Текст книги "Сквозь тьму (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 47 страниц)

“Он выучил небольшое заклинание”, – сказал Элимаки. “Высшие силы знают только, где дети подбирают эти вещи, но они это делают. И он твой сын и сын Лейно, так что у него тоже есть талант – талант создавать проблемы, вот что.”

“Что ты сделал? – Спросила Пекка Уто, а затем, поняв, что не получит от него ответа, повернулась к Элимаки. “Что он сделал?”

“Он оживил собачью тарелку, вот что, так что она гонялась за Беднягой по всему дому и повсюду разбрасывала объедки со стола, вот что он сделал”, – сказал Элимаки. Уто посмотрел на небо, как будто он не имел никакого отношения к тому блюду.

“О, нет”, – сказала Пекка, изо всех сил стараясь, чтобы ее голос звучал серьезно, а не срывался на хихиканье. Уто находил такие творческие способы попасть в беду. Не многие дети его возраста смогли бы сотворить это заклинание – Пекка была почти уверена, что знает, какое именно, – которое сработало бы так хорошо. Даже если так ... Даже если так, он должен был быть наказан. “Уто, ты не можешь делать такого рода вещи в доме тети Элимаки – или дома, ” поспешно добавил Пекка; оставлять лазейки вокруг Уто было небезопасно. “Твой крошечный плюшевый левиафан проведет ночь на каминной полке”.

Это вызвало обычную бурю слез у ее сына. Это также вызвало новую угрозу: “Я заставлю его вернуться ко мне, чтобы я мог спать! Я могу! Я буду!”

“Нет, ты не будешь”, – сказал ему Пекка. “Ты не будешь использовать магию без разрешения. Никогда. Ты не будешь. Ты понимаешь меня? Это может быть очень опасно”.

“Хорошо”, – угрюмо сказал Уто.

Пекка видела, что он не был убежден. Ей было все равно. Она сделает все, что потребуется, чтобы убедить его. Дети, играющие с колдовством, были, по крайней мере, так же опасны, как дети, играющие с огнем. Если забрать игрушечного левиафана Уто не сработало, если бы ей пришлось вместо этого подставить ему задницу, она бы это сделала. Будь Рейно здесь, он наверняка бы так и сделал. Пекка взяла сына за руку. “Пойдем”, – сказала она. “Пойдем домой”.

Впереди Трасоне горел Зулинген. Это было сильное пламя, дым поднимался высокими, удушливыми, коричнево-черными облаками. Сулинген оказался большим городом, чем представлял себе альгарвейский ветеран. Он растянулся на многие мили вдоль северного берега Вольтера, его районы тут и там изрезаны крутыми оврагами. День за днем драконы, раскрашенные в красный, зеленый и белый цвета, обстреливали его с воздуха. Швыряльщики яиц обрушивали на него все новые разрушения. Но, поскольку это был большой город, его было трудно разрушить. И ункерлантцы сопротивлялись так, как будто они упали бы с края света, если бы их загнали в Вольтер.

Скорчившись за кучей кирпичей, которые когда-то были чьей-то столовой, Тразоне крикнул сержанту Панфило: “Я подумал, что со всеми этими демонами и тому подобным, что у нас есть, мы должны были обойти проклятых юнкерлантеров, а не через них”. Он не поднимал головы, когда говорил.Многие солдаты короля Свеммеля были бы рады пустить луч ему между глаз, если бы он был таким глупым.

Панфило тоже пригнулся, в маленькой ямке в земле, для которой он соорудил бруствер из выкопанной из него земли. “Мы все это сделали. Как ты думаешь, мы сюда попали? Теперь больше нет места для обхода, поэтому мы идем вперед с самого начала ”.

Недалеко от них разорвалось яйцо. Камни, комья земли и щепки посыпались на Трасоне. Он проигнорировал их со смирением человека, который знавал и худшее. “Мы должны найти какой-нибудь способ перебраться через Уолтер”, – сказал он.

В своем окопе Панфило рассмеялся. “Единственный способ, который я знаю, – это прямолинейный”, – ответил он. “Это единственное место, где мы хотя бы приблизились к кровавой, вонючей реке – и мы уже поставили янинцев, охраняющих наши фланги”.

