Текст книги "Лягушка-путешественница (СИ)"

Автор книги: Анастасия Анфимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 66 страниц)

– Госпожа Юлиса! – привлёк её внимание Гу Менсин. – Нас приглашают за стол.

Быстро оглядев актёров, Ника решила, что выглядят те как будто слегка удивлёнными, а самый молодой, отвечая на вопросительный взгляд приятеля, недоуменно пожал плечами. Не обращая на них никакого внимания, Меркфатис пересёк площадку, и низко поклонившись девушке, заискивающе проговорил:

– Прошу вас пообедать с нами, госпожа Юлиса.

Стараясь скрыть удивление, она поинтересовалась:

– А вы кто?

– Ванир Меркфатис, – ещё раз поклонившись, представился мужчина, не переставая приторно-слащаво улыбаться.

Почувствовав, что ответ не удовлетворил собеседницу, поспешно добавил:

– Я отпущенник моего благодетеля господина Картена. Приглядываю за театром.

"Так вот откуда такое дурацкое имя! – догадалась путешественница. – Вернее, фамилия, которую освобождённый раб получает по имени хозяина. Но если этот мужик тут главный, чем же занимается племянник консула?"

– А как же господин Приск Грок? – решила она тут же прояснить ситуацию.

Мужчина мелко, по-козлиному, засмеялся, невольно вызвав в памяти образ Ивана Васильевича Бунша в тот момент, когда он впервые уселся на трон в знаменитом советском фильме про попаданцев.

– Так ведь у него кроме театра дел в усадьбе хватает. И бывает здесь господин Приск Грок наездами, а я тут живу.

"Ай да Картен! – невольно восхитилась девушка. – Я думала, дядя весь театр на откуп племяннику отдал. А он тут своего человечка посадил, чтобы дело на самотёк не шло. Этот каждый обол из выручки пересчитает и хозяину доложит не из страха, а по велению холопьей души".

– Ну, что же вы, госпожа Юлиса? – нахмурился Гу Менсин. – Восславим Диноса и подкрепим наши силы!

– Благодарю, господа, – улыбнулась Ника. – С удовольствием!

Бородач хотел занять место справа от неё, но актёра довольно бесцеремонно оттеснил отпущенник, ясно давая понять, кто здесь главный.

За выступавшими с противоположных концов площадки стенами прятались проходы внутрь здания. Девушка с любопытством смотрела на протянутые верёвки, укреплённые на стене блоки и пару снабжённых рукоятками воротов, разглядывала декорации. Большое солнце из натянутого на круглую раму холста, выкрашенного ярко-жёлтой краской с редкими медными лучами. Так же сделанный полумесяц и пара туч. Ещё какие-то непонятные конструкции из деревянных планок и полотна. А то, что она приняла за занавес, оказалось грубо намалёванным полотнищем со снеговыми вершинами на горизонте. Судя по тому, что большая часть реквизита покрывал солидный слой пыли, пользовались им не часто.

За прикрывавшей дверной проём циновкой открылся зал с низким потолком и подпиравшими его редкими деревянными колоннами, кое-как замазанными извёсткой.

Между ними параллельно друг другу располагались два накрытых стола. Один поменьше, где на зеленовато-серой, застиранной скатерти красовалась разнокалиберная посуда: от массивного сосуда для смешивания вина, украшенного рисунком, изображавшим какой-то подвиг Карелга, до ярко начищенных медных стаканов. На втором, побольше, в живописном беспорядке стояли разнообразные чашки, плошки и кувшины, некоторые даже с отбитыми краями.

Преувеличенно суетясь, Меркфатис предложил знатной гостье занять табурет с сиденьем, прикрытым тощей выцветшей подушечкой. Сам уселся справа, а надувшийся Гу Менсин – слева. Прочие артисты направились к другому столу, где кроме них уже расположились семеро разновозрастных мужчин, с любопытством поглядывавших на Нику.

"Тесновато им там будет, – подумала она, но приглашать к себе, где места оставалось ещё более чем достаточно, не стала. – Кто знает, какие у них тут порядки?"

Едва все кое-как расселись, из дверей, ведущих во двор, показалась торжественная процессия. Три девушки несли по небольшой амфоре, а за ними рабы тащили на палке исходивший ароматным паром котёл.

