Текст книги "Сквозь тьму (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 47 страниц)

Он вообще ничего не хотел говорить о стране людей льда. Вместо этого он заговорил о бизнесе: “Если последствия ваших экспериментов таковы, какими они кажутся, как говорит Ильмаринен ...”

“Даже если это так, я не думаю, что мы сможем их использовать”, – сказала Пекка, и теперь ее голос звучал еще более сердито, чем тогда, когда она предупреждала, что она сделает, если не будет ему доверять. “Я не думаю, что память можно сохранить; я совсем не убежден, что физическое существование можно сохранить. Количество высвобождаемой энергии заставляет меня сомневаться в этом”.

“Как мы могли бы провести эксперимент, чтобы проверить это?” Спросил Фернао.

“Разве у нас нет более очевидных неотложных дел?” Пекка повернулся.

“Более очевидно? Конечно”, – сказал Фернао. “Более срочно? Я не знаю. А ты?” Немного подумав, Пекка покачала головой. Она была честна.Может быть, именно поэтому она настаивала на честности с его стороны.

Альгарвейские солдаты охраняли дворец короля Гайнибу в эти дни, как они делали это более двух лет. Вид рыжеволосых в килтах все еще раздражал Краста. Повернувшись к полковнику Лурканио в карете, которую они делили, она сказала: “Вам следовало оставить королю почетную охрану из его собственного народа”.

“Я?” – Ее альгарвейский возлюбленный развел руками. У него были прекрасные руки – руки анартиста или хирурга, с длинными, тонкими пальцами – и он ими гордился. “Милая моя, это было не мое решение, которое привело их туда; это было решение великого герцога Ивоне или, возможно, короля Мезенцио. Вы можете обратиться со своей жалобой к любому из них, и я желаю вам радости от этого ”.

“Ты смеешься надо мной!” Пронзительно сказала Краста.

“Нет, только из-за твоей глупой идеи”, – ответил Лурканио. Большинство альгарвианцев были легковозбудимы. Он сам часто бывал легковозбудимым. Сегодня вечером он оставался спокойным, вероятно, потому, что это еще больше раздражало Красту. Он продолжил: “Разве ты не видишь, что авальмиранская почетная стража может легко решить, что ее честь заключается в восстании? Это было бы неприятностью для нас и несчастьем для короля Гайнибу.”

Что касается Красты, то Гайнибу уже был неудачником: заключенный в собственном дворце, которому нечем было заняться, кроме как пить, пока факт заключения не стерся вместе со всем остальным. Но через мгновение она точно поняла, что имел в виду Лурканио. “Ты бы убил его!”

“Я?” На этот раз Лурканио покачал головой. “Мои соотечественники? Это могло быть. Брат Мезенцио – король Елгавы. Его двоюродный брат – король Грелза. Я уверен, что у него есть какой-нибудь другой близкий родственник, который мог бы исполнить долг короля Валмиеры.”

“Из всех нервов!” Воскликнула Краста. Лурканио только улыбнулся. Возможно, он не был столь легковозбудим, как некоторые из его соотечественников, но в нем была полная мера альгарвейского высокомерия. Красте захотелось дать ему пощечину. Но он хлопнул бы ее в ответ, и ему было бы все равно, что он делает это на людях. Она тихо выругалась, но не двинулась с места.

Один из альгарвейских охранников подошел к экипажу и бросил легкий вызов на своем родном языке. Кучер Лурканио ответил, также по-альгарвейски. Краста услышала имя Лурканио и свое собственное, но ничего не поняла из того, что сказал водитель. Охранник рассмеялся и удалился. Лурканио тоже тихо рассмеялся. Краста метала в него яростные взгляды, но безрезультатно.

Проворный, несмотря на свои годы, Лурканио вышел из экипажа и протянул руку, чтобы помочь Красте спуститься. “Ступай осторожно, моя дорогая”, – сказал он. “Ты бы не хотела споткнуться о булыжники в темноте и перевернуть свой прелестный бок”.

“Нет, я, конечно, не стала бы”. Голос Красты был раздраженным. “Если бы вы уже победили лагоанцев, мне не пришлось бы шарить в темноте. Вы могли бы позволить огням сиять, не рисуя драконов ”.

