Текст книги "Сквозь тьму (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 47 страниц)

Констебли ушли. Орасте спросил Бембо: “У тебя есть немного помощников?”

“Конечно, хочу”. Бембо был так же тщеславен своей персоной, как и большинство алг-гарвейцев. “Как я должен поддерживать свои усы и имперский стиль в надлежащем состоянии без одного?”

“Ты мог бы их погрызть”, – услужливо подсказал Орасте. “Или ты мог бы позволить им вырасти густыми и пушистыми по всему лицу, как это делают фортвежцы”.

“Спасибо, но нет, спасибо”, – с достоинством ответил Бембо. “Если мне нужен мех, я куплю ерш”. Он указал на первую попавшуюся достаточно симпатичную вегийскую девушку, которую увидел, и крикнул: “Ты там! Да, ты. Остановись”.

Она послушалась и спросила: “Чего ты хочешь от меня?” на довольно хорошем альгарвейском.

Бембо достал из поясной сумки маленькие ножницы. “Я хочу маленькую прядь твоих волос, милая, чтобы убедиться, что ты не каунианка под маской”.

“Что ты будешь с этим делать потом?” – спросила она с некоторой тревогой. “Используй против меня свою магию?” Она начала отпряывать.

Много хорошего принесло наше колдовство в Ункерланте, кисло подумал Бембо, но даже венгры боятся его. “Нет, нет, нет, клянусь высшими силами!” он воскликнул. “Я верну это тебе, каждый волосок. Ты можешь избавиться от этого ”.

Она смотрела на него, явно пытаясь решить, говорит ли он правду. Наконец, поморщившись, она кивнула. Бембо подошел к ней, погладил ее по щеке под предлогом того, что убирает с нее волосы, и отрезал прядь. Волосы, которые он подстриг, остались темными. Он вернул его девушке, как и обещал. Она положила его в сумку на поясе и ушла, гордо задрав нос.

“Видишь, дорогая?” Бембо крикнул ей вслед. “Я держу свое слово”. Она продолжает идти.

“Хорошая попытка, любовничек”, – сказал Орасте. Бембо задрал свой нос в воздух.

Они брели по серым, разбитым, жалкого вида улицам Громхеорта. Время от времени они останавливали кого-нибудь и отрезали прядь волос. Объяснить, чего они хотели, было намного сложнее, когда люди, которых они остановили, не говорили по-альгарвейски. Бембо было трудно объясняться по-кауниански, не говоря уже об иронии, которую он не мог не чувствовать, используя этот язык для поиска волшебно замаскированных блондинок. “Нам следовало бы выучить какой-нибудь венгерский”, – сказал он Орасте.

Его партнер покачал головой. “Все эти другие языки – просто набор хрюкающих звуков, любой хочет знать, что я думаю. Эти дохляки не хотят понимать алгарвейский, они поймут, если клюшкой ударить по краю их банка, они поймут. И ты можешь отнести это в банк ”.

“Мне нравится ход твоих мыслей”, – сказал Бембо, на полпути между насмешливым одобрением и искренней статьей. “Для тебя никогда ничего не бывает трудным, не так ли?”

Вместо ответа Орасте схватился за промежность. Бембо откинул голову назад и рассмеялся. Он ничего не мог с собой поделать. Они с Орасте продолжали рыскать, продолжали стрелять, но не поймали ни одного замаскированного каунианца.

Однако, когда они вернулись в казарму в конце смены, на Бембо снизошло вдохновение. Он подошел к Пезаро и сказал: “Что все эти сумасшедшие педерасты во всем этом вонючем королевстве делают в это время года?”

“Сводишь меня с ума”, – сказал Пезаро, бросив на него кислый взгляд. Никто из его отряда констеблей не сталкивался ни с какими каунианцами, и он не был очень рад этому.

Бембо не позволил себе слишком разозлиться. Он сказал: “Они все отправляются за город на охоту за грибами, вызывающими блуд, вот что. Блондины так же без ума от этих гадостей, как и настоящие фортвежцы. Если бы стражники у ворот проверяли всех, кто входил и выходил ... ”

Медленно сердитое выражение на пухлом лице Пезаро сменилось улыбкой. “Ну, будь я проклят!” – воскликнул он. “Вот, видишь? Ты не так глуп, как кажешься.Кто бы в это поверил?”