Приветливо улыбаясь, юная красавица, лет пятнадцати-шестнадцати, в длинном жёлтом хитоне и с серебряными серёжками в аккуратных маленьких ушах с поклоном протянула Меркфатису полосатый сосуд. С поклоном приняв амфору, тот с нескрываемой гордостью продемонстрировал печать, отдалённо напоминавшую вставшую на дыбы букву "Z".

"Герсенское", – вспомнила путешественница уроки Наставника. Таким знаком отмечали свою продукцию виноделы южных провинций Империи. Не самый шикарный напиток, но для Западного побережья довольно дорогой.

"Чего это театральный сторож так расщедрился? – с настороженным недоумением подумала девушка. – И что за шоу он тут устроил? Я гляжу, местные звезды тоже в шоке".

Артисты, действительно, как-то странно переглядывались между собой. А вот Ника, наконец догадавшись, едва не расхохоталась. Если судить по книгам, то именно так, с вноса в зал вина и изысканных яств, начинались многолюдные имперские пиры. Вот только там принято возлежать на специальных ложах, достать которые не успел даже расторопный Меркфатис.

Впрочем, не одна она оказалась такой умной. В глазах Гу Менсина вспыхнули насмешливые искорки, а губы скривились в с трудом сдерживаемой улыбке.

Тем временем девица в жёлтом хитоне с пышной копной волос, перевитых яркими лентами, раскладывала по тарелкам куски варёной рыбы с мелко нашинкованными овощами.

– Это Сварва – моя дочь, – представил её Меркфатис, аккуратно выливая тёмно-рубиновую жидкость в сосуд для смешивания. – Она красива, не правда ли, госпожа Юлиса?

– Такая дочь делает честь отцу, – козырнула путешественница кстати всплывшей в памяти фразой из какой-то пьесы.

Мужчина буквально расплылся от такой похвалы, усилив недоумение собеседницы. Её размышления прервал Гу Менсин. Почти вырвав из рук отпущенника серебристый ковш с длинной ручкой, он щедро разлил по стаканам разведённое вино, знаком предлагая сделать то же самое за соседним столом.

– Тосты у него получаются лучше, чем у меня, – шепнул девушке Меркфатис и вновь мелко, по-козлиному рассмеялся.

– Восславим Диноса за щедрый дар лозы! – чётко хорошо поставленным голосом пророкотал артист. – В котором дружный шум бесед и песен звук таится! Где спрятано веселье и задор! Там скуки и унынию приговор!

С этими словами бородач ловко брызнул несколько капель вина на утоптанный земляной пол и одним могучим глотком опустошил бокал под одобрительные выкрики приятелей.

Ника мысленно выругалась, все-таки посадив на самый край платья тёмное пятно: "Дурацкий обычай! Тут и так со стиркой проблемы, а они ещё брызгаются, как дети малые!" Впрочем, на этот раз движение у неё вышло гораздо ловчее. В результате чего вино из стакана выплеснулось совсем чуть-чуть.

Промочив горло, девушка оглянулась на Риату, скромно застывшую у колонны и глотавшую слюни.

– Чего ждёшь? Садись где-нибудь и ешь. Рыбы в корзине тебе хватит, или ещё что-нибудь попросить?

– Ничего больше не надо, госпожа, – прекрасно зная, как её хозяйка не любит обращаться к кому-то с просьбами, заверила умудрённая жизнью невольница.

Следующим слово взял Превий Стрех. Точно так же, как его старший коллега, он гордо воздел глиняный стакан, едва не разбив его о низкий потолок, и разразился целым стихотворением.

Нолип, Динос – боги света за столом здесь собрались.

Оба в пламени повиты, дух в обоих огневой.

Оба жар приносят людям: тот лучами, тот вином.

Этот гонит сумрак ночи, этот сумерки души.

Склонив голову, поэт взглянул на гостью, ожидая её реакции. Та ничего не понимала в поэзии, но не желая разочаровывать юное дарование, поощрительно улыбнулась.

– У вас несомненный дар к стихосложению.