“Как только мы захватим Ункерлант, вы можете быть уверены, что Лагоас следующий в списке”, – сказал Лурканио. Заявление было бы более впечатляющим, если бы он не выбрал этот момент, чтобы споткнуться. Он чуть не упал, но удержался, взмахнув руками.

Краста не засмеялась. Полковник Лурканио, как она узнала, был проницателен в своем достоинстве кота. Она сказала: “Я бы хотела, чтобы Лагоасу не приходилось ждать”.

“У нас были ... планы относительно Сетубала. Они сработали не совсем так, как мы бы хотели”. Лурканио пожал плечами. “Такова жизнь”.

Что-то в его голосе предостерегло Красту от расспросов о том, какого рода планы были у альгарвейцев. Планы, подобные тем, о которых писал мой брат? она задумалась. Она не хотела в это верить. Если то, что написал Скарну, было правдой, она шла рука об руку с убийцей или, по крайней мере, с молчаливым соучастником убийств в его королевстве.

По крайней мере, одно: Лурканио не задавал ей никаких вопросов конкретно о ее брате. И, хотя он покидал особняк два или три раза за последние несколько недель, он всегда возвращался недовольным. Это сказало ей, что он не поймал Скарну – если он отправился на охоту за ее братом. Это также сказало ему, что он не поймал какую-нибудь молодую, симпатичную валмиерскую простолюдинку, что принесло ему не меньшее облегчение.

Как только они прошли во дворец через двери и занавеси, Краста остановилась и моргала, пока не привыкла к вспышке света внутри.Рядом с ней Лурканио делал то же самое. С кривой усмешкой он сказал: “Боюсь, лампы в этом дворце были созданы для более счастливых и безопасных времен”.

“Что ж, тогда Алгарве должен идти дальше и выиграть войну – я вам об этом уже говорила”, – сказала Краста. “Это вернуло бы хорошие времена – во всяком случае, некоторые из них”. Все было бы не так хорошо, как было, если бы альгарвейцы продолжали оккупировать Валмиеру, но Краста не знала, что она могла с этим поделать.

“Да, ты говорил мне это”. голос Лурканио был кислым. “Чего ты мне не сказал, так это как именно одержать победу. Это было бы полезно, ты знаешь”.

Когда война была в самом разгаре, еще до захвата Валмиеры, Краста пришла во дворец, чтобы изложить солдатам короля Гайнибу свои идеи о победе в войне. Они не послушали ее, и к чему привела их неспособность прислушаться? Только к поражению. Теперь она не стеснялась высказывать свое мнение Лурканио: “Первое, что тебе следует сделать, это перестать бороться за это дурацкое место в Зулингене.Силы свыше, как долго вообще может продолжаться битва за один никчемный ункерлантский город?”

“Сулинген не бесполезен. Сулинген далеко не бесполезен”, – ответил Лурканио. “И битва будет продолжаться до тех пор, пока мы не одержим победу, которую сохраним”.

“По-моему, звучит глупо”, – сказала Краста, шмыгнув носом. Сделав свое заявление, она прошествовала по коридору, задрав нос кверху. Лурканио пришлось поспешить за ней, и он не мог больше отпускать ей свои циничные реплики. Она не скучала по ним; она уже слышала слишком много таких реплик.

Задрав нос, она получила возможность оценить оригинальные картины на потолке прихожей. Некоторые рассказывали о временах Каунианской империи; другие показывали королей Валмиеры и их дворы тех дней, когда ее королевство было сильным, а альгарвейцы на западе слабыми и разобщенными. Те дни прошли, к несчастью. Картины, однако, можно было рассматривать только задрав нос. Для Красты это само по себе оправдывало аристократический настрой.

Чиновник из Валмиеры вычеркнул ее имя и Лурканио из списка приглашенных на прием к королю Гайнибу. Это подбодрило Красту; во время ее предыдущего визита рыжая сделала свое дело. Но, прежде чем она успела поддразнить Лурканьо по поводу этого крошечного признака автономии Вальмиеры, подошел альгарвейец, чтобы проверить, что сделал ее соотечественник. И снова она промолчала.

