Текст книги "Принцы демонов. Умирающая Земля. Хроники Кадвола. Планета приключений. Книги 1 - 16 (СИ)"

Автор книги: Джек Холбрук Вэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 169 (всего у книги 244 страниц)

Чилк всмотрелся в темноту.

– Тебя зовут Каткар?

– Верно, – хмуро согласился тот.

– Ты оказался прав насчет дождя.

– Ужасная гроза. Хуже здесь еще не бывало.

– И давно ты здесь?

– Не очень.

– Ну, сколько?

– Около пары месяцев.

– И в чем заключается твое преступление?

– Понятия не имею. Скорее всего, я как-нибудь оскорбил Титуса Помпо или что-нибудь еще в этом духе, – жестко ответил Каткар.

– Каткар – натуралист со Штромы, – пояснил Глауен отцу и Чилку.

– Интересно! – воскликнул Шард. – А каким это образом вы знакомы с Помпо?

– Это сложный вопрос, и к делу имеет мало отношения.

Шард промолчал.

– Может быть, ты устал отец? Хочешь спать?

– На самом деле я бодрей, чем выгляжу, но попытаться поспать все-таки можно.

– Тогда отдай винтовку Чилку.

Шард отдал оружие, растянулся на полу и почти тут же задремал.

Дождь начал стихать и вскоре совсем закончился, но вдруг, спустя несколько минут, разразился с новой силой.

– Непостижимо! – воскликнул Каткар.

– Шард здесь тоже около двух месяцев – кто прибыл раньше, ты или он?

Каткару не понравился этот вопрос и, как и прежде, он весьма грубо ответил:

– Шард уже был здесь, когда меня привезли.

– И никто не объяснил тебе причины твоего появления?

– Нет.

– А твои друзья и семья на Штроме? Они знают, где ты?

– Этого мне знать не дано, – горько ответил узник.

– На Штроме вы принадлежали к ЖМС или чартистам? – уточнил Глауен.

– Зачем тебе? – бросил на него подозрительный взгляд Каткар.

– Это может пролить свет на ваше появление здесь.

– Сомневаюсь.

– Ну, если ты как-то обдурил Помпо, значит, уж точно чартист, – вмешался Чилк.

– Как и вся прогрессивная часть Штромы, я разделяю идеалы ЖМС, – ледяным тоном ответил Каткар.

– Странно! – не унимался Чилк. – Тебя подставили собственные же приятели и клиенты – я имею в виду, конечно, йипов.

– Здесь, без сомнения, какая-то ошибка или непонимание. Но я не собираюсь зацикливаться на этом, и – кто старое помянет, тому глаз вон.

– Ну, вы все, конечно, высокоморальные люди, – усмехнулся Чилк. – А я так, например, горю мщением.

– Вы случайно не знакомы с Клайти Вердженс? – поинтересовался Глауен.

– Знаком.

– А с Джулианом Бохостом?

– Тоже. Одно время он являлся одним из самых влиятельных членов нашего движения.

– А сейчас?

– Я разошелся с ним по нескольким важным вопросам, – уклончиво ответил Каткар.

– А как насчет Левина Бардуза и его Флиц?

– Эти люди мне неизвестны. А теперь, простите, я тоже хочу вздремнуть, – и Каткар отполз в глубину лачуги.

Через несколько минут после этого дождь резко прекратился, оставив после себя мертвую тишину, прерываемую лишь стуком капель с листвы. В воздухе запахло опасностью.

Небо внезапно прочертили пурпурно-белые вспышки, и после нескольких напряженных секунд грохнул жуткий раскат грома, постепенно умерший в отдаленном рокоте. Словно в ответ на это из джунглей послышались злобный рев, нервный щебет и мычанье.

И снова тишина, и чувство надвигающегося ужаса, и второй удар, с молнией, на мгновение осветившей всю площадку во всех мельчайших подробностях ярким сиреневым светом. А спустя еще несколько минут дождь заревел с новой яростью.

– Ну, а что же такого произошло в лачуге? – осторожно вернулся к теме Глауен.

– Знаешь, я прожил странную жизнь, – ответил Чилк. – И если рассматривать происходившее в лачуге с объективной точки рения, то ничего особенного там и не происходило – во всяком случае, ничего, что могло бы удивить бывалого человека.

