тонкие линии – отблески защитного заклинания. – Это здесь, – повторил он и приложил ладони к стене.

Чары вздрогнули от его прикосновения, по ним пробежала волна. Криденс взялся за серебристые нити, потянул на себя, распустил, как неудачную вышивку.

– Что ты делаешь?.. – замер Грейвз.

– Здесь было неправильно, – прошептал Криденс, заново переплетая ткань заклинания пальцами, будто спутавшиеся нитки. – Здесь стояла ошибка.

– Какая ошибка? – Грейвз придвинулся ближе.

– Очень тонко… Сквозняк. Отсюда звенел… ветер. Теперь… не звенит. Поёт.

Криденс выпустил серебряную сеть из пальцев, она легла на стену, узор на обоях ожил, подстроился под новые чары. Он был плотнее и чётче прежнего, как кольчуга, а не сорочка из тонкой ткани.

– Что ты сделал? – спросил Грейвз, пытаясь охватить разумом произошедшее.

Пару минут назад Криденс не мог выполнить простейшее заклинание открывания замка, а сейчас он с лёгкостью влез руками в защитные чары, которые Грейвз накладывал несколько часов, и… улучшил их. Грейвз в самом деле не был специалистом в защите, так что допускал, что в чарах могут быть огрехи, но…

– Криденс, что ты сделал? – спросил он, убирая палочку в карман.

– Простите, сэр, – тот говорил глухо, но без своей обычной заторможенности. – Я слышал, что оно всё время звенит. Я не мог больше терпеть. Простите.

– Криденс, это очень сложное заклинание, – Грейвз взял его за плечи, развернул к себе.

– Оно было очень красивым, сэр, – тот выдохнул с видимым облегчением – явно радовался, что не будет наказан за выходку. – Я только… заштопал. Простите…

Кажется, Криденс ещё меньше Грейвза понимал, что произошло. Он влез в заклинание руками. То, что все маги всегда делали, используя палочки и заклинания, он сделал… собой. Не задумываясь. Он обращался с магией, будто она была вещью. Брал в руки, разглядывал, слушал… чинил. Обновлённое защитное заклинание, пожалуй, могло бы выдержать атаку дракона. Или двух.

– Хорошо, – наконец сказал Грейвз. – Хорошо… Что бы ты ни сделал – у тебя получилось. На сегодня закончим. Я думаю, нужно пересмотреть план твоих занятий.

– Я плохо справляюсь?.. – тот встревоженно вскинулся.

– Нет, – Грейвз покачал головой. – Ты справляешься хорошо. Просто тебе нужно учиться иначе.

– Что значит – иначе?.. – спросил Криденс вечером, лёжа в постели.

– Это значит – не так, как учили меня. Потому что ты другой.

– Потому что я неправильный?.. – тихо спросил Криденс.

Он смотрел на Грейвза с какой-то затаённой печалью. Тёмные глаза казались усталыми. Он покусывал губы и ждал. Каким же он был красивым, с этим крупным чувственным ртом и широкими скулами. Как хотелось ещё раз поцеловать его, чтобы яркие губы раскрылись в ответ с тихим стоном.

Грейвз нахмурился, провёл по лицу руками, разгладил брови, растягивая глубокую складку между ними.

– Нет, мой мальчик, – он постарался улыбнуться ему, отвёл с его лба волосы. – Ты очень способный и быстро учишься. Но у тебя совершенно особый способ колдовать. Не такой, как у меня или любого другого волшебника.

– Какой?.. – слабо поинтересовался Криденс.

– Я всегда считал, что магия – это наука, – сказал Грейвз. – Но мы не изучали её, не старались понять, что она такое. Иногда кто-то особенно любопытный придумывал новые заклинания, зелья, чары… но это происходило не очень часто. Большинству заклинаний, которые мы знаем – сотни и тысячи лет. В школе волшебства мы изучали астрономию, различные магические искусства, историю магии… Но я не слышал, чтобы кто-то исследовал законы магии.

– У магии есть законы?.. – спросил Криденс.

– Должны быть. Но мы их почти не знаем. У не-магов есть наука, похожая на зельеварение. У них есть десятки учёных в каждой стране, которые пытаются найти ответы на сотни «почему»? Почему сахар растворяется в воде, а мел – нет? Почему море солёное? Почему небо голубое?..