“У меня и раньше были хорошие идеи”, – возмущенно запротестовал Бембо.

“О, значит, так и есть”, – сказал Пезаро. “Единственная хорошая идея, которую ты так и не смог придумать, это держать свой большой рот на замке”. Он задумался, поглаживая пучок волос на подбородке. “Но это умно, окуни меня в дерьмо, если это не так. Да, я передам это по линии”. Он снова погладил подбородок. “И что-то еще в этом роде – если бы мы перекрыли, скажем, целый городской квартал и перерезали всех в нем, держу пари, мы застали бы врасплох нескольких блондинов”.

“Это хорошо, сержант”, – сказал Бембо, отчасти потому, что он имел в виду именно это, отчасти потому, что Пезаро был тем парнем, который говорил ему, что делать каждый день. “Это действительно хорошо. Может быть, мы оба получим повышение ”. Он щелкнул пальцами. “Высшие силы, зачем думать о мелочах? Может быть, нас обоих отправят домой!”

“Это большая мысль”, – сказал Пезаро. “Скорее всего, слишком большая. И они не повысят меня, по крайней мере, без капли благородной крови во всей моей линии, если только я не происхожу от бастарда какого-нибудь виконта лет триста назад или около того. Им нравятся качества в офицерах, вот они и ценят, даже в полицейских. Хотя тебя могут подстрелить ”.

“В эти дни убивают много офицеров”, – заметил Бембо. “Не так уж много в полиции, я согласен с вами, но много-много солдат. Они скоро слишком быстро набегут, а потом либо повысят в звании простолюдинов, либо кроваво обойдутся без офицеров. Ункерлантцы не слишком беспокоятся о крови амана, судя по всему, что я слышал.”

“Это из-за того, что большинство их дворян давным-давно были убиты”, – сказал Пезаро. “Кроме того, кто хочет быть похожим на блудливых юнкерлантеров?” Но тон сержанта был задумчивым, почти тоскливым; Бембок знал, что он засунул блоху себе в ухо.

Ни Бембо, ни Пезаро не предложили вернуться в Трикарико. От них также не поступило никаких повышений. Бембо проклинал свое начальство до следующего раза, когда ему заплатили, когда он обнаружил премию в два золотых. Он даже не слишком обиделся, узнав, что у Пезаро она была в два раза больше. В конце концов, Пезаро был энергичным.

Несколько дней спустя они с Орасте протянули веревочную тупиковую линию через узкую улочку. На веревке была табличка, написанная на алгарвейском и форт-вегийском: СТАНЦИЯ СТРИЖКИ. На другом конце улицы еще двое альгарвейских констеблей протянули другую веревку с прикрепленным таким же знаком. Все альгарвейцы достали свои палки. “Никто не проходит мимо, не получив пощечины!” Бембо закричал на своем родном языке. Один из другой пары говорил по-венгерски и перевел. “Постройтесь!” Добавил Бембо. И снова его номер напротив перевел слова на фортвежский.

Орасте заговорил: “Постройтесь в шеренгу. Перебрасывайтесь через веревку по одному. Становитесь зажатыми. Любой, кто выйдет за пределы шеренги, будет сожжен”. Еще раз, говорящий по-фортвежски констебль оказал честь.

Ворча, люди, зажатые между двумя веревками, выстроились в очередь. Бембо жестом подозвал их вперед одного за другим. Орасте подрезал. “Знаете, все это пустая трата времени”, – сказал Бембо житель Фортвега на превосходном альгарвейском.

“Не лезь не в свое дело”. Через мгновение Бембо узнал товарища: тот, кто потерял сына из-за человека из бригады Плегмунда. Он из тех, кто может указывать нам, что делать и как это делать, сказал пухлый констебль.Вслух он сказал: “Во всяком случае, вы много об этом знаете”.

“Я знаю, что вы ищете волосы, которые желтеют после стрижки”, – ответил фортвежец; на сплетни было чихать нечего. “Я также знаю, что любой каунианец с полоумием покрасил бы волосы в черный цвет, прежде чем рискнуть попасть в подобную ловушку”.

