Текст книги "Сквозь тьму (ЛП)"

Автор книги: Гарри Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 47 страниц)

Гримаса Фернао наводила на мысль, что он все-таки откусил кусочек кэмела. “Нет, я в этом не уверен”, – признался он. “Я не видел альгарвейских журналов, датируемых с тех пор, как Лагоас объявил войну, и «Маги Мезенцио», возможно, публикуют не больше, чем вы”.

“Я полагаю, что альгарвейцы не очень быстро перемещаются по этой лей-линии”, – сказал Сиунтио, уже не в первый раз. “Они вложили столько труда в свою смертоносную магию, я думаю, это занимает большинство их магов”.

“Это имеет смысл, ” сказал Фернао, “ но не все, что имеет смысл, является правдой”.

“Я болезненно осознаю это”, – сказал Сиунтио. “Если бы не я, работы Ильмаринена было бы достаточно, чтобы доказать это”.

“Я полагаю, он будет ждать нас в университете?” – Спросила Пекка.

“Да, если только он не ушел в приступе досады”, – ответил Сиунтио.Пекка закусила губу. С Ильмариненом это было чем угодно, но только не невозможным. Буциунтио продолжал: “Я действительно ожидаю найти его там”.

Фернао ел быстро, как будто боялся, что альгарвейский маг может начать экспериментировать, пока он смакует копченого лосося. Вставать со стула было еще более неловким процессом, чем садиться на него. Пекка подписала квитанцию на все три завтрака. Семь принцев могли себе это позволить.

Ей и Сиунтио пришлось помочь Фернао сесть в такси. Он вздохнул, сказав: “Я не привык быть обузой для всех вокруг меня”. Пекка и Сиунтио оба заверили его, что он ничего подобного не имел, но он, казалось, не был расположен слушать. Какое-то время он мрачно сидел, пока такси мчалось по улицам Илихармы. Наконец, он заметил: “Я слышал, что альгарвейцы нанесли тебе тяжелый удар, но я не предполагал, что он был таким тяжелым, как этот”.

“Это могло случиться и с Сетубалом”, – сказал Пекка.

“Это почти произошло”, – ответил лагоанский маг. “Люди Мезенцио разбили лагерь убийц через Валмиерский пролив от нашего города, но мы совершили на него набег и освободили большую часть тамошних каунианских пленников. Мы внимательно следим, чтобы они не попытались снова ”.

Размышляя вслух, Пекка сказал: “Если они разработают правильные заклинания, я задаюсь вопросом, должны ли они быть настолько физически близки, как они, кажется, верят. Разве они не могли бы передавать силу магии по лей-линии?”

Она сидела, довольно тесно зажатая между Фернао и Сиунтио. Оба мужчины посылали ей взгляды, полные ужаса. Фернао сказал: “Они начали использовать свое волшебство в Ункерланте, где лей-линий мало и они далеко друг от друга. Вполне может быть, что мы должны благодарить за это высшие силы”.

“И что есть у принесенных в жертву каунианцев, за что следует благодарить высшие силы?” Спросил Сиунтио. Фернао выглядел так, словно надкусил один из кислых цитрусовых, которые елгаванцы используют для ароматизации вина. Он ничего не ответил.

Когда они добрались до колдовской лаборатории, которая была почти уничтожена альгарвейской атакой, они обнаружили, что Ильмаринен поджидает их. Он откинул голову назад, чтобы посмотреть вниз – или, скорее, вверх – на нос Фернао. “Пришел посмотреть, как это делается, не так ли?”

“Да”, – невозмутимо ответил лагоанский маг. “В конце концов, кто я еще, как не вор?”

Ильмаринен начал возвращаться с чем-то острым. Прежде чем он смог, Сиунтио отвел его в сторону и заговорил с ним тихим голосом. По тому, как он неожиданно уставился на Пекку, она смогла сделать хорошую догадку относительно того, что сказал ему Сюнти. Ильмаринен сказал: “Это неприятная мысль, моя дорогая. Я тот, кто должен был это придумать ”.

Пекка улыбнулась своей самой очаровательной улыбкой. “Я уверена, что вы бы так и сделали, мастер Ильмаринен, если бы не были слишком заняты, злясь из-за Фернао”.