У Криденса постепенно раскрывались глаза, в них зажигался неподдельный интерес.

– Они ищут ответы, – продолжил Грейвз, улыбаясь. – И часто находят. А маги предпочитают принимать свои возможности, как факт. Только самые любопытные задаются вопросами – как составить новое зелье? Почему Рябиновый отвар нейтрализует действие Живой смерти?..

– Волшебникам это не интересно?.. – спросил Криденс. – Или они боятся?

– Волшебники не боятся магии, – усмехнулся Грейвз.

И вдруг вспомнил окно в спальне, выходящее в ночной влажный лес.

Он никогда не задавался вопросом, откуда оно взялось. Никогда не пытался понять, куда оно выходит. Он не знал, что там прячется, в этом лесу, хорошее или плохое. Опасное или чудесное. Почему там всегда ночь. Он не хотел знать. Когда он открывал его и стоял, вдыхая пряные запахи и слушая щебет, а особенно – когда садился на подоконник и свешивал ноги вниз, он чувствовал… страх.

– Волшебники почти ничего не знают о магии, – сказал Грейвз. – Неизвестное всегда пугает. А ты… ты с ней дружишь, – сказал он. Тихо добавил: – Она тебе поёт. Поэтому тебя слушается Хоуп. Поэтому ты слышишь чары, которые составлены неточно. Поэтому ты можешь колдовать, не зная нужного заклинания.

Грейвз помолчал, потом добавил негромко:

– Ты не просто волшебник, Криденс. Ты сам – волшебное существо.

Криденс смотрел на него блестящими глазами, почти как прежде, когда Грейвз пребывал в иллюзии, что мальчишка тянется к нему не только за одобрением и теплом.

– Я попробую учить тебя по-другому. Не по книгам.

– А как?.. – спросил тот, едва улыбнувшись.

– Завтра узнаешь.

Он наклонился, прижался губами к краешку его брови. Криденс тихо вздохнул, будто хотел сказать что-то. Грейвз вдохнул запах его волос и заставил себя распрямиться.

Ушёл к себе.

В спальне долго стоял перед серебряными росчерками на стене, смотрел, слушал. Проводил пальцами по строгим линиям. Даже прикладывал ухо к стене и стоял, закрыв глаза и затаив дыхание. Но ничего не слышал, не чувствовал. А не видел бы своими глазами – не поверил бы никогда.

Как ты это сделал, мальчик?..

Окно в чёрный лес

– Расскажи… расскажи… расскажи, – шептала темнота. – Расскажи про себя… Расскажи всё, что знаешь.

Грейвз завернулся в одеяло глубже, будто лицо и шею до сих пор леденил сквозняк из разбитого окна. Лёгкий озноб пробегал по телу мурашками, заставляя ёжиться от холода под тяжёлым пуховым одеялом. Правая щека мёрзла, правое плечо неприятно ныло.

– Расскажи… Как ты живёшь? Что ты любишь?

Голос тянулся из распахнутого в черноту окна. Грейвз лежал с закрытыми глазами и ждал, когда тот утихнет.

– Расскажи, чего ты боишься. О чём ты мечтаешь?

Влажная пряная темнота пахла горячей землёй, сладкими цветами и мокрой шерстью какого-то зверя. Она тянулась к лицу Персиваля, приносила чужой хриплый шёпот, вкрадчивый и издевательский. Манила выбраться из постели, подойти к окну, выглянуть в ночной лес.

– Расскажи… Зачем ты живёшь? С кем ты спишь?

Грейвз знал этот кошмар наизусть. Он всегда начинался с ледяного касания ветерка. Сначала тот приятно холодил горячие щёки, мурашками пробегал по спине, а потом Грейвз чувствовал, что замерзает. Он вставал, чтобы закрыть окно, и за рамой видел горящие огоньки в чёрном лесу. Тропинка убегала в темноту по примятой траве, Грейвз перелезал через подоконник и босиком вставал на неё.

– Расскажи мне про мальчика…

Грейвз вздрогнул, откинул одеяло. По холодному полу дошёл до распахнутого окна, чтобы закрыть. У окна вместо переплёта была тяжелая широкая рама, как у картины. По ней вились резные золотые цветы, роняли лепестки на пол. Они громко хрустнули, как яичная скорлупа, когда Грейвз наступил на них.

