Текст книги "Как приручить Обскура (СИ)"

Автор книги: Макс Фальк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 57 страниц)

Персиваль считал Криденса достаточно умным, чтобы не говорить об очевидных вещах.

Простая мирная жизнь (Криденс Бэрбоун)

В чемодане Ньюта были собраны все времена года разом. А снаружи был конец апреля, снаружи время шло своим чередом.

Весна в Нью-Йорке, какой её помнил Криденс, мало отличалась от других времён года. Вокруг были те же улицы, те же дома и автомобили. Те же цвета серых стен, дым, асфальт, запах бензина. Менялось лишь то, что он не мёрз на улице, раздавая листовки, а с приближением лета мучался от жары и жажды. Где-то за оградами парков зеленели листья, ветер доносил сладковатый аромат цветов, но это было за границами того мира, где он жил. В его мире всё было серым, сизым, белесым, грязным, как пальцы в типографской краске. Два новых цвета появились в жизни Криденса, только когда появился мистер Грейвз. Чёрный и белый. Чёрный до темноты в глазах, как глухое ночное небо. Белый, как горячее летнее солнце, от которого болели глаза, но от которого нельзя было оторвать взгляд.

Здесь, в Шотландии, Криденс впервые заметил, как зиму сменяет весна. Дни становились длиннее, небо поднималось всё выше. Отступали туманы, на деревьях в саду появилась робкая зелёная дымка, а потом вдруг разом ударили цветы и листья: жёлтые и фиолетовые крокусы, алые чашечки тюльпанов, густая трава, огненные бархатцы – Криденс с нетерпением ждал, когда зацветёт розарий, над которым как следует потрудился Финли. И старая роскошная сирень. И жасмины. И жимолость. И шиповник, обрамлявший лужайку позади дома. В чемодане у Ньюта было множество чудес, там цвело всё подряд, а здесь приходилось ждать, подчиняясь естественному порядку вещей. Но здесь был дом.

Дом. Настоящий.

Криденс помнил, как в первые дни его пугало это пространство: высокие гулкие потолки, изящная мебель строгих линий, блестящие полы. Сейчас он любил это место всем сердцем – он был здесь счастлив.

Персиваль нашёлся в саду: он стоял у высокого куста шиповника, хмуро наклонив голову, механически обрывал тёмно-зелёные листья. Ветки вздрагивали и шелестели, будто им было больно.

– Я принёс, – Криденс протянул ему на ладони запонки, отвоёванные у ниффлера. Персиваль коротко глянул на них, кивнул:

– Спасибо, Криденс.

Рукава он так и не поправил. Он выглядел так, словно что-то его угнетало. Он часто выглядел так в последнее время, но на расспросы отвечал односложно, не желая делиться своими тревогами. Криденсу это не нравилось. Сейчас, после разговора с Ньютом, Персиваль выглядел мрачнее обычного.

– Что-то случилось?.. – негромко спросил Криденс.

Тот коротко глянул на него, смерил взглядом и отвернулся, будто ему не понравилось то, что он увидел.

– Нет, – сказал он.

Криденс жил с ним достаточно долго, чтобы научиться различать, когда Персиваль недоволен им, а когда – собственными мыслями. Разница была невелика, менее внимательный взгляд пропустил бы её, но Криденс видел, что тяжёлые брови сходятся над переносицей иначе, а губы складываются упрямо и горько, как от сдержанной боли. От мыслей, от которых Криденс не мог его избавить – он даже не знал, о чём они.

– Вы расстроены, – сказал он, положив руку ему на локоть.

– Да, – сказал Персиваль.

Раньше, намного раньше, Криденс был бы уверен, что это он стал причиной его хмурого настроения. Но сейчас он знал, что мир Грейвза не вертится вокруг него одного – он был гораздо больше, гораздо значительнее, чем один только Криденс и его возможные промахи. Персиваль хмурился. Ветки вздрагивали и шелестели, когда он дёргал листья и разрывал их на части.

– Я могу что-то сделать для вас, сэр?..

Грейвз отпустил ветку, посмотрел на землю под своими ногами. Он молчал, но Криденс видел, что он перебирает в голове ответы, и терпеливо ждал. Персиваль никогда не оставлял его без ответа. Даже если ему требовалось время, чтобы взвесить и отмерить каждое слово, из которого он составлял отказ, он всегда отвечал, нужно было просто дождаться. И Криденс ждал, стоя рядом, тихонько поглаживая его по руке, пока не услышал негромкое:

– Да. Можешь.

