Текст книги "Сквозь тьму (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 47 страниц)

Но тяжелые палки, которые несли некоторые лагоанские бегемоты, были не слишком точны, когда бегемоты были в движении. И враг начал палить позже, чем мог бы; возможно, они слишком долго думали, что альгарвейцы не знают, что они там.

Если они так думали, то ошибались. Дракон Сабрино пролетел прямо над их головами. Командир альгарвейского крыла дал огромному зверю то, что он хотел: команду «стрелять». Он думал, что это сожгло бы лагоанцев без команды, и не хотел, чтобы это вот так вырвалось из-под его контроля.

Пары, насыщенные серой и ртутью, вызвали у него кашель. Это не может быть полезно для моих легких, подумал он, как будто любой драконий летун действительно рассчитывал прожить достаточно долго, чтобы его легкие изнашивались. Но вдыхать пары драконьего огня было намного лучше, чем купаться в нем. Некоторые лагоанцы съежились и умерли на месте. Другие корчились на земле или истекали кремом, люди-факелы, которые могли поджечь своих друзей.

Ему и его крылу не было так просто уничтожить вражескую колонну с первых дней войны против Ункерланта. Лагоанцы, стремясь застать врасплох, не взяли с собой своих драконов, так что альгарвейцы были предоставлены самим себе. И даже когда люди короля Витора сожгли Альгарвиандрагона, мертвый зверь упал среди них и уничтожил большую часть отряда в предсмертных муках.

Дракон Сабрино прокладывал себе путь выше. Он был готов, и более чем готов, к новому нападению на жителей Лагоаны. Однако, глядя на них сверху вниз, Сабрино видел, что они были в достаточном беспорядке. Их атака на Альгарвианские экспедиционные силы не удалась. Как только эта мысль пришла ему в голову, в его кристалле появилось изображение капитана Домициано. “Вражеские драконы стремительно летят с востока”, – доложил командир эскадрильи.

Сабрино посмотрел в ту сторону. Конечно же, он сам их увидел. “Вернемся к нашим собственным людям”, – сказал он. “Мы можем защитить их, а они могут защитить нас своими тяжелыми палками. И теперь, вместо того чтобы лагоанцы нападали на наших солдат на земле, мы нападем на их. Попытаются пустить нам пыль в глаза, не так ли?”

“Мы уже преподали им хороший урок”, – сказал Домициано.

“Так и есть”, – согласился Сабрино, махнув крылу, чтобы прервать атаку лагоанцев. “Мы научили их магии, которую используют шаманы народа льда, не так хороша, как они думали”.

“Мы должны посмотреть, сможем ли мы сами найти несколько дружественных шаманов и использовать это вместе со всем остальным, что у нас есть”, – сказал капитан Домицианос. Сабрино начал говорить ему, что это не что иное, как глупость. Он остановился с невысказанными словами. Чем больше он думал об этой идее, тем лучше ее продвигал.

Где-то над сержантом Иштваном и его товарищами светили луна и звезды. Однако он не мог видеть их, за исключением кратких, рассеянных шагов по верхушкам деревьев, когда он полз на четвереньках. Он знал, что они смотрели вниз на весь мир. Казалось, что бескрайние леса западного Ункерланта покрывают весь мир. Он был в них, казалось, целую вечность, но на это были причины.

С расстояния в несколько футов Сони прошептал: “Хорошо, что нам не нужно видеть, куда мы идем, по крайней мере, какое-то время”.

“Да”. Иштван усмехнулся и шмыгнул носом. “Вместо этого мы можем следовать за своим носом”.

Кун был по другую сторону от Иштвана. Он сказал: “Пахнет намного лучше, чем все, что в последнее время готовили наши повара”.

Кун всегда мог найти, на что пожаловаться. Как часто, так и нет, Иштвану казалось, что он жалуется, услышав собственный голос. На этот раз он подумал, что Кун был абсолютно прав. Насыщенный мясной запах, который доносился из открытого горшка где-то впереди, привлек бы его, как перетертые соломинки с запахом янтаря и кусочки пергамента, даже если бы его отряд не был отправлен в ночной рейд против передовых позиций короля Свеммеля.

