Текст книги "Принцы демонов. Умирающая Земля. Хроники Кадвола. Планета приключений. Книги 1 - 16 (СИ)"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 163 (всего у книги 244 страниц)

– Далее, Арлес и Друсилла приговариваются к восьмидесяти пяти дням тяжелого физического труда в трудовом лагере на мысе Джоурнал. Суд надеется, что этот опыт пойдет им на пользу. Это самое минимальное наказание, так что они должны считать, что им повезло.

Услышав это, Друсилла издала крик полный отчаяния, в то время как Арлес стоял молча уставившись в пол.

– Суд не может избавится от подозрений, что леди Спанчетта знала об этом деле гораздо больше, чем здесь было сказано, – продолжал Эгон Тамм, – Но суд не может выносить наказание, основываясь на одних только подозрениях, поэтому леди Спанчетта, в данном случае, не присоединиться к Арлесу и Друсилле на мысе Джоурнал. Суд не имеет права вмешиваться во внутренние дела Дома Клаттуков, но мы предлагаем ему освободить леди Спанчетту от должности председателя Выборного комитета и от других важных постов. Рекомендуем старейшинам Дома Клаттуков предпринять в этом отношении соответствующие действия.

– Если ни у кого больше никаких вопросов к суду нет, то будем считать заседание закрытым.

5

На следующий день Глауен снова посетил тюрьму. Когда он вошел в камеру, то застал Флореста склонившимся над книгой в элегантном розовом переплете. Флорест бросил в сторону Глауена недовольный взгляд.

– Что тебе надо теперь?

– То же, что и раньше.

– Боюсь, в этом я тебе не помощник. У меня осталось слишком мало времени, чтобы терять его впустую: мне надо закончить более важные дела.

Флорест снова углубился в книгу и, казалось, выкинул Глауена из своей головы. Глауен прошел в камеру и сел на стул напротив Флореста.

Прошло какое-то время. Флорест, нахмурившись, бросил взгляд на посетителя.

– Ты еще здесь?

– Я только что пришел.

– М этого слишком много. Как видишь, я занят книгой.

– Ты должен придти к какому-то определенному решению.

– Самое главное решение уже принято, – кисло усмехнулся он.

– А твой новый «Орфей»?

– Работу над ним будет продолжать Комитет Изящных искусств. Я знаю его председателя Леди Скеллейн Лаверти много лет, она давно уже загорелась этой идеей. Она принесла мне эту книжку, одну из моих самых любимых. Ты читал?

– Мне не видно заглавия.

– «Лирика безумного Наварта». Его песни остаются в голове навечно.

– Я читал кое-что из его песен.

– Хм! Удивительно! Ты кажешься… ну, тупым занудой тебе не назвать, но довольно скучным парнем.

– Я себя таким не считаю. На самом деле, я очень беспокоюсь за отца.

– Давай лучше поговорим о Наварте. Здесь есть великолепные отрывки. Моментальный проблеск, но когда ты начинаешь осматриваться, все уже прошло. Наварт мучился несколько дней, но наконец излил свое воображение в несколько замечательных четверостиший, буйных и пророческих, пронизанных ритмом, и каждое подчеркивается припевом:

Так одиноко она жила, так одиноко она умерла,

И так одиноко ветра мировые поют.

– Очень мило, – заметил Глауен, – Ты собираешься поговорить со мной только о поэзии?

Флорест высоко вскинул брови.

– Тебе досталась такая привилегия!

– Я хочу знать, что случилось с моим отцом. Похоже, ты знаешь. Не понимаю, почему ты не говоришь мне этого.

– И не пытайся понять меня, – заявил Флорест, – Я и сам никогда не делаю подобных попыток. У меня всегда такие разнообразные намерения.

– Скажи мне, по крайней мере, одно, ты знаешь, что с ним произошло или нет?

Флорест задумчиво потер подбородок.

– Знание – это очень сложное понятие, – наконец сказал он, – Его нельзя разбрасывать направо и налево, как крестьянин разбрасывает зерна. Знание – это сила! Этот афоризм стоит того, чтобы его запомнить.

– Ты так и не дал мне ответа. Ты собираешься мне хоть что-то сказать?