Она бывала в этом зале много раз, включая тот вечер, когда Хайнибу вместе с представителями Елгавы, Сибиу и Фортвега объявили войну королю Мезенцио. И теперь альгарвейцы заняли все эти королевства, и только земли, которые тогда оставались нейтральными, все еще вели борьбу. Где-то там таился урок, но Краста не могла его найти.

Они с Лурканио встали в очередь встречающих, которая змеилась к королевству Гайнибу – и к альгарвейским солдатам и писакам, которые в эти дни действительно управляли Вальмиерой. Лурканио сказал: “Мы, должно быть, пришли пораньше – его величество едва ли еще ткет”.

Это было жестоко, что не делало это неправильным. Даже с небольшого расстояния Гайнибу выглядел настоящим королем: высокий, стройный, красивый, грудь его туники сверкала орденами, большинство из которых были заработаны на Шестидесятилетней войне, а не почетными. Только когда Краста подошла ближе, она заметила стакан бренди в его левой руке и лопнувшие вены на носу и глазах, которые говорили о том, что это был не первый такой стакан, и не сто первый тоже. Она видела короля гораздо глубже в бутылке, чем это. Здесь, сейчас, в нем все еще виднелись следы человека, которым он когда-то был. Этого не хватило бы еще на слишком много бренди.

“Маркиза Краста”, – сказал король. Да, он был лучше, чем обычно – он не всегда помнил, кто она такая. Гайнибу перевел свой водянистый – или одухотворенный – взгляд на Лурканио. “И друг маркизы”.

“Ваше величество”, – хором пробормотали Краста и Лурканио. Краста говорила почтительно, как и подобает подданному. Голос Лурканио звучал обиженно: король не потрудился запомнить его имя.

Он немного отомстил за себя, поболтав на альгарвейском с теми головорезами, которые на самом деле управляли Валмиерой. Поскольку он игнорировал ее, Краста игнорировала и его тоже. Она повернулась обратно к Гайнибу и сказала: “Настанут лучшие дни, ваше величество”.

“Будет ли?” Король – король, который больше не правил даже в своем собственном дворце, – опрокинул свой бренди и подал знак подать еще. Он подали почти сразу. Он тоже отбросил ее. На мгновение черты его лица стали пустыми и вялыми, как будто он забыл обо всем, кроме сладкого огня в горле. Но затем он, по крайней мере, частично, пришел в себя. “Высшие силы хотят, чтобы вы были правы, миледи. Но я бы не стал, затаив дыхание, ждать их ”. Как и за мгновение до этого, он махнул рукой, требуя новый стакан.

Краста оставила Лурканио и прямиком направилась к бару. Слезы застилали глаза. Она вскинула голову, чтобы никто их не увидел. Слуга спросил: “Чем я могу служить вам, миледи?”

Он не знал , что она дворянка. Многие Альгарвианцы приводили во дворец простолюдинок; для них плоть значила больше, чем кровь. Но он тоже не стал рисковать. Краста сказала: “Бренди с полынью”.

“Да, миледи”. Бармен дал ей то, что она хотела. Для этого он и был создан.

Лурканио подошел к Красте сзади и попросил красного вина. Когда он увидел зеленоватый привкус в ее бокале, он сказал: “Постарайся не напиваться до бесчувствия этим вечером, если будешь так добра. Ты не показываешь свою преданность своему королю, подражая ему ”.

“Я буду делать то, что захочу”, – сказала Краста. С самого детства она поступала именно так – пока Лурканио не ворвался в ее жизнь.

“Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, – сказал он сейчас, – до тех пор, пока ты также позволяешь мне. Ты понимаешь, что я тебе говорю?”

Она повернулась спиной. “Я буду делать то, что мне заблагорассудится”, – повторила она. “Если это тебя не устраивает, уходи”.

Она думала, что он скажет ей, чтобы она наслаждалась прогулкой домой, или что-то в этом роде. Вместо этого он заговорил таким рассудительным тоном, что она вздрогнула: “Из-за того, что ваш король стал жалким ничтожеством, вы тоже должны это делать?”