Один из других солдат отделения издал почти беззвучное шипение: “Впереди их огонь”.

Иштван не видел света, пока не пробрался за ствол сосны, такой огромной, что, возможно, она стояла там с того дня, как звезды выбрали дьендьосцев из всех народов мира как народ, который они считали своим. Как только он заметил это, он двигался еще медленнее и осторожнее, чем раньше. Ункерлантцы снова и снова доказывали, что они более разбираются в лесу, чем его соотечественники. Последнее, чего он хотел, это отдать игру своим товарищам, и у него появился шанс украсть это рагу.

Свет костра впереди притягивал его более точно, чем восхитительный запах, исходящий из горшка. Он растянулся на животе за кучей веток и уставился на горстку ункерлантцев, собравшихся вокруг своего маленького костра. Они выглядели более настороженными, чем ему хотелось бы; один из них сидел на приличном расстоянии от огня, спиной к огню и с палкой на коленях: без сомнения, их дозорный.

Он должен быть первым, кого мы убьем, подумал Иштван. Если мы уничтожим его, не производя никакого шума, мы сможем избавиться от остальных козлоедов намного проще. Он не мог передать приказ дальше, даже шепотом – слишком рискованно. Он надеялся, что солдаты из его отделения смогут разобраться во всем сами. Люди, которые не могли произвести такого рода вычисления, в основном были мертвы к настоящему времени.

Один из ункерлантцев подошел к огню и помешал в котелке большой железной ложкой. Другой задал ему вопрос на своем гортанном языке. Прежде чем первый парень ответил, он облизал ложку. Затем ухмыльнулся и кивнул. Если это не означало, что рагу готово ...

Желудок Иштвана подумал, что это именно то, что это означало. Рычание, исходившее из его живота, могло исходить от голодного волка. Он бросил тревожный взгляд в сторону ункерлантцев на поляне. Атаки могли заканчиваться по-разному, но он никогда не слышал о том, чтобы кого-то выдало урчание в животе.

Тревога пробежала по нему, когда один из солдат Свеммеля посмотрел в его сторону.

Меня здесь нет, подумал он так громко, как только мог. Ты этого не слышал. Через мгновение Ункерлантец отвел взгляд. Иштван даже не осмелился вздохнуть с облегчением.

Очень медленно он поднял свою палку к плечу. Он ясно выстрелил во вражеского часового. Он не мог предположить, что кто-то из его товарищей сделал это. Если бы ему удалось сбить парня с ног, остальные солдаты отделения восприняли бы это как сигнал стрелять по другим ункерлантцам. Если бы все шло как надо, поляна – и котелок для приготовления пищи – были бы их в считанные минуты.

Если что-то пойдет не так ... Иштван не стал зацикливаться на этом. Он видел, как слишком много всего шло не так с тех пор, как его забрали из его долины в армию.Все, что ты мог сделать, это извлечь из них максимум пользы.

Его палец скользнул к отверстию для касания у основания палки.Часовой из Ункерлантера наклонился вперед, внезапно насторожившись. Он поднял руку, указывая в лес, но не в сторону Иштвана, а примерно туда, где должен был находиться Сони.

Иштван выстрелил в него. Луч попал Ункерлантцу прямо перед правым ухом. Он повалился вперед, мертвый, прежде чем смог закончить свое движение.Его палка издала лишь небольшой стук, когда выпала у него с колен.

Но этого удара было достаточно, чтобы заставить нескольких солдат у костра повернуть головы в его сторону. Ункерлантцы издали пару испуганных воплей, прежде чем шквал лучей из леса сразил их наповал. Иштван и его товарищи бросились вперед, на свет костра, чтобы прикончить их ножами.

Все закончилось быстрее, чем Иштван мог себе представить. Он и его товарищи по команде оттащили трупы в серых туниках подальше от костра. “Это наше место”, – радостно сказал он. “Как и это рагу”.

Никто не приветствовал. Это могло бы привлечь ункерлантцев на площадь. Но за спутанными рыжевато-коричневыми бородами расплылись широкие улыбки. Как один человек, йонгиози достали свои жестяные наборы для приготовления каши. Иштван схватил железную ложку, которая все еще торчала из кастрюли. Он занимал здесь самый высокий ранг, поэтому имел право служить другим солдатам в соответствии с тем, насколько хорошо они сражались.