Флорест важно заговорил:

– Я тебе вот что скажу, а ты внимательно выслушай. Вполне очевидно, что наша вселенная очень тонкий можно даже сказать трепетный, механизм. Ни одно событие не происходит в ней не затронув что-то еще. Перемены это постоянное состояние космоса, даже Кадвол не может избежать изменений. Ах, прекрасный Кадвол с его чудесными землями и милыми поселениями! Луга купаются в солнечных лучах; они призывают наслаждаться всех обитателей этого мира. Животные могут пастись, птицы летать, а человек петь свои песни и плясать, и все это в мире и гармонии. Так и должно быть, каждый получает свою долю и каждый делает то, что считает необходимым. Таким видят жизнь многие народы и здесь и где-то в других далеких мирах.

– Возможно, все это и так, но как насчет моего отца?

Флорест нахмурился и сделал нетерпеливый жест.

– Ты что, действительно такой тупой? Тебе надо обязательно кричать в самое ухо? Ты подпишешься под тем идеалом, который я нарисовал?

– Нет.

– А Бодвин Вук?

– И Бодвин Вук тоже не подпишется.

– А твой отец?

– И мой отец не подпишется. На самом деле, почти никто на станции Араминта под этим не подпишется.

– У других людей в других местах встречаются более прогрессивные взгляды. Я сказал тебе достаточно, теперь ты должен уйти.

– Конечно, – согласился Глауен, – как вам угодно.

Глауен вышел из тюрьмы и пошел заниматься своими делами, это заняло у него весь оставшийся день и все следующее утро. В полдень Бодвин Вук обнаружил его завтракающим в «Старом дереве».

– Где ты прячешься? – спросил его Бодвин Вук, – Мы везде тебя обыскались.

– Вы даже не пытались посмотреть в Архивах, где сразу бы меня и нашли. А что такое срочное случилось?

– Флорест прямо из себя выходит. Он хочет посовещаться с тобой как можно быстрее.

– Ну что ж, пойду взгляну на него, – поднялся Глауен.

Глауен пересек реку и направился к тюрьме.

– Ну наконец-то, – обрадовался, увидев его, Маркус Диффин.

– Меня очень удивляет моя внезапная популярность. Последний раз, когда я был у него, он не знал, как от меня побыстрее отделаться.

– Предупреждаю: у него был сегодня очень неудачный день он не в духе.

– А что случилось?

– Для начало они разругались с Намуром. Я уже хотел вмешаться, когда Намур выскочил из камеры мрачнее тучи. Следующей была леди Скеллейн, которая еще больше расстроила его и он начал срочно требовать тебя.

– Думаю, я знаю, что его так расстроило, – сказал Глауен, – Возможно, я и сумею его немного успокоить.

Маркус Диффин открыл дверь и крикнул в камеру:

– Пришел Глауен Клаттук.

– Наконец-то! Приведите его!

Глауен обнаружил Флореста стоящим у стола и кипящим от негодования.

– Твое поведение до невероятности бесстыдно! Как ты смеешь вмешиваться в мое завещание?

– Ты имеешь в виду мой разговор с леди Скеллейн Лаверти?

– Именно! Мой счет арестован, а ты делаешь абсолютно невероятные заявления! Ты разрушаешь все наши планы!

– Я пытался объяснить это тебе раньше, но ты не захотел слушать.

– Естественно, я не стал слушать такой бред.

– Объясняю еще раз, в обмен на информацию, я отказываюсь от своих претензий. Все очень просто, не так ли?

– Я не согласен с тем, что все так уж просто! Ты поставил меня перед чудовищной дилеммой! Разве я это не ясно объяснил?

– Ты это объяснил в совершенно непонятных мне терминах.

– А тебе и не надо ничего понимать! Тебе должно быть достаточно моего заявления!

– Я лучше возьму миллион солов из твоих денег.

Флорест прислонился спиной к столу.

– Ты мучаешь меня в последние часы моей жизни.

– Тебе достаточно только дать мне ту информацию, которую я от тебя требую.

Флорест хлопнул кулаком себе в ладонь.

– Разве я могу тебе доверять?

– Я должен поверить, что ты говоришь мне все, что знаешь. А ты, в свою очередь, должен поверить мне.