“Ты превратил его в жалкого придурка”. Краста указала на Лурканио, как бы говоря, что он сделал это лично. “Он не был таким до войны”.

“Проиграть труднее, чем выиграть. Я был бы последним, кто стал бы это отрицать”, – сказал Лурканио. “Но ты можешь уступить, или ты можешь терпеть”.

Краста снова подумала о своем брате. Он делал больше, чем терпел: он все еще сопротивлялся альгарвейцам. И она... она сдалась. Каждый раз, когда она пускала Лурканио в свою постель – на самом деле, каждый раз, когда она позволяла ему вести себя на прием, подобный этому, – она снова уступала. Но, уступив однажды, она не знала, что еще она могла сделать сейчас. Если она ошибалась в отношении Алгарве, когда уступила в первую очередь, как она могла загладить свою вину сейчас? Признаться самой себе, что она продавала себя и жила во лжи последние два года? Она не могла и не хотела представить себе такого отступления.

“Если я захочу напиться, я напьюсь ”, – сказала она Лурканио. Это измеряло непокорность, которая была в ней: так много, но не более.

Альгарвейский офицер изучал ее, затем пожал плечами одним из выразительных жестов своего королевства. “Будь по-твоему”, – сказал он. “Если ты не видишь, что ведешь себя как дурак и ребенок, я не могу тебе показать”. Краста вернулась к бару и потребовала новый бокал бренди с добавлением специй. Она одержала свою крошечную победу, и это было больше, чем Валмиера могла сказать против Алгарве.

Пекка и Фернао вместе поехали на такси к дому Сиунтио. Один из костылей Фернао упал и ударил ее по колену. Она вернула его ему. “Вот ты где”, – сказала она – ее разговорный классический каунианский становился лучше с каждым днем, потому что ей приходилось так часто использовать его с магом из Лагоаса.

“Мои извинения”, – сказал он: он также использовал язык более свободно, чем когда впервые пришел в Илихарму. “Я – помеха, я один в толпе”.

“Ты мужчина, который был тяжело ранен”, – терпеливо сказала она. “Ты должен поблагодарить высшие силы за то, что ты восстановил большую часть своего здоровья”.

“Я знаю”, – сказал он, а затем поправил себя: “Теперь я знаю. В то время и некоторое время после я был бы благодарен им больше, если бы они позволили мне умереть ”.

“Я могу это понять”, – сказал Пекка. “Твои раны были очень болезненными”.

В ухмылке Фернао было что-то скелетообразное. “Можно и так сказать”, – пояснил он. “Говоря так, вы бы обнаружили, что слов не всегда достаточно, чтобы описать мир вокруг нас”.

На классическом каунианском это звучало благородно и философски.Пекка задавался вопросом, сколько муки скрывается за этим. Многое, конечно: Фемао не производил на нее впечатления человека, который стал бы преувеличивать страдания ради сочувствия.Во всяком случае, большую часть времени он использовал сухое остроумие, чтобы сдерживать сочувствие.

“Это верно не только для вещей, относящихся к телу”, – заметил Пекка. “Именно поэтому у нас есть математика магического мастерства”.

“О, без сомнения”, – сказал Фернао. “Хотя ты прав – я не думал в математических терминах”.

Они могли бы продолжить философскую дискуссию, но тут такси остановилось. Водитель сказал: “Мы на месте, ребята. С вас три серебряных”.

Услышав простого, заурядного Куусамана, Пекка вздрогнула. Она расплатилась с водителем, взяла квитанцию, чтобы ей возместили ущерб, и помогла Фернао выйти из такси. Он уставился на коттедж, в котором жил Сиунтио, на плющ, который был почти голым из-за осеннего холода, на желтеющую траву перед домом. “Величайший маг-теоретик современности заслуживает лучшего”, – сказал он.

“Я подумал то же самое, когда впервые пришел сюда”, – ответил Пекка. “Я подумал, что он заслуживает дворца более величественного, чем дворец принца Илихармы. Но это место ему подходит, не в последнюю очередь потому, что там достаточно места для всех его книг. Пока они находятся там, где он может добраться до них, когда они ему нужны, или хочет, чтобы они были особенными, его мало что волнует во всем остальном ”. Пекка понимала это чувство; она сама испытывала его в значительной степени.

