Текст книги "Принцы демонов. Умирающая Земля. Хроники Кадвола. Планета приключений. Книги 1 - 16 (СИ)"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 166 (всего у книги 244 страниц)

– «Это все, что мне известно, – писал далее Флоресте. – Несмотря на мою привязанность к Араминте, где я собирался воздвигнуть памятник делу всей моей жизни, я чувствую, что не должен далее открывать всю пьяную болтовню Помпо. И вот почему. Вся она и так выплывет раньше или позже, и без моего вмешательства, вы же можете счесть прочитанное просто бредом слабоумного. Но оставим это, чтобы доказать вам хотя бы как-то мою собственную искренность, признаюсь, что я человек не совсем уж бесчестный. Я как мог, платил свои долги Намуру, чего нельзя сказать о нем. Из всех нас он, может быть, заслуживает наказания больше всего, и уж, по крайней мере, виноват не меньше, чем я. И все-таки на свой глупый лад и в одиночестве я продолжал оставаться честным и позволил ему смыться. Я уверен, что больше он никогда и ничем не обеспокоит Станцию Араминта, это столь дорогое моему сердцу место, где я планировал устроить Центр театральных искусств, новый Орфеум. Я согрешил, но и сам себя осудил.

Теперь уже слишком поздно лить слезы, они ничего не изменят и никого не убедят – даже меня самого. И все же, даже когда все уже сказано и сделано, я вижу, что умираю больше из-за своей глупости, чем из-за своих преступлений. И это одни из самых отчаянных слов, которые может сказать себе человек: «Ах, как бы все могло быть, если бы я был мудрее!»

Вот мое прощение. Примите его или забудьте – как вам будет угодно. Я же остаюсь переполненным слабостью и печалью – и не могу больше писать».

II

Бодвин бережно положил письмо перед собой.

– Для него это действительно нелегкое дело. Он постарался выразить себя, и, надо отдать ему должное, знал, как оправдаться самым ловким образом. Но к делу. Ситуация сложная, и мы должны все как следует взвесить и обсудить, не так ли, Глауен? Твое мнение?

– Надо взять Шатторак немедленно.

– Зачем?

– Разумеется, чтобы освободить отца!

– Этот план прост и ясен, и в его пользу говорит многое, – кивнул Вук.

– Приятно слышать. Но каковы минусы моей идеи?

– Это порыв, порожденный импульсивностью Клаттуков и не поддержанный холодным интеллектом Вуков, – тут Глауен что-то пробормотал себе под нос, чего Вук предпочел не расслышать. – Смею тебе напомнить, что Бюро «Б» есть по сути дела не административное агентство, которое обязано выполнять квази-милитаристские функции. Наше дело разработать десятка два-три оперативников, и чем высшей квалификации, тем лучше. Сколько там у нас йипов, кто знает? Шесть тысяч? Восемь? Сто? Не многовато ли будет?

Дальше. Флоресте упоминает о пяти флаерах на Шаттораке – несколько больше, чем я предполагал. А мы можем поднять в воздух не более семи-восьми, притом ни одного тяжеловооруженного. Шатторак, без сомнения, хорошо защищен наземными орудиями. Предположим, мы хладнокровно наносим удар. В худшем случае мы понесем потери, которые уничтожат само Бюро Б, и на следующей же неделе йипы расползутся по всему побережью. А в лучшем? Надо подкупить шпионов Смонни. Иначе, мы бросимся брать Шатторак штурмом наземными силами, и при атаке вдруг обнаружим, что нет никакой тюрьмы, никаких украденных флаеров, нет ничего, кроме регулярных войск. В результате – ни Шарда, ни флаеров, ничего, одно поражение.

– Звучит мало убедительно и не похоже на лучший вариант, – недовольно буркнул Глауен.

– Я говорил только о твоем предложении.

– Тогда давайте ваше.

– Во-первых, надо учесть все варианты и возможности. Во-вторых, разведка. В третьих, атака в полную силу. – Он включил экран. – Вот твой Шатторак, этакий шиш на болоте. Река, что течет к югу – Верте. – Изображение увеличилось, давая возможность подробнее рассмотреть поверхность: стерильная пустота, слегка изогнутая полумесяцем и покрытая серым грубым песком, да черные скалы. В центре небольшая чаша ярко-голубой воды. – Площадь приблизительно в десять акров. Правда, картинке никак не меньше ста лет, по-моему, с тех пор мы там ни разу не бывали.