– У меня нет выбора, – устало вздохнул Флорест, – и на самом деле, я верю, что ты честный парень, хотя и вредный.

– Ну, так что, да или нет?

– А что именно я должен тебе рассказать? – хитро спросил Флорест.

– Если бы я это знал, то зачем бы спрашивал? В общем, я хочу знать все, что тебе известно про моего отца: как он исчез, почему, кто в этом виноват, где он сейчас. Возможно, будут и другие вопросы, на которые попрошу ответить.

– Откуда я могу все это знать? – проворчал Флорест. Он принялся расхаживать взад-вперед по камере, – И так я должен выбирать. Дай мне время подумать. Приходи где-нибудь через день.

– Это будет уже слишком поздно. Если ты думаешь, что я пойду на уступки после твоей смерти, то подумай еще раз. Твой «Орфей» для меня ничего не значит. Я заберу все твои деньги и куплю себе космическую яхту, о которой я давно уже мечтал.

Флорест уселся в деревянное кресло и уставился на Глауена, сидящего напротив него.

– Ты заставляешь меня нарушить клятву, чтобы выполнить другую.

– Насколько я понимаю, это побочный эффект.

– Так и быть. Я выполню твою просьбу. Я запишу определенную информацию, которая, надеюсь, тебя удовлетворит. Но ты должен прочитать это только после моей смерти.

– Почему ты просто не хочешь рассказать мне то, о чем я прошу?

– У меня есть определенные договоренности, которые могут нарушиться, если я расскажу тебе это сейчас.

– Меня это не вполне удовлетворяет. Ты можешь скрыть какой-нибудь важный факт.

– Тоже самое могу сказать и я. Кто поручится, что после моей смерти ты не заберешь кругленькую сумму из моих денег? Мы оба находимся в отчаянном положении и должны доверять друг другу.

– В таком случае, – сказал Глауен доставая из кармана фотографию, которую он взял из письменного стола Заа, – Посмотри на эти лица и назови мне имена этих дам.

Флорест внимательно рассмотрел фотографию, потом бросил косой взгляд в сторону Глауена.

– Зачем ты показываешь мне эту фотографию?

– Ты говорил о доверии. Если сейчас я не услышу правды, то не будет и никакого доверия. А если я не могу доверять тебе, ты не можешь доверять мне. Я ясно изложил свою мысль?

– Даже чересчур ясно, – Флорест снова начал разглядывать фотографию, – Мне придется поднапрячься. Это, как ты знаешь, Заа. Ее настоящее имя, насколько я помню Задайн Баббс. Это Сибила Девелла. А это, – на какое-то время Флорест замялся, – А это Симонетта Клаттук.

– Под каким еще именем ты ее знаешь?

На этот вопрос Флорест моментально отреагировал. Он вскинул голову и уставился на Глауена с недоверием.

– Кто сказал тебе ее другое имя?

– Достаточно того, что я его знаю, но я хочу, чтобы его назвал ты.

– Невероятно! – бормотал Флорест, – Неужели Намур сказал тебе это? Нет, конечно, нет. Он бы не посмел. Тогда кто? Заа? Да! Должно быть, Заа! Но почему она это сделала?

– Она собиралась убить меня, по твоему, кстати, предложению. Она часами разговаривала со мной.

– Подлая баба. Теперь ни о каком единстве не может быть и речи.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Не играет роли. Я и не надеялся, что ты поймешь. Возвращайся завтра в полдень. К этому времени я подготовлю для тебя бумаги.

Глауен вернулся в Архив, расположенный в старом агентстве. В середине дня он наткнулся на то, что надеялся найти и тут же позвонил Бодвину Вуку.

– Я бы хотел вам кое-что показать. Вы можете придти в Архив?

– Сейчас?

– Если возможно.

– Я сейчас буду.

Когда Бодвин Вук пришел в Архив, Глауен сразу же провел его в смотровую комнату.

– При разговоре с Флорестом у меня возникла идея. Я пошел проверить ее… Ну, сейчас все сами увидите.

Они прошли в смотровую комнату. Через два часа они вышли оттуда. Глауен был бледен и молчалив, Бодвин Вук был мрачнее тучи. Когда они вышли на проспект Венсей, то обнаружили, что на станцию Араминта уже спустился вечер. Бодвин Вук остановился и задумался.