Фернао сказал: “Хотел бы я быть таким. Но я слишком большая часть мира, чтобы не желать, чтобы у меня было больше того, что он может дать, вместе с большим количеством книг и больше времени для их чтения. ” Он снова улыбнулся своей сухой улыбкой. “Чего я хочу, так это больше всего на свете, я полагаю”.

Прежде чем Пекка смогла ответить, открылась входная дверь. Сиунтио помахал Фернао и ей. “Входите, входите. Добро пожаловать, добро пожаловать. Очень рад, что вы смогли заглянуть сегодня утром, ” сказал он, еще раз заставив классический каунианский звучать больше как живой язык, чем тот, которым пользуются ученые. “Вам лучше поторопиться.Ильмаринен прибыл сюда полчаса назад, и я не могу обещать, как долго продержится бренди”.

Говоря это, он улыбался, но Пекка подумал, не шутит ли он.Ильмаринену, без сомнения, нравился его напиток. Как и Фернао, он не отступал от жизни. Наоборот – он схватил ее обеими руками. Пекка предположила, что должна считать себя счастливицей, что он не попытался схватить ее обеими руками.

Фернао медленно направился к двери. Пекка шел рядом с ним, готовый помочь, если он споткнется. Он этого не сделал; к этому времени он уже достаточно потренировался на костылях. Сиунтио сказал: “Рад видеть вас двоих, обоих из-за работы, которую мы можем сделать вместе, и” – он понизил голос, – ”потому что у нас троих вместе может быть некоторый шанс удержать Ильмаринена под контролем”. Он отступил в сторону, чтобы позволить Пекке и Фернао пройти мимо него в дом.

Фернао добрался до конца фойе и остановился. Пекка была позади него в узком вестибюле, так что ей тоже пришлось остановиться. Он пробормотал что-то на лагоанском, чего она не поняла, затем взял себя в руки и вернулся к классическому каунскому: “Мастер Сиунтио, вам лучше обыскать меня, когда я уйду. В противном случае я могу украсть столько вашей библиотеки, сколько смогу унести ”.

Пекка хихикнула. “Я сказал то же самое, когда пришел сюда в первый раз.Я подозреваю, что каждый маг, который приходит сюда в первый раз, говорит то же самое”.

Ильмаринен вошел из кухни. Конечно же, у него в руке был бокал бренди – и на лице была дерзкая ухмылка. “Не у меня”, – сказал он. “Я вел себя тихо – и вышел, прихватив все, что мне было нужно”.

“Я собирался поговорить с тобой об этом”, – сказал Сиунтио, что заставило всех магов рассмеяться. Сиунтио продолжал: “Когда я больше не буду использовать эти книги, они попадут к тому, кто сможет извлечь из них выгоду. До тех пор я намерен сохранить их. На всех них.” Он бросил на Ильмаринена суровый взгляд.Ответный взгляд Ильмаринена был таким безмятежным, как будто он никогда не называл себя атхифом.

“Может, приступим к работе?” Спросил Пекка. “Кто знает, что они делают прямо сейчас в Алгарве?”

“Убивают людей”. Ильмаринен сделал изрядный глоток бренди. “То же самое, что они делают в Ункерланте. И знаешь, что хуже всего?” Он закончил «бренди», в то время как другие маги покачали головами. “Что хуже всего, мы больше не всегда просыпаемся с криками, когда они это делают. Мы начинаем привыкать к этому, и если это не приговор нам, будь я проклят, если я знаю, что это такое.” Он переводил взгляд с одного мага на другого, вызывая их на несогласие с ним.

“Я об этом так не думал”, – медленно произнес Пекка, – “но ты вполне можешь быть прав. Когда что-то ужасное происходит в первый раз, это ужас, который живет в памяти навсегда. Когда это происходит снова и снова, разум цепенеет. Я думаю, разум должен; если бы он не оцепенел, он бы сошел с ума ”.

“Мы все сумасшедшие”. Голос Ильмаринена оставался резким.

