Текст книги "Сквозь тьму (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 47 страниц)

“Если бы я была лучшим магом, держу пари, я бы все время чувствовала себя хорошо”. Ванаи потянула его за собой. “Давай. Давай посмотрим, как я себя чувствую в постели”. Она с трудом могла поверить, что сказала что-то настолько наглое. Майор Спинелло рассмеялся бы и обрадовался, услышав ее. Она надеялась, что ункерлантцы уже давно сделали Спинелло неспособным смеяться, подбадривать или слышать когда-либо снова.

“Это очень странно”, – пробормотал Эалстан, когда она сняла одежду. Он провел рукой по пучку волос у соединения ее ног.Затем, прежде чем она смогла остановить его, он вырвал волосок.

Она взвизгнула. “Ой! Это больно!”

“Сейчас они выглядят светлыми”, – сказал Эалстан, поднимая их. “Раньше так не было. Тебе нельзя ходить к парикмахеру, иначе ты себя выдашь”.

“Будь добр, обрати внимание на то, что ты должен делать”, – едко сказала Ванаи. Эалстан сделал, и результаты удовлетворили их обоих.

Когда они легли спать тем вечером, Ванаи все еще выглядела как африканка. Когда они проснулись утром, Эалстан сказал: “Ты снова блондинка. Ты мне нравишься в любом случае ”.

“Правда?” Ванаи редко чувствовала интерес ранним утром, но этот случай оказался исключением. “Как ты предлагаешь это доказать?” Он нашел способ, на который она надеялась.

После этого он ушел разыгрывать аккаунты. Ванаи снова использовала заклинание. Во всяком случае, оно выглядело хорошо в течение нескольких часов. Она начала надевать брюки и короткую тунику, затем остановилась, чувствуя себя дурой. Это было не то, что носили вегийские женщины. Эалстан купил ей длинную, мешковатую одежду в фортвежском стиле. Она стянула его через голову, думая: Мне придется попросить его купить мне еще какую-нибудь одежду.

Затем она снова остановилась, чувствуя себя еще более глупо. Если бы она могла гулять в Эофорвике, она могла бы купить себе одежду. Почему это не пришло ей в голову раньше? Потому что я был заперт от всего на долгое время, вот почему. Ответ сформировался сам собой так же быстро, как и вопрос. Потому что я больше не привык все делать сам. Самое время начать все сначала.

Она так нервничала, что чуть не споткнулась, спускаясь по лестнице. Что, если на этот раз она сделала что-то не так? Она выдаст себя, как только выйдет за дверь своего многоквартирного дома. Я должна была попросить Эалстана сказать мне, что все в порядке.

Но она не могла вернуться в квартиру. Она демонстративно распахнула дверь и спустилась по каменным ступеням на тротуар. Ни от кого из людей, ходивших взад и вперед по улице, не раздавалось криков “Проклятый кауниан!”. Никто вообще не обращал на нее никакого внимания. Ее неповиновение, должно быть, было самым незамеченным в истории Фортвега.

Ванаи шла, с удивлением разглядывая здания, голубей, фургоны и все остальные вещи, которые в последнее время у нее было мало шансов увидеть вблизи.Видеть людей, которые не были Эалстаном, вблизи тоже было странно. А видеть вегийцев, которые вообще не реагировали на ее каунианство, было страннее всего. Насколько они могли судить, она не была каунианкой.

Двое альгарвейских констеблей вышли из-за угла и направились прямо к ней. Она хотела убежать. Она не могла. Это выдало бы игру.Она знала это и заставляла себя продолжать идти к ним. “Привет, милая!” – прощебетала одна из рыжеволосых на фортвежском с акцентом. Ванаи вздернула нос. Оба констебля рассмеялись. Ванаи продолжила идти. Они больше не беспокоили ее, как, несомненно, побеспокоили бы каунианскую женщину еще до того, как каунианцев загнали в их собственные крошечные районы. И они сказали ей, что она, по крайней мере, довольно хорошенькая, как жительница Фортвежья. Ей это нравилось.