– Выглядит так, будто там жара.

– Так оно и есть. Сейчас увеличу перспективу, и ты увидишь полосу в две сотни ярдов, которая окружает кратер, именно там, где начинается спуск. Поверхность совершенно пустая, если не считать несколько огромных деревьев. На них, наверное, и спят узники. Ниже начинаются джунгли. Если Флоресте не врет, заключенные действительно вольны уйти в них и попытаться пробраться через джунгли, когда и куда хотят.

Глауен смотрел на экран в молчании.

– Надо как следует обследовать территорию и только тогда что-то решать, – сказал Вук. – Согласен?

– Да. Согласен.

– Но меня очень удивило упоминание Флоресте о Чилке, – продолжал Вук. – Получается, что он здесь, на Араминте только потому, что это входит в планы Смонни по розыску и присвоению Хартии. Странно упоминание и об Обществе Старой Земли – почему они не предприняли никаких попыток найти пропавшие документы?

– Как мне говорили, их осталось совсем мало.

– Неужели их не волнуют больше проблемы Консервации? В это трудно поверить. Кто там сейчас секретарем?

– Я думаю, кузен нынешнего Хранителя по имени Пири Тамм, – осторожно ответил Глауен.

– Вот именно! Это его девчонка отправляется на Старую Землю?

– Она.

– Тогда отлично! Да, кстати, а как ее зовут?

– Уэйнесс.

– Да-да. И поскольку она окажется на Старой Земле, то может нам помочь в отношении пропавших из архивов Общества документов. Напиши ей и предложи, чтобы она произвела пару телодвижений в этом направлении. Подчеркни, что она должна действовать совершенно осмотрительно и не давать никому никаких поводов. На самом деле, я вижу, что из этого может получиться важное дельце.

– На самом деле Уэйнесс уже предприняла в этом отношении некоторые шаги, – задумчиво ответил Глауен.

– Ага! И что же ей известно?

– Не знаю. Она мне не пишет.

– Она тебе не пишет? – Густые брови Вука взлетели вверх.

– То есть, я уверен, что пишет, только я не получаю этих писем.

– Странно. Может быть, дворецкий Дома Клаттуков прячет их в своем винном погребке?

– Возможно, и так, но я подозреваю совсем другую особу. Во всяком случае, как только мы разберемся с Шаттораком, я свяжусь с Чилком и сам отправлюсь на Старую Землю.

– Хм. Ну да. Но сначала дело, то есть Шатторак. Мы поговорим об этом в свое время. – Вук взял письмо. – Я прочту его еще раз.

Глауен не возражал и уехал из нового агентства обратно домой как можно быстрее. Он снова вошел через центральный подъезд, где сбоку находились две небольшие комнатки, занятые Аларайоном, также исключенным из клана Клаттуков, главным дворецким, который заодно присматривал и за всеми входящими. Кроме того, в его обязанности входила доставка почты, сортировка посылок, писем и внутренних меморандумов и их разноска по всем апартаментам.

Глауен потянул за колокольчик, и Аларайон вышел из своего жилища. Это был седовласый, тощий и сгорбленный старик, чье тщеславие, казалось, заключалось лишь в том, чтобы выглядеть этаким милым козликом.

– Добрый вечер, Глауен. Чем могу вам помочь в этот прекрасный вечер?

– Вы можете просветить меня относительно некоторых писем, которые должны были приходить мне со Старой Земли.

– Я могу сообщить вам только то, что мне известно. Вы ведь не ждете, что я начну сейчас сочинять сказки о несуществующих посылках и посланиях, написанных на золотых скрижалях, врученных мне архангелом Серсимантесом?

– Вас надо понимать так, что ничего подобного не приходило?

Аларайон глянул через плечо на столик, где лежала почта.

– Да, Глауен. Ничего не приходило.

– Как вы знаете, меня не было на станции несколько месяцев. За это время я должен был получить уйму корреспонденции – а ее нет как нет. Может, вы все-таки вспомните, приходило ли мне что-нибудь вообще за время моего отсутствия?