Насколько он мог судить, все сражались великолепно. И в котелке было много тушеного мяса: больше, чем ункерлантцы могли бы съесть сами, он был уверен. Он выкладывал ложкой морковь и лук, большие куски турнепса и еще большие куски мяса, все в густом соусе, который говорил о том, что юнкерлантеры готовили его очень, очень долго.

“Бенцур”, – крикнул он одному из солдат, – “съешь свое на обратном пути в лагерь роты. Скажи капитану Тивадару, что мы приняли это решение. Скажи ему, что мы оставим немного того, что в горшочке, и для него тоже ”.

“Есть, сержант”, – сказал Бенцур с большим куском мяса во рту. “Кажется позорным тратить такие вкусные продукты на офицеров, но что вы можете сделать?” Он ускользнул в лес, направляясь на запад, в том направлении, откуда пришли дьендьосцы.

Иштван также отправил Сони и еще одного солдата в лес на восток, чтобы предупредить, если ункерлантцы контратакуют. Затем он, к счастью, устроился у костра и начал сам накладывать тушеное мясо.

“Не отказался бы запить это элем или медовым вином”, – сказал он. “В них слишком много соли”. Говоря это, он ухмыльнулся; слишком много соли или нет, но это была еда получше, чем он мог бы получить от поваров, сопровождавших йонгиозную армию.

В том же духе и даже с такой же усмешкой Кун сказал: “И мне все равно, как долго они готовили эту баранину, ее было недостаточно долго. С таким же успехом можно жевать старую одежду”.

“Да, оно довольно жесткое”, – согласился Иштван. “Но ты уверен, что это баранина? По-моему, оно больше похоже на говядину”.

“Раньше я думал, что весь твой вкус – у тебя во рту, сержант”, – сказал Кунсайд, с наслаждением вонзая свою колючку. “Теперь я вижу, что у тебя там тоже ничего нет”.

“Идите вперед и спорьте, вы двое”, – сказал один из рядовых солдат. “Клянусь звездами, меня не волнует, что это горная обезьяна. Что бы это ни было, оно намного лучше, чем пустое. Он сделал еще один глоток.

Иштван едва ли мог с этим спорить. Его собственная жестянка для каши разварилась с поразительной скоростью. Он прокладывал себе путь ко второй порции, когда из леса вышел Бенцур, капитан Тивадар прямо за ним. Иштван вскочил на ноги и отдал честь. Тивадар заметил трупы на границе света костра и кивнул. “Отлично прожарено”, – сказал он. “И это рагу действительно вкусно пахнет”.

“Отведайте, сэр”, – сказал Иштван. “Может быть, вы скажете нам, что это такое. Я говорю, что это говядина, Кун думает, что это баранина”.

“Что я думаю, так это то, что вы, ребята, не можете быть очень сообразительными, если не знаете, что входит в рагу”, – сказал командир роты. Он протянул свой набор для приготовления пищи. “Дай мне немного, и я скажу тебе, что я думаю”.

После того, как Иштван наполнил банку тушеным мясом, Тивадар понюхал его, оглядел и потыкал в кусочки мяса кончиком ножа. Он проткнул дона копьем, начал подносить его ко рту, а затем заколебался. Кун сказал: “Не беситесь, капитан. Судя по тому, как ты играешь с этим, любой бы сказал, что ты думал, что это козел или что-то в этом роде ”.

Тивадар больше не улыбался. Он положил кусок мяса обратно в форму для каши, затем поставил банку на место. “Капрал, боюсь, я действительно думаю, что ... Во всяком случае, я думаю, что это может быть так. Вы знаете, ункерлантцы едят козлятину. Это не говядина – я готов поклясться в этом – и я не думаю, что это баранина тоже ”.

Глаза Куна за линзами очков расширились. Живот Иштвана дернулся, как корабль в шторм. “Козел?” – сказал он тихим, больным голосом.Ужас, который наполнило это слово, был на лицах каждого другого солдата в отряде. Иштван не стал бы есть козлятину, даже если бы умирал с голоду и сел посреди стада зверей. Ни один дьендьосец не стал бы. Козы ели грязь и были развратными животными, что делало их непригодными для прикосновений расы воинов.Только извращенцы и преступники доказывали, кем они были, прикасаясь к козлиной плоти и изолируя себя от всех своих соотечественников.