– Сам Нолип, покровитель поэтов, коснулся его своей лучистой десницей! – вскричал тот самый молодой актёр, кто репетировал "Царя Гпиара", глядя на выступавшего с таким восхищением, трепетом и нежностью, что не оставалось никакого сомнения в характере связывающих их отношений.

Однако, судя по реакции окружающих, вернее по полной отсутствии таковой, стало ясно, что здесь это никого не шокирует.

Гу Менсин разлил по третьей.

– Быть может, вы что-нибудь скажете, госпожа Юлиса? – лукаво прищурился бородач.

– Да что ты?! – встрепенулся Меркфатис, бросив опасливый взгляд на знатную гостью, не зная, как та отнесётся к такому смелому предложению.

Но сидевшие за соседним столом артисты дружно поддержали своего старшего товарища.

– Скажите чего-нибудь, госпожа Юлиса!? Просим вас, госпожа Юлиса! Просим!

Ника растерялась. Не уронит ли она себя в глазах этих людей и Картена, которому, наверняка, донесёт обо всём отпущенник? С другой стороны, девушка знала о двух радланских поэтессах, к творчеству которых Наставник относился весьма неодобрительно. Но одна из них принадлежала к довольно знатному роду.

"Ну же! – сказала сама себе путешественница. – Надо учиться и здесь выступать. Танцевать вряд ли придётся, а вот говорить перед публикой – наверняка".

– К сожалению, боги не дали мне способности к сочинительству, – виновато развела она руками. – Я могу только читать стихи.

Веселись, живущий, в жизни, жизнь дана в недолгий дар:

Не успеет зародиться – расцветёт и кончится.

– Прекрасно, госпожа Юлиса! – вскричал Гу Менсин. – Великолепно!

– Ваш дар никак не меньше моего, госпожа Юлиса! – перекрыл одобрительный гул Превий Стрех.

– Спасибо за столь лестные для меня похвалы, – усмехнулась Ника, подумав с неприязнью: "Ну этот гений от скромности не умрёт".

И торжествующе подняла бокал.

Рыба оказалась вкусной, овощи обжигали рот специями так, что приходилось время от времени прихлёбывать разведённое вино.

Дар Диноса постепенно развязывал языки и очень скоро за каждым столом шёл уже свой разговор. Девушка с удовольствием слушала Меркфатиса, пока тот с увлечением расписывал многочисленные достоинства доверенного ему театра, сетуя на то, как тяжело содержать его в чистоте и порядке всего лишь с двумя рабами. Но потом собеседник резко перешёл на изъявление своего полного почтения к господину Картену, уверяя гостью в совершеннейшей своей преданности своему благодетелю, и путешественница, потеряв к нему всякий интерес, обратила внимание на Гу Менсина.

Актёр успел изрядно набраться и оказался не прочь поговорить. Выяснилось, что его труппа, вернее урба, как здесь говорят, не имеет постоянного пристанища. Они всё время переезжают из города в город, устраивая представления в театрах или прямо на улицах. Но на Западное побережье выбрались впервые.

– Дорога через горы трудна и опасна, – жаловался бородач благодарной слушательнице. – А города здесь не столь многолюдны, как в Империи, да и театры не везде есть.

Ника кивала.

– До нас в Канакерне выступали урбы из пяти-шести актёров, – продолжал Гу Менсин, вытирая губы. – А нас только хор восемь человек! И кроме моих людей были ещё жонглёры, прыгуны. Даже метатель ножей!

– А где он? – встрепенулась собеседница, оглядывая зал в поисках тощего человека, виртуозно владевшего кинжалом.

– Все ушли, – махнул рукой мужчина. – Через перевалы с караваном екреонского купца Канира Наша.

– Почему же вы решили остаться? – спросила девушка, отломив кусок лепёшки.

– Мы пойдём югом, госпожа Юлиса, – покачал головой Гу Менсин. – До Гедора, а потом по долине Ишма. Будем по дороге представления устраивать. Может, хотя бы на хлеб заработаем?

– Зимой здесь наши актёры выступают, – влез в разговор Меркфатис и добавил с придыханием. – Сам господин Картен иногда играет!

Путешественница досадливо поморщилась: "Он дурак или только прикидывается? Неужели думает, что я буду пересказывать консулу всю эту пургу?"

