Текст книги "Сквозь тьму (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 47 страниц)

С тех пор как он выбрался из округа Кауниан, скорее всего, он уже подкупил одного альгарвейского констебля. Бембо был уверен в этом так же, как в своем собственном имени. “У тебя остались какие-нибудь деньги?” – требовательно спросил он.

“Да, немного”, – ответила блондинка, и фортвежанка издала сердитый, сорванный визг. Каунианин продолжал: “Однако, если тебе все равно, я думаю, что предпочел бы потерпеть побои. Мне понадобятся деньги на дополнительные лекарства и на еду”.

Бембо уставился на него. Либо блондин был серьезен, либо он просто придумал самый нелепый план избежать побоев, о которых Бембо когда-либо слышал. Он не знал, восхищаться ли смелостью этого парня или избить его до полусмерти, чтобы научить его больше не заниматься подобной ерундой.У фортвежанки не было сомнений. “Ударь его!” – крикнула она во всю мощь своих легких. “Он это заслужил. Он сам так сказал. Ударь его!”

Неохотно – он не хотел делать ничего из того, что предлагала шумная женщина, – Бембо решил, что должен преподать каунианцу урок. Если блондинам придет в голову мысль, что они могут пристыдить альгарвейцев, чтобы те оставили их в покое, кто мог предположить, сколько неприятностей они доставят? И вот, подняв дубинку, он двинулся на блондина.

Он надеялся, что каунианин убежит. Парень был тощим и выглядел проворным. Констебль не был похож на того, кто смог бы его поймать. Он мог доказать собственную свирепость и все равно не победить человека, который не сопротивлялся.

Но каунианин просто стоял там и ждал. Бембо не смягчился.Вместо этого он разозлился. Дубинка с глухим стуком опустилась на спину каунианца. Блондин хрюкнул, но устоял на ногах. Это еще больше разозлило Бембо. Его следующий удар раскроил каунианцу скальп.

И это оказалось для блондина невыносимым. Взвыв от боли, он повернулся и убежал. Его брюки хлопали у лодыжек. Бембо попытался пнуть его в зад, но промахнулся. Он бежал за ним полквартала. К тому времени он задыхался; сердце колотилось в груди. Он замедлил шаг, затем остановился.Он выполнил свой долг.

“Ты должен был выстрелить в него!” – крикнула женщина из Фортвежии. “Это было бы ему на руку”.

“О, заткнись, старая карга”, – сказал Бембо, но не очень громко. Он больше не хотел, чтобы она на него визжала. Чего он хотел, так это простого, спокойного тура в ритме, тура, в котором ему ничего не нужно было делать, кроме как зайти в какие-нибудь известные ей магазинчики, чтобы выпросить пару бокалов вина, пирожных, сосисок и чего угодно еще, чего бы ему ни захотелось. Он вздохнул. То, через что он прошел, было слишком похоже на работу. А его день еще и наполовину не закончился.

Через несколько кварталов он пришел в парк, где они с Орасте хадмет убили пьяного каунианского мага. Сейчас был день, а не середина ночи, и все – или, по крайней мере, большинство – каунианцев были заперты в своем собственном районе в настоящее время. С другой стороны, парк был еще более ветхим, чем несколько месяцев назад. Никто не потрудился подстричь траву или подстричь сорняки. Он с трудом мог различить мощеные дорожки, по которым они с Орасте ходили.

Он хотел пройти через парк так же сильно, как хотел бы сражаться с ункерлантцами бок о бок с людьми из бригады Плегмунда. Он стоял на краю в нерешительности. Налетел порыв ветра и обвил длинные стебли травы вокруг его лодыжек, как будто пытаясь втянуть его внутрь. Он издал звук отвращения и отскочил назад.

Но так не годилось. Он понимал это, каким бы несчастным ни делало его это знание. Сержанту Пезаро было бы что сказать, если бы он выполнял свою работу. И если Пезаро не просто разоблачил его, но и сообщил своему начальству, Бембо знал, что его могут отправить в Ункерлант. И вот, с драматическим вздохом, он углубился в парк.