Она недолго оставалась снаружи, во всяком случае, во время своей первой вылазки в Эофорвик.Она все еще не была уверена, как долго сможет полагаться на заклинание – и покидать квартиру и идти через город угрожало сокрушить ее. Сначала она почувствовала укол сожаления о возвращении в заточение, но это длилось недолго. Я снова могу выйти, подумала она, глядя на слова заклинания, которое она адаптировала из бесполезной версии в Ты тоже можешь быть магом.

Затем она снова посмотрела на бумагу, на этот раз по-другому.Ее глаза стали большими и круглыми. Она применила заклинание, думая о себе, ни о ком другом. Это было эгоистично, но эгоизм тоже имел свое место; без него она вообще не стала бы пытаться исправить заклинание. Поскольку она ...

Она нашла другой лист бумаги и скопировала заклинание на него. Она также написала инструкции по выполнению пассов, использованию длины нити и тому, что она знала о том, как долго заклинание может маскировать каунианца.Когда тем вечером Эалстан вернулся домой, она рассказала ему, что сделала и что у нее на уме. Он обдумал это, затем сказал: “Это было бы замечательно – если ты сможешь найти безопасный способ сделать это”.

“У меня есть один”, – сказала Ванаи. Я    надеюсь, что у меня есть один. Но она не позволила Эалстану услышать ничего, кроме уверенности в ее голосе.

Он все же приподнял бровь. Ванаи выразительно кивнула. “Ты уверена?” спросил он. Она снова кивнула. Он изучал ее, затем кивнул сам. “Все в порядке. Пусть это принесет хоть какую-то пользу, с помощью высших сил ”.

Ванаи снова произнесла заклинание на следующее утро и, облачившись в свою ужасную личину, отправилась в аптеку, где она покупала лекарства, когда Эалстану было очень плохо. Фортвежец за прилавком дал ей то, в чем она нуждалась, несмотря на то, что она была каунианкой. Теперь она протянула ему написанное ею заклинание и комментарий и спросила: “Ты можешь передать это в каунианский квартал?”

“Зависит от того, что это”, – ответил аптекарь и начал читать. На полпути его голова резко поднялась, и он уставился на нее. Она оглянулась. Он не мог узнать ее лицо. Узнал ли он ее голос? Он слышал его только один раз. Он закончил читать, затем сложил газету пополам. “Я позабочусь об этом”, – пообещал он на безупречном классическом каунианском.

“Хорошо”, – сказала Ванаи и ушла. Другая пара альгарвейских констеблей покосилась на нее, когда она направлялась обратно в квартиру. Из-за того, что она выглядела как уроженка Фортвежья, они ничего не делали, кроме ухмылок. Если бы многие каунианцы внезапно начали выглядеть как уроженцы Фортвежья... Ванаи шла дальше с широкой радостной улыбкой на лице.Она не думала, что смогла бы причинить рыжеволосым больше вреда, если бы схватила палку и начала палить в них.

Четырнадцать

Леудаст скорчился в развалинах большого металлургического завода недалеко от Зулингенского порта на реке Вольтер. Сейчас он и его соотечественники удерживали только восточную часть своих укреплений; альгарвейцам наконец удалось закрепиться внутри здания. По одной кузнице, по одной наковальне за раз, они очищали ее от ункерлантцев.

“Что нам делать, сержант?” – окликнул его один из солдат.

“Продержимся столько, сколько сможем”, – ответил Леудаст. “Заставим рыжеголовых заплатить как можно большую цену за то, чтобы они избавились от нас”.

Он закашлялся. Воздух был полон дыма. Он также был полон зловония горелой и гниющей плоти. Когда он поднял глаза, он мог видеть небо, почти не защищенное потолочными балками. От яиц, сброшенных драконами и брошенных мусорщиками, осталось нетронутым лишь несколько кусков потолка. Он удивился, почему они тоже не упали.

Он растянулся за кузницей. Куски кольчуги все еще лежали на столе неподалеку. Ункерлантский кузнец продолжал работать так долго, как мог. Темные пятна на полу доказывали, что он слишком долго работал для своего же блага.