Демонстративно игнорируя отпущенника, она вновь обратилась к актёру.

– Как долго вы ещё здесь пробудете, господин Гу Менсин?

– Не знаю, – пожал тот широкими плечами. Бородачом явно овладела пьяная меланхолия.

Подперев кулаком щёку, он грустно смотрел на плоскую миску с горкой рыбных костей. – Дней десять... А может до праздника Яроба-тучегонителя останемся? Как погода будет.

Вдруг его словно шилом в задницу ткнули. Подпрыгнув на табурете, актёр звонко хлопнул пухлыми ладонями.

– Вальтус, Балк, спойте что-нибудь... весёлое!

– Давайте, я начну? – предложил Превий Стрех, и не дожидаясь одобрения старшего, затянул:

О, сотрапезники! Ныне угрюмые бросьте заботы,

Чтобы сверкание дня сумрачный дух не смутил.

Речи тревоги душевной пусть будут отвергнуты, чтобы,

Ей не поддавшись, душа дружбе предаться могла.

Радость не вечна: часы улетают; так будем смеяться:

Трудно у судеб отнять даже единственный день.

Первым подтянул его милый друг, за ним другие артисты. Нельзя сказать, чтобы Ника была в восторге от данной оратории, кантаты или как там её? Но пришлось улыбаться и благодарить за выступление. Всё-таки люди старались.

Обед затянулся часа на два. Читали стихи, хор исполнил ещё пару тягучих песен. Дочка Меркфатиса принесла корзину с фруктами, и отпущенник вновь нахваливал знатной гостье её красоту, заставляя путешественницу теряться в догадках.

Всё разъяснилось после того, как она стала прощаться с гостеприимными артистами. Несмотря на разгар дня, Гу Менсин предложил девушке проводить её до дома.

– Спасибо, – с улыбкой поблагодарила та, глядя на пьяненького бородача. Чтобы твёрже держаться на ногах, он крепко упирался ладонями в стол. – Но у вас и без меня много дел.

– Что скажет господин Картен? – с пьяным упорством настаивал актёр. – Когда узнает, что я отпустил вас одну?

– Тогда поручите это дело кому-нибудь помоложе, – посоветовала путешественница, и отметив мгновенно насторожившуюся физиономию отпущенника, предложила:

– Например, Превия Стреха?

Услышав своё имя, начинающий драматург, пробиравшийся к выходу вместе с другими артистами, удивлённо остановился.

– Ну, с ним можно, – благожелательно кивнул Гу Менсин, лишний раз подтверждая догадку девушки. – Эй, Превий, Корин, проводите нашу гостью до дома господина Картена и смотрите, чтобы с ними ничего не случилось.

Молодые люди переглянулись.

– Ну, чего встали? – ворчливо прикрикнул Меркфатис. – Найдите рабыню госпожи Юлисы. Она спит где-то в конюшне.

Гу Менсин хотел сопроводить девушку до двери, но отпущенник что-то тихо шепнул ему на ухо, и бородач грузно плюхнулся обратно на табурет.

На полпути к выходу Нику окликнул театральный смотритель.

– Госпожа Юлиса!

Переполненная самыми неприятными предчувствиями, она резко обернулась, сунув руку за спину и обхватив ладонью рукоятку кинжала.

– Что вы, госпожа?! – явно напуганный её реакцией, вскричал Меркфатис. Рядом стояла растерянная дочь с небольшим узелком. – Я тут вам скромный подарок приготовил. Вот возьмите.

– Пусть отнесёт моей рабыне, – медленно проговорила путешественница, поправляя накидку.

Повинуясь лёгкому движению мохнатых бровей отца, девушка торопливо устремилась к двери.

– Госпожа Юлиса, – мягко и вкрадчиво заговорил мужчина. – Я слышал, вы скоро покидаете господина Картена?

– Я направляюсь к родственникам, – нахмурилась собеседница, неприятно задетая последними словами. – В Радл.

– Понятно, дорога дальняя, – закивал Меркфатис и прижал сложенные руки к груди. – Раз вы всё равно уезжаете, сделайте доброе дело, расскажите господину Картену, какая красивая и умная у меня дочь. Пусть обратит на неё внимание. Вам-то он уже ни к чему.