Сухая трава хрустела под его сандалиями. Конечно же, оставаться на тропинках было почти невозможно. Сорняки и кустарники росли выше человеческого роста.Кое-где они вырастали выше человеческой головы. Когда Бембо оглянулся через плечо, он едва мог разглядеть улицу, с которой пришел. Если со мной здесь что-нибудь случится, нервно подумал он, никто не узнает в течение нескольких дней.

Это было не совсем правдой. Если бы он не вернулся со своей смены, люди отправились бы его искать. Но найдут ли они его достаточно скоро, чтобы принести ему какую-нибудь пользу? У него были свои сомнения.

Каунианский император из древних времен мог бы вершить суд на скамейках посреди парка, и никто снаружи ничего не узнал бы.Когда Бембо добрался до них, он обнаружил не каунианского императора, а пару фортвегианских ранкардов. Из-за своих неопрятных, лохматых бород и грязи они сделали парк своим домом.

Рука Бембо потянулась не к дубинке, а к короткой палке, которую он нес рядом с ней. Фортвежцы наблюдали за ним. Он кивнул им. Они не двигались. Он прошел мимо них. Их глаза следили за ним. Он не хотел поворачиваться к ним спиной, но и не хотел, чтобы они видели, что он напуган. В конце концов он перевернулся и ушел от них, как краб.

Шорох в кустах заставил его резко обернуться. Другой венгр, такой же чумазый и с сомнительной репутацией, как те двое на скамейках, замахал руками и крикнул: “Бу!”

Он хохотал как сумасшедший. То же самое сделали двое других пьяниц. “Ты тупоголовый засранец!” Бембо закричал. “Я должен был бы пустить тебе пулю в живот и позволить тебе умирать дюйм за дюймом за раз!” На самом деле, он не был уверен, что сможет стрелять по-фортвежски; его рука дрожала, как осенний лист на сильном ветру.

Парень, который напугал его, откашлялся и сплюнул. “О, беги домой к маме, малыш”, – сказал он на хорошем альгарвейском. “Ты, проклятый, не ходи туда, куда пускают взрослых”. Он снова рассмеялся.

“Убери свою мать!” Бембо все еще был слишком взволнован, чтобы держаться со своим апломбом, как подобает настоящему альгарвейцу.

Его пронзительный голос заставил всех фортвежцев рассмеяться. Он подумал о том, чтобы сжечь их. Он подумал о том, чтобы поджечь высокую траву, которая загораживала тропинки, в надежде поджарить их заживо. Единственное, что в этом было неправильным, это то, что он мог в конечном итоге поджарить и себя тоже.

Вместо этого, обругав всех пьяниц так мерзко, как только умел, он зашагал по тропинке к дальней стороне парка. Он прошел еще мимо двух фортвежцев, оба они спали, свернувшись калачиком, или были пьяны в стельку в траве, рядом с ними стояли банки со спиртным или вином. На одном была изодранная форма фортвежской армии.

Увидев это, Бембо рассмеялся, и он был уверен, что его смех был последним и лучшим. “Никчемные болваны!” – сказал он, как будто трое сзади, у скамеек, были все еще достаточно близко, чтобы услышать. “Это то, что ты получаешь. Это то, что получают все Forthweggets. И, о, клянусь высшими силами, ты когда-нибудь заслуживал этого”.

Каждый раз, когда Эалстан видел листовку, восхваляющую бригаду Плегмунда, ему хотелось сорвать ее со стены, к которой она была приклеена. Его не особо заботило, что случилось с ним потом – после того, что Сидрок сделал с его братом, и после того, как Сидроку это сошло с рук, потому что он присоединился к алгарвейским гончим, Эалстан жаждал мести любого рода.

Единственное, что удерживало его, был страх перед тем, что случится с Ванаи, если его схватят и бросят в тюрьму. Она зависела от него. Он никогда раньше не видел, чтобы кто-нибудь зависел от него. Напротив – он всегда зависел от своего отца и матери, и бедного Леофсига, и даже от Конберджа. Он не думал обо всем, что значила любовь к каунианской женщине, когда начал заниматься этим. Он мало о чем думал, кроме самого очевидного. Но теперь. . .