– Кажется, припоминаю какие-то письма, – медленно прошамкал Аларайон. – Они были отнесены в ваши апартаменты. Да, это было уже после несчастья с Шардом. Как всегда, я опустил их в прорезь на двери. Потом туда, конечно, заходил Арлес, но он не мог выкинуть их. Письма пропали, без сомнения, каким-то другим путем.

– Без сомнения, – ответил Глауен. – Спасибо за информацию.

Тут молодой человек обнаружил, что он дьявольски голоден – и не удивительно, поскольку не ел он с самого утра. В столовой он наскоро подкрепился черным хлебом, фасолью и огурцами, и отправился к себе. Там он заставил себя сесть за телефон, но вместо живого ответа услышал скрипучий голос оператора: «Вы совершаете недозволенный звонок и не можете быть соединены с абонентом без особого разрешения».

– Я капитан Глауен Клаттук, Бюро «Б». Этого достаточно.

– Простите, капитан Клаттук, но вашей фамилии в списке нет.

– Так впишите ее туда! Свяжитесь с Бодвином Вуком, если уж вам так надо!

Прошло несколько мгновений, и голос зазвучал снова.

– Теперь вы присутствуете в списке, сэр. С кем вас соединить?

– С Арлесом Клаттуком.

Но прошло еще целых пять минут, прежде чем на экране появилось тяжелое лицо Арлеса. При виде Глауена радость на нем сменилась усмешкой.

– Чего тебе, Глауен? Что-нибудь важное? Ты звонишь из плохого места.

– Оно может стать еще хуже, Арлес, судя по тому, что происходит с моей почтой.

– С твоей почтой?

– Да, моей почтой. Ее опустили ко мне, а она исчезла. Что могло с ней случиться, а?

Голос Арлеса стал слишком звонким.

– Не помню никакой почты. Была только уйма мусора, просто помойка какая-то, когда мы вошли.

Глауен кровожадно рассмеялся.

– Если ты только посмел выкинуть мою почту, то отправишься носом долбить скалы дней этак на восемьдесят. Подумай хорошенько, Арлес!

– Нечего разговаривать со мной таким тоном! Если твоя почта была, значит, ее выкинул кто-то из прислуги и валяется она где-нибудь в коробках для мусора.

– Я уже обшарил все, но писем не нашел. Почему, интересно знать. Да потому, что это ты вскрыл их и прочел.

– Чушь какая! Полная ерунда! Если я и увидел почту с именем Клаттука, то, конечно, мог автоматически и заглянуть.

– И что дальше?

– Говорю тебе – я не помню!

– Ты давал ее читать своей матери?

– Она, конечно, могла подобрать их, ну… чтобы прибрать, – Арлес нервно облизнул губы.

– Значит, она читала их прямо у тебя перед носом!

– Я бы так не сказал. И, вообще, я ничего не помню. Я же не слежу за матушкой. Так это все, что ты хотел спросить?

– Не совсем, но я подожду, пока найдутся письма. – И Глауен оборвал связь.

Еще какое-то время он постоял в центре комнаты, раздумывая, потом натянул форменный китель Бюро «Б», кепи и направился вниз, в квартиру Спанчетты.

На звонок вышла горничная и провела его в приемную, восьмиугольную комнату, посреди которой возвышался тоже восьмиугольный диван, обтянутый серым шелком. По четырем альковам, четыре напольных вазы лили аромат пурпурных лилий, стоявших в высоких букетах. Скоро появилась и Спанчетта. Сегодня она решила затянуть свой гигантский бюст в матовое черное платье, украшенное лишь серебряными пуговицами. Трен платья мел пол, длинные рукава почти скрывали кисти. Волосы были убраны в какую-то непонятную пирамиду примерно в фут вышиной, а лицо густо и мертвенно забелено косметикой. Секунд пять она стояла в дверях, глядя на Глауена глазами черными, как агаты и, наконец, вошла в комнату.

– Что тебе здесь надо, и зачем ты явился ко мне в своей кукольной форме?

– Это официальная форма, и я здесь нахожусь на служебном расследовании.