Никак не ожидавшая ничего подобного, Ника замерла, не зная, что сказать.

Приняв её растерянность за колебание, отпущенник с жаром зашептал:

– После расставания с вами господин Картен всё равно будет искать новую... подругу. А моя дочь вполне достойна ей стать. Она хорошо поёт, знает множество стихов. В красоте её вы сами убедились. Сварва хоть и девственница, как любит господин Картен, но знает, что нужно мужчине. Поверьте, господин Картен будет вам очень благодарен за такую рекомендацию. А если вам вдруг что-то понадобится в Канакерне, дочь всегда замолвит за вас словечко. Клянусь бездной Нутпена и молниями Питра, мы такой услуги не забудем.

У девушки едва хватило сил понимающе кивнуть. Несмотря на то, что картина прояснилась, и все кусочки пазла встали на свои места, она не испытывала от этого никакого удовлетворения. Стала понятна приторная любезность отпущенника, совсем не дешёвый пир и даже заботливо припасённый подарок.

Пока она, как курица с яйцом, носилась со своей аристократической честью, изо всех сил стараясь не уронить достоинство славного рода младший лотийских Юлисов, её давно уже зачислили в любовницы Картена. Причём, судя по всему, в одну из многих.

"Вот батман!" – Ника едва не выругалась от горечи и злости. Видимо, канакернцы слишком хорошо знают своего консула, чтобы поверить в историю с бескорыстной помощью дочери далёкого друга. По логике горожан, если она не привезла с собой кучу сундуков с разным добром, значит, расплачивалась с мореходом единственным имеющимся у неё товаром. Мдя.

Лицемерие настолько привычно этим людям, что путешественница по наивности своей никогда бы не узнала об их истинном отношении к себе, если бы добрый папочка Меркфатис не озаботился судьбой созревшей дочки... Да батман с ними! Если бы не Румс. От одной мысли, что молодой человек считает её содержанкой, девушку передёргивало от отвращения, и возникало глупое стремление найти храброго десятника конной стражи и попытаться ему всё объяснить. Впрочем, понимание полной бессмысленности данной затеи помогло Нике быстро задавить это желание.

"Ладно, с волками жить – по волчьи выть, – подумала она, чувствуя, как высыхают слезы от нахлынувшей злости. – Попробуем этим воспользоваться и кое-что выяснить".

– Я обязательно расскажу господину Картену о том, как добросовестно вы относитесь к своим обязанностям, – обернулась девушка к застывшему в напряжённом ожидании отпущеннику.

В глазах того мелькнула растерянность.

– Ну и о красоте вашей дочери тоже упомянуть не забуду, – успокаивая, улыбнулась путешественница.

Потом, наклонившись к нему и доверительно понизив голос, спросила:

– А с кем раньше... дружил господин Картен?

– Зачем вам это, госпожа Юлиса? – напряжённо хихикнул Меркфатис, вновь становясь похожим на Ивана Васильевича Буншу.

– Интересно, – пожала плечами Ника. – Насколько она хуже меня или вашей дочери?

Как и все невольники, отпущенник умел отлично притворяться. Но взвинченная, получившая ударную дозу адреналина, Ника без труда различала обуревавшие его чувства. Меркфатис колебался между страхом сболтнуть лишнее, опасением не угодить знатной гостье, на помощь которой он, видимо, сильно рассчитывал, и извечным желанием раба посплетничать о своих хозяевах.

– Если вы живёте в доме господина Картена, – наконец хмыкнул он. – То видите её каждый день.

– Кто это? – вскинула брови девушка.

Мужчинка вновь тоненько, по-козлиному захихикал, явно испытывая удовольствие от недоумения собеседницы.

– Мышь!

– Рабыня?! – ошарашенно вскричала путешественница.

– Ещё год назад она была дочерью свободного гражданина Канакерна, – усмехнулся Меркфатис и стал торопливо рассказывать.

– Её отец, Севрий Бутр Десфорт – рыбак из Рыбного места, три или четыре года назад взял у господина Картена деньги на свадьбу старшего сына. Но, видно, Нутпен не послал в его сети богатого улова. Пришло время отдавать долг, а нечем! Тогда он и послал свою дочь Пиррию к господину Картену отсрочки попросить. Вы же знаете его доброту? Господин Картен согласился и даже стал ей дарить подарки.