Грейвз стряхнул обрывки листьев с ладони себе под ноги, постоял, глядя на них, не поднимая головы. Потом взял Криденса за руку и сплёл с ним пальцы.

– Побудь со мной, – попросил он.

У Криденса перехватило дыхание. Он сжал пальцы Грейвза, не зная, как выразить, что готов оставаться рядом с ним, сколько угодно. Что готов сделать всё, лишь бы тот снова весело улыбался ему, шутил, чтобы не хмурился так напряжённо.

Отступив на шаг, он потянул Грейвза за собой:

– Идёмте…

Тот поднял голову, болезненно усмехнулся. Но спорить не стал – позволил увести себя в тень, к раскидистой старой липе, которая шелестела нежными светлыми листьями, подставляя их тёплому ветру. По веткам сновала, закинув пушистый хвост на спину, тощая серая белка. Она сердито цокала, будто с кем-то ругалась.

Корни липы скрывались под высокой молодой травой, её метёлочки покачивались на ветру, сочные жёлтые одуванчики, повернувшись к солнцу, золотились так, будто кто-то бросил в траву горсть монет.

– Давайте посидим здесь, – предложил Криденс. – Я сейчас принесу плед.

Персиваль всегда очень педантично относился к своей одежде, он вряд ли захотел бы сидеть там, где водилась какая-нибудь живность вроде муравьёв и других букашек. Криденс шагнул в сторону дома, но Грейвз удержал его за руку, сжав пальцы:

– Нет. Не нужно. Останься.

Криденс глубоко вдохнул, чтобы унять затрепетавшее сердце, кивнул, будто недостаточно было просто того, что он остался на месте.

– Да, сэр…

Грейвз поддёрнул брюки и сел прямо в траву, прислонился к стволу дерева. Криденс устроился у него между коленями, привалился спиной. Грейвз обнял его обеими руками поперёк груди, прижался губами к макушке. Длинно выдохнул в волосы, будто вместе с воздухом выдыхал из себя усталость и напряжение.

– Расскажите, – попросил Криденс, обнимая его руки и поглаживая кончиками пальцев слегка загорелую кожу с короткими тёмными волосками. – Мистер Грейвз…

Он называл его по имени лишь мысленно, не решаясь пока произнести это вслух, но там, в его голове, теперь куда чаще был – Персиваль, чем – мистер Грейвз.

Тот молчал, прижимаясь губами к его волосам, Криденс тоже молчал, слушая, как в левую лопатку тревожно стучит чужое сердце. Молодая резная листва шелестела над головой, холодный воздух струился вдоль самой земли, гнал по ней тени маленьких быстрых облаков. Небо над крышей дома было бледным, осенним, будто его передержали в тазу с отбеливателем, и оно истрепалось, выцвело, того и гляди – растрескается, и тогда оттуда, с изнанки, через чёрные прорехи начнут сыпаться звёзды…

– Когда я пришёл за тобой, у меня был план, – Персиваль прижался холодной щекой к макушке Криденса. – Я хотел обучить тебя, поставить на ноги – а потом натравить на Гриндевальда. Я думал о мести. Но всё изменилось. Ты всё изменил, Криденс, – тихо и просто сказал он.

Криденс водил пальцами по его голым рукам: от запястья к локтю и обратно, по тёмным волоскам на светлой коже. Правую руку расчертила сетка из белых шрамов, Криденс скользил по ним, как по лабиринту. Они больше не говорили о том, что произошло. О том, как Криденс ударил его. О том, из-за чего Персивалю теперь приходилось держать вилку левой рукой и использовать магию вместо бритвы. Если бы Криденс мог вылечить его шрамы поцелуями, если бы он мог вернуть тот день назад и остановить себя… Он сейчас, как никогда, осознавал хрупкость времени. Его не склеишь, как разбитую чашку. Сделав шаг, ты оставляешь след, и хорошо бы всегда понимать, какой след это будет.

– Мне нужно знать, чего хочешь ты, – сказал Персиваль. – Остаться здесь или вернуться в Нью-Йорк? Или уехать так далеко, чтобы нас никогда не нашли? Скажи мне.