Теперь, будучи во многом сыном своего отца, он отказался уклониться от бремени, которое на себя взвалил. И вот, несмотря на то, что он хмурился при виде рекламных проспектов, он направился к квартире Этельхельма, больше ничего не делая. Хмурый вид не навлек бы на него неприятностей; большинство фортвежцев в Эофорвике хмурились, когда они проходили мимо плакатов, призывающих их присоединиться к бригаде Плегмунда.

Большинство, но не все. Пара парней примерно того же возраста, что и Эалстан, уставились на одну из рекламных брошюр, их губы шевелились, когда они читали ее простое сообщение. “Это было бы не так уж плохо”, – сказал один из них. “Проклятые ункерлантеры, если хотите знать мое мнение, не пожалеют хорошего пинка по яйцам”.

“О, да”. Его приятель кивнул; солнце отразилось от жира, которым он приподнял волосы достаточно высоко, чтобы придать ему дополнительный дюйм или около того кажущегося роста. Неприятно-сладкий запах жира не совсем перекрывал вонь, которая говорила о том, что ни он, ни его друг в последнее время не ходили в баню.Их туники тоже были грязными; если им когда-либо и везло, то сейчас им это не удавалось.

“Держу пари, тебя там хорошо кормят”, – сказал первый, и его друг снова кивнул.

Они оба смотрели на Эалстана, когда он проходил мимо. Ему не нужно было быть магом, чтобы прочитать их мысли: если бы они ударили его по голове и украли его поясную сумку, они могли бы также некоторое время хорошо питаться. Он выставил плечи вперед и позволил одной руке сжаться в кулак, как бы говоря, что он не будет легкой добычей. Двое голодных головорезов отвернулись, чтобы вместо этого понаблюдать за девушкой.

Когда Эалстан добрался до здания Этельхельма, швейцар еще раз осмотрел его, прежде чем впустить. В этой процветающей части Эофорвика его обычная туника казалась почти такой же поношенной и заслуживающей подозрения, как у молодых людей, которые смотрели на рекламный плакат. Но затем швейцар сказал: “Вы тот парень, который составляет отчеты для лидера группы, верно?”

“Это я”, – согласился Эалстан, и лакей расслабился.

Эалстан поднялся по лестнице. Как обычно, он сравнивал лестничную клетку в этом многоквартирном доме со своей собственной. Лестница здесь была чистой и покрытой ковром и не воняла вареной капустой или кислой мочой. Как и коридоры, в которые выходила лестница.

После того, как он постучал, Этельхельм открыл дверь и пожал ему руку, говоря: “Входите, входите. Добро пожаловать, добро пожаловать”.

“Спасибо”, – сказал Эалстан. Этельхельм жил более роскошно, чем его собственная семья в Громхеорте. Жизнь на широкую ногу была частью того, что сделало abandonleader тем, кем он был, в то время как бухгалтер, который делал то же самое, только заставил бы людей задуматься, не снимал ли он наличные со своих клиентов. Однако, даже если бы его отец был лидером абандендов, Эалстан сомневался, что Хестан стал бы щеголять своими деньгами.Высшие силы знали, что Эалстан не делал – не мог – выставлять себя напоказ.

“Вина?” Спросил Этельхельм. Когда Эалстан кивнул, музыкант принес ему какой-то чудесный золотистый напиток, который сверкал в кубке и вздыхал в его груди. Эалстану хотелось, чтобы Ванаи могла попробовать это. Называть это тем же именем, что и чайную, грубую дрянь, которую он принес домой, в их квартиру, вряд ли казалось справедливым. Этельхельм, судя по всему, воспринял это как должное. Это тоже вряд ли казалось справедливым. Лидер группы сказал: “Принести вам еще чаю и маленьких пирожных, чтобы мы могли притвориться, что мы голые черные зувейзины?”

“Нет, спасибо”. Эалстан рассмеялся. Этельхельм махнул ему на диван.Когда он сел, то утонул в мягких подушках. Борясь с комфортом, как он боролся с томлением, вызванным вином, он спросил: “И этот последний тур прошел хорошо?”

“Я думаю, что да, но тогда у меня есть ты, чтобы сказать мне, прав ли я”, – ответил Этельхельм. “Куда бы мы ни пошли, мы играли при аншлаговых залах. У меня есть большой кожаный мешок, полный квитанций, которые позволят вам выяснить, заработали ли мы какие-нибудь деньги, пока занимались этим ”.