Бембо уставился. Когда-то в Трикарико люди каунианской крови красили свои волосы в рыжий цвет, чтобы соответствовать большинству альгарвейцев. Черные волосы не делали каунцев похожими на жителей Фортвежья – но этот парень был прав: они могли еще больше усилить магическую маскировку вардкаунцев, делающую их похожими на своих соседей. “Убирайся отсюда”, – прорычал Бембо, и фортвежец с седеющей бородой исчез в суматохе.

Мужчина, стоявший через три человека после него в очереди, действительно оказался каунианцем с неокрашенными волосами. Бембо и Орасте избили блондина своими дубинками. Ораст обнаружил его, пока остальная часть очереди проходила мимо. Он был единственным каунианцем, которого поймали констебли. Но даже когда они по-лягушачьи тащили его к стоянке караванов, которая, вероятно, станет его последним путешествием, в голове Бембо все время звучал вопрос: скольких блондинов они упустили?

У краски был едкий запах, который Ванаи сочла неприятным. Она нанесла его дважды, как предписывала инструкция на баночке. Затем, снова следуя указаниям, она расчесала волосы, не высушивая их. Скосив глаза вправо и влево, она могла видеть темные пряди, которые влажно падали на ее тунику – и, вероятно, в конечном итоге испачкали бы ее. Вместо того, чтобы пойти за зеркалом, она спросила Эалстана: “Как я выгляжу сейчас?”

“Странно”, – ответил он, а затем нашел слово, которое означало то же самое, но звучало приятнее: “Экзотично. На ондерлаваи нет черноволосого народа со светлой кожей и светлыми глазами. Может быть, на каком-нибудь из островов в Великом Северном море, но я не знаю ни одного даже там ”.

“Сейчас в Фортвеге полно каунианцев с темными волосами, или я надеюсь, что они есть”, – сказала Ванаи. “Интересно, что пошло не так и навело алгарвианцев на мысль, что мы нашли волшебство, позволяющее нам выглядеть как все остальные”.

“Должно быть, кто-то слишком долго оставался снаружи, и магия ослабла, когда рыжая смотрела”, – сказал Эалстан. “Во всяком случае, что-то в этом роде”.

“Да, скорее всего, ты права”, – согласилась Ванаи после небольшого раздумья. “Но можешь ли ты винить того, кто это сделал? Запертый в этом маленьком районе, не зная, собираются ли люди Мезенцио забрать его и отправить на запад? Разве вы не хотели бы захватить как можно больше свободы?”

“Вероятно, так”, – сказал Эалстан. “Но я бы не хотел делать ничего, что могло бы подвергнуть опасности кого-то еще”.

Ответ был очень характерен для него. Он думал о других, опережая себя; Ванаи видела это все время, пока знала его. Это было необычно для кого-то столь молодого. Судя по тому, что она видела, это было необычно для людей любого возраста. Это была одна из вещей, которая привлекла ее к нему. Теперь до него дошло: она встала, подошла к нему, села рядом с ним на изношенный диван и поцеловала его.

“Для чего это было?” спросил он.

“Потому что мне так захотелось”, – ответила Ванаи.

“О, правда?” На этот раз Эалстан поцеловал ее. “Что еще ты чувствуешь?”

“Мы должны подождать, пока мои волосы высохнут”, – сказала Ванаи. Она сняла локон со своего плеча и кивнула. “Видишь? Это именно то, о чем я подумал – краска испачкала мою тунику. Я не хочу, чтобы мне пришлось пытаться смыть ее еще и с постельного белья ”.

Он обдумал это, затем кивнул. “Полагаю, я могу подождать”, – сказал он таким тоном, как будто заслуживал особого ордена «За заслуги» за то, что смог. Ванаи слегка рассмеялась. Когда дело доходило до вопросов, которые касались спальни, ему было труднее думать о ком-либо, кроме себя. Но он мог это делать, что ставило его намного выше майора Спинелло.

Может быть, Спинелло уже мертв, с надеждой подумала Ванаи. Может быть, они послали его в тот Зулинген, где продолжаются бои, и продолжаются, и продолжаются. Если они действительно отправили его туда, пусть он никогда больше не выйдет.