На мгновение Криденс замер. По привычке, а не из страха – он до сих пор иногда замирал, когда надо было принять решение, сделать выбор. Раньше он впадал в тупое оцепенение, стоило ему столкнуться с вопросом, ответ на который он заранее не знал. Сейчас – он как будто задерживал дыхание перед тем, как нырнуть. Персиваль научил его не бояться делать выбор. Он был так добр и так терпелив, что иногда, когда Криденс смотрел на него, он вдруг чувствовал, как к глазам подступают слёзы. Чем он заслужил столько внимания, столько ласки?.. Что он делал такого, что тёмный взгляд, обращённый на него, светлел?..

Чем дольше он жил с Грейвзом, тем отчётливее он понимал, что не заслужил это. Ничем. Что Персиваль просто был щедр, потому что это было свойство его характера, и только по стечению обстоятельств эта щедрость сейчас доставалась ему, Криденсу. Могла бы достаться кому-то другому, но досталась – ему. Точнёхонько над его головой небеса разверзлись, и звёзды всё сыпались, сыпались, сыпались на голову, кажется, их были там – миллионы. И единственное, что он мог сделать – принимать с благодарностью эту щедрость и ждать возможности сделать что-то в ответ. Он уже задумывался о том, что бы это могло быть, но пока ещё робел. Благодарность была такой огромной, что её невозможно было выразить в словах – может быть, только длинным стихом, ритмичным, как стук сердца.

– Если мы останемся здесь, – сказал Криденс, опуская затылок на его плечо, – какой будет жизнь?

– Думаю… очень тихой, – ответил Персиваль. – Я буду следить за тем, чтобы Гриндевальд не нашёл нас. Местное Министерство магии не пустит его в Англию, в этом заинтересованы многие. Я буду работать с ними. Со временем подыщем занятие и для тебя. Станем провинциалами, будем жить уединённо. Найдём здесь друзей. Однажды я покажу тебе Париж… Венецию. Все свои любимые города. Это будет очень мирная, очень простая жизнь. Шахматы, прогулки, книги… И мы никогда не вернёмся в Америку, – спокойно сказал он.

– Вы говорили, он однажды найдёт меня…

– Я могу ошибаться. Никто не знает, что ты жив – только Ньют и Тина. А он верит, что ты погиб, и не станет искать специально. Может быть, он никогда не узнает о тебе.

– А если мы сможем вернуться, – спросил Криденс, – что будет тогда?..

Персиваль глубоко вздохнул и обнял его крепче.

– Я найду доказательства, что Валентайн помогал Гриндевальду, выкину его из своего кабинета и отправлю в Форт Кэрролл. Вернусь к работе. Работы будет много, я буду поздно возвращаться домой, часто буду злым и уставшим.

Он потёрся щекой о волосы Криденса, качнул его из стороны в сторону. Когда он говорил об идиллии провинциальной жизни, его голос звучал спокойно и безразлично. А сейчас в нём чувствовалась жизнь… даже страсть. Криденс вдруг подумал, что никогда не видел Персиваля за его настоящей работой, не знал, какой он, когда занят своим делом… Неужели он никогда этого и не узнает?.. Не встретит его измученным и уставшим, не будет ждать его допоздна, не будет ужинать с ним глубокой ночью в полном молчании, потому что Персиваль будет слишком измотан, чтобы разговаривать о том, как прошёл день?.. Не получится стать частью его настоящей, деятельной, наполненной заботами жизни?..

– Я найму тебе много учителей, – продолжал Персиваль. – Ты будешь заниматься не только магией. Я заставлю тебя учить историю, географию, математику, каллиграфию, литературу, грамматику, пару иностранных языков. Я дам тебе классическое образование, как у меня самого, ты будешь очень много читать, и не только для развлечения. Тебе придётся нелегко, потому что я буду очень требовательным. Для этой глуши ты годишься таким, какой есть, но в Нью-Йорке мне будет этого мало.

– Там… вы не будете меня прятать?..

– Нет, – уверенно сказал Персиваль.

– А если ваши друзья пригласят вас… в гости?.. или в театр?.. – с затаённой надеждой спросил Криденс.

– Ты пойдёшь со мной, – спокойно ответил Грейвз.

– Как ваш воспитанник?..

– Нет, – снова сказал тот.

Криденс ждал продолжения, но Грейвз молчал. Криденс тоже не знал подходящего слова, чтобы назвать, кем они приходятся друг другу. Невидимые нити связывали их вместе, и никакое из слов не было полным. Любовники?.. Да, конечно, но этого было мало. Друзья?.. Возможно, но им ещё предстояло стать настоящими друзьями. Опекун и его воспитанник?.. И это тоже не всё.