“Госпожа Пекка права: нам нужно работать”, – сказал Сиунтио. “Если вы пройдете со мной в мой кабинет...”

Коридоры тоже были уставлены книгами. Пекка спросил: “Учитель, насколько трудно было собрать все после того, как альгарвейцы напали на Илихарму?”

“Это было довольно сложно и болезненно, моя дорогая”, – ответил Сиунтио. “Многие тома были повреждены, а некоторые уничтожены полностью. Очень печальное время”.

Если бы он был в своем кабинете, когда альгарвейцы напали, он, несомненно, умер бы, похороненный под книгами, которые он так любил. Книжные полки поднимались по стене от пола до потолка; было даже две полки над дверью и еще по две над каждым окном. Лестница помогла Сиунтио добраться до книг, до которых он не смог бы добраться без нее.

“Мы все можем сесть?” Спросил Фернао. “Достаточно ли места вокруг этого стола?”

“Я так думаю. Я надеюсь на это”. В голосе Сиунтио звучала тревога. “Я убрал это, как мог. Это то, где я работаю ”. Он сложил книги и бумаги, которые были на столе, на письменный стол, по крайней мере, так предположила Пекка – некоторые стопки на столе выглядели новее и аккуратнее других. Она задавалась вопросом, сколько лет (или это было сколько десятилетий?) прошло с тех пор, как Сиунтио мог работать за этим столом.

“Сюда”, – сказала она, изо всех сил стараясь быть быстрой и практичной. “Мы должны занять эти три места и оставить мастеру Фернао то, которое ближе всего к двери”. Никто с ней не возразил. Она не думала, что Фернао смог бы протиснуться между книжными полками и столом, чтобы добраться до любого из других стульев. У нее самой были проблемы, и она была меньше лагоанского мага и не обременена костылями.

“Много бумаги. Много ручек. Много чернил”, – сказал Сиунтио.Как и любому магу-теоретику, ему не нравились все шутки о рассеянных магах, и он делал все возможное, чтобы показать, что они не должны к нему прилипать.

“Побольше бренди, – добавил Ильмаринен, – и побольше чая. Если один не заставит тебя соображать, может быть, это сделает другой”.

“А также множество ссылок на случай, если нам понадобится что-нибудь проверить”, – сказал Фернао. Как и в гостиной, он оглядел кабинет с благоговейным трепетом.

Но Сиунтио покачал головой. “Несколько указаний на то, куда мы направляемся. То, что мы делаем здесь, станет справочником для тех, кто последует за нами.Мы – первопроходцы в этой работе ”.

“Мы также являемся рекомендациями друг для друга”, – добавил Пекка. “Мастер Сюнтио, мастер Ильмаринен и я все использовали работы друг друга для продвижения наших собственных исследований”.

“И из-за этого ты намного опередил всех остальных”, – сказал Фернао. “Я усердно учился с тех пор, как пришел в Илихарму, но я знаю, что все еще сильно отстаю”.

“Ты был полезен в лаборатории”, – сказал Пекка, что было правдой, – “и у тебя больше практического опыта, чем у любого из нас”. Мысли о магах с практическим опытом напомнили ей о том, как сильно она скучала по своему мужу. Но Лейнова была склонна приобретать практический опыт гораздо более неприятного рода. Пекка вернула свои мысли к текущему делу, добавив: “И это позволяет вам увидеть то, что мы, возможно, пропустили”.

Ильмаринен принюхался; он был единственным, кто видел то, что упустили другие, и гордился этим. Взяв лист бумаги из стопки, которую Сиунтио разложил в центре стола, он обмакнул ручку в чернила и приступил к работе. После пары показных вычислений он поднял глаза и сказал: “Я стремлюсь выделить возможности, которые вытекают из серии дивергент: я имею в виду те, которые связаны с более молодыми испытуемыми”.

Сиунтио кашлянул. “Вместо этого будь практичным, если сможешь. Как намекнула госпожа Пекка, нам нужно как можно больше практичности”.