– Мне был хотелось сейчас же и разгрести это дело, не откладывая в долгий ящик. Но уже поздно и если мы сделаем это завтра, то ничего не изменится. Завтра в полдень с ним и покончим. Я сделаю соответствующие распоряжения после ужина.

Они ужинали вдвоем в комнатах Бодвина Вука. Глауен рассказал о своей встречи с Флорестом.

– Я уходил от него, как всегда с полной мешаниной в голове. Я спросил его о другом имени Симонетты, думая о мадам Зигони из Розалии, и он очень разволновался. Он был возмущен и пытал меня кто открыл мне этот великий секрет. Он должен был знать ее под другим именем. Что это за имя и почему он так разволновался?

Потом еще: он сказал, что напишет всю информацию о моем отце, но я не должен читать ее до его смерти. Я попытался узнать причины, но он наотрез отказался сообщать их мне. Я в полной растерянности! Какая ему разница?

– Здесь нечему так уж удивляться, – заметил Бодвин Вук, – Разница здесь в целый день, а за день много чего может произойти.

– Возможно именно здесь и кроется причина, – согласился Глауен, – Стыдно, что я оказался таким тупицей. А так как один день для Флореста не играет никакой роли, то этот день должен быть важен для кого-то еще. Для кого?

– Надо внимательно следить за развитием событий и быть ко всему готовыми.

6

На рассвете Глауен пошел в тюрьму, и обнаружил, что Флорест закрылся с леди Скеллейн Лаверти. Когда он вошел в камеру, то ни тот, ни другая не выразили при виде его особой радости.

– Ты что, не видишь, что я совещаюсь с леди Скеллейн? – проворчал Флорест.

– А как дела с той информацией, которую вы должны были мне подготовить? – поинтересовался Глауен.

– Она еще не готова. Зайди попозже!

– Осталось не так уж много времени.

– Не надо мне об этом напоминать.

– Вы его, пожалуйста, не отвлекайте, – обратился Глауен к леди Скеллейн, – Если он не выполнит свою работу, то вы его денег не увидите. Я буду летать по всей сфере на своей космической яхте, а вы пролетите с «Орфеем».

– Что за язык! – возмущенно воскликнула леди Скеллейн, – Я просто шокирована, – она повернулась к Флоресту, – Похоже, что нам надо сократить нашу беседу, которая, как я надеялась, должна была успокоить вас.

– Моя участь решена, милая леди! Я должен подчиниться этому мрачному молодому Клаттуку и раскрыть ему все мои секреты. Глауен, зайди попозже! Я еще не готов к разговору с тобой. Вы уж меня извините, леди Скеллейн.

Леди Скеллейн повернула к Глауену свое гневное лицо.

– Вы не должны обижать бедного Флореста в последние часы его жизни! Вы должны пожалеть и успокоить его.

– В случае с Флорестом лучшее лекарство время, – заметил Глауен, – Через тридцать лет его преступление забудется и все будут думать про него, как про старого святого мученика. А пока он не задумываясь перережет вам глотку, если узнает, что это принесет ему свободу или поможет сэкономить сотню солов.

– Как вы можете так спокойно сносить такие оскорбления! – повернулась к Флоресту леди Скеллейн.

– Потому что это правда, моя дорогая. Первейшей и самой благородной целью жизни является искусство! А мое личное искусство в особенности. Я могучая колесница, которая мчится сквозь космос, неся свой драгоценный, но очень хрупкий груз. И если кто-то попробует встать у меня на пути, или покуситься на мое существование, или на мой счет в Банке Мирсеи, тот должен быть или сметен, или я его перееду колесами своей колесницы! «Ars gratia artis » – это любимое высказывание поэта Наварта. Вот и вся философия!

– О, Флорест! Я никогда не поверю в такое.

– Пойдемте, леди Скеллейн, нам пора, – сказал Глауен подходя к двери.

– По крайней мере, я поддержала ваш дух! – сказала на прощанье леди Скеллейн Флоресту.

– Это правда, милая леди. Спасибо вам, я умру счастливым.

7

Ровно в полдень Бодвин Вук вошел в свой кабинет. Не глядя по сторонам, он прошел к своему черному стулу с высокой спинкой и уселся. Наконец, он оглядел все присутствующих в комнате.