Ей пришлось приложить сознательные усилия, чтобы выбросить альгарвейского офицера из головы. Иногда даже это не срабатывало; иногда воспоминания о нем вставали между ней и Эалстаном, когда они занимались любовью, убивая ее удовольствие, как будто поджигая его тяжелой палкой.

Но не сегодня вечером. Потом они с Эалстаном лежали бок о бок, обнаженные и потные. Как и тогда, когда они занимались любовью после того, как она впервые добилась успеха в своем колдовстве, он протянул руку и вырвал волосок из ее куста. Как и тогда, теперь она взвизгнула. “За что это было?” – спросила она, более чем немного раздраженно.

Он держал волосы между большим и указательным пальцами. “Они все еще светлые”, – сказал он.

“Ну, конечно, это так!” – воскликнула Ванаи. “Что ты хочешь, чтобы я сделала, тоже покрасилась там, внизу?”

К ее удивлению, Эалстан кивнул. “Я думаю, тебе лучше”, – серьезно сказал он. “Рано или поздно люди Мезенцио выяснят, что каунийцы красят волосы – я имею в виду волосы на своих головах. Что они будут делать тогда? Начинай задирать туники и стаскивать панталоны, вот что.”

“Они бы не стали!” Но затем Ванаи поморщилась. “Они могли бы. Они альгарвейцы, будь они прокляты, а альгарвейцы не испытывают стыда, по крайней мере, в таких вещах”.Воспоминания о Спинелло снова нахлынули на меня, и о том, как он совершенно кощунственно повел себя, когда Бривибас застал его, когда он получал с ней удовольствие. “Нет, ” сказала она тихим голосом, “ у них совсем нет стыда”.

Эалстан, к счастью, не знал, насколько глубоко она осведомлена об альгарвейском бесстыдстве. Но он знал ее достаточно хорошо, чтобы видеть, что она встревожена. Он заключил ее в объятия. И когда он это сделал, то только обнял ее. Он не пытался снова заняться с ней любовью, хотя она без труда могла сказать, что ему было бы интересно это сделать.

Она подумала о том, чтобы лечь там и позволить ему овладеть собой – тогда она не получила бы удовольствия от второго раунда. Но она слишком много раз проделывала это со Спинелло, потому что у нее не было выбора. Теперь у нее действительно был один, и Анделстан казался не более чем слегка обиженным, когда она встала с кровати.

Даже это небольшое раздражение исчезло, когда он обнаружил, что она собирается последовать его совету. Нанесение краски там было неприятным занятием. Вещество тоже обжигало ее нежную плоть. Закончив, она хихикнула. Она выглядела по-другому, так, как никогда не ожидала.

“Экзотично”, – снова сказал Эалстан. Ванаи снова хихикнула. Она поняла, что он имел в виду: он имел в виду, что действительно хотел еще один раунд. Из-за того, что она могла смеяться, ей было легче позволить ему посмеяться. В итоге ей это тоже понравилось больше, чем она думала.

На следующее утро она сотворила заклинание, которое на некоторое время позволило ей выглядеть как афортвейженка. Эалстан еще не ушел, чтобы составить отчет. Он кивнул, подтверждая, что она сотворила заклинание правильно. “Сейчас это не так сильно меняет твою внешность, – сказал он, – но это меняет их”.

“Хорошо”, – сказала она и вышла из квартиры без дрожи страха, которую она бы чувствовала неприкрыто. Когда она спустилась на улицу, кем она была? Насколько мог судить глаз, всего лишь один фортвежец среди многих. Она показала, что может выступать как каунианка среди фортвежан, но это не всегда было легко, даже до того, как альгарвейцы захватили Фортвег.

Когда она вошла в фортвежскую аптеку, он кивнул ей из-за своего высокого прилавка. “Хорошего вам дня, госпожа Телберге”, – сказал он; Ванаи привыкла называть ее по имени, которое дал ей Эалстан. “И чем я могу быть вам полезен так рано?”

“Поскольку у вас, кажется, есть способ делать такие вещи, сэр”, – сказала она, “возможно, вы захотите передать сообщение ... людям, которые, возможно, используют краску, чтобы использовать это... всем своим волосам”.