Все они говорили на куусаманском, но лагоанский маг уловил его имя. “Что это было?” – спросил он. Пекка перевел для него. Он сказал: “Тебе не нужно защищать меня, госпожа; я могу сам о себе позаботиться. И я тоже потратил некоторое время на то, чтобы злиться из-за мастера Ильмаринена, так что он имеет право злиться из-за меня ”.

“Не указывай мне, на что я имею право”, – огрызнулся Ильмаринен; как и Юнтио, он мог использовать классический каунианский не только для передачи идей, но и почти так, как если бы это был его родной язык.

“Должны ли мы приступить к эксперименту?” Спросил Сиунтио. “Каждый раз, когда мы ссоримся между собой, выигрывают альгарвейцы”.

“О, да, это решит все”, – сказал Ильмаринен. “Мы в мгновение ока заставим Мезенцио спрятаться под кроватью”.

“Возможно, мы сможем подтвердить фактические последствия серии расхождений для половины образцов на отрицательной оси”, – сказал Сиунтио.

“Вы знаете, кто они”, – сказал Ильмаринен. “Вы все знаете, кто они. Вы просто не хотите этого признавать. Даже когда вам там утерли нос, вы не хотите в это верить. Чертовы трусы, многие из вас ”.

“Я верю в это”, – сказал Фернао. “Я хочу выяснить, что мы можем с этим сделать”.

К удивлению Пекки, Ильмаринен просиял. “Ну, что ты знаешь?Может быть, ты все-таки не такой уж никчемный”. Единственное, что сделал другой Фернао, – согласился с ним в двух предложениях. Размышляя об этом, Пекка изо всех сил старалась не рассмеяться вслух. Да, во многих отношениях Ильмаринен и ее маленький сын Уто были очень похожи.

Левиафан Корнелу схватил кальмара. Жизнь всех видов кишела в холодных водах Узкого моря. Несмотря на его резиновый костюм, несмотря на магию, которая помогала ему защищаться, сегодня эти воды казались необычайно холодными. Возможно, это было его воображение. Воображение или нет, сибианский изгнанник жалел, что его лагоанские хозяева не выбрали более теплое время года, чтобы отправить его в путь.

Всякий раз, когда «левиафан» всплывал на поверхность, Корнелу настороженно оглядывался по сторонам. В этих водах безраздельно властвовали альгарвейский флот и альгарвейские драконопасы.Моряки и люди на драконах, которые служили королю Мезенцио, вполне могли принять его за своего. Он надеялся, что они примут, но он намеревался сделать все возможное, чтобы исчезнуть, если они этого не сделают.

Он был особенно осторожен, когда пересекал лей-линию. Всякий раз, когда его амулет обнаруживал тонкий поток магической энергии, который составлял часть мировой сетки, он использовал его для поиска ближайших кораблей. Он еще не нашел ни одного, но это не заставило его прекратить поиски. Если он хотел вернуться в Сетубал, быть осторожным было хорошей идеей.

“И я действительно хочу вернуться в Сетубал”, – сказал он своему левиафану. Великий зверь продолжал плыть; будь это человек, он бы пожал плечами.Без сомнения, в открытом океане было счастливее.

Но тогда это было не свидание с Джанирой. Когда он был в Сетубале, Корнелю возвращался в закусочную, где она работала при каждом удобном случае. Он водил ее в мюзик-холл и на скачки единорогов. Он поцеловал ее – один раз. Только теперь, когда он собирался быть вдали от нее долгое время, он понял, насколько был сражен.

Дело было не только в том, что он мог говорить на своем родном языке и заставить ее понять. Дело было не только в том, что он отчаянно искал женщину после предательства Косташа. Он сказал себе, что это не так, во всяком случае. Он надеялся, что это не так.

Постукиванием он заставил левиафана встать на лапы, расширить горизонт, когда тот поднял свой передний конец – и его самого – из воды. Там, на севере, был материк Дерлавай. Он знал маленькую полоску земли, которая тянулась к нему – она лежала к западу от Лунгри, прибрежного городка в герцогстве Бари. После шестилетней войны Бари был отделен от Алгарве и получил самоуправление, но теперь он снова стал альгарвейским. Его возвращение к алгарвианскому союзу положило начало дерлавайской войне.