– И в чем же я в таком случае обвиняюсь? – язвительно засмеялась Спанчетта.

– Мне нужно вас допросить относительно неправомерного и недобросовестного отношения к почтовым отправлениям – а именно о тех письмах, которые приходили мне во время моего отсутствия.

– Что я могу знать о твоей почте? – презрительно дернула плечом Спанчетта.

– Я уже снесся с Арлесом. И если вы сейчас не выложите сюда письма, я немедленно получу разрешение на обыск всей квартиры. И в таком случае вы окажетесь под следствием уже вне зависимости, найдется почта или нет. Арлес подтвердил под присягой, что письма попали в ваше распоряжение.

Спанчетта немного подумала, отвернулась и выкатилась из приемной. Глауен пошел следом. Спанчетта остановилась и бросила через плечо:

– Вы вторгаетесь в частные владения! Это чудовищное оскорбление!

– Не при таких обстоятельствах. Я хочу увидеть, где вы держали мои письма. К тому же я не собираюсь околачивать целый час груши в приемной, пока вы будете заниматься своими делами.

Спанчетта выдавила ухмылку и отвернулась. В коридоре она остановилась у высокого шкафа и вытащила перевязанную лентой пачку писем.

– Вот тебе то, что ты ищешь. Я о них просто забыла. Да никакой тайны тут и нет.

Глауен просмотрел конверты, которых оказалось всего четыре; все были вскрыты. Спанчетта молча глядела на его действия.

У Глауена не находилось слов выразить свое возмущение и он только глубоко вздохнул.

– Я сам мог бы рассказать тебе гораздо больше.

Молчание Спанчетты становилось оскорбительным. Глауен развернулся на каблуках и молча ушел, чтобы хоть как-то сохранить достоинство. Горничная вежливо открыла ему дверь, и молодой человек снова оказался в коридоре.

III

Глауен вернулся к себе, и долго стоял в гостиной, пылая ненавистью. Поведение Спанчетты было просто возмутительным. И, как всегда после очередной оскорбительной выходки Спанчетты, было совершенно непонятно, как же поступить в ответ. И снова и снова всплывало чье-то обидное, но верное замечание: «Спанчетта есть Спанчетита! Она как естественная сила природы, сделать с ней ничего нельзя! С нею можно только смириться – иного выхода нет!»

Глауен посмотрел на письма, все еще судорожно сжатые в руке. Все были вскрыты, а потом тщательно заклеены, все это оставляло неприятное ощущение надругательства и насилия. И с этим ничего нельзя было сделать, выкинуть письма невозможно – значит, оставалось смириться с унижением.

– Надо быть практичным, – напомнил себе Глауен, подошел к дивану, силой усадил себя на него, и одно за другим стал читать несчастные письма.

Первое оказалось отправлено с Андромеды 60111У, места, откуда Уэйнесс только и могла отправить первую почту. Второе и третье посланы с Йисинджеса, деревни на Земле неподалеку от Шиллави, четвертое же – из Мирки Пород на Драшени.

Глауен бегло просмотрел послания одно за другим, а уже потом перечитал медленно во второй раз. В первом письме девушка писала о своем путешествии по Хлысту к порту Синяя Лампа на Андромеде 60111У. Во втором объявляла о своем прибытии на Старую Землю, рассказывала о Пири Тамме и его изысканном старинном доме неподалеку от Йисинджеса. Там мало что изменилось с ее последнего посещения, и там себя девушка чувствовала, как дома. Пири, конечно, очень расстроился, услышав о смерти Мило, и выразил соболезнования по поводу того, какие дела творятся нынче на Кадволе. «Дядя Пири выполняет обязанности секретаря Общества как-то против своей воли, и ему было неинтересно обсуждать эти дела со мной. К тому же, возможно, он счел меня слишком любопытной, даже назойливой. Почему это я, в таком возрасте, так занята какими-то древними документами и их местонахождением? Порой он был резок почти до неприличия, и мне пришлось вести себя более осторожно. Мне кажется, он вообще хочет замять всю эту проблему, в том смысле, что если прикинуться, будто проблемы нет, то ее и действительно не будет. В целом, боюсь, дядя ведет себя не очень красиво».