– Все присутствуют? Я вижу Кеди, Арлеса и Друсиллу. Вижу Глауена, Айзеля Лаверти, Рьюна Оффоу, а вон и лейтенант Ларк Диффин из милиции. Кого нет? Намура? Рьюн, где Намур?

– Намур что-то капризничает, – сказал Рьюн Оффоу, – Он уверяет, что слишком занят, чтобы посещать наши собрания. Я послал за ним двух сержантов в полной форме, и, если не ошибаюсь, то я слышу, как они его ведут.

Открылась дверь и в комнату вошел Намур.

– А, Намур! – воскликнул Бодвин Вук, – Я очень рад, что ты нашел время зайти к нам! Вполне возможно, что тебе придется кое-что подтвердить или прояснить в нашем расследовании.

– В каком еще расследовании? – спросил Намур, без тени дружелюбия в голосе, – Скорее всего, я ничего не знаю, поэтому прошу меня отпустить, так как сегодня у меня очень много дел.

– Брось, брось, Намур! Ты уж слишком скромничаешь! Широко известно, что ты знаешь все!

– Вовсе нет! Я интересуюсь только тем, что касается непосредственно меня.

Бодвин Вук Только отмахнулся.

– Сегодня твои интересы должны быть подчинены Бюро В, так как оно является органом, следящим за исполнением Законодательства и, естественно, требует от каждого полного сотрудничества.

– На это ваше расследование меня привели насильно, – кисло улыбнулся Намур, – так что нечего ожидать от меня любезностей. Я надеюсь, что как только моя помощь вам больше не потребуется, вы меня отпустите.

– Да, конечно же, – дружески заверил его Бодвин Вук.

Он немного подумал, потом сделал знак Рьюну Оффоу и Айзелю Лаверти. Те подошли к нему и все трое несколько минут о чем-то тихо посовещались. Затем «вепрь» и «горностай» вернулись на свои места.

Бодвин Вук откашлялся.

– Сегодня мы вернемся к одному из самых неприятных событий в нашей жизни, которое некоторые из нас постарались забыть. Мы делаем это из лучших побуждений, которые удовлетворят даже Намура, когда он их услышит. Я имею в виду ужасное убийство Сессили Ведер, которое произошло несколько лет назад на праздновании Парильи. Это дело оставалось нераскрытым и только упорство капитана Глауена Клаттука позволило нам решить эту загадку. Глауен, я попросил бы тебя ознакомить собравшихся с фактами, так как ты лучше меня знаешь все детали этого дела.

– Как будет угодно. Я постараюсь не отвлекаться. Начнем с того, что во время первого расследования мы нашли клочки шерсти грузовике виноделов. Эти были клочки шерсти от костюма Намура или от костюмов первобытных людей, имевшихся в гардеробе труппы. Все костюмы Дерзких Львов были сшиты из другого материала.

– Намур был в состоянии доказать свои передвижения в интересующее нас время. Арлес и Кеди должны были нести патрульную службу около общежития Йипи. Их подписи на листке контроля должны были исключить их из списка подозреваемых. Однако Айзель Лаверти обнаружил, что Арлес отсутствовал на патрулировании. Казалось, что мы определенно нашли убийцу. Арлес признался, что подделал подписи на патрульном листе. Кеди подтвердил, что он покрыл эту подделку на том основании, что они с Арлесом оба относились к Дерзким Львам, а потому он не мог выдать товарища. Арлес признался, что пошел в гардероб труппы и одел там костюм первобытного человека, после чего поспешил на свидание с Друсиллой. А Кеди остался патрулировать в одиночку. Друсилла подтвердила слова Арлеса, но не очень убедительно: на самом деле она была сильно пьяна. И все же, они очевидно посмотрели фантасмагорию и казалось маловероятным, что Арлес откажется от очаровательной компании Друсиллы, чтобы сбегать и совершить это ужасное преступление. Когда я снова проверил записи, то обнаружил Намура, который подошел к «Старому дереву», заглянул под арки и несколько минут с кем-то там разговаривал. Намур, вы помните этот эпизод?

– Нет, такого я утверждать не могу. Это было очень давно, да к тому же я был тогда выпивши.