“Если ты не заработал достаточно, чтобы заплатить мне, я буду недоволен тобой”, – сказал Эалстан.

Оба молодых человека рассмеялись. Они знали, что вопрос не в том, заработала ли группа Этельхельма деньги, а в том, сколько. Лидер группы и барабанщик сказали: “Я думаю, вы найдете достаточно в книгах для этого, и кто будет знать, действительно ли это там или нет?”

Для любого честного бухгалтера это было оскорблением. Хестан пришел бы в холодную ярость, услышав это, независимо от того, показывал ли он свой гнев.Эалстан простил Этельхельма, рассудив, что лидер группы не знает ничего лучшего. Он сказал: “Удивительно, что альгарвейцы позволяют тебе так много путешествовать”.

“Они думают, что мы помогаем сохранять все в тайне”, – ответил Этельхельм. “И будь я проклят, если в этом туре меня не слушало много альгарвейских солдат и функционеров. Им тоже нравится то, что мы делаем”.

“Неужели они?” Бесцветно спросил Эалстан.

“Да”. Этельхельм не заметил, как прозвучал голос Эалстана. Он был полон собой, полон того, что он и группа сделали. “Мы всем нравимся, всем во всем королевстве. И знаешь что? Я думаю, это чертовски замечательно”.

Медленнее, чем следовало, Эалстан осознал, что Этельхельм уже выпил изрядное количество вина. Это не помешало вспыхнуть его собственному гневу, и он не был так хорош в его сокрытии, как это сделал бы его отец. “Все,а?”

“Да, в этом нет сомнений”, – заявил Этельхельм. “Рабочие, сыновья и дочери дворян – новобранцы для Бригады, даже рыжеволосые, как я уже сказал.Все любят нас ”.

“Даже каунианцы?” Спросил Эалстан.

“Каунианцы”. Этельхельм произнес это слово так, как будто никогда его раньше не слышал. “Ну, нет.” Он пожал плечами. “Но это не наша вина. Если бы альгарвианцы позволили им послушать нас, они бы тоже полюбили нас. По крайней мере, я так думаю. Ты же знаешь, что многие из них не в восторге от фортвежской музыки ”.

“Я тоже”, – сказал Эалстан, вспомнив реакцию Ванаи, когда он пригласил ее на выступление группы.

“Но я готов поспорить, что мы бы понравились им в этом туре”. Этельхельм продолжила, как будто Эалстан сидел тихо. “Эти новые песни, которые мы записываем – не имеет значения, кто ты сейчас. Они тебе понравятся”.

Теперь Эалстан действительно сидел тихо. Последние песни Этельхельма понравились ему не так сильно, как предыдущие. У них все еще были зажигательные ритмы, которые в первую очередь сделали группу популярной, но слова были просто . . . словами. Им не хватало той остроты, из-за которой некоторые ранние мелодии Этельхельма цепляли Эалстана за уши и отказывались отпускать его.

Печально он сказал: “Дай мне тот пакет с квитанциями, о котором ты говорил, и я посмотрю, сколько смысла я смогу извлечь из этого”.

“Конечно”. Даже пьяный – как от вина, так и от собственной популярности – Этельхельм оставался очаровательным. “Позволь мне принести их тебе”. Он тяжело поднялся с дивана и вернулся в спальню, слегка покачиваясь при ходьбе.Он вернулся с обещанным кожаным мешком, который бросил к ногам Эалстана. “Вот так. Дай мне знать, как у нас обстоят дела, как только у тебя появится такая возможность, если ты будешь так добр ”.

“Я позабочусь об этом”, – пообещал Эалстан.

“Тогда скоро увидимся”, – сказал Этельхельм – увольнение, если таковое вообще было. Он не спросил о Ванаи, ни единого, единственного слова. Он не мог забыть ее; у него была превосходная память. Он просто ... не мог быть обеспокоен? Так это казалось Эалстану.