Дальше Уэйнесс писала о своих «изысканиях» и о препятствиях, которые постоянно возникают на ее пути. Обстоятельства, с которыми ей пришлось так или иначе столкнуться, оказались не то, что загадочными – скорее устрашающими. Устрашающими настолько, что ей трудно было заставить себя поверить в то, что они действительно реальны. «Старая Земля, – писала Уэйнесс с горечью, – конечно, все так же свежа, прелестна и невинна, как в древние времена, но в ней кроется множество темных и довольно гнусных тайн». А посему она весьма хотела бы видеть рядом с собой Глауена, и хотела бы этого по многим причинам.

– Не волнуйся, – прошептал Глауен в лист бумаги. – Я буду с тобой, как только смогу.

В третьем письме Уэйнесс выражала беспокойство по поводу отсутствия писем от него и о своих поисках говорила уже более осторожно, хотя и намекала, что они смогут увести ее в самые отдаленные части мира. «Странные события, о которых я писала, все еще продолжаются, – сообщала она. – Я почти уверена в их разгадке, но не буду об этом писать, ибо об этом страшно даже подумать».

Глауен скривился. «Что там могло случиться? Почему она так неосторожна? По крайней мере, до тех пор, пока я не приехал?»

Четвертое письмо было коротким и самым отчаянным из всех, и о передвижениях девушки можно было судить лишь по штемпелю Драшени на Мохольке. «Больше не буду ничего писать до тех пор, пока не получу от тебя ответа! Или до тебя не доходят мои письма или с тобой и вовсе случилось что-то ужасное!» Обратного адреса не было, а только в конце стояла коротенькая приписка: «Я уезжаю отсюда завтра. Как только узнаю что-нибудь определенное, немедленно свяжусь с отцом, а уж он даст знать тебе. Не рискую сообщать больше ничего конкретного из-за того, что эти письма могут попасть в чужие и враждебные руки».

«Куда они и попали», – злобно подумал Глауен. Правда, в них никак не проливался свет на то, какими именно «изысканиями» занимается Уэйнес, хотя по множеству намеков и аллюзий ими можно было заинтересоваться, особенно такому человеку, как Спанчетта.

О Хартии Уэйнесс упомянула всего один раз, и то в связи с умирающим Обществом. Вполне невинное упоминание, подумал Глауен. Уэйнес много писала о разочарованности Пири во всей концепции Консервации, чье время, по его мнению, давно прошло; во всяком случае, относительно Кадвола, где поколения выродившихся натуралистов позволили делам зайти в такой тупик под святым знаменем Консервации. «Дядя Пири пессимист, – писала Уэйнесс. – Он считает, что хранители на Кадволе должны защитить Хартию своими собственными силами, поскольку ныне Общество натуралистов не имеет для помощи им ни сил, ни желания. Я слышала от него и то, что Консервация по самой своей природе, может быть только проходящей фазой в жизни таких миров, как Кадвол. Я пыталась спросить, напирая на то, почему бы рациональной администрации, руководствующейся существующей Хартией не поддерживать Консервацию во все времена, что для этого есть все основания, а нынешние временные проблемы возникли лишь из-за обилия просчетов и ошибок прежнего руководства. Оно хотело получить бездонные источники дешевой рабочей силы и потому позволило йипам остаться на атолле Лютвен в явное нарушение Хартии, но нынешнее поколение должно просто покончить с этим и восстановить все в первоначальном виде, чтобы все было именно так, как и должно было быть. Но как это сделать? Явно, что йипы должны быть удалены с Кадвола в равное по условиям или более лучшее место в другом мире. Конечно, это трудный, дорогостоящий и нервный процесс и в настоящее время мы на него не способны. Дядя слушал мои речи вполуха, словно мои выстраданные рассуждения были детским лепетом наивного младенца. Бедный дядя Пири! Как бы мне хотелось, чтобы он был порадостней! Да и я тоже. А больше всего я хочу, чтобы здесь оказался ты!»

Глауен позвонил в Речной Домик и тут же увидел на экране лицо Эгона.

– Говорит Глауен Клаттук. Я только что прочитал письма Уэйнесс с Земли. Спанчетта украла их и спрятала, не собираясь отдавать вовсе.