– Но все же?

– Поначалу йип в черной форме снял мешок у меня с головы, и я увидел стол, на столе какие-то документы, между прочим, очень аккуратно разложенные по стопочкам. Йип приказал мне сесть, что я и сделал.

Мне показалось, что за мной следят через приборы с другого конца этой развалюхи. Мне задали через микрофон вопрос: «Вы являетесь Эустасом Чилком, уроженцем Большой Прерии, что на Старой Земле?» Я согласился, что, мол, действительно, было дело, и тут же поинтересовался, с кем говорю?

«Вас в данный момент должны интересовать лишь документы, которые перед вами, – ответил голос. – Подпишите их, когда ознакомитесь». Голос был отнюдь недружелюбен, а резок и требователен. «Полагаю, что жаловаться на ваш произвол бесполезно?» – уточнил я. «Эустас Чилк, вы здесь за дело и по делу. Подпишите документы, и быстро!» В ответ я заявил, что все это похоже на приемчики мадам Зигони, только они здесь еще злобнее и поинтересовался, куда, кстати, девались те деньжата, которые она мне не заплатила за последние полгода.

«Подписывайте немедленно! Или вам же будет хуже!» – разорялся сидящий за столом.

Я просмотрел бумаги. Первой вся моя собственность передавалась в распоряжение Симонетты Зигони полностью. Вторая оказалась письмом тому, кто будет производить передачу этой уже не моей собственности, а третья являлась не более ни менее, как моим завещанием, также передающим все имеющиеся в моем распоряжении мелочи в руки старого доброго друга – мадам Зигони. Я попытался протестовать, ссылаясь на то, что нужно все обдумать, что надо вернуть меня на Араминту, и там закончить дело более по-джентельменски.

«Подписывай, если жизнь дорога!» – рявкнул голос, на что мне пришлось ответить, что я, конечно, подпишу, но все это крайне странно, поскольку никакой собственности, кроме рваной рубашки, которая на мне, у меня не имеется.

«Что ты получил в наследство от дедушки?» – потребовал голос. Я сказал, что, увы, не так уж и много: потертую шкуру американского лося, маленькую коллекцию камушков, но не драгоценных, а просто всякой гальки с сотен планет, да несколько штук мелочевки вроде пурпурной вазы и прочей рухляди, чье место в сарае. Ах, да, еще чучело старой совы с милою мышкой в клюве.

«Что еще?!»

«Трудно сказать, ведь весь этот мой амбар уже не раз грабили, так что я даже и не знаю, предлагать ли вам это никому до сих пор не понадобившееся чучело!»

«Хватит пудрить нам мозги! – орал проклятый. – Подписывай бумаги да поживее!»

Я подписал все три, и голос сказал: «Эустас Чилк, ты спас себе жизнь, которая отныне, однако, пройдет в раскаянии за твои амурные грехи и за то, что ты однажды грубо отказал тому, кто хотел стать твоим настоящим другом!»

Я решил, что это намек на мой отказ мадам Зигони на ранчо и тут же извинился, на что мне ответили, что уже слишком поздно, и отволокли в эту собачью яму, где я и в самом деле занимался раскаянием. Так что, твой голос, Глауен, оказался очень и очень кстати.

– И ты не представляешь, чего она хочет?

– Вероятно, это связано с какими-то вещами деда Сванера, которые оказались куда ценнее, чем я предполагал. Лучше бы уж он мне все честно рассказал, пока был жив.

– Но кто-то это знает и так. Кем может быть этот кто-то?

– Хм. Трудно сказать. Он всегда общался с уймой чудаков – дилерами, ворами, антикварами, букинистами. Правда, был у него и некий настоящий друг, коллега, соперник и помощник одновременно. Кажется, они оба состояли членами Общества натуралистов. Он как-то предлагал деду коллекцию перьев каких-то экзотических птиц и три маски душ панданго всего за пачку старых книг и бумаг. И если бы кто знал дедовы дела изнутри, то очень удивился бы, поскольку такая мена чрезвычайно, до нелепости дешева.

– И где теперь этот друг?