Корнелу направил «левиафан» дальше на юг. Он хотел быть уверенным, что ему достанутся мысы Янина, которые далеко выдавались в Узкое море с широким берегом. Чем ближе он подходил к земле, тем ближе он, вероятно, был к неприятностям.Он не хотел неприятностей, не в этом путешествии. Он не охотился за сбитыми альгарвианскими пожарными кораблями или альгарвейскими плавучими крепостями. Ему нужно было сделать доставку. Как только он это сделает, он сможет поспешить обратно в Сетубал.

Как он и надеялся, он обогнул мысы Янинан до того, как солнце село на северо-западе. С каждым днем оно оставалось над горизонтом все меньше, эффект усиливался высокими южными широтами, в которых он оказался.Дальше на юг, в земли Людей Льда, он скоро вообще перестанет подниматься.

Его левиафан спал глубоким сном. Он хотел бы сделать то же самое, но не тут-то было. Долгие путешествия на левиафане назад часто становились длиннее, потому что звери шли своей дорогой, когда люди, которые ехали на них, спали. Иногда они брали с собой двух всадников в длительные путешествия, чтобы убедиться, что этого не произойдет. Лагосцы не сочли нужным дать Корнелю товарища. Он задавался вопросом, что это говорит о важности миссии, которую они ему поручили.

Более того, он задавался вопросом, что, по мнению ункерлантцев, это говорило бы о важности миссии, возложенной на него лагоанцами.Ничего хорошего, если только он не ошибся в своей догадке. Он пожал плечами. Он следовал полученным приказам. Ункерлантцы были и всегда отличались умением выполнять приказы. Как они могли винить его?

После того, как он проснулся, первое, что он сделал, это посмотрел на луну. Она садилась на западе перед ним, отбрасывая серебристую полосу сияния через море. Он похлопал левиафана. “Ты плавал таким образом все время, пока я спал?” он спросил это. “Я надеюсь, что так и было. Так будет легче”.

Левиафан не ответил. Он просто продолжал плыть. Это была цель, для которой высшие силы сформировали его, и он превосходно выполнил свое предназначение.

Вскоре после восхода солнца у него был первый тревожный момент. «Левиафан» наткнулся на рыбацкую лодку, на которой развевался красно-белый флаг Янины.Это была парусная лодка, и в ней не использовалась магическая энергия, поэтому Корнелю не заметил ее, пока не увидел. Его рот сжался. Альгарвейцы, подлые сукины дети, какими они и были, вторглись в Сибиу с огромным флотом парусных судов и проникли в гавани его королевства именно потому, что никто не мог представить нападение, не основанное на магии.

Но янинцы, хотя они и не использовали мировую энергетическую сеть, доказали, что на борту их лодки было какое-то колдовство. Как только они увидели его – или, что более вероятно, увидели его левиафана, – они подбежали к яйцеметалке на корме рыболовной лодки, развернули ее к нему и пустили в ход.

Это было не слишком увлекательно; лодка была недостаточно большой, чтобы перевозить много людей. Яйцо, брошенное янинцами, пролетело далеко от цели, разорвавшись примерно на полпути между лодкой и «левиафаном» Корнелу. Им, похоже, было все равно – они тут же запустили в него еще одним.

“Хорошо!” – воскликнул он. “Я поверил тебе в первый раз”. Он повел «левиафан» курсом, который держался подальше от рыбацкой лодки.Янинцы никак не могли беспокоиться о лагоанцах в этих водах. Может быть, они боялись, что он ункерлантец. Но, насколько они знали, он мог быть одним из них. Они не пытались выяснить. Они просто попытались избавиться от него. И они тоже это сделали.

Как только он оставил их позади, он рассмеялся. Они, вероятно, говорили самим себе, какими замечательными героями они были. Судя по всему, что показала война, янинцы лучше убеждали себя в том, что они герои, чем на самом деле играли эту роль.