Она ждала, поймет ли он. Если он не поймет, она намеревалась быть настолько прямолинейной, насколько это было необходимо. Пару лет назад, когда она все еще жила со своим дедушкой, смущение парализовало бы ее. Больше нет. Смутить ее было гораздо труднее, чем раньше.

Через мгновение апотекарий кивнул. “Я знаю, о чем ты говоришь, госпожа, ты никогда не боишься”. Он остановился, растер порошок ступкой и пестиком – причем с совершенно ненужной горячностью – и добавил еще одно слово: “Альгарвейцы”.

“Да”. Ванаи кивнула. “Альгарвейцы”.

“Хорошо, я передам это дальше”, – сказал он. “Я думаю, это может спасти жизнь или две. И пока ты здесь, могу я попытаться продать тебе что-нибудь?”

Ванаи улыбнулась. “Нет, спасибо, если только у вас нет особо тонких грибов. Я просто вышла насладиться утренним воздухом”. Возможность выйти и насладиться утренним воздухом была действительно очень приятной.

После того, как слова слетели с ее губ, она поняла, что сказала аптекарю, что она замаскированная каунианка. Она беспокоилась об этом меньше, чем с любым другим фортвежцем, кроме Эалстана, но она не могла не беспокоиться. Затем аптекарь сказал: “На самом деле, у меня здесь есть несколько каунских империалов – клиент, у которого не хватало наличных, дал их мне, чтобы заплатить за флакон средства для промывания глаз”.

Он полез под прилавок и достал великолепные оранжевые грибы. У Ванаи потекли слюнки. “Что ты хочешь за них?” – спросила она, готовясь к жесткой торговле.

“Возьмите парочку”, – сказал апотекарий. “Не всегда легко выбраться из города”. Да, он знал, что она каунианка, все верно.

Она склонила голову. “Моя благодарность”, – тихо сказала она и положила два великолепных гриба в сумку на поясе. “Это не первый хороший поворот, который ты мне сделал”. Она взяла грибы и вышла из магазина.

Пара фортвежцев, выглядевших так, словно им платили спиртным, расклеивали по стенам рекламные проспекты. Когда Ванаи подошла и прочитала один из них, она поморщилась. Альгарвейцы не собирались срывать у всех чертежи, по крайней мере, пока. Вместо этого, “в интересах внутренней безопасности”, они узаконили производство и хранение черной или темно-каштановой краски для волос.

Однако через мгновение Ванаи начала смеяться. Она подумала, что эти головорезы, скорее всего, отстрелят себе пальцы на ногах этим указом. Каунианцы были не единственными, кому это повредило бы. Множество тщеславных и стареющих жителей Форт-Вегаса хотели бы, чтобы иней не показывался на их волосах и бородах. Она сомневалась, что люди Мезенцио смогут заставить сухой закон действовать.

Действительно, прежде чем она вернулась в квартиру, она услышала, как несколько жителей Фортвежии – по крайней мере, она предположила, что это были жители Фортвежии – проклинали новое слово. Это снова заставило ее рассмеяться. Конечно же, если бы большинство населения Форт-Вегаса отвергло этот закон, оккупанты могли бы поднимать столько шума, сколько им заблагорассудится; они бы ничего особо не изменили. И если у фортвежцев есть краска, то каунианцы, которые выглядят как фортвежцы, тоже смогут ее получить.

С этими мыслями Ванаи обращала меньше внимания на то, что происходило вокруг нее, чем могла бы, и была поймана альгарвианским патрулем. Она встала в очередь вместе с фортвежцами (и, насколько она знала, другими каунианцами), чтобы дождаться, пока люди Мезенцио закончат свой долг. Со свежевыкрашенными волосами на голове и между ног она была в безопасности, если только с ними не было мага.

Они не будут, как маленькие, сказал холодный голос внутри нее. Им нужны их маги, чтобы создавать военное оружие или убивать моих людей.

И она оказалась права. Альгарвейский констебль, которому, похоже, все это наскучило, отрезал прядь ее волос. Благодаря краске они остались темными. Рыжеволосый кивнул и ткнул большим пальцем в сторону улицы. “Продолжаю”, – сказал он.