И теперь он это сделал, или мог бы сделать. И он тоже съел это с удовольствием. Он проглотил. Потом он больше не глотал. Он бежал к краю поляны, которую отделение отняло у ункерлантцев. Он упал на колени, наклонился вперед и засунул палец себе в горло. Все это пришло к нему в сильном приступе тошноты, который вызвал у него головокружение и слабость.

Кун опустился на колени рядом с ним, его тоже вырвало. Бенцура вырвало в нескольких футах от него. Всех в отделении вырвало вкусной, но запретной плотью.

Но этого было недостаточно. Слезы в его глазах, в носу горит и он полон кислой вони рвоты – той же мерзкой кислинки, которая наполняла его рот – Иштван знал, что этого недостаточно. Он поднялся на ноги и, пошатываясь, направился к капитану Тивадару. “Очисти меня снова, сэр”, – прохрипел он – его горло тоже горело.

“И я”. Снова Кун был прямо за ним. “Сделай меня чистым снова. Я осквернил себя, и я стою грязный под звездами”. Остальные солдаты вторили им.

Лицо Тивадара было серьезным. Он был бы в пределах своего права повернуться спиной и уйти. Он мог бы оставить отделение изгоем и бродить по непроходимому лесу без какой-либо дальнейшей помощи, пока ункерлантцы или их собственные честные соотечественники не перебьют их. Но он этого не сделал. Медленно он сказал: “Вы сами не убивали козла и сознательно не ели его”.

Иштван и его товарищи кивнули с трогательным рвением. Все это было правдой. Возможно, этого было недостаточно, но это была правда. “Очистите меня снова, сэр”, – прошептал он. “Пожалуйста, очисти меня”. Сони и другой часовой вышли из леса, умоляя, как умолял он и остальные члены отделения.

Капитан Тивадар снова вытащил свой нож. “Дай мне свою руку”, – сказал он Иштвану. “Твою левую – она будет меньше мешать тебе”. Иштван сделал. Тивадар полоснул его по голове. Иштван стоял молча и непоколебимо, приветствуя яркую боль. Только когда Тивадар сказал: “Перевяжи это сейчас”, он пошевелился. Если бы Тивадар приказал ему пустить ране кровь, он бы сделал и это.

Одного за другим Тивадар очистил остальных солдат. Никто из них не дернулся и не вскрикнул. Перевязывая себя, Иштван знал, что будет носить кару до конца своих дней. Ему было все равно. Он мог потерять худший шрам на своей душе. Это имело гораздо, гораздо большее значение.

Маркиз Баластро удобно устроился на подушках, которые заменяли мебель в кабинете Хаджаджа. “Ну что, ваше превосходительство, – сказал альгарвейский министр Зувейзе, – разве вы не гордитесь собой за то, что взяли в плен оборванцев-каунианцев?”

“На самом деле, да”, – холодно ответил Хаджадж. “Я думал, было совершенно ясно, что взгляды моего короля на проблему этих беженцев сильно отличаются от взглядов вашего государя”.

“Ясно?” Баластро кивнул. “О, да, это так. Но это все еще неприятно королю Мезенцио, который приказал мне разъяснить это и вам ”.

Вежливость Хаджжаджа стала еще более холодной. “Я благодарю вас”, – сказал он, склонив голову. “Теперь, когда вы доставили послание вашего повелителя, я полагаю, у вас здесь больше нет дел. Возможно, я увижу вас снова при более счастливом случае. А пока, хорошего дня”.

Баластро поморщился. “Клянусь высшими силами, сэр, я знал дантистов, которые обращались со мной более мягко, чем вы”.

“Ты сейчас говоришь от своего имени или как человек Мезенцио?” Спросил Хадджаджадж.

“Для себя”, – ответил Баластро.

“Тогда, если я обращаюсь к Баластро, а не к министру Мезенцио – который, в конце концов, может быть кем угодно, – я скажу, что ваш дантист – подходящая кандидатура, потому что иметь дело с министром Мезенцио – все равно что вырывать зубы”.