Очень осторожно Леудаст посмотрел на запад поверх вершины горна. В мгновение ока он не увидел ничего движущегося, прежде чем снова нырнул вниз. Альгарвейцы были здесь так же осторожны, как и его соотечественники. Сражаясь в таком месте, как это, даже самые осторожные солдаты гибли толпами. Те, кто не был осторожен, умерли еще быстрее.

“Леудаст!” – позвал кто-то у него за спиной.

“Да, капитан Хаварт?” Леудаст не повернул головы. Наблюдение за тем, что было впереди и по обе стороны от него, имело значение. Если бы он посмотрел назад, плохие вещи могли бы случиться прежде, чем он смог бы оглянуться.

“Я поднимаюсь”, – сказал Хаварт. Леудаст выстрелил пару раз, почти наугад, чтобы позволить офицеру вскарабкаться рядом с ним за прочную кирпичную кладку кузницы.

“Что теперь, сэр?” Спросил Леудаст. И снова полк, которым командовал Хаварт, сократился до численности в роту, в то время как номинальная рота Леудаста была лишь немного больше обычного отделения. Они набрались сил с тех пор, как вернулись в Зулинген – набрались сил, а потом увидели, как эта сила тает, как снежные сугробы, когда начал дуть теплый северный ветер.

“Мы собираемся позволить им захватить это здание, сержант”, – ответил Хаварт. “Удержание даже части этого здания обходится нам слишком дорого”.

“Но как же пирсы, сэр?” Спросил Леудаст с немалой тревогой. “Как мы собираемся доставить больше людей в Зулинген?" Если мы потеряем здешний металлургический завод, мы не сможем удержать причалы, а если мы не сможем удержать причалы... ” Он вздрогнул. “Если бы мы не смогли ввести эти три бригады несколько ночей назад, мы бы уже потеряли город”.

Хаварт кивнул. “Я все это знаю, поверь мне, это так. К настоящему времени вместо этого мы потеряли большинство мужчин из тех бригад. Многие из них вошли сюда, и вы знаете, что случилось с этим местом. А остальные, или большая часть остальных, отправились в зернохранилище, и альгарвейцы удерживают его, или то, что от него осталось. Эти бригады, вероятно, спасли Зулинген, но, делая это, они погубили самих себя ”.

“И еще погубил множество альгарвейцев высшими силами”, – свирепо сказал Леудаст. Капитан Хаварт снова кивнул. Леудаст повторил вопрос, на который офицер не ответил раньше: “Если мы сдадим металлургический завод, если мы потеряем город, если мы потеряем причалы тоже – как мы доставим подкрепление?”

“Они построили больше пирсов дальше на восток, в районах, которые мы контролируем”, – сказал Хаварт. “Нам придется держаться за них. Но мы не можем удерживать их больше. Некоторые цены слишком высоки, чтобы их платить ”.

Словно для того, чтобы подчеркнуть это, альгарвейцы начали бросать яйца в металлургический завод с запада. Леудаст и Хаварт прижались друг к другу. Осколки яичной скорлупы со злобным воем рассекали воздух. То же самое делали кирпичи, доски и куски железа, разбрасываемые взрывами магической энергии. Тут и там кричали раненые ункерлантцы. Тут и там раненые альгарвианцы тоже кричали. Сражение шло слишком близко, чтобы обе стороны могли приблизиться к тоссеггсу, не причинив вреда некоторым из его собственных солдат. Это не остановило рыжеволосых, и это также не остановило ункерлантцев.

Даже когда яйца все еще падали, Леудаст и Хаварт осмотрели противоположные концы кузницы. Конечно же, альгарвейцы продвигались вперед, рискуя быть ранеными со своей стороны, в то время как юнкерлантцам приходилось пригибать головы. Рыжеволосые были храбры. Леудаст видел это много, много раз. Они также были умны. Он видел и это тоже. На этот раз они были слишком умны для своего же блага. Он сразил троих из них, одного за другим.

“Попался ты, сын шлюхи!” Воскликнул Хаварт, что доказывало, что ему тоже повезло.Леудаст снова сверкнул. Закричал альгарвейец. Леудаст кивнул, очень довольный собой.