Рано утром следующего дня «левиафан» доставил «Корнелу» в юнкерлантерский порт Рисум. Лей-линейный патрульный катер и пара ункерлантерлевиатанцев проводили его в гавань. Над головой пролетел дракон, под брюхом у него были подвешены яйца. Он рассказал людям короля Свеммеля, кто он такой и откуда пришел.Они должны были знать, что он придет. Учитывая войну, которую они вели с Альгарве, он не предполагал, что может винить их за то, что они заподозрили его, но он думал, что они зашли в этих подозрениях дальше, чем следовало.

Райсум не был большим портом. Ни один из портов Ункерланта на Узком море не был большим, по стандартам, преобладающим дальше на восток. Все они посещались в течение нескольких месяцев в году. Это не позволило им приблизиться к своим участкам в Янине и Алгарве, которые лежали севернее. Райсум не смог бы долго оставаться чистым.

Как только Корнелу взобрался по веревочной лестнице на пирс, у которого отдыхал его левиафан, подбежал отряд солдат и нацелил на него палки. “Я твой друг, а не враг!” – сказал он на классическом каунианском – он не произнес ни слова об Ункерлантере.

Где угодно в восточном Дерлавае – даже в Алгарве, который убивал каунианцев, чтобы подпитывать свое колдовство, – он бы нашел кого-нибудь, кто понимал древний язык. Не здесь; ункерлантцы, приземистые и коренастые в своих длинных мешковатых туниках, болтали взад-вперед на своем собственном гортанном языке.

Он мог бы заговорить с ними на альгарвейском. Он сдержался, опасаясь, что из-за этого его сожгут на месте. И тогда ункерлантский офицер обратился к нему на альгарвейском: “Вы меня понимаете?”

“Да”, – ответил он с некоторым облегчением. “Я коммандер Корнелу из Сибийского флота, изгнанник, служащий в Сетубале в Лагоасе. Вы меня не ждете? Почему вы все ведете себя так, будто я яйцо, которое вот-вот лопнет и выбросит это место вон на те холмы?” Он указал на север и запад, в сторону невысоких холмов, которые очерчивали горизонт там.

“Что ты знаешь о Мамминг-Хиллз?” Ункерлантец спустился по веревке.

“Ничего”, – сказал Корнелу. Через мгновение он вспомнил шахты киннабара в тех холмах, но ему пришла в голову мысль, что изменение его ответа не обрадует офицера, сердито смотрящего на него. Он молчал.

Это оказалось хорошей идеей. Ункерлантец сказал: “Что ты нам принес?”

“Я даже не знаю. То, чего я не знаю, я не мог бы рассказать людям Мезенцио”, – сказал Корнелу. “Я слышал, что куусаманцы отдали его лагоанцам. Лагоанцы отдали его мне, и теперь я отдаю его тебе”.

“Куусаманцы, вы говорите?” Ункерлантский офицер просветлел; на этот раз Корнелу удалось сказать правильные вещи. “Да, это согласуется с моими инструктажами. Мы заберем это у вашего левиафана”. Он начал отдавать приказы солдатам на своем родном языке”.

Корнелу не понимал, что он говорит, но мог сделать хорошее предположение. “Их съедят, если они попытаются”, – предупредил он.

“Тогда мы все равно убьем левиафана и заберем его”, – ответил Юнкерлантер, как будто ему было все равно – и, вероятно, так оно и было.

Корнелу было все равно. Если бы что-нибудь случилось с левиафаном, он застрял бы в южном Ункерланте до конца своих дней.Сравнение изгнания в Сетубале с изгнанием в Рисуме напомнило ему о разнице между плохим и худшим. “Подожди!” – воскликнул он. “Если ты позволишь мне, я спущусь туда и принесу это для тебя сам”.

“Вам следовало взять это с собой”, – сердито сказал офицер.

“Возможно, ты подумал, что это яйцо, и выстрелил в меня”, – сказал Корнелюс. “Теперь ты доверяешь мне делать то, что нужно?”