“Что ж, если вы думаете, что министру иностранных дел короля Мезенцио легко иметь дело с министром иностранных дел Зувейзи – который, как вы говорите, может быть кем угодно – вам лучше подумать еще раз, ваше превосходительство”, – сказал Баластро. “Я верил, что наши королевства должны были быть союзниками”.

“Сородичи”, – сказал Хаджадж, восхищаясь точностью алгарвианского языка; на зувайзи было бы труднее провести различие. “У нас уже была эта конкретная дискуссия раньше”.

Вздох Баластро, казалось, начался с его сандалий. “Мы долгое время были друзьями, ты и я. Наша сторона выигрывает эту проклятую войну. Почему мы ссоримся больше, чем когда-либо, когда времена были для нас тяжелее?”

“Мы тоже обсуждали это раньше”, – ответил Хаджадж. “Ответ таков: потому что от некоторых поступков Алгарве у меня кровь стынет в жилах.Я не знаю, как выразить это более ясно, чем это ”.

“Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы победить”, – сказал Баластро. “Скоро у нас будет Сулинген и вся киноварь на холмах за ним. Тогда посмотрим, как Кингсвеммель продолжит сражаться с нами ”.

“Разве я не слышал эту же песню, которую пели о Котбусе, чуть меньше, чем год назад?” Спросил Хаджжадж. “Альгарвейцы иногда хвастаются тем, что они сделают, а не тем, что они уже сделали”.

Баластро с трудом поднялся на ноги. Это означало, что Хаджадж тоже должен был встать, даже если его суставы скрипели. Кланяясь, Баластро сказал: “Вы очень убедительно объясняете, что я пришел с пустым поручением. Возможно, в другой раз у нас получится лучше”. Он снова поклонился. “Не нужно меня провожать. Поверь мне, я знаю дорогу”. Уходит с таким видом, словно армии Алгарве захватили Котбус, Сулинген и Глогау тоже.

Секретарь Хаджжаджа просунул голову в кабинет с вопросительным выражением на лице. “Уходи”, – прорычал министр иностранных дел Зувейзи. Его секретарь исчез. Хаджадж нахмурился, злясь на себя за то, что позволил своему темпераменту проявиться.

Несколько минут спустя секретарь вошел снова. “Ваше превосходительство, один из помощников генерала Ихшида хотел бы поговорить с вами, если вы доступны для него”.

“Конечно, Кутуз”, – сказал Хаджжадж. “Впусти его. И мне жаль, что я набросился на тебя минуту назад”.

Кутуз кивнул и вышел, не сказав ни слова. Через мгновение он вернулся со словами: “Ваше превосходительство, здесь капитан Ифранджи”.

Ифранджи был интеллигентного вида офицером, чья средне-коричневая кожа и выдающийся нос наводили на мысль, что у него, возможно, был один или два Ункерлантера ближе к корням его генеалогического древа. Он нес большой конверт из грубой бумаги: нес его очень осторожно, как будто он мог укусить его, если бы он не присматривал за ним. Когда Кутуз принес чай, вино и пирожные, капитан взял две порции и один символический кусочек и выжидающе посмотрел на Хаджаджа.

С улыбкой Хаджадж спросил: “Вас что-то беспокоит, капитан?”

“Да, ваше превосходительство, кое-что есть”, – ответил Ифранджи, не улыбнувшись в ответ. Он постучал по конверту указательным пальцем. “Могу я показать вам, что у меня здесь?”

“Пожалуйста”. Хаджжадж открыл ящик стола, достал очки для чтения и поднял их, вопросительно подняв бровь. Ифранджи кивнул.Хаджжадж водрузил очки на нос.

Ифранджи вскрыл конверт и вытащил сложенный, довольно потрепанный листок. Он передал его Хаджаджу, который вскрыл его и прочитал,

ФОРМИРОВАНИЕ ЗАКОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА ЗУВАЙЗЫ. По соглашению с рядом знати Зувайзы и с солдатами Зувайзы, которые отказываются дальше сражаться за свой коррумпированный режим, в городе Музайрик было сформировано новое правительство Зувайзы -реформированного княжества Зувайза – под управлением принца Мустанджида.Всех зувейзинов призывают присягнуть на верность Реформированному княжеству и отказаться от безумной и дорогостоящей войны, которую разбойники Бишаха вели против Ункерланта.