– Что за странная женщина! – В полном удивлении воскликнул Эгон. – Но зачем она так поступила?

– Таким образом она демонстрирует презрение ко всему, что связано с отцом или мною.

– Но это же какая-то глупость! С каждым днем мир становится все запутанней. Уэйнесс тоже смущает меня: такое поведение выходит за рамки моего понимания. Но открыться мне она отказывается на основании того, что я, мол, не сумею держать рот на замке. – Эгон как-то заискивающе посмотрел на Глауена. – А как насчет вас? Может быть, у вас есть какой-то ключ к тому, что происходит?

– У меня нет ни малейшего представления о том, где Уэйнесс и чем она занимается, – ушел от прямого ответа Глауен. – От меня она писем не получала – и слава богу – потому что не будет писать дальше, пока не получит.

– У меня вообще нет от не вестей. И я вообще ничего не знаю. И все-таки я чувствую некую силу, нажим, прессинг, заставляющий ее делать совсем не то, что ей хочется. Она слишком молода и неопытна для серьезных испытаний. Я очень расстроен и…

– Я разделяю ваши опасения, – тихо ответил Глауен.

– Но почему она так скрытничает?

– Она явно узнала нечто, что при обнародовании может погубить многое и многих. Если я смею сделать одно предположение…

– О, сделайте, сделайте!

– Было бы очень хорошо, если бы ни один из нас не говорил о ней ничего и особенно на публике.

– Интересная мысль, которую я вовсе не понимаю. Однако я приму ее близко к сердцу, хотя и напрочь не догадываюсь, что могло сорвать столь юную особу с места и занести в такую даль. У нас, разумеется, немало проблем, но все они сосредоточены здесь, на Кадволе.

– Я полагаю, что у нее есть веские основания делать то, что она в данный момент делает, – жестко подытожил Глауен.

– О, без сомнения! И, надеюсь, ее следующее письмо принесет какую-то ясность!

– А также откроет ее местонахождение, как я очень надеюсь. И, кстати, думаю, что Вук уже сообщил вам о завещании Флоресте?

– Он передал мне копию и предложил ознакомиться поподробней. Но на самом деле сначала позвольте мне объяснить, что происходит в Речном Домике. Каждый год я вынужден бросать все дела ради обоих Варденов. На этот раз к ним присоединятся еще Вилдер Фергус, Клайти Вердженс, которую вы, вероятно, помните, и ее племянник Джулиан Бохост.

– Отлично помню всех.

– М-да, они незабываемы. Но будут и другие гости, более непривычные, непривычные, разумеется, лишь в контексте Речного Домика. Это Левин Бардуз и его компаньон по странствиям – существо странное, называемое Флиц.

– Флиц?

– Не больше, не меньше. Бардуз человек богатый и может позволить себе всякие фривольности. Я о нем ничего не знаю, за исключением того, что он, кажется, друг Клайти.

– Эта дама в своих обычных выкрутасах?

– Даже более. Она решила сделать из Титуса Помпо народного героя – благородного и бескорыстного революционера, защитника угнетенных.

– Это серьезно?

– Вполне.

– Флоресте немного прошелся пол поводу этого Титуса, – задумчиво улыбнулся Глауен.

– Буду рад ознакомиться в деталях. Думаю, что и гостям это понравиться. Может быть, вы придете к нам позавтракать и сам прочитаете завещание вслух?

– Буду счастлив.

– Отлично! Тогда до завтра. Приходите чуть раньше двенадцати.

IV

Утром Глауен позвонил в аэропорт и связался с Чилком.

– Доброе утро, Глауен! Что у тебя нынче на уме?

– Сказать тебе пару слов и желательно прямо у тебя.

– Время любое?

– Я буду немедленно.

Приехав в аэропорт, Глауен прошел в стеклянный офис, находящийся неподалеку от ангаров, где нашел Чилка, человека, вывести которого из себя было практически невозможно, ветерана тысячи экспедиций и эскапад, в половину которых вполне можно было верить. Это был мужчина среднего роста, мощный, широкоплечий, с цветущим лицом, с матовыми, полуседыми кудрями и с подвижными желваками на щеках.