Он поднял мешок с квитанциями и направился к двери. Мешок казался чрезмерно тяжелым, как будто в нем было нечто большее, чем кожа и бумаги. Элстан задумался, не несет ли он там еще и дух Этельхельма. Он ничего не сказал об этом. Через некоторое время – как только он вышел из многоквартирного дома Этельхельма – он решил, что ему померещилось: мешок весил не больше, чем должен был.

Каждый мусорный бак, каждая канава по дороге домой предлагали новые возможности. Каким-то образом Эалстану удалось не отбросить мешок и не уронить его, а затем продолжить идти. Он был уверен, что ни одна красивая женщина, какой бы распутной она ни была, не могла пробудить в нем такого желания, как вид пустой, манящей урны. Но он устоял, хотя и сомневался, что Ванаи гордилась бы им за это.

Когда он кодированно постучал в дверь своей квартиры, Ванаи открыла ее и позволила ему проскользнуть внутрь. “Что у тебя там?” – спросила она, указывая на кожаный мешок.

“Мусор”, – ответил он. “Ничего, кроме мусора. И я даже не могу его выбросить, к несчастью”.

“О чем ты говоришь?” спросила она. “Это вещи Этельхельма, не так ли?”

“Конечно, это они. Чем еще они могли бы быть?”

“Тогда почему ты называешь их мусором?”

“Почему? Я скажу тебе почему”. Эалстан глубоко вздохнул и сделал именно это. Чем больше он говорил, тем больше возмущения и чувства предательства, которые ему приходилось скрывать, пока он был у Этельхельма, выплескивались на поверхность. К тому времени, как он закончил, он был практически в слезах. “Он зарабатывает все деньги в мире – во всяком случае, все деньги, которые остались в Фортвеге, – и его перестали волновать вещи, которые в первую очередь сделали его богатым”.

“Это... очень плохо”, – сказала Ванаи. “Это еще хуже, потому что в нем, вероятно, есть немного моей крови. Забыв о своем собственном роде...” Она поморщилась. “Вероятно, много каунианцев, которые хотели бы забыть себе подобных, если бы только фортвежцы и альгарвейцы позволили им.” Она на мгновение положила руку на плечо Эалстана, затем повернулась обратно к кухне. “Ужин почти готов”.

Эалстан ел в мрачном молчании, хотя Ванаи приготовила отличное куриное рагу. Обкусав последний кусочек мяса с куриной ножки, он выпалил: “Я боялся, что это случится с тех пор, как рыжеволосые впервые попросили его группу сыграть за Plegmund's Brigade, когда эти сукины дети тренировались за пределами Эофорвика”.

Ванаи сказала: “На самом деле это даже не измена. Он заботится о себе, вот и все. Многие люди поступали намного хуже”.

“Я знаю”, – сказал Эалстан. “Это все, что Сидрок тоже делал: я имею в виду, присматривал за собой. Так это начинается. Проблема в том, что это не так заканчивается ”. Он подумал о том, что случилось с Леофсигом. Затем он подумал о том, что может случиться с Ванаи. Он был зол. Теперь, внезапно, он испугался.

Девять

Как это часто случалось, когда Пекка была поглощена своей работой, стук в дверь заставил ее подпрыгнуть. Она пришла в себя с некоторым удивлением; пришло время отправляться домой, а это означало, что, скорее всего, там был ее муж. Достаточно уверенно Лейно стоял в коридоре. Только после того, как она обняла его, она осознала, каким мрачным он выглядел. “Что случилось?” спросила она. “Колдовство, создающее сквибсы вместо пожаров сегодня?”

“Нет, магия сработала настолько хорошо, насколько могла”, – ответил он. “Но они все равно закрывают мою группу, или большую ее часть”.

Предложение имело идеальный грамматический смысл. Для Пекки оно по-прежнему ничего не значило. “Зачем им это делать?” – спросила она. “Это безумие”.

“Может быть, и так, но, может быть, и нет”, – сказал Лейно. “Они так не думают.Они призывают почти каждого мага-практика, который является мужчиной моложе пятидесяти лет, на военную службу Семи Принцев – другими словами, в армию или флот.”

“О”. При этом слове Пекка сдулся, как вздутый свиной пузырь мог бы сдуться после булавочного укола. “Но как они сделают лучшее оружие, если пошлют чародеев сражаться?”