“Это практично , если бы только ты это увидел”. Ильмарин снова начал подсчитывать, более демонстративно, чем когда-либо. Пекка задумался, прав ли он. Фернао, казалось, так думал, или, по крайней мере, что был какой-то шанс на это. Свет лампы отражался от золотой оправы очков для чтения Ильмаринена, которые нацарапал Эш; это была почти единственная уступка, которую он сделал возрасту.

Пекка быстро погрузилась в свою работу. Она привыкла быть одна, когда вела расчеты, но присутствие коллег ее не беспокоило. Она задала Сиунтио пару вопросов. Он знал все, что было в справочниках. Почему бы и нет? Он написал довольно много из них.

Она вздрогнула, когда Фернао подтолкнул к ней через стол свою газету. “Ваш покорный слуга”, – сказал он. Она моргнула и улыбнулась, внезапно вернувшись в реальный мир.Фернао указал на последние четыре или пять строк, которые он написал. “Я хочу выяснить, считаете ли вы это выражение запрещенным в контексте, в котором я его использую”.

“Дай мне посмотреть”. Пекке пришлось вернуться к началу страницы, чтобы получить ее описание. Когда она снова спустилась вниз, ее брови поползли вверх. “Мои комплименты”, – сказала она, передавая лист бумаги обратно Фернао. “Мне никогда бы не пришло в голову подойти к проблеме с такой точки зрения. И да, я думаю, это выражение здесь разрешено. Если вы расширите его, посмотрите, что у вас есть ”. Она написала две короткие строки под его работой.

Он наклонился вперед, чтобы посмотреть, что она сделала. Его лицо просияло. “О, это красиво”, – сказал он. “Вместо этого я бы сделал это с parallels и пропустил бы то, что показывает расширение. Это лучше – и вы сможете протестировать это в лаборатории”.

Пекка покачала головой по двум причинам. “Я бы не стала пробовать это в лаборатории – я думаю, нам нужно открытое пространство, чтобы быть уверенными, что мы сможем сделать это без ущерба для себя и нашего окружения. И мы не будем это испытывать ”. Она показала на себя и своих коллег из Куусамана. “Мы проверим”. На этот раз ее жест касался Фернао. Его улыбка стала шире. Пекка тоже улыбнулся и сказал ему: “Этим ты заслужил свое место среди нас”.

Ильмаринен снова принюхался. Пекка показала ему язык.

Время от времени Эалстан брал за правило прогуливаться по краю каунианского квартала в Эофорвике. Взгляд на блондинок напомнил ему, что как бы много он ни сделал, обеспечивая безопасность Ванаи, это была всего лишь капля в море. Слишком много людей продолжали страдать.

Альгарвейские констебли нервничали больше, чем до того, как колдовство Ванаи проникло в каунианский квартал. Почти каждый раз, когда Эалстан приближался к ней, они срезали прядь с его волос. Это его не беспокоило; в конце концов, он действительно был фортвежцем. То, что кто-то из его народа мог любить каунианцев и желать им добра, казалось рыжеволосым понятием, чуждым.

Они, конечно, не хотели, чтобы фортвежцы желали каунианцам добра. Каждые несколько дней появлялись новые сводки. ЭТО КАУНИАНСКАЯ ВОЙНА! один кричал, показывая каунианские руки, тянущиеся в Алгарве со всех сторон. Другой кричал: «СВЕРГНИТЕ НОВУЮ КАУНИАНСКУЮ ИМПЕРИЮ!» На нем были изображены древние альгарвийские воины, шагающие по горящим руинам каунианского города.

Но каунианцы были не единственными, на кого нападали газетчики. Один из них сказал прохожим, что УНКЕРЛАНТИС ФОРТВЕГ ТОЖЕ ВРАГ. Другой был более оглушительным: УНКЕРЛАНТ – ВРАГ Дерлаваля. На ней был изображен весь континент к востоку от Юнкерланта, поданный на блюде королю Свеммелю с дикими глазами, который собирался проглотить его пастью, полной острых клыков.

На другом плакате были изображены альгарвейские солдаты и бойцы бригады Плегмунда, марширующие бок о бок над надписью «МЫ – ЩИТ ДЕРЛАВАИ».Когда Эалстан увидел одну из них на тихой улице, где никто не обращал на него никакого внимания, он плюнул на нее.