– Не знаю. Он попал в переплет с незаконным вскрытием гробниц и смылся куда-то, чтобы не связываться с властями.

Но тут Глауен, случайно обернувшись, увидел освещенное тусклым светом лицо Каткара. Увидел гораздо ближе, чем предполагал. Несомненно, узник подслушивал.

Дождь, то утихая, то усиливаясь, шумел до тех пор, пока в лачугу не начал просачиваться влажный серый рассвет.

Скоро стало совсем светло, и площадка тюрьмы оказалась полностью на виду. Все четверо оставили дом на дереве и стали быстро спускаться к подступающим джунглям. Первым шел Глауен, за ним Чилк, оба с винтовками наизготовку. Прежде всего надо было перейти лощину, что было не очень трудно, поскольку главный ориентир – ручей, который туда стекал – за последнюю ночь никак не мог исчезнуть; наоборот, от прошедшего бурного дождя он только вздулся так, что даже перейти его вброд стало невозможно. Глауен выбрал высокое дерево, выстрелами свалил его и быстро перекинул через лощину, соорудив таким образом импровизированный мост.

Краулер стоял там, где был оставлен, все не мешкая влезли в него и начали спускаться по склону, стараясь по возможности как можно меньше шуметь. Однако почти сразу же они оказались атакованы существами с разлапистыми ногами, имевшими футов двадцать в длину и с восемью жвалами и загибающимся вперед хвостом, предназначенным для опрыскивания жертвы ядовитой жидкостью. Чилк убил одну тварь выстрелом в хвост; животное медленно осело на бок, хвост отогнулся назад, импульсивно выпрыснув черную жидкость прямо в низкое небо.

Но через несколько секунд Глауен вынужден был остановить краулер, чтобы выбрать дорогу удобней и прислушаться к тому, что происходит в зарослях. Тут же раздался тревожный крик Шарда и, мгновенно обернувшись, Глауен увидел плоскую треугольную голову футов в шесть шириной, обнажающую судорожно разведенные челюсти. Другой конец длинной изогнутой шеи терялся в густой листве. Глауен выстрелил, скорее, инстинктивно, чем по здравому размышлению, и разнес голову чудища в клочья; тут же в кустах, грубо ломая их, обрушилось что-то очень тяжелое.

Оценив нарастающую угрозу, Глауен как можно быстрее повел краулер вниз, старательно вспоминая минувший путь. Наконец, склон стал выравниваться, а чаща редеть. Теперь краулер уже шлепал по воде, затопившей склон во время бури. А вот уже появилась и семья гуляльщиков, которая шлепала впереди по болотам, ухая и повизгивая. Вода становилась все глубже, краулер все чаще терял опору и плыл по бурлящему потоку.

Наконец, Глауен совсем остановил машину и сказал, указывая на заросли:

– Вот тут я и оставил флаер, привязанным к дереву. И его, должно быть, унесло течением прошлой ночью.

– Хорошего мало, – вздохнул Чилк и посмотрел вниз по течению. – Много бревен и поваленных деревьев, но никакого флаера нигде не видно.

– Лучше было бы оставаться в тюрьме! – простонал Каткар.

– Вам, может, и действительно было бы лучше, – усмехнулся Глауен. – Возвращайтесь, никто вас не удерживает.

Каткар счел за лучшее промолчать.

– Имея несколько инструментов под руками и немного проволоки можно было бы соорудить рацию. Но, увы, ничего подобного на краулере я не вижу, – произнес Чилк.

– Вот беда-то! – снова заныл Каткар. – Положеньице хуже некуда.

– Бросьте, не все так плохо, – вмешался в разговор Шард.

– То есть?

– А то, что я прикинул скорость движения реки – три мили в час, не больше. Если дерево унесло в середине ночи – предположим, часов шесть назад – то оно проплыло около восемнадцати миль, не больше. Краулер же может давать в воде пять-шесть миль в час, и если мы отправимся в погоню немедленно, то нагоним дерево и привязанный к нему флаер за три, максимум за четыре часа.

Тут же без дальнейших рассуждений Глауен направил краулер вниз по течению.