“Это хороший вопрос”, – согласился Лейно. “Другая сторона серебра в том, как солдаты могут сражаться без магов на передовой, чтобы защищать их и использовать заклинания против врага?”

“Но у нас не такая большая армия”, – сказал Пекка.

“Сейчас у нас нет, нет. Но мы собираемся”, – сказал Лейно. “Давай, пойдем пешком к стоянке фургонов. Нет смысла из-за этого поздно возвращаться домой, не так ли? Я не пойду туда ни сегодня, ни завтра. Впрочем, это ненадолго.Он направился по коридору к двери.

Пекка оцепенело последовала за ним. То, что Олавин пошел в армию, было чем-то особенным. Ее шурин продолжал оставаться банкиром. Он просто был бы банкиром для Куусамо, а не для себя и своих партнеров. Если Лейно пойдет на войну, он пойдет на войну по-настоящему.

Словно прочитав ее мысли, он сказал: “Знаешь, милая, мы только начинаем эту войну. Нам понадобится много солдат, чтобы сражаться и с Гонгами, и с альгарвейцами, а им понадобится много магов. Когда альгарвейцы разгромили Илихарму, это было предупреждением о том, насколько тяжелой будет эта битва. Если мы не отнесемся к этому серьезно, мы погибнем ”.

“Но откуда возьмутся новые вещи?” Повторила Пекка, когда ее муж придержал дверь открытой, чтобы она могла выйти на улицу.

Он закрыл дверь, затем пробежал пару шагов, чтобы догнать ее, когда они шли через кампус городского колледжа Каджаани. “От магов, которые не являются мужчинами моложе пятидесяти”, – ответил он. “От таких стариков, как ваши коллеги, и от женщин тоже. В конце концов, мы не альгарвейцы, чтобы считать женщин никчемными за пределами спальни”.

“Этого будет достаточно?” Спросила Пекка.

“Откуда я могу это знать?” Слишком разумно сказал Лейно. “Лучше бы этого было достаточно – это все, что я могу тебе сказать”.

Двое студентов, оба молодые люди, перешли им дорогу. Один из них оглянулся на Пекку. Это ничего не значило; это было не более чем взглядом, которым почти любой мужчина посмотрел бы на привлекательную женщину. Однако внезапно Пекка возненавидел его. Почему он не пошел в армию вместо Лейно?

Потому что он почти ничего не знает. Эта мысль эхом отозвалась в ее голове. Она посмотрела на своего мужа. Как несправедливо было уйти и оставить свою семью позади, потому что он потратил годы на то, чтобы овладеть сложным искусством. Предполагалось, что знания приносят награды, а не наказания. Пекка протянула руку и сжала руку Лейно так сильно, как только могла. Он сжал ее в ответ, кивая, как будто она сказала что-то, что он прекрасно понял.

На стоянке автофургона в центре кампуса собралась приличная толпа, ожидающая возвращения в свои дома в городе. Продавец газет вывел заголовки: “Альгарвейцы снова десятками насылают драконов на Сулинген!Город в огне! Говорят, тысячи погибших!”

“Если бы не Валмиерский пролив, это могли бы быть мы”, – сказал Пекка.

Лейно пожал плечами. “Нам трудно сражаться с Дьендьосом и Алгарве одновременно. Мезенцио будет нелегко воевать с нами, Лагоасом и Юнкерлантом. В любом случае, лучше бы ему этого не делать, иначе нам всем конец ”.

“Это так”. Но потом Пекка вспомнила, как она думала, что весь мир разваливается на части, когда альгарвейцы совершили свое колдовское нападение на Илихарму. “Но у нас тоже есть сомнения, что Мезенцио выброшен за борт”. И она бросилась к Лейно, боясь того, что случится, если он начнет войну против королевства, маги которого не моргнув глазом убивали сотни, тысячи – насколько она знала, десятки тысяч – чтобы получить то, что они хотели.

“Все будет в порядке”, – сказал Лейно, хотя у него было не больше уверенности в этом, чем у Пекки.