– Как же тогда она в рабство попала? – спросила девушка, живо заинтересовавшись увлекательной историей.

– По глупости своей, – насмешливо фыркнул отпущенник. – Болтать стала, будто так нравится господину Картену, что он её отцу весь долг простил. А вы же знаете, как сильна зависть человеческая? Другие должники господина Картена ворчать стали. У многих из них тоже молодые и красивые дочери выросли.

– О таких вещах лучше помалкивать, – хмыкнула собеседница, уже успевшая изучить характер канакернцев.

– Так и я об этом, госпожа Юлиса! – с жаром подержал её Меркфатис и тяжело вздохнул. – Может, все ещё бы и обошлось. Но разговоры как раз перед народным собранием пошли, на котором господина Картена в городской совет собирались выбрать. А что это за консул, если им сопливая девчонка вертит?

Рассказчик ещё раз тяжело вздохнул.

– Господин Картен всегда поступает по закону и по справедливости. Вот, чтобы крикунам глотки заткнуть, он и взял в счёт долга Севрия Бутра его дочь.

– Что же он её дома оставил, а не продал куда-нибудь? – недоверчиво поинтересовалась Ника. Насколько она успела понять, супруга консула не производила впечатление полностью покорной мужу забитой супруги. Так почему же Тервия не только терпит в доме бывшую любовницу Мерка, но даже сделала её кем-то вроде личной служанки? Неужели в понимании свободной горожанки невольница настолько лишена человеческого облика, что недостойна даже ревности?

– Зачем? – искренне удивился Меркфатис. – Хорошую цену за неё все равно не дадут. Да и отец Пиррии все-таки гражданин, вдруг деньги на выкуп накопит, а дочь из города увезли. Кто знает, что люди тогда о господине Картене скажут? Опять разговоры всякие пойдут...

"Ух ты какая... сложная здесь политика, – подумала девушка с невольной завистью. – Вот бы там, дома, власть так боялась общественного мнения! Хотя город маленький, все друг друга знают без газет и телевидения. Не обманешь. Точнее труднее обмануть".

Путешественница поняла, что местные реалии открылись перед ней новой, неожиданной стороной. Впервые она почувствовала к канакернцам что-то вроде уважения. Не к чистому, благоустроенному городу, а именно к людям.

"Богатый папик даже любовницу заводит с разрешения народного собрания, если хочет стать консулом. Мдя. Теперь понятно, откуда у Мыши такие шрамы. Хозяин учил язык за зубами держать. Нашёл за что наказать и выпорол от души, отомстил за нервотрёпку на выборах. Или госпожа Тервия отвела душу, изуродовав проклятую соперницу? Видимо, общественное мнение здесь не осуждает за такое. Суровая тут демократия. Но вроде никто не жалуется. Свободный город свободных людей. Рабы и метеки не в счёт".

– Интересные вещи вы рассказываете, господин Меркфатис, – отвлеклась Ника от своих размышлений.

– Так это всем известно, – мгновенно насторожившись, пробормотал мужчина, но все же на всякий случай попросил. – Только вы, госпожа Юлиса, не говорите, пожалуйста, что услышали от меня.

– Ну, что вы! – деланно оскорбилась девушка. – Это будет наш маленький секрет. Вы так хорошо меня встретили, всё здесь показали, познакомили со своей красавицей дочерью.

– Спасибо за добрые слова, госпожа Юлиса, – растроганно пробормотал отпущенник, вытирая заблестевшие глаза тыльной стороной ладони.

Чуть склонив голову в прощальном поклоне, путешественница вышла во двор, переполненная самыми противоречивыми впечатлениями.

Влюблённая парочка уже ждала её у ворот. Риата с корзиной за плечами стояла в сторонке, наблюдая за молодыми людьми с явным неодобрением. Опасаясь вопросов, отвечать на которые не имела никакого желания, Ника тут же поинтересовалась у начинающего драматурга его творческими планами.