“Так, так”. Хаджжадж посмотрел поверх очков на капитана Ифранджи. “В свое время меня называли очень многими именами, но никогда прежде разбойником. Полагаю, я должен быть польщен”.

Губы Ифранджи сложились в неодобрительную линию. “Генерал Ихшид придерживается более серьезного взгляда на это дело, ваше превосходительство”.

“Что ж, когда вы принимаетесь за дело, я тоже принимаюсь”, – признался министр иностранных дел Зувейзи. Он снова перечитал листовку. “Здесь больше тонкости, чем я ожидал от Свеммеля. До сих пор он всегда говорил, что Зувайзе вообще незачем существовать как королевству. Теперь он, похоже, довольствуется тем, что превращает нас в марионеток, дергая за ниточки ручного принца ”.

“Даже так”, – сказал Ифранджи, кивая. “Генерал Ихшид не знает дворянина по имени Мустанджид и понятия не имеет, из какого клана он может происходить. Он поручил мне спросить, сделал ли ты это ”.

Хаджжадж подумал, затем покачал головой. “Нет, это имя мне тоже незнакомо. Ихшид знает наши кланы так же хорошо, как и я, я уверен”.

“Он сказал, что никто не знал их так хорошо, как вы, сэр”, – ответил Ифранджи.

“Он льстит мне”. И Хаджжадж был польщен, что не означало, что он счел похвалу фальшивой. Он подумал еще немного. “Я предполагаю, что юнкерлантцы нашли какого-нибудь торговца или пленника и предоставили ему выбор между тем, чтобы лишиться головы или стать фальшивым принцем. Или, возможно, никакого принца Мустанджида вообще нет, только имя на рекламных плакатах, чтобы соблазнить наших солдат ”.

“Соблазнение – это то, что касается генерала Ихшида”, – сказал Ифранджи. “Его мысль совпала с вашей: король Свеммель раньше не прибегал к подобной уловке”.

“О чем нам еще беспокоиться?” Спросил Хаджжадж. “Неужели наши солдаты бросают свои палки и толпами переходят на сторону короля Свеммеля?”

“Ваше превосходительство!” Возмущенный упрек прозвучал в голосе Ифранджи. “Конечно, нет. Мужчины ведут себя так, как они всегда вели”.

“В таком случае, Ихшиду не о чем особо беспокоиться, не так ли?” – сказал Хаджадж. Он чувствовал, что Ихшиду не о чем особо беспокоиться, пока война идет хорошо. Если что-то пойдет не так, кто мог предположить, что может произойти?

Ифранджи сказал: “Неужели мы ничего не можем сделать на дипломатическом фронте, чтобы ослабить силу этих рекламных листовок?”

“Я не думаю, что король Свеммель примет официальный протест”, – сухо сказал Хаджадж, и помощнику генерала Ихшида пришлось кивнуть. Хаджжадж продолжал: “Наши люди знают, что ункерлантцы сделали с нами за прошедшие годы. Они также знают, что сделало с нами вторжение ункерлантцев пару лет назад. Это наша лучшая гарантия, что никто не захочет иметь ничего общего с этим реформированным княжеством ”.

Теперь капитан Ифранджи выглядел более счастливым. “Это хорошее замечание, сэр. Я должен передать ваши слова обратно генералу”. Он потянулся за листовкой.Хаджжадж протянул ему письмо, и он сложил его и положил обратно в конверт.Затем он поднялся на ноги, что означало, что Хаджжадж должен был сделать то же самое. Они обменялись поклонами; Хаджжадж щелкнул в ответ. Ифранджи, молодой и прямой, поспешил прочь.

Со вздохом Хаджжадж откинулся на подушки за своим низким письменным столом.Он отпил финикового вина, оставленного почти нетронутым во время ритуала гостеприимства. На его лице застыло хмурое выражение, которое вывело Кутуза из себя, когда его секретарь заглянул после ухода Ифранджи. Хаджжадж не знал, что он казался таким мрачным. “Свеммелю не пристало пробовать что-то новое”, – пробормотал он себе под нос. Сама по себе эта уловка не казалась опасной; во всяком случае, она могла бы даже помочь настроить зувайзинов против господства ункерлантцев. Но, если бы Свеммель попробовал что-то новое, кто мог бы сказать, что он не попробовал бы другое, которое могло бы оказаться более эффективным?