– А я это очень хорошо помню, – взволнованно сказал Арлес, – Он посмеялся над моим костюмом, который не подходил для Дерзких Львов. Он сказал мне, что я похож на жабу в парике от огородного пугала. Я сказал, что это лучшее, что я мог найти на данный момент, но он меня не больно-то слушал, так как начал любезничать с Друсиллой.

– Правильно, – фыркнул Намур, – Теперь и я припоминаю, все так и было, как говорит Арлес.

– Все это происходит вскоре после окончания фантасмагории, поэтому Арлес, так же как и Намур вычеркивается из списков подозреваемых.

– И что мы имеем? Дерзкие Львы появляются то там, то тут. Кеди храбро марширует в одиночку, патрулируя вдоль забора. Намур, уйдя из «Старого дерева» танцует павану со Спанчеттой, Арлес, надувшись, пьянствует в «Старом дереве». Пока я два месяца сидел в гробнице Заб Зонка, я думал о многом. И вот одна мысль показалась мне тогда интересной и удивительной. Тогда мы внимательно проверили все записи. Когда мы нашли изображение Арлеса, то не стали смотреть дальше. В то время нам казалось, что этого вполне достаточно. Это была первая трещина в расследовании. Мы попытались длинную историю сделать покороче. Но вернувшись на станцию Араминта, я посмотрел записи дальше. Я обнаружил еще одну крадущуюся тень. Она поспешно появляется из-за «Орфея» за несколько минут до полуночи и почти убегает по проспекту Венсей. Он должен успеть на патрулирование до того, как появится смена. Флорест тоже подстегнул мою память, когда вспоминал про свою труппу. Он упомянул, что Кеди сходил с ума по Сессили. Сессили не хотела иметь никакого дела ни с Арлесом, ни с Кеди. А как же быть с патрулем? Мне пришло на память, как Кеди заявил, что он не подчиняется приказам, которые считает дурацкими и бесполезными. Кеди очень высоко себя ставил, он считал себя уникальным и полагал, что обычные правила и законы написаны не для него. Приказ патрулировать вокруг общежития йипи он считал дурацким и бесполезным. Как только Арлес ушел, Кеди тоже решил уйти. Он последовал за Арлесом в гардероб труппы и взял второй костюм первобытного человека, теперь он был свободен! Он беспрепятственно мог идти куда хотел. А больше всего он хотел посчитаться с Сессили, показать ей свою могучую страсть и наказать за невнимание! Идея показалась ему привлекательной и он последовал ей. Это был самый великий момент его жизни.

Глауен сделал паузу. Все искоса поглядывали на Кеди, который сидел с каменным выражением лица.

– Все это очень хорошо, – резко сказал Намур, – я к этому не имею никакого отношения, но где же ваши доказательства?

– Они на видеозаписи, – сказал Глауен, – Он спешит скорее попасть на место патрулирования и здесь допускает ошибку. Мы видим, как он бежит вдоль проспекта Венсей своем костюме первобытного человека, и в том, что это он нет никаких сомнений.

– Это все ложь, – заявил Кеди, – Здесь лживо каждое слово.

– Значит ты ничего из сказанного не признаешь? – поинтересовался Бодвин Вук.

– Я не могу признать ложь.

– И ты до конца находился в патруле?

– Конечно. Глауен всегда ревниво относился ко мне, так как я тот, кто есть, настоящий Вук, в то время, как он какая-то полукровка.

– Ларк Диффин, – без всякого выражения сказал Бодвин Вук, – выйдете вперед, пожалуйста.

– Если вы со мной закончили, – жалобно простонал Намур, – так может я могу откланяться.

Бодвин Вук взглянул на Глауена.

– У тебя есть еще вопросы к Намуру?

– В данный момент – нет.

– Тогда можешь идти.

Ни говоря ни слова, Намур вылетел из комнаты. Айзель Лаверти выждал некоторое время и последовал за ним. А тем вперед вышел Ларк Диффин; высокий молодой блондин с приятными манерами и любезным выражением лица.

Бодвин Вук обратился к собравшимся.

– Все присутствующие, несомненно, знакомы с Ларком Диффином, лейтенантом милиции. Он должен был заступить в патрулирование сразу же после Кеди и Арлеса. Лейтенант, повторите, пожалуйста, то, что вы уже рассказывали мне.