Он стоял у стола, потягивая из кружки чай.

– Садись, Глауен, – бросил он через плечо. – Чай будешь?

– Если дашь.

Чилк налил вторую кружку.

– Это настоящий, с холмов Старой Земли, а не местное барахло. – Он с комфортом расположился в кресле. – Ну, и что привело тебя сюда в столь ранний час?

Глауен посмотрел через стекло на ангары и зал ожидания.

– Мы говорим без свидетелей?

– Полагаю, да. К дверям ухо никто не прикладывает – такова уж судьба стеклянных дверей. А с чего вдруг такая подозрительность?

– А как с жучками?

Чилк повернулся и включил завесу какой-то диковатой музыки.

– Это смажет всех насекомых в нужном радиусе, если ты, конечно, не станешь петь свои новости. Так в чем секрет?

– Вот копия письма, которое Флоресте написал вчера в полдень. Он утверждает, что отец до сих пор жив, и при этом упоминает тебя. – Глауен дал письмо Чилку. – Читай сам.

Чил взял письмо, откинулся в кресле и стал читать. Где-то на половине он оторвался от строчек.

– Ну, не диво ли? Смонни все еще думает, что я владею ценностями деда!

– Дивно, если не владеешь. Так не владеешь?

– Не думаю.

– А ты когда-нибудь проводил инвентаризацию поместья?

– Зачем? Рыться в сараях? Смонни сама все прекрасно знает, она грабила ранчо раза четыре.

– И ты уверен, что это она?

– Никому другому это неинтересно. Хоть бы она окончательно взяла все в свои руки. Меня уже достало быть объектом ее страсти или гнева – без разницы. – Чилк вернулся к чтению и, закончив, какое-то время посидел молча, а затем вернул письмо Глауену. – И теперь ты, значит, собираешься рвануть и освободить отца, так?

– Что-то вроде того.

– А Бодвин Вук присоединится к этой миссии.

– Сомневаюсь. Он слишком осторожен порой.

– И думаю, не без оснований.

– Он убежден, что Шатторак хорошо защищен и посему атака с воздуха будет стоить нам пяти или шести флаеров и половину состава Бюро, – передернул плечами Глауен.

– Ты называешь это «слишком осторожен»? Я бы назвал это просто здравым смыслом.

– Рейд не обязательно устраивать сверху вниз. Можно высадить десант где-нибудь на склоне и атаковать с фланга. Но и это кажется ему сложным.

– Мне тоже. Да и где посадить флаеры? В джунглях?

– Должны же там быть открытые пространства!

– По идее должны. Но, во-первых, придется сменить окраску всех флаеров – в противном случае их тут же засечет разведка. А уж тогда нас будут ждать сотен пять йипов. Смонни постарается.

– Я думаю, ты сможешь убрать всех шпионов.

Чилк развел руки жестом полной беспомощности и оскорбленной невинности.

– Я знаю, что за мной шпионят, как собака знает, что у нее есть блохи. Я даже знаю, кто они. Вот, например, мой первый помощник, работающий со мной дверь в дверь. Прелестный образчик по имени Бенъями.

Глянув за стекло, Глауен действительно увидел высокого и здорового, как бык, молодого человека с безупречным лицом, угольно-черными волосами и чистой бронзового оттенка кожей.

– А почему ты думаешь, что он шпион? – подумав, спросил Глауен.

– Он работает как вол, выполняет все приказания, улыбается чаще, чем нужно и следит за всем, что здесь происходит. Так я вычисляю всех шпионов – они всегда трудятся не покладая рук и причиняют меньше всего беспокойства – не считая их шпионства, разумеется. И ежели бы я был холодным циником, то давно попытался вычислить всех шпионов на свете.

– Но он не похож на типичного представителя такой профессии, – заметил Глауен, все продолжая разглядывать Бенъями.

– Может, и не похож. Но еще меньше он похож на типичного рабочего. Я просто нутром чую, что это именно он устроил западню твоему отцу.

– Но у тебя нет доказательств.

– Если бы они были, Бенъями сейчас не улыбался бы столь радостно.

– Хорошо, пока он отвернулся, скажу-таки тебе, зачем я пришел. – И Глауен изложил Чилку свою идею. Тот слушал с выражением сомнения на лице.