Она собиралась сказать ему об этом, когда подъехал караван с лей-линиями. Только пара человек вышла, один из них – седой ночной сторож, который патрулировал кампус городского колледжа дольше, чем Пекка был жив. Но даже куусаманцы, в большинстве случаев организованный народ, толкались и пихали локтями друг друга, когда забирались в машины.

Пекка обнаружила, что у нее есть свободное место. Лейно встал рядом с ней, держась за перила над головой. Фургон заскользил к центру города, а затем к жилым районам дальше на восток. Парень, сидевший рядом с Пеккаготом, встал и вышел. Она подошла к окну. Лейно сел рядом с ней, пока фургон не доехал до ближайшей к их дому остановки.

Они держались за руки всю дорогу до небольшого холма, который вел к их дому, а также к дому Элимаки и Олавина рядом с ним. Пекка улыбнулась взволнованному визгу Уто, когда Лейно постучал во входную дверь. Элимаки тоже улыбалась, когда открыла дверь – улыбалась с облегчением, если только Пекка не упустила свою догадку.Поскольку Уто часто заставлял ее чувствовать себя так, она вряд ли могла винить свою сестру за то, что она была рада вернуть своего сына.

Юто вылетел наружу. Лейно схватил его и подбросил в воздух. “Что ты делал сегодня?” спросил его отец.

“Ничего”, – ответил Уто, что, если это что-то и значило, то во всяком случае, ничего, на чем Элимаки меня поймал.

“Ты выглядишь усталым”, – сказал Элимаки Пекке.

“Нет, дело не в этом”. Пекка покачала головой. “Но Лейно”, – она дотронулась до руки мужа, – ”был призван на службу Семи принцев”.

“О!” Рука Элимаки поднеслась ко рту. Она знала, что это означало или могло означать. Да, Олавин тоже пошел на службу, но он, вероятно, и близко не подошел бы к настоящему бою, не тогда, когда он был так искусен в подборе аккаунтов, как он. То же самое не относилось к Лейно. Сестра Пекки шагнула вперед и обняла его. “Высшие силы хранят тебя в безопасности”.

“Из твоих уст в их уши”, – сказал Лейно. Как и все остальные, он наверняка знал, что у абстрактных сил нет ушей. Это не помешало ему – или многим другим людям – говорить так, как будто они знали.

Уто вышел на крыльцо как раз вовремя, чтобы услышать, что происходит. У него был дар к этому. Однажды из него мог бы получиться отличный шпион. “Папа собирается уйти и убить кучу вонючих Гонгов?” воскликнул он. “Ура!”

Он скакал вокруг. Над его головой его мать, отец и тетя обменялись кривыми взглядами. “Если бы только это было так просто”, – печально сказал Пекка. “Если бы только все было так просто”.

Лейно взъерошил жесткие черные волосы Уто. “Давай, ты, кровожадный маленький дикарь”, – сказал он, его тон противоречил грубым словам. “Давай пойдем домой и поужинаем”.

“Что у нас будет на ужин?” Тон Уто подразумевал, что, если ему не понравится то, что ему предложат, ему может не захотеться идти домой.

Но когда Пекка сказала: “У меня есть несколько вкусных крабов в ящике для отдыха”, ее сын снова начал прыгать. Ему понравилась мягкая, сладкая мякоть, которая скрывалась под панцирями крабов. Ему нравилось раскалывать скорлупу, чтобы мясо было еще вкуснее.

Как обычно с крабами, он устроил отвратительный беспорядок во время еды. Скорее всего, это ему понравилось больше всего. После Пекка нагрела воду на плите, чтобы добавить к холодной, которую налила в таз. Юто не особенно любил мыться, не в последнюю очередь потому, что Пекка шлепал его по голому мокрому заду, если он мылся слишком возмутительно.

Он немного поиграл после ванны. Затем Лейно прочитал ему охотничью сказку. После этого, лишь символически протестуя, он подложил своего фаршированного левиафана под подбородок и отправился спать.

Пекка прошла на кухню и вернулась со старой бутылкой бренди «Йельга-ван» и парой бокалов. Она налила напитки себе и Лейно. “Чего бы мне действительно хотелось, так это напиться так, что в ближайшие два дня от меня ничего не будет толку”, – сказала она. “Ильмаринен делал это – а затем на третий день он придумывал то, до чего никто другой не додумался бы в ближайшие сто лет”.