В спальне было холодно, из разбитого окна где-то за правым плечом сквозило. А из леса тянуло жарко и ласково, и волосы надо лбом шевелились от движения воздуха. Грейвз обхватил себя за плечи и сел на подоконник, чтобы погреться.

– Расскажи… Расскажи мне про мальчика, – совсем близко позвал голос.

Грейвз прикрыл глаза, чувствуя странное головокружение, будто под окном была не растрёпанная шелковистая трава, а обрыв в бездонную пропасть. Он сидел, пережидая приступ слабости. Он знал, что будет дальше, но надеялся проснуться от какого-нибудь внешнего звука. Может, кто-то постучит в дверь спальни. Хорошо бы кто-нибудь постучал…

Ты живёшь один, Персиваль, – напомнил он себе. – У тебя никого нет. Тебя некому разбудить.

– Расскажи мне про мальчика, – сказал голос над самым ухом. Грейвз вздрогнул, открыл глаза. Он не знал никакого мальчика. А если и знал, то это было так давно, что он всё забыл.

Он оглянулся на пустую спальню. Посмотрел на свои руки, скрюченные старостью, покрытые коричневыми пигментными пятнами. Дряхлые руки. Когда-то были красивыми. Когда-то небрежно держали палочку, помнили эффектные короткие взмахи, когда-то гладили кого-то… по лицу? или по волосам? – кажется, по волосам… Тёмным. Кто-то сидел у его ног. Наверное, когда-то у него была собака? Он сидел в кресле, и кто-то головой прислонялся к его колену. Собака – или какой-то зверь.

– Расскажи мне про мальчика, – позвал голос из леса.

Грейвз почувствовал смутное любопытство. Про мальчика?.. Он не помнил, чтобы у него были дети. Кажется, не было… нет, не было точно. Он всегда жил один. Никто не мог среди ночи постучаться в его спальню, чтобы попросить стакан молока или попроситься к нему в постель, потому что кому-то – никому – приснился дурной сон. Никто не хотел скользнуть под тяжёлое тёплое одеяло и обвить его шею тонкими и сильными руками. Нет. Он всегда жил один. Он всегда спал один.

В глубине леса загорались и гасли мерцающие огоньки. Они плавали между мощными стволами деревьев, оплетённых лианами, словно венами, отражались в неподвижных лужах, оставшихся после недавнего ливня. Лес дышал, шелестел, ворчал, вздыхал глухо и томно. С листьев срывались сверкающие капли, падали в лужи, разбивая стеклянную гладь.

Грейвз перекинул ноги наружу и спрыгнул вниз.

Щекотная мокрая трава спружинила, обрызгала холодной росой. Небо здесь было тёмным, насупленным. Он обернулся. Увидел стену дома, уходящую ввысь, окно своей спальни. Над крышей торжественно и грозно сияли звёзды.

Персиваль пошёл по тропинке. Она петляла между деревьями, сияла тёплыми лужами, в которых отражалась луна, манила дальше, мимо огромных и сладких белых цветов, мимо узловатых корней, мимо тихого стрёкота в тёмных кустах, мигающих жёлтых глаз и глухого рычания. Грейвз шёл по ней, не зная, куда она приведёт, но зная, что он кого-то там встретит.

– Расскажи мне про мальчика.

На полянке, облизанной лунным светом, среди причёсанной травы, на удобном замшелом пне с высокой спинкой сидел человек. Сидел он сам, Персиваль Грейвз, молодой, щёгольски одетый. У его ног, обнажённый, темноволосый, на цепи сидел юноша в железном ошейнике. Молодой Персиваль наматывал цепь на пальцы и улыбался. Юноша с пустыми белыми глазами смотрел на старого Грейвза. И тоже улыбался. Равнодушно и зло.

– Расскажи мне про мальчика, – попросил старый Грейвз.

– Это Криденс, – сказал молодой Персиваль.

Имя отозвалось в груди непонятной ноющей болью.

– Криденс… – повторил Грейвз.

– Спасибо, что приручил его для меня, – сказал молодой Персиваль. – Я сам бы не справился лучше. – Он дёрнул цепь, и Криденс прижался головой к его колену. – Он очень послушный. Он тебе всё ещё нравится?

– Криденс… – повторил Грейвз, хмурясь, будто пытался вспомнить что-то важное.