Криденс жалел, что Грейвз не хотел усыновлять его – такое родство, в представлении Криденса, было бы наиболее близким к правде. Он ощущал, что рядом с Грейвзом много вакантных мест, и хотел бы заполнить собой каждое. Быть его любовником, учеником, другом, сыном, кузеном, племянником, дальним родственником, быть всеми сразу, чтобы никто никогда не посмел приблизиться к Грейвзу. Пусть остаются коллеги и приятели, дальние знакомые, полузабытая родня, пусть они будут, но близко, вплотную – никого, никого, только Криденс.

Нью-Йорк, новые учителя, работа Грейвза – всё это было зыбкой, туманной возможностью. Станет ли она правдой? Стоит ли обрывать жизнь здесь, сейчас, когда всё только-только наладилось?.. Они помирились, они начали разговаривать, Криденс каждое утро просыпался с радостным ожиданием нового дня. Он открывал глаза, улыбался, и его первой мыслью было – «Сегодня произойдёт что-то хорошее».

Он ещё не успел напиться этого счастья – прошло так мало времени, он едва-едва поверил, что оно больше не кончится. Он хотел бы провести здесь всю жизнь, и неважно, что им придётся прятаться и быть осторожными. Друг для друга у них будут целые дни и целые ночи. Прогулки над озером и в холмах, шахматы по вечерам, книги, много книг, и синематограф, и разговоры, и поцелуи, и этот сад. Скоро зацветут сирень и липа. Розы вспыхнут бутонами. Можно будет срезать их и ставить в вазы. Как всё это оставить, не увидев, не прожив до конца эту весну, а потом – лето, не встретив здесь осень, не украсив в гостиной ёлку к Рождеству?..

– Вы будете здесь счастливы?.. – спросил Криденс.

– Я буду счастлив рядом с тобой, – тихо сказал Персиваль.

– Мне очень нравится здесь, – сказал Криденс. Взял его за руку, развернул, поцеловал в ладонь. – Я люблю этот дом… и свою новую комнату. Мне нравится ждать вас, когда вы уходите в Министерство. Я только здесь узнал, что такое… когда не надо бояться. Когда… всё хорошо.

– Значит, хочешь остаться?.. – спросил Грейвз.

– Да, – сказал Криденс. Он завёл руки за голову, обнял Персиваля за шею. Погладил ладонями по затылку. – Очень хочу. Но больше всего… – тихо сказал он, закрыв глаза, – больше всего я хочу, чтобы вы были счастливы. А вы здесь – не будете…

Грейвз потёрся щекой о его волосы, сдержанно вздохнул.

– Возвращаться опасно, – сказал он. – Мы рискуем потерять всё, что у нас есть сейчас. Какие бы планы я ни строил, я не могу уверенно сказать, что знаю, о чём думает Гриндевальд. Если он передумал использовать тебя, и если я ему больше не интересен – он может просто убить нас.

Криденс улыбнулся.

– Когда я встречался с вами в Нью-Йорке – я боялся, что кто-то увидит меня и расскажет обо всём Мэри Лу. Она была бы в ярости, если бы узнала, что я гуляю с вами вместо того, чтобы раздавать листовки. Иногда она узнавала, – признался он. – Когда я возвращался, она сидела на лестнице, сложив руки, и ждала меня. У неё было такое лицо, будто я оскорбил её. Она злилась, хотя даже не знала, что вы – волшебник.

– Она наказывала тебя за то, что ты говорил со мной?.. – тихо спросил Грейвз.

– Да. Я говорил ей, что вы интересуетесь нашими собраниями, но она не верила. Она думала, что если накажет меня как следует, я перестану разговаривать с вами. Но я знал… я каждый раз знал, что когда вы снова придёте – я снова пойду с вами. Даже если она узнает. Я всё равно пойду.

Грейвз глубоко вздохнул, ничего не ответив, прижался губами к его волосам.

– Чтобы снова увидеть вас, – добавил Криденс, – чтобы вы меня обняли, я всегда рисковал.

– Тогда тебе грозило только наказание, но не смерть, – возразил Грейвз.

– Зато сейчас на кону жизнь с вами, а не короткая встреча, – серьёзно ответил Криденс. – Гриндевальд говорил мне, что маги живут в тени, прячутся… Я прятался всю свою жизнь. И сейчас мы тоже скрываемся. Я хочу узнать, что такое… настоящая жизнь. И хочу вернуть вам – вашу.