Они плыли по самой середине разбушевавшейся реки, через жару, еще усиливающуюся отражательной способностью воды. Духота стояла такая, что, кажется, нечем было дышать, и каждое движение требовало усилий, явно несоответствующих. А когда засияла Серена, жара и блеск воды стали совсем нестерпимыми. Глауен и Чилк начали подбирать плавающие в воде ветки, предварительно стряхивая с них насекомых и небольших змеек, приютившихся на листьях, и построили некое подобие навеса для Шарда, который давал хотя бы относительную, но тень. Время от времени из воды высовывались гигантские головы и перископы, явно намеревавшиеся атаковать посудину, и приходилось все время быть начеку.

За три часа такого плавания они миновали множество бревен, вырванных с корнем деревьев, кустов и каких-то непонятных плавающих предметов, но, несмотря на тщательное наблюдение, никаких следов флаера все еще не было обнаружено.

– А если пройдет еще пара часов, и машины мы так и не обнаружим? – не выдержал, наконец, Каткар.

– Тогда остановимся и хорошенько подумаем, – нехотя ответил Чилк.

– Я уже думал – и много, а потому не думаю, что это самое правильное в данной ситуации, – ядовито заметил Каткар.

Река становилась все шире; Глауен старался плыть, держась ближе к левому берегу, так что бы вся река оставалась в пределах видимости.

Прошел еще час, и впереди забелело пятно – это был Скайри. Глауен с трудом подавил вздох облегчения и едва не упал со скамьи, сраженный усталостью, жарой, некой эйфорией и чувством благодарности Судьбе. Шард обнял его за плечи.

– Мне даже трудно выразить свои чувства, – прошептал он.

– Пока еще рано возносить хвалы и благодарности, – заметил Чилк. – Флаер, кажется, кем-то оккупирован.

– Гуляльщики! – вырвалось у Глауена.

Краулер подошел ближе. Судя по всему, бревно к которому был привязан Скайри зацепилось за что-то недалеко от берега, и гуляльщики, очарованные странным плывущим предметом, перебежали по бревну на флаер. В данный момент они трудились над тем, чтобы выкинуть в воду мешок с остатками мерзкого животного.

Налетевший ветерок донес отвратительный запах и до краулера.

– Ради всего святого, что это за дрянь?! – не выдержал Чилк.

– Запах идет от мешка с останками, – пояснил Глауен. – Я специально оставил его на палубе, чтобы отвратить этих гуляльщиков от машины. – Он подошел к краю краулера и замахал руками. – Ну-ка, прочь отсюда! Прочь! Уходите!

В ответ гуляльщики завизжали от злобы и стали во всю мочь испражняться на краулер. Оставалось взять винтовку и отсечь от дерева, к которому был привязан Скайри, огромную ветку. С криками и писком гуляльщики помчались назад. Высоко задирая колени. Остановившись на безопасном расстоянии они предприняли еще одну ассенизационную атаку, но безуспешно.

Все четверо перебрались на флаер. Глауену первым делом пришлось вылить на палубу несколько ведер воды, дабы смыть вонючие останки, вывалившиеся на палубу из прорвавшегося мешка, а заодно и следы пребывания гуляльщиков. Краулер тоже погрузили на борт.

– Ну, река Верте, прощай! – воскликнул Глауен. – Я получил от тебя все, что хотел. – И подойдя к приборному щитку, поднял Скайри в воздух. Они двинулись прямо к устью почти на бреющем полете.

На закате все пообедали остатками провизии, удовлетворенно отмечая, как все шире и шире становится под ними река. Начинало чувствоваться приближение океана. Лорка и Песня исчезли, и Скайри летел теперь над западным океаном лишь при свете звезд.

– Но я так и не понял, как именно вы оказались на Шаттораке, – обратился Глауен к Каткару. – Вероятно, вы каким-либо образом оскорбили Смонни, поскольку сам Титус Помпо практически не играет никакой роли во всем происходящем.

– С этим покончено, – холодно ответил Каткар. – И, вообще, я не намерен больше вдаваться в подробности.

– Однако все мы заинтригованы вашими подробностями, а времени у нас много, так что прошу.

– А, может быть, это дело слишком личное, если не сказать, что и вовсе интимное, – огрызнулся Каткар.