Каждая линия тела Ункерлантца говорила о том, что доверчивый пришелец – особенно иностранец, говоривший по-альгарвейски и выглядевший как аналгарвианец – был последним, что он хотел сделать. Но на его тяжелом лице отразилось подозрение, он указал на веревочную лестницу и сказал: “Хорошо, продолжай – сделай это. Но делай это с большой осторожностью, иначе я не несу ответственности за то, что случится с тобой дальше ”.

Двигаясь медленно и осторожно, Корнелу спустился по веревочной лестнице.Его левиафан подплыл к нему, когда он нырнул в холодную воду. Он взял маленький рюкзак, прикрепленный к ремню безопасности левиафана. Она была маленькой, да, но ее легко было вымыть; Корнелу пришлось изо всех сил плыть, чтобы вернуться к лестнице с ней, привязанной к спине. Карабкаться наверх с дополнительным весом тоже было невесело, но он справился.

Он поставил рюкзак из промасленной кожи на пирс. “Отойди от него!” – резко сказал ункерлантский офицер. Корнелу подчинился. Ункерлантец снова заговорил на своем родном языке. Один из солдат подошел и положил рюкзак себе на спину, пока остальные прикрывали его. Он поднялся по пирсу на сушу.

Как только солдат слез с обветшалых досок, офицер немного расслабился. Он даже разогнулся настолько, что спросил: “Вам нужна еда для вашего путешествия на восток?” Когда Корнелу кивнул, офицер рявкнул приказ. Другой солдат убежал и вернулся с копченой рыбой и черствой колбасой – таким блюдом, которое не сильно пострадало бы от соленой воды.

“Моя благодарность”, – сказал Корнелу, хотя у него и так было достаточно дел, чтобы преуспеть, если только левиафан не очень сильно блуждал, пока он спал. У него была пресная вода и про запас. Махнув в ту сторону, куда ушел Ункерлантец с рюкзаком, он спросил офицера: “Вы знаете, что там должно быть?”

“Конечно, нет”, – ответил парень. “Не мне знать такие вещи. Таким, как ты, тоже не подобает их знать”. Слова были не так уж плохи, не из уст военного. То, как он их произнес... Внезапно Корнелу почувствовал то, чего никогда не предполагал: толику сочувствия к альгарвейцам, сражающимся с Ункерлантом.

Пятнадцать

Впервые с тех пор, как он был ранен, Фернао забыл о боли своих ранений без помощи дистиллятов мака. Работа, увлекательная работа, оказалась обезболивающим средством, столь же эффективным, как наркотики. С тех пор, как гроссмейстер Пиньер предоставил ему первое краткое изложение того, что сделали маги Куусамана, он горел желанием принять участие в их экспериментальной программе. И вот, наконец, он здесь, в Илихарме.Сломанная нога? Заживающая рука? Ему было все равно.

Сиунтио, Ильмаринен и Пекка вежливо продолжали говорить между собой в основном на классическом каунианском, расставляя ряды крыс в клетках.Фернао пожалел, что не понимает куусаман, чтобы уловить, о чем они говорят в стороне на их языке. Как и многие жители Лаго, он недостаточно серьезно относился к своим соседям на западе.

Он также быстро обнаружил, что недостаточно серьезно относился к Пекке.Сиунтио и Ильмаринен? Находиться в одной колдовской лаборатории с ними обоими было честью само по себе. Но ему не потребовалось много времени, чтобы заметить, что оба они отдали предпочтение – Сиунтио любезно, Ильмаринен с бахвальством, маскирующим своеобразную, насмешливую гордость – молодому магу-теоретику.

Она сказала: “В этом эксперименте мы выровняем клетки с родственными крысами параллельно. В следующем ...”

“При условии, что мы доживем до следующего”, – вставил Ильмаринен.

“Да”. Пекка кивнул. “Предполагаю. Теперь, как я уже говорил, в следующем эксперименте мы расставим клетки связанных крыс в обратном порядке, чтобы посмотреть, усилит ли их изменение заклинание, подчеркнув обратную природу взаимосвязи между двумя Законами ”.

Ильмаринен прихорашивался; он обнаружил, что связь между законами подобия и заражения обратная, а не прямая. Но у него никогда не было бы озарения без данных из основополагающего – в буквальном смысле, поскольку в нем участвовали желуди – эксперимента Пекки. И Пекка была не плоха в том, чтобы самой приходить к поразительным озарениям. Она также неплохо поработала над уничтожением Ильмарина Здесь.