– Хочешь, я поделюсь?.. Мне не жалко, – молодой Персиваль пихнул юношу коленом, и тот встал на четвереньки, по-прежнему равнодушно глядя на Грейвза. – Я научил его паре трюков. Криденс, иди поздоровайся с мистером Грейвзом.

Молодой Персиваль шлёпнул юношу по голой спине, и тот двинулся вперёд с тем же злым равнодушием. Цепь зазвенела, разматываясь, потянулась за ним.

Грейвз отступил назад.

– Ты – не я, – пробормотал он. – Ты не можешь быть мной.

– Конечно, могу, – тот улыбнулся, весело оскалив зубы. – Я – это ты, Геллерт Персиваль Гриндевальд Грейвз.

Грейвз вдруг вспомнил, что будет дальше, и замер от ужаса. Он хотел повернуться и убежать, но не мог сделать ни шага. В этом чёртовом кошмаре он никогда не мог сдвинуться с места, когда Криденс начинал ползти к нему на четвереньках.

Грейвз зашарил по карманам. У него с собой где-то должна быть палочка. Он же волшебник. Она должна где-то быть!.. Ему нужно остановить Криденса до того, как что-то случится. Нужно остановить его, прямо сейчас, иначе…

Криденс, подобравшись вплотную, встал на колени, обнял его ноги. Запрокинул голову, глядя снизу вверх. Белая пелена на глазах растаяла, Криденс моргнул, ахнул.

Узнал. Его лицо озарила надежда.

– Пожалуйста, мистер Грейвз, – умоляюще зашептал он – пока второй, молодой Персиваль, не слышал. – Пожалуйста, убейте меня!

И Грейвз просыпался от ужаса – каждый раз после этих слов. Он хватался за палочку и лежал в холодном поту, с колотящимся в горле сердцем, вытянувшись в струнку, прислушиваясь к тишине, проверяя – проснулся наверняка или это ещё кошмар?..

Потом бесшумно покидал спальню, тихо вставал у комнаты Криденса и слушал сквозь тонкую дверь. Слышал шелест постельного белья, тихий скрип кровати, когда Криденс ворочался с боку на бок, иногда – глубокий сонный вздох или невнятный вскрик. Ему тоже снились кошмары.

Потом Грейвз спускался в столовую, садился за стол, брал сигарету. Криденс приходил через пару минут или пару часов. Или не приходил вовсе – тогда Грейвз просыпался от того, что заснул за столом, положив голову на руки, и у него затекла спина от неудобной позы.

Он чувствовал, что сходит с ума.

Старался отвлечься рутиной.

Поднимался наверх, умывался, тщательно брился, не глядя себе в глаза, чтобы не полоснуть бритвой по горлу. Тщательно одевался. Спокойно спускался к завтраку, спокойно пролистывал утреннюю газету, спокойно обсуждал с Криденсом предстоящий день.

Он казался самому себе стеклянной игрушкой, которая вот-вот может разбиться. Старая дурацкая безделушка, которую кто-то ради смеха подвесил на ветку дерева. Тонкий узелок был некрепко завязан, ветер качал его, и Персиваль понимал: если он разобьётся – склеить будет нельзя.

Повторял себе: ты не имеешь права сдаваться. Держи себя в руках!

Следующей ночью снова слышал – «Пожалуйста, мистер Грейвз!..» – и просыпался от собственного стона до того, как успевал приставить палочку к виску Криденса. Оставлял его там, в кошмаре.

С каждым днём становилось всё хуже. Настоящий Криденс замкнулся в себе и почти перестал разговаривать. Презирая себя за это, Грейвз чувствовал облегчение – у него бы не хватило сил терпеливо отвечать на наивные детские вопросы. С магией ничего не складывалось, книги больше не помогали, а новые способы обучения, подходящие обскуру, Грейвз придумать не мог. Теперь они просто в полном молчании проводили полдня в комнате для занятий. Криденс сидел на полу и рисовал. Грейвз смотрел на него и мечтал сдохнуть.

Цветные карандаши – последнее, что он успел подарить ему тогда, когда их вечерний ритуал был разнообразнее целомудренного поцелуя в висок. Грейвз однажды заметил, что Криденс что-то чертит в тетради, слушая рассказ о базовых стихийных заклятиях. Попросил перелистать пару страниц назад, везде заметил странные закорючки. Запомнил. В один из визитов в Лондон купил в маггловском магазине коробку карандашей и альбом. Постарался вручить подарок без неловких разговоров: просто положил на стол перед завтраком, ещё до того, как Криденс спустится к столу. Потом, конечно же, потребовал поцелуй в благодарность, и, конечно же, одним поцелуем дело не ограничилось.