Ларк Диффин подул в усы и смущенно посмотрел в сторону Кеди.

– Я расскажу только факты, потому что факты есть факты, и мой рассказ их не изменит. В последний день Парильи, я вышел на патрулирование на десять минут раньше, чтобы случайно не опоздать. На патрульном посту я не нашел ни Кеди, ни Арлеса; но к своему удивлению, я нашел, что все записи уже заполнены заранее, что, конечно, строго запрещено правилами. Записи говорили о том, что все обходы были совершены вовремя, в то время как последний обход, явно еще не производился. Через несколько минут появился Кеди, он был одет с нарушением формы, точнее на нем был костюм, который здесь называют костюмом первобытного человека. Он мне сказал, что только что отошел в гардероб труппы, чтобы переодеться в костюм, так как не хотел после смены терять время. По его словам, Арлес сделал тоже самое. Я как можно строже, указал им на то, что оба они и Кеди и Арлес, фальсифицировали роспись обходов, что являлось вопиющим нарушением правил. Я сказал, что мне надо бы было написать рапорт по поводу этого нарушения, но так как ничего страшного не произошло и все прошло гладко, то я этого делать не буду. Вот так все и было, я больше об этом не вспоминал до тех пор, пока Глауен не начал задавать мне вопросы. Теперь, когда я вспоминаю ту ночь, то могу с уверенностью сказать, что Кеди пришел ни со стороны гардероба, а со стороны проспекта Венсей.

Глауен взглянул на Кеди:

– Ну что, Кеди? Опять все ложь?

– Я ничего больше не скажу. Я сам пройду своей дорогой. Всегда весь мир был против меня.

– На сегодня все, – резко сказал Бодвин Вук, – Это не формальное слушание и тебе пока не предъявлено никакого обвинения. И все же, не вздумай покинуть станцию. Я проконсультируюсь с моими помощниками и мы решим что нам делать дальше. Полагаю, что ты найдешь адвоката, который будет представлять твои интересы.

8

Глауен в одиночестве пообедал в «Старом дереве», и не найдя лучшего занятия спокойно сидел и допивал оставшееся в графине вино, в то время как Сирена медленно ползла по небу. Время перевалило за полдень и Глауен уже не мог больше ждать. Он пошел в тюрьму, где его без всяких вопросов Маркус Диффин сразу же провел в камеру. Флорест сидел за столом и писал черными чернилами на оранжевой бумаге. Он взглянул на Глауена и коротко кивнул.

– Я только что закончил.

Он вложил бумаги в плотный конверт, на котором сверху написал: «Не вскрывать до захода солнца!».

Он заклеил конверт и бросил его Глауену.

– Я выполнил свои обязательство. Но ты должен выполнить мое указание.

– Я не понимаю его смысла, но сделаю так, как ты велел.

Глауен аккуратно засунул конверт в карман.

– Завтра, или даже раньше, – по волчьи оскалился Флорест, – мои мотивы будут вам известны. Наш договор с моей стороны теперь выполнен, и ты должен отказаться от своих претензий.

– Все зависит от того, что находится в этом конверте. Если там ничего, кроме очередной болтовни, то я заберу все твои деньги до последнего динкета. Так что подумай хорошо, Флорест, и если надо, то внеси пока не поздно исправления.

– Мне нет смысла надувать тебя, – грустно покачал головой Флорест, – Я кое-что знаю о твоем характере. Ты безжалостен!

– В этом ты не прав. Но я сделаю все, что угодно, лишь бы помочь отцу.

– Не могу осуждать тебя за такую преданность, – сказал Флорест, – Я бы хотел почувствовать такое же отношение в тех, кому я доверил представлять мои интересы, – он вскочил на ноги и заметался взад-вперед по камере, – Скажу откровенно: я в очень затруднительном положении. Меня интересует, действительно ли мои соратники так верны моим целям, как они то утверждают, – он остановился около стола, – Я должен следовать логике. Могу ли я полностью доверять Намуру? Пренебрежет ли он собственными интересами ради верности моим?

– Ответ, похоже, отрицательный, – заметил Глауен.