Превий Стрех мгновенно расцвёл и принялся рассказывать о драме, которую только-только начал писать. Насколько поняла слушательница, речь шла об очередном любовном треугольнике, одной из вершин которого выступал сам Питр. Судя по местным легендам, тот ещё жизнелюб.

– По-моему нечто похожее уже написал Касий Таральский? – вдруг кстати вспомнила девушка. – Трагедия "Дворец Нездара".

– Но я рассматриваю эту проблему совсем с другой стороны, – обиделось юное дарование, а его приятель доверительно посетовал. – Если бы вы знали, госпожа Юлиса, как трудно найти сюжет достойный его внимания?

– Да, – притворно вздохнула собеседница, с трудом удерживаясь от улыбки. – Жизнь так скучна и обыденна. Но как вам такая история? В неком городе две знатные семьи ведут вражду уже очень много лет и не хотят унять кровопролития. Друг друга полюбили дети глав семей...

И она своими словами, как могла, пересказала "Ромео и Джульетту". Кое-что даже перевела с русского на радланский. Получилось довольно коряво. Возможно, по-этому рассказ не произвёл на слушателей особого впечатления.

– Простите за прямоту, госпожа Юлиса, – манерно поклонился Превий Стрех. – Мне жаль несчастных влюблённых, но такая драма не будет иметь успеха у зрителей.

– Вот как? – удивилась собеседница: "А Шекспир то и не знал". – Почему же?

– Воля родителей для детей священна! – с апломбом заявил ещё непризнанный гений. – Таков непреложный закон всех цивилизованных народов!

– Госпожа Юлиса, – усмехнулся Корин Палл. – Он просто боится признаться, что больше всего ему нравится писать комедии.

– Не правда! – вскричал подающий надежды драматург. – Вот увидишь, моя драма заставит зрителей рыдать!

– Если так! – повысила голос путешественница, гася готовую вспыхнуть перепалку. – То, возможно, вам понравится история богатой вдовы, её писца и служанки, в которую тот влюбился?

– Расскажите? – встрепенулся Превий Стрех.

Напрягая память, Ника вспомнила перипетии сюжета давным-давно виденного фильма с молодым Боярским в главной роли. То ли "собачье сердце", то ли "собачье сено"? Как-то так.

– Вот из этого может что-то получиться, – задумчиво пробормотал собеседник. – Обычно мужчина добивается женщины, а тут как бы наоборот... Кое-что придётся изменить... Но где вы слышали о таком?

– Отец рассказывал, – небрежно пожала плечами Ника. – А от кого он узнал, я не спрашивала.

Когда покидали театр, вроде бы и солнце стояло ещё высоко, и идти до города близко. Однако, когда компания добралась до Северных ворот, день явно стал клониться к вечеру. Там дежурили знакомые эфебы. Но теперь вместе с ними несли караул два взрослых городских стражника, и молодые воины грозно промолчали, ограничившись неприязненными взглядами в сторону Ники.

На площади народных собраний она остановилась и тепло поблагодарила провожающих.

– Спасибо, господа, дальше я пойду одна.

Артисты бурно запротестовали, ссылаясь на распоряжение урбана, как они называли Гу Менсина, но девушка оказалась непреклонна, и влюблённая парочка отправилась по своим делам, оставив её в покое.

– Как тебе понравился театр? – спросила хозяйка у рабыни, чуть погодя.

– Для Западного побережья он может и велик, – пренебрежительно хмыкнула Риата. – Но в каждом городишке Империи отыщется такой же, а то и побольше.

– А актёры? – задала новый вопрос путешественница.

– Все они пьяницы и развратники, госпожа, – тем же тоном ответила невольница, неожиданно продолжив. – Но люди добрые, особенно если похвалишь их представление.

Женщина засмеялась.

– Среди них все такие? – Ника замялась, подбирая слова. – Как эти двое?

– Лагиры, госпожа? – с лёгким удивлением покачала головой Риата. – Нет. Все-таки большинство мужчин предпочитают женщин.

– Что-то женщин я там не видела, – проворчала хозяйка.

– Они там есть, госпожа, – с еле заметным снисхождением проговорила невольница. – Кому-то же надо готовить, стирать, штопать одежду. Ну и всё прочее, чтобы мужчины не скучали.