Но его удовольствие испарилось, когда Хаварт начал выкрикивать приказы об уходе с металлургического завода. Ункерлантцы знали, как проводить операции. Так будет лучше, с горечью подумал Леудаст. У нас было достаточно практики. Они делали это четными и нечетными числами, точно так же, как они вели наступление. Половина осталась позади и палила, в то время как остальные ускользнули на новые позиции. Затем первая группа отступила мимо второй, в то время как вторая прикрывала их отход. Рыжеволосые могли продвигаться вперед только медленно и осторожно.

“Мы свободны”, – сказал Леудаст, когда покинул руины железной фабрики и вышел к руинам остальной части Сулингена. Он оставался на открытом месте ни мгновением дольше, чем было необходимо, но нырнул в первую попавшуюся ямку в земле.

Большинство его соотечественников сделали то же самое. Однако один солдат согнулся и упал на землю, палка выскользнула из рук, которые больше не могли ее держать. Сбоку на его голове, чуть выше и перед левым ухом, зияла аккуратная дырочка.

“Проклятый снайпер!” – крикнул один из ункерлантцев, прячущихся в развалинах того, что когда-то было кварталом коттеджей металлургов. “Этот ублюдок прячется, как гадюка, и у него глаза, как у орла. За последние несколько недель он прикончил пару дюжин из нас, может быть, больше”.

“Трахни его”, – сказал Леудаст. “ Трахни его опасной бритвой”. Однако, как бы яростно он ни говорил, он убедился, что не подставил ни одной части своего лица альгарвейскому снайперу.

“Мы должны привлечь нашего собственного снайпера и избавиться от него”, – сказал капитан Хаварт.

“Я ненавижу снайперов, их и наших тоже”, – сказал Леудаст. “Они не собираются менять ход сражения. Все, на что они годятся, – это поджечь какого-нибудь убогого дурака, который где-нибудь на корточках справляет нужду. Силы внизу съедают их всех.”

“Силы внизу пожирают альгарвейцев”, – ответил Хаварт. “Ты можешь приготовить зернохранилище так, чтобы тебя при этом не убили?”

“Я думаю, да”. Леудаст заворочался в своей норе. Конечно же, он смог разглядеть крышу высокого, крепкого кирпичного здания – и алгарвианский баннерет, лениво развевающийся над ним. Леудаст выругался. Вскоре эти красные, зеленые и белые полосы тоже будут развеваться над руинами металлургического завода.

Он направил свою палку на разрушенную мануфактуру, готовый наказать первого из людей Мезенцио, который преследовал отступающих ункерлантцев. Но альгарвейцы оказались слишком опытными в бою для этого. Вместо того, чтобы броситься прямиком в мясорубку, они снова использовали свои метатели яиц, чтобы заставить ункерланцев остановиться. И их пехотинцы двинулись на защитников Ункерлантера не прямо из мануфактуры, а взяли в клещи с севера и юга от нее.

Некоторые рыжеволосые кричали “Мезенцио!” и “Алгарве!” Другие кричали: “Сибиу!” Леудаст видел, что вражеские солдаты, которые подняли этот крик, были необычайно свирепы. Если они попадали к его товарищам, случались плохие вещи. Он повернулся, чтобы выстрелить в них – и так и не увидел альгарвейца, который выстрелил в него.

Луч прошел прямо через его левую икру. Он сделал то, что видел и слышал, как делают многие другие солдаты – он закричал от боли и схватился за себя, забыв обо всем остальном. Мгновение спустя один из его товарищей выстрелил туда в лоб, который тоже закричал. Леудаст услышал его, но лишь издалека. Его боль заполнила весь мир.

Он попытался перенести вес на раненую ногу и обнаружил, что не может.Когда он посмотрел вниз, то увидел две аккуратные дырочки в своей икре, каждая толщиной со средний палец. Некоторые раны от палки заживали сами собой. Не эта: кровь стекала по его ноге из каждой дырки и начала скапливаться в ботинке. Он нащупал кусок бинта, который носил в мешочке на поясе. Его пальцы не хотели ему повиноваться. Он обнаружил, что у него получается лучше, когда он не смотрит на свою ногу. Даже после стольких ужасов на стольких полях сражений вид собственной крови вызывал у него тошноту.

Кто-то крикнул: “Сержанта подожгли!”