– В свете всего происходящего, я не думаю, что дело уж настолько интимно. Оно, так или иначе, касается всех нас, и потому я еще раз повторяю свою просьбу.

– Смею также заметить, что и Глауен, и Шард являются сотрудниками Бюро Б, так что поставленный ими вопрос имеет характер официального, – усмехнулся Чилк. – Что же касается меня, то мне не менее любопытно узнать, как лучше всего отплатить Смонни, а заодно Намуру, Бенъями и прочим, которые могли подумать, что мне понравится их собачья дыра.

– Однако гнев лучше держать в узде, – улыбнулся Шард, – Я вот, например, стараюсь.

– Словом, по всем мыслимым и немыслимым поводам вам лучше теперь все же рассказать ваши приключения, – подытожил Глауен. Каткар упорно молчал, и тогда Глауен напомнил. – Ведь вы же член фракции ЖМС Штромы – как же вы познакомились со Смонни Клаттук, она же мадам Зигони, она же… имеет еще множество имен?

– Чему же тут удивляться, – хмуро ответил Каткар. – ЖМС занимается вопросами условий существования в Йиптоне и хочет, чтобы современность, наконец, победила на Кадволе спячку веков.

– Ах, да! И вы бывали в Йиптоне?

– Разумеется! Я хотел увидеть все собственными глазами.

– И отправились туда один?

Какая разница, с кем я туда отправился? – снова насторожился Каткар.

– Вы уж лучше назовите этих лиц и позвольте нам самим судить о том, есть тут какая-то разница или нет.

– Я отправился туда в составе депутации со Штромы.

– И кто в ней был?

– Несколько членов ЖМС.

– И разумеется, Клайти Вердженс среди них?

Наступило долгое молчание, закончившееся гневным выкриком:

– Ну, если вам так хочется, то да!

– А Джулиан?

– Естественно, – фыркнул Каткар. – Джулиан энергичен и настойчив. Я даже слышал, что о нем говорят как о зазнайке, но я не спешил бы с такой характеристикой.

– Мы будем скромны и не передадим вашего мнения Джулиану, – усмехнулся Шард. – Так что же произошло на Йиптоне?

– Вы понимаете, что, несмотря на единство относительно необходимости прогрессивных перемен, у членов ЖМС могут быть различные взгляды на отдельные проблемы. Клайти является представителем одного направления, а я другого, и наши конференции не всегда проходят гладко.

– И в чем эти различия? – вставил Глауен.

– Это отчасти дело первоочередности. Я, например, предпочитаю тщательно структурированную организацию с ведущим лидером и разработал подробный проект такой организации в самых мельчайших деталях. Клайти же, как я боюсь, несколько непрактична и воображает себе новое общество сборищем каких-то счастливых пейзан, мечтающих за плугом, поющих и танцующих на деревенских улицах каждую ночь под тамбурин. Все так и станут сказителями или музыкантами, все будут счастливо заниматься искусством. Но кто будет управлять всем этим? Клайти предполагает, что все от мала до велика, мужчины и женщины, добрые и злые станут сообща обсуждать все вопросы в некоем конклаве до тех пор, пока не придут к общему решению, не прокричат «ура» и не похлопают в ладошки. Словом, Клайти выбирает демократию в ее чистой, теоретической и аморфной форме.

– А как же местные животные? Что будет с ними?

– Эти хищники? – беспечно уточнил Каткар. – Клайти такие проблемы не интересуют. Они просто должны будут привыкнуть жить при новом режиме. Только настоящие хищники и ядовитые гады будут выселены или просто истреблены.

– А вы, значит, считаете по-другому?

– И очень по-другому. Я стою за структурированный централизм с сильной властью, поддержанной полицией и жесткими правилами.

– Но на тот момент вы с Клайти закрыли глаза на разницу ваших интересов и вместе отправились в Йиптон?

Каткар поджал губы в сардонической гримасе, полной насмешки и презрения.

– Поездка в Йиптон – не моя идея. Я даже не знаю, у кого она зародилась, но подозреваю, что источником ее являлся Джулиан, который вечно любит интриги. Я знаю, что он прежде советовался лично с Намуром, когда приезжал на Араминту, а уж потом развернул эту мысль перед Клайти. Но, как бы там ни было, план созрел. А я когда я понял, куда дует ветер, я потребовал своего присоединения к делегации, дабы и моя точка зрения не осталась незамеченной.