– Достаточно разумно, но хорошо бы услышать и мнение Вука.

– Этого я от тебя и ждал, – Глауен печально опустил голову. – Ладно, я ухожу сию же минуту и ознакомлю с моим проектом и его.

И молодой человек поспешил по Венси-Вей к новому агентству, где Хильда, уксусно-кислая дама-менеджер сообщила ему, что Бодвин Вук еще не появился. Хильда была подозрительна и потому считала, что Глауен выглядит что-то уж слишком радостным.

– Придется подождать, как и всем смертным, – заявила она.

Ждать пришлось около часу. Наконец, Вук появился, не обращая внимания на Глауена, остановился у стола Хильды, сказал ей что-то резкое и прошел к себе, не глядя ни на кого.

Глауен прождал еще минут десять и, не выдержав, сказал Хильде:

– Сообщите Суперинтенданту, что прибыл капитан Глауен Клаттук и желает получить аудиенцию.

– Он и так знает, что вы тут

– Я не могу больше ждать!

– Что? – саркастически хмыкнула Хильда. – У вас еще какое-то важное дело в другом месте?

– Я приглашен на завтрак в Речной Домик самим Хранителем.

Хильда скорчила гримасу, но все же сказала по внутренней связи, что Глауену не терпится. В ответ что-то зашуршало и загудело.

– Можете пройти, – милостиво разрешила Хильда, и Глауен важно прошествовал внутрь.

Вук оторвался от стола и ткнул пальцем в соседний стул.

– Садись. Что это за история с Хранителем?

– Мне пришлось сказать этой дуре, а не то она промариновала бы меня в приемной целый день. Она явно меня за что-то недолюбливает.

– Чушь! – отрезал Вук. – Наоборот, обожает и боится показать.

– Верится с трудом.

– Да и бог с ней. Давай не будем тратить времени на обсуждение Хильды и ее уныний. Ты здесь зачем? Есть что-нибудь новенькое? Если нет, то ступай обратно и не мешай.

– Я бы хотел узнать ваши планы относительно Шатторака? – твердым голосом произнес Глауен.

– Все это будет обсуждаться по мере поступления данных. Сейчас никаких решений принято быть не может, – быстро проговорил Вук.

– Я думал, сейчас главное поспешить? – вскинул черные брови Глауен.

– У нас тут все главное! Кроме всего прочего, мне бы еще очень хотелось вывести из строя яхту Помпо – или, что гораздо, лучше, просто захватить ее.

– А разве… Разве вы не собираетесь первым делом спасти отца?

Вук воздел к небу толстые руки.

– Не собираюсь ли я обрушиться на Шатторак всеми силами? Во всяком случае, не сегодня и не завтра.

– Но что вы думаете…

– Разве я еще не объяснил тебе? Надо как следует исследовать местность, как положено в Бюро «Б», где разум всегда побеждает истерику! Всему свое время, в конце концов!

– Кажется, у меня есть идея, которая соответствует всем вашим планам.

– Ха-ха-ха! Если она состоит из приватной атаки с использованием твоего флаера и неминуемого поражения, то не трать силы, мой милый. Я не выделю на такое сумасшествие ни одной машины!

– Никакой атаки, сэр, и ни одного флаера из Бюро.

– Ты хочешь поехать поплавать в одиночку?

– Нет, сэр. На задворках аэропорта есть один старый флаер, Скайри, у которого все пообломано и растащено. По сути дела это не больше, чем летающая платформа. Чилк иногда пользуется ею, чтобы перевозить грузы на мыс Журнал. И эта развалина вполне соответствует моему замыслу.

– И какому же, позволь спросить?

– Я подойду к Эссе со стороны моря, полечу по реке Верте до самого вулкана, спрячу флаер и поднимусь по склону к тюрьме. Словом, стану разведчиком.

– Мой дорогой юноша, твой план напоминает мне чудовищное самоубийство, не меньше.

– А я думаю, что нет, – улыбнулся Глауен.

– Но как ты избежишь хищников? Они там кишмя кишат.

– Чилк поможет мне с вооружением Скайри.

– Ага! Значит, ты уже посвятил в это дело и его!