“Вы можете двигаться, сержант?” – спросил кто-то еще.

“Я могу ползти”, – ответил Леудаст. Он сглотнул. Белая повязка быстро становилась красной. И перевязка раны не заставила боль утихнуть. Во всяком случае, ему было больно сильнее, чем когда-либо. Он также почувствовал вкус крови во рту; должно быть, он прикусил внутреннюю сторону губы или щеки, даже не заметив.

“Сюда, сержант. Я уведу вас”. Это был Олдриан, наклонившийся к нему. “Вы можете положить руку мне на плечо?” Леудаст не был уверен, что сможет. Когда он попытался, у него получилось. “Идите на одной ноге, если сможете, сержант”, – сказал ему юноша. Леудаст попытался. Он не был уверен, принесли ли его неуклюжие прыжки больше пользы, чем вреда, но Алдриан не жаловался, поэтому продолжал прыгать.

Они не успели отойти больше чем на пару фарлонгов от места настоящей драки, как инспектор с мрачным лицом выскочил из ямы в земле и нацелил свою палку на них обоих. “Покажи кровь”, – коротко сказал он. Он выглядел готовым, даже нетерпеливым, вспылить. Если ни один из них не сможет показать рану, он убьет их обоих за трусость.

Но Леудаст свободной рукой указал на окровавленную повязку на своей ноге. Неохотно кивнув, инспектор махнул тростью двум солдатам, чтобы они шли дальше. Несколько мгновений спустя вокруг них посыпались яйца. Алдриан попытался удержать Леудаста, когда они оба нырнули в укрытие, но Леудаст все равно ударился о икру.По ней пробежал свежий огонь. Он выл, как томящаяся от любви гончая. Он не мог удержаться от воя так же, как не мог бы заставить свое сердце перестать биться.

После путешествия, которое казалось бесконечным, но, несомненно, было менее приятным, они добрались до одного из оврагов, чем побежали вниз к Волтеру. Свежие войска выходили из оврага и направлялись к линии фронта. Другие люди – санитары врачей – приняли заботу о Леудасте от Алдриана.

“Насколько все плохо?” – спросил его один из них.

Он пристально посмотрел на парня. “Я умер на прошлой неделе”, – отрезал он.

Это вызвало смех у санитара, который тщательно осмотрел рану и вынес свой вердикт: “Они могут тебя заштопать. Мы отведем тебя к реке, а потом, я полагаю, переправим сюда тайком сегодня ночью. Ты вернешься к этому ”. Если бы санитар решил, что Леудаст не вернется к этому в ближайшее время, у него возникло ощущение, что они перерезали бы ему горло, чтобы не возиться с ним.

Как бы то ни было, они провели его через овраг, двигаясь против потока людей, поднимающихся от реки. Альгарвейские драконы сбрасывали яйца на овраг, пока они были в нем. Большинство прорвалось с обеих сторон, но парочка добилась ужасных успехов. Нависающие скалы скрывали от внимания альгарвейцев место, где солдаты уложили Леудаста. У него было много раненых солдат для компании.

“Вы отправитесь туда сегодня вечером”, – повторил один из санитаров. К некоторому собственному удивлению, он так и сделал. Когда лодка несла его на юг через Вольтер, он понял, что впервые с начала войны с Алгарве его увели от боевых действий, а не навстречу им. Это почти стоило того, чтобы быть раненым. Почти – боль в ноге говорила о том, что на самом деле ничто не могло стоить того.

Траку бросил на Талсу суровый взгляд. “Стой спокойно, будь оно проклято”, – сказал портной своему сыну. “Будь ты чуточку поменьше – совсем чуточку, имей в виду, – я бы надрал тебе уши, но хорошенько. Как я могу снять с тебя мерки для свадебного костюма, если ты все время дергаешься, как будто у тебя в ящиках стая блох?”

“Прости”, – более или менее искренне ответил Талсу. “Разве ты не был нервным до того, как женился на маме?”

“О, может быть, немного”, – сказал Траку. “Да, может быть, совсем немного. Я полагаю, именно поэтому твой дедушка сказал, что надерет мне уши, если я не буду молчать”.