Теперь Криденс рисовал уродливые чёрные деревья, сидя на полу и сгорбившись над альбомом. Грейвз смотрел на него из кресла, забыв про книгу на коленях, и думал только об одном.

Почему «нет»?..

Это была нелепая, горькая обида. Персиваль гнал её от себя, но она постоянно просачивалась в мысли.

Ну почему – «нет»?.. – думал он, глядя на изгиб длинной шеи. – Разве я был груб с тобой?.. Разве тебе не нравилось?.. Разве я не оставлял тебя довольным? Что я сделал не так? Я был терпеливым… я не торопил. Я давал тебе время подумать. Я каждый раз спрашивал – тебе нравится?.. тебе хорошо?.. Ты говорил – да. Ты говорил – очень. Но стоило только Скамандеру сказать пару фраз – оказалось, всё это тебе было в тягость?

Хороша тягость, – раздражённо вздыхал Грейвз. – Всех забот – сесть ко мне на колено и позволить себя погладить. Невыносимая прямо ноша!.. Неужели так жалко дать мне такую малость? Да хоть бы и в благодарность! Что я, не заслужил?.. Плохо заботился?.. Ведь я не просил ни о чём! Просто сиди, вздыхай и не отворачивайся. Мне даже ответ не нужен… Обошёлся бы. Неужели так сложно? Или что – это было противно? А кончал для меня каждый раз – тоже из отвращения?..

Жалко тебе вернуть мне немного радости?.. – думал Грейвз, покусывая губы. Криденс, будто нарочно, гнул шею, напрашиваясь на ласку. Грейвзу приходилось сцеплять пальцы, чтоб не тянуться к ней.

Это, в конце концов, вежливо, – думал он, сдерживая дыхание, – когда живёшь у кого-то в доме, спрашивать иногда: «Сэр, вы столько всего для меня делаете, что я могу сделать для вас?»

Не унижайся, – вдруг вступил спокойный и ясный внутренний голос. Тот самый, что первым всегда норовил назвать Персиваля покрепче. – Не выпрашивай. Держи себя в руках.

И он держал.

Стоя перед выдвинутым ящиком комода, Грейвз перебирая запонки для сегодняшнего вечера. Он собирался остаться у Эйвери до поздней ночи, а не распрощаться, как обычно, ещё до полуночи. Выбирал, рассматривал игру камней на свету, прикладывал к расправленному манжету и поворачивался к ростовому зеркалу.

– Персиваль?.. Я могу войти?.. – спросил Ньют от порога спальни.

– Нет, – коротко ответил Грейвз. – Я выйду к вам через пару минут и вы скажете всё, что хотите.

– Что случилось с Криденсом?.. – тот явно решил не ждать.

– Спросите у него сами, – холодно сказал Грейвз.

– Вы не знаете?.. – удивился Ньют.

– В последнее время со мной он неразговорчив, – сказал Грейвз, вдевая запонки в прорези. – Узнаете, почему он хандрит – расскажете.

– А вы… вы не спрашивали его? – спросил Ньют.

– А мне… – Грейвз машинально скопировал его манеру, – мне неинтересно.

– Между вами что-то произошло?.. – настойчиво спросил тот.

– Между нами, – Грейвз развернулся и пристально посмотрел на него, – ровным счетом ничего не происходит. Ньютон, не пытайтесь начать ещё один разговор на эту же тему. Мне не понравился первый, так что второго я не допущу.

За спиной Ньюта бесшумной тенью скользнул Криденс. Грейвз проводил его взглядом, кивнул в сторону ванной комнаты, где тот скрылся:

– Вам всегда есть кого расспросить.

Криденс неплотно закрыл за собой дверь, и Грейвз жадно устремился взглядом туда, наискосок через коридор. Криденс остановился посреди ванной комнаты, опустив руки и нервно подёргивая пальцами. Потом украдкой, боком, шагнул в сторону. Потянулся к полотенцам на кольцах, вытянул чёрное, которым Грейвз только что промокал лицо после того, как привёл себя в порядок для вечера.