– Вынужден с вами согласиться, – кивнул Флорест, – А что касается Смонни, то она тоже уверяет, что разделяет мои взгляды, но когда посмотришь на Йипи-Таун, то в это трудно верится. Когда она думает «Араминта», она думает «отмщение. И опять таки, давайте будем грубыми реалистами: если она получит доступ к моим деньгам, будет ли она строить новый „Орфей“, или станет покупать на них флаеры и оружие? Каково ваше мнение?

Глауену потребовались большие усилия, чтобы скрыть свое изумление. Действительно ли Флорест сказал, то что он только что услышал?

– Я, как и вы, в этом сомневаюсь, – выдавил из себя Глауен.

Флорест, не обращая внимания на Глауена, продолжал метаться взад и вперед.

– Возможно, я был слишком доверчив. На моем счету в Банке Мирсеи лежат не только лично мои деньги, но и деньги, относящиеся к Огмо Энтерпрайсис. Смонни использовала этот счет в своих целях и в последнее время положила на него депозит на крупную сумму. Твой иск в мой адрес, конечно, заморозил счет и отрезал ее от этих денег, что вызвало с ее стороны большое беспокойство. Намур заставил меня написать завещание в пользу Смонни, он убедил меня оставить все мое достояние ей, а она потом переведет мои личные деньги на счет Комитета Изящных искусств, и вот тут-то у меня начали возникать подозрения. Действительно ли она сделает это?

– Подозреваю, что вряд ли, – высказался Глауен.

– Я склонен к такому же выводу. Планы в отношении моего нового «Орфея» могут быть реализованы только с учетом сложившейся ситуации. Интересно…, – Флорест уставился на другой конец стола, – Может быть еще не поздно сделать небольшие изменения.

– Почему же нет? Позовите Намура и потребуйте обратно свое завещание.

Флорест только иронично хихикнул.

– Тебе что, не ясно? Но ладно, это не играет роли. Меня трогает только результат и сейчас мне надо найти способ обезопасить мои планы. Из чистого любопытства, как ты умудрился так много узнать про Смонни? Это считалось великим секретом. Тебе, конечно же, сказала Заа, но почему?

В данном случае, ложь была проще и правдоподобней, чем правда.

– Заа планировала убить меня после того, как я обслужу достаточное количество ее женщин. Она получала какое-то извращенное удовольствие от того, что рассказывала мне все это.

– Ага! «Извращенное» – это вполне подходящее слово для Заа. Я связи с этим я мог бы рассказать сотню удивительных истории. Это Заа придумала экскурсии на остров Турбен, чтобы научить своих увальней зубенитов размножаться. По крайней мере, подоплека была такая. Сибила разрабатывала тактику, а так как у нее в природе была заложена патологическая ненависть к красивым девушкам, то она с усердием принялась за дело. А Смонни поставляла девушек, судьба которых никого не трогала. А я? Я не обращал внимания на все это мероприятие, и закрывал глаза не детали, до тех пор, пока мне за это платили, хотя после того как Смонни забирала свою долю мне оставалось не так уж и много. А вот нынешняя ситуация довольно парадоксальна, не так ли? Все деньги находятся на моем счету, а Смонни не сумеет даже покрыть свои расходы.

– Да, судьба сыграла со Смонни хорошую шутку, – согласился Глауен.

– Так оно и есть. Хотя у нее совершенно отсутствует чувство юмора.

– Как она добилась своего нынешнего положения? Заа об этом ничего мне не говорила.

– Смонни вышла замуж за богатого фермера, некого Титуса Зигони из мира Розалия. Для набора рабочих, они однажды посетили Йипи-Таун. Старый Калайактус был тогда Умфау. Каким-то образом они убедили Калайактуса посетить их на Розалии. Больше о бедном Калайактусе никто ничего не слышал. Смонни и Титус вернулись в Йипи-Таун. Титус начал называть себя Титусом Помпо. Но у него не было никакого интереса к власти, поэтому настоящим Умфау стала Смонни, такое положение вещей доставляло ей несказанное удовольствие. Каким-то образом в этом деле оказался замешан и Намур, возможно просто как любовник Смонни. Кто знает как это произошло? Намур – человек железной дисциплины и ни в коей мере не отягощен никакими принципами: очень опасная смесь. Вот все, что я знаю.