Взгляд Талсу остановился на рулоне темно-синего бархата, который лежал на прилавке. “Кажется позором тратить столько усилий и денег на наряд, который я почти не ношу”, – сказал он.

“Силы небесные, я надеюсь, ты не хочешь быть парнем, который надевает свадебный костюм пять или шесть раз в течение своей жизни, и каждый раз с разными девушками”, – сказал Траку. “Некоторые из наших аристократов такие – тянутся и хватаются за все, что им нравится. Альгарвейцы тоже такие, за исключением того, что большую часть времени они даже не утруждают себя женитьбой, насколько я слышал ”.

“Своей собственной неверностью они осуждают самих себя”, – сказал Талсу, одно из классических каунианских предложений, которое он изучал неделю назад. Его отец вопросительно поднял бровь. Он перевел это предложение на современный елгаванский.

“На старом языке звучит более причудливо, я бы сказал”, – заметил Траку. “Я думаю, что именно для этого старый язык в основном и хорош – я имею в виду, звучать причудливо”. Он снова оживился. “Ты, конечно, будешь носить верхнюю тунику расстегнутой. И ты захочешь красивую плиссированную рубашку спереди, верно?”

“Ты измотаешь себя, отец”, – запротестовал Талсу; Траку отказался позволить ему каким-либо образом помочь в подготовке его свадебного наряда.

И Траку покачал головой. “Нет, я не буду. Я воспользуюсь заклинаниями, которые дал нам альгарвейский военный маг. Это само по себе сократит работу вдвое, а может, и больше. Этот парень, возможно, был рыжеволосым сыном шлюхи, но он знал, о чем говорил. С этим не поспоришь.”

“Я бы хотел, чтобы мы могли”, – сказал Талсу, который хотел иметь как можно меньше общего с оккупантами Скрунды. Он сменил тему: “Ты знаешь, во что будет одета Гайлиса?”

“Не имею ни малейшего представления”, – сразу ответил ее отец. “Я не вмешивался в ее дела, потому что, если бы я это сделал, ты бы узнала еще до конца дня.Чем бы это ни обернулось, я ожидаю, что это будет красиво, потому что в этом будет твое сладкое сердце ”.

“Было бы красивее, если бы ты сделал это”, – сказал Талсу. “Все знают, что ты лучший в Скрунде”. Даже альгарвейцы знали это, но Талсу тоже хотел думать об оккупантах как можно меньше.

Его отец сказал: “Я искренне благодарю тебя за то, что я делаю. Но Гайлиса будет выглядеть просто великолепно, и ты это знаешь”. Траку повернул голову, чтобы посмотреть на лестницу. Он, очевидно, решил, что ни Аусра, ни Лайцина не находятся в пределах слышимости, потому что понизил голос и добавил: “Кроме того, ты знаешь, как подобает одеваться невесте в день ее свадьбы”.

“Да”, – сказал Талсу, надеясь, что в его голосе не прозвучало слишком нетерпеливо.

Наряду с одеждой Талсу, Траку также работал над своей собственной – более черной, дополненной белой плиссированной рубашкой спереди, которую можно носить под верхней туникой без пуговиц, как у его сына, а также у его жены и дочери. Лайцина выбрала бледно-персиковый лен, в то время как Аусра надела бы синий бархат, как у Талсу, хотя ее туника была бы расклешенной на бедрах и застегнутой, плотно застегнутой, чтобы показать грудь.

Траку отказался от работы, чтобы подготовить все свадебные наряды к этому дню. Он раздражал альгарвейского капитана, пока рыжеволосый не выяснил, почему он не может быстро приготовить форменную тунику. “Ах, свадьба”, – сказал альгарвейец, целуя кончики пальцев. “Я устраиваю свадьбы в каждом городе, где я живу. Это делает красивых девушек счастливыми. Это тоже делает меня счастливым ”. Он воодушевился.

Ни Талсу, ни Траку ничего на это не сказали. Это звучало так, как будто кто-то из людей Мезенцио сделал бы нечто подобное – возможно, даже хуже, чем отсутствие свадьбы вообще. Альгарвейец поклонился каждому из них по очереди и вышел из магазина, насвистывая одну из замысловатых, витиеватых мелодий, которые приводили в восторг его соотечественников и поражали Талсу и всех остальных елгаванцев, которых он знал. Если бы в музыке не было сильного, раскатистого ритма, что в ней было хорошего?