Грейвз раздражённо подумал, что Криденсу нужно ещё раз напомнить: белые – его, чёрные – Грейвза… когда Криденс смял полотенце в руках и прижал к лицу. И застыл так, едва заметно покачиваясь и подняв плечи.

Грейвз вздрогнул, как от удара, сердце рухнуло. Почему это он… Зачем он так?..

Криденс стоял, прижавшись лицом к его полотенцу, уголком гладил себя по щеке. Грейвз хотел окликнуть его, подойти, распахнуть дверь ванной и потребовать ответа, что происходит – но как в том кошмаре, застыл от ужаса и не знал теперь, что страшнее: Криденс, потерявший себя в плену у Гриндевальда – или Криденс, который тайком прижимается щекой, лбом, губами к полотенцу, которым только что пользовался Грейвз.

Ньют снова заговорил, но Персиваль уже ничего не слышал.

– Мне надо идти, – с трудом сказал он. – Хорошего вечера.

У Эйвери, как всегда, было оживлённо. Волшебники собрались в курительной комнате, сгрудились вокруг карточного стола. Талиесин заметил вошедшего Грейвза первым, коротко улыбнулся, подошёл, чтобы пожать руку.

– Что-нибудь случилось?.. – спросил Грейвз, очень надеясь, что это так, и какое-нибудь событие сейчас отвлечёт его от мыслей о Криденсе.

– Новость пришла час назад, – с сожалением сказал Эйвери, задержав его руку в ладони. – На Президента Пиквери совершено нападение.

– На Серафину?!

Персиваль резко отстранил его от себя, быстро подошёл к группе волшебников.

– Известно, кто это сделал?..

– А, Грейвз! – Юлий Малфой сделал знак, чтобы его пропустили. – Ужасные новости.

– Она погибла?..

– Нет, нет. Нападение было неудачным. К счастью. Я слышал, вы были близки?

– Мы дружили со школы, – Грейвз жадно окинул взглядом колдографии, разложенные на столе прямо посреди карт и фишек, машинально раздвинул их, чтобы не закрывали друг друга.

Пресс-департамент у Серафины всегда ходил по струнке – колдографии были чёткие, контрастные, внятные, как типографский шрифт. Место нападения не показывалось, на снимках был виден только убитый грифон и воздушные сани, обугленные взрывом. Грифона было жаль – Серафина выпросила его у родителей в Ильверморни, на втором курсе, и сама научила летать под уздой. Бедный Пайналь…

Мадам Президент на снимках выглядела сурово и грозно, несмотря на суету колдомедиков на заднем плане и обожжённую половину лица. Она явно хорошо подготовилась для выступления на публику, даже позаботилась сменить платье и высокий тюрбан, чтобы продемонстрировать своё присутствие духа.

Рядом с колдографиями лежал текст её выступления, Грейвз пробежал его глазами. Первое появление на публике сопровождалось самыми обтекаемыми формулировками – мы будем стойкими, трудности не помешают нам, виновные, конечно же, будут сурово наказаны… Угу. Если их удастся найти, этих виновных. Персиваль покусал губу.

– Похоже, вы были правы, Грейвз, – негромко сказал статный немолодой волшебник с лучистыми светло-карими глазами. – В Америке происходит что-то странное.

– Говорят, это организовали противники новых законов, – сказал Малфой. – После всех беспорядков в крупных городах, устроенных сторонниками Гриндевальда, меры безопасности в Штатах просто драконовские. Даже контрабанда остановилась, – он пожал плечами. – Гоблины никогда не сидели так тихо.

– А вы заметили, – сказал Эйвери, вставая за плечом у Грейвза и незаметно касаясь пальцами края его ладони, – что Америка перестала заниматься своими европейскими интересами?.. Посол во Франции покинул Париж и отправился в путешествие по Луаре, посол в Испании купил виноградник и пишет монографию о винных пробках. Персиваль, мне кажется, пока вы были на посту защитника спокойствия, такого бардака не было.

– Я не отвечал за международные связи, – хмуро сказал Грейвз.

Эйвери, смелея от отсутствия сопротивления, взволнованно вздохнул, продолжая откровенно поглаживать его руку.

– Скажите ещё, что вам не подчинялось Разведывательное управление, – широко улыбнулся кареглазый волшебник. – Мэнсфилд Смит-Камминг, глава Бюро секретных служб. Очень рад познакомиться с вами лично.