Фернао сказал: “Мне никогда бы не пришло в голову менять расположение клеток”.

Пекка пожал плечами. “Это то, что лежит в основе экспериментов: изменение каждой переменной, которую вы можете себе представить. Поскольку мы здесь такие невежественные, нам нужно исследовать как можно более широкий спектр возможностей ”.

“Я бы никогда не счел это переменной величиной”, – ответил Фернао. “Мне бы это и в голову не пришло”.

“Мне это тоже не приходило в голову, ” сказал Сиунтио, “ и у меня есть небольшой опыт в игре, в которую мы играем”.

“В какую игру?” Спросил Ильмаринен. “Смущаешь Пекку?”

“Я не смущен”, – натянуто сказал Пекка. Но она смутилась; Фернао мог это видеть. Его собственная похвала взволновала ее, а похвала Сиунтио – гораздо больше.Фернао понимал это; похвала от ведущего мага-теоретика своего времени тоже привела бы его в замешательство.

Он сказал: “Всегда приятно видеть мага-теоретика, которому не нужно объяснять, для чего предназначен прибор в лаборатории”.

Это тоже взволновало Пекку. Она сказала: “Мне везет больше, чем кому-либо другому в лаборатории. Я бы скорее вернулась за свой стол. Я действительно знаю, что я делаю, когда я там ”.

Она говорила серьезно. Фернао мог это видеть. Он изучал ее. Обычно он не находил женщин Куусамана интересными; рядом с его собственными более высокими, с более выразительными формами землячками они казались ему мальчишескими. Что касается ее фигуры, Пекка тоже. Но он никогда не знал, что лагоанская женщина-маг, как он думал, могла превзойти его. Он не просто думал, что Пекка могла. Она уже сделала это.

“Может, продолжим сейчас?” – спросила она резким голосом. “Или мы должны продолжать играть, пока альгарвейцы не придумают какое-нибудь новое ужасное колдовство и не сбросят Илихарму в Валмиерский пролив?”

“Она, конечно, права”, – сказал Сиунтио. Фернао кивнул. Ильмарин начал что-то говорить. Все трое других магов уставились на него. Он сохранял спокойствие. Судя по испуганной улыбке Сиунтио, это случалось не очень часто.

“Мастер Сиунтио, мастер Ильмаринен, вы знаете, чем мы займемся здесь сегодня”, – сказал Пекка, беря инициативу на себя. “Как всегда, твоя задача – поддержать меня, если я ошибусь – и я могу”. Она посмотрела на Фернао. Разозлил ли он ее, назвав хорошим экспериментатором? Некоторые маги-теоретики странно гордились своей неумелостью в лаборатории, но он не принимал ее за одну из них. Она продолжала: “Наш гость из Лагоана должен помочь тебе, насколько сможет, но поскольку заклинание находится в Куусамане, тебе придется действовать первой, потому что он может не сразу понять, что я сбилась с пути”.

Ильмаринен сказал: “Если мы сбросим «Илихарму» в Валмиерский пролив, это будет хорошей подсказкой”.

“Я не думаю, что мы сможем сделать это с помощью этого эксперимента”, – сказала Пекка. “Вполне”. Она перешла на Куусаман для нескольких ритмичных предложений. Фернао не мог бы утверждать, что понимает их, но он знал, что это такое: куусаманы утверждают, что они самый древний и выносливый народ в мире. Он подумал, что это утверждение в высшей степени бессмысленно из-за веры Народа Льда в богов, но промолчал. И затем, после короткой паузы, Пекка вернулся к классическому каунианскому для двух слов: “Ибегин”.

Она не была самым ловким заклинателем, которого Фернао когда-либо видел, но она была далека от того, чтобы быть самой неуклюжей. Поскольку заклинание было в Куусамане, он не мог сказать, прошло ли оно так, как должно – она была права насчет этого. Но ее голос звучал уверенно, и Сиунтио, и Ильмаринен время от времени одобрительно кивали.