Зал, где Талсу и Гайлиса поженились, был также тем, в котором до Дерлавайской войны ветераны Шестилетней войны не собирались вместе, не пили и не рассказывали друг другу неправду о том, какими героями они были. Цветы, оливковые, миндальные и ореховые ветки и ленты из гофрированной бумаги придавали ему гораздо более жизнерадостный вид, чем тогда, когда здесь собрались ветераны. Несмотря на это, Талсу почувствовал запах, или ему показалось, что он почувствовал, вино с цитрусовым вкусом, которое ветераны разливали по кувшинам. Может быть, это были только цветы.Однако он заметил, что его отец тоже принюхивается.

Когда он вошел в холл, один из его двоюродных братьев окликнул его: “Скажи, ты пригласил рыжую, которая ударила тебя ножом? Если бы не он, сейчас, вероятно, не было бы свадьбы”.

В этом была доля правды – насколько, Талсу не знал и, в силу природы вещей, никогда не сможет выяснить. Его мать и сестра рассердились на это предложение. Если бы они этого не сделали, он мог бы это сделать. При таких обстоятельствах он мог бы рассмеяться, покачать головой и послать своему кузену грубый жест. Это тоже рассмешило его кузена.

Во главе зала стоял и ждал помощник бургомистра Крунды, одетый в цветастую мешковатую тунику и брюки времен между падением Каунианской империи и возвышением королевства Йелгава. В течение нескольких сотен лет Скрунда, как и большинство городов на полуострове Джелгаван, была самостоятельной державой. Традиция сохранилась на церемонии, хотя больше нигде.

Траку пробормотал: “Я рад, что альгарвейцы не посылают своих чиновников устраивать свадьбы и тому подобное”.

“Я тоже”, – ответил Талсу. “Я бы на самом деле не чувствовал себя женатым, если бы идиот произнес эти слова над Гайлизой и мной”.

“Ну, пошли”. Траку взял его за локоть. “Мы должны ждать там, наверху, когда подойдет твоя невеста – если она подойдет”. Он улыбнулся атТалсу. “Ты знаешь, у нее есть право отменить все это”.

“Так она и делает”. Талсу отказался позволить отцу дразнить его еще больше, чем уже дразнит. Вместо этого он поддразнил в ответ: “И тебе пришлось бы возиться со счетами за пиршество”.

“О, у меня, вероятно, было бы кое-что сказать по этому поводу ее отцу”, – сказал Траку. “Действуй живее, сынок. Нам нужно произвести впечатление на людей”.

Талсу не знал, бодро он ступал или нет. Он представил себя на параде в парадной форме и маршировал так впечатляюще, как только мог.Люди в аудитории, которые служили в армии – скорее всего, большинство из них – наверняка поняли бы, что он делает. Но никто не смеялся над ним, и это было все, что имело значение в его глазах. Многие из них, вероятно, поднялись наверх, чтобы дождаться своих невест, в точно таком же медленном темпе марша.

Поклонившись помощнику бургомистра, Талсу сделал аккуратный разворот и встал, ожидая Гайлизу. Время от времени невеста не подходила и не давала обещания будущему жениху. Люди сплетничали о подобных скандалах месяцами. Часто брошенным женихам приходилось уезжать. Талсу был уверен, что здесь ничего подобного не произойдет. Он был уверен, но. . .

Он не смог сдержать легкого вздоха облегчения, когда Гайлиса в сопровождении своего рыхлого отца направилась к нему в тунике и брюках из травянисто-зеленого льна, отчего ее золотистые волосы сияли, как солнце. Он также не мог удержаться, чтобы не взглянуть на кузена, который доставил ему неприятности и который в тот момент выглядел снедаемым ревностью. Это было именно то, что Талсу хотел увидеть.

Когда Гайлиса предстала перед помощником бургомистра, она поклонилась, как это сделала Талсу. Затем она повернулась к своему жениху. Они с Талсу поклонились друг другу. Затем она поклонилась Траку, в то время как Талсу поклонился ее отцу, который очень любезно ответил на любезность.