“Он, конечно, нечто”, – согласился Лейно. “Но я не хочу говорить о нем, не сегодня вечером”.

Пекка склонила голову набок и посмотрела на него уголком глаза. “О?” – спросила она, ее голос дрогнул. “Что ты хочешь сделать сегодня вечером?”

“Это”, – сказал он и заключил ее в объятия. После того, как они некоторое время целовались и ласкали друг друга, Пекка решила, что он отведет ее обратно в спальню. Вместо этого он стянул с нее тунику через голову и прижался губами к ее груди.

“О”, – тихо сказала она и прижала его голову к себе. Но осторожность взяла свое. “Что, если Юто войдет и поймает нас?”

“Тогда он делает, вот и все”, – ответил Лейно. “Мы отправим его обратно в постель с теплой попкой, а потом вернемся к тому, чем занимались”.

В большинстве ночей Пекка продолжала бы спорить гораздо дольше.Не сегодня. Обычно у нее была хорошая здоровая привязанность к своему мужу. Сегодня вечером то, как она гладила его, как взяла его в рот, как легла перед камином и выгнула бедра, чтобы он мог войти в нее, было похоже не только на страсть, но и на отчаяние. Мяукающие звуки, которые она издавала глубоко в горле, когда ее переполняло собственное удовольствие, были намного громче и неистовее, чем обычно.

Волосы Лейно слиплись от пота. Это имело очень мало общего с огнем – всего в нескольких футах от них. Он ухмыльнулся ей сверху вниз. “Мне следовало бы почаще призываться на службу к Семи Принцам”.

Она ткнула его в ребра, что заставило его замычать, вывернуться и выйти из нее. Она почувствовала, как он уходит с уколом сожаления. Сколько еще шансов у них будет до того, как война разделит их? Будут ли у них когда-нибудь еще шансы после того, как война разделит их?

К ее ужасу, слезы скатились из уголков ее глаз и пролились на ковер. Лейно смахнул их. “Все будет хорошо”, – сказал он. “Все будет в порядке”.

“Лучше бы так и было”, – яростно сказал Пекка. Она прижала его к себе.Вскоре она почувствовала, как он пошевелился у ее бока. Это было то, чего она ждала. Она перевернула его на спину и села на него верхом – она знала, что так ему будет легче во втором раунде, и знала, как сильно она этого хотела. Это ничего бы не решило – она знала это, даже когда запрокинула голову и ахнула, как будто пробежала долгий путь. Однако сейчас ей не нужно было думать обо всем, что может случиться позже. И это было не так уж плохо.

Отдаленный рокот впереди был прибоем, накатывающимся на скалистые берега южной Валмиеры. Корнелу взглянул на жителей Лагуны, которых его «левиафан» перенес через Валмиерский пролив из Сетубала. Он произнес два слова на их языке: “Удачи”.

Один из них сказал: “Спасибо”. Другой просто кивнул. Они оба отпустили упряжь левиафана и направились к берегу в нескольких сотнях ярдов от него. Корнелу задавался вопросом, увидит ли он когда-нибудь кого-нибудь из них снова. Он сомневался в этом. Лагоанцы были храбры, но они не проявляли особого здравого смысла, не здесь.

Или, может быть, он ошибся. Он признал такую возможность. Многое происходило здесь, в океане, на берегу и в воздухе над маленькой альмиерской деревушкой под названием Дукстас. Лагоанские драконы пролетали над головой, разбрасывая яйца по окрестностям и, если повезет, не давая альгарвианским пехотинцам продвинуться вперед. Вместе с диверсантами и шпионами, которые путешествовали по левиафану, лагоанские корабли привезли с собой несколько полков солдат. Они поднимались на берег прямо на глазах у Корнелу. Впервые Лагоас принес войну домой, к оккупантам Валмиеры.

“Но чего они ожидают?” Корнелю спросил своего левиафана, как будто тот знал и мог ответить. “Смогут ли несколько полков вышвырнуть всех альгарвейцев из этого королевства?" Восстанут ли валмиерцы и сразятся с оккупантами? Будет ли это великой победой? Или они просто бросают своих людей без всякой цели?”