Грейвз кинул на Талиесина короткий взгляд, извиняясь, что отвлекается от их привычного легкомысленного флирта, шагнул в сторону.

– Тот самый Смит-Камминг? Мне казалось, вы умерли в двадцать третьем году.

– Только для магглов, – ответил тот. – Ну, что скажете? – он кивнул на колдографии и покрутил в пальцах тонкую сигару. – Видите чей-нибудь хвост?..

Грейвз глубоко вздохнул.

– Я бы поставил на Валентайна. А через его голову – на Гриндевальда. У Серафины хватит жёсткости привести страну в порядок, а им это очевидно не на руку. И она всегда была за дипломатические связи.

– Нам очень не хватает связи с Америкой в эти дни, – со значением добавил Эйвери. – Она всегда была для нас примером сильного, крепкого лидера. Уверенного, порой даже жёсткого.

– Ваша любовь к жёсткости, Талиесин, заставляет меня думать, что вы даже спите на голых досках, – улыбнулся Малфой, забавляясь этой маленькой сценой.

– Спать не спал, но лежать доводилось, – засмеялся тот.

– Послушайте, Грейвз, – сказал Смит-Камминг. – Не возобновить ли нам наше сотрудничество?

Персиваль поднял брови.

– Даже не знаю, чем могу быть вам полезен в моём положении.

– Меня интересует, что затевает Гриндевальд у меня под носом. Вы общались с ним. Вы знаете его лучше, чем кто-либо из нас.

– Я был в плену, – негромко сказал Грейвз. – Не думаю, что мой опыт имеет значение.

– Имеет, если вы рассмотрите его с другой стороны, – настойчиво повторил Смит-Камминг. – Идите ко мне в советники – место секретаря я не предлагаю вам из уважения к нашему плодотворному соперничеству. Расскажите мне всё, что знаете, – Грейвз непроизвольно вздрогнул, – про его методы, про его слабости, про его способ мышления. Не может быть, чтобы такой, как вы, не сделал пару-другую интересных выводов об этом сумасшедшем.

Они отошли в сторону, Грейвз закурил.

– Вы меня вербуете, – вполголоса сказал он, задумчиво поглядывая на Эйвери, который остался разговаривать с Малфоем и бросал через плечо Юлия долгие взгляды. – А вы не боитесь, что Гриндевальд мог успеть завербовать меня первым?..

Смит-Камминг рассмеялся, дружески хлопнул его по руке.

– Мой дорогой Грейвз, не обижайтесь, но сейчас вы – никто. Если бы вы работали с этим поганцем, вы бы уже занимали какой-нибудь интересный пост здесь или в Германии. Я же вижу, вы деятельный человек и изнываете от скуки. Гудини очень тепло отзывался о вас, считайте это рекомендацией.

– Гарри? – Грейвз вскинул глаза к лицу Мэнсфилда. – Ах, да. Он же работал с вами.

– Я курировал его лично.

– Как и я…

– Он был отличным связующим звеном между нашими службами.

– Вы расследовали его смерть? – пытливо спросил Грейвз.

– Кто бы нас пустил – он был американским гражданином, – буркнул Мэнсфилд. – Но я послал человека покопаться в обстоятельствах, расспросить персонал… Все говорят, что вас видели в госпитале незадолго до того, как Гудини нашли мёртвым. Вас – то есть…

– Гриндевальда, – закончил Грейвз.

– Подумайте над моим предложением, – сказал Мэнсфилд, пыхнув сигарой.

– Да. Я подумаю, – уверенно сказал Грейвз. – Благодарю вас.

Все разговоры сегодня так или иначе превращались в обсуждение событий в Америке. Грейвз покружил по курительной комнате, обмениваясь приветствиями и короткими фразами с другими волшебниками. Поскольку он был непосредственным участником недавних событий, его мнение было интересно каждому. Его останавливали, расспрашивали, переманивали от одной группы к другой, на него смотрели, к нему прислушивались. Он выпил три или четыре бокала шампанского, немного охрип от долгих разговоров и сигарет, чуть-чуть расслабился. Пустая болтовня этих встреч порой изрядно раздражала его, но сейчас все обсуждали нападение на Серафину и планы Гриндевальда – и он чувствовал, что жизнь, как поток, снова подхватывает его и несёт на стремнину из тихой болотистой заводи. К полуночи он уже шутил и смеялся над нелепыми анекдотами.