– Ты не боишься, что мы можем погибнуть? – спросил Грейвз.

– Я не боюсь… – прошептал Криденс. – Вам не нужно защищать меня от авроров или других магов. Я знаю, что никто больше не причинит мне вред. Вы защищаете меня от того… что внутри. Тьма вас слушается. А остальное… не страшно.

– Ты так изменился, Криденс, – сказал Грейвз после долгой паузы. – Ты владеешь огромной силой. Пока никто не знает об этом – это наш козырь. Гриндевальд помнит тебя совсем другим. Мы постараемся этим воспользоваться.

– Как мы это сделаем?..

– Заманим его сюда, обезвредим и доставим в Америку. Скоро я встречусь с одним человеком, о котором рассказал Ньютон. Попрошу у него помощи. У Гриндевальда много сторонников, а у нас пока мало друзей. Силой его не взять – будем действовать хитростью.

Криденс промолчал. Он был готов следовать любому плану Персиваля. Он ничего не понимал в таких вещах, Грейвзу точно было виднее, как поступать.

– Посидим так ещё немного?.. – попросил Криденс, попытавшись свернуться в клубок в его руках.

– Давай лучше я научу тебя чему-то новому, – предложил тот, и поцеловал Криденса в краешек уха.

– Новому колдовству?.. – оживился Криденс.

– Почти колдовству, – Грейвз засмеялся. – Танцевать.

– Вы умеете?.. – радостно удивился Криденс. В его голове тут же вспыхнула музыка, которую он слышал, проходя мимо отелей и ресторанов: фортепиано, саксофон и виолончели. Перед глазами промелькнули пары, будто слетевшие с красочных афиш: мужчины в чёрном и белом, женщины в длинных платьях, струящихся, будто вихрь. Локти, чёткие профили, гибкие спины… О, конечно же, Персиваль должен был уметь танцевать, как неловко было спросить об этом!..

– Конечно, умею, – с ласковой снисходительностью ответил Грейвз. – Каждый хорошо воспитанный человек должен уметь.

– Давайте, – смущённо отозвался Криденс. – Но… мне же не придётся танцевать с другими в гостях у ваших друзей, когда мы вернёмся?.. Я бы не хотел… Или… чтобы вы танцевали с девушками, – ревниво добавил он.

– Я не позволю тебе ни с кем танцевать, – с шутливой суровостью отозвался Грейвз. – Даже не мечтай.

– Шкуру спустите?.. – не без кокетства спросил Криденс.

– Отшлёпаю так, что сидеть не сможешь.

– Хорошо, – неожиданно легко согласился тот. – Тогда я не буду сидеть, я буду лежать.

И добавил шепотом:

– Попой вверх.

Грейвз рассмеялся, легко и весело. Поцеловал его за ухо. Прикусив губу, Криденс таинственно улыбался. Значит, вот как это делается… Это уже флирт?.. Да?.. Нет?.. Неважно. Это заставляет Персиваля смеяться. Он любит шутки про стыдные вещи… О, теперь Криденс знал множество стыдных вещей, и шутить о них, не краснея, он обязательно научится.

Грейвз опустил иглу на граммофонную пластинку, и просторную столовую заполнила густая, резковатая музыка.

– Это вальс?.. – слегка робея, спросил Криденс. Он не разбирался ни в танцах, ни в музыке, но одно-единственное название всё-таки знал.

– Фокстрот, – ответил Грейвз, подходя ближе. – Он медленный и не очень сложный.

– Он вам нравится?.. – Криденс устыдился, что Грейвз выбрал для него что-то, наверное, очень примитивное.

– Я его люблю, – просто ответил Грейвз, и Криденс вздохнул с облегчением.

Грейвз положил ему ладонь высоко на спину, привлёк к себе, взял за руку, держа её на весу.

– Я иду вперёд, ты – назад. Я начинаю с левой ноги, ты – с правой. Понял меня?

Криденс решительно кивнул.

– Очень плавно, – сказал Грейвз, глядя ему в глаза. – Два шага назад, один – в сторону. Следи за мной, слушай меня – я подскажу, куда двигаться.

– Да, сэр, – взволнованным шепотом отозвался Криденс.