Ему повезло с выбором времени: альгарвейский констебль появился из-за угла через мгновение после того, как он выстрелил. Увидев его, рыжеволосая спросила: “Ты здесь живешь?”

“Нет”, – ответил Эалстан. “Просто куда-то направляюсь”.

“Тогда начинаем”, – сказал ему констебль и положил руку на дубинку, которую носил на поясе. Эалстан поспешно ушел.

Внутри каунианского квартала жизнь пыталась продолжаться так, как это было всегда.Блондинки покупали и продавали друг у друга, хотя, судя по тому, что Элстангот мельком видел товары, которые они выставляли на продажу, они мало чего стоили. И вечером в каунианском квартале все вывески были на фортвежском или альгарвейском.Люди Мезенцио запретили каунианцам писать на их собственном языке вскоре после того, как они захватили Фортвег.

Из Каунианского переулка вышел отряд альгарвейских констеблей во главе нескольких дюжин мрачно выглядящих блондинов: мужчин, женщин, детей. Они направились к лей-линейному караванному депо в центре города. Сражайтесь! Элстану хотелось наорать на них. Бегите! Сделай что-нибудь!

Но он молчал, опасаясь того, что могло случиться, если бы он закричал.Стыд душил его. Каунианцы флегматично маршировали вперед. Неужели они не верили, что с ними случится, как только они сядут в фургон? Эалстан не понимал, как это могло случиться, по прошествии стольких лет. Боялись ли они того, что случится с блондинками, все еще находящимися в четвертьфинале, если они покажут борьбу? Возможно, в этом было больше смысла.

Или, может быть, ничто больше не имело смысла. Может быть, весь мир сошел с ума, когда началась война. Может быть, я был тем, кто сошел с ума, подумал Элстан. Может быть, однажды я проснусь и окажусь дома. С Леофигом все будет в порядке.Ничего из этого на самом деле не произошло.

Как соблазнительно поверить в это! Но Эалстан слишком хорошо знал, что не может.То, чего он хотел, и то, что было реальным, были – и останутся – двумя разными вещами.И, если бы он очнулся ото сна, он бы проснулся без Ванаи. То, что она была рядом с ним, делало все остальное ... почти терпимым.

Он прошел через Эофорвик, в более богатые районы города.Рекламных листовок там было меньше, как будто альгарвейцы больше беспокоились о том, чтобы не обидеть преуспевающих людей, чем городских бедняков. И, вероятно, так оно и было. Они выжимали больше налогов из богатых и полагались на них, чтобы помочь бедным успокоиться. В обмен на то, что их не оставляли в покое в остальном, все состоятельные жители Фортвежья слишком часто были готовы работать рука об руку с рыжеволосыми оккупантами.

И один плакат, который он видел в процветающих районах, но нигде больше не излагал ситуацию настолько резко, насколько это было возможно. УНКЕРЛАНТ БЫЛ БЫ ХУЖЕ, гласила надпись. Многие фортвегийцы – фортвегийцы некаунианской крови, конечно – вероятно, верили этому. Но в листовке ничего не говорилось о свободном и независимом Фортвеге. Для Эалстана это было единственное, что стоило иметь.

Швейцар в многоквартирном доме Этельхельма все еще не занял свой пост у здания. Эалстан предположил, что парень мог использовать прохладную дождливую осеннюю погоду в качестве предлога. По его собственному мнению, у швейцара не хватило смелости показаться на улице после последних беспорядков. Но никого особо не волновало его мнение. Он видел это слишком много раз, чтобы иметь какие-либо сомнения.

“И вам хорошего дня, сэр”. Швейцар кивнул ему. “Этельхельм сказала мне, что я должен был ожидать вас, и вот вы здесь”. Если Этельхельм сказал это, это должно было быть правдой – так подразумевал его тон.

“Я здесь”, – согласился Эалстан глухим голосом. Он хотел бы, чтобы этого не было.Но Этельхельм был слишком хорошим клиентом, чтобы его бросить, даже если бы он оказался не таким уж хорошим другом. Вздохнув, Эалстан поднялся по лестнице в квартиру барабанщика и руководителя группы.