Мы прилетели в Йиптон. О Симонетте и ее положении я ничего не знал, и думал, что мы будем иметь дело с Титусом Помпо. Так что общение с Симонеттой оказалось для меня настоящим сюрпризом. Однако, ни Джулиан, ни Клайти такого удивления не проявили, из чего я заключил, что Намур как-то предупредил их, чего можно будет ожидать. Я был глубоко оскорблен таким нарушением дипломатических правил и решил высказать свое неудовольствие при первой же возможности.

Короче, Намур привел нас в свой офис с полом из бамбуковых матов, со стенами из бамбуковых плетенок и потолком из какого-то резного дерева, явно привезенного с большой земли. Мы прождали четверть часа прежде, чем Симонетта соизволила к нам выйти – что разозлило уже и Клайти, как я заметил.

Итак, появилась Симонетта, и я, как уже говорил, был этим поражен до глубины души. Вместо серьезного, справедливого и облеченного властью Титуса Помпо, каким я его себе представлял, я увидел эту мощную даму. Симонетта – женщина весьма странная и выглядит не менее странно: волосы на голове собраны в какой-то сноп, кожа как белый воск, глаза маленькие и прозрачные, как янтарь. В ней есть нечто дикое, непредсказуемое и опасное. Она, без сомнения, женщина сильных и многих страстей, которые обычно держит в кулаке, но только до тех пор, пока ей хочется их так держать. Голос у нее грубый и как бы придушенный, но она может говорить и почти музыкально. Кажется, ею руководят, скорее, инстинкты или подсознание, чем формальный разум. Впрочем, и Клайти такая же.

По этому случаю ни та, ни другая не обратили друг на друга особого внимания, и обменялись лишь быстрыми и простыми формальностями. Но дело не в этом, мы приехали в Йиптон отнюдь не для обмена любезностями, а для обсуждения наилучшей координации наших усилий для достижения общей цели.

Я полагал, что являюсь главным членом делегации, и потому сразу перешел к делу, так как считал себя обязанным выразить философию ЖМС именно в том виде так, как я ее представлял, причем в самом точном и определенном порядке. Словом, у Симонетты не должно было оставаться никаких неясностей относительно нашей основной точки зрения. Клайти же начала вести себя невыносимо вульгарно, просто грубо, она вмешивалась в мою речь, перебивала, делала нелепые замечания и даже повысила голос, когда я заявил, что являюсь одним из самых влиятельных членов партии. Клайти со всем своим нахальством и беспардонностью стала демонстрировать Симонетте, что, так сказать, они с ней товарищи по оружию, этакие рыцари истины и доблести. Я еще раз попытался вернуть разговор в нужное русло, но Симонетта заявила, чтобы я «попридержал язык», что было уже окончательным оскорблением. А Клайти, вместо того, чтобы обидеться на такое унижение товарища стала сама язвить и насмехаться, говоря что-то вроде того, что если я не прекращу изливаться, то они никогда не смогут действительно заняться делом. И так далее в том же духе.

Словом, стала говорить Клайти. Симонетта послушала ее несколько секунд, но ей снова что-то не понравилось. «Буду абсолютно честной, – заявила она. – Люди со станции Араминта причинили мне много горя и зла, и главная цель моей жизни – мщение. Я собираюсь уничтожить Деукас, как ангел гнева, и стану настоящей хозяйкой Араминты. Моя месть будет столь сладка, что превысит все известные мне до сих наслаждения! Все почувствуют на себе мою Ярость!»

Клайти сочла необходимым все же прервать эти излияния. «Но это нисколько не относится к целям ЖМС! И мы намерены уничтожить тиранию Хартии и позволить расцвести человеческому духу!»

«Может, оно и так, – согласилась Симонетта. – Хартия действительно должна быть заменена учением о мономатике, которое станет будущим всего Кадвола».

«Что это за учение? Я хотела бы с ним ознакомиться, только покороче», – подхватила Клайти.