Без сомнения, король Шазли услышал о реформированном княжестве Зувайза от генерала Ихшида. Хаджжадж все равно обмакнул ручку чернилами и приложил ее к бумаге.Он был уверен, что король спросит его мнение, и он будет хорошо выглядеть в глазах своего повелителя, если выскажет его до того, как его спросят.

Он почти закончил, когда ужасный грохот над головой заставил его руку дернуться. Уставившись в потолок, он нацарапал слово, которое испортил. Грохот продолжался и продолжался. “Qutuz!” Раздраженно позвал Хаджжадж. “Что это за отвратительный шум? Неужели ункерлантцы сбрасывают на нас молотки вместо яиц?”

“Нет, ваше превосходительство”, – ответил его секретарь. “Кровельщики сейчас делают ремонт для защиты от зимних дождей”.

“Неужели они?” Хаджжадж знал, что в его голосе прозвучало изумление. “Воистину, его Величество – могущественный король, раз смог вытащить их до острой необходимости. Я слишком хорошо знаю, что большинству людей трудно убедить их выступить даже в случае крайней необходимости ”. Изо всех сил стараясь не обращать внимания на хлопки и грохот, он написал предложение, затем передал бумагу Кутузу. “Пожалуйста, отнесите это секретарю его Величества. Скажи Ему, что король должен увидеть это сегодня ”.

“Слушаюсь, ваше превосходительство”. Как Ифранджи до него, секретарь Хаджаджа поспешил прочь.

Министр иностранных дел Зувейзи допил кубок финикового вина и налил себе еще. Обычно сдержанный человек, Хаджадж почувствовал желание напиться. “Алгарве или Ункерлант? Ункерлант или Альгарве?” пробормотал он. “Сверхъестественное, какой ужасный выбор”. Его союзниками были убийцы. Его враги хотели уничтожить его королевство – и сами были убийцами.

Он хотел, чтобы зувейзины могли прорыть канал у основания своего пустынного полуострова, поднять паруса и уплыть подальше от континента Дерлавай и всех его проблем. Если это означало взять с собой нескольких каунианских беженцев, он был готов подвезти их.

Однако, если бы он смог уплыть, Дерлавай, вероятно, приплыл бы за ним и его королевством. Так уж устроен был мир в те дни.

“Реформированное княжество Зувайза”. Хаджжадж попробовал слова на вкус, затем покачал головой. Нет, это прозвучало не совсем так. Король Свеммель не придумал, как заинтересовать зувейзинов в предательстве собственного правительства – во всяком случае, пока. Но сможет ли он, если продолжит попытки? Хаджадж не был уверен. То, что он не был уверен, беспокоило его больше, чем что-либо еще во всем этом деле.

Хотя Бембо и не мог прочитать всего послания, написанного широкими мазками побелки на кирпичной стене, он сердито уставился на него. Он мог сказать, что в нем было слово «Альгарвейцы». Ни одно замаскированное сообщение, содержащее это слово в Громхеорте, вряд ли содержало комплимент.

Бембо схватил первого попавшегося фортвежанина и потребовал: “Что это говорит?” Когда смуглый бородатый мужчина пожал плечами и развел руками, показывая, что не понял вопроса, констебль сделал все возможное, чтобы перевести его на классический каунианский.

“А”. Лицо фортвежца озарилось пониманием. “Я могу сказать тебе это”. Он говорил по-кауниански лучше, чем Бембо. Почти любой, кто говорил по-кауниански, говорил на нем лучше, чем Бембо.

“Продолжай”, – настаивал Бембо.

“Здесь говорится, ” фортвежец говорил с явным удовольствием, – что алгарвианские шимпанзе должны вернуться туда, откуда они пришли”. Он снова развел руками, на этот раз демонстрируя невинность. “Я этого не писал. Я только перевел. Ты спросил”.