Ванаи продолжала. Ей пришлось бы поиздеваться над Эалстаном: Альгарвианша еще не додумалась начать проверять секретные волосы людей. Но тогда шериализованные насмешки были бы неуместны. Эалстан был прав; это было то, что придумали бы эти головорезы, и это, вероятно, не заняло бы много времени. Она пробормотала что-то мерзкое. Она не с нетерпением ждала возможности краситься там каждые две недели.

Однако сейчас она могла свободно ходить по улицам Форвика. Альгарвейцы не могли сказать, кто она такая. Так же, как и большинство жителей Фравега. Для глаз она была одной из них. Она все еще хотела, чтобы она могла выходить на улицу как каунианка. Поскольку она не могла, это было следующим лучшим решением.

Она вспомнила о грибах в своей сумке. “Не все меня ненавидят”, – прошептала она, но даже шепот был на фортвежском, а не на древнем языке, который она выучила с рождения.

Врач из Куусамана кивнула Фернао и сказала “Добрый день” на своем родном языке.

“Добрый день”, – сказал лагоанский маг, также на куусаманском. У него всегда был слух к языкам, и он быстро подхватывал слова и фразы. Но когда врач продолжила, она сделала это слишком быстро, чтобы Фернао успел уследить. “Медленно, я тебя ненавижу”, – сказал он.

“Извините”, – сказала врач, маленькая темноволосая женщина по имени Юхани. Она продолжила на своей собственной речи; снова Фернао не понял ни слова из этого. Увидев так много, она перешла на классический каунианский: “Ты знаешь этот язык?”

“Да”, – ответил он. “Я свободно говорю на нем”.

“Так и есть”, – согласился Юхани. “Возможно, больше, чем я. Я говорил, что принял тебя за земляка из-за твоих глаз. Некоторые из нас тоже носят куртки. Но, значит, вы пришли с запада?”

“Да”, – снова сказал Фернао.

Юхани изучал его. “Должно быть, возникла какая-то срочная необходимость вывезти тебя с запада с повреждениями руки и ноги”.

“Был”, – ответил Фернао и больше ничего не сказал. То, что он делал в Илихарме, никого не касалось, кроме него самого.

Когда врач увидела, что он собирается вести себя тихо, она пожала плечами. “Ну, по всем признакам, мы все равно можем освободить вашу руку из заточения”.

“Хорошо”, – сказал маг. “Это было в гипсе так долго, что кажется, будто это действительно было в тюрьме”.

“Тебе это не так понравится, как только оно вылезет из своей скорлупы”, – предупредил Юхани. Фернао только пожал плечами. Врач принялся снимать повязку.

И она оказалась права. Во-первых, рука, которая была сломана, была лишь чуть больше половины толщины другой. И это также разочаровало мага, потому что вся омертвевшая кожа, которая могла бы отслоиться, была захвачена заклинанием. Он выглядел как человек с ужасной болезнью.

Юхани дала ему баночку с мазью и несколько тряпок. Она даже помогла ему счистить омертвевшую кожу. После того, как они закончили, рука приятно пахла и выглядела не хуже, чем истощенной. “С моей ногой будет то же самое?” Спросил Фернао, постукивая по гипсу там.

“Я не сомневаюсь, что будет выглядеть хуже”, – сказал врач, и это заставило его вздрогнуть. Она продолжила: “Ты попал в аварию с лей-линейным караваном, или ты сильно упал, или ... ?”

Фернао кивнул. “Это последнее. Я случайно оказался слишком близко к яйцу, когда оно лопнуло. Как вы видите, сейчас я почти исцелен. Однако в течение довольно долгого времени я не думал, что целители и маги оказали мне какую-либо услугу, спасая меня ”.

“Никогда не сдавайся”, – серьезно сказал Юхани. “Все может наладиться.У тебя все наладилось, не так ли?”

“Так и есть”, – признал Фернао. “Им было бы трудно стать хуже”. Он потянулся за костылями. Делая это, он попытался представить, как делает быстрые, сложные пассы своей недавно освобожденной рукой. Он тихо рассмеялся. Он не мог этого сделать, даже ради спасения своей жизни. Затем он наклонил голову к врачу, поднимаясь на ноги. “Моя благодарность, госпожа. И чем я обязан вам за ваши услуги?”