«Учение о мономатике есть ультимативная панфилософия – это Путь Существования и Жизненное Совершенство!»

Тут Клайти так и осела. Джулиан едва успел поддержать ее, и быстренько постарался занять ведущее место в разговоре. Он начал рассуждать о новом Кадволе и утверждал, что при подлинной демократии любое верование должно быть священно. Он заявлял, что будет защищать эту точку зрения своей жизнью или смертью и так далее и тому подобное. Симонетта стучала пальцами по столу и, по-моему, не слушала. Я уже понял, куда дует ветер, и решил изложить факты напрямую, открыто, раз и навсегда. Я сказал, что подлинная демократия – иногда известная как нигилизм – эквивалентна полной путанице понятий. Всем известно, что правление некоего комитета ничуть не справедливей, чем правление черни. Для настоящего прогресса власть должна быть представлена единственным, но решительным лицом, чья честность и компетентность не оставляют ни у кого никаких сомнений. Потом я заявил, что хотя и не имею страсти к власти, экзигенция ситуации требует, чтобы я взял на себя эту колоссальную ответственность со всеми последствиями. Они были обязаны согласиться со мной, но… Симонетта посмотрела на меня в упор и приятнейшим голосом спросила, а действительно ли я уверен в том, что таким лицом должен быть мужчина.

Я ответил утвердительно и сослался на уроки истории. Женщины крайне нужны любому обществу благодаря своим уникальным функциям и инстинктам, но в мужчине сконцентрирован высший дух, мудрость, сила, настойчивость и харизма, без которых не может быть лидера.

«А какую же роль вы отводите в своем новом царстве Клайти Вердженс?» – вдруг поинтересовалась Симонетта.

Вероятно, я говорил слишком увлеченно и поспешил заметить, что слово «царство» здесь не совсем уместно, и вообще к обеим сидящим рядом представительницам прекрасного пола я испытываю самое искренне уважение. Клайти может заниматься искусством и торговлей, а Симонетта – образованием. Оба поста чрезвычайно важны и…

– Ты чудо, Каткар! – не выдержал и расхохотался Чилк.

– То, что я утверждал, было не больше, чем просто универсальные трюизмы…

– Однако сыр от этого воняет не меньше.

– Размышляя об этом теперь, я, конечно, признаю, что был неосторожен. Я полгал и Симонетту, и Клайти существами разумными и реалистическими, знакомыми с элементарными фактами истории. Но я ошибся.

– Похоже, и в самом деле так. Ну, а дальше?

– Джулиан сказал, что теперь мы все уже высказались и теперь должны разобраться с расхождениями. Итак, наша общая цель заключается в том, чтобы сбросить мертвый груз Хартии, а это дело непростое. Симонетта согласилась, но для начала пригласила позавтракать. Мы вышли на террасу, смотрящую в лагуну, где нам подали неплохой ланч из рыбного паштета, хлеба из морской пшеницы, мидий и вин с Араминты. Неожиданно я выпил больше, чем обычно или, возможно, в вино было что-то подмешано. Иными словами, я неожиданно заснул.

Проснулся я уже во флаере. Меня уверили, что мы летим домой, на Штрому, хотя рядом не было ни Клайти, ни Джулиана. Мы летели слишком уж долго и приземлились, к моему удивлению, на Шаттораке. Я протестовал, возмущался, но тут же был посажен в собачью дыру и закрыт. Прошло два дня, и передо мной поставили условие: или я становлюсь тюремным поваром или остаюсь в дыре. Я выбрал первое. Вот, собственно говоря, и все.

– Где находятся флаеры?

– Это не мой секрет, – поморщился Каткар. – Я отказываюсь обсуждать подобные вещи вообще.

– Но ведь вы человек разумный, не так ли? – самым спокойным образом спросил вдруг Шард.

– Разумеется. Разве это еще не всем ясно?

– Шатторак будет атакован теми силами, которые есть в распоряжении Станции, и если вы откажетесь в точности сообщить местонахождение флаеров, и кто-нибудь из наших сотрудников погибнет, вы будете признаны виновным в убийстве и понесете соответствующее наказание.

– Но это несправедливо!

– Называйте, как хотите. Мы в Бюро «Б» справедливостью называем преданность положениям Хартии.