Бембо толкнул его так, что он едва не свалился в канаву. К разочарованию констебля, это не совсем так. Он сделал движение, как будто хотел схватить дубинку, которую держал в руке. “Заблудился”, – прорычал он, и впередсмотрящий исчез. “Сутенер”, – пробормотал Бембо по-кауниански. Он перешел на альгарвейский: “Нужен один, чтобы узнать другого”.

Прежде чем идти дальше, он плюнул на граффити. Какой-то житель Фортвега или кто-то другой возомнил себя героем за то, что среди ночи прокрался с малярной кистью. Бембо подумал, что фортвежец, кем бы он ни был, не что иное, как проклятая помеха.

Полдюжины фортвежцев в одинаковых туниках шли по улице ему навстречу. Через мгновение он понял, что они принадлежали к бригаде Плегмунда. Он следил за ними настороженно, так же, как следил бы за множеством злобных собак, бегающих по окрестностям фермы. Они были полезными существами, в этом нет сомнений, но также и подвержены опасности. И, судя по тому, как они смотрели на него, они думали о том, что прямо сейчас они опасны.

Он убрался с их пути, прежде чем полностью осознал, что делает. Они поняли это достаточно быстро; двое из них рассмеялись, прыгая мимо. У него горели уши. Предполагалось, что фортвежцы не должны были запугивать альгарвейцев – все должно было быть наоборот.

“Черт бы их побрал”, – пробормотал Бембо себе под нос. “Они недостаточно платят, чтобы быть героями”. Он засмеялся мерзким смехом. Они, несомненно, платили этим молодым головорезам из бригады Плегмунда недостаточно, чтобы они тоже были героями. Все, что ему нужно было сделать, это выбить асфальт здесь, в Громхеорте. Фортвежцев отправили бы на запад сражаться с солдатами короля Свеммеля. Возможно, из них и не получилось бы героев, но многие из них в конечном итоге погибли бы.

Так им и надо, подумал Бембо. Пусть теперь смеются. Довольно скоро они будут смеяться другой стороной рта.

Как только он скрылся за углом от людей из бригады Плегмунда, он снова начал важничать. Почему бы и нет? Никого, кто видел, как он смущался, сейчас поблизости не было. Насколько он был обеспокоен, то, что произошло там, с таким же успехом могло относиться ко временам Каунианской империи.

Как только эта мысль пришла ему в голову, он увидел каунианца на улице. Он потянулся за своей дубинкой. Женщина из Форт-Уэджа, которая видела его и блондинку, крикнула по-альгарвейски: “Заставь его пожелать, чтобы силы внизу овладели им, а не тобой!”

“Не волнуйся, милая”, – ответил Бембо, хотя женщина была на десять лет старше его, бесформенная и невзрачная в придачу. Она стала еще уютнее, когда улыбнулась, что она и сделала сейчас. Впрочем, Бембо не пришлось долго смотреть на нее. Он переключил свое внимание – и свой гнев – на каунианца. “Ты здесь! Да, ты, жалкий сын шлюхи! Кто выпустил тебя из твоей конуры?”

Женщина из Фортвежья захихикала, захлопала в ладоши и радостно обняла себя. Она жадно смотрела. Если с каунианкой случится что-нибудь ужасное, она хотела посмотреть. Блондин, как оказалось, говорил по-альгарвейски. Кланяясь Бембо, он сказал: “Я сожалею, сэр”.

“Извинение – это еще не все”. Бембо двинулся на него, подняв дубинку. Женщина из форта снова хлопнула в ладоши. “Извинение" – это еще не начало фразы, ” прорычал констебль. “Я уже спрашивал тебя однажды, что ты делаешь, разгуливая на свободе?" Это не твоя часть Громхеорта, и ты заплатишь за то, что суешь свой нос не в ту часть, которая есть ”.

“Делай со мной, что хочешь”. Каунианин снова поклонился. На этот раз он продолжал смотреть вниз, на булыжники. “Моя дочь больна. Ни у кого из аптекарей Каунианы нет лекарства, в котором она нуждается. И поэтому, ” он пожал плечами” – я вышел наружу, чтобы найти его. Если бы у вас была дочь, сэр, разве вы не поступили бы так же?”