Куусаманцы не лгали о величине сил, которыми они манипулировали. Фернао почувствовал это сразу. Казалось, что воздух в лаборатории дрожит от энергии, которая нарастала по мере того, как Пекка продолжал петь. Ильмаринен и Сюнтио тоже не сидели сложа руки и не расслаблялись. Они тоже дрожали от напряжения. Если бы здесь что-то пошло не так, это было бы ужасно неправильно. И это было бы ужасно неправильно в мгновение ока.

Даже крысы почувствовали что-то странное. Молодые животные в одном ряду клеток отчаянно царапали железные прутья, пытаясь вырваться на свободу. Один вгрызался в решетку, пока его передний зуб не сломался со слышимым хрустом! Старые крысы в других клетках зарылись в опилки и кедровую стружку, из которых они соорудили свои гнезда, как будто пытаясь спрятаться от разрушительной бури в здании. Это, конечно, не принесло бы им ничего хорошего, но они этого не знали. Единственный знал, что они боялись.

Фернао знал, что он тоже боится. Он понял, что Ильмаринен и Пеккахад не шутили, когда говорили о генерации почти достаточного количества магической энергии, чтобы утопить Илихарму в море. И это от нескольких крыс.

Что бы сделали альгарвейцы, подумал он, если бы они попробовали провести этот эксперимент с каунианскими детьми, бабушками и дедушками? Сколько магической энергии это дало бы? А Свеммель из Ункерланта уже убивал своих собственных крестьян. Стал бы он беспокоиться о том, чтобы убить нескольких, или больше, чем нескольких, больше? Маловероятно.

Останется ли что-нибудь от мира к тому времени, когда закончится эта проклятая война? Ферна задумался. Чем больше он видел, тем меньше у него оставалось надежды.

Это достигало пика. Не понимая слов заклинания, Фернао мог сказать это по интонации Пекки ... и по ощущению в воздухе, подобному тому, что возникает перед вспышкой молнии.

Едва эта мысль пришла ему в голову, как Пекка выкрикнул последнее слово. Затем между рядами клеток действительно сверкнула молния, и пошла дальше. Однажды, быстрый, как нападающая змея, Сиунтио отчеканил слово, прямо посреди этого впечатляющего выброса. Фернао не мог видеть, что это имело какое-то значение, но Ильмаринен похлопал своего товарища-мага по спине, как будто тот сделал что-то более чем значительное.

Наконец молнии померкли. Пекка резко обмякла и удержалась на ногах, держась за стол, перед которым она стояла. “Что ж, мы пережили еще одно”, – сказала она хриплым голосом. Сквозь ослепленные глаза Фернао увидел пот у нее на лбу, увидел, как туго натянулась кожа на высоких скулах.Произнесение этого заклинания, казалось, состарило ее лет на пять, может быть, на десять.

Фернао начал что-то говорить, но задержал дыхание и закашлялся.Дыхание было спелым – зловонным – с запахом разложения. Ильмаринен тоже закашлялся, закашлялся и сказал: “Нам следует больше работать с открытыми окнами”.

“Или же работайте с конвергентным рядом”, – вставил Сиунтио.

“Это старые животные?” Спросил Фернао.

“Теперь они намного старше”, – сказал Ильмаринен. “На самом деле, вы чувствуете запах, каким они были некоторое время назад, так сказать. Теперь они совсем не воняют; это давно прошло ”.

“Я ... вижу”, – медленно произнес Фернао. “Это то, что, по математическим расчетам, ты будешь делать, но видеть математику – это не то же самое, что видеть саму вещь”.

“Так и должно быть”. В голосе Сиунтио слышалось легкое неодобрение.

Он действительно был мастером-магом, мастером такого уровня, к которому Ферна могла только стремиться. Если он действительно видел математику и реальность как одно и то же – а Фернао был готов поверить, что это так, – его способности к визуализации также намного превосходили способности лагоанского мага. Несколько испуганный Фернао спросил: “А что с крысами помоложе?”

Сиунтио снова кудахтнул. Он сказал: “Ты знаешь, что говорят математики. Если тебе нужно подтверждение, изучи их ограждения”.