– Но я член ЖМС и прогрессист! Я считаю Хартию архаическим пережитком, архивной пылью!

– А мы в таком случае будем считать вас не только пацификом, но ренегатом и убийцей, и накажем без всякого снисхождения и сожаления.

– Это меняет дело, – сдался Каткар. – Флаеры находятся в подземном ангаре на восточном склоне Шатторака, там, где раньше был путь извергавшейся лавы.

– Как они охраняются?

– Этого сказать не могу, поскольку никогда там не бывал. Не знаю я и того, сколько там машин.

– Сколько всего обслуги?

– С десяток или чуть больше.

– Все йипы?

– Нет. Механики – люди из других миров, но о них я тоже ничего не знаю.

– А что насчет космической яхты Помпо? Как часто она там появляется?

– За время моего там пребывания – дважды.

– Видели ли вы после этой поездки в Йиптон Намура?

– Нет.

– А Бардуз – каковы его функции?

– Как я уже говорил, об этом человек мне ничего неизвестно, – высокопарно ответил Каткар.

– Он, кажется, друг Вердженс?

– Возможно.

– Хм, – вставил Глауен. – Клайти, кажется, не так демократична, как хочет заставить всех поверить.

– Но почему? – удивился Каткар.

– В этом новом обществе равенства, Клайти без сомнения хочет быть равнее, чем все остальные.

– Не совсем вас понимаю, – важно пробурчал Каткар. – Но полагаю, что вы таким образом унижаете ЖМС.

– Вполне вероятно, – ответил Глауен.

II

Скайри подошел к Станции Араминта с юго-запада на небольшой высоте, чтобы не быть замеченным и приземлился на едва заметной поляне в лесу за рекой Ван.

Вскоре после этого Глауен пришел к Речному Домику и постучал в парадную дверь. Его впустила в холл девушка горничная, которая и проводила гостя к Эгону Тамму.

– Вы вернулись в добром здравии! Как ваша миссия, удалась? – Радость Тамма прямо переливалась через край.

Глауен поглядел на горничную, все еще стоявшую в комнате.

– Пойдем, поговорим в кабинете, – предложил хозяин. – Желаете освежиться?

– Был бы рад чашечке крепкого чая.

Тамм отдал приказание и увел гостя в кабинет.

– Итак – неужели успех?

– Да. Я освободил не только отца, но и Чилка, и еще одного пленника – натуралиста по имени Каткар. Сейчас они все там, на улице. Я не хотел приводить их сюда и показывать вашим гостям.

– Они, к счастью, уехали еще вчера.

– Тогда известите, пожалуйста, Бодвина Вука и попросите приехать сюда, в Домик. Иначе увидев сразу только меня, он обидится и начнет язвить.

Эгон набрал номер и попал сразу на Вука.

– Глауен здесь. Все прошло успешно, но он просит вас приехать сюда.

– Буду немедленно.

Вошла горничная с чаем и бисквитами и поставила поднос на стол.

– Что-нибудь еще, сэр?

– Спасибо. Вы свободны на весь вечер.

Горничная ушла, и Глауен посмотрел ей вслед с явным подозрением.

– Она, конечно, может быть вполне невинна и честна, а может быть и шпионом Смонни. Они, кажется, уже повсюду. Главное, чтобы Смонни не узнала, что Шард, Чилк и Каткар уже не на Шаттораке.

– Но теперь-то она уже явно об этом знает!

Она не может знать, не погибли ли они в джунглях или не прячутся ли где-нибудь поблизости от тюрьмы, надеясь захватить один из флаеров.

– Вы можете провести их сюда садом через дверь в конце холла. Я ручаюсь, что Эсме сейчас там, где никак не может их увидеть.

Вука сначала встретил сам Эгон и быстро провел в кабинет.

– Шард! Дружище! Рад видеть живым! Хотя выглядишь ты, прямо скажем, неважно. Чилк, ты, как всегда, в форме, а это что за господин?

– Это пацифик со Штромы, – пояснил Глауен. – Его зовут Руфо Каткар, он представляет некую оппозицию Клайти.

– Интересно, интересно! Ну, ладно, слушаем новости.