Когда она сказала ему, он моргнул. Он заплатил бы вдвое больше в Илихарме. В Илихарме все было дешевле, но мало что было настолько дешевле. Заметив его удивление, она сказала: “Мой муж служит Семи принцам.Как я могу обогатиться за счет того, кто уже встретился с врагом?”

“Я могу вспомнить множество людей, у которых никогда не возникло бы проблем”, – ответил Фернао, опираясь на костыли. “Честь там, где ты ее находишь. Я надеюсь, что ваш муж в безопасности ”.

Он выскочил на улицу, задержавшись в дверях, чтобы натянуть через голову капюшон туники. Моросил холодный дождь; по другую сторону холмов Ваатоярви, по словам Пекки, должен был пойти снег. Что касается Фернао, дождь был достаточно опасен. Все, что делало тротуары скользкими, было плохо. Он продолжал бояться, что упадет. Как раз то, что мне было бы нужно: сломать одну ногу, когда другая, наконец, заживет.

Он с большой осторожностью опирался на костыли и здоровую ногу. Куусамансон, тротуар расступился перед ним, когда они увидели, что ему трудно передвигаться. В Сетубале такого бы никогда не случилось. Там любой, кто не мог поспеть за шумной толпой, мог быть сбит с ног и растоптан. Ему не составило труда поймать такси. Водитель помог ему забраться внутрь, снова более внимательный, чем подобает жителю Лаго. “Куда?” – спросил парень.

Это была еще одна фраза, которую выучил Фернао. Подразумевалось “Княжество”. Гроссмейстер Пиньеро ворчал по поводу оплаты своего пребывания там, но в конце концов уступил. Фернао не мог навязываться Ильмаринену (насколько он мог судить, никто не навязывался Ильмаринену) или Сиунтио, а Пекка оставался в Княжестве. Чем больше он узнает от магов Куусамана, чем больше он с ними общается, тем лучше для Лагоаса. Так он сказал гроссмейстеру, и он действительно заставил Пиньеро поверить в это.

Несколько хостелов в Сетубале могли бы сравниться с княжеством, но Фернао не был уверен, что какой-либо из них смог бы превзойти его. Комната, в которой он жил, была большой и роскошной; еда, даже в военное время, была превосходной; и он был убежден, что по крайней мере половина людей, работающих в княжестве, лучше говорили по-лагоански, чем он. Швейцар был одним из таких. “Позвольте мне подать вам руку, сэр”, – сказал он и помог Фернао подняться по лестнице ко входу. Идя долго по ровной земле, Фернао подумал, что справился довольно неплохо. Когда ему пришлось карабкаться по лестнице, он был рад любой помощи, которую мог получить.

Как только он добрался до вестибюля, он откинул капюшон своего туника и с удовольствием вздохнул, наслаждаясь теплом, которое исходило от нескольких угольных печей. Он огляделся, гадая, был ли поблизости кто-нибудь из его коллег-куусаманов. Он думал, что может заметить Сиунтио или Ильмаринена, но не заметил – хотя он не сказал бы, что их там не было, пока не зашел в бар.

Он сделал пару неуверенных шагов в том направлении, когда кто-то окликнул его по имени. Он остановился и огляделся – и там сидел Пекка, недалеко от одной из печей. Она помахала ему рукой. “Иди и присоединяйся ко мне, если тебе не все равно”, – сказала она на классическом каунианском.

“Я был бы очень рад”, – ответил он.

У нее на коленях лежал моток темно-зеленой пряжи и отрезок готовой зеленой ткани, в который была вделана пара крючков для вязания. “Если я не худшая вязальщица в мире, мне жаль бедную женщину, которая таковой является”, – сказала Пекка. “Не желаете ли шарф, мастер Фернао?" Тебе лучше сказать ”да", потому что я не могу создать ничего другого ".

“Да, и спасибо тебе”, – сказал Фернао. “Если бы я попросил у тебя что-нибудь с рукавами, ты, вероятно, связал бы меня этими штуками до смерти”.

“Вязальные спицы бывают разные”, – сказала Пекка. “Я вяжу еще хуже, чем вяжу крючком, вот почему я вообще больше не вяжу”. Она указала на его недавно освобожденную руку. “Я оставляю вязание тебе. И я рада видеть, что у тебя это хорошо получается”.