“Да, хозяин”, – сказал Фернао со вздохом. Он знал, что найдет, когда подойдет к тому ряду клеток, и обнаружил это: они были пусты.Не было никаких признаков того, что в них когда-либо жили крысы. Он присвистнул, одной мягкой, низкой нотой. “Были они когда-нибудь действительно там? Куда они делись?”

“Теперь они ушли, благодаря высшим силам – вот откуда взялся энергетический разряд”, – сказал Илмаринен. “И предположим, ты определяешь реальную форму, когда у тебя есть год, которым ты больше ничем не занимаешься”. Нет, он не испытывал затруднений, будучи разговорно грубым на классическом каунианском.

“В любом случае, куда – или когда – они могли уйти, математически не определено, и поэтому должно быть бессмысленным”, – сказал Сиунтио.

Фемао издал недовольный звук, глубоко в горле. “Я, конечно, не проводил расчеты так тщательно, как вы, но это решение не кажется мне таким, как будто оно должно быть неопределенным”.

Пекка пошевелилась. Она не казалась такой измученной, как сразу после того, как закончила заклинание. “Я согласна”, – сказала она. “Я верю, что есть определенное решение вопроса. Если мы сможем найти это, я верю, что это будет важно ”.

“Я искал. Я не нашел ни одного”, – сказал Илмаринен. Он не сказал,если я не могу найти то, чего нет, но это было то, что он имел в виду.

“Может быть, будет и к лучшему, если мы не будем слишком усердствовать”, – сказал Сиунтио. “Последствия конвергентной серии достаточно тревожны – как скоро маги начнут отнимать у молодых время, чтобы отдать его старым, богатым и порочным?Но если вы, молодежь, правы, возможности из серии ”Дивергент" еще хуже ".

“Более парадоксально, конечно”, – сказал Пекка. Фернао подумал о молодых крысах. Он кивнул. Маг Куусаман нашел правильное слово.

“Колдовство не терпит парадоксов”. Голос Сиунтио был чопорным.

“Большинство колдунов здесь, в университете, ненавидят нас”, – сказал Илмарин. “Мы тоже пугаем их до смерти: почти буквально, после пары наших экспериментов. В этом даже не было разбито ни одного окна; мы улучшаем контроль. Может, пойдем отпразднуем, что мы пережили еще одно, немного еды и крепких напитков?”

“Да!” Сказал Пекка, как будто он бросил ей поплавок из пробки, пока она тонула. Сиунтио кивнул. Фернао тоже. Но он ел и пил рассеянно, потому что различие между реальным миром и миром расчетов стерлось в его сознании. По рассеянному выражению лица Пекки он подумал, что ее разум движется по той же лей-линии, что и его. Он задавался вопросом, ведет ли это куда-нибудь.

Тразоне стоял на северном берегу Вольтера и смотрел через реку на Мамминговые холмы за ней. Он почти ничего не мог разглядеть из-за снежных порывов. Куски дрейфующего льда плыли по Волтеру в сторону Узкого моря.

Здесь, в Зулингене, снег, налипший на землю, был серого цвета, переходящего в черный. Так много города сгорело, когда альгарвейцы сражались квартал за кварталом, отбивая его у людей короля Свеммеля. Тразоне повернулся к сержанту Панфило, который стоял в нескольких футах от него. Он помахал великолепной, всеобъемлющей алгарвейской рукой. “Наконец-то это наше!” – крикнул он. “Разве это не чертово блудодеяние – чудо?”

“О, да, это потрясающе, все верно”. Панфило указал на восток. “Мы все еще не получили почти всего этого”. Свежий дым поднимался из карманов, где все еще упрямо держались солдаты Unkerlanter. Сержант отвернулся от них, направляясь обратно к тем районам Сулингена, которые отвоевали альгарвейцы. От них тоже тут и там повеяло свежим дымом – драконы Ункерлантера и швыряльщики яиц продолжали заботиться об альгарвейцах, пока продолжалась война. Панфило с отвращением махнул рукой. “Предполагалось, что это не будет драка из-за Сулингена. Мы должны были захватить это место, а затем отправиться к проклятым холмам и находящейся в них киновари”.