“Мы собрались здесь сегодня, чтобы публично отпраздновать то, о чем договорились в частном порядке, свадьбу Талсу и Гайлизы”, – нараспев произнес помощник бургомистра. При всем волнении, которое он выказывал, он, возможно, был сделан вручную. Талсу задумался, сколько раз он произносил эти слова. “Город должен признать этот союз, чтобы сделать его истинным и обязывающим. И город рад сделать это, уверенный, что вы двое проживете много счастливых лет вместе и воспитаете много детей, которые будут радовать Скрунду и приносить пользу королевству Елгава ”.

Какое королевство Елгава? Талсу задумался. Королевство Майнардо под каблуком альгарвианцев, которые посадили на трон брата Мезенцио? Слова, которыми была отмечена свадьба, не задавали и не отвечали ни на какие такие неудобные вопросы. Вероятно, это было к лучшему.

“Властью, данной мне как представителю независимой общины Скрунды, я уполномочен устроить эту свадьбу как настоящую, так и законную, при условии, что таково желание тех, кто на нее вступает”, – сказал помощник бургомистра. Независимая община Скрунда была шуткой до войны; с альгарвейской оккупацией это была шутка похуже, а сейчас еще печальнее.Почему-то это не имело значения. “Это ваше желание, отдельно или вместе?” Спросил помощник бургомистра.

“Да”, – хором сказали Талсу и Гайлиса. Траку и помощник бургомистра, возможно, услышали их. Талсу сомневался, что кто-то еще слышал.

Но это тоже не имело значения. Помощник бургомистра произнес достаточно громко для них обоих: “Дело сделано!” Все в зале зааплодировали.Талсу заключил Гайлизу в объятия и запечатлел на ее губах благопристойный поцелуй. Крики становились все громче. Несколько человек выкрикивали непристойные советы. В любое другое время Талсу пришел бы в ярость. Сейчас он ухмыльнулся Гайлисе. Она улыбнулась в ответ. Ждала ли она с таким же нетерпением, как и он? Он надеялся на это.

Им пришлось некоторое время ждать. Они ели, пили, танцевали и принимали деньги на удачу (и на то, чтобы самостоятельно вести хозяйство) и поздравления. Все мужчины в толпе хотели поцеловать Гайлизу, и никто из женщин, казалось, не возражал, если Талсу хотел поцеловать их. Он действительно приятно провел время.

Лучший совет пришел от его отца: “Не напивайся слишком сильно, мальчик.Сегодня из всех ночей тебе не хочется рано засыпать”.

После свадьбы Гайлиса на время переедет к Талсу, хотя его комната, переполненная для одного, будет отчаянно мала для двоих. Но и в первую ночь все это не имело значения. Они сняли комнату в хостеле недалеко от холла. Когда они вошли в хостел, несколько гостей свадьбы собрались снаружи, выкрикивая более непристойные предложения.

Внутри комнаты ждали кувшин вина и два бокала. Талсу открыл кувшин и наполнил бокалы. Он передал один Гайлисе и высоко поднял другой. “За мою жену”, – сказал он и выпил.

“За моего мужа”. Она тоже выпила. Немного позже ее пальцы исследовали шрамы на его боку. “Я не думала, что все так плохо”, – прошептала она.

“Целители оставили кое-что из этого. Они вскрыли меня, когда я был без сознания, чтобы они могли залатать то, что сделал проклятый альгарвейец”, – сказал Талсу.Его пальцы тоже блуждали и исследовали, и им нравилось все, что они находили. Он усмехнулся. “Рыжая не повредила ничего действительно важного”. Гайлиса легла на спину.Вскоре он показал ей, что был прав.

Пот струился по лицу Хаджжаджа, когда он низко поклонился королю Шазли.Осеннее равноденствие пришло и ушло, но в Бишахе это было мелочью, как, впрочем, и в большей части Зувайзы. В столице северного королевства ранней осенью часто бывали жаркие дни, и этот год, похоже, не был исключением. Даже толстые глиняные стены дворца Шазли не могли сдержать всю жару.