– Рабыни? – решила уточнить девушка.

– Нет, госпожа, – с улыбкой покачала головой собеседница. – Откуда они у артистов? Жёны, дочери, сёстры.

Она покачала головой.

– Урбан и отпущенник посчитали вас слишком важной гостьей, чтобы сажать их с вами за один стол.

– Важной! – раздражённо передразнила путешественница, горько вздохнув. – Я для них всего лишь очередная любовница Картена.

– Господин Картен один из первых богачей города, – сказала Риата, то ли напоминая хозяйке очевидную истину, то ли даже упрекая.

Данный факт та оспаривать не стала и просто замолчала, в который раз с пугающей ясностью понимая всю шаткость своего положения в Канакерне и очевидную глупость решения здесь задержаться.

Уже показался дом консула, а она все никак не могла определиться: говорить Тервии про то, что удалось выяснить имена тех, кто покупал Песок Яфрома, или нет, оставив повод встретиться завтра с Румсом? О том, что они виделись сегодня, рассказывать нужно обязательно! Всё равно найдутся добрые люди и просветят супругу морехода в том, что их гостья о чём-то болтала с женихом Вестакии. По опыту посещения бабушки Ника знала, что в деревнях такие вещи особенно быстро замечают, а городом Канакерн она не считала ни в коем случае.

С другой стороны, Тервия местная и вполне может знать кого-то из покупателей сонного порошка. Дополнив её информацию сведениями, которые добудет Румс, можно составить более подробное представление об этих людях и попытаться понять, кто из них больше подходит на роль пособника Вестакии?

Или все-таки лучше промолчать, продолжая "набивать себе цену"? Пусть жена консула почувствует всю трудность проводимого расследования? Нет, так тоже нельзя. Чего доброго, та решит, что гостья вообще ни на что не способна? Сколько имён назвал гусар? Четыре. Ну тогда про двух расскажем, а о других пойдём узнавать завтра!

Приняв достойное Соломона решение, путешественница требовательно забарабанила в ворота.

– Госпожа Юлиса, – согнувшись в поклоне, привратник нехотя отступил в сторону, освобождая дорогу.

– Господин Картен дома? – спросила она, шагнув в калитку.

– Господин Картен ещё не пришёл, госпожа Юлиса, – с чуть заметным ядом в голосе ответил Терет.

Едва девушка ступила на галерею, из кухни быстро вышла чем-то явно озабоченная хозяйка дома.

– С чем вернулись на это раз, госпожа Юлиса?

– К сожалению, всех лекарей мне обойти не удалось, госпожа Картен, – вздохнула гостья. – Но кое-что я узнала.

– Тогда пойдёмте куда-нибудь поговорим, чтобы никто не мешал? – Тервия указала на дверь комнаты с ткацким станком.

Как и все помещения первого этажа, она не имела окон, поэтому супруга консула настежь распахнула тяжёлую деревянную дверь, и усевшись на лавку, пригласила путешественницу расположиться рядом.

Не дожидаясь вопросов, Ника с сожалением покачала головой.

– Мне не удалось поговорить с Мритином. В лавке всё время толпился народ, тогда я сходила к лавке Ку Лангина и встретила там Румса Фарка.

– Что он там делал? – вскричала женщина.

– Понятия не имею, – пожала плечами собеседница. – Я как раз давала указания рабыне, когда он из какого-то трактира вышел. Увидел меня и подошёл.

– Вы с ним говорили? – свела брови к переносице Тервия.

– Да, – кивнула девушка. – И довольно долго.

– О чём? – в глазах хозяйки дома вспыхнули опасные огоньки.

– О Вестакии, – ответила гостья, не опуская взгляда и надеясь убедить супругу консула в истинности своих слов. Тем более, в данном случае она говорила чистую правду. – Господин Фарк расспрашивал, не замечала ли я что-нибудь необычного в её поведении?

– Он мог спросить у нас! – ещё сильнее нахмурилась собеседница. – У родителей.

– Я ему посоветовала то же самое, – нисколько не кривя душой, заявила Ника. – Но он сказал, что родители могли просто не обратить внимания на какие-то мелочи. Иногда чужие люди видят то, что не замечают близкие.