Тразоне хмыкнул. Он знал это так же хорошо, как и Панфило. “Они не совсем так безнадежны, как я думал”, – сказал он – не слишком большая похвала, но лучшее, что он мог сделать.

Панфило снова рассмеялся. “Им не нравится идея быть убитыми больше, чем тебе, приятель. Если они не будут сражаться, они знают, что, черт возьми, они умрут. Но разве ты не предпочел бы увидеть, как наши парни делают эту работу вместо тебя?”

“Конечно, я бы так и сделал. Ты думаешь, я сумасшедший или что-то в этом роде?” Трейсон мотнул головой, отчего пара камешков упала с полей его шляпы в грязь рядом с ним. “И я бы предпочел, чтобы янинцы были в полной силе с демонами, яйцекладущими и драконами. Я бы тоже предпочел, чтобы мы были такими”. Теперь он засмеялся, смехом, полным язвительности. “И пока я этим занимаюсь, я пожелаю луну”.

Это было не смешно. В батальон продолжали поступать пополнения, но он все еще был сильно отсталым. Все батальоны и полки на последнем конце клина были сильно отсталыми. Так получилось, что это был последний клин: мы сражались с ункерлантцами. На земле им тоже приходилось терпеть неудачу, но, казалось, у них всегда было много солдат, когда батальон пытался продвинуться вперед.

А иногда они пытались пробиться вперед сами. Вокруг Тразона падало все больше яиц. Он хотел спрятаться, зарыться поглубже в землю, чтобы никакая опасность не смогла его обнаружить. Но он знал, что может произойти, когда ункерлантцы начнут выбрасывать много яиц. Они хотели, чтобы альгатвейцы опустили головы, после чего волна пехоты в серых туниках накрыла бы их.

И действительно, откуда-то слева майор Спинелло крикнул: “Сюда идут, ублюдки с голыми лицами и лысыми задницами!”

Ему не нужно было кричать. Ритмичный рев “Урра! Урра!”, раздавшийся от ункерлантцев, сказал бы альгарвейцам, сражающимся на окраинах Зулингена, все, что им нужно было знать. Теперь Тразоне пришлось выглянуть из-за кучи кирпичей.

Как он видел у них под Аспангом, ункерлантцы наступали плотными рядами, один в нескольких футах за другим. Они сверкали, когда подходили. Некоторые из них взялись за руки, что помогло им устоять на ногах, когда они перебирались через обломки, которые когда-то были домами и магазинами.

Они вырубили не всех альгарвейских яйцекладущих. Яйца настигают пехотинцев на открытом месте, сбивая некоторых из них с ног, подбрасывая других высоко в воздух, не оставляя от остальных ровным счетом ничего. Яйца, чтобы пробить большие бреши в рядах ункерлантцев. Но Тразоне, как и его соотечественники, давно понял, что люди короля Свеммеля очень мало уступают им. Приближались те, кого не срубили. “Урра! Свеммель! Урра!”

Вместе со своими товарищами Трасоне начал пылать. Их лучи заставляли больше ункерлантцев спотыкаться и падать, но другие люди в серо-каменном всегда спешили занять места тех, кто больше не мог идти вперед.

У Тразоне пересохло во рту. Ункерлантцы собирались прорваться среди альгарвейских солдат. Тогда каждый был бы сам за себя, и количество считалось бы не меньше, а может быть, и больше, чем мастерство: рукопашная схватка из огня и палок, размахивающих подобно дубинкам, ножам, кулакам и зубам. Иногда ункерлантцы брали пленных. Чаще всего они убивали их. Альгарвейцы вели войну таким же образом.

Трасоне только что сразил очередного ункерлантца, когда несколько теней стремительно пронеслись над ним. С кашляющим ревом полдюжины альгарвиандрагонов обстреляли наступающих солдат Свеммеля. Ункерлантцы могли выносить удары. Они могли выносить лучи. Смотреть, как их друзья хрустят и чернеют, вдыхая запах горелой плоти, было больше, чем они могли вынести. Они сломались и бежали или зарылись в землю далеко за пределами альгарвейских позиций.

“Вперед!” – приказал Спинелло и долго трубил в свой офицерский свисток, чтобы подчеркнуть приказ.

Желая, чтобы командир батальона удовлетворился отражением атаки ункерлантера, Трасоне выбрался из-за укрытия, которое так хорошо ему сослужило. Кто-то увидел его: луч, обуглившийся в дыре в выбеленной солнцем доске рядом с его головой. Вместо этого он мог пройти сквозь него, и он знал это.

Он распластался за перевернутой повозкой. Это давало укрытие, но не слишком большую защиту. Он посмотрел вперед в поисках места получше.Заметив одно из них, он бросился к нему. Ункерлантер вышел из укрытия и побежал к той же дыре. Они увидели друг друга в одно и то же мгновение. Ункерлантер начал поднимать свою палку к плечу. Тразон полыхнул от бедра. Неудачник упал, палка выпала из ослабевших пальцев. Тразон нырнул в дыру.

Но соотечественники мертвого врага снова атаковали; они действительно говорили, Пока и не дальше. Снова альгарвейские драконы налетели на ункерлантцев. Люди Свеммеля не смогли устоять перед лицом пламени. Те, кто мог, отступили.

Те, кто не мог ... Трасоне пробежал мимо сморщенной, скрюченной черной куклы, которая еще несколько минут назад была человеком, который хотел его убить.Теперь ужасная штука, все еще дымящаяся, издавала зловоние, которое напомнило ему о жареной свинине, забытой на раскаленной плите. Он сплюнул – и сплюнул черным, от всей той сажи, которой он вдыхал. Пожав широкими плечами, он спрыгнул в новую дыру.

Мгновение спустя сержант Панфило спрыгнул вниз вместе с ним. “Ты видишь мертвеца там, сзади?” Спросил Панфило. Тразоне кивнул. Панфило вздрогнул. “Это могли бы быть мы, так же легко, как это мог быть он”.

“Не так-то просто”, – сказал Трасоне. “У ункерлантцев здесь не так уж много драконов”.

“Какая разница?” Требовательно спросил Панфило. “Ты думаешь, наши звери не сожгут нас? Они слишком глупы, чтобы заботиться о том, кого они убивают, пока они кого-то убивают”.

“Вот почему у них на спинах драконьи крылья”, – указал Трейсон.

“Да, так они и делают – и в половине случаев они такие же глупые, как звери, на которых ездят”, – сказал Панфило. Тразоне усмехнулся и кивнул; он всегда был готов выслушать клевету о любом, кто не был пехотинцем.

Прежде чем Панфило смог добавить к клевете, свисток Спинелло пронзил настойчивый сигнал. “Будьте готовы, ребята!” – крикнул он.

“Готов к чему?” Спросил Тразоне.

“Новые контратаки”, – ответил майор. “Кристал говорит, что они отправляют много людей за Вольтер с южного берега. Они не хотят использовать Зулинген. Они не хотят, чтобы мы приближались к Зулингену. Если мы сможем вывести их из этого места и сами пересечь Волтер, между нами и Маммин-Хиллз и большей частью киновари не останется ничего, чего не было бы в стране людей льда.”

“Ничего, кроме нескольких миллионов ункерлантцев, которые ненавидят все, что связано с нами, и хотят повеселиться с нами, прежде чем они, наконец, позволят нам умереть”, – сказал Трасоне.

“Мы можем победить ункерлантцев”, – сказал Спинелло. Тразоне позавидовал его беспечной уверенности, но не мог представить, откуда она у него взялась. Спинелло продолжал: “Если бы мы не могли разделаться с жукерами, что бы мы здесь делали? Мы ничего не делали, кроме как разгоняли их на протяжении последних семисот миль или около того, и мы можем продолжать делать это еще несколько миль ”.

Альгарвейцы не сделали ничего, кроме того, что обыграли ункерлантцев; они и сами получили несколько облизываний, о чем Тразоне знал, и Спинелло должен был помнить. Но командир батальона был прав: без множества побед альгарвейское знамя не развевалось бы здесь, так далеко от дома.

“И еще кое-что, ” добавил Спинелло: “Будьте готовы к контратаке, ребята. Вы узнаете, когда”.

Прежде чем Тразоне смог задать какие-либо вопросы по этому поводу, ункерлантцы снова начали бросать яйца в его позицию. “Урра! Урра! Урра!” Раздавались яростные выкрики, которые они использовали, чтобы набраться храбрости перед битвой. Иногда они также подбадривали себя необузданным духом. “Вот они идут!” – крикнул кто-то по-алг-гарвейски.

И снова альгарвейские швыряльщики яйцами настигли ункерлантцев на открытом месте.И снова они устроили ужасную резню людям Свеммеля. И снова юнкерлантцы, или те из них, кто остался в живых, покатились вперед, несмотря на это и несмотря на резкий, точный огонь поджидавших их альгарвейцев.

Затем земля содрогнулась под Трасоне. Она содрогнулась сильнее под ункерлантцами. Трещины открылись в том, что раньше было твердой почвой; то, что раньше было отверстиями, закрылось, часто заманивая в них людей. С поверхности земли взметнулось пламя, фиолетовое пламя, подобного которому Тразоне никогда не видел до осени. Обожженные ункерлантцы завизжали. Как и драконы, магия была сильнее, чем люди короля Свеммеля могли вынести. Они развернулись и убежали.

Еще раз пронзительно засвистел свисток Спинелло. “Вперед, ребята!” – крикнул он.“Они сейчас в бегах. Ты же не хочешь, чтобы наши маги потратили все эти каунианцы впустую, не так ли? Давай!” Задиристый, как терьер, он, как обычно, первым выскочил из укрытия и помчался за отступающим врагом.

Тразон последовал за ним. Его не волновало, подвергались ли каунианцы массированию с какой-то благой целью или вообще без причины. Они были ему ни к чему, и ему не было бы жаль увидеть их всех мертвыми. Но видеть перед собой мертвых ункерлантеров показалось ему в данный момент намного важнее.

Он и его товарищи приближались к траншеям ункерлантцев, когда земля под ними снова задрожала. На этот раз Спинелло закричал от ярости – здесь колдовали не альгарвейские маги. Тразоне тоже закричал – черт возьми. Он не побежал, не потому, что не хотел, а потому, что не думал, что это приведет ни к чему хорошему. Он лег за расколотой стеной и надеялся, что под ним не разверзнется трещина.

Когда тряска, наконец, закончилась, батальон не вернулся в атаку с прежней бодростью. Трасоне задумался, сколько своих – они не использовали каунианцев – ункерлантцы потратили, чтобы получить передышку. Сколько бы их ни было, это сработало.

Сидрок и раньше видел войну, когда альгарвейская армия атаковала Громхеорт с воздуха, а затем взяла его. Он потерял свою мать, когда рыжеволосые уронили яйцо на его дом. Он знал, что ему повезло, что он сам дышит.

Но затем, после того как альгарвейцы заняли восточный Фортвег, своего рода арутина вернулась к жизни. И альгарвейцы, как он видел, были сильны, тогда как его собственный народ был слаб, а проклятые каунианцы еще слабее.Сражаясь в бригаде Плегмунда, Сидрок набирался сил для себя.

Когда альгарвейцы, включая их внушающего тревогу тренера по физподготовке, решили, что его полк готов к бою, фортвежцы покинули лагерь на юго-западе своего королевства и снова и снова отправлялись на юг, иногда на попутном караване, иногда на кобыле шенка, пока не достигли герцогства Грелз.

Пока он не присоединился к бригаде Плегмунда, Сидрок никогда не был далеко от Громхеорта. То, что он увидел в южном Ункерланте, не произвело на него впечатления. Даже дома, которые не были разрушены в бою, показались ему убогими. То же самое сделали ункерлантцы, особенно мужчины. Их обычаем было оставаться чисто выбритыми, но большинство из них носили нескольких дневную щетину, придававшую им вид реликвий. Когда они разговаривали, он иногда мог понять одно-два слова на их языке, который был похож на его собственный, но никогда – полное предложение. Это тоже заставляло их казаться ему подозрительными.

Командиром его отделения был покрытый шрамами ветеран-сержант по имени Верферт, который сражался в альгарвейской армии во время Шестилетней войны и за Фортуэдж в первые дни Дерлавайской войны. Верферт казался счастливым, пока он сражался за кого-то или, возможно, против кого-то. За или против кого? Насколько мог судить Сидрок, сержанту было все равно. Он сказал: “Ты прелюбодействуешь... Нам лучше с подозрением относиться к этим проклятым ункерлантцам. Повернись спиной, и они отрежут тебе яйца”.

“Они пожалеют, если попытаются”. В восемнадцать лет, после недель упорных тренировок, Сидрок почувствовал, что готов покорить мир.

Верферт рассмеялся ему в лицо. Сидрок ощетинился – внутри, где этого не было видно. Он не думал, что боится каких-либо ункерлантцев, но он знал, что боится сержанта. Верферт сказал: “Вы, вероятно, пожалеете, если они попытаются, потому что они подлые сукины дети, а у вас все еще мокро за ушами. Как я и сказал, фокус в том, чтобы не дать педерастам шанса ”.

Сидрок кивнул и изо всех сил постарался выглядеть мудрым. Верферт снова рассмеялся над этим, что заставило его заскрежетать зубами. Но это было все, что он сделал. После очередного смешка Верферт отправился терроризировать какого-то другого простого солдата.

Впервые вся бригада Плегмунда собралась вместе прямо за пределами Херборна, столицы Грелза. Полки, уже находившиеся там, были так же полны головорезов и людей, потерявших надежду на удачу, как и тот, частью которого был Сидрок. Но это не имело значения, когда Бригада построилась, чтобы перекрыть обзор Раниеро.

Альгарвейские офицеры и младшие офицеры из Фортвежии сновали среди солдат, следя за тем, чтобы ни пылинки не попало на рукав туники или голенище ботинка, ни один волос не выбился из колеи. К своему ужасу, Сидрок обнаружил, что сержанты настаивали на чистоте и опрятности даже больше, чем матери или отцы. Он мог дать им то, что они хотели, но его возмущала эта необходимость.

По одну сторону от бригады Плегмунда выстроился полк грецкой пехоты в темно-зеленых мундирах, которые, казалось, недавно перекрасили.Как и у Сидрока и его товарищей, у них были альгарвейские офицеры. Они выглядели очень серьезными и торжественно относились к тому, что делали. Пара рот алг-вианцев на другой стороне бригады Плегмунда выглядела совсем не так. Они стояли по стойке смирно, и их лица были спокойны, но озорство все еще светилось в их глазах и отражалось в каждой линии их тел.

Оркестр промаршировал из Херборна, исполняя мелодию, которая могла быть национальным гимном Грелцера – Сидрок предположил, что это был он. Под охраной отряда всадников в темно-зеленых туниках король Раниеро ехал верхом на прекрасном белом единороге. Его сопровождали три или четыре высокопоставленных альгарвейских офицера. Он, конечно, сам был альгарвианцем, но носил длинную тунику того же цвета, что и у его солдат, но из более тонкой ткани и покроя.

Он с удивительной грацией спрыгнул с единорога и начал осмотр. Солдаты Грелцера отвесили ему странный полупоклон в знак приветствия. Он был на полголовы выше большинства из них. Сидроку стало интересно, что они думали о владении иностранным сувереном. Если бы у них были какие-то сомнения, они поступили бы мудро, умолчав о них.

Когда Раниеро пришел в бригаду Плегмунда, он поразил Сидрока, сказав на хорошем фортвежском: “Я благодарю вас всех за то, что присоединились к моим альгарвейским союзникам и помогли обеспечить безопасность моего королевства”.

“Ура!” – закричали альгарвейские офицеры бригады. “Ура!” – эхом откликнулись мгновением позже солдаты из Фортвежии. Рыжеволосые сняли шляпы и отвесили Раниеро экстравагантные поклоны. Будь проклят Сидрок, если он сделает что-нибудь подобное.Как и остальные обычные солдаты, он оставался по стойке смирно.

“Я знаю, какие вы храбрые люди”, – продолжал Раниеро. “Во время шестидневной войны я командовал полком фортвежцев, и они сражались как львы”. Сидрок плохо учился в школе, но он знал, что Альгарве и Ункерлант поделили Фортвег между собой, как пара голодных мужчин, разделывающих кусок жареной говядины. Любой фортвежец, которым командовал Раниеро, сражался бы за Альгарве – как это сделал Верферт, – а не за свое собственное королевство.

И теперь это было так снова. Сидрок пожал плечами. Он ничего не мог с этим поделать. И ему не нравились ункерлантцы, ни капельки. Если битва за Альгарве была тем, как он сражался против короля Свеммеля, то так оно и было, вот и все.

Раниеро сказал: “Бандиты и негодяи все еще беспокоят мою землю. Я знаю, что ты поможешь покончить с ними. За это ты получишь не только мою благодарность, но и благодарность всего великого и древнего Королевства Грелз”.

Рядом с Сидроком сержант Верферт хихикнул, достаточно громко, чтобы он услышал. Он понял, что означал этот смешок, больше из разговора в столовой между его отцом и дядей Хестаном, чем из того, чему его научили в школе.Грелз не был королевством триста лет. Альгарвейцы возродили это не ради грельцеров, а чтобы усложнить жизнь Свеммелю Юнкерланту.

Сколько грелзерцев действительно считали Раниеро своим королем? Если бы альгарвейцы назвали кого-то из своих королем Фортвега после бегства короля Пенды, Сидрокв не думал бы о нем как о своем короле. Он всегда говорил в основном то, что думал, но сказать это показалось ему плохой идеей.

Раниеро прогуливался сквозь ряды бригады Плегмунда. От него пахло сандаловым деревом, что почти заставило Сидрока выдавить улыбку. Но он понял, что это тоже была не очень хорошая идея. Тогда Раниеро перешел к Альгарвианским компаниям. Он не испытывал угрызений совести из-за того, что шутил с рыжеволосыми, а они с ним. Хохот взлетал к небу. Сидрок попытался вспомнить свой альгарвейский, чтобы понять, что было смешного, но не смог разобрать достаточно, чтобы рассказать.

А затем церемония была завершена. Раниеро снова сел на своего единорога и ускакал. То же сделали его альгарвейские командиры и грелзерские телохранители. Отряд грелзерса двинулся обратно к Херборну, как и альгарвианские компании. Таким образом, бригада Плегмунда осталась одна на обширной равнине Южного Юнкерланта.

Они разбили лагерь, как будто посреди враждебной компании – кем они фактически и были, иначе зачем бы они понадобились Раниеро? Посты часовых окружали лагерь со всех сторон. Увидев их, Сидрок сказал: “Что ж, по крайней мере, сегодня ночью мы сможем спокойно отдыхать”.

Сержант Верферт снова захихикал, на этот раз над ним. “О, да, если ты хочешь проснуться с перерезанным горлом. Ты должен считать ункерлантеров трусливыми сукиными сынами. Что произойдет, если они проскользнут мимо часовых? На них можно положиться, ты знаешь. Насколько хорошо ты видишь в темноте?”

“Я не знаю”, – ответил Сидрок. “Думаю, мне просто нужно быть готовым встать и сражаться в спешке, если потребуется”.

Это заставило Верферта кивнуть и хлопнуть его по спине. “Да, так и будет. Вот -видишь? Ты не такой тупой, каким кажешься”.

Беспокойство по поводу сна оказалось в основном академическим. Как только зашло солнце, комары появились армиями, роями, орд. В палатках, которые бригада привезла с Фортвега, не хватало сетки, необходимой для защиты от москитов; Фортвег был более сухой, жаркой местностью, где было меньше насекомых.

Когда Сидрок проснулся на следующее утро, он зевал, был раздражителен и покрыт укусами. Как и Верферт, который выглядел ничуть не счастливее, чем на самом деле. “И мы не самое худшее из этого”, – добавил сержант. “Проклятые москиты улетели с двумя солдатами из другой роты. Они вырастают здесь размером с драконов”. Сонный и ворчливый, Сидрок на мгновение ему поверил. Затем он фыркнул и пошел стоять в очереди за завтраком.

Бригада разделилась на полки, а затем на роты и начала рыскать по сельской местности в поисках ункерлантских иррегулярных войск. То, что они обнаружили, были фермерами, делающими все возможное, чтобы собрать урожай со своей земли. Несколько фермеров казались очень дружелюбными, но мало кто казался и активно враждебным.

Верферт ненавидел их всех, и Сидрок не мог видеть лучшей причины, чем то, что они были там. “Некоторые из них – нерегулярные войска, уверен, поскольку я стою здесь с самого начала”, – сказал ветеран-сержант. “И многие из тех, у кого нет на это сил, расскажут нерегулярным войскам, где мы были и куда направляемся. Пошли они к черту, вот что я должен сказать ”.

После пары дней марша рота Сидрока столкнулась с фактом, который поразил его. На Фортвеге не было таких лесов, как эти, темных, густых и диких, с прохладным и влажным воздухом даже летом под соснами, буками, елями, березами, лиственницами и ельниками. Сидрок продолжал оглядываться, но не в поисках ункерлантских иррегулярных войск, а в поисках медведей или, возможно, троллей. Он знал, что троллей не существует, но это не мешало ему беспокоиться о них, не в таком месте, как это.

Без предупреждения солдат, шедший рядом с тремя мужчинами перед ним, рухнул так, словно все его кости превратились в желе. Сидрок поспешил к нему. У него было аккуратное отверстие в левом виске; луч, который убил его, снес большую часть правой стороны черепа. Кровь пропитала сосновые иголки на тропинке.

“По отделениям!” – крикнул альгарвейский офицер. “В лес с другой стороны. Мы не позволим этим жукерам уйти безнаказанными”.

Сидрок направился в лес. Он надеялся, что кто-нибудь из его отряда сможет найти обратную дорогу к тропинке, потому что вскоре он потерял ее из виду. Он мог слышать себя и своих товарищей, бредущих на ощупь. Он не мог слышать никого другого – но по крайней мере один ункерлантский иррегулярный был где-то там, а возможно, и больше.Они знали лес, эти сукины дети. Если бы он их вообще услышал, это было бы потому, что они хохотали до упаду.

“Назад!” Команда прозвучала на альгарвейском. Она также сообщила Сидроку, куда лежит путь. Он пошел обратно. Его не волновало, что он не встретил нерегулярных войск. Он просто хотел выбраться из леса живым.

Он так и сделал. За лесом лежала маленькая деревушка. Фермеры и их жены с любопытством смотрели на бородатых мужчин в странной униформе. Не говоря ни слова, люди из бригады Плегмунда открыли огонь. Они убили столько, сколько смогли поймать, и оставили после себя деревню в дымящихся руинах. Сидрок был убит. “Добро пожаловать в Грелз!” – сказал он. “Пока мы здесь, мы можем с таким же успехом чувствовать себя как дома”.

“Еще одна свора головорезов-убийц, о которых стоит беспокоиться”, – сказал Мандерик, прислоняясь к стволу ели. “Это все, что Альгарве привезла в Грелз – головорезов, убивающих иностранцев”.

“Да”, – сказал Гаривальд: один голос в общем гуле согласия со стороны нерегулярных войск.

Другой боец сказал: “Эти фортвежские ублюдки еще противнее, чем рыжеволосые, их съедают силы внизу”.

“Это плохо, но не так уж и плохо”, – сказал Гаривальд. Люди повернулись, чтобы посмотреть на него, на многих лицах было недоумение. Он попытался выразить это словами: “Чем больше людей ненавидят этих педерастов, тем больше тех, кто перейдет на нашу сторону”.

“В любом случае, есть надежда”, – сказал Мундерик. “Но мы должны показать людям, что можем противостоять сукиным сынам, причинить им боль, когда у нас появится такая возможность.Иначе они просто испугаются и будут делать все, что скажут иностранцы ”.

“Мы подстрелили того парня, просто чтобы поздороваться с ними, типа”, – сказал кто-то, – “а потом они разрушили деревню, чтобы отплатить за это. Что они будут делать, если мы прижмем их как следует?”

“Видишь? Они уже нагнали на тебя страху”, – сказал Мундерик. “Мы найдем время дать им хорошего пинка под зад, посмотрим, что они сделают потом. Если мы сможем подтолкнуть их к чему-то, что все обязательно возненавидят, тем лучше ”.

“Они, должно быть, похожи на стаю диких зверей, со всеми этими волосами на их лицах, о которых люди говорят”, – сказал Гаривальд. На лице у него тоже было много волос; шансов соскрести их было мало, и они были очень редкими. Но он все еще считал себя чисто выбритым, чего не было у фортвежцев.

“Они ведут себя как стая диких зверей, это точно”, – сказал Мандерик. “Судя по тому, что они показали до сих пор, они хуже альгарвейцев”.

“Подлый человек будет держать еще более подлую собаку”, – сказал Гаривальд, а затем, задумчиво, пробуя слова на вкус: “Иногда приходится стукнуть ее поленом”. Он скорчил гримасу. Это не сработало. Вокруг него нерегулярные отряды подталкивали друг друга локтями и ухмылялись. Они знали признаки того, что человек с песней приближается.

Мундерик не дал Гаривалду времени поработать над этим сейчас. Он сказал: “Мы собираемся ударить по ним. Мы собираемся научить их, что это наша местность, и они не могут приходить и крушить все подряд, когда им захочется ”.

Обилот поднял руку. Когда Мундерик указал на нее, она добавила: “Кроме того, с этими проклятыми фортвежцами, избивающими нас здесь, в Грелзе, рыжеволосые могут послать больше своих солдат против наших регулярных армий”.

“Это так”. Мандерик ухмыльнулся ей. “Ты представляешь собой довольно большого генерала”. Большинство нерегулярных войск – во всяком случае, большинство мужчин-нерегулярных войск – тоже ухмылялись и хихикали. Челюсть Обилот сжалась, хотя она ничего не сказала.Большинство мужчин смотрели на горстку женщин, которые присоединились к ним, как на нечто большее, чем удобства, но гораздо меньшее, чем на полноценных бойцов.

В каком-то смысле Гаривальд понимал это. Единственная причина, по которой он относился к своей жене в Цоссене проще, чем большинство ункерлантских крестьян, заключалась в том, что у него была жена с необычайно сильным характером. Но все женщины здесь соответствуют этому списку – и большинство из них прошли через худшее, чем любой из мужчин. Он послал Мобилот сочувственный взгляд. Она, казалось, не заметила. Он пожал плечами. Она, вероятно, подумала, что он смотрит на нее с вожделением, как часто делали мужчины.

Кто-то сказал: “От этих фортвежцев в лесу чертовски мало проку”.

“Похоже, что нет”, – согласился Мундерик. “Я думаю, они даже хуже, чем альгарвейцы. Рыжеволосые ведут себя так, как будто думают, что леса должны быть парками или что-то в этом роде, но фортвежцы, я думаю, половина из них никогда раньше не видели деревьев за все время своего рождения ”. Он ударил одним кулаком по ладони другой руки. “И мы заставим их тоже заплатить за это, как только у нас появится шанс”.

Три дня спустя в лагерь иррегулярных войск проскользнул ункерлантец с сообщением, что фортвежцы вскоре совершат еще одну вылазку через восточную часть леса, ближайшую к Херборну. Гаривальд никогда не видел этого парня, но такое случалось постоянно: люди, которым приходилось работать с альгарвейцами – а теперь и с их фортвежскими приспешниками, – были слишком рады сообщить нерегулярным войскам, что происходит.

“Я нашел как раз подходящее место для засады”, – сказал Мундерик с широкой улыбкой, обнажившей сломанные зубы. Он подошел к Гаривалду и хлопнул его по плечу. “На самом деле, это недалеко от того места, где мы поймали тех рыжих и подобрали тебя”.

“По-моему, звучит неплохо”, – сказал Гаривальд. “Давай сделаем это”.

“Мы это сделаем”, – заявил Мундерик. “И, возможно, Садок сможет наложить чары на проезжую часть, чтобы мы были более уверены, что нас никто не заметит”.

“Да, может быть”, – сказал Гаривальд и больше ничего не сказал. Прежде чем началась битва, король Свеммель послал пьяную развалину мага в Цоссен, чтобы провести жертвоприношения, которые привели в действие деревенский кристалл. Рядом с Садоком, который присоединился к нерегулярным войскам пару недель назад, этот парень выглядел как Адданз, верховный маг Ункерланта. Гаривальд не знал, где и даже научился ли Садок магическому искусству. Он знал, что парень научился немногому, и не очень хорошо.