Он постарался расслабиться, как всегда, когда Персиваль говорил ему – «слушай меня». Он как будто слегка растворялся, выплывал из своего тела, осязание обострялось, позволяя отчётливо ощущать каждое прикосновение – нажатие пальцев, ладони, наклон корпуса… Криденс приподнялся на пальцах, чтобы каблуки оторвались от пола. Грейвз держал его за руку уверенно и твёрдо. Раз – два – три – четыре. Назад – назад – в сторону. Назад – назад – в сторону. Криденс как будто всё время падал спиной назад, а Персиваль догонял его, ловил, не давал упасть. Криденс чувствовал себя невесомым, как птица.

Они смотрели друг другу в глаза – они никогда раньше не смотрели друг на друга так долго. Тёмные глаза Грейвза казались почти чёрными, когда на них падала тень. Криденс пытался разглядеть цвет, но не мог разобрать его. Он смотрел на короткие густые ресницы, широкие брови – он вдруг понял, что никогда не рассматривал это лицо вблизи. Он видел тонкие, почти невидимые морщины у глаз – от улыбок, которых было немного. Глубокую складку между бровей – от забот, которых было без счёта. Горечь в опущенных углах рта. Седину в волосах. Не только на висках – везде, надо лбом, тонкие серебряные нити времени.

Криденс вдруг испугался: Персиваль на много лет старше его. Он не знал точно, на сколько… на двадцать?.. на пятнадцать?.. Он будет стареть. На этом лице проступят морщины. Оно кажется таким красивым сейчас, но что будет, когда время начнёт разрушать его?

– Что случилось? – спросил Персиваль, когда тот остановился, как вкопанный.

– Сколько вам лет?.. – тревожно спросил Криденс.

– Сорок два, – удивлённо ответил тот. – Почему тебя это вдруг так взволновало?

– Я подумал… вы старше меня на… почти на двадцать пять лет, – прошептал Криденс.

– Да, и что с того?.. – Персиваль слегка нахмурился. – Тебя это раньше не беспокоило.

– Я не хочу, чтоб вы умерли так быстро, – с ужасом прошептал Криденс.

Сорок два!.. Даже если он сможет защитить его от Гриндевальда – отогнать старость он будет не в силах.

– Ах, вот ты о чём, – Персиваль с облегчением улыбнулся, стёр с его щеки мокрый след. – Не бойся. Волшебники живут очень долго.

– Долго?.. – недоверчиво переспросил Криденс. – Сколько?

– Сто лет… двести, – Грейвз пожал плечами. – Нынешнему директору Хогвартса почти триста.

Криденс глубоко вздохнул, успокаиваясь.

– Живите, пожалуйста, триста лет, – попросил он.

Персиваль опустил руки, посмотрел на него долгим задумчивым взглядом. Криденс смотрел в ответ. Будто видел его в первый раз. Человека, мужчину, аврора. Они будут рисковать жизнью уже очень скоро. Может быть, завтра. Может быть, завтра будет очень страшно, потому что Персиваль выйдет из дома, и придётся ждать его, тревожась и обгрызая ногти. Но это будет завтра.

Персиваль смотрел на него, положив руки в карманы. У него были грустные глаза. Криденс не знал, почему он так смотрит, и не хотел спрашивать. Ему просто хотелось, чтобы они перестали быть такими. Чтобы пристальный строгий взгляд снова стал ласковым. Чтобы Персиваль улыбнулся, глядя на него, чтобы возле глаз собрались тонкие лучики морщин.

– Давайте ещё раз, – сказал Криденс, положив одну руку ему на плечо. – Я почти всё запомнил.

Громкий звон дверного колокольчика прервал их.

– Почтальон, – сказал Грейвз, прислушавшись. – Наверное, письмо от Модести. Пойдём, встретим его.

Криденс задержался на пару мгновений, чтобы снять иглу с пластинки, когда Грейвз пошёл открывать дверь. Краем уха услышал какой-то возглас, потом кто-то чихнул, и стало тихо.

Непонятный страх вдруг ударил ему в голову, он выскочил из столовой. Незнакомый человек, бледнокожий и беловолосый, положил Грейвза на пол, под стеной. Тот как будто внезапно заснул, голова моталась из стороны в сторону, глаза были закрыты. Криденс оцепенел от ужаса, глядя на них.

Человек выпрямился, заметил Криденса, удивлённо поднял бесцветные брови. У него было неприятное лицо и глаза разного цвета.

– Что вы… что вы с ним сделали?.. – прошептал Криденс.

– Ну, здравствуй, мой славный, – ответил тот и широко улыбнулся. – Не ждал тебя тут найти.