Вспомнив о руке, он почесал ее. “Очень способная женщина-врач по имени Юхани сняла гипс. Вы, куусаманцы, меньше беспокоитесь о различиях между мужчинами и женщинами, чем мой народ ”.

Пекка покачала головой. “Нет, это не так”, – ответила она. “Мы меньше беспокоимся о различиях в том, что делают мужчины и женщины, чем большинство других людей. Мы знаем, что есть различия между мужчинами и женщинами ”. Она улыбнулась. “Если бы их не было, мир давно бы рухнул, или, по крайней мере, наше место в нем”.

“Это достаточно верно”. Фернао тоже улыбнулся.

Пекка закатила глаза. “Интересно, что сейчас делает мой сын в Инкаджаани. Что-то, что сводит с ума мою сестру, я не сомневаюсь. И, говоря о различиях между мужчинами и женщинами, я никогда не вел себя так, когда мне было семь лет ”.

“Нет?” Смешок Фернао угрожал перерасти в утробный смех. “Твои мать и отец сказали бы то же самое о тебе?”

“Я надеюсь на это!” Воскликнул Пекка. “Их волосы все еще почти совсем темные. Мои, я думаю, будут белыми как снег к тому времени, когда Уто вырастет мужчиной”.

Фернао провел рукой по своим собственным медно-рыжим волосам, которые только начинали покрываться сединой. “У меня нет детей”, – сказал он. “Если мои волосы побелеют за ночь, это может быть из-за того, что вы, куусаманцы, придумали”.

“Это может подействовать и на меня”. Прежде чем сказать что-нибудь еще, Пеккала огляделся, чтобы посмотреть, не подслушивает ли кто-нибудь. Фернао тоже. Он никого не заметил поблизости. Пекка тоже не смогла бы, но она продолжила: “Мне не нравится говорить об этом на публике. Может быть, мы продолжим разговор в моих комнатах?”

Для лагоанца это могло быть приглашением одного рода или приглашением совсем другого рода. Фернао спросил: “Что бы сказал твой муж, если бы услышал, как ты приглашаешь меня туда?”

“Он сказал бы, что доверяет мне”, – ответил Пекка. “Он также сказал бы, что у него были причины доверять мне. Я полагаю, вы не попытались бы доказать ему, что он неправ?”

“Теперь, когда ты так сказал, конечно, нет”, – сказал Фернао. “Но я удивляюсь. Обычаи разных королевств отличаются”.

“Так они и делают. Но я рассказываю тебе, как обстоят здесь дела”.

“Однажды я сказал ”Все в порядке"", – ответил Фернао, не уверенный, раздражаться ему или забавляться. “Если ты мне не веришь, забери приглашение обратно”.

“Если бы я не верил вам, мастер Фернао, я бы сделал больше, чем просто отозвал приглашение”. Голос Пекки звучал суровее, чем он думал, что она могла. “Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы отправить тебя обратно в Сетубал. И я думаю, что смогла бы это сделать.” В ее улыбке было железо – нет, она не была женщиной того сорта, с которой Фернао привык иметь дело. Она встала. “Но теперь, если ты пойдешь со мной, мы можем подняться в мои комнаты – и поговорить о делах”.

В то время как Пиньеро ворчал по поводу оплаты номера в «Принсипалити», Семь принцев поселили Пекку в апартаментах, намного больших, чем квартира, которую Фернао называл своей в Сетубале. Он сказал: “Учитывая все это, зачем вы вообще потрудились спуститься в вестибюль?”

“Мне становится одиноко здесь, когда не на что смотреть, кроме стен”, – ответил Пекка. “Я бы предпочел увидеть открытую местность, как за моим домом в Каяни, но даже вестибюль и улица лучше, чем ... стены”.

Фернао, не задумываясь, целыми днями смотрел на стены собственной квартиры. Вестибюли общежитий и городские улицы были его естественной средой обитания, как и любого уроженца Сетубала. Что касается открытой местности, то в стране Людей Льда он увидел больше, чем когда-либо хотел. Единственное, что он мог сказать по этому поводу, это